Страница:
На крупных планах компьютерных экранов я вижу блок-схемы лабораторных процессов, модели белковых молекул, цепочки нуклеотидов ДНК и аминокислот, а также несколько нейронных карт. Но на картах не написано ничего вроде «Эндрюс, Л.» или «ТЕМА: врожденные повреждения мозга. КАРТА 1» – только непонятные порядковые номера.
Построение плана здания закончено. В мыслях я прохожу по нему. Пять наружных этажей и два подвальных. Кабинеты, лаборатории, кладовые. Два лифта, два лестничных колодца. Несколько зон закрашены светло-голубым цветом, что означает «ДАННЫХ НЕТ». Комар не смог проникнуть туда ни самостоятельно, ни «автостопом». Самый большой из таких участков, площадью в двадцать квадратных метров, находится в центре второго подземного этажа. Там может быть, например, стерильная комната, низкотемпературное хранилище, лаборатория радиоизотопов, биологически опасная зона, в общем, место, куда люди входят редко, выполняя почти всю работу с помощью дистанционных манипуляторов. Однако на снимках только глухая белая стена и дверь без таблички, никаких предупреждающих знаков нет.
Хамелеоны запрограммированы на два часа ночи, на случай, если бы оказалось, что здание по ночам блокируется от комаров. Но теперь можно не ждать до двух. Я посылаю Culex'a в здание дать им команду включиться через семь минут, в одиннадцать пятьдесят пять. Хамелеоны слишком малы, чтобы принимать радиосигналы, « это, пожалуй, к лучшему – радио слишком легко перехватить.
По дороге «Н2» накладывает план здания на мое естественное зрение. Поля обзора камер наблюдения и участки, контролируемые детекторами движения, окружены еле заметной красной аурой. Так и хочется представить себе, будто теперь я воочию увидел прежде незримую опасность – но это далеко не так. Нет такого волшебного мода, который чувствовал бы работу систем слежения – то, что мне показывают, всего лишь результаты расчетов, которые могут оказаться неполными или неверными.
В 11:55:00 я меняю цвет двенадцати красных пятен на черный – остается только верить, что эти слепые пятна действительно возникли. Впрочем, это скоро выяснится.
Над оградой по периметру натянута колючая проволока, и датчик электрического поля показывает, что по верхним линиям пропущен ток напряжением шестьдесят тысяч вольт – изоляторы в моих перчатках и ботинках выдержат намного больше. Острые колючки на проволоке выглядят угрожающе, но чтобы произвести хоть какое-то впечатление на композитные волокна моих перчаток, они должны были бы состоять из промышленных алмазов, да еще вращаться со скоростью нескольких тысяч оборотов в минуту. Круговым движением я перекидываю свое тело через ограду и скольжу вниз, стараясь приземлиться как можно мягче – на соседних участках датчики движения не отключены, и я не знаю, каков порог их чувствительности.
Раскрыв окно на первом этаже, я проскальзываю в неосвещенную комнату. Здесь находится какая-то лаборатория. «Н2» по возможности быстро повышает чувствительность моего зрения до максимума, но не это, а карта, составленная Culex'ом, позволяет мне идти, ни на что не натыкаясь. Точнее, не натыкаясь на неподвижные препятствия; когда я вижу своим фантомным зрением стул или табуретку, я останавливаюсь и на ощупь определяю истинное положение предмета.
В коридоре тоже темно, но, выйдя из лаборатории, я вижу неподалеку слева красное сияние, а еще один участок, находящийся под наблюдением, начинается в сантиметре от двери на лестницу. Я уже собираюсь повернуть ручку и открыть дверь, когда замечаю, что локтеобразный ограничитель двери может попасть при этом в красную зону. «Н5» однозначно подтверждает, что безопасный угол раствора двери оставляет слишком узкую для моего тела щель. Я дотягиваюсь до ограничителя и ломаю его в месте сочленения. Две половинки безжизненно свисают вниз.
Я спускаюсь в нижний подвал. Хамелеоны постарались дать мне как можно больше возможностей проникновения на каждый из этажей, но эта зона, по-видимому, и без того не очень усиленно охраняется. Поблизости нет активных видеокамер, я иду на риск и включаю фонарик. Это очень оживляет пейзаж в моем фантомном зрении, где все предметы обозначены их «проволочными каркасами». Здесь находятся массивные приземистые контейнеры с реагентами и растворителями, ряд горизонтальных морозильников, у стены центрифуга, полуразобранные – словно недоеденные – платы с торчащей наружу электронной начинкой.
Я приближаюсь к участку, о котором нет данных. Это большая квадратная комната, непонятно откуда взявшаяся в помещении, ничем больше не разделенном. Судя по виду и запаху, ее построили недавно. Но если там, внутри, Лаура, то зачем понадобилось строить для нее это сооружение? Во всяком случае не для того, чтобы ее получше спрятать, – ничто не может вызвать больше подозрений, чем вот такая самодельная тюрьма.
Я обхожу комнату по периметру. Внутрь ведет только одна дверь. Замок не бог весть какой сложный – небольшое зондирование, один хорошо рассчитанный магнитный импульс, индуцирующий ток в схеме отпорного механизма, и дело сделано. Я достаю пистолет, тяну дверь на себя – и вижу другую стену в двух-трех метрах перед собой.
Я осторожно вхожу. Пространство между стенами ничем не заполнено, но внутренняя стена нигде не соединяется с внешней. Прежде чем идти дальше, я закрываю за собой дверь и устанавливаю маленький сигнализатор над дверным проемом.
Дойдя до правого угла, я убеждаюсь, что две стены расположены концентрически. Я иду дальше, и за следующим углом нахожу дверь во внутренней стене. Замок такой же дрянной, как и первый. Хотел бы я знать, зачем все эти нелепые декорации, но это уже следующий вопрос, а пока важно одно – спрятана ли где-то здесь Лаура?
Я открываю вторую дверь, Лауры внутри нет, но... Но есть кровать, постель не заправлена с тех пор, как на ней в последний раз спали, постельное белье сдвинуто к одному краю – обитатель комнаты, видимо, сполз на пол. Унитаз, раковина, маленький стол и стулья. Дальняя стена разрисована цветами и птицами, точно так же, как в комнате Лауры в Институте Хильгеманна.
Постель еще чуть теплая. Куда же ее утащили среди ночи? Может быть, возникли осложнения, и пришлось ехать в больницу? В течение тридцати секунд я обследую комнату, но это уже лишнее – роспись на стене говорит сама за себя. Уверен, Лаура была здесь еще несколько минут назад. Я не застал ее только случайно.
Возможно, она еще в здании. К примеру, проходит мозговое сканирование где-нибудь наверху. Может, МБР так отчаянно старается поскорее выполнить именно этот контракт – что бы за ним ни стояло, – что сотрудники работают круглосуточно?
Выйдя из комнаты, я поворачиваю было направо, чтобы вернуться к выходу кратчайшим путем по собственным следам, но передумываю и решаю пройти «кругосветку» до конца.
Женщина, которая стоит прямо за углом, тяжело опираясь на ходунки, внешне неотличима от Хань Сю Лиен. Подняв на меня взгляд, она разражается слезами. Быстро шагнув к ней, я впрыскиваю ей в нос транквилизатор. Она обвисает, я беру ее под мышки и закидываю на плечо. Не слишком удобно, зато руки свободны, сейчас это главное. Ходунки – хороший признак, возможно, она еще не полностью выздоровела, но ее можно перевозить без особого вреда. Когда я вынесу ее из здания, вызову «скорую помощь» – пока буду прорезать дыру в проволочном ограждении.
До второй двери остается три шага, когда я слышу спокойный мужской голос позади:
– Не оборачивайся. Брось на пол пистолет и фонарик и оттолкни их ногой.
Одновременно я чувствую, что на моем затылке появилось маленькое, но отчетливое теплое пятнышко – инфракрасный лазер на минимальной мощности. Весьма ощутимое предупреждение, что я на мушке; если оружие поставлено на автоматику, любое мое резкое движение мгновенно вызовет мощный импульс излучения.
Я подчиняюсь – Теперь опусти ее на пол, осторожно. Потом положи руки себе на голову.
Я и это выполняю. Лазер все время следует за мной. Мужчина говорит что-то на кантонским. Я включаю «Дежа Вю» и слышу перевод:
– Что ты собираешься с ним делать?
Женщина отвечает:
– Отключу его.
Мужчина говорит, уже по-английски:
– Будь добр, не шевелись.
Женщина появляется передо мной, засовывая пистолет в кобуру. Из сумки на поясе рядом с кобурой она достает маленькую капсулу для подкожных инъекций. Перешагнув через Лауру, она берет меня одной рукой за подбородок – я понижаю частот сердечных сокращений – иголка проскальзывает в шейную вену – я перекрываю кровоток к этой области – затем сдавливает капсулу.
Ограничение кровотока даст мне в лучшем случае несколько секунд, но для «H1» этого достаточно, чтобы опознать препарат. Если мод способен нейтрализовать это вещество, действовать надо будет быстро. Если только они не собираются сжечь меня, когда я начну падать под действием наркотика, лазер не может сейчас быть в автоматическом режиме. Если я притворюсь, что теряю сознание, споткнусь, заслонюсь женщиной, схвачу ее пистолет...
Но «H1» молчит. Я пытаюсь пошевелить пальцем и не могу. Через миг все проваливается во тьму.
Глава 4
Построение плана здания закончено. В мыслях я прохожу по нему. Пять наружных этажей и два подвальных. Кабинеты, лаборатории, кладовые. Два лифта, два лестничных колодца. Несколько зон закрашены светло-голубым цветом, что означает «ДАННЫХ НЕТ». Комар не смог проникнуть туда ни самостоятельно, ни «автостопом». Самый большой из таких участков, площадью в двадцать квадратных метров, находится в центре второго подземного этажа. Там может быть, например, стерильная комната, низкотемпературное хранилище, лаборатория радиоизотопов, биологически опасная зона, в общем, место, куда люди входят редко, выполняя почти всю работу с помощью дистанционных манипуляторов. Однако на снимках только глухая белая стена и дверь без таблички, никаких предупреждающих знаков нет.
Хамелеоны запрограммированы на два часа ночи, на случай, если бы оказалось, что здание по ночам блокируется от комаров. Но теперь можно не ждать до двух. Я посылаю Culex'a в здание дать им команду включиться через семь минут, в одиннадцать пятьдесят пять. Хамелеоны слишком малы, чтобы принимать радиосигналы, « это, пожалуй, к лучшему – радио слишком легко перехватить.
По дороге «Н2» накладывает план здания на мое естественное зрение. Поля обзора камер наблюдения и участки, контролируемые детекторами движения, окружены еле заметной красной аурой. Так и хочется представить себе, будто теперь я воочию увидел прежде незримую опасность – но это далеко не так. Нет такого волшебного мода, который чувствовал бы работу систем слежения – то, что мне показывают, всего лишь результаты расчетов, которые могут оказаться неполными или неверными.
В 11:55:00 я меняю цвет двенадцати красных пятен на черный – остается только верить, что эти слепые пятна действительно возникли. Впрочем, это скоро выяснится.
Над оградой по периметру натянута колючая проволока, и датчик электрического поля показывает, что по верхним линиям пропущен ток напряжением шестьдесят тысяч вольт – изоляторы в моих перчатках и ботинках выдержат намного больше. Острые колючки на проволоке выглядят угрожающе, но чтобы произвести хоть какое-то впечатление на композитные волокна моих перчаток, они должны были бы состоять из промышленных алмазов, да еще вращаться со скоростью нескольких тысяч оборотов в минуту. Круговым движением я перекидываю свое тело через ограду и скольжу вниз, стараясь приземлиться как можно мягче – на соседних участках датчики движения не отключены, и я не знаю, каков порог их чувствительности.
Раскрыв окно на первом этаже, я проскальзываю в неосвещенную комнату. Здесь находится какая-то лаборатория. «Н2» по возможности быстро повышает чувствительность моего зрения до максимума, но не это, а карта, составленная Culex'ом, позволяет мне идти, ни на что не натыкаясь. Точнее, не натыкаясь на неподвижные препятствия; когда я вижу своим фантомным зрением стул или табуретку, я останавливаюсь и на ощупь определяю истинное положение предмета.
В коридоре тоже темно, но, выйдя из лаборатории, я вижу неподалеку слева красное сияние, а еще один участок, находящийся под наблюдением, начинается в сантиметре от двери на лестницу. Я уже собираюсь повернуть ручку и открыть дверь, когда замечаю, что локтеобразный ограничитель двери может попасть при этом в красную зону. «Н5» однозначно подтверждает, что безопасный угол раствора двери оставляет слишком узкую для моего тела щель. Я дотягиваюсь до ограничителя и ломаю его в месте сочленения. Две половинки безжизненно свисают вниз.
Я спускаюсь в нижний подвал. Хамелеоны постарались дать мне как можно больше возможностей проникновения на каждый из этажей, но эта зона, по-видимому, и без того не очень усиленно охраняется. Поблизости нет активных видеокамер, я иду на риск и включаю фонарик. Это очень оживляет пейзаж в моем фантомном зрении, где все предметы обозначены их «проволочными каркасами». Здесь находятся массивные приземистые контейнеры с реагентами и растворителями, ряд горизонтальных морозильников, у стены центрифуга, полуразобранные – словно недоеденные – платы с торчащей наружу электронной начинкой.
Я приближаюсь к участку, о котором нет данных. Это большая квадратная комната, непонятно откуда взявшаяся в помещении, ничем больше не разделенном. Судя по виду и запаху, ее построили недавно. Но если там, внутри, Лаура, то зачем понадобилось строить для нее это сооружение? Во всяком случае не для того, чтобы ее получше спрятать, – ничто не может вызвать больше подозрений, чем вот такая самодельная тюрьма.
Я обхожу комнату по периметру. Внутрь ведет только одна дверь. Замок не бог весть какой сложный – небольшое зондирование, один хорошо рассчитанный магнитный импульс, индуцирующий ток в схеме отпорного механизма, и дело сделано. Я достаю пистолет, тяну дверь на себя – и вижу другую стену в двух-трех метрах перед собой.
Я осторожно вхожу. Пространство между стенами ничем не заполнено, но внутренняя стена нигде не соединяется с внешней. Прежде чем идти дальше, я закрываю за собой дверь и устанавливаю маленький сигнализатор над дверным проемом.
Дойдя до правого угла, я убеждаюсь, что две стены расположены концентрически. Я иду дальше, и за следующим углом нахожу дверь во внутренней стене. Замок такой же дрянной, как и первый. Хотел бы я знать, зачем все эти нелепые декорации, но это уже следующий вопрос, а пока важно одно – спрятана ли где-то здесь Лаура?
Я открываю вторую дверь, Лауры внутри нет, но... Но есть кровать, постель не заправлена с тех пор, как на ней в последний раз спали, постельное белье сдвинуто к одному краю – обитатель комнаты, видимо, сполз на пол. Унитаз, раковина, маленький стол и стулья. Дальняя стена разрисована цветами и птицами, точно так же, как в комнате Лауры в Институте Хильгеманна.
Постель еще чуть теплая. Куда же ее утащили среди ночи? Может быть, возникли осложнения, и пришлось ехать в больницу? В течение тридцати секунд я обследую комнату, но это уже лишнее – роспись на стене говорит сама за себя. Уверен, Лаура была здесь еще несколько минут назад. Я не застал ее только случайно.
Возможно, она еще в здании. К примеру, проходит мозговое сканирование где-нибудь наверху. Может, МБР так отчаянно старается поскорее выполнить именно этот контракт – что бы за ним ни стояло, – что сотрудники работают круглосуточно?
Выйдя из комнаты, я поворачиваю было направо, чтобы вернуться к выходу кратчайшим путем по собственным следам, но передумываю и решаю пройти «кругосветку» до конца.
Женщина, которая стоит прямо за углом, тяжело опираясь на ходунки, внешне неотличима от Хань Сю Лиен. Подняв на меня взгляд, она разражается слезами. Быстро шагнув к ней, я впрыскиваю ей в нос транквилизатор. Она обвисает, я беру ее под мышки и закидываю на плечо. Не слишком удобно, зато руки свободны, сейчас это главное. Ходунки – хороший признак, возможно, она еще не полностью выздоровела, но ее можно перевозить без особого вреда. Когда я вынесу ее из здания, вызову «скорую помощь» – пока буду прорезать дыру в проволочном ограждении.
До второй двери остается три шага, когда я слышу спокойный мужской голос позади:
– Не оборачивайся. Брось на пол пистолет и фонарик и оттолкни их ногой.
Одновременно я чувствую, что на моем затылке появилось маленькое, но отчетливое теплое пятнышко – инфракрасный лазер на минимальной мощности. Весьма ощутимое предупреждение, что я на мушке; если оружие поставлено на автоматику, любое мое резкое движение мгновенно вызовет мощный импульс излучения.
Я подчиняюсь – Теперь опусти ее на пол, осторожно. Потом положи руки себе на голову.
Я и это выполняю. Лазер все время следует за мной. Мужчина говорит что-то на кантонским. Я включаю «Дежа Вю» и слышу перевод:
– Что ты собираешься с ним делать?
Женщина отвечает:
– Отключу его.
Мужчина говорит, уже по-английски:
– Будь добр, не шевелись.
Женщина появляется передо мной, засовывая пистолет в кобуру. Из сумки на поясе рядом с кобурой она достает маленькую капсулу для подкожных инъекций. Перешагнув через Лауру, она берет меня одной рукой за подбородок – я понижаю частот сердечных сокращений – иголка проскальзывает в шейную вену – я перекрываю кровоток к этой области – затем сдавливает капсулу.
Ограничение кровотока даст мне в лучшем случае несколько секунд, но для «H1» этого достаточно, чтобы опознать препарат. Если мод способен нейтрализовать это вещество, действовать надо будет быстро. Если только они не собираются сжечь меня, когда я начну падать под действием наркотика, лазер не может сейчас быть в автоматическом режиме. Если я притворюсь, что теряю сознание, споткнусь, заслонюсь женщиной, схвачу ее пистолет...
Но «H1» молчит. Я пытаюсь пошевелить пальцем и не могу. Через миг все проваливается во тьму.
Глава 4
Я просыпаюсь, лежа на боку на бетонном полу. Я совершенно гол, руки болят, а когда пытаюсь пошевелить ими, холодный металл впивается в запястья. Осматриваюсь. Я в небольшой узкой кладовке, куда свет попадает через единственное окно под потолком. Мои руки прикованы наручниками к длинной, во всю стену, полке с какой-то лабораторной посудой.
«H5» не может определить, где я нахожусь. Этот мод работает на основе моего собственного восприятия, чувства равновесия и пространственного самоконтроля, отслеживая местонахождение с точностью до миллиметра, но при условии, что человек на ногах и в полном сознании. Меня же волокли неизвестно сколько и неизвестно куда, пока я был под действием наркотика. Однако «Н5» утверждает, что сейчас пятое января, а время – 15:21. Другие моды дают те же дату и время, этому можно верить – вряд ли препарат исказил их показания совершенно синхронно. За пятнадцать часов меня могли перевезти в любую точку планеты. Точнее, в любую точку, где в 15:21 по среднеавстралийскому времени утро или полдень. С опозданием до меня доходит, что надо поискать на плане здания у меня в голове комнату таких размеров, как эта кладовая. Оказывается, такие комнаты есть на каждом этаже. Culex не нашел ни в одной из этих комнат ничего заслуживающего фотоснимка, но судя по проволочным контурам, которые он записывал везде, я на четвертом этаже.
На мне не одна, а две пары наручников. Одна из них продета в щель вертикальной перегородки на одной из стоек с посудой. Полки не привинчены к стене, так что стоит мне дернуть чуть сильнее, и все стекло с грохотом обрушится на пол. То же самое произойдет, если я попробую перетереть цепочку о край стойки; к тому же за мной скорее всего наблюдают.
Итак, деваться некуда. У кого же я в плену?
Не исключено, что МБР есть именно то, чем себя называет – институт, ведущий медико-биологические исследования по заказам. Причем, как выяснилось, без предрассудков по части похищений. А платит им фирма X, чьи препараты искалечили мозг Лауры тридцать три года назад. Конечно, фирма Х рискует, но, вероятно, прятать Лауру у себя для нее еще опасней, и поэтому респектабельная фирма Х обратилась к специалистам по грязным делам – к МБР.
Звучит очень банально и правдоподобно, вот только слишком много фактов не укладывается в такую версию. Рассказ Кэйси – раз. Конструкция комнаты в подвале – два. Лаура, слоняющаяся по коридору своей персональной тюрьмы – три. И эти факты подсказывают другую версию, но уже совсем не банальную: Лаура на самом деле сумела выйти из здания клиники Хильгеманна дважды, и без посторонней помощи.
Потому-то ее и похитили. Кто-то узнал о ее способностях и захотел использовать их в своих целях. Вот зачем в подвальной комнате двойные стены – чтобы узнать, действительно ли она идиот-эскейпер. Когда я наткнулся на Лауру, она уже наполовину выдержала тестирование.
А как меня обнаружила охрана? Очевидно, сработала какая-то сигнализация. Но хамелеоны блокировали все устройства слежения за комнатой, соединенные с пультом службы безопасности здания. Если же с Лаурой проводились эксперименты, то и наблюдение за ней должно было вестись с отдельного пульта.
Зачем МБР составляет нейронные карты? Разумеется, не для того, чтобы доказать свою невиновность в причинении вреда Лауре. Должно быть, они пытаются выявить структуры, делающие Лауру величайшим эскейпером в истории со времен Гудини, надеясь закодировать ее способности в мод. Почему ее решили вывезти под видом трупа, не прибегая к марионеточному моду? Потому что не хотели воздействовать на ее мозг, боясь разрушить то, ради чего затевалось само похищение.
Итак, разрозненные факты сложились в четкую картину.
Плохо одно – в эту картину невозможно поверить.
В чем конкретно могут заключаться предполагаемые таланты Лауры, позволяющие ей выйти из запертой комнаты без всяких инструментов? Даже если она умеет интуитивно угадывать код электронного замка (что крайне сомнительно), как можно голыми руками открыть его изнутри? Как можно обмануть видеокамеру без всяких приборов? За двести лет исследований твердо установлено – телекинеза не существует. Еле заметные электрические поля, создаваемые телом человека, по крайней мере в тысячу раз слабее, чем нужно для таких трюков, и никакие случайные мутации мозговых структур не могут изменить этого факта – так же как любые программы, заложенные в обычный компьютер, не заставят его летать по воздуху. Так как же она вышла наружу? В то время как я размышляю над этим, дверь открывается. Молодой мужчина бросает стопку одежды на пол рядом со мной, затем вытаскивает пистолет и устройство дистанционного управления, которым отпирает мои наручники. Я сразу включаю «Красную Сеть», надеясь перехватить код наручников, но мои чувствительные клетки не воспринимают частоту, на которой идет обмен.
Мужчина стоит в дверном проеме, пистолет наведен на меня:
– Оденьтесь, пожалуйста.
Этот голос я слышал прошлой ночью. Выражение лица равнодушное, без всякого самодовольства или воинственности. Как и у меня, у него, конечно, есть моды оптимизации поведения.
Одежда совершенно новая, идеально подходящая по размеру. «Н3» требует относиться стоически к утрате всего моего снаряжения, но, несмотря на это, я еще несколько мгновений ощущаю дискомфорт из-за отсутствия знакомых выпуклостей там, где были потайные карманы с кое-какими полезными приспособлениями.
– Наденьте одну пару наручников и застегните их за спиной.
Я подчиняюсь, он завязывает мне глаза. После этого выводит из комнаты, одной рукой держа за цепь наручников, другой приставив к моей груди пистолет.
По дороге я мало что слышу – обрывки разговоров на кантонском и английском, звук шагов по ковру, гудение приборов в отдалении. Чувствуется легкий запах органических растворителей. Благодаря «Н5» я точно знаю, где нахожусь, хоть это сейчас и ни к чему. Наконец мы останавливаемся, меня толчком заставляют опуститься в кресло, а пистолет перемещается к моему виску.
Женщина спрашивает без предисловий:
– Кто вас нанял? – Она сидит метрах в двух напротив.
– Не знаю.
Она вздыхает:
– Вы еще на что-то надеетесь? Думаете, мы будем возиться ради вас со всеми этими препаратами правдивости, модами правдивости, нейронными картами, снимать копии памяти, которая может оказаться затертой, подделанной, и так далее? Если надеетесь выиграть время, ошибаетесь. Я не собираюсь тратить на ваш вонючий мозг сотни тысяч долларов. Если выскажете нам правду здесь и сейчас, мы проявим милосердие. Если нет, мы убьем вас – здесь и сейчас.
Она говорит спокойно, но это не мод – вместо страшного в своей бесстрастности у нее получается страдальчески-снисходительный тон. Из этого, однако, не следует, что она блефует.
– Я говорю правду. Я не знаю, кто мой клиент, меня наняли анонимно.
– И вы не смогли это выяснить самостоятельно?
– Мне платили не за это.
– Допустим. Но у вас была хотя бы рабочая гипотеза?
– Я полагал, что это мог быть человек, считавший, что Лауру похитили по ошибке, вместо какого-нибудь его родственника, также помещенного в Институт Хильгеманна.
– Кто конкретно?
– Я так и не нашел подходящего кандидата. Кто бы он ни был, он сделал все, чтобы скрыть семейные связи. Сама мысль, что похитители украли не того, кого хотели, могла прийти в голову лишь тому, кто хорошо поработал, чтобы скрыть истинную личность своего родственника. Так что я не пытался это распутать, у меня были дела поважнее.
Поколебавшись, она, видимо, удовлетворяется ответом:
– Как вы узнали, что Лаура у нас?
Я подробно рассказываю о рентгенограммах багажа и о списках заказов на лекарства.
– Кто еще знает все это?
Кого бы я ни назвал, они легко установят обман. Я мог бы сказать, что в общедоступной сети заложена моя программа, замаскированная и неуязвимая, которая оповестит обо всем полицию НГ в случае моего исчезновения. Но они в это не поверят – ведь если бы у меня было достаточно фактов, чтобы убедить полицию вмешаться, я бы так и сделал, вместо того чтобы самому пробираться в здание.
– Никто.
– Как вы проникли в здание?
Здесь тоже врать бесполезно. Наверняка они уже почти все выяснили сами. Подтвердив то, что они и так знают, я вызову больше доверия к себе.
– Что вам известно о работе, которой мы здесь занимаемся?
– Только то, что я узнал из объявления. Биологические исследования по контракту.
– И как вы полагаете, почему нас интересует Лаура Эндрюс?
– Я этого еще не понял.
– Какие у вас гипотезы?
– Теперь уже никаких. – Чтобы убедительно лгать, существуют специализированные моды. Они следят за такими параметрами, как распределение акцентов в речи, температура кожи, частота биений сердца и т, д. Мне это не нужно – о таких вещах заботится «Н3». – Ничего, что согласуется с фактами.
– Совсем ничего?
У меня нет недостатка в ложных версиях, чтобы подтвердить, что я действительно ничего не знаю. Я вспоминаю все, даже самые неправдоподобные гипотезы, которые только мелькали у меня в голове за последние восемь дней – за исключением компании Х с ее лекарствами, калечащими плод, и Лауры-эскейпера. Я чуть не упоминаю даже о моих страхах по поводу Детей, но вовремя спохватываюсь – теперь это выглядит просто смешно и может прозвучать как слишком откровенная ложь.
Когда я наконец умолкаю, женщина говорит: «Хорошо», но не мне, а охраннику. Тот убирает пистолет от моего виска, но не поднимает меня из кресла, и я вдруг понимаю, что сейчас произойдет. На краткий миг меня охватывает ярость – то без сознания, то с завязанными глазами, да как же тут хоть что-нибудь узнаешь! – но «Н3» быстро гасит эту непродуктивную вспышку эмоций.
Игла входит в вену, препарат попадает в кровь. Я не пытаюсь с ним бороться – смысла нет.
Я встаю, иду в ванную. Охранник не пытается меня остановить. В ванной – унитаз, раковина, душ, тридцатисантиметровое окошко с непрозрачным стеклом, вдвое меньших размеров решетка вентиляции на потолке. Помочившись, я мою руки и лицо. Не выключая воду, быстро обыскиваю помещение, но не нахожу ничего, что могло бы хоть как-то пригодиться в качестве оружия.
Квартира состоит из одной комнаты, угол занимает кухня. Небольшой холодильник выключен, дверца его приоткрыта. Микроволновая печь и плита встроены в стол. Над раковиной окно, его закрывают жалюзи. Я направляюсь к кухне, но охранник говорит:
– Тебе там ничего не нужно. Завтрак скоро принесут.
Я киваю и возвращаюсь к кровати, прохаживаюсь возле нее, разминая затекшие мускулы.
Вскоре другой мужчина приносит коробку, набитую всевозможной готовой едой, и кофе. Я ем, сидя на кровати. Охранник не хочет составить мне компанию и игнорирует мои попытки завязать разговор. Его глаза двигаются только вслед за мной, и иногда кажется, что он просто оцепенел, но я точно знаю, что на самом деле он начеку. Я хорошо помню свои двенадцатичасовые бдения в таком же состоянии. Если уж мод обеспечивает бдительность, то человек в принципе не способен ее ослабить. Скука, нетерпение, посторонние мысли становятся физически невозможными. Без настройки я могу острить по поводу зомби, но находясь под настройкой, я твердо убежден, что истинная сила нейротехнологии не в создании экзотических состояний сознания, но в усилении сознательного акта выбора и абсолютной концентрации на главном.
Я уже жду, что после еды меня снова усыпят, но этого не происходит. Пользуясь случаем, я ложусь на кровать и гляжу в потолок с видом образцового заключенного, демонстрируя полную ненужность какого-либо принуждения. Я не намерен причинять своим тюремщикам ни малейшего беспокойства, пока шансы на успех так ничтожно малы.
А если они никогда не станут больше?
Что будет, если я не сумею бежать?
Во многих отношениях самым простым выходом для них было бы убить меня. Но каковы альтернативы? Предположим, просто так, для забавы, что допрашивавшая меня женщина подразумевала что-то конкретное, говоря о «милосердии». Что она могла иметь в виду?
Возможно, стирание памяти, причем грубое. Если МБР не хочет тратить круглую сумму на картирование моего мозга ради поиска нужной им информации, этого тем более не будут делать ради сохранения целостности моей личности. В процессе эволюции человеческой памяти не требовалось вырабатывать механизм удобного стирания информации. Чтобы исключить из памяти заданный набор сведений, не затронув больше ничего, требуется проведение колоссального объема расчетов. Единственный дешевый, но эффективный вариант – пройтись бульдозером.
Итак (в порядке убывания вероятности), они могут убить меня, стереть мою память, отпустить. Как изменить ситуацию в свою пользу? Есть ли надежда найти (или изобрести) причины, по которым моим тюремщикам следует оставить меня целым и невредимым? Ведь я так и не знаю, кто они и чем занимаются, да и вряд ли узнаю, если у меня по-прежнему не будет возможности собирать информацию.
Снимки Culex'a все еще у меня в голове. Я снова просматриваю их, один за другим, надеясь на то, что мог не заметить что-нибудь важное. На экранах рабочих станций полно информации, но я не очень-то разбираюсь в цепочках ДНК, моделях белков и нейронных картах. Я могу прочитать их, как ребенок способен прочитать все буквы даже в самой трудной книге, но нет ни малейшей надежды, что я сумею распознать изображенные на экранах структуры, не говоря уже о разгадке возможного направления исследований.
Меня опять кормят. Охранник сменился. Я часами тасую в голове одни и те же факты, но из противоречий не кристаллизуется ничего нового. Побег представляется таким же невероятным, как раньше. Кинуться на охранника – верное самоубийство, с разбегу выбить стекло и выброситься на улицу – шансов выжить чуть больше, но скорее всего меня застрелят еще на полпути к окну.
Чем более призрачными выглядят возможные пути к спасению, тем в большую отрешенность погружает меня «Н3». Эта настройка требует от меня новой информации и сама же знает, что я не могу ее добыть, Она требует, чтобы я сосредоточился на реалистичных стратегиях выживания, но понимает, что их просто нет. Как она поступит, когда у нее не останется ни единой цели, к которой можно стремиться, а хитроумные критерии оптимизации потеряют всякий смысл? Отключится? Смирится? Предоставит мне самому делать выбор из нескольких безнадежных вариантов?
Ближе к вечеру в комнату заходит человек, который вчера вел меня на допрос. Он бросает на кровать наручники:
– Надень и застегни за спиной.
Что на этот раз? Еще один допрос? Я встаю, поднимаю с кровати наручники. Другой охранник направляет пистолет мне в лоб и щелкает кнопкой автоматического режима.
– Куда вы меня повезете?
Никто не отвечает. Помедлив, я застегиваю наручники. Первый охранник подходит ко мне, вынимая капсулу для подкожных инъекций. Я уже почти привык ко всему этому.
Ага, ясно. Давно знакомая процедура, бояться нечего – именно так это и нужно делать. В руках у охранника такая же светло-голубая капсула, как и прежде, но маркировка на ней закрыта его рукой.
– Скажите, куда мы все-таки поедем?
Не обращая на меня внимания, он вытаскивает капсулу из пакетика. Он смотрит прямо мне в глаза, но моды настолько урезали его сознание, что взгляду уже нечего выражать.
– Я хочу знать...
Двумя пальцами он натягивает кожу у меня на шее. Ровным голосом я произношу:
– Я хочу поговорить с вашим боссом. Я не все рассказал ей в прошлый раз. Мне надо объяснить ей кое-что важное.
Никакой реакции. Оружие по-прежнему на автомате, отбиваться – верная смерть. Игла входит в кожу. Остается только ждать.
«H5» не может определить, где я нахожусь. Этот мод работает на основе моего собственного восприятия, чувства равновесия и пространственного самоконтроля, отслеживая местонахождение с точностью до миллиметра, но при условии, что человек на ногах и в полном сознании. Меня же волокли неизвестно сколько и неизвестно куда, пока я был под действием наркотика. Однако «Н5» утверждает, что сейчас пятое января, а время – 15:21. Другие моды дают те же дату и время, этому можно верить – вряд ли препарат исказил их показания совершенно синхронно. За пятнадцать часов меня могли перевезти в любую точку планеты. Точнее, в любую точку, где в 15:21 по среднеавстралийскому времени утро или полдень. С опозданием до меня доходит, что надо поискать на плане здания у меня в голове комнату таких размеров, как эта кладовая. Оказывается, такие комнаты есть на каждом этаже. Culex не нашел ни в одной из этих комнат ничего заслуживающего фотоснимка, но судя по проволочным контурам, которые он записывал везде, я на четвертом этаже.
На мне не одна, а две пары наручников. Одна из них продета в щель вертикальной перегородки на одной из стоек с посудой. Полки не привинчены к стене, так что стоит мне дернуть чуть сильнее, и все стекло с грохотом обрушится на пол. То же самое произойдет, если я попробую перетереть цепочку о край стойки; к тому же за мной скорее всего наблюдают.
Итак, деваться некуда. У кого же я в плену?
Не исключено, что МБР есть именно то, чем себя называет – институт, ведущий медико-биологические исследования по заказам. Причем, как выяснилось, без предрассудков по части похищений. А платит им фирма X, чьи препараты искалечили мозг Лауры тридцать три года назад. Конечно, фирма Х рискует, но, вероятно, прятать Лауру у себя для нее еще опасней, и поэтому респектабельная фирма Х обратилась к специалистам по грязным делам – к МБР.
Звучит очень банально и правдоподобно, вот только слишком много фактов не укладывается в такую версию. Рассказ Кэйси – раз. Конструкция комнаты в подвале – два. Лаура, слоняющаяся по коридору своей персональной тюрьмы – три. И эти факты подсказывают другую версию, но уже совсем не банальную: Лаура на самом деле сумела выйти из здания клиники Хильгеманна дважды, и без посторонней помощи.
Потому-то ее и похитили. Кто-то узнал о ее способностях и захотел использовать их в своих целях. Вот зачем в подвальной комнате двойные стены – чтобы узнать, действительно ли она идиот-эскейпер. Когда я наткнулся на Лауру, она уже наполовину выдержала тестирование.
А как меня обнаружила охрана? Очевидно, сработала какая-то сигнализация. Но хамелеоны блокировали все устройства слежения за комнатой, соединенные с пультом службы безопасности здания. Если же с Лаурой проводились эксперименты, то и наблюдение за ней должно было вестись с отдельного пульта.
Зачем МБР составляет нейронные карты? Разумеется, не для того, чтобы доказать свою невиновность в причинении вреда Лауре. Должно быть, они пытаются выявить структуры, делающие Лауру величайшим эскейпером в истории со времен Гудини, надеясь закодировать ее способности в мод. Почему ее решили вывезти под видом трупа, не прибегая к марионеточному моду? Потому что не хотели воздействовать на ее мозг, боясь разрушить то, ради чего затевалось само похищение.
Итак, разрозненные факты сложились в четкую картину.
Плохо одно – в эту картину невозможно поверить.
В чем конкретно могут заключаться предполагаемые таланты Лауры, позволяющие ей выйти из запертой комнаты без всяких инструментов? Даже если она умеет интуитивно угадывать код электронного замка (что крайне сомнительно), как можно голыми руками открыть его изнутри? Как можно обмануть видеокамеру без всяких приборов? За двести лет исследований твердо установлено – телекинеза не существует. Еле заметные электрические поля, создаваемые телом человека, по крайней мере в тысячу раз слабее, чем нужно для таких трюков, и никакие случайные мутации мозговых структур не могут изменить этого факта – так же как любые программы, заложенные в обычный компьютер, не заставят его летать по воздуху. Так как же она вышла наружу? В то время как я размышляю над этим, дверь открывается. Молодой мужчина бросает стопку одежды на пол рядом со мной, затем вытаскивает пистолет и устройство дистанционного управления, которым отпирает мои наручники. Я сразу включаю «Красную Сеть», надеясь перехватить код наручников, но мои чувствительные клетки не воспринимают частоту, на которой идет обмен.
Мужчина стоит в дверном проеме, пистолет наведен на меня:
– Оденьтесь, пожалуйста.
Этот голос я слышал прошлой ночью. Выражение лица равнодушное, без всякого самодовольства или воинственности. Как и у меня, у него, конечно, есть моды оптимизации поведения.
Одежда совершенно новая, идеально подходящая по размеру. «Н3» требует относиться стоически к утрате всего моего снаряжения, но, несмотря на это, я еще несколько мгновений ощущаю дискомфорт из-за отсутствия знакомых выпуклостей там, где были потайные карманы с кое-какими полезными приспособлениями.
– Наденьте одну пару наручников и застегните их за спиной.
Я подчиняюсь, он завязывает мне глаза. После этого выводит из комнаты, одной рукой держа за цепь наручников, другой приставив к моей груди пистолет.
По дороге я мало что слышу – обрывки разговоров на кантонском и английском, звук шагов по ковру, гудение приборов в отдалении. Чувствуется легкий запах органических растворителей. Благодаря «Н5» я точно знаю, где нахожусь, хоть это сейчас и ни к чему. Наконец мы останавливаемся, меня толчком заставляют опуститься в кресло, а пистолет перемещается к моему виску.
Женщина спрашивает без предисловий:
– Кто вас нанял? – Она сидит метрах в двух напротив.
– Не знаю.
Она вздыхает:
– Вы еще на что-то надеетесь? Думаете, мы будем возиться ради вас со всеми этими препаратами правдивости, модами правдивости, нейронными картами, снимать копии памяти, которая может оказаться затертой, подделанной, и так далее? Если надеетесь выиграть время, ошибаетесь. Я не собираюсь тратить на ваш вонючий мозг сотни тысяч долларов. Если выскажете нам правду здесь и сейчас, мы проявим милосердие. Если нет, мы убьем вас – здесь и сейчас.
Она говорит спокойно, но это не мод – вместо страшного в своей бесстрастности у нее получается страдальчески-снисходительный тон. Из этого, однако, не следует, что она блефует.
– Я говорю правду. Я не знаю, кто мой клиент, меня наняли анонимно.
– И вы не смогли это выяснить самостоятельно?
– Мне платили не за это.
– Допустим. Но у вас была хотя бы рабочая гипотеза?
– Я полагал, что это мог быть человек, считавший, что Лауру похитили по ошибке, вместо какого-нибудь его родственника, также помещенного в Институт Хильгеманна.
– Кто конкретно?
– Я так и не нашел подходящего кандидата. Кто бы он ни был, он сделал все, чтобы скрыть семейные связи. Сама мысль, что похитители украли не того, кого хотели, могла прийти в голову лишь тому, кто хорошо поработал, чтобы скрыть истинную личность своего родственника. Так что я не пытался это распутать, у меня были дела поважнее.
Поколебавшись, она, видимо, удовлетворяется ответом:
– Как вы узнали, что Лаура у нас?
Я подробно рассказываю о рентгенограммах багажа и о списках заказов на лекарства.
– Кто еще знает все это?
Кого бы я ни назвал, они легко установят обман. Я мог бы сказать, что в общедоступной сети заложена моя программа, замаскированная и неуязвимая, которая оповестит обо всем полицию НГ в случае моего исчезновения. Но они в это не поверят – ведь если бы у меня было достаточно фактов, чтобы убедить полицию вмешаться, я бы так и сделал, вместо того чтобы самому пробираться в здание.
– Никто.
– Как вы проникли в здание?
Здесь тоже врать бесполезно. Наверняка они уже почти все выяснили сами. Подтвердив то, что они и так знают, я вызову больше доверия к себе.
– Что вам известно о работе, которой мы здесь занимаемся?
– Только то, что я узнал из объявления. Биологические исследования по контракту.
– И как вы полагаете, почему нас интересует Лаура Эндрюс?
– Я этого еще не понял.
– Какие у вас гипотезы?
– Теперь уже никаких. – Чтобы убедительно лгать, существуют специализированные моды. Они следят за такими параметрами, как распределение акцентов в речи, температура кожи, частота биений сердца и т, д. Мне это не нужно – о таких вещах заботится «Н3». – Ничего, что согласуется с фактами.
– Совсем ничего?
У меня нет недостатка в ложных версиях, чтобы подтвердить, что я действительно ничего не знаю. Я вспоминаю все, даже самые неправдоподобные гипотезы, которые только мелькали у меня в голове за последние восемь дней – за исключением компании Х с ее лекарствами, калечащими плод, и Лауры-эскейпера. Я чуть не упоминаю даже о моих страхах по поводу Детей, но вовремя спохватываюсь – теперь это выглядит просто смешно и может прозвучать как слишком откровенная ложь.
Когда я наконец умолкаю, женщина говорит: «Хорошо», но не мне, а охраннику. Тот убирает пистолет от моего виска, но не поднимает меня из кресла, и я вдруг понимаю, что сейчас произойдет. На краткий миг меня охватывает ярость – то без сознания, то с завязанными глазами, да как же тут хоть что-нибудь узнаешь! – но «Н3» быстро гасит эту непродуктивную вспышку эмоций.
Игла входит в вену, препарат попадает в кровь. Я не пытаюсь с ним бороться – смысла нет.
* * *
Я просыпаюсь в постели. На мне нет даже наручников. Оглядываюсь вокруг. Я в маленькой, почти пустой квартире. Мужчина, которого я раньше не видел, сидит в углу комнаты, держа руку с пистолетом на колене. Судя по звукам, доносящимся с улицы, мы примерно на пятнадцатом – двадцатом этаже. Шестое января, семь часов сорок семь минут.Я встаю, иду в ванную. Охранник не пытается меня остановить. В ванной – унитаз, раковина, душ, тридцатисантиметровое окошко с непрозрачным стеклом, вдвое меньших размеров решетка вентиляции на потолке. Помочившись, я мою руки и лицо. Не выключая воду, быстро обыскиваю помещение, но не нахожу ничего, что могло бы хоть как-то пригодиться в качестве оружия.
Квартира состоит из одной комнаты, угол занимает кухня. Небольшой холодильник выключен, дверца его приоткрыта. Микроволновая печь и плита встроены в стол. Над раковиной окно, его закрывают жалюзи. Я направляюсь к кухне, но охранник говорит:
– Тебе там ничего не нужно. Завтрак скоро принесут.
Я киваю и возвращаюсь к кровати, прохаживаюсь возле нее, разминая затекшие мускулы.
Вскоре другой мужчина приносит коробку, набитую всевозможной готовой едой, и кофе. Я ем, сидя на кровати. Охранник не хочет составить мне компанию и игнорирует мои попытки завязать разговор. Его глаза двигаются только вслед за мной, и иногда кажется, что он просто оцепенел, но я точно знаю, что на самом деле он начеку. Я хорошо помню свои двенадцатичасовые бдения в таком же состоянии. Если уж мод обеспечивает бдительность, то человек в принципе не способен ее ослабить. Скука, нетерпение, посторонние мысли становятся физически невозможными. Без настройки я могу острить по поводу зомби, но находясь под настройкой, я твердо убежден, что истинная сила нейротехнологии не в создании экзотических состояний сознания, но в усилении сознательного акта выбора и абсолютной концентрации на главном.
Я уже жду, что после еды меня снова усыпят, но этого не происходит. Пользуясь случаем, я ложусь на кровать и гляжу в потолок с видом образцового заключенного, демонстрируя полную ненужность какого-либо принуждения. Я не намерен причинять своим тюремщикам ни малейшего беспокойства, пока шансы на успех так ничтожно малы.
А если они никогда не станут больше?
Что будет, если я не сумею бежать?
Во многих отношениях самым простым выходом для них было бы убить меня. Но каковы альтернативы? Предположим, просто так, для забавы, что допрашивавшая меня женщина подразумевала что-то конкретное, говоря о «милосердии». Что она могла иметь в виду?
Возможно, стирание памяти, причем грубое. Если МБР не хочет тратить круглую сумму на картирование моего мозга ради поиска нужной им информации, этого тем более не будут делать ради сохранения целостности моей личности. В процессе эволюции человеческой памяти не требовалось вырабатывать механизм удобного стирания информации. Чтобы исключить из памяти заданный набор сведений, не затронув больше ничего, требуется проведение колоссального объема расчетов. Единственный дешевый, но эффективный вариант – пройтись бульдозером.
Итак (в порядке убывания вероятности), они могут убить меня, стереть мою память, отпустить. Как изменить ситуацию в свою пользу? Есть ли надежда найти (или изобрести) причины, по которым моим тюремщикам следует оставить меня целым и невредимым? Ведь я так и не знаю, кто они и чем занимаются, да и вряд ли узнаю, если у меня по-прежнему не будет возможности собирать информацию.
Снимки Culex'a все еще у меня в голове. Я снова просматриваю их, один за другим, надеясь на то, что мог не заметить что-нибудь важное. На экранах рабочих станций полно информации, но я не очень-то разбираюсь в цепочках ДНК, моделях белков и нейронных картах. Я могу прочитать их, как ребенок способен прочитать все буквы даже в самой трудной книге, но нет ни малейшей надежды, что я сумею распознать изображенные на экранах структуры, не говоря уже о разгадке возможного направления исследований.
Меня опять кормят. Охранник сменился. Я часами тасую в голове одни и те же факты, но из противоречий не кристаллизуется ничего нового. Побег представляется таким же невероятным, как раньше. Кинуться на охранника – верное самоубийство, с разбегу выбить стекло и выброситься на улицу – шансов выжить чуть больше, но скорее всего меня застрелят еще на полпути к окну.
Чем более призрачными выглядят возможные пути к спасению, тем в большую отрешенность погружает меня «Н3». Эта настройка требует от меня новой информации и сама же знает, что я не могу ее добыть, Она требует, чтобы я сосредоточился на реалистичных стратегиях выживания, но понимает, что их просто нет. Как она поступит, когда у нее не останется ни единой цели, к которой можно стремиться, а хитроумные критерии оптимизации потеряют всякий смысл? Отключится? Смирится? Предоставит мне самому делать выбор из нескольких безнадежных вариантов?
Ближе к вечеру в комнату заходит человек, который вчера вел меня на допрос. Он бросает на кровать наручники:
– Надень и застегни за спиной.
Что на этот раз? Еще один допрос? Я встаю, поднимаю с кровати наручники. Другой охранник направляет пистолет мне в лоб и щелкает кнопкой автоматического режима.
– Куда вы меня повезете?
Никто не отвечает. Помедлив, я застегиваю наручники. Первый охранник подходит ко мне, вынимая капсулу для подкожных инъекций. Я уже почти привык ко всему этому.
Ага, ясно. Давно знакомая процедура, бояться нечего – именно так это и нужно делать. В руках у охранника такая же светло-голубая капсула, как и прежде, но маркировка на ней закрыта его рукой.
– Скажите, куда мы все-таки поедем?
Не обращая на меня внимания, он вытаскивает капсулу из пакетика. Он смотрит прямо мне в глаза, но моды настолько урезали его сознание, что взгляду уже нечего выражать.
– Я хочу знать...
Двумя пальцами он натягивает кожу у меня на шее. Ровным голосом я произношу:
– Я хочу поговорить с вашим боссом. Я не все рассказал ей в прошлый раз. Мне надо объяснить ей кое-что важное.
Никакой реакции. Оружие по-прежнему на автомате, отбиваться – верная смерть. Игла входит в кожу. Остается только ждать.