Ильин Андрей. Ревизор 007

   Вот так.
   Вот так.
   И вот так...
   Что получилось теперь?
   Нормально получилось. Конечно, не брат близнец, но что-то общее есть. А частности они рассмотреть не успеют.
   Только вот кровоподтек на правой щеке. Что делать с ним? Закрасить ссадину нечем. Но можно прикрыть. Можно прикрыть мобильным телефоном. Это очень естественно и не вызовет подозрений. Мобильник и рука, если правильно ее держать, закроют пол-лица.
   Остался голос. Его тоже желательно подобрать.
   Как он говорит? Как он говорил, когда допрашивал?
   — Ну... что... вспомнил? — попробовал Ревизор воспроизвести наиболее часто повторяемую при допросе фразу.
   Нет, трудно. Всю речь смоделировать трудно. Разве только отдельные фразы. Это проще...
   За дверью кто-то завозился, хотя времени прошло не так много, минут сорок. Нет, сами, без приглашения они не войдут, побоятся.
   — Ой, больно! Не надо! Я скажу, скажу! — визгливо прокричал Ревизор.
   За дверью успокоились.
   Но все равно затягивать это дело не следует.
   Ревизор подошел к висящему в наручниках Начальнику службы безопасности, или кто он там есть, и, уже не играя шум, уже по-настоящему хлопнул его ладонью по щеке.
   — Давай, очухивайся. Давай.
   Он хлестал по щекам, пока телохранитель не открыл глаза. Он открыл глаза и ошалело уставился на Ревизора. Он смотрел на Ревизора, но видел себя. Без зеркала видел! Он стоял перед ним, и одновременно он сам был пристегнут к стене, хотя пристегнут должен был быть пленник. Что за чертовщина?
   — Ну что, живой? Тогда давай поговорим.
   Тритон все вспомнил, все понял и яростно рванулся навстречу врагу. Без толку рванулся, наручники отбросили его назад.
   — У меня есть вопросы. Будешь говорить? Тритон в ответ только выматерился. Страшно выматерился. Но Ревизор не обратил на это внимание. Ему было некогда обращать внимание на такие пустяки.
   — Скажи — «да».
   — Что?!
   — Просто — «да». Скажи просто — «да»! «Да», «да», «да»...
   — Да пошел ты...
   Это «да» было не то «да». Было совсем другое «да».
   — Кончай ломаться! Говори!
   Тритон попытался пнуть обидчика, но тот легко увернулся.
   — Ты сам напросился!
   Ревизор ударил упорствующего телохранителя под ребра. Ударил очень расчетливо, очень больно. Тот охнул, приподнял ноги.
   — Скажи — «да». Занес для удара кулак.
   — Да!
   — Так-то лучше. Повтори.
   — Да!!
   — Теперь без злобы, спокойней.
   — Да!
   — Еще.
   — Да.
   — Еще...
   Так, теперь понятно. Надо убрать мягкость и добавить чуть-чуть хрипоты.
   — Еще разок.
   — Да!
   — Да, — как эхо повторил Ревизор. Немножко не так.
   — Да. Не так.
   — Да. Да. Да. Теперь было похоже.
   — Теперь скажи — «понял».
   — Понял.
   — Теперь «Закрой. Я скоро приду». Ну!
   — Ты все равно отсюда не уйдешь, гнида!..
   — Я просил не это. Я просил — закрой, я скоро приду! Серия коротких, болезненных ударов.
   — А-а! Закрой... убью, падла, ой... я скоро... козел, приду, — протараторил телохранитель.
   — Теперь медленней.
   — Закрой... Я скоро приду...
   — Еще медленней.
   — Закрой... Я скоро приду...
   Закрой... Я скоро...
   Закрой...
   И с этим понятно.
   — Теперь рассказывай, где мы находимся.
   — В загородном доме. В подвале.
   — Что за дверью?
   — Коридор.
   — Где выход?
   — Справа, по коридору. Там лестница наверх.
   — А что наверху?..
   Путь был более-менее понятен. Можно было уходить. И надо было уходить, пока охрана за дверью не забеспокоилась. Но очень хотелось задать еще несколько вопросов. Не относящихся к теме спасения.
   — Теперь быстро и без запинки: кто ты такой и что знаешь о заговоре?
   На этот вопрос Тритон отвечать был не согласен.
   — Ну! Я жду! Кто ты?
   — Начальник службы безопасности.
   — Ага, а я представитель фирмы «Питер Шрайдер...» Кто ты?!
   — Начальник...
   Ревизор пнул в выставленное колено.
   — Кто ты и что ты знаешь о заговоре? Последний раз! Что ты знаешь о заговоре?
   Телохранитель с ненавистью и страхом смотрел на своего мучителя, как совсем недавно тот смотрел на него. Но молчал, все равно молчал.
   — Не хочешь? Зря не хочешь!
   Ревизор наклонился и поднял плоскогубцы.
   — Узнаешь? Тритон отвернулся.
   — Это плоскогубцы. Они предназначены для перекусывания металлической проволоки или перекусывания пальцев. Это, кажется, твое изобретение?
   Телохранитель изменился в лице.
   — Ладно, все, я вспомнил! Я скажу! Только не надо... Но Ревизор уже не слушал просьб, он с силой вытянул из сжатого кулака мизинец, сунул его в плоскогубцы и сжал ручки.
   Тритон взвыл. Взвыл точно так же, как Сорокин и как Ревизор. Его голос было невозможно отличить от их голосов. Потому что, когда откусывают пальцы, все кричат одинаково.
   — Я скажу, скажу, все скажу...
   Он рассказал все, хотя лишился только мизинца. Сорокин держался дольше, гораздо дольше. А этот оказался трус, хоть и убийца. Оказался слаб в коленках. Он рассказал все, что мог, и даже то, чего не мог, о чем только слышал или догадывался.
   То, что он рассказал, для Ревизора не было откровением. Все это он знал. Но не знал деталей и не знал фамилий, которые знал Тритон.
   — Хватит, ты начал повторяться.
   — Но это не все, я знаю еще много интересного. Я могу рассказать много интересного следствию...
   — Какому следствию?
   — Уголовному. Ведь должно быть следствие. И должен быть суд.
   — Ах, ну да, будет. Обязательно будет. Можешь быть спокоен...
   Ревизор убил его ударом кулака в висок. Убил мгновенно, потому что вложил в удар всю накопившуюся за эти сутки ненависть. Хотя его учили, что ненавидеть плохо, что убивать надо с холодной головой. Но иногда хочется отступить от правил, хочется с горячей.
   Он убил его ударом кулака в висок, а потом, для верности, крутнул обмякшую голову в сторону, с хрустом переломив шейные позвонки.
   Тритон умер. Оглашенный много лет назад приговор был приведен в исполнение. Запоздало и не так, как это положено по закону, но хоть так...
   Ревизор поднял к лицу мобильный телефон, согнул, спрятал за его корпусом раздавленный, забинтованный платком палец и прошел к двери. Прошел уже как Тритон, его походкой, с его выражением лица, с его мыслями. Он ощущал себя как копируемый им персонаж, он был раздражен, что его оторвали от дела, что тот, висящий на стене «мешок» упорствует, что хорошо бы с этим делом закончить побыстрее.
   Он подошел к двери и постучал в нее кулаком, потом постучал ногой. Постучал требовательно, как Тритон, потому что был Тритоном. А если бы был собой, был совершающим побег пленником, то его стук выдал бы его с головой. Никакой бы грим не помог.
   Еще один пинок в железо, теперь со всей силы. Уснули они там, что ли!
   Дверь распахнулась.
   — Да! — громко сказал Ревизор в «трубку» мобильного телефона. — Да... Да!
   Шагнул в коридор, даже не взглянув на охрану, потому что Тритон не должен был смотреть на охрану. Прикрыв телефон рукой, бросил через плечо отрепетированную фразу:
   — Закрой! Я скоро приду.
   Дверь захлопнулась. Ревизор пошел по коридору. Пошел не оглядываясь. Что вряд ли бы удалось беглецу, ежесекундно ожидающему выстрела в спину. Но что удалось Тритону.
   — Да, понял!..
   Завернул на лестницу. Быстро поднялся на первый этаж. Здесь следовало действовать с еще большим напором. Здесь было светло, здесь пристальный взгляд выдавал его мгновенно и со всеми потрохами — с приклеенной бородой и усами, с синяками, с кровоподтеком на щеке.
   Теперь налево.
   Попал в холл. Увидел, как поднимаются навстречу какие-то фигуры. Быстро пошел к выходу.
   — Да!.. Понял!..Да!
   Его не рассматривали, его воспринимали в целом. Пока в целом. Небольшая лестница вниз. Входная дверь. Сзади какие-то голоса. Кажется, кто-то говорит, что у него пиджак запачкан. Не обращать внимания, слушать телефон, это важнее, чем грязь.
   Поднять предупреждающе руку, мол, — тихо!
   — Да... Да... Понял...
   Двор. Там под навесом должна быть его машина. Его джип. Но нет никакого джипа. Нет!
   Обманул, гад. Обманул...
   Торчать посреди двора было нельзя, было невозможно. Еще секунда-другая, и они все поймут. Что должен был сделать Он в такой ситуации? Должен был потребовать машину. Как потребовать? Очень просто потребовать, сказать: «Машину!» Только как сказать? Эту фразу он не репетировал. И как ее произнести, не знает! Тогда надо не произносить, надо показать. Они поймут. Должны понять!
   Не отрываясь от мобильного телефона, не поворачиваясь, стоя спиной, Ревизор громко, чтобы все слышали, повторил:
   «Да... Понял!» И несколько раз ткнул рукой перед собой.
   Машина подъехала почти мгновенно. Ревизор сделал быстрый шаг, открыл заднюю дверцу и упал на сиденье.
   Поехали! — показал он рукой.
   Водитель вывел машину за ограду.
   Все. Кажется, спасен!
   — Куда едем? — спросил водитель.
   Ревизор ткнул рукой вперед. И увидел, как водитель внимательно рассматривает его лицо в зеркало заднего вида. Увидел, как правая рука соскользнула с рулевого колеса вниз.
   Он все понял. Понял и потянулся за пистолетом.
   Ревизор подался вперед и ударил водителя кулаком, в котором был зажат мобильник, сбоку, в основание черепа. Водитель обмяк. Машина резко вильнула в сторону. Ревизор, перегнувшись через сиденье, схватил руль. Машина выровнялась.
   Вот теперь точно все.
   Теперь у него была машина, был пистолет и было по меньшей мере полчаса-час до того момента, когда охрана, проанализировав свои ощущения и утвердившись в них, всполошится.
   Полчаса-час на спасение. Или...
   Нет, все-таки на «или»... Потому что без этого не спастись. От этих спастись, а от альма-матер нет. От нее точно нет! Так что хочешь или не хочешь... И даже если очень сильно не хочешь, все равно — захочешь...
   Потому что такие правила игры!

Глава 59

   В приемную Главы администрации быстро вошел, почти вбежал Начальник службы его безопасности.
   — Он один?
   Голос прозвучал как-то необычно. Возможно, потому, что тот был сильно чем-то взволнован.
   — Да, один...
   — Никого к нам не пускать, ни с кем не соединять. У нас ЧП. Начальник службы безопасности рванул на себя дверь и вошел в кабинет.
   Глава администрации поднял голову от бумаг.
   — У нас ЧП, — быстро проговорил Начальник службы безопасности и, не давая шефу опомниться, приблизился к столу.
   — Какое ЧП?..
   Глава администрации удивленно смотрел на своего главного телохранителя. Какой-то он был не такой, какой-то не как всегда... Глаза не те! Слишком мягкие глаза, а были как у гиены. И брови... Усы кривые... Он что, их брил, так косо... Или это... И борода, борода сползла чуть набок. Как будто она наклеена? Зачем? Зачем приклеивать собственную бороду?! И усы? Или это чужие борода и усы? Или это не он?
   Не он?!
   — Сидеть! — приказал Начальник службы безопасности, приказал уже совершенно чужим голосом, голосом Ревизора. — Сидеть и не дергаться! Или... — высунул из кармана дуло отобранного у водителя пистолета. — Мне терять нечего.
   — Кто ты?
   — Твой духовник.
   — С пистолетом?
   — Какой приход, таков и поп. В ваш приход без пистолета не сунешься.
   — Что ты хочешь?
   — Раскаяния. Человек должен каяться в своих грехах. А такие, как ты, — публично каяться.
   Придвинул к себе автоответчик, вытащил кассету, перевернул, перемотал на начало, нажал кнопку записи.
   — Хочешь отпустить мне грехи?
   — Я — нет. Может быть, суд. Я бы отправил тебя сразу к богу, пусть он разбирается. Но, к сожалению, это, не мне решать. Так что давай, начинай.
   — С чего начинать?
   — С самого начала. И подробнее.
   Но Глава администрации не стал сначала и не стал подробней. Никак не стал.
   — У меня есть встречное предложение. Ты уходишь отсюда, и я полчаса не поднимаю тревогу. Ты успеешь уйти довольно далеко. Это для тебя очень хороший выход. Единственный выход.
   — Ты, кажется, забыл, кто духовник.
   — А ты забыл, чей приход. Через десять-пятнадцать минут там, в приемной, забеспокоятся. Через тридцать вызовут снизу милиционеров. У тебя нет времени на исповедь. Тебе бы ноги унести.
   Он был очень разумным, правитель этого далекого от Центра Региона, и был не из робкого десятка. Он все верно понял и все верно рассчитал.
   — Где ордер? Где постановление Прокуратуры? Где согласование с Верхней палатой? С Президентом, наконец?! Вы не имеете права вести в отношении меня никаких следственных действий. Не имеете права арестовывать, не имеете права обыскивать, не имеете права допрашивать. Я неприкосновенен...
   Верно говорит — неприкосновенен. Для милиции неприкосновенен, для ФСБ, для закона. И даже для Конторы неприкосновенен. Потому что глав регионов за просто так убивать нельзя. Вначале надо испросить разрешения, обосновать, представить компромат... И лишь потом...
   А хочется — сейчас.
   Потому что иначе он выйдет сухим из воды, вернее, из дерьма, в которое влез сам и втащил Регион. И очень обидно, если сухим.
   Он, конечно, умный и учел все, кроме одного пустячка, кроме того, что имеет дело не с правоохранительной системой, а имеет дело с Ревизором, для которого его признания не играют никакой роли. Эти признания нужны ему больше, чем его духовнику. Потому что если есть чистосердечное признание, то, наверное, можно согласиться на суд, а если нет... то тогда суда нет!
   Ревизор выключил магнитофон.
   — Вы, кажется, правы. Не мне вас исповедовать.
   — Ну вот видишь! Я рад, что ты все верно понял, что оказался не дурак.
   — Я могу идти?
   — Да конечно. Я выполню свое обещание. У тебя будет час.
   — Можно просьбу?
   — Попробуй.
   — Хочу выпить на посошок!
   — На какой посошок? Ах, на посошок... Тебе это надо?
   — Надо! Без посошка я не уйду. Пути не будет.
   — Хорошо. Вон там бар, возьми, что тебе понравится. Ревизор вытащил бутылку коньяку и вытащил коробку конфет. Разлил коньяк по рюмкам.
   — Прошу.
   — Я не хочу.
   — А если за ваше счастливое спасение?
   — Тогда лучше за твое.
   Глава администрации без всякой охоты пригубил рюмку.
   — Теперь закусить.
   — Мне не надо закусывать.
   — Вы меня обижаете. Не хотите пить, не хотите закусывать! Я так могу не уйти, — с угрозой в голосе произнес Ревизор. Псих какой-то. Ему бы бежать, а он пьет...
   — Ладно, давай.
   Глава администрации сунул в рот конфету. Начал жевать.
   — На этом, надеюсь, все?
   — Теперь — все!
   Ревизор быстро вскочил на стол и, прежде чем Глава администрации что-либо сообразил, схватил его левой рукой за волосы, ладонью правой зажав рот и нос.
   Хозяин кабинета задергался, забил ногами о столешницу. Попытался схватить, отжать перекрывшую ему дыхание руку, но быстро успокоился. Он стал задыхаться, его глаза полезли из орбит. Но Ревизор не дал ему задохнуться, вернее, не дал задохнуться раньше времени. Следствие не должно было усмотреть в его смерти злые намерения. Должно было — несчастный случай.
   Когда рука, перехватившая запястье, стала ослабевать, Ревизор быстро приподнял ладонь, закрывавшую рот. Он открыл доступ воздуха. Но только через рот. Через нос — нет. Нос он крепко зажал двумя пальцами. И одновременно сильно запрокинул голову Главы администрации назад. Тот сделал судорожный вздох. Воздух со свистом ворвался в гортань и потащил за собой куски недожеванной конфеты. Поток воздуха потянул их в легкое. Один из комочков проскользнул в дыхательное горло. И перекрыл дыхательное горло. Сладкий и мягкий, как пластилин, шоколад залепил трахею, как пробка — слив в раковине.
   Глава администрации захрипел, закашлялся, но вытолкнуть конфету не мог. Слишком мало было в легких воздуха, слишком сильно была запрокинута голова. Он хрипел, краснел, синел, закатывал под веки глаза. Он умирал. Умирал от попавшей в горло крошки. Что должно было подтвердить вскрытие. Должно было подтвердить, что Главу администрации никто не убивал. Он умер от несчастного случая. Такое бывает. Такое с кем только не бывает...
   И не надо писать рапорта и докладные записки, не надо объясняться, добиваться признательных показаний. Все и так образовалось. Само собой.
   Хозяин кабинета еще дергался, еще сипел, когда Начальник службы безопасности распахнул дверь в приемную:
   — Скорее, он умирает! Он подавился. Секретарь, замерев в проеме двери, ошалело смотрела на дергающееся, агонизирующее тело своего патрона.
   — Я за машиной, — коротко сказал Начальник службы безопасности. Сказал совсем не похожим на Начальника службы безопасности голосом. Но никто этого не заметил. Всем было не до этого.
   Он вышел из кабинета, спустился вниз и сел в машину.
   Дело было сделано. Было сделано на две трети. На две, потому что до целого не хватало еще трети. Последней трети. Не хватало мозга заговора. Не хватало — Сценариста.
   Ревизор вызвал его из машины по номеру, который назвал перед смертью лженачальник службы безопасности. Он попросил его срочно спуститься вниз.
   — Что случилось?
   — Случилось.
   Голос у Начальника службы безопасности был странный. Возможно, потому, что барахлил телефон.
   Сценарист спустился вниз, обратив внимание на две въезжающие в ворота машины «Скорой помощи».
   — Зачем я понадобился? Почему такая спешка? — спросил он, садясь в машину.
   — Сейчас узнаете.
   Сценарист резко повернулся на незнакомый голос. Увидел усы и бороду Начальника службы безопасности и увидел чужие глаза. И еще увидел занесенный над его головой гаечный ключ. Больше он ничего не увидел.
   Когда Сценарист пришел в себя, был уже вечер. И был не город, был лес.
   — Выходи, — приказал неначальник службы безопасности.
   — Что вы хотите?
   — Подышать свежим воздухом.
   Узнавать у Сценариста было нечего, все и так было известно.
   — Пошли.
   — Вы совершаете ошибку.
   — Возможно.
   Они прошли не больше десяти шагов, когда Ревизор сказал:
   — Стой, я надышался. И вытащил пистолет.
   — Погодите, выслушайте меня!
   — Я уже устал слушать. Мне сегодня все пытаются что-то сказать.
   — И все же... Вы должны знать. Я не с ними. Я не их.
   — А чей?
   — Не их! Я расскажу вам, расскажу все...
   Это уже тоже было. Не далее как сегодня. Было дважды. С Главой администрации и с его телохранителем. Они тоже не хотели умирать сразу. И Сценарист не хотел. Сценарист готов был рассказать все, что угодно, лишь бы оттянуть свою смерть. Хотя бы на полчаса. На минуту. На мгновение.
   — Я прошу вас...
   Ревизор выстрелил. Один раз. Пуля попала Сценаристу в переносье и, пройдя насквозь, вышибла затылок, забрызгав близкие березки кровью и каплями мозга. Выдающегося мозга. Гениального мозга. Но, к сожалению, со знаком минус.
   Вот теперь все. Точно — все! Заговор провален. Руководители заговора нейтрализованы. Некому больше заговоры сочинять. Там, в подвале, на стене висит мертвый убийца, в кабинете, с конфетой в горле, — Власть, здесь, с разбитым черепом, — Ум. Три силы, вознамерившиеся изменить существующее положение дел. И почти этого добившиеся.
   Почти.
   Только почти, что даже детям известно, — не считается.
   Не проглотили они свой кусок, поперек горла он им встал, а кому-то так в прямом смысле. А все потому, что слишком большой аппетит и слишком большой кусок — аж одна восемьдесят Девятая одной шестой...,
   Ревизор бросил пистолет на мертвое тело и пошел к машине. Все, конец, можно снимать нарукавники. Ревизия — закончена...

Послесловие

   — Разрешите войти?
   — Заходи. Что у тебя?
   — Срочная информация по операции «Рокировка».
   — Какая?
   — Плохая. Похоже, операция провалена.
   — Как так провалена? О чем ты говоришь? Ты же только вчера... Кто передал сообщение? Сценарист?
   — Никак нет. Информация получена из общих источников.
   — А Сценарист? Что сообщает Сценарист?
   — Он ничего не сообщает. Он погиб.
   — Кто? Сценарист? Они там что, все с ума посходили? Как это произошло?
   — Разрешите доложить, Сценарист найден в пригородном лесу. Согласно выдержке из милицейского протокола смерть наступила в результате огнестрельного ранения в голову.
   — Кто его?
   — Неизвестно. Пока неизвестно.
   — Что еще?
   — Погиб Шестой.
   — Что?! Убит?
   — Никак нет. Несчастный случай. Подавился конфетой.
   — Какой конфетой?
   — Шоколадной. По предварительным данным, он закусывал коньяк конфетой и...
   — Они что, в один день, Шестой и Сценарист?
   — Так точно! И еще Начальник службы безопасности.
   — У них там мор прошел?
   — Не могу знать!
   — Если мор, то какой-то очень странный мор. В один день. Все в один день... Ну и что ты мне прикажешь докладывать наверх? Что мы провалили операцию? Что по нашей милости угрохали Шестого? Центральную фигуру, без которой вся затея выеденного яйца не стоит! Догадываешься, чем это пахнет?
   — Так точно, догадываюсь — отставкой.
   — Может, и отставкой. А может, и не отставкой... Слушай, а крошка точно крошка? Или у кого-нибудь есть сомнения?
   — Никак нет. Никаких сомнений. Квалифицирован как несчастный случай и подтвержден судебно-медицинским заключением.
   — Да? Ну тогда точно, несчастный случай. Тогда нашей вины в том нет. Мы не господь бог, чтобы за случай отвечать. Как думаешь? Впрочем, тебе думать не положено. Лучше скажи мне, ты Сценариста по документам уже провел?
   — Никак нет, не успел.
   — Тогда и не проводи. Дней двадцать. А через двадцать дней оформи как дорожно-транспортное происшествие. Чего нам все в одну кучу мешать. Пусть Шестой сам по себе, а Сценарист сам по себе. Так лучше будет. Нам лучше будет. И всем лучше будет. Усек?
   — Так точно!
   — Тогда исполняй.
   Офицер, бесшумно впечатывая шаг в ворс ковролина, вышел.
   Хозяин кабинета поднял трубку прямого телефона:
   — Генерал Савицкий.
   — Слушаю тебя, — ответил Директор.
   — Разрешите доложить по операции «Рокировка».
   — Что там случилось?
   — Случилось. Погиб Шестой. Несчастный случай. Крошка попала в горло.
   — Я уже знаю. Что предлагаешь?
   — Дальнейшее развитие операции не представляется возможным. Там все завязано на него.
   — Уверен?
   — Уверен! Новую фигуру, подбирать — месяца четыре самое малое, человека к нему подводить — еще пять-шесть. Сценарист на что дока был и то полгода провозился. Итого год — отдай не греши. А за год чего только не переменится...
   — Ладно, согласен.
   — Я отзываю своих людей.
   — Добро.
   Генерал положил трубку и промакнул платком лоб.
   Пронесло! И хорошо, что пронесло. Иметь дело с такими операциями — по острию ножа ходить. Не получится, еще туда-сюда. А получится — головы не сносить.
   Нет, тут тот случай, что лучше проиграть, чем выиграть.
   В общем — повезло.
   А вот Директору — нет. Не будет у него громкого дела. Не выслужится он. Хотя мог. Потому что задумка была убойная — бунт целого Региона это тебе не хрен с изюмом, это ЧП государственного масштаба. Тем более что там кровь по колено намечалась и, опять же, присутствие иностранных спецслужб.
   Такого с времен Иосифа Виссарионыча не было. Тут не одну, тут сразу десять дырочек в погонах впору сверлить.
   Хитрый жучила! Сам заговор сделал — сам раскрыл. И грудь в орденах. Без всякого риска, с гарантией. — Да только сорвалось.
   И хорошо, что сорвалось...
   «Жаль, что сорвалось, — подумал Директор. — Очень жаль! Считай, годовая работа псу под хвост. Причем на самом выходе! И Первый будет расстроен. Все-таки его задумка».
   Не повезло Первому.
   Из-за какой-то ерунды, крошки...
   Кабы не она, все могло пойти по-другому. Пойти, как планировали. Народ бы вышел на улицы, немного побузил, побил стекла, покричал антиправительственные лозунги, прибил бы пару милиционеров. Губернатор влез бы на трибуну и, согласно утвержденному сценарию, призвал население к самоопределению и отделению. Потом бы это дело по-быстрому свернули. Силами мотострелковой дивизии, которой командует генерал-заговорщик, который на самом деле не заговорщик. При наведении порядка пролили бы литров двести крови. Пошумели бы в других регионах, изображая общероссийскую угрозу.
   И вот тебе повод для чрезвычайки на всей территории страны. Или... или принятие всех угодных Хозяину поправок. Охнуть бы не успели, как Хозяин всю их самостоятельность к ногтю прижал. Кабы то дело выгорело, хрен бы им, а не выборность. Только назначения после долгой полировки хозяйских сапог из положения мордой — в пол.
   Но не выгорело.
   Очень жаль, что не выгорело...
   Директор пододвинул к себе «вертушку».
   — Это я.
   — Слышу, что ты. Хочешь «порадовать»?
   — Хочу. Я ведь не министр культуры, чтобы тебя веселить. У меня работа другая.
   — Что такое опять приключилось?
   — Неувязка с операцией «Рокировка».
   — Провал?
   — Можно сказать и так.
   — Чья вина?
   — Похоже, ничья. Просто случайность.
   — Что намерен делать?
   — Уже делаю. Дал отбой на всех уровнях. Осталось подчистить «хвосты».
   — Ладно, тебе виднее.
   — Наверное, виднее... Жаль, конечно, что не получилось, задумка была добрая...
   — Жаль, — согласился Первый.
   «Очень жаль», — повторил про себя. Дивиденды обещали быть неплохие. Хорошие обещали быть. Но не вышло. Не повезло.
   Другим повезло. Директору повезло. Остался в кресле и остался при звездах на погонах. А не должен был. Должен был лишиться и того и другого. А если бы заартачился, то и свободы. Потому что прохлопать такой заговор — это не халатность, это служебное преступление. За которое отставка — самое малое, что может быть.
   Конечно, непросто его отдавать, почти десять лет вместе, можно сказать близкий друг, но... Но в политике друзей не бывает. Бывают только конкуренты.
   Директор — серьезный конкурент. Хотя еще не конкурент и даже об этом не помышляет. Но мало ли как дело повернется. От таких людей лучше избавляться заранее, пока они в силу не вошли. А если не заранее, то может быть поздно.
   Жаль, не сложилось.
   Повезло Директору, выскочил...
   Ну ничего, на «Рокировке» свет клином не сошелся. Есть и другие задумки. И есть другие люди, которые могут воплотить их в жизнь.
   Потому что это еще не конец, еще не вечер...
   А с «Рокировкой» все. «Рокировку» списали.
   Как говорится: с глаз долой, из сердца — вон. Забыли...