– Черт бы вас побрал, адвокат! – прошипела судья Паркер.
   Глаза ее стали по цвету похожими на сигаретный пепел. Она поправила на себе мантию и снова забарабанила пальцами по судейскому календарю. Уоррен посмотрел на стенные часы, висевшие над скамьей. Они показывали без девяти минут три. Уверенными неслышными рывками секундная стрелка прокладывала свой путь по циферблату. Прошла минута.
   Судья Паркер сказала:
   – Ищите вашего свидетеля. Закон требует, чтобы вы приложили при этом должные усилия. Если вам до окончания другого вашего процесса не удастся разыскать этого человека, все останется, как есть. Мы завершим работу. Тем же составом.
   – Благодарю вас, ваша честь, – искренне сказал Уоррен.
* * *
   Когда в четверть четвертого Уоррен вышел из зала суда, Джонни Фей поджидала его в коридоре у фонтанчика с водой. Уоррену показалось, что она выглядела уставшей. Губная помада на ее губах была свежей, а вот косметика кое-где поблекла. Широкополая белая шляпа на голове Джонни Фей сидела косо.
   Уоррен спросил:
   – Вы там присутствовали?
   – Я все слышала. Вы здорово себя вели с той индийской леди. И вы человек смелый – я также слышала и то, как вы разнесли судью. Похоже, я выбрала себе подходящего адвоката.
   – Спасибо, – холодно сказал Уоррен.
   – Не могли бы мы пойти выпить по чашечке кофе и поговорить?
   – Не теперь. У меня много работы.
   – Когда же мы поговорим о моем деле, адвокат?
   – В понедельник, в восемь часов утра в суде Бингема. Мы будем выбирать присяжных, и нам понадобится ваша помощь.
   – Вы прямо сейчас отправляетесь ловить того парня, который, как утверждает эта миссис Махатма Ганди, был на автостоянке?
   – Да.
   – Ну, желаю удачи, – сказала Джонни Фей. – Ах да, кстати, – спросила она невинно, – как мне лучше одеться в понедельник на суд?
   Уоррен смерил ее взглядом. Если она придет в том же, в чем одета теперь, любой суд присудит ей шестьдесят лет без права на досрочное освобождение.
   – Оденьтесь так, как вы оделись бы в церковь, – сказал он.
* * *
   В тот вечер, натянув джинсы и налив себе выпить, Уоррен увидел в зеркале ванной образец адвоката, занятого на процессе, – человека с воспаленными глазами и затуманенным взором. Мне нужен таймаут, решил он, небольшая инъекция хорошей энергии, прежде чем я отправлюсь рыскать по всему городу в поисках человека, которого здесь может и не быть.
   Оставалось целых пять дней до начала работы по выбору присяжных. Уоррен набрал телефонный номер Мари Хан. Через десять минут вместе с Уби, свернувшейся клубком на заднем сиденье и зажавшей в зубах теннисный мяч, он уже ехал к кооперативному дому Мари на Ривер-Оукс. По пути Уоррен остановился у магазина, чтобы купить бутылку хорошего вина.
   Мари готовила ласагну. Она была в старых джинсах и голубой хлопчатой ковбойке, под которой не было ничего, кроме тела. Когда она встала из-за кухонного стола и нагнулась, возясь с духовкой, Уоррен неожиданно обнаружил, что, словно юноша, пристально смотрит на полушария ее ягодиц, обтянутые потертой джинсовой тканью. Там или по крайней мере по соседству, подумал он, находятся разом и нирвана и Лета. Может ли жизнь быть так проста?
   – Ну, какие у тебя успехи сегодня? – спросила Мари, пока они ужинали.
   – Все отлично.
   Уоррен дал ей краткую сводку.
   – Значит, теперь тебе необходимо разыскать этого парня.
   Он помедлил, прожевывая ласагну:
   – Но не сегодня вечером.
   – У тебя есть план?
   Уоррен знал, что Мари обожала всякие планы.
   – Один-то из них я обязательно осуществлю, – пообещал он.
   – Тебе нужна помощь? Опять подручный-водитель?
   – Последний раз, когда ты была моим водителем, все вышло не особенно хорошо. В следующий раз меня, должно быть, вовсе убьют.
   – Ну, теперь мы уже опытные. Мы учимся на ошибках. Вот в этом-то все и дело, не правда ли? Ренди уехал – и эта неделя будет ужасно тоскливой для меня.
   – Позволь мне об этом позаботиться. А как прошел твой день? – спросил он.
   Она в подробностях пересказала ему свой день: Уоррен никогда и не думал, что секретари суда обращают на все это такое внимание.
   – Никогда нельзя предсказать, как поступит суд, – сегодня, например, парень с девчонкой получили десять лет условно за семьдесят фунтов марихуаны. Это просто сразило меня. Конечно, они выдержат полгода, а потом все равно отсидят свой срок. Они удерут в Огайо, откуда оба родом, затем их схватят где-нибудь на углу улицы, когда они будут прикуривать свой очередной “косячок”, – и компьютер отправит их обратно в Техас. Я сроду ничего не зарабатываю на этих делах с условным освобождением – никто не просит стенограммы. Я сказала Бингему, что мечтаю о случае с раскрытием кокаиновой мафии или о сексуальном нападении.
   – И я держу пари, что он велел тебе занести это в протокол.
   Она одобрительно улыбнулась.
   – Он очень милый. Я буду по нему скучать.
   Уоррен взглянул на часы. Было уже около десяти.
   – Давай уберем еду в холодильник и пойдем спать.
   – Я думала, ты никогда об этом не попросишь, – сказала Мари. – Бог с ней, с этой едой!
   В постели она была потрясающим животным. Когда Уоррен снова взглянул на часы, была полночь.
   – Ну уж нет, неуч, приносящий несчастья! – сказала Мари, сидя на Уоррене верхом и глядя на него сверху.
   – Отстань от меня, Хан! Мне необходимо немного выспаться.
   – Ты получишь то, в чем нуждаешься, Блакборн.
   Улыбнувшись, она скатилась с Уоррена и выключила лампу. В наступившей темноте Мари лежала, прижавшись к его плечу кудрявой каштановой головой, и Уоррен провел вдоль ее длинной неповторимой шеи своим невидимым теперь пальцем. Он почувствовал, как где-то рядом с его животом бьется сердце Мари. Уоррен был совершенно вымотан, но он знал, что будет спать так, как спал только мальчишкой, до того, как навсегда обручился с законом. А ведь я мог бы привыкнуть к этому, подумал он, прежде чем его глаза закрылись.

19

   В понедельник 24 июля, через пять дней после того, как судья Паркер дала разрешение на отсрочку слушания по делу “Куинтана”, двое адвокатов, защищавших Джонни Фей Баудро, встретились за завтраком в офисе Рика Левина в здании “Олд-Коттон-Эксчендч-билдинг” на Трэвис-стрит. Они пили черный кофе и ели датский чернослив. Часом позже под синевато-серыми тенями дубов они прошли мимо Старой торговой площади и здания Гражданского суда. Уголовный суд находился всего лишь на несколько кварталов дальше.
   Уоррен тащился позади приятеля.
   – Теперь, когда я вижу тебя при дневном свете, – сказал Рик оборачиваясь, – я обязан сказать тебе, что ты выглядишь, как одна из моих кляч, когда они пришли последними в заезде на шесть фарлонгов. Знаешь ли ты, что лошадям требуется четыре дня на восстановление сил после скачек? Дело не в ногах, у них выматываются сердца. Я думал, что у тебя было несколько выходных дней. Какого черта ты делал?
   Он разыскивал человека, которого нигде не было.
   В течение пяти дней и ночей – с Мари и без нее – Уоррен рыскал по центральным улицам и окрестностям Хьюстона, беседуя с каждым бродягой или бездомным, которые ему встречались. В тот день в суде Шива Сингх снабдила его чуть более подробным описанием. Белый мужчина среднего роста и обычного сложения, бедно одетый, неряшливо выглядевший, скорее, с темной или загорелой кожей, чем с бледной, – вот и все, чем располагал Уоррен, плюс к тому возможность, допустимая благодаря любезно предоставленной Мей Си Трунг информации, что этот мужчина может быть одет в серый костюм или зеленый хлопчатобумажный свитер. Вдова просмотрела одежду своего покойного супруга и подтвердила воспоминания Шивы Сингх: именно эти вещи, похоже, и отсутствовали. Все рубашки Дан Хо Трунга, отданные в стирку, были из оксфордской ткани, белые и на пуговицах. Других он не покупал.
   Уоррен объездил все миссии и бесплатные кухни, все парки, дешевые бары на Монтроз и Хайт, ночлежные дома, посетил автобусную станцию “Грейхаунд” и станцию “Эмтрэк”, в которых на деревянных лавочках спали отверженные мужчины и женщины. Он проезжал вдоль торгового центра на Уэслайн-террас по три раза на дню. Проверял городские больницы и тюрьму. Все безуспешно.
   Больше он не мог сделать ничего – разве что начать все сначала.
   – Хорошо, – сказал Рик, – я понял. А теперь, если тебя это не очень затруднит, постарайся сосредоточиться на нашей встревожившейся клиентке.
   – А почему она встревожилась? Мы натаскивали ее, покуда ей не стало дурно от этого. У нас будет великое дело.
   – Потому что ты пренебрегаешь ею. Она вызывала меня в пятницу для беседы. Она, должно быть, действительно в отчаянии. Я сказал, что ты думаешь о ней день и ночь.
   – Я так и делаю, – ответил Уоррен.
* * *
   В роскошном, обшитом деревянными панелями зале судьи Бингема первый ряд зрительских мест предназначался для прессы и стоял отдельно. Перед залом в переполненном коридоре поверх телекамер ярко сияли галогенные лампы. Джонни Фей Баудро, экипированная в серый чесучевый костюм, купленный ею в день убийства Дан Хо Трунга, занимала скромную позицию в середине и немного позади своих адвокатов.
   – Мы с мистером Левиным ожидаем короткого процесса и вердикта о невиновности нашей подзащитной в убийстве доктора Отта, – заявил Уоррен в микрофоны.
   – Будет ли миз Баудро давать свидетельские показания в свою защиту?
   – Когда придет время, мы с мистером Левиным посовещаемся с нашей клиенткой и примем соответствующее решение. А теперь будьте добры извинить нас…
   Репортеры повернулись к Бобу Альтшулеру, одетому в безукоризненный черный двубортный костюм, скрывавший его раздавшуюся талию. Имея намерение принять участие в политической кампании за место судьи, Альтшулер всегда был только рад поговорить с репортерами.
   – Я не столько представляю штат, сколько самих жертв и их горюющие семьи. Это концепция, о которой мы постепенно начали забывать в наши дни. Что касается теперешнего конкретного случая…
   По пути в зал суда Джонни Фей потянула Уоррена за рукав.
   – Знаете, вы могли бы сделать это и с большим энтузиазмом. Например, сказать, что убеждены в моей невиновности.
   – Мы надеемся, что это скажет суд, – ответил Уоррен.
   – Ну, так буду я давать показания или нет?
   – Если это окажется необходимым.
   – Тогда зачем вы заставляли меня просиживать зад и учили, что говорить, когда я окажусь там?
   – Подождите.
   Уоррен остановился, глядя на нее, и произнес так, чтобы Рик тоже мог слышать его слова:
   – Я никогда не учил вас, что говорить, я лишь объяснял, как это нужно делать. Я советовал, если вам придется давать показания, говорить правду. Запомните это.
   Voir dire началось. Дело не квалифицировалось как предумышленное убийство: будущие члены суда могли избираться и гуртом – из списка в 60 человек.
   Джонни Фей помогала команде адвокатов делать их выбор.
   – Мне не нравится та женщина в зеленовато-желтом, которая медсестра. Она смотрела на меня как-то нехорошо. – Или: – Этот мужчина в черной спортивной куртке – он симпатичный. Могу сказать с уверенностью. Возьмите его.
   Рик в каждом случае спорил с ней. Медсестра была разведенной, и медсестры часто имеют дело с побитыми женщинами; она будет прекрасным присяжным, поддерживающим сторону защиты; мужчина же в куртке лютеранин, а они верят в “око за око…”. Уоррен возразил:
   – Пусть будет, как хочет она. У нее развит инстинкт.
   В помощь себе к этому процессу Боб Альтшулер подобрал двух молодых помощников прокурора – мужчину и женщину, которых готовил для других судов. Оба имели короткие стрижки, носили очки и никогда не улыбались никому, кроме друг друга.
   – Они выглядят злыми, – прошептала Джонни Фей.
   – Они на самом деле злые, – сказал Рик. – Это непременное условие их работы.
   Запись судебной процедуры вела Мари Хан. Всякий раз, встречаясь глазами с Уорреном, она благопристойно улыбалась.
   Присяжные были набраны к двум часам следующего дня, после чего судья Бингем пригласил старших адвокатов к своему столу. На одной из полок, находившейся как раз под рукой у судьи, Уоррен мельком заметил несколько стоп различных судебных документов, книгу о том, как расширить свой словарный запас, экземпляр “Современного английского языка” Фаулера и тоненькую брошюрку по выращиванию и уходу за циниями.
   – Если хотите, – сказал судья, – мы можем начать прямо сейчас. Прослушаем вступительные заявления сторон. Или сделаем это завтра утром. Вам решать, джентльмены.
   Альтшулер пожал плечами:
   – Обвинение готово к процессу.
   – Защита тоже готова, – заявил Уоррен.
* * *
   В тот же вечер они с Мари на ее автомобиле ездили в Транквилити-парк. Там небольшим лагерем проживали бездомные: они спали под магнолиями или готовили свой ужин. Некоторые из этих людей были истощенными, некоторые казались довольно сытыми. Большинство носили бороды и походили на немытых дровосеков. Кое-где под деревьями кучками стояли продовольственные тележки, используемые в супермаркетах.
   Ни на ком здесь не оказалось одежды Дан Хо Трунга. Уоррен побеседовал с каждым: и опять никто из них не был на Уэслайн-террас в конце мая, то есть в тот день, когда на автостоянке прогремел выстрел, – во всяком случае ни один в этом не признался. Когда эти люди отвечали, Уоррен внимательно смотрел им в глаза, держа при этом двумя пальцами сложенную десятидолларовую бумажку.
   – Давай попробуем съездить в Германн-парк, – предложил Уоррен.
   Уже в машине Мари сказала:
   – Ты произнес сегодня отличную вступительную речь. Короткую и убедительную.
   – Неужели? Но ведь я всего лишь изложил факты и сообщил, что, собственно, мы собираемся доказывать.
   – Вступительная речь и должна быть такой. Боба, как всегда, занесло, и он едва не усыпил присяжных. Его речь больше была похожа на заключительное слово обвинения.
   – Боб Альтшулер – это ответ округа Харрис на нейтронную бомбу. Все здания останутся стоять на месте, а все люди будут до смерти замучены его комментариями.
   – Почему же ты не возражал?
   – Наше дело будет говорить само за себя.
   Уоррен сделал небольшую паузу.
   – И все это, – добавил он, – постоянно напоминает мне об одном: что же случилось когда-то между тобой и Бобом?
   – Мне бы не хотелось рассказывать об этом тебе.
   – Тогда не нужно.
   – Нет, я все же расскажу.
   Боба Альтшулера назначили главным обвинителем в суд Дуайта Бингема три года назад, когда сыну Мари было пять лет. Отцом Ренди являлся детектив из Далласа, приезжавший сюда снимать показания в связи с каким-то делом.
   – Я несколько раз переспала с ним – сказала Мари, – а проснулась беременной. Я просто места себе не находила от злости. Мне не хотелось, чтобы этот парень стал моим мужем, – он был сексуален, физически крепок, привлекателен на вид, но и только. И все же я решила завести ребенка. Мне тогда исполнился тридцать один год, и возраст для этого был подходящий. В девятнадцать лет я перенесла ужасный аборт. Короче, у меня появился Ренди. Никаких сожалений. Я люблю этого ребенка.
   Любовный роман с Бобом Альтшулером был делом увлекательным, потому что опасным: Боб являл собой крупную фигуру в 342-м суде, к тому же был женат. Мари полюбила Боба за его ум, а он любил в ней ее тело.
   Уоррен отлично понимал все это.
   – Дело в том, что он хотел бросить свою жену и детей, чтобы жениться на мне. У него трое дочерей-подростков, очень трудных юных леди. Их дом походит на ад – вечные истерики, рок-н-ролл и запертые ванные комнаты. К тому же, жена Боба то и дело лежит в больнице. Я соблазнилась, потому что Боб с ума по мне сходил и по-настоящему любил Ренди. Я постоянно твердила ему, что Ренди тоже когда-то станет подростком, но Боб отвечал, что мальчики – это совсем другое дело. Как бы то ни было, в конечном итоге я на это не пошла. Любовный роман – это одно, и я, в сущности, не любила Боба, а наш брак означал, что рухнет другая семья. Я верю в такие вещи. Он перенес это довольно тяжело.
   – Это видно.
   – Да, я тоже так думаю. Он мне по-прежнему нравился. Боб превосходный юрист, с ним не так-то легко справиться на процессе. Ну, а теперь ты расскажи мне, что произошло у вас с женой.
   Уоррен, как мог, пересказал ей свою историю. Мари заявила:
   – Я не понимаю этого. Она, должно быть, сумасшедшая. Ты же отличный мужик.
   – Спасибо. Честно говоря, я и сам по большей части этого не понимаю. Но, может быть, я не всегда был такой отличный.
   – Да, всякое случается.
   Но в этом ли было дело? – думал Уоррен. Последние дни Чарм лишь изредка занимала его мысли. Нельзя сказать, что он уже пережил ее уход, однако рана постепенно начала зарубцовываться. Безусловно, дружба с Мари помогла этому. После того вечера, когда она готовила ласагну, Уоррен почти каждую ночь проводил в ее доме. Вместе они разыскивали человека, которого нигде почему-то не было. Когда это занятие утомляло или обескураживало их, Уоррен разворачивался на 180 градусов и они ехали спать. Однажды они даже ходили в кино, где купили “попкорн” и держали друг друга за руки. Руки Мари были изящны и удивительно прохладны. Словом, всякое случается. Простое стечение обстоятельств. Мари казалась ему простой женщиной, вовсе не необычной, какою виделась Чарм. Но, может быть, с экстраординарными людьми труднее ладить и тем более жить. Слишком много драм и треволнений в сочетании с их сознательной стимуляцией. В себе самом Уоррен тоже не находил ничего необычного: он был простым трудягой-адвокатом. Однажды он обзавелся бы детьми, новыми стенами, на которых развесил бы свои фотографии, новой газонокосилкой. Возможно, ему и нужна была ординарная женщина, которая любила бы его и которую он без всяких эмоциональных закидонов любил бы сам. Ему хотелось гармонии и простоты. Что касается драм, тревог и самобичеваний, то он с лихвой получал их в своем суде. Может быть, простота и была ответом на его вопрос.
   Уоррен поставил машину на стоянку около конюшен в Германн-парке, там, где он когда-то нашел и потерял Педро. Вечер был теплым, хотя и не настолько, чтобы выступил пот. Сквозь листву деревьев проглядывали мерцающие огни города, и Уоррену удалось разглядеть даже высотный дом, в котором жила Джонни Фей, – светящиеся и расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга окна делали его похожим на приборную панель реактивного самолета.
   – Ты кого-нибудь видишь? – спросила Мари.
   – Пока нет, но давай немножко порыщем в темноте.
   – Насчет твоего “порыщем”. Скажи, ты когда-нибудь занимался любовью ночью, на траве под деревом?
   – Ты это серьезно?
   – Это такое дело, о котором я никогда не шучу. Или, по крайней мере, очень редко.
   – А тебе случалось?
   – Нет, но мне всегда хотелось попробовать. У меня в багажнике есть пляжное одеяло.
   – Ты не возражаешь, если мы сначала все же поищем того человека? Чтобы я уже ни о чем другом потом не стал думать.
   Мари вздохнула:
   – О'кей!
   Сарайчик за конюшнями оказался пуст, но Уоррен, благодаря карманному фонарику, заметил несколько пустых бутылок из-под пива и узелок со скомканным грязным бельем. Дверь в конюшню была закрыта. Уоррен расслышал, как за нею шуршат соломой копыта лошадей. Следуя за лучом фонарика, он прошел по пружинящей под ногами темной траве к площадке для выездки животных.
   Мари схватила его за руку.
   – Там кто-то есть. Похоже, какие-то двое парней.
   Уоррен водил фонарем до тех пор, пока яркий луч не выхватил из темноты фигуры двух мужчин, которые отдыхали, прислонившись к ограде, окружавшей площадку. Мужчины курили и о чем-то тихо беседовали. Курят марихуану, догадался Уоррен по чмокающим звукам. Когда они с Мари подобрались поближе, крохотный красный огонек исчез за спиной одного из сидевших.
   Голос спросил:
   – Que paso?[34]
   Уоррен направил свет фонаря в лицо одного из курильщиков.
   Мексиканец. То же самое можно было сказать и о другом.
   – Педро?
   – Quien es?[35]
   – Я адвокат! Тот самый адвокат, от которого ты сбежал, негодяй! Я защитник Гектора. Я еще дал тебе сорок баксов, помнишь?
   – Ах, да!
   Педро повернулся к своему компаньону:
   – Es el pinche adogado de Hector. Me queria ir al juez para ayudarle, recuerdes?[36] Чертов адвокат, который хотел, чтобы я пошел в суд и помог Гектору.
   – Это твой друг Армандо? – спросил Уоррен, стараясь теперь быть чуть дружелюбней.
   – Это Армандо. Он не говорит по-английски.
   – Так что же с тобой случилось, Педро? Я приезжал, хотел тебя найти, но вы оба куда-то пропали.
   – Я потерял работу, парень. Пришлось уйти. В миссии все-таки кормят. Но мне не понравилось в миссии. Я вернулся.
   – Давайте уйдем отсюда, – сказал Уоррен. – Я куплю вам пива.
   Уоррен отвез их в ближайший бар и купил кувшин разливного “Мичелоб”.
   – Слушай меня, Педро, и ты тоже, Армандо. Вы нужны мне, ребята. И еще важнее то, что вы нужны Гектору. Суд над ним еще идет. На следующей неделе я должен представить своих свидетелей. Наступает моя очередь, понимаете? У меня есть шанс спасти жизнь вашего друга. Мне нужно, чтобы вы пришли туда и поклялись, что у Гектора не было пистолета. Сделаете вы это? И не дурачьте меня. Скажите да или нет.
   Мексиканцы продолжали невозмутимо разглядывать грудь Мари, которая сидела и пила пиво, положив одну руку на плечо Уоррена. В баре было прохладно, и соски Мари выпирали из-под ее тонкой белой блузки.
   – У нас будут неприятности, – наконец выговорил Педро.
   – Неприятности, – сказал Уоррен, – у вас будут в том случае, если вы не перестанете пялить глаза на титьки моей подруги.
   Они сразу же прекратили. Уоррен обдумал слова Педро.
   – Ты имеешь в виду неприятности из-за того, что у вас нет документов?
   – Вот именно.
   – Я уже говорил тебе раньше, что вас об этом не спросят. Я сумею вас защитить. Вы поклянетесь, что у Гектора не было пистолета, и затем можете идти.
   Некоторое время оба мужчины быстро бормотали по-испански, очевидно, споря. Уоррен с нетерпением ждал.
   – О'кей, – сказал Педро. Потом кивнул в сторону Армандо. – Но мой друг не так хорошо говорит по-английски, как я.
   – Если он будет давать свидетельские показания, суд обеспечит переводчика. Где вы, ребята, сейчас ночуете?
   Педро пожал плечами:
   – Да где придется.
   – Если вы знаете какую-то недорогую гостиницу, то я помещу вас на неделю туда. Или подождите, кажется, у меня есть идея получше. Вы можете пока пожить у меня. Отличный номер-апартаменты. Еда, пиво – все это за мой счет. Сколько влезет. Все, что придется делать вам, – это присмотреть за моей собакой.
   Снова они на целую минуту заговорили. Педро повернулся к Уоррену:
   – А у вас есть телевизор?
   – И еще кабельное телевидение. Фильмы день и ночь. Два испаноязычных канала.
   – А видеомагнитофон?
   – И это тоже. Вы сможете взять напрокат “Да здравствует Запата!” – видеосалон внизу, в том же здании, выдает любые фильмы. Все, что вам понравится. Я плачу.
   – И нас не арестуют? Не вышибут оттуда?
   – Я даю вам слово. Mi palabra de honor.[37]
   Армандо снова заговорил. Педро сказал:
   – Он спрашивает, не кусается ли ваша собака.
   – Только если я попрошу ее об этом.
* * *
   В своем номере в “Рейвендейле” Уоррен сказал:
   – Только не звоните по телефону в Мексику. Это мне не по карману.
   Он рассчитывал на то, что они в любом случае позвонят, но после такого предупреждения больше десяти минут говорить не станут. И к тому же им наверняка доставит удовольствие сделать что-нибудь такое, чего им не предлагали.
   – Вы хорошо отнеслись к нам, – сказал Педро, – мы теперь не будем хитрить с вами.
   Голос его прозвучал так искренне, что Уоррен передумал.
   – Если вы будете звонить только один раз в день, то это я выдержу.
   – Там, откуда мы приехали, нет телефонов, – объяснил Педро.
   Мари оторвалась от своих ногтей:
   – Почему ты не спросишь у них, не встречали ли они того парня, которого ты разыскиваешь?
   Уоррен описал им внешность того мужчины.
   – Многие парни так выглядят, – сказал Педро. Уоррен дал им описание одежды, взятой из химчистки.
   Педро обернулся к Армандо и что-то проговорил ему на своем музыкальном испанском. Армандо ответил. Педро сказал:
   – Мы знаем его. Мы его видели в миссии. Зеленый свитер, серый костюм. Точно. Он страшный пьяница. Его зовут Джим… какой-то. Все начинают смеяться, когда он говорит свое полное имя, но я не понял почему. Несколько дней назад он напился, и кто-то стащил всю его новую одежду.
   – Когда вы в последний раз видели этого Джима? – взволнованно спросил Уоррен, наклонившись к мексиканцам через весь обеденный стол. – Он и сейчас там? Он в миссии?
   – Нет, он приходит и уходит. Поспит там одну ночь, а потом надолго исчезает. Потом опять возвращается. Потом опять уходит. Он ночует по всему городу. Я его видел два вечера назад.
   – Но ты знаком с ним? Ты можешь его узнать?
   Педро кивнул.
   – Слушайте, – сказал Уоррен, – у меня для вас есть работа, парни. Я целыми днями в суде, на другом процессе, по другому делу. Я заплачу вам, если вы отыщете мне этого Джима. Вы находите его и приводите ко мне – или вы его хватаете, звоните мне, а я за ним приезжаю.