Страница:
Двуглавая церковь – извольте радоваться. Вера одна, каноны – общие, а паству делят, как волки ягненка.
Артур не спешил. Серко, которому полагалось бы уже притомиться, напротив, рвался вперед, тянул повод, картинно выгибая длинную шею. Подковы его процокали сначала по асфальту, потом – ближе к центру – по брусчатке.
Артур слушал эхо подков. Многоголосое, звонкое, даже уличный шум не заглушат его. Радостное такое эхо.
Здесь, в Сегеде, было все, чего раздражающе не хватало в Шопроне: были почтительные взгляды прохожих; настоящие, от души, а не вынужденные, сквозьзубовные улыбки: простолюдины снимали шапки и не плевались через плечо, когда рыцарь скрывался из виду. Здесь было, как раньше. Даже сердобольные дамы с корзинками в воротах госпиталя казались знакомыми. И то, что сам госпиталь разместился прямо в городе, не прячась за стенами крепости, было правильно: орденские лекари-маги принимали всех страждущих, потому что «смирение и милосердие» – не просто слова.
Рай. Рай на истерзанной солнцем земле Долины.
И запах воды от реки.
Между прочим, царящие вокруг благолепие и порядок – прежний порядок – вселяли надежду на то, что и встреча с новым командором пройдет мирно. Кем бы он ни был, новый глава ордена, он чтит традиции и, может быть, допускает, что нет ничего сверхъестественного в возвращении одного из братьев после столетней отлучки. Может быть. Может быть, он также допускает, что обвинения в колдовстве, выдвинутые против этого брата, были необоснованными? И что упомянутый брат действительно находится в кровном родстве с неким колдуном. А также что колдун этот – вовсе не колдун, а обыкновенный маг. Ну, пусть не самый обыкновенный…
Нет. Верится с трудом. Собственно, вообще не верится. Но деваться все равно некуда: был приказ явиться в Сегед, значит, надо явиться. А там как пойдет.
На площади перед крепостными вратами его опять остановили. Вновь спросили удостоверяющие личность грамоты. Услышав, что таковых не имеется, приказали оставить оружие. Поскольку Миротворец и так висел у седла, а считать оружием нож было, с точки зрения Артура, совершеннейшей глупостью, он честно сказал, что не вооружен. И едва не нарвался на неприятности. Ему указали на нож. Пожелали обыскать. Артур совершенно неприлично послал желающих. Извинился в душе перед Богородицей: братьев ведь посылал. И добил охрану таким словесным изыском, что неприятности закончилась, не начавшись.
– Ну… умеете, – покачал головой пожилой уже рыцарь, – оставьте оружие, брат Артур. Все. Нож тоже. И проходите, вас проводят.
На том и сошлись.
Внутренний двор цитадели охраняли арбалетчики. То есть даже не охраняли. Они там просто были. В количествах, недоступных разумению. Человек десять, не меньше, дежурили на стенах. Это пронзительно и очень болезненно напомнило вдруг о доме, и Артур остановился, глядя на солдат.
Стража на стенах. И… да, машины. А в угловой башне дежурит маг. Его просто не видно отсюда. Не верится: город в самом центре Долины выглядит готовым отражать нападение армии. Организованной армии. Что же такое эти эльфы? Откуда они взялись?
Артур разглядывал стрелков и прикидывал, что, если количество братьев за прошедшее столетие не возросло хотя бы троекратно, значит, четверть всего сегедского гарнизона занята на охранении в данный конкретный момент. Эти десять арбалетчиков, да шестеро бойцов на воротах, да четверо, с которыми только что едва не схлестнулся…
Четверть. Если дежурят по шесть часов, получается, что занят весь гарнизон. Но, скорее всего, график скользящий. Все равно много. То есть мало. То есть…
Людей мало, работы много. Всегда так было.
Так, да не так. Не приходилось раньше защищаться от вражеских армий. Здесь, в Долине, не приходилось.
Провожатые сопели за спиной, намекая, что задерживаться, дабы обозреть все фортификационные новшества, не время. Понятно, что не время. А ну как он и вправду шпион. Вот только чей? Интуитов? Ну, это смешно. Любой колдун, явившийся со злом, на земле Храма отдал бы богу душу… или не богу, не в этом суть. Эльфийский? Может быть, однако, если верить разговорчивому хозяину «Пенного пива», эльфы людей ближе чем на выстрел не подпускают. А стреляют, заразы, хорошо. Лучше, чем хотелось бы.
Кому еще, в здравом уме и твердой памяти, придет в голову строить козни против ордена Храма? Не рыцарям Кодекса ведь, в самом деле. Они, конечно, далеки от любви к храмовникам, но все же союзники, а не враги.
Коридоры. Арки. Залы. Двухстворчатая резная дверь.
Один из сопровождающих сержантов скрылся за ней. Через секунду появился и взглянул на Артура с настороженным любопытством:
– Вас просят, брат.
Очень хотелось вздохнуть поглубже, как перед прыжком в ледяной ручей. Но перед смертью не надышишься.
Артур решительно нахмурился. И толкнул тяжелую створку.
… Он не преклонял колен ни перед кем, кроме Всевышнего и Пречистой Девы. Лишь они заслуживали такого почитания. Так учил отец Лучан. С этим соглашался и тот командор. Однако, перешагнув порог аскетически убранного кабинета, Артур сделал шаг вперед и упал на колено перед человеком, что поднялся из-за стола ему навстречу.
Огромный, старый, седой, словно выцветший под лучами здешнего безжалостного солнца, его встретил сэр Герман. Командор. Тот самый, что управлял орденом сто лет назад. И голос был тот же самый. Ехидный. С явственными металлическими нотками:
– Ну-ну. Наш гордый рыцарь принял меня за Богородицу?
Он благословил Артура легко, не задумываясь. Так, словно исчезал тот всего на несколько дней, а теперь вернулся из очередной своей сумасшедшей вылазки. Словно… словно не прошло сотни лет, которая, если честно, совершенно не укладывалась в голове.
Рыцарь склонил голову, принимая благословение, глянул на командора исподлобья. Он боялся, что, стоит отвести взгляд, – и все исчезнет. Окажется просто видением – бессмысленной попыткой выдать желаемое за действительное…
А струны в душе уже пели звонко и радостно, отзываясь на легкое движение суховатых пальцев, на короткую цепочку слов:
– Да пребудет с вами Господь, брат Артур.
«Настоящий», – Артур вздохнул, понял, что все это время задерживал дыхание, увидел насмешливую улыбочку сэра Германа и окончательно уверился в реальности происходящего.
– Вольно, рыцарь, – хмыкнул командор, – возьми кресло и садись. Есть хочешь?
– Нет. – Артур переставил тяжелое кресло от стены к столу.
– Ах ну да, я запамятовал, – с легкой досадой сказал сэр Герман, – у тебя ведь по нечетным «дни алкоголика»?
– Между прочим, – сообщил Артур, – я теперь знаю, что значит алкоголик.
– Книжки читал. – Командор кивнул. – Дело полезное. Хотя и вредное. Так приказать, чтоб воду подали или не надо?
– Прикажите.
«Дни алкоголика» – понедельник, среда и пятница. Пост. Артур в эти дни не ел вообще ничего, пробавляясь сильно разбавленным вином. Эта его привычка поначалу вызывала удивление окружающих, потом непонятно на чем основанное уважение. И только сэр Герман так и не перестал ехидничать по поводу «трехразового питания – вторник, четверг, воскресенье». Субботу командор опускал, во-первых, потому что она не вписывалась, во-вторых, потому, что по субботам Артур позволял себе, кроме вина, лишь несколько кусков хлеба.
Сам он никогда не утруждал себя объяснениями столь странных представлений о том, как нужно поститься. Жил, как привык. Ел то, что считал нужным. Насмешки сэра Германа пропускал мимо ушей.
Вот и сейчас.
– Ну и где ты шлялся? – поинтересовался глава ордена, разливая по кубкам вино.
– Нигде не шлялся. – Артур взглянул на начальство честными синими глазами. – Спал. В Теневой Лакуне.
– Боже мой, – уныло протянул сэр Герман, – я опять слышу какие-то дикие разговоры о совершенно бесовских материях. Спал, значит? Все сто лет?
– Я не знал, что столько времени прошло.
– Он не знал! А знал, так что бы сделал? Проснулся?
– Может быть. – Рыцарь пожал плечами. – Во всяком случае, я бы попробовал.
– Ладно, – без особого доверия подытожил командор, – забыли. Ты как, насовсем вернулся? Или потому что я приказал?
– Потому что вы, – грустно ответил Артур. – У меня еще…
– Дела. Нужно убить с десяток «СТРАШНЫХ» врагов и полсотни врагов помельче, так?
– Всего одного. И не убить, а… я еще не знаю.
– Чтобы узнать, ты и твой драгоценный братец, конечно, направитесь к этому старому растлителю душ.
– Вы про Фортуну? – осторожно уточнил Артур.
– А про кого больше?
– Он жив?
– Живехонек. Характер только еще гаже стал.
– Ну, у вас, сэр, тоже не сахар. А вы, значит, все так же вместе работаете?
– С колдуном?! – возмутился командор. – С чего это ты взял?
– Так, предположил. – Артур подавил желание отодвинуться вместе с креслом. Тем более что кресло было тяжелым. – Нет – значит нет. Я не говорил. Вы не слышали.
– Ты не говорил, – командор махнул рукой. – Ладно. О событиях после вашего с Альбертом загадочного исчезновения ты знаешь?
– Орден выставили из Шопрона.
– Да. Был собран святейший трибунал, где постановили, что… хм, сейчас вспомню дословно: «все содеянное Миротворцем и его богомерзким братом при содействии рыцарей ордена Храма прямо противоречит канонам веры, каковые оставлены нам Господом и истолкованы, по Его указаниям, святым Невиллом Наставником».
– Кем содеяно? – обалдело переспросил Артур, оставив без внимания общий смысл приговора.
– Миротворцем, – с удовольствием повторил сэр Герман.
– Миротворец – это топор.
– «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». Думать надо было, прежде чем имя топору давать. Тебе, я вижу, не смешно? Мне тогда тоже было не до смеха. Когда вы ушли, нечисть притихла, демон с Триглава то ли сбежал, то ли развоплотили вы его – не поймешь, а мы оказались не у дел. Не нужны. Обложили нас тогда со всех сторон: и герцог, сам знаешь за что; и Недремлющие; и конечно же епископская церковь. Отобрали земли, храмы, кладбища, лишили права отправлять службы, наложили епитимью такую изысканную, что… навязали своих священников, и, кстати, обязали платить десятину. Спрашивается, из каких таких доходов? Честно скажу тебе, Артур, у меня была мысль содеять что-нибудь некрасивое… решить проблему силовыми методами. Но мы сдержались. Мы преисполнились смирения. Мы семнадцать лет исправно платили налоги, мы отбывали эту проклятую епитимью, ты не поверишь, милостыню собирали. А потом появились эльфы. И нечисть зашевелилась. И очень скоро пришли сообщения о первых убийствах. Вот тогда про нас вспомнили, кто мы и зачем нужны, но, увы, к тому времени орден Храма обнищал настолько, что уже не мог называться боевым. Сам знаешь, сколько стоит содержание наших маршальских складов… – Командор замолчал, мрачно глядя прямо перед собой.
– Простите, сэр Герман, – как можно мягче заметил Артур, – но это ведь называется шантаж?
– Надо было видеть, как они перед нами выплясывали. – Старый рыцарь со вкусом приложился к вину. – Знаю-знаю, безгрешный брат мой, ты выше мирских соблазнов, но, каюсь, я до сих пор вспоминаю об этом с удовольствием. Сто пятидесятый год. Приговор святейшего трибунала пересмотрен. Ордену по очереди приносят извинения митрополит, генерал Недремлющих, отдельно – командир гвардии и конечно же Его Высочество герцог. Тот вообще изволил высказаться в том смысле, что очень сожалеет о том, что его третья младшая жена не понесла тогда от благороднейшего из рыцарей. Вот так-то, брат Артур. Мы могли бы вернуться в Шопрон, но монастырь святого Франциска в Сегеде был в те неприятные семнадцать лет одним из немногих, где мы нашли искреннее гостеприимство и милосердие. А Храм, ты ведь знаешь, прощает людям обиды, но на добро отвечает добром. И мы остались. Денег у нас, разумеется, хватало: мы могли бы платить эту несчастную десятину еще лет двести. Так что… ну, стену ты видел сам. Монстры в последнее время убрались на окраины, поближе к болотам. Вот, собственно, и все. Ну а что у тебя? Сколько времени тебе нужно, чтоб покончить с мирскими делами?
– Две недели, – ответил Артур, поразмыслив.
– Как обычно. Никаких перемен за сотню лет. Отправил бы я тебя, конечно, убить эльфийского короля. Возьмешься?
– Почему нет?
– Потому что ты мне живым нужен. Хотя… с вас станется. Убьете. Ладно, это потом. – Опершись руками о стол, сэр Герман наклонился вперед. – Ну спрашивай, рыцарь. Что тебя в первую очередь интересует? Эльфы? Драконы? Мосты говорящие?
– Чернецы, – брякнул Артур, не задумываясь. Спросить хотелось обо всем сразу, и монахи были в списке далеко не первыми, но идти на поводу у начальства почему-то не захотелось. – Зачем они при заставах?
– Чернецы, значит… – Командор вздохнул. – Я подозревал, что ты умнее, чем выглядишь. Был бы дурак, давно бы убили. Ну, как пожелаешь, благородный сэр, пусть будут чернецы. – Отхлебнув вина, он откинулся на спинку кресла. – Кстати, что ты сам о них скажешь? Хорошие люди?
– Я же ничего не знаю, – дипломатично ответил Ар-тур, – да и вообще, не мне судить.
– А ты не суди. Мне твои ощущения интересны. М-м?
– Ну… монахи. Не знаю… лишние они на заставах.
– Угу. – Сэр Герман задумался, потом сообщил: – Много я рассказать не могу, набросаю лишь картинку. Понимаешь почему?
– Чтобы я сам подумал.
– Именно. Взгляд у тебя не замылен, и выводы делать ты умеешь. Разберешься сам, поможешь разобраться и мне тоже. Согласен?
– Согласен, – Артур вздохнул, – ладно, рассказывайте.
– Ну что ж. Году в двести четырнадцатом от Дня Гнева, или в две тысячи двести пятнадцатом от Рождества Христова, короче, двадцать лет назад, тогдашний митрополит возжелал, чтобы у церкви появились свои бойцы. Орден Пастырей – воители с Диаволом за души человеческие. Сказал – сделал. Причем на удивление быстро. На данный момент боевиков во славу Божию шесть тысяч человек, разбросанных также, как мы, по всей Единой Земле. Определить их цели и задачи затруднительно. Я бы сказал, что пастыри суют свой нос во все. Просят их об этом или не просят – они вмешиваются. В стычки с эльфами, в охоту на колдунов, в ловлю преступников… в управление герцогством. Его Высочество с некоторых пор прислушивается к их советам. Странные это люди, Арчи, – командор грел кубок в ладонях, – их считают святыми. И, знаешь, иногда я задумываюсь: а вдруг и вправду?
– Они творят чудеса? – спросил Артур, пропустив «Арчи» мимо ушей. Сэр Герман называл его так раньше, называет сейчас. Сэру Герману можно. – Если да, то…
– Может быть, это и чудеса. – Командор покачал головой. – Как ты верно заметил: судить не нам. Но плоть они усмиряют, аж страшно делается. Не моются. Совсем. Вода, мол, есть драгоценность, важнейшая из всех, и грешно расходовать ее на ублажение плоти. Пить – это пожалуйста: поддержание жизни в бренном теле угодно Господу. А мыться – уж лучше ближнего убить. Целибат вот блюдут и фугах призывают.
– У нас тоже целибат.
– У нас жениться нельзя, – уточнил сэр Герман, – да и то лишь в том случае, если до пострига не успел. Пообещав свою верность Богу, ты уже не можешь ничего обещать женщине, и один мой знакомый юноша вовсю этим пользуется. А у них, Арчи, целибат. Настоящий. Они вообще не знаются с женщинами, – командор улыбнулся, – и за тридцать лет не было ни одного нарушения.
– А дети как же? – с недоумением спросил Артур.
– А никак, – сэр Герман пожал плечами.
– Так какие же они святые? Они грешники! – Артур понял, что запутался окончательно, и помотал головой. – Это же смертный грех. Тот, кто избегает женщин, перечит Божьей воле.
– Ты вряд ли поймешь. Точно так же как они никогда не поймут тебя. Ты говоришь, что Господь дал нам тело для радости. А они считают, что плоть – это тюрьма души. Усмирение плоти, ограничение себя во всем, кроме самого необходимого, – это их путь к святости.
– Я не понимаю. Они хотят прожить и умереть, не оставив детей?
– Нет, – вздохнул сэр Герман, – они хотят прожить без греха. Не понимаешь? Артур, да ты закоснел в предрассудках.
– Может быть. – Юноша кивнул. – Вы попробуйте объяснить.
– Попробую. – Командор помолчал, собираясь с мыслями. Потом поднял палец: – Плотская любовь, не освященная венчанием, – это грех, согласен?
– Для мирян – да. А для тех, кто не может жениться, – нет.
– Вот и объясняй тебе! – досадливо поморщился старый рыцарь. – Ты у нас по определению безгрешен, поди втемяшь тебе, что другие могут думать иначе.
– Да я знаю, что могут, – поспешно заверил его Артур, – могут, и думают, просто не пойму, зачем они живут, если ничего после себя не оставят.
– Славу добрую оставят! – рявкнул командор.
– И все?!
– М-да, – только и сказал сэр Герман. Очень внимательно посмотрел на Артура, вздохнул и повторил печально: – М-да. В этом ты определенно кому угодно фору дашь. И касательно детей тоже. Да, кстати, имей в виду, что в Единой Земле чуть не каждый пятый мнит себя твоим потомком. Реально же детей было восемь. Пятеро – мальчики.
Артур пожал плечами, скорчил легкую гримасу:
– Теперь-то не все равно?
– Я присматривал за ними. – Командор сделал глоток И уставился в свой кубок. – За девочками мы дали хорошее приданое, и, кстати, они все трое вышли замуж за воевод. Кровь не водица, что тут скажешь. Мальчишек, как и следовало ожидать, родители попытались отдать в орден.
– И? – Лицо Артура осталось спокойным, но в голосе зазвенело такое нетерпеливое ожидание, что сэр Герман не удержал улыбки.
– И все были приняты, – ответил он, – поверь мне, поблажек для них не делалось. Мы к тому времени уже утратили и славу, и ореол таинственности, но кандидатов все равно отбирали придирчиво. Несколько твоих правнуков служат сейчас в Недремлющих. Несколько, разумеется, здесь. Не в Сегеде – в Эрде. В Развалинах неладно, приходится держать поблизости монастырь. Ты хочешь знать, кто они и где?
Артур помолчал. Потом качнул головой:
– Н-нет, – вздохнул и сказал уже уверенно: – нет, не хочу.
– Ну и правильно, – негромко произнес сэр Герман. – Кстати, Фортуна мне на тебя жаловался, дикарь, говорит, высокогорный. Чем ты его допек? Гадость сказал?
– Делать мне больше нечего, только с ним разговаривать, – презрительно фыркнул Артур, – Он сам все время.. Сколько книжек прочитал, а ведет себя дурак дураком. Зачем – непонятно.
– И что же он «все время»? – Сэр Герман покачивал кубок и разглядывал Артура, то ли улыбаясь, то ли ехидно про себя посмеиваясь.
– Да про Бога глупости болтает. – Рыцарь спокойно встретил пристальный взгляд командора. – Он мне Ветхий Завет подсунул, все пальцем тыкал: око за око, там. Про Потоп Великий. Про Содом и Гоморру опять же. По мне так мужеложцы еще легко отделались. А профессор кудахчет: жестоко, мол. Нельзя так с людьми. Где, говорит, любовь? Добро где? Это ж, говорит, зло все, одно к одному. – Артур пожал плечами и замолчал.
– А ты? – подбодрил сэр Герман. – Ты ему что сказал?
– Да ничего, – юноша потягивал кисловатое вино, – не разговаривал я с ним. По делу разве только.
– Понятно, – кивнул командор, – не думал я, что ты читать научишься.
– Я тоже, – кивнул Артур. – Профессор сказал, вы его предупреждали, чтобы он при мне о Ветхом Завете ни словом, ни полсловом. Ну и зря. Я не знаю, почему ему так важно, чтобы Господь был понятным, но это дурь. Он живет так, как будто одним глазом на мир смотрит. Оттого и злится, наверное.
– А Бог, – совсем уж непонятным тоном спросил сэр Герман, – Бог с ним?
– Конечно! – Синие глаза взглянули на старого рыцаря с искренним изумлением. – Вы что же, думаете, Он его оставит? Да ни за что. Профессор, он ведь не мужеложец все-таки.
– О да! – Сэр Герман расплылся в широкой, совершенно искренней улыбке. – Брат Артур, не обижайся, но я только сейчас поверил, что это и вправду ты. Имя, душа и Бог – так это было?
– Со мной мое имя, моя душа и Господь, – спокойно подтвердил Артур, – я все тот же придурок с топором, господин командор. И в суждениях моих все гак же нет ни проблеска мысли, ни тени греха.
– Не обижаешься?
– Ничуть.
– Ну и славно. Кстати, о грехах, наши с тобой монахи хоть и не моются, но пахнут отнюдь не потом.
– Угу, – хмыкнул Артур, – ладаном.
– Уже заметил? – удивился сэр Герман. Артур поперхнулся вином и вытаращился на командора поверх узорного кубка:
– Что, правда, ладаном?
Сэр Герман лишь развел руками.
Вино допили молча.
– Ладно, – сказал глава храмовников после долгой, вдумчивой паузы, – отдохнуть тебе надо. Переночуй здесь, в замке, познакомься с рыцарями. Если будут спрашивать, а они будут, скажи, что воспитывался в… скажем, в Зволане и, как отец умер, отправился сюда. Засвидетельствовать, так сказать, и вообще, при деле быть. Знаю-знаю, врать ты не любишь, но тут уж, извини, выбирать не приходится. Грех этот я тебе отпускаю. К имени ты относишься трепетно и менять его не захочешь, так?
– Не захочу. – Артур поставил кубок и поднялся на ноги.
– Смеяться будут, – честно предупредил сэр Герман, тоже вставая, – хотя… – он вновь оглядел рыцаря от светлого золота волос до мысков запыленных сапог, – начнут смеяться, можешь сунуть в зубы. Перестанут. Но в то, что ты настоящий, все равно никто не поверит. Лучше и не доказывай.
– И не буду. – Артур шевельнул плечами. – Если поверят – сожгут, и вся недолга.
– Ну, сжечь тебя я, пожалуй, не позволю… да, чуть не забыл, это же твое. – Из ящика стола сэр Герман достал небольшую золотую печать на кожаном шнурке. – Без дела ее не используй… ну, ты сам все знаешь. Теперь ступай. Иди, я сказал, – рыкнул он, увидев, что Артур собирается поблагодарить, – трепло ты высокогорное.
И когда Артур поклонился, добавил по-прежнему сурово:
– Не вздумай где-нибудь сдохнуть. Не прощу. Ты мне живым нужен. Чтоб через две недели был здесь, целый и невредимый.
День Гнева
Артур не спешил. Серко, которому полагалось бы уже притомиться, напротив, рвался вперед, тянул повод, картинно выгибая длинную шею. Подковы его процокали сначала по асфальту, потом – ближе к центру – по брусчатке.
Артур слушал эхо подков. Многоголосое, звонкое, даже уличный шум не заглушат его. Радостное такое эхо.
Здесь, в Сегеде, было все, чего раздражающе не хватало в Шопроне: были почтительные взгляды прохожих; настоящие, от души, а не вынужденные, сквозьзубовные улыбки: простолюдины снимали шапки и не плевались через плечо, когда рыцарь скрывался из виду. Здесь было, как раньше. Даже сердобольные дамы с корзинками в воротах госпиталя казались знакомыми. И то, что сам госпиталь разместился прямо в городе, не прячась за стенами крепости, было правильно: орденские лекари-маги принимали всех страждущих, потому что «смирение и милосердие» – не просто слова.
Рай. Рай на истерзанной солнцем земле Долины.
И запах воды от реки.
Между прочим, царящие вокруг благолепие и порядок – прежний порядок – вселяли надежду на то, что и встреча с новым командором пройдет мирно. Кем бы он ни был, новый глава ордена, он чтит традиции и, может быть, допускает, что нет ничего сверхъестественного в возвращении одного из братьев после столетней отлучки. Может быть. Может быть, он также допускает, что обвинения в колдовстве, выдвинутые против этого брата, были необоснованными? И что упомянутый брат действительно находится в кровном родстве с неким колдуном. А также что колдун этот – вовсе не колдун, а обыкновенный маг. Ну, пусть не самый обыкновенный…
Нет. Верится с трудом. Собственно, вообще не верится. Но деваться все равно некуда: был приказ явиться в Сегед, значит, надо явиться. А там как пойдет.
На площади перед крепостными вратами его опять остановили. Вновь спросили удостоверяющие личность грамоты. Услышав, что таковых не имеется, приказали оставить оружие. Поскольку Миротворец и так висел у седла, а считать оружием нож было, с точки зрения Артура, совершеннейшей глупостью, он честно сказал, что не вооружен. И едва не нарвался на неприятности. Ему указали на нож. Пожелали обыскать. Артур совершенно неприлично послал желающих. Извинился в душе перед Богородицей: братьев ведь посылал. И добил охрану таким словесным изыском, что неприятности закончилась, не начавшись.
– Ну… умеете, – покачал головой пожилой уже рыцарь, – оставьте оружие, брат Артур. Все. Нож тоже. И проходите, вас проводят.
На том и сошлись.
Внутренний двор цитадели охраняли арбалетчики. То есть даже не охраняли. Они там просто были. В количествах, недоступных разумению. Человек десять, не меньше, дежурили на стенах. Это пронзительно и очень болезненно напомнило вдруг о доме, и Артур остановился, глядя на солдат.
Стража на стенах. И… да, машины. А в угловой башне дежурит маг. Его просто не видно отсюда. Не верится: город в самом центре Долины выглядит готовым отражать нападение армии. Организованной армии. Что же такое эти эльфы? Откуда они взялись?
Артур разглядывал стрелков и прикидывал, что, если количество братьев за прошедшее столетие не возросло хотя бы троекратно, значит, четверть всего сегедского гарнизона занята на охранении в данный конкретный момент. Эти десять арбалетчиков, да шестеро бойцов на воротах, да четверо, с которыми только что едва не схлестнулся…
Четверть. Если дежурят по шесть часов, получается, что занят весь гарнизон. Но, скорее всего, график скользящий. Все равно много. То есть мало. То есть…
Людей мало, работы много. Всегда так было.
Так, да не так. Не приходилось раньше защищаться от вражеских армий. Здесь, в Долине, не приходилось.
Провожатые сопели за спиной, намекая, что задерживаться, дабы обозреть все фортификационные новшества, не время. Понятно, что не время. А ну как он и вправду шпион. Вот только чей? Интуитов? Ну, это смешно. Любой колдун, явившийся со злом, на земле Храма отдал бы богу душу… или не богу, не в этом суть. Эльфийский? Может быть, однако, если верить разговорчивому хозяину «Пенного пива», эльфы людей ближе чем на выстрел не подпускают. А стреляют, заразы, хорошо. Лучше, чем хотелось бы.
Кому еще, в здравом уме и твердой памяти, придет в голову строить козни против ордена Храма? Не рыцарям Кодекса ведь, в самом деле. Они, конечно, далеки от любви к храмовникам, но все же союзники, а не враги.
Коридоры. Арки. Залы. Двухстворчатая резная дверь.
Один из сопровождающих сержантов скрылся за ней. Через секунду появился и взглянул на Артура с настороженным любопытством:
– Вас просят, брат.
Очень хотелось вздохнуть поглубже, как перед прыжком в ледяной ручей. Но перед смертью не надышишься.
Артур решительно нахмурился. И толкнул тяжелую створку.
… Он не преклонял колен ни перед кем, кроме Всевышнего и Пречистой Девы. Лишь они заслуживали такого почитания. Так учил отец Лучан. С этим соглашался и тот командор. Однако, перешагнув порог аскетически убранного кабинета, Артур сделал шаг вперед и упал на колено перед человеком, что поднялся из-за стола ему навстречу.
Огромный, старый, седой, словно выцветший под лучами здешнего безжалостного солнца, его встретил сэр Герман. Командор. Тот самый, что управлял орденом сто лет назад. И голос был тот же самый. Ехидный. С явственными металлическими нотками:
– Ну-ну. Наш гордый рыцарь принял меня за Богородицу?
Он благословил Артура легко, не задумываясь. Так, словно исчезал тот всего на несколько дней, а теперь вернулся из очередной своей сумасшедшей вылазки. Словно… словно не прошло сотни лет, которая, если честно, совершенно не укладывалась в голове.
Рыцарь склонил голову, принимая благословение, глянул на командора исподлобья. Он боялся, что, стоит отвести взгляд, – и все исчезнет. Окажется просто видением – бессмысленной попыткой выдать желаемое за действительное…
А струны в душе уже пели звонко и радостно, отзываясь на легкое движение суховатых пальцев, на короткую цепочку слов:
– Да пребудет с вами Господь, брат Артур.
«Настоящий», – Артур вздохнул, понял, что все это время задерживал дыхание, увидел насмешливую улыбочку сэра Германа и окончательно уверился в реальности происходящего.
– Вольно, рыцарь, – хмыкнул командор, – возьми кресло и садись. Есть хочешь?
– Нет. – Артур переставил тяжелое кресло от стены к столу.
– Ах ну да, я запамятовал, – с легкой досадой сказал сэр Герман, – у тебя ведь по нечетным «дни алкоголика»?
– Между прочим, – сообщил Артур, – я теперь знаю, что значит алкоголик.
– Книжки читал. – Командор кивнул. – Дело полезное. Хотя и вредное. Так приказать, чтоб воду подали или не надо?
– Прикажите.
«Дни алкоголика» – понедельник, среда и пятница. Пост. Артур в эти дни не ел вообще ничего, пробавляясь сильно разбавленным вином. Эта его привычка поначалу вызывала удивление окружающих, потом непонятно на чем основанное уважение. И только сэр Герман так и не перестал ехидничать по поводу «трехразового питания – вторник, четверг, воскресенье». Субботу командор опускал, во-первых, потому что она не вписывалась, во-вторых, потому, что по субботам Артур позволял себе, кроме вина, лишь несколько кусков хлеба.
Сам он никогда не утруждал себя объяснениями столь странных представлений о том, как нужно поститься. Жил, как привык. Ел то, что считал нужным. Насмешки сэра Германа пропускал мимо ушей.
Вот и сейчас.
– Ну и где ты шлялся? – поинтересовался глава ордена, разливая по кубкам вино.
– Нигде не шлялся. – Артур взглянул на начальство честными синими глазами. – Спал. В Теневой Лакуне.
– Боже мой, – уныло протянул сэр Герман, – я опять слышу какие-то дикие разговоры о совершенно бесовских материях. Спал, значит? Все сто лет?
– Я не знал, что столько времени прошло.
– Он не знал! А знал, так что бы сделал? Проснулся?
– Может быть. – Рыцарь пожал плечами. – Во всяком случае, я бы попробовал.
– Ладно, – без особого доверия подытожил командор, – забыли. Ты как, насовсем вернулся? Или потому что я приказал?
– Потому что вы, – грустно ответил Артур. – У меня еще…
– Дела. Нужно убить с десяток «СТРАШНЫХ» врагов и полсотни врагов помельче, так?
– Всего одного. И не убить, а… я еще не знаю.
– Чтобы узнать, ты и твой драгоценный братец, конечно, направитесь к этому старому растлителю душ.
– Вы про Фортуну? – осторожно уточнил Артур.
– А про кого больше?
– Он жив?
– Живехонек. Характер только еще гаже стал.
– Ну, у вас, сэр, тоже не сахар. А вы, значит, все так же вместе работаете?
– С колдуном?! – возмутился командор. – С чего это ты взял?
– Так, предположил. – Артур подавил желание отодвинуться вместе с креслом. Тем более что кресло было тяжелым. – Нет – значит нет. Я не говорил. Вы не слышали.
– Ты не говорил, – командор махнул рукой. – Ладно. О событиях после вашего с Альбертом загадочного исчезновения ты знаешь?
– Орден выставили из Шопрона.
– Да. Был собран святейший трибунал, где постановили, что… хм, сейчас вспомню дословно: «все содеянное Миротворцем и его богомерзким братом при содействии рыцарей ордена Храма прямо противоречит канонам веры, каковые оставлены нам Господом и истолкованы, по Его указаниям, святым Невиллом Наставником».
– Кем содеяно? – обалдело переспросил Артур, оставив без внимания общий смысл приговора.
– Миротворцем, – с удовольствием повторил сэр Герман.
– Миротворец – это топор.
– «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». Думать надо было, прежде чем имя топору давать. Тебе, я вижу, не смешно? Мне тогда тоже было не до смеха. Когда вы ушли, нечисть притихла, демон с Триглава то ли сбежал, то ли развоплотили вы его – не поймешь, а мы оказались не у дел. Не нужны. Обложили нас тогда со всех сторон: и герцог, сам знаешь за что; и Недремлющие; и конечно же епископская церковь. Отобрали земли, храмы, кладбища, лишили права отправлять службы, наложили епитимью такую изысканную, что… навязали своих священников, и, кстати, обязали платить десятину. Спрашивается, из каких таких доходов? Честно скажу тебе, Артур, у меня была мысль содеять что-нибудь некрасивое… решить проблему силовыми методами. Но мы сдержались. Мы преисполнились смирения. Мы семнадцать лет исправно платили налоги, мы отбывали эту проклятую епитимью, ты не поверишь, милостыню собирали. А потом появились эльфы. И нечисть зашевелилась. И очень скоро пришли сообщения о первых убийствах. Вот тогда про нас вспомнили, кто мы и зачем нужны, но, увы, к тому времени орден Храма обнищал настолько, что уже не мог называться боевым. Сам знаешь, сколько стоит содержание наших маршальских складов… – Командор замолчал, мрачно глядя прямо перед собой.
– Простите, сэр Герман, – как можно мягче заметил Артур, – но это ведь называется шантаж?
– Надо было видеть, как они перед нами выплясывали. – Старый рыцарь со вкусом приложился к вину. – Знаю-знаю, безгрешный брат мой, ты выше мирских соблазнов, но, каюсь, я до сих пор вспоминаю об этом с удовольствием. Сто пятидесятый год. Приговор святейшего трибунала пересмотрен. Ордену по очереди приносят извинения митрополит, генерал Недремлющих, отдельно – командир гвардии и конечно же Его Высочество герцог. Тот вообще изволил высказаться в том смысле, что очень сожалеет о том, что его третья младшая жена не понесла тогда от благороднейшего из рыцарей. Вот так-то, брат Артур. Мы могли бы вернуться в Шопрон, но монастырь святого Франциска в Сегеде был в те неприятные семнадцать лет одним из немногих, где мы нашли искреннее гостеприимство и милосердие. А Храм, ты ведь знаешь, прощает людям обиды, но на добро отвечает добром. И мы остались. Денег у нас, разумеется, хватало: мы могли бы платить эту несчастную десятину еще лет двести. Так что… ну, стену ты видел сам. Монстры в последнее время убрались на окраины, поближе к болотам. Вот, собственно, и все. Ну а что у тебя? Сколько времени тебе нужно, чтоб покончить с мирскими делами?
– Две недели, – ответил Артур, поразмыслив.
– Как обычно. Никаких перемен за сотню лет. Отправил бы я тебя, конечно, убить эльфийского короля. Возьмешься?
– Почему нет?
– Потому что ты мне живым нужен. Хотя… с вас станется. Убьете. Ладно, это потом. – Опершись руками о стол, сэр Герман наклонился вперед. – Ну спрашивай, рыцарь. Что тебя в первую очередь интересует? Эльфы? Драконы? Мосты говорящие?
– Чернецы, – брякнул Артур, не задумываясь. Спросить хотелось обо всем сразу, и монахи были в списке далеко не первыми, но идти на поводу у начальства почему-то не захотелось. – Зачем они при заставах?
– Чернецы, значит… – Командор вздохнул. – Я подозревал, что ты умнее, чем выглядишь. Был бы дурак, давно бы убили. Ну, как пожелаешь, благородный сэр, пусть будут чернецы. – Отхлебнув вина, он откинулся на спинку кресла. – Кстати, что ты сам о них скажешь? Хорошие люди?
– Я же ничего не знаю, – дипломатично ответил Ар-тур, – да и вообще, не мне судить.
– А ты не суди. Мне твои ощущения интересны. М-м?
– Ну… монахи. Не знаю… лишние они на заставах.
– Угу. – Сэр Герман задумался, потом сообщил: – Много я рассказать не могу, набросаю лишь картинку. Понимаешь почему?
– Чтобы я сам подумал.
– Именно. Взгляд у тебя не замылен, и выводы делать ты умеешь. Разберешься сам, поможешь разобраться и мне тоже. Согласен?
– Согласен, – Артур вздохнул, – ладно, рассказывайте.
– Ну что ж. Году в двести четырнадцатом от Дня Гнева, или в две тысячи двести пятнадцатом от Рождества Христова, короче, двадцать лет назад, тогдашний митрополит возжелал, чтобы у церкви появились свои бойцы. Орден Пастырей – воители с Диаволом за души человеческие. Сказал – сделал. Причем на удивление быстро. На данный момент боевиков во славу Божию шесть тысяч человек, разбросанных также, как мы, по всей Единой Земле. Определить их цели и задачи затруднительно. Я бы сказал, что пастыри суют свой нос во все. Просят их об этом или не просят – они вмешиваются. В стычки с эльфами, в охоту на колдунов, в ловлю преступников… в управление герцогством. Его Высочество с некоторых пор прислушивается к их советам. Странные это люди, Арчи, – командор грел кубок в ладонях, – их считают святыми. И, знаешь, иногда я задумываюсь: а вдруг и вправду?
– Они творят чудеса? – спросил Артур, пропустив «Арчи» мимо ушей. Сэр Герман называл его так раньше, называет сейчас. Сэру Герману можно. – Если да, то…
– Может быть, это и чудеса. – Командор покачал головой. – Как ты верно заметил: судить не нам. Но плоть они усмиряют, аж страшно делается. Не моются. Совсем. Вода, мол, есть драгоценность, важнейшая из всех, и грешно расходовать ее на ублажение плоти. Пить – это пожалуйста: поддержание жизни в бренном теле угодно Господу. А мыться – уж лучше ближнего убить. Целибат вот блюдут и фугах призывают.
– У нас тоже целибат.
– У нас жениться нельзя, – уточнил сэр Герман, – да и то лишь в том случае, если до пострига не успел. Пообещав свою верность Богу, ты уже не можешь ничего обещать женщине, и один мой знакомый юноша вовсю этим пользуется. А у них, Арчи, целибат. Настоящий. Они вообще не знаются с женщинами, – командор улыбнулся, – и за тридцать лет не было ни одного нарушения.
– А дети как же? – с недоумением спросил Артур.
– А никак, – сэр Герман пожал плечами.
– Так какие же они святые? Они грешники! – Артур понял, что запутался окончательно, и помотал головой. – Это же смертный грех. Тот, кто избегает женщин, перечит Божьей воле.
– Ты вряд ли поймешь. Точно так же как они никогда не поймут тебя. Ты говоришь, что Господь дал нам тело для радости. А они считают, что плоть – это тюрьма души. Усмирение плоти, ограничение себя во всем, кроме самого необходимого, – это их путь к святости.
– Я не понимаю. Они хотят прожить и умереть, не оставив детей?
– Нет, – вздохнул сэр Герман, – они хотят прожить без греха. Не понимаешь? Артур, да ты закоснел в предрассудках.
– Может быть. – Юноша кивнул. – Вы попробуйте объяснить.
– Попробую. – Командор помолчал, собираясь с мыслями. Потом поднял палец: – Плотская любовь, не освященная венчанием, – это грех, согласен?
– Для мирян – да. А для тех, кто не может жениться, – нет.
– Вот и объясняй тебе! – досадливо поморщился старый рыцарь. – Ты у нас по определению безгрешен, поди втемяшь тебе, что другие могут думать иначе.
– Да я знаю, что могут, – поспешно заверил его Артур, – могут, и думают, просто не пойму, зачем они живут, если ничего после себя не оставят.
– Славу добрую оставят! – рявкнул командор.
– И все?!
– М-да, – только и сказал сэр Герман. Очень внимательно посмотрел на Артура, вздохнул и повторил печально: – М-да. В этом ты определенно кому угодно фору дашь. И касательно детей тоже. Да, кстати, имей в виду, что в Единой Земле чуть не каждый пятый мнит себя твоим потомком. Реально же детей было восемь. Пятеро – мальчики.
Артур пожал плечами, скорчил легкую гримасу:
– Теперь-то не все равно?
– Я присматривал за ними. – Командор сделал глоток И уставился в свой кубок. – За девочками мы дали хорошее приданое, и, кстати, они все трое вышли замуж за воевод. Кровь не водица, что тут скажешь. Мальчишек, как и следовало ожидать, родители попытались отдать в орден.
– И? – Лицо Артура осталось спокойным, но в голосе зазвенело такое нетерпеливое ожидание, что сэр Герман не удержал улыбки.
– И все были приняты, – ответил он, – поверь мне, поблажек для них не делалось. Мы к тому времени уже утратили и славу, и ореол таинственности, но кандидатов все равно отбирали придирчиво. Несколько твоих правнуков служат сейчас в Недремлющих. Несколько, разумеется, здесь. Не в Сегеде – в Эрде. В Развалинах неладно, приходится держать поблизости монастырь. Ты хочешь знать, кто они и где?
Артур помолчал. Потом качнул головой:
– Н-нет, – вздохнул и сказал уже уверенно: – нет, не хочу.
– Ну и правильно, – негромко произнес сэр Герман. – Кстати, Фортуна мне на тебя жаловался, дикарь, говорит, высокогорный. Чем ты его допек? Гадость сказал?
– Делать мне больше нечего, только с ним разговаривать, – презрительно фыркнул Артур, – Он сам все время.. Сколько книжек прочитал, а ведет себя дурак дураком. Зачем – непонятно.
– И что же он «все время»? – Сэр Герман покачивал кубок и разглядывал Артура, то ли улыбаясь, то ли ехидно про себя посмеиваясь.
– Да про Бога глупости болтает. – Рыцарь спокойно встретил пристальный взгляд командора. – Он мне Ветхий Завет подсунул, все пальцем тыкал: око за око, там. Про Потоп Великий. Про Содом и Гоморру опять же. По мне так мужеложцы еще легко отделались. А профессор кудахчет: жестоко, мол. Нельзя так с людьми. Где, говорит, любовь? Добро где? Это ж, говорит, зло все, одно к одному. – Артур пожал плечами и замолчал.
– А ты? – подбодрил сэр Герман. – Ты ему что сказал?
– Да ничего, – юноша потягивал кисловатое вино, – не разговаривал я с ним. По делу разве только.
– Понятно, – кивнул командор, – не думал я, что ты читать научишься.
– Я тоже, – кивнул Артур. – Профессор сказал, вы его предупреждали, чтобы он при мне о Ветхом Завете ни словом, ни полсловом. Ну и зря. Я не знаю, почему ему так важно, чтобы Господь был понятным, но это дурь. Он живет так, как будто одним глазом на мир смотрит. Оттого и злится, наверное.
– А Бог, – совсем уж непонятным тоном спросил сэр Герман, – Бог с ним?
– Конечно! – Синие глаза взглянули на старого рыцаря с искренним изумлением. – Вы что же, думаете, Он его оставит? Да ни за что. Профессор, он ведь не мужеложец все-таки.
– О да! – Сэр Герман расплылся в широкой, совершенно искренней улыбке. – Брат Артур, не обижайся, но я только сейчас поверил, что это и вправду ты. Имя, душа и Бог – так это было?
– Со мной мое имя, моя душа и Господь, – спокойно подтвердил Артур, – я все тот же придурок с топором, господин командор. И в суждениях моих все гак же нет ни проблеска мысли, ни тени греха.
– Не обижаешься?
– Ничуть.
– Ну и славно. Кстати, о грехах, наши с тобой монахи хоть и не моются, но пахнут отнюдь не потом.
– Угу, – хмыкнул Артур, – ладаном.
– Уже заметил? – удивился сэр Герман. Артур поперхнулся вином и вытаращился на командора поверх узорного кубка:
– Что, правда, ладаном?
Сэр Герман лишь развел руками.
Вино допили молча.
– Ладно, – сказал глава храмовников после долгой, вдумчивой паузы, – отдохнуть тебе надо. Переночуй здесь, в замке, познакомься с рыцарями. Если будут спрашивать, а они будут, скажи, что воспитывался в… скажем, в Зволане и, как отец умер, отправился сюда. Засвидетельствовать, так сказать, и вообще, при деле быть. Знаю-знаю, врать ты не любишь, но тут уж, извини, выбирать не приходится. Грех этот я тебе отпускаю. К имени ты относишься трепетно и менять его не захочешь, так?
– Не захочу. – Артур поставил кубок и поднялся на ноги.
– Смеяться будут, – честно предупредил сэр Герман, тоже вставая, – хотя… – он вновь оглядел рыцаря от светлого золота волос до мысков запыленных сапог, – начнут смеяться, можешь сунуть в зубы. Перестанут. Но в то, что ты настоящий, все равно никто не поверит. Лучше и не доказывай.
– И не буду. – Артур шевельнул плечами. – Если поверят – сожгут, и вся недолга.
– Ну, сжечь тебя я, пожалуй, не позволю… да, чуть не забыл, это же твое. – Из ящика стола сэр Герман достал небольшую золотую печать на кожаном шнурке. – Без дела ее не используй… ну, ты сам все знаешь. Теперь ступай. Иди, я сказал, – рыкнул он, увидев, что Артур собирается поблагодарить, – трепло ты высокогорное.
И когда Артур поклонился, добавил по-прежнему сурово:
– Не вздумай где-нибудь сдохнуть. Не прощу. Ты мне живым нужен. Чтоб через две недели был здесь, целый и невредимый.
День Гнева
…Обыденная работа. Изъять и демонтировать активатор. Вот так. Велик соблазн перестрелять всех до единого в этом уютном зальчике с мониторами вместо окон – ни единого настоящего окна нет и не может быть в испытательном корпусе Международного института исследований космоса. Убить всех троих: и белого от ярости командира группы, и двух его охранников, все еще сжимающих в окостеневших руках так и не пригодившиеся им лучевые кольты.
Мастиф знал за собой эту тягу к убийству и никогда не давал себе воли. Стоит начать и уже не остановишься – это он знал тоже. И все же в таких ситуациях, как сейчас, когда держишь в своих руках жизни сумасшедших, считающих себя вправе решать за сотни людей и за самого Господа, в таких ситуациях бороться с демоном в себе было невыносимо трудно.
Он так и не позволил пленникам шевелиться. Вышел, как и пришел, сквозь стену, оставив в комнате отдыха три безмолвные, почти бездыханные статуи.
Захватив испытательный корпус института исследований космоса, Провозвестники взялись решать уже не за сотни, даже не за тысячи – за миллионы людей. Осталась последняя группа. Последний активатор. Последний шанс Провозвестников запустить тестируемый сейчас на стенде экспериментальный прыжковый двигатель.
Благодаря Дитриху и вездесущим журналистам весь мир знал теперь о том, что бывает, когда такой двигатель запускается в атмосфере планеты. Дитрих ни при чем, а сейчас уже, наверное, и не найти виноватых, но это означает лишь, что полетят головы невиновных. В том, что головы полетят, Мастиф не сомневался. А здесь, скорее всего, все обойдется. Остался еще один бросок, возможно, придется снять еще один пост, но все пройдет как надо. Люди не погибнут, и уцелеет трехмиллионный город, лежащий в непосредственной близости от институтских лабораторий, и тем, чей бизнес пострадал в результате срочной эвакуации, выплатят компенсацию…
Так. Четверо за стеной. Еще один пост?
Работай, Мастиф, командир особого подразделения…
С юга и запада Сегед окружал Серый лес, отделенный от города все той же бесконечной стеной. С севера бежала река. Отсюда, с крепостной стены, Артур видел блеск воды, растянутые для просушки рыбачьи сети, черные лодки на берегу и серые языки каменных причалов. Сейчас, в сезон орошения, вода ушла далеко от набережной, открыв илистое, уже подсохшее и растрескавшееся дно.
И ни единой горки вокруг – равнина, не отличить от Пустошей, если бы не зеленые пятна полей вдоль берегов. Серая, потрескавшаяся земля, серая взвесь серой пыли, серые камни и серые скалки, в щелях которых живут серые ящерицы. А вот в Пустошах водились черные змеи. И разнообразная разноцветная нечисть. Все веселее. Сэр Герман сказал, что в Развалинах неладно. Но когда в них было ладно, в этих Развалинах? До Дня Гнева? Что же такое там случилось, если сам командор считает нужным отдельно об этом упомянуть?
Далеко справа над лесом, там, куда село солнце, расплывалась алая полоса. Размазанные по светлому небу облака просвечивали розовым. Облака были над равниной, облака были над Пустошами, облака были над горами на севере. Облакам не мешал накрывший Долину стеклянный купол. Что они видели оттуда, сверху? Каким стал Большой мир снаружи? И что там с развалинами крепости на Ледяном перевале? Жива ли еще деревня, жители которой обязались следить за маленьким кладбищем, где похоронены все рыцари монастыря Приснодевы?
Мастиф знал за собой эту тягу к убийству и никогда не давал себе воли. Стоит начать и уже не остановишься – это он знал тоже. И все же в таких ситуациях, как сейчас, когда держишь в своих руках жизни сумасшедших, считающих себя вправе решать за сотни людей и за самого Господа, в таких ситуациях бороться с демоном в себе было невыносимо трудно.
Он так и не позволил пленникам шевелиться. Вышел, как и пришел, сквозь стену, оставив в комнате отдыха три безмолвные, почти бездыханные статуи.
Захватив испытательный корпус института исследований космоса, Провозвестники взялись решать уже не за сотни, даже не за тысячи – за миллионы людей. Осталась последняя группа. Последний активатор. Последний шанс Провозвестников запустить тестируемый сейчас на стенде экспериментальный прыжковый двигатель.
Благодаря Дитриху и вездесущим журналистам весь мир знал теперь о том, что бывает, когда такой двигатель запускается в атмосфере планеты. Дитрих ни при чем, а сейчас уже, наверное, и не найти виноватых, но это означает лишь, что полетят головы невиновных. В том, что головы полетят, Мастиф не сомневался. А здесь, скорее всего, все обойдется. Остался еще один бросок, возможно, придется снять еще один пост, но все пройдет как надо. Люди не погибнут, и уцелеет трехмиллионный город, лежащий в непосредственной близости от институтских лабораторий, и тем, чей бизнес пострадал в результате срочной эвакуации, выплатят компенсацию…
Так. Четверо за стеной. Еще один пост?
Работай, Мастиф, командир особого подразделения…
С юга и запада Сегед окружал Серый лес, отделенный от города все той же бесконечной стеной. С севера бежала река. Отсюда, с крепостной стены, Артур видел блеск воды, растянутые для просушки рыбачьи сети, черные лодки на берегу и серые языки каменных причалов. Сейчас, в сезон орошения, вода ушла далеко от набережной, открыв илистое, уже подсохшее и растрескавшееся дно.
И ни единой горки вокруг – равнина, не отличить от Пустошей, если бы не зеленые пятна полей вдоль берегов. Серая, потрескавшаяся земля, серая взвесь серой пыли, серые камни и серые скалки, в щелях которых живут серые ящерицы. А вот в Пустошах водились черные змеи. И разнообразная разноцветная нечисть. Все веселее. Сэр Герман сказал, что в Развалинах неладно. Но когда в них было ладно, в этих Развалинах? До Дня Гнева? Что же такое там случилось, если сам командор считает нужным отдельно об этом упомянуть?
Далеко справа над лесом, там, куда село солнце, расплывалась алая полоса. Размазанные по светлому небу облака просвечивали розовым. Облака были над равниной, облака были над Пустошами, облака были над горами на севере. Облакам не мешал накрывший Долину стеклянный купол. Что они видели оттуда, сверху? Каким стал Большой мир снаружи? И что там с развалинами крепости на Ледяном перевале? Жива ли еще деревня, жители которой обязались следить за маленьким кладбищем, где похоронены все рыцари монастыря Приснодевы?