Страница:
— Но мне нужны большие щиты.
— Мы можем изготовить щит любого размера.
— Двадцать пять на сорок пять.
— Сколько, сколько?!
— Двадцать пять метров на сорок пять метров.
— Но мы не располагаем площадями под такую рекламу!
— Зачем мне ваши площади? Когда у меня есть свои. Фасад девятиэтажного жилого дома по улице Тополиный бульвар, фасад девятиэтажного дома по улице...
— Это невозможно.
— Почему?
— Использование в рекламных целях жилых домов запрещено. Жильцы не соглашаются, чтобы им закрывали окна.
— Компенсируйте им причиненные неудобства.
— Но это удорожит цену заказа!
— На сколько?
— В несколько раз. Мы можем предложить гораздо более удобные и дешевые площади в самом центре города...
— Мне не надо в центре. Мне надо там, где надо! Сколько бы это ни стоило!
— Можно узнать ваши пожелания к эскизу?
— Непроницаемо-черный фон и желтые буквы в центре. И вот что еще, обязательно сделайте рекламу углом.
— Как это?
— Заверните за угол и закройте торцевую стену.
— Но это еще более...
— Я заплачу.
— Какой должен быть текст?
— "Все будет хорошо".
— Где расположить адреса и телефоны?
— Без адресов!
Изготовители наружной рекламы удивленно переглянулись. Зачем реклама, на которой нет координат заказчиков?!
Можно узнать? Почему вы выбрали именно эти дома? Почему даете рекламу без адреса?
Потому что напротив этих домов живут мои любимые женщины! Которые знают мой адрес! — А-а-а...
— Но вы можете это считать имиджной рекламой одной крупной иностранной фирмы. Которая, в отличие от других, может позволить себе начать рекламную кампанию пустыми щитами...
Утром по подъездам указанных девятиэтажек прошли вежливые молодые люди. Они звонили в двери и интересовались, не будут ли против жильцы, если фасад дома закроет реклама.
— Будем! — отвечали жильцы.
— А если мы компенсируем неудобства?
— Сколько?
— Сто долларов.
— Двадцать, но сейчас! И тогда вешайте хоть черта... К полудню разрешения были получены. Кроме нескольких жильцов-склочников, которых не устроили ни сто, ни двести, ни триста долларов.
— Дайте им тысячу! — разрешил заказчик.
— Но!..
— Если этого будет мало — дайте две. Если не хватит двух — дайте одну и вырежьте в щитах отверстия под их окна.
Остаток дня, всю ночь и весь следующий день нанятые бригады монтажников одевали фасады домов в леса. Потому что заказчик был категорически против растянутой по стене «тряпки». Заказчик требовал исполнить рекламу в металле, дереве и камне.
Щиты собирали кусками.
— Ну как?
— Вон там щель.
— Где щель?
— На третьем этаже. Толщиной с палец! Стену видно!
И вон еще левее! Да вы что!..
— Мы исправим...
Щиты переделывали по два-три раза. Особенно один, на Тополином бульваре. Где заказчик измучил всех рекламациями.
— Еще вижу щель... И еще вижу... Я не для того деньги плачу, чтобы принимать такую халтуру!
Пустая реклама возымела свое действие. Особенно когда открыли для обзора все восемнадцать щитов!
Во-первых, она привлекла к себе всеобщее внимание. Во-вторых, благодаря всеобщему вниманию отвлекла внимание тех, чье внимание, по идее, должна была привлечь. Собразить, что восемнадцать дорогущих щитов развешены по городу лишь для того, чтобы повесить один-единственный, они вряд ли были способны.
Контрслежка стоимостью несколько десятков тысяч долларов превышала возможности их воображения.
Несколько дней реклама висела просто так. Просто как реклама. С главной и единственной целью — примелькаться. Стать частью привычного пейзажа. Обыденностью.
В том числе для возможных наблюдателей.
Через неделю заказчик решил проверить прочность закрепления щитов на стенах. Например, на стене дома на Тополином бульваре.
Дело предстояло грязное, и он облачился в черную, без единого светлого пятна одежду. Надел на ноги темные кроссовки. Прихватил черную вязаную шапочку с прорезями для глаз. Черные гладкие перчатки. И отправился погулять. В три часа ночи.
Он зашел со стороны торцевой стены и легко проскользнул между стеной и щитом. Поставил ногу на трубу каркаса, поднялся, обхватил пальцами вертикальную стойку, подтянулся... Он лез быстро и бесшумно, потому что когда-то давно получил околоцирковую, в части хождений по проволоке, упражнений на трапеции и прочей эквилибристики, подготовку.
Четвертый этаж. Пора заворачивать с торца — на фасад.
Снова вверх.
Седьмой этаж. Шестое окно слева.
Вот оно.
Тихо. Света нет. Окна закрыты. Форточки тоже. Кроме кухни.
Ревизор мягко толкнул форточку. Подтянулся, лег грудью на раму. Вполз глубже. Опустив руку, нащупал, расшатал, открыл нижний шпингалет. За ним верхний. Приоткрыл окно. Протиснулся в щель.
Помощник должен был спать где-то в комнатах. Ревизор бесшумно спрыгнул на пол. Ощупывая руками темноту, двинулся к двери. Обхватил пальцами ручку. Приподнял дверь, опасаясь скрипа петель. Открыл. Сделал шаг вперед...
В висок ткнулась холодная сталь пистолетного дула.
— Стой! Руки вверх! Или буду стрелять! Черт! Неужели!.. — Лицом к стене!
— А где здесь стена? — пытаясь разрядить обстановку, бросил Ревизор.
И тут же получил короткий, сильный удар в лицо.
— Я не шучу!
Действительно не шутит. Но, с другой стороны, и не стреляет. Значит, не все так безнадежно.
Ревизор медленно повернулся к стене.
Сзади хлопнула дверь. Вспыхнул свет.
В проеме внутренней двери стоял мужчина в трусах. И рядом с Ревизором тоже стоял мужчина в трусах, но с пистолетом в руке и прибором ночного видения на голове.
— Ты чего? — удивился мужчина в проеме двери. — Это кто?..
— Стоять! — громко приказал мужчина с прибором и кивнул дулом пистолета в сторону.
— Ты чего, Семен?!
— Стоять! Я сказал! Ни черта непонятно!
— Дай мне трубку! — показал подбородком на телефон Семен. — Ну!
Мужчина в трусах без прибора ночного видения протянул руку к телефону.
— Набери номер. Три — два — семь...
А почему не по рации? Или он здесь бедного родственника изображал? С троюродными племянниками, засевшими в квартире напротив.
Нет, до племянников доводить не следует. Многочисленные племянники здесь не нужны!
Ревизор ударил скосившего глаза на телефонный диск Семена в висок. Сильно ударил. Так, чтобы убить!
Тот крякнул и осел на подогнувшихся ногах. И даже выстрелить не успел. Ревизор быстро огляделся, заметил черно поблескивающую двумя шарами гирю за креслом, достал ее и, приподняв, сильно ударил поверженного врага вначале по затылку, потом по травмированному виску.
Громко хрустнула проломленная чугуном кость.
Теперь охнул и упал второй мужчина.
Ревизор прошел в коридор, проверил запоры. Надежно, сразу не открыть.
Вернулся в комнату. Подтащил, посадил в кресло потерявшего сознание мужчину. Хлопнул ладонью по щеке.
— Ну?!
Мужчина открыл глаза.
— Иван Михайлович? Тот испуганно кивнул.
— Кто это? — кивнул на мертвеца.
— Дядя.
— Откуда?
— Из Мурманска. Неделю назад приехал.
Дядя из Мурманска осуществлял ближнюю слежку. Самую ближнюю слежку! И заодно охрану. Мудро. Хотя и рискованно.
Теперь понятно, почему он был один, был в трусах и был без рации. И почему попытка проникновения в чужое жилище неизвестного не стала для него неожиданностью.
— Собирайтесь!
— Кто вы?
— Ваш спаситель. Если бы не я, то ваш дядя, который вам не дядя, пристрелил бы вас! Собирайтесь!
Иван Михайлович нервно зашарил по спинкам стульев.
— Ваша одежда в шкафу!
Ревизор помог Будницкому одеться и подтолкнул к окну.
— Да, — вспомнил он на подоконнике. — Вернитесь, возьмите гирю.
— Гирю?!
— Ну да! Вы что, хотите ее оставить здесь? Чтобы я за ваше спасение получил срок?
— Но?..
— Возьмите гирю!
Будницкий сделал несколько шагов. Поднял густо окровавленный чугун.
— Ну что вы там? Быстрее!
Спускаться вниз по трубам Будницкий не мог. Да и мало бы кто смог. Тонкие, без настила, скользкие от выпавшей росы трубы в любой момент могли выскользнуть из-под ноги.
— Взбирайтесь на меня.
— Как взбираться?..
— Медленно и нежно. Ну!
Ревизор подставил плечи. Будницкий обхватил его руками за шею. Вполз на полусогнутую спину.
— Ноги сюда. В эти петли. Ну что, сидите?
— Кажется, сижу.
— Тогда держитесь, крепче! Гирю, гирю суньте за пояс! Ну, пошли.
— А вы не упадете?
— Если упаду, то только из-за вас. И вместе с вами. Так что держитесь как следует!
На земле Ревизор подтолкнул совершенно раскисшего Будницкого к машине.
— Это ваша машина?
— Моя! Я ее полчаса назад купил. На ближайшей автостоянке. Да бросьте вы это железо!
— Гирю?!
— Ну да. Гирю!
— Куда?
— К чертовой бабушке!
— Но вы же просили...
— Бросьте! Иначе она весь салон испачкает. Будницкий бросил гирю и упал на заднее сиденье.
— Поехали!
На одном из перекрестков Ревизор притормозил возле киоска.
— Что у вас есть покрепче?
— Коньяк, водка...
— Нет, не водка. Спирт. Есть спирт? Или что-то близкое я градусам?
— Вот настой золотого корня. Но он дорогой,
— Очень?
— Очень.
— Тогда только четыре бутылки. И вон ту трехлитровку. С чем она у вас?
— С огурцами.
— Ну ладно, с огурцами так с огурцами...
— Зачем вам спирт? — удивился Будницкий. — И огурцы?
— Отпраздновать ваше спасение! В сорока километрах от города Ревизор свернул на грунтовку. Проехал несколько сот метров и заглушил мотор.
— Теперь давайте рассказывайте, — повернулся он к Будницкому.
— Что?
— Все! Но в первую очередь то, что вам известно о Премьере?
Будницкий вытаращил глаза.
— Откуда вы...
— Оттуда!
Будницкий рассказал мало. Потому что ровно столько и знал. Ровно столько, сколько допустимо знать не посвященному в Тайну Конторы человеку. Будницкий работал втемную. Как работают все агенты Конторы. Получал обезличенные приказы через постоянно сменяемые «почтовые ящики». Проявлял снятые с заборов объявления в специальном растворе ч тут же сжигал опасную бумагу. Исполнял то, что требовалось. Чтобы через несколько дней убедиться, что на его счет в сбербанке поступила кругленькая сумма в рублях или долларах. А возможно, он даже ни разу не видел Резидента. Или видел загримированного до неузнаваемости. Или видел вместо него совсем другого, подставного дублера.
Но даже если видел — это не суть важно. Важно — догадался ли он что заотдающим и щедро оплачивающим свои поручения одиночкой стоит организация? И успел ли он кому-нибудь рассказать о своих подозрениях?
— Вы кому-нибудь упоминали о Премьере и характере его поручений?
— Вроде нет.
— Вроде меня не устраивает!
— Нет.
И «нет» не устраивает.
— Берите, пейте!
Ревизор откупорил настой золотого, в прямом и переносном смыслах, корня.
— Ноя...
— Пейте!
Сунул в руки Будницкого бутылку.
Тот, косясь на незнакомца, убившего его дядю, отхлебнул из горлышка.
— Еще!
— Ноя...
— Пейте, пейте! Если не хотите умереть... Будницкий вздрогнул.
— ...от сердечного приступа. После пережитого стресса. Конечно, спирт не «сыворотка правды», но тоже расслабляет. Особенно таких впечатлительных типов.
— Э-э... Хватит!
Будницкий откинулся на спинку сиденья.
— Повторяю вопрос — вы кому-нибудь говорили о Премьере?
— Нет! Как я могу?!
— В таком случае — на выход!
— Что?
— Выметайся из машины! — перешел на жесткое «ты» Ревизор. — Быстро!
Будницкий открыл дверцу.
— Пошли!
— Куда?
— Там узнаешь. Если успеешь.
Шли недолго. И недалеко. До прислоненной к стволу дерева лопаты.
— Бери!
— ?
— Лопату бери! Копай!
— Что копать?
— Яму.
— Но я...
Ревизор ударил Будницкого кулаком в губы. Несильно. Но так, чтобы во рту стало солоно.
— Я жду!
Будницкий воткнул в землю штык лопаты, подцепил, отбросил в сторону дерн. Снова воткнул. Снова отбросил.
Он копал, не отрывая взгляда от стоящего рядом Ревизора. Копал, мало задумываясь, что копает. И для чего.
— Теперь вправо.
Будницкий стал копать вправо.
— Глубже.
Стал копать глубже.
Пока не вырыл яму метр на два. И около двух метров глубиной.
— Все, хватит.
Будницкий вылез. И взглянул на плод своей работы.
Сверху взглянул.
— Но это же...
— Ты правильно понял.
— Для чего?..
— Скорее, для кого. Для тебя. Если ты не вспомнишь, кому и что рассказывал о Премьере.
И подтолкнул Будницкого к провалу могилы.
— Я не... Я вспомню... Я обязательно...
О Премьере Будницкий рассказал нескольким своим, которых использовал для выполнения его поручений, приятелям. Но по-настоящему много рассказал только двум.
— Вы ничего не забыли?
— Нет! Я все рассказал! Совершенно все! Честное слово!
— Ну тогда, значит, все в порядке. Можно идти к машине. Будницкий напряженно вглядывался в лицо стоящего перед ним незнакомца. Который заставил его копать могилу.
А до того, на его глазах, убил человека.
— Вы меня отпустите? Вы не будете...
— Ну нет, конечно. Сейчас я отвезу вас куда вы пожелаете. Мы расстанемся. И вряд ли когда-нибудь еще встретимся. Если, конечно, вы не захотите. Не захотите?
— Да... То есть нет. Ну то есть если вы захотите, я, конечно, с удовольствием...
— Не захочу.
— Нет? Тогда спасибо! В смысле жаль!
Ревизор отвернулся и сделал шаг от ямы.
— Да, чуть не забыл. Лопату возьмите. И догоняйте меня. Будницкий быстро закивал, наклонился, нащупывая лопату.
Зря он боялся. Зря плохо подумал о хорошем человеке, который его несколько часов назад спас... Выпрямиться Будницкий не успел.
Ревизор, шагнув назад, коротко и сильно ударил его ребром ладони в основание черепа. Услышал, как глухо хрустнули переламываемые позвонки.
Будницкий ткнулся лицом в сырую, вытащенную им из могилы кучу земли. Забил ногами, заскреб пальцами, словно пытаясь убежать от своего убийцы.
Но не убежал. Затих.
Ревизор не сразу сбросил тело в могилу. Вначале он сходил к машине. Принес банку огурцов, настой золотого корня. Но не для того, чтобы помянуть душу усопшего. Иначе бы, кроме настоя и огурцов, не принес топор.
Он выбросил из банки огурцы, слил рассол. Опорожнил над горловиной банки три бутылки настоя.
Затем перевернул покойника вверх лицом. Ухватившись за шиворот, подтащил к случайному пню. Втянул на спил мягкую, податливую еще руку. Закатал рукав. Твердо наступил на пальцы ногой и, примерившись, сильно ударил острием хорошо заточенного топора по запястью, чуть выше кисти.
Раздался глухой хряск.
Рука сползла с пня. Кисть осталась под ногой.
Ревизор подержал обрубок на вытянутой руке, пережидая, пока стечет кровь. Обтер об одежду покойника. И, проталкивая сквозь узкую горловину, засунул в банку со спиртом... Дело было сделано.
Неприятное, но необходимое.
Вроде отлова заболевших бешенством собак. Отлова и уничтожения. В целях предотвращения распространения заболевания.
Глава 13
Глава 14
— Мы можем изготовить щит любого размера.
— Двадцать пять на сорок пять.
— Сколько, сколько?!
— Двадцать пять метров на сорок пять метров.
— Но мы не располагаем площадями под такую рекламу!
— Зачем мне ваши площади? Когда у меня есть свои. Фасад девятиэтажного жилого дома по улице Тополиный бульвар, фасад девятиэтажного дома по улице...
— Это невозможно.
— Почему?
— Использование в рекламных целях жилых домов запрещено. Жильцы не соглашаются, чтобы им закрывали окна.
— Компенсируйте им причиненные неудобства.
— Но это удорожит цену заказа!
— На сколько?
— В несколько раз. Мы можем предложить гораздо более удобные и дешевые площади в самом центре города...
— Мне не надо в центре. Мне надо там, где надо! Сколько бы это ни стоило!
— Можно узнать ваши пожелания к эскизу?
— Непроницаемо-черный фон и желтые буквы в центре. И вот что еще, обязательно сделайте рекламу углом.
— Как это?
— Заверните за угол и закройте торцевую стену.
— Но это еще более...
— Я заплачу.
— Какой должен быть текст?
— "Все будет хорошо".
— Где расположить адреса и телефоны?
— Без адресов!
Изготовители наружной рекламы удивленно переглянулись. Зачем реклама, на которой нет координат заказчиков?!
Можно узнать? Почему вы выбрали именно эти дома? Почему даете рекламу без адреса?
Потому что напротив этих домов живут мои любимые женщины! Которые знают мой адрес! — А-а-а...
— Но вы можете это считать имиджной рекламой одной крупной иностранной фирмы. Которая, в отличие от других, может позволить себе начать рекламную кампанию пустыми щитами...
Утром по подъездам указанных девятиэтажек прошли вежливые молодые люди. Они звонили в двери и интересовались, не будут ли против жильцы, если фасад дома закроет реклама.
— Будем! — отвечали жильцы.
— А если мы компенсируем неудобства?
— Сколько?
— Сто долларов.
— Двадцать, но сейчас! И тогда вешайте хоть черта... К полудню разрешения были получены. Кроме нескольких жильцов-склочников, которых не устроили ни сто, ни двести, ни триста долларов.
— Дайте им тысячу! — разрешил заказчик.
— Но!..
— Если этого будет мало — дайте две. Если не хватит двух — дайте одну и вырежьте в щитах отверстия под их окна.
Остаток дня, всю ночь и весь следующий день нанятые бригады монтажников одевали фасады домов в леса. Потому что заказчик был категорически против растянутой по стене «тряпки». Заказчик требовал исполнить рекламу в металле, дереве и камне.
Щиты собирали кусками.
— Ну как?
— Вон там щель.
— Где щель?
— На третьем этаже. Толщиной с палец! Стену видно!
И вон еще левее! Да вы что!..
— Мы исправим...
Щиты переделывали по два-три раза. Особенно один, на Тополином бульваре. Где заказчик измучил всех рекламациями.
— Еще вижу щель... И еще вижу... Я не для того деньги плачу, чтобы принимать такую халтуру!
Пустая реклама возымела свое действие. Особенно когда открыли для обзора все восемнадцать щитов!
Во-первых, она привлекла к себе всеобщее внимание. Во-вторых, благодаря всеобщему вниманию отвлекла внимание тех, чье внимание, по идее, должна была привлечь. Собразить, что восемнадцать дорогущих щитов развешены по городу лишь для того, чтобы повесить один-единственный, они вряд ли были способны.
Контрслежка стоимостью несколько десятков тысяч долларов превышала возможности их воображения.
Несколько дней реклама висела просто так. Просто как реклама. С главной и единственной целью — примелькаться. Стать частью привычного пейзажа. Обыденностью.
В том числе для возможных наблюдателей.
Через неделю заказчик решил проверить прочность закрепления щитов на стенах. Например, на стене дома на Тополином бульваре.
Дело предстояло грязное, и он облачился в черную, без единого светлого пятна одежду. Надел на ноги темные кроссовки. Прихватил черную вязаную шапочку с прорезями для глаз. Черные гладкие перчатки. И отправился погулять. В три часа ночи.
Он зашел со стороны торцевой стены и легко проскользнул между стеной и щитом. Поставил ногу на трубу каркаса, поднялся, обхватил пальцами вертикальную стойку, подтянулся... Он лез быстро и бесшумно, потому что когда-то давно получил околоцирковую, в части хождений по проволоке, упражнений на трапеции и прочей эквилибристики, подготовку.
Четвертый этаж. Пора заворачивать с торца — на фасад.
Снова вверх.
Седьмой этаж. Шестое окно слева.
Вот оно.
Тихо. Света нет. Окна закрыты. Форточки тоже. Кроме кухни.
Ревизор мягко толкнул форточку. Подтянулся, лег грудью на раму. Вполз глубже. Опустив руку, нащупал, расшатал, открыл нижний шпингалет. За ним верхний. Приоткрыл окно. Протиснулся в щель.
Помощник должен был спать где-то в комнатах. Ревизор бесшумно спрыгнул на пол. Ощупывая руками темноту, двинулся к двери. Обхватил пальцами ручку. Приподнял дверь, опасаясь скрипа петель. Открыл. Сделал шаг вперед...
В висок ткнулась холодная сталь пистолетного дула.
— Стой! Руки вверх! Или буду стрелять! Черт! Неужели!.. — Лицом к стене!
— А где здесь стена? — пытаясь разрядить обстановку, бросил Ревизор.
И тут же получил короткий, сильный удар в лицо.
— Я не шучу!
Действительно не шутит. Но, с другой стороны, и не стреляет. Значит, не все так безнадежно.
Ревизор медленно повернулся к стене.
Сзади хлопнула дверь. Вспыхнул свет.
В проеме внутренней двери стоял мужчина в трусах. И рядом с Ревизором тоже стоял мужчина в трусах, но с пистолетом в руке и прибором ночного видения на голове.
— Ты чего? — удивился мужчина в проеме двери. — Это кто?..
— Стоять! — громко приказал мужчина с прибором и кивнул дулом пистолета в сторону.
— Ты чего, Семен?!
— Стоять! Я сказал! Ни черта непонятно!
— Дай мне трубку! — показал подбородком на телефон Семен. — Ну!
Мужчина в трусах без прибора ночного видения протянул руку к телефону.
— Набери номер. Три — два — семь...
А почему не по рации? Или он здесь бедного родственника изображал? С троюродными племянниками, засевшими в квартире напротив.
Нет, до племянников доводить не следует. Многочисленные племянники здесь не нужны!
Ревизор ударил скосившего глаза на телефонный диск Семена в висок. Сильно ударил. Так, чтобы убить!
Тот крякнул и осел на подогнувшихся ногах. И даже выстрелить не успел. Ревизор быстро огляделся, заметил черно поблескивающую двумя шарами гирю за креслом, достал ее и, приподняв, сильно ударил поверженного врага вначале по затылку, потом по травмированному виску.
Громко хрустнула проломленная чугуном кость.
Теперь охнул и упал второй мужчина.
Ревизор прошел в коридор, проверил запоры. Надежно, сразу не открыть.
Вернулся в комнату. Подтащил, посадил в кресло потерявшего сознание мужчину. Хлопнул ладонью по щеке.
— Ну?!
Мужчина открыл глаза.
— Иван Михайлович? Тот испуганно кивнул.
— Кто это? — кивнул на мертвеца.
— Дядя.
— Откуда?
— Из Мурманска. Неделю назад приехал.
Дядя из Мурманска осуществлял ближнюю слежку. Самую ближнюю слежку! И заодно охрану. Мудро. Хотя и рискованно.
Теперь понятно, почему он был один, был в трусах и был без рации. И почему попытка проникновения в чужое жилище неизвестного не стала для него неожиданностью.
— Собирайтесь!
— Кто вы?
— Ваш спаситель. Если бы не я, то ваш дядя, который вам не дядя, пристрелил бы вас! Собирайтесь!
Иван Михайлович нервно зашарил по спинкам стульев.
— Ваша одежда в шкафу!
Ревизор помог Будницкому одеться и подтолкнул к окну.
— Да, — вспомнил он на подоконнике. — Вернитесь, возьмите гирю.
— Гирю?!
— Ну да! Вы что, хотите ее оставить здесь? Чтобы я за ваше спасение получил срок?
— Но?..
— Возьмите гирю!
Будницкий сделал несколько шагов. Поднял густо окровавленный чугун.
— Ну что вы там? Быстрее!
Спускаться вниз по трубам Будницкий не мог. Да и мало бы кто смог. Тонкие, без настила, скользкие от выпавшей росы трубы в любой момент могли выскользнуть из-под ноги.
— Взбирайтесь на меня.
— Как взбираться?..
— Медленно и нежно. Ну!
Ревизор подставил плечи. Будницкий обхватил его руками за шею. Вполз на полусогнутую спину.
— Ноги сюда. В эти петли. Ну что, сидите?
— Кажется, сижу.
— Тогда держитесь, крепче! Гирю, гирю суньте за пояс! Ну, пошли.
— А вы не упадете?
— Если упаду, то только из-за вас. И вместе с вами. Так что держитесь как следует!
На земле Ревизор подтолкнул совершенно раскисшего Будницкого к машине.
— Это ваша машина?
— Моя! Я ее полчаса назад купил. На ближайшей автостоянке. Да бросьте вы это железо!
— Гирю?!
— Ну да. Гирю!
— Куда?
— К чертовой бабушке!
— Но вы же просили...
— Бросьте! Иначе она весь салон испачкает. Будницкий бросил гирю и упал на заднее сиденье.
— Поехали!
На одном из перекрестков Ревизор притормозил возле киоска.
— Что у вас есть покрепче?
— Коньяк, водка...
— Нет, не водка. Спирт. Есть спирт? Или что-то близкое я градусам?
— Вот настой золотого корня. Но он дорогой,
— Очень?
— Очень.
— Тогда только четыре бутылки. И вон ту трехлитровку. С чем она у вас?
— С огурцами.
— Ну ладно, с огурцами так с огурцами...
— Зачем вам спирт? — удивился Будницкий. — И огурцы?
— Отпраздновать ваше спасение! В сорока километрах от города Ревизор свернул на грунтовку. Проехал несколько сот метров и заглушил мотор.
— Теперь давайте рассказывайте, — повернулся он к Будницкому.
— Что?
— Все! Но в первую очередь то, что вам известно о Премьере?
Будницкий вытаращил глаза.
— Откуда вы...
— Оттуда!
Будницкий рассказал мало. Потому что ровно столько и знал. Ровно столько, сколько допустимо знать не посвященному в Тайну Конторы человеку. Будницкий работал втемную. Как работают все агенты Конторы. Получал обезличенные приказы через постоянно сменяемые «почтовые ящики». Проявлял снятые с заборов объявления в специальном растворе ч тут же сжигал опасную бумагу. Исполнял то, что требовалось. Чтобы через несколько дней убедиться, что на его счет в сбербанке поступила кругленькая сумма в рублях или долларах. А возможно, он даже ни разу не видел Резидента. Или видел загримированного до неузнаваемости. Или видел вместо него совсем другого, подставного дублера.
Но даже если видел — это не суть важно. Важно — догадался ли он что заотдающим и щедро оплачивающим свои поручения одиночкой стоит организация? И успел ли он кому-нибудь рассказать о своих подозрениях?
— Вы кому-нибудь упоминали о Премьере и характере его поручений?
— Вроде нет.
— Вроде меня не устраивает!
— Нет.
И «нет» не устраивает.
— Берите, пейте!
Ревизор откупорил настой золотого, в прямом и переносном смыслах, корня.
— Ноя...
— Пейте!
Сунул в руки Будницкого бутылку.
Тот, косясь на незнакомца, убившего его дядю, отхлебнул из горлышка.
— Еще!
— Ноя...
— Пейте, пейте! Если не хотите умереть... Будницкий вздрогнул.
— ...от сердечного приступа. После пережитого стресса. Конечно, спирт не «сыворотка правды», но тоже расслабляет. Особенно таких впечатлительных типов.
— Э-э... Хватит!
Будницкий откинулся на спинку сиденья.
— Повторяю вопрос — вы кому-нибудь говорили о Премьере?
— Нет! Как я могу?!
— В таком случае — на выход!
— Что?
— Выметайся из машины! — перешел на жесткое «ты» Ревизор. — Быстро!
Будницкий открыл дверцу.
— Пошли!
— Куда?
— Там узнаешь. Если успеешь.
Шли недолго. И недалеко. До прислоненной к стволу дерева лопаты.
— Бери!
— ?
— Лопату бери! Копай!
— Что копать?
— Яму.
— Но я...
Ревизор ударил Будницкого кулаком в губы. Несильно. Но так, чтобы во рту стало солоно.
— Я жду!
Будницкий воткнул в землю штык лопаты, подцепил, отбросил в сторону дерн. Снова воткнул. Снова отбросил.
Он копал, не отрывая взгляда от стоящего рядом Ревизора. Копал, мало задумываясь, что копает. И для чего.
— Теперь вправо.
Будницкий стал копать вправо.
— Глубже.
Стал копать глубже.
Пока не вырыл яму метр на два. И около двух метров глубиной.
— Все, хватит.
Будницкий вылез. И взглянул на плод своей работы.
Сверху взглянул.
— Но это же...
— Ты правильно понял.
— Для чего?..
— Скорее, для кого. Для тебя. Если ты не вспомнишь, кому и что рассказывал о Премьере.
И подтолкнул Будницкого к провалу могилы.
— Я не... Я вспомню... Я обязательно...
О Премьере Будницкий рассказал нескольким своим, которых использовал для выполнения его поручений, приятелям. Но по-настоящему много рассказал только двум.
— Вы ничего не забыли?
— Нет! Я все рассказал! Совершенно все! Честное слово!
— Ну тогда, значит, все в порядке. Можно идти к машине. Будницкий напряженно вглядывался в лицо стоящего перед ним незнакомца. Который заставил его копать могилу.
А до того, на его глазах, убил человека.
— Вы меня отпустите? Вы не будете...
— Ну нет, конечно. Сейчас я отвезу вас куда вы пожелаете. Мы расстанемся. И вряд ли когда-нибудь еще встретимся. Если, конечно, вы не захотите. Не захотите?
— Да... То есть нет. Ну то есть если вы захотите, я, конечно, с удовольствием...
— Не захочу.
— Нет? Тогда спасибо! В смысле жаль!
Ревизор отвернулся и сделал шаг от ямы.
— Да, чуть не забыл. Лопату возьмите. И догоняйте меня. Будницкий быстро закивал, наклонился, нащупывая лопату.
Зря он боялся. Зря плохо подумал о хорошем человеке, который его несколько часов назад спас... Выпрямиться Будницкий не успел.
Ревизор, шагнув назад, коротко и сильно ударил его ребром ладони в основание черепа. Услышал, как глухо хрустнули переламываемые позвонки.
Будницкий ткнулся лицом в сырую, вытащенную им из могилы кучу земли. Забил ногами, заскреб пальцами, словно пытаясь убежать от своего убийцы.
Но не убежал. Затих.
Ревизор не сразу сбросил тело в могилу. Вначале он сходил к машине. Принес банку огурцов, настой золотого корня. Но не для того, чтобы помянуть душу усопшего. Иначе бы, кроме настоя и огурцов, не принес топор.
Он выбросил из банки огурцы, слил рассол. Опорожнил над горловиной банки три бутылки настоя.
Затем перевернул покойника вверх лицом. Ухватившись за шиворот, подтащил к случайному пню. Втянул на спил мягкую, податливую еще руку. Закатал рукав. Твердо наступил на пальцы ногой и, примерившись, сильно ударил острием хорошо заточенного топора по запястью, чуть выше кисти.
Раздался глухой хряск.
Рука сползла с пня. Кисть осталась под ногой.
Ревизор подержал обрубок на вытянутой руке, пережидая, пока стечет кровь. Обтер об одежду покойника. И, проталкивая сквозь узкую горловину, засунул в банку со спиртом... Дело было сделано.
Неприятное, но необходимое.
Вроде отлова заболевших бешенством собак. Отлова и уничтожения. В целях предотвращения распространения заболевания.
Глава 13
— Ну что, скоро? — нетерпеливо ерзал по сиденью таксист.
— Откуда я знаю? Она еще пять минут назад должна была прийти. А время уже...
— Я не могу больше ждать!
— Плачу двойной тариф.
— У меня рабочий день заканчивается!
— Тройной.
— Ну ладно, подожду. Раз тебе так надо...
Пассажир вышел из машины.
— Я посмотрю ее. Вдруг она что-нибудь перепутала.
Завернул во двор ближайшего дома. Пересек его. И через проходной подъезд вышел на соседнюю улицу. Где его поджидало такси. Другое такси.
— Ну что? Долго еще?
— Похоже, не быстро. Очередь еле двигается. Но я готов компенсировать...
Объект опаздывал. Уже почти на десять минут.
— Ну что?
— Опаздывает! На собственную помолвку опаздывает!
— Да не расстраивайся ты так. Придет.
Если он не объявится в течение... Из подъезда вышел мужчина. И побежал к остановке. Куда подъезжал автобус. Номер...
— Сегодня какое число?
— Десятое.
— А разве не девятое? Е-мое! Я, кажется, число перепутал. Поехали!
— Куда?
— К ней домой! Виниться... Останови. Возле того дома.
Рассеянный жених расплатился и, выставив вперед цветы, стремглав бросился в ближайший подъезд. Откуда через несколько минут, но уже с противоположной стороны дома вышел во двор. Но вышел уже не женихом. Вышел совсем другим человеком. Без цветов. В замызганных джинсах. Еще более замызганной рубахе. С грязной до потери цвета спортивной сумкой через плечо. С изменившимся не в лучшую сторону, потому что с усами, бородой и пятнами мазута, лицом.
Он поднял голову, махнул кому-то и прошел прямо к припаркованному возле мусорных баков «ЗИЛу». Такому же грязному, как джинсы, рубаха и лицо. Очень старому. С почти наверняка изношенными замками.
Подошел, деловито постучал носком ботинка по баллонам, глянул в кузов, машинально тронул крышку на горловине бака. И лишь потом сунул в замок импровизированную пластиковую отмычку.
Замок зажигания был тоже изношен. И мотор завелся с пол-оборота.
«Водила», кому-то на прощание помахав, выехал со двора. До места было одиннадцать минут.
Вряд ли за это время ГАИ успеет объявить розыск угнанной машины. Если вообще станет разыскивать, учитывая предметаллоломный возраст «ЗИЛа»...
Грузовик встал в засаду у ворот стройки. Где был наименее заметен.
К остановке подошел автобус номер...
Из автобуса вышел приятель Будницкого. Узнавший больше, чем ему следовало.
Водитель нажал на педаль газа. «ЗИЛ» вырулил на проезжую часть и, набирая скорость, покатил к пешеходному переходу, который предстояло переходить приятелю Будницкого.
На той полосатой «зебре» они встретились. Пытавшийся проскочить на желтый свет семафора «ЗИЛ» неожиданно вильнул и ударил одного из пешеходов правым крылом. Сильно ударил. Так, что тот отлетел на несколько метров, ткнувшись головой о бордюр тротуара.
Совершивший ДТП водитель не остановился. Водитель попытался с места происшествия скрыться. Но свидетели ДТП запомнили марку, цвети номер машины... Направо.
Еще направо. Теперь налево в арку.
«ЗИЛ» въехал в небольшой, заранее облюбованный двор. Завернул на импровизированную автостоянку. Остановился.
Водитель, оставаясь в кабине, подтянул к себе, поставил на колени спортивную сумку. Расстегнул «молнию».
Со стороны можно было подумать, что он собирается перекусить. Но он не собирался перекусывать.
Водитель вытащил из сумки небольшую, граммов на двести, стеклянную банку. Свинтил пластмассовую пробку. И вытряхнул из банки на сиденье пальцы. Человеческие пальцы. Большой. И указательный. Чистенькие. С широкими лопатками аккуратно подстриженных ногтей. Пальцы Будницкого.
Приложил пальцы к баранке руля. Прижал. Приложил к набалдашнику переключателя скоростей.
Прижал.
Приложил к ручке дверцы...
— Это Алексеев говорит, из шестого отдела. Что там с моими пальчиками? По дорожно-транспортному на Северном проспекте. Нашлись они в картотеке? Или нет? — поинтересовался следователь, ведущий расследование ДТП, повлекшего смерть потерпевшего.
— Сейчас, подождите минуточку... Есть ваши пальчики.
— И кому они принадлежат?
— Некоему Будницкому Ивану Михайловичу. Проходящему по делу на Тополином бульваре.
— Кем проходящему?
— Подозреваемым. Подозреваемым в совершении убийства...
Второго своего приятеля Будницкий убил через сутки.
В его собственной квартире.
— Горгаз. Откройте, пожалуйста.
— А в чем, собственно, дело?
— Дело в том, что вы подвергаете опасности жизнь своих соседей! Разве вы не слышите запах газа?
— Я? Не слышу.
— Ну, значит, у вас нос заложен. Открывайте. Или я буду вынужден вызвать милицию!
— Ну хорошо...
Дверь открылась на ширину цепочки.
Мужчина с чемоданчиком был один. И был совершенно не страшен.
— Ну, что вы смотрите?
— Сейчас, сейчас.
Дверь распахнулась во всю ширину.
— Проходите.
«Газовщик» прошел в коридор. И остановился.
— Дайте, пожалуйста, тапочки.
— Проходите так. У меня грязно.
— Нет, все-таки дайте тапочки. Я в ботинках не привык.
Хозяин дома нашел, протянул тапочки. Свои тапочки. Которые оставляли его следы.
— Спасибо. Где у вас тут кухня?
«Газовщик», на ходу надевая перчатки, прошел к газовой плите, снял решетку.
— Ай-я-яй, — укоризненно покачал он головой. — Разве можно так обращаться с газовым прибором? Вы разве не знае, что смесь бытового пропана с воздухом взрывоопасна?
— Я... Я просто не думал.
— Вашу плиту эксплуатировать нельзя. Вашу плиту надо менять. У вас есть бумага и ручка?
— Зачем?
— Написать заявление на имя начальника горгаза с просьбой сменить отслужившую эксплуатационный срок газовую плиту.
— А разве?..
— В некоторых случаях — да. Ну, пишите! Хозяин дома наклонился над бумагой.
— Что писать?
— Начальнику городского газового хозяйства Будыкину Н.П. От жильца дома номер...
«Газовщик» сместился за спину старательно выводящего буквы жильца и вытащил нож.
— Вот здесь неправильно, — сказал он, ткнув пальцем левой руки в бумагу.
Приблизил нож к спине, развернул лезвие плашмя, чтобы оно легче прошло сквозь ребра.
— Что не правиль...
Нож мягко, как в масло, вошел в спину напротив сердца. По самую ручку вошел. И остался в ране, чтобы сдержать напор выплескивающейся из тела крови.
Удар был профессиональный, тысячекратно отработанный на муляжах и трупах. Жилец даже не вскрикнул. Жилец умер мгновенно.
«Газовщик» вытянул из-под вздрагивающей головы бумагу недописанным текстом. Сунул в карман ручку. Поставил на место решетку газовой плиты.
Потом вытащил из кармана небольшую баночку. Из баночки обрубки пальцев. Смахнул с них спирт, обдул, мазнул по своему вспотевшему лицу. И аккуратно, повторяя линии руки, приложил пальцы к ручке торчащего из спины покойника ножа.
Подошел к двери кухни — приложил к ручке большой и безымянный пальцы.
Прошел в коридор, выбрал из кучки обрубков мизинец. Приложил к ручке входной двери...
Дождавшись, когда в подъезде никого не будет, вышел на улицу...
Приятеля Будницкого нашли с ножом в спине, лежащим на кухне возле стола. Отсутствие следов взлома и признаков борьбы свидетельствовало о том, что потерпевший знал своего убийцу. И потому беспрепятственно впустил его в квартиру.
На ноже и на ручках кухонных и входных дверей были обнаружены отпечатки пальцев.
Экспертиза установила, что отпечатки пальцев, снятые с орудия убийства и с дверных ручек, принадлежат граждане Будницкому Ивану Михайловичу...
Потенциальная угроза, исходящая от Будницкого и его людей, была устранена. Посредством устранения носителей угрозы.
Иного выхода не было.
Иного выхода работники Конторы не знали.
Каждый делает то, что должен.
Что умеет.
И что привык... О моральной стороне дела Ревизор старался не задумываться. Как не задумываются о моральной стороне своей работы служащие боен. И те, кто произведенную ими продукцию употребляет в пищу. Не желая вспоминать, что всякая сосиска начинается с убийства.
Потому что иного способа переработки живых существ в колбасу нет.
И иного способа сохранить Тайну — тоже...
Но не одной только привычкой объяснялась душевная черствость работников Конторы. Но еще и расчетом.
Если сегодня по доброте душевной сохранить единицу, двойку или тройку, то завтра придется вычищать десятки. Возможно — сотни. Не исключено — тысячи. Придется ради сохранения Тайны Конторы жертвовать Конторой.
Но даже и этот результат нельзя признать окончательным.
Потому что он берет в расчет только прямые потери. A есть еще косвенные. Связанные с деятельностью внутренней разведки. Вернее, с ее бездействием. Чреватым заговорами и переворотами, религиозными, классовыми и межнациональными столкновениями, терактами и черт его знает какими еще несчастьями.
Которые можно предотвратить, если вовремя и жестко предупредить зачинщиков. И можно ликвидировать, ликвидировав зачинщиков. Что не может позволить себе милиция, ФСБ и прочие официальные госструктуры. Что может позволить себе стоящая над законом Контора.
Если она останется невидимкой.
А если нет...
Так стоит ли щадить одного, двух, трех... рискуя десятками тысяч?
Вряд ли!
Не стоит ни одного, ни двух... ни два десятка!
Во имя сохранения, может быть, последней боеспособной силовой структуры страны можно пожертвовать гораздо большим!
— Откуда я знаю? Она еще пять минут назад должна была прийти. А время уже...
— Я не могу больше ждать!
— Плачу двойной тариф.
— У меня рабочий день заканчивается!
— Тройной.
— Ну ладно, подожду. Раз тебе так надо...
Пассажир вышел из машины.
— Я посмотрю ее. Вдруг она что-нибудь перепутала.
Завернул во двор ближайшего дома. Пересек его. И через проходной подъезд вышел на соседнюю улицу. Где его поджидало такси. Другое такси.
— Ну что? Долго еще?
— Похоже, не быстро. Очередь еле двигается. Но я готов компенсировать...
Объект опаздывал. Уже почти на десять минут.
— Ну что?
— Опаздывает! На собственную помолвку опаздывает!
— Да не расстраивайся ты так. Придет.
Если он не объявится в течение... Из подъезда вышел мужчина. И побежал к остановке. Куда подъезжал автобус. Номер...
— Сегодня какое число?
— Десятое.
— А разве не девятое? Е-мое! Я, кажется, число перепутал. Поехали!
— Куда?
— К ней домой! Виниться... Останови. Возле того дома.
Рассеянный жених расплатился и, выставив вперед цветы, стремглав бросился в ближайший подъезд. Откуда через несколько минут, но уже с противоположной стороны дома вышел во двор. Но вышел уже не женихом. Вышел совсем другим человеком. Без цветов. В замызганных джинсах. Еще более замызганной рубахе. С грязной до потери цвета спортивной сумкой через плечо. С изменившимся не в лучшую сторону, потому что с усами, бородой и пятнами мазута, лицом.
Он поднял голову, махнул кому-то и прошел прямо к припаркованному возле мусорных баков «ЗИЛу». Такому же грязному, как джинсы, рубаха и лицо. Очень старому. С почти наверняка изношенными замками.
Подошел, деловито постучал носком ботинка по баллонам, глянул в кузов, машинально тронул крышку на горловине бака. И лишь потом сунул в замок импровизированную пластиковую отмычку.
Замок зажигания был тоже изношен. И мотор завелся с пол-оборота.
«Водила», кому-то на прощание помахав, выехал со двора. До места было одиннадцать минут.
Вряд ли за это время ГАИ успеет объявить розыск угнанной машины. Если вообще станет разыскивать, учитывая предметаллоломный возраст «ЗИЛа»...
Грузовик встал в засаду у ворот стройки. Где был наименее заметен.
К остановке подошел автобус номер...
Из автобуса вышел приятель Будницкого. Узнавший больше, чем ему следовало.
Водитель нажал на педаль газа. «ЗИЛ» вырулил на проезжую часть и, набирая скорость, покатил к пешеходному переходу, который предстояло переходить приятелю Будницкого.
На той полосатой «зебре» они встретились. Пытавшийся проскочить на желтый свет семафора «ЗИЛ» неожиданно вильнул и ударил одного из пешеходов правым крылом. Сильно ударил. Так, что тот отлетел на несколько метров, ткнувшись головой о бордюр тротуара.
Совершивший ДТП водитель не остановился. Водитель попытался с места происшествия скрыться. Но свидетели ДТП запомнили марку, цвети номер машины... Направо.
Еще направо. Теперь налево в арку.
«ЗИЛ» въехал в небольшой, заранее облюбованный двор. Завернул на импровизированную автостоянку. Остановился.
Водитель, оставаясь в кабине, подтянул к себе, поставил на колени спортивную сумку. Расстегнул «молнию».
Со стороны можно было подумать, что он собирается перекусить. Но он не собирался перекусывать.
Водитель вытащил из сумки небольшую, граммов на двести, стеклянную банку. Свинтил пластмассовую пробку. И вытряхнул из банки на сиденье пальцы. Человеческие пальцы. Большой. И указательный. Чистенькие. С широкими лопатками аккуратно подстриженных ногтей. Пальцы Будницкого.
Приложил пальцы к баранке руля. Прижал. Приложил к набалдашнику переключателя скоростей.
Прижал.
Приложил к ручке дверцы...
— Это Алексеев говорит, из шестого отдела. Что там с моими пальчиками? По дорожно-транспортному на Северном проспекте. Нашлись они в картотеке? Или нет? — поинтересовался следователь, ведущий расследование ДТП, повлекшего смерть потерпевшего.
— Сейчас, подождите минуточку... Есть ваши пальчики.
— И кому они принадлежат?
— Некоему Будницкому Ивану Михайловичу. Проходящему по делу на Тополином бульваре.
— Кем проходящему?
— Подозреваемым. Подозреваемым в совершении убийства...
Второго своего приятеля Будницкий убил через сутки.
В его собственной квартире.
— Горгаз. Откройте, пожалуйста.
— А в чем, собственно, дело?
— Дело в том, что вы подвергаете опасности жизнь своих соседей! Разве вы не слышите запах газа?
— Я? Не слышу.
— Ну, значит, у вас нос заложен. Открывайте. Или я буду вынужден вызвать милицию!
— Ну хорошо...
Дверь открылась на ширину цепочки.
Мужчина с чемоданчиком был один. И был совершенно не страшен.
— Ну, что вы смотрите?
— Сейчас, сейчас.
Дверь распахнулась во всю ширину.
— Проходите.
«Газовщик» прошел в коридор. И остановился.
— Дайте, пожалуйста, тапочки.
— Проходите так. У меня грязно.
— Нет, все-таки дайте тапочки. Я в ботинках не привык.
Хозяин дома нашел, протянул тапочки. Свои тапочки. Которые оставляли его следы.
— Спасибо. Где у вас тут кухня?
«Газовщик», на ходу надевая перчатки, прошел к газовой плите, снял решетку.
— Ай-я-яй, — укоризненно покачал он головой. — Разве можно так обращаться с газовым прибором? Вы разве не знае, что смесь бытового пропана с воздухом взрывоопасна?
— Я... Я просто не думал.
— Вашу плиту эксплуатировать нельзя. Вашу плиту надо менять. У вас есть бумага и ручка?
— Зачем?
— Написать заявление на имя начальника горгаза с просьбой сменить отслужившую эксплуатационный срок газовую плиту.
— А разве?..
— В некоторых случаях — да. Ну, пишите! Хозяин дома наклонился над бумагой.
— Что писать?
— Начальнику городского газового хозяйства Будыкину Н.П. От жильца дома номер...
«Газовщик» сместился за спину старательно выводящего буквы жильца и вытащил нож.
— Вот здесь неправильно, — сказал он, ткнув пальцем левой руки в бумагу.
Приблизил нож к спине, развернул лезвие плашмя, чтобы оно легче прошло сквозь ребра.
— Что не правиль...
Нож мягко, как в масло, вошел в спину напротив сердца. По самую ручку вошел. И остался в ране, чтобы сдержать напор выплескивающейся из тела крови.
Удар был профессиональный, тысячекратно отработанный на муляжах и трупах. Жилец даже не вскрикнул. Жилец умер мгновенно.
«Газовщик» вытянул из-под вздрагивающей головы бумагу недописанным текстом. Сунул в карман ручку. Поставил на место решетку газовой плиты.
Потом вытащил из кармана небольшую баночку. Из баночки обрубки пальцев. Смахнул с них спирт, обдул, мазнул по своему вспотевшему лицу. И аккуратно, повторяя линии руки, приложил пальцы к ручке торчащего из спины покойника ножа.
Подошел к двери кухни — приложил к ручке большой и безымянный пальцы.
Прошел в коридор, выбрал из кучки обрубков мизинец. Приложил к ручке входной двери...
Дождавшись, когда в подъезде никого не будет, вышел на улицу...
Приятеля Будницкого нашли с ножом в спине, лежащим на кухне возле стола. Отсутствие следов взлома и признаков борьбы свидетельствовало о том, что потерпевший знал своего убийцу. И потому беспрепятственно впустил его в квартиру.
На ноже и на ручках кухонных и входных дверей были обнаружены отпечатки пальцев.
Экспертиза установила, что отпечатки пальцев, снятые с орудия убийства и с дверных ручек, принадлежат граждане Будницкому Ивану Михайловичу...
Потенциальная угроза, исходящая от Будницкого и его людей, была устранена. Посредством устранения носителей угрозы.
Иного выхода не было.
Иного выхода работники Конторы не знали.
Каждый делает то, что должен.
Что умеет.
И что привык... О моральной стороне дела Ревизор старался не задумываться. Как не задумываются о моральной стороне своей работы служащие боен. И те, кто произведенную ими продукцию употребляет в пищу. Не желая вспоминать, что всякая сосиска начинается с убийства.
Потому что иного способа переработки живых существ в колбасу нет.
И иного способа сохранить Тайну — тоже...
Но не одной только привычкой объяснялась душевная черствость работников Конторы. Но еще и расчетом.
Если сегодня по доброте душевной сохранить единицу, двойку или тройку, то завтра придется вычищать десятки. Возможно — сотни. Не исключено — тысячи. Придется ради сохранения Тайны Конторы жертвовать Конторой.
Но даже и этот результат нельзя признать окончательным.
Потому что он берет в расчет только прямые потери. A есть еще косвенные. Связанные с деятельностью внутренней разведки. Вернее, с ее бездействием. Чреватым заговорами и переворотами, религиозными, классовыми и межнациональными столкновениями, терактами и черт его знает какими еще несчастьями.
Которые можно предотвратить, если вовремя и жестко предупредить зачинщиков. И можно ликвидировать, ликвидировав зачинщиков. Что не может позволить себе милиция, ФСБ и прочие официальные госструктуры. Что может позволить себе стоящая над законом Контора.
Если она останется невидимкой.
А если нет...
Так стоит ли щадить одного, двух, трех... рискуя десятками тысяч?
Вряд ли!
Не стоит ни одного, ни двух... ни два десятка!
Во имя сохранения, может быть, последней боеспособной силовой структуры страны можно пожертвовать гораздо большим!
Глава 14
В последнюю перед собранием акционеров ночь директор крупнейшего в регионе химического комбината не спал. И прошлую ночь тоже не спал. И позапрошлую... Какой, к черту, сон, когда решается судьба завода. Его судьба!
Двадцать пять лет на одном месте! От мастера стройцеха до генерального. Шутка сказать!..
И вдруг...
Нет, так запросто его не взять! Коллектив за него. Потому что он за коллектив. Все эти двадцать пять лет. Три садика построил, две базы... Больницу отгрохал, куда там столице...
И за Москву можно быть спокойным. Там в министерстве Мишка первым замом. Еще с тех пор. Кому надо шепнет. Кому надо сунет. Не позволит сожрать.
Двадцать пять лет на одном месте! От мастера стройцеха до генерального. Шутка сказать!..
И вдруг...
Нет, так запросто его не взять! Коллектив за него. Потому что он за коллектив. Все эти двадцать пять лет. Три садика построил, две базы... Больницу отгрохал, куда там столице...
И за Москву можно быть спокойным. Там в министерстве Мишка первым замом. Еще с тех пор. Кому надо шепнет. Кому надо сунет. Не позволит сожрать.