Но, видать, не один он такой умный. Мастеров из высших этажей
власти не переплюнешь.
При милиции он организовал вытрезвитель с ограниченной
ответственностью и искал туда клиентов. Иногда даже подпаивал
для организации потока. Посматривал квартиры, которые
отказались от охраны милицией. Можно по трубочке бензина в нее
налить. Напряжение подать 380 вольт. Стекла по возможности
разбить. Да, мало ли что?
В свободное время вывешивал за машинами на столбе знак
"Въезд запрещен" и требовал откупного. Чем сейчас и занимался.
Он ничего не боялся. За ним была милиция.
Когда Сковородников ушел, кандидат наук поинтересовался.
- Если Россия обабилась, то почему в ней замерла,
оцепенела производственная жизнь? А не развернулась, как
предполагалось?
- Потому что простодушие и честь стали глупостью, деньги,
которые - кровь промышленности, средство взаимоотношений, -
товаром, присвоенным банками, теперь съедающими через дикие
проценты не только всю прибавочную стоимость, но и обгрызающими
основные фонды. Курс рубля отражает еще живую часть организма.
А вернее - скорость умирания. Потому что, если деньги не
развивают промышленность, они гниют. Чтобы одеяло денег плелось
из труда, его надо осторожно растягивать, а не вырывать из
чужих рук себе в карман или в горло. Чрезвычайная,
бессмысленная жадность! Разве ж это не бабское отношение к себе
и другим? В аду рая нет.
Маша широкими и грустными глазами посмотрела на позабытого
ученого.
- Где Вы ночуете, Животовский?
- У друга в гостинице.
- У меня на чердаке, - уточнил я, - в моей квартире он
жить не согласился.
- Каждый должен нести свой крест, - покорно ответил тот.
- На что Вы пьете? Едите, наконец?
- Ни на что, - ответила Ольга Ивановна, - в палатке даю.
Ученый вдруг заорал и побежал куда-то, скрываясь среди
деревьев.
- В туалет, должно быть, захотел, - предположила дама.
А девочка отрицательно покачала головой.
Тогда я спросил у все знающей Ольги Ивановны:
- Вот скажите, Ольга Ивановна, если, по-вашему, - женское
влияние управляет всей жизнью на земле - "шерше ля фам" -
говорят французы, то почему это миновало страны, группы с
религиозным фанатизмом? У которых, действительно, нелады с
цивилизацией? Почему у нас женщину умаляют о любви, а там
мужчины позволяют себя любить?
- Это чтобы, когда наши мужички совсем обабятся в своих
деньгах и барахле, было б где найти источник действительно
мужского качества. Способного вывести нас оттуда, куда наша
бабская блажь заведет. И выбросить ее вместе с экономикой к
чертовой матери. Способного явить существо по-настоящему
мужского, а не бабского свойства, а значит, шагнуть выше войн к
абсолютным ценностям мира.
Деньги зарабатывать стыдно. Недостойно настоящего мужика.
Как стыдно большому переростку тянуться к мамкиной сиське,
отталкивая слабеньких братьев.
- А если и их наши бабы сломают?
- Похоже все идет к какому-то отвратительному финалу. Одно
я знаю точно - отсталых народов нет. Дикарь может отличаться от
европейца, как жень-шень от морковки. Сумма достижений
цивилизации и плодов внутренней духовной жизни у всех народов
одна. Только они перераспределяются куда-то не туда.
Я взглянул в ее лицо.
- Что такое Философский Камень?
Она внимательно посмотрела на меня, задумалась, и сказала:
- Хороший вопрос. Прежде алхимики так называли средство,
которое могло бы любое дерьмо переделать в золото. Астрологи
верили, что в нем запрятана тайна жизни. Мироздания. А может
быть и бессмертия. И как будто он все лечит. С чего это ты
спросил?
- Я думаю, что у меня он есть, - и вытащил из кармана свое
приобретение. Женщины посмотрели на него с интересом.
- Это хризолит? - предположила Маша.
- А кажется, что черный гранат. - высказалась Ольга
Ивановна.
Они увидели свое, понял я. И ответил:
- Просто он с гипнозом.
Спрятал обратно и ушел к подкатившему мусоровозу.
Сегодня у работников нашего РЭУ выходной. Месяца три назад
контора получила долгожданные деньги на капитальный ремонт
ветхих домов. Тут как Дед Мороз прибыл среди лета с мешком
подарков. Холодильники, ковры, современная сантехника для
хорошего дома, ну, не все ж мимо носа! В общем, остатки отдали
на пропой.
- Эй, дворник! - кричит, пробегая, Гавриловна, наша
начальница, - Дуй срочно в вышестоящую организацию, меня туда
вызывают, а послать некого.
Иду в Дирекцию. Внутри, как на затонувшем "Титанике". Все
дорого, прикручено и люди с лицами вальяжной обреченности.
Сунул физиономию в кабинет. Тут же, увидев чужого:
- Выйдите вон без записи!
Но потом поймали и сказали так:
- Что пьете - хорошо, а вот, что без нас - плохо. Кто вам
денег дал? А кто больше не даст?
Директор сунул какие-то документы. Выправить лицензию в
"Горлицензии" на производство работ в дурдомах. Договор
заключим с ближайшим. Тихо говорю:
- А наш участок чем хуже?
- У дураков деньги возьмем, у себя истратим, - так же
тихо, - на то дураки и есть!
- Но надо ж будет что-то делать!
- Иди отсюда!
Прихожу к Гавриловне, рассказываю. Она достает связку
денег, заворачивает в газетку, чтоб непонятно было, но не
совсем, и отправляет в "Горлицензию".
Я этого парня заприметил на входе в метро. Печать какой-то
отрешенности. Как будто он находится не в нашем мире. Чудной
парень. Я показываю поддельный проездной и прохожу. А он
показал протянутые руки. "Ты псих?" - спрашивают. "Это руки
моих отцов и дедов, что строили метро" говорит. "Оно мое по
праву наследства". Позвали милицию. Ему заломили эти самые руки
и поволокли в свой мордобойник. "Блаженный какой-то" - смеялись
и ругали его свидетели события. "Давить таких надо!" "Вот ты,
старая, едва концы стягиваешь, - говорю бранящейся бабке,- а
вот нефть, газ и прочее, что раньше общими были и тебя кормили,
ведь отняли, украли попросту говоря. Что ж ты не возмущаешься
этим?" "А потому, - отвечает, - что, кто сумел украсть, тот и
молодец."
В вагон метро заходит мордоворот в форме, похожей на СС
прошлой войны, и голосом, не допускающим возражений, громко на
одной ноте, объявляет:
- Приготовьте проездные документы! Ваш билет! - к мужичку.
Тот засуетился, зашарился по карманам. Наконец,
обрадованный, протянул пенсионное удостоверение.
- Ваш? - к следующему.
- Я, знаете ли, прошел по жетону.
- Где квитанция об уплате за проезд?
- Какая? Откуда?
- Вы, что? Читать не умеете? Билет сохранять до конца
сеанса! На покупку и услугу требуйте чек или квитанцию! Короче!
Или штраф на месте в пятикратном размере или пройдемте со мной!
Многие проникают через колодцы! Будем проверять.
Мордоворот и визави встретились взглядом и последний
сдался. Далее все пошло, как по маслу. Оплатившие штраф готовы
были сожрать упирающихся. Не имевшие квитанций ругали новые
порядки, отсчитывали названную сумму. И просили квитанции об
уплате.
- Скажите, если спросят, что прошли контроль Вола. Это наш
код.
- А как расшифровать? - пристал любопытный.
- Военной лаборатории.
- А форма такая откуда?
- От Кристиана Диора, болван.
В лицензионной конторе толпа бестолковых просителей.
Местный наткнулся на одного из них.
- Вы к кому? - строго.
- Я, видите ли, лицензию...
- А я не спрашиваю зачем, а к кому! Не знаете? Надо знать!
И в какое время. Когда узнаете, тогда и приходите! Всем
очистить помещение! - потребовал он.
Я подхожу к нему и говорю тихо и со значением:
- С пакетом про дурдом.
Он понял все мгновенно. Открывает свою дверь и меня -
вовнутрь. И дверь на замок.
- Где пакет?
Показываю. Нормально.
- Есть справка, что прошли специальные медицинские курсы
на санитаров? Нет? А допуск к вредным условиям? Нет? А разряды?
А аттестованное оборудование? А что у вас есть?
Показываю на пакет.
- Приходите завтра. Принесете столько же.
Уходя, я остановился в дверях и сказал.
- Знаете, а я Вам завидую.
Тот вскинул брови вопросом.
- Мне бы такую уверенность в собственной необходимости.
- Главное, чтоб быть полезным людям. - И он помог мне
выйти.
- Потренируйся, - говорит Гавриловна, - у специалистов. И
привела к неопохмеленным сантехникам.
- Вот что, - смотрят на меня, - ты за президента или хрен
знает за кого? За "Спартак" или наоборот?
- Меня к дурдому.
- Тогда беги к палатке. Там спросишь - зачем.
Палатка называлась "Эврика".
Опохмелились, велели тащить за ними банку с керосином.
В подвале дома, в котором требовалось провести капитальный
ремонт труб, специалисты соединили к ним принесенную банку,
всыпали еще какой-то химии и стали промывать насосом систему.
- А теперь, - говорят, - бегай по дому и нюхай, где
пахнет.
Сам дьявол не поймет, чем только в том доме не воняло.
Было признано, что все прошло нормально. Поймали какую-то
общественницу и она подписалась, что у нее к нам никаких
претензий нет.
"Героический век!" - почему-то подумалось мне тогда.
Того Блаженного из метро я увидел избитого и выброшенного
из милиции, сидящего на корточках у ее стены. Я подошел к нему
и сел рядом. Закурил и неспешно завел разговор.
- Я знаю тебя. Ты Блаженный.
Тот посиневшим глазом смотрел на землю и, видимо,
соглашаясь, молча кивнул.
- Ты, парень, - продолжал я, - видать, не можешь жить без
неприятностей. Впрочем, оно понятно. Каждый имеет право на
собственное несчастье. И потому ищет его повсюду. Тебе
обязательно надо быть здесь?
- Я не знаю, где мне надо быть. - ответил тихо.- А кто это
знает?
- А почему бы не пойти домой?
- Здесь мой дом.
- Милиция? Тюрьма - твой дом?
Он глазами пустыни посмотрел вокруг и вздохнул:
- Мой дом повсюду, где я есть. А я всегда в тюрьме. Я даже
ношу ее с собой, она во мне, и не могу вырваться из своей тупой
ограниченности! Мне к свету надо - в грязи сижу. Ноги, руки
перебираю, но вяжет она! Воплю о свете с мешком на голове. Душа
обгрызана, живот я ненавижу. А в окружении какой-то бред.
Милиция - нам зеркало. Она показывает нам нас же схематично.
- Бред не имеет отраженья!
- Наша болезнь демонстрирует самую себя нам же яснее всего
во всей кровавой ясности не в какой-нибудь печати, а именно - в
милиции. В органах воздействия на нас. Милиция - не
инопланетяне! Это - мы! Наши отцы, братья, маленькие мальчишки,
попки которых мы отмывали. И вот он бъет меня резиновой палкой,
мной же сделанной, с такой ненавистью, словно у него никогда не
было матери, не было брата, любимой, как будто его кто-то
вырастил в колбе! Или вытащил из ада. За просьбу мою прочесть
мне их же обвинение, которое я должен был принять. Безысходная
тупая злоба образовалась в моем доме.
Печать беспомощна в освещении природы человеческой
низости, породившей эту же самую печать. Что останется печати,
если вдруг порок исчезнет? Она и требуют от окружения
компенсации сволочизмом. Дай преступление любой ценой! Чтоб на
обличении заработать. И вал насилия идет. Никто не скажет, для
чего. В порядке видится покорность, с регламентом страха и
ненависти. "Человек рожден для счастья". Взять счастье и перья
ощипать, чтоб вглубь вглядеться! Что в нем? Был классик прав:
"Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!"
Я видел, что Блаженный распаляется. Его надо бы увести от
этого опасного места, где мы птенцами у пасти сидим.
И я вмешиваюсь в монолог.
- Люди, что обидели тебя, не виноваты в том, что они, не
понимая того, обречены быть жертвами происходящей революции
жлобов. Идем со мной. Движенье нам поможет.
Мы поднялись и я его повел к себе.
- Ты, Дворник, видно хочешь навести порядок в моем уме.
Спасибо, ненапрасный труд. В моем уме, действительно, порядка
мало. Откуда взяться порядку для него?
- От природы, например. Совершенная гармония есть в ней.
- Глупость, Дворник, то, что дуракам кажется умным. Раз у
гармонии больные дети, то не гармония она. Совершенство
единственно. Как истина. И потому не может плодиться, чтоб
далее поиски себя продолжить. Да кому известно, что есть
гармония и совершенство? Где Философский Камень смысла?
- Зачем он тебе?
- Чтоб остановить безумие, происходящее в моем доме.
- Блаженный, безумие поддерживает самое себя, найдя в себе
восторг. Оно будет биться за себя. Даже жизни положит, чтоб
только не кончаться. Как безумие наркотического дурмана.
Человечество в таком дурмане. И не захочет выйти из него.
Невероятное усилие нужно для его спасения. Посмотри: люди
воруют, хватают, тащат, а их бъют, уничтожают, отстреливают,
заклинают перестать, но они, как одержимые, не понимая даже -
зачем они это делают, все продолжают стаскивать добро к себе.
Ими движет рефлекс накопления, который сильнее жизни. Вот
родители посылают мальчиков своих убивать других мальчиков от
других родителей. Знаешь - почему? Потому что насилие, как
гнев, им доставляет наслажденье, как облегченье при туалете. И
они не могут противостоять помешательству своему. А мальчики с
той и другой стороны идут на заклание, как завороженные
счастьем свершения смерти. Их нельзя остановить! Если б они
имели внутренний запрет к убийствам, никакая б сила не смогла
бы затолкать в их руки оружие. Но смерть манит и без приказа.
Мальчишки мечтают об автоматах. Изготовители их еще не прокляты
людьми! Они в доблесть возведены! И уважения хотят! Политики и
офицеры лишь организуют эту похоть. А маниакальная страсть
власти? При полном отсутствии понимания ее порочности, как
средства углубления идеи насилия, несущей обманную цель. Тяга к
пороку, чтоб стать им. Как остановить жажду безумия? Чем?
Потрясением? Разумом? Нет ключей к человеческой сути.
- Есть, Дворник. В обнаженном сердце. Но оно должно гореть
огнем и заражать других.
Мы подошли к нашему дворовому клубу. Животовский смотрит
на небо, умиротворенно зажав стакан. На столе стоит бутылка
водки. Маша с Витей-Прыщем и студентом Альбертом обсуждают
способы войти в контакты с заграницей. Маша полагается на
удачный брак с принцем Брунея Джефри. Витя за прорыв всей
сопливой бандой на тибетской границе. А студент - подавшись в
шпионы. Все - равно - в какие. Или в "Гринпис без границ". Они
пришли к выводу, что будущее человечества за миром грез и
иллюзий. Начало тому положено книжками, кинопродукцией,
сектами, эротическими вакханалиями, хорошими шоу, кабаками, вот
сейчас - наркотиками, а там - виртуальными компьютерами с
одурманивающей музыкой. Зачем с этим бороться? Ведь счастье -
цель! Цель достигнута - умирай! Зачем его всю жизнь по крошкам
собирать? Все равно - умрем! Зачем жить сто лет до миллиона
болезней, когда за двадцать можно будет получить этого счастья
столько, сколько полагается на десять жизней? Счастье растить
своих детей? А им, этим детям, оно нужно? Чтоб их родили,
учили, воспитывали? Ученые не могут понять, почему молодые
по-варварски относится и к родителям, и ко всему окружению? Да
они не виноваты в том, что их родили в этом сумашедшем доме. И
вправе требовать компенсацию за это. А компенсации нет. Так
чего ж не мстить за свое рождение? Человечество должно быть
благодарным за открытие мира грез, иллюзий, счастья, куда
каждый желающий может уйти. Итак, масштабы проекта предполагали
перенимание передовых зарубежных технологий в этом направлении.
Но для этого требовалось вначале влиться в тамошную атмосферу.
- Птицы перелетные, - говорит Животовский, - а кому вы там
нужны со своим менталитетом?
Студент обиделся.
- На что Вы намекаете?
- Вы вроде медведя из леса, мечтающего переселиться в
цирк. Тесны вам будут нравственные нормы, да и загадите тот
цирк. Вы там никогда не будете в своей тарелке. И еще одно.
Если ваш мозг когда-нибудь освободится от страсти по скверне,
он опустошится вовсе. От чистоты бациллы гибнут. Ползучия
депрессия отравит вас.
- А Вы не заблуждаетесь по поводу стерильной чистоты там?
- это Витя. - Там нашего брата не меньше, чем тут.
- Да, в каждой стране свои бандиты. Но уровни разные. На
разных языках условностей ведутся диалоги между обществом и
бандами. Не забывайте положительную роль банд. Ведь их
формирует само общество. Банды высвечивают его пороки,
олицетворяя их собой. Они не страшны, находясь под контролем
общества. Страшны, когда выходят из-под контроля. Те бандиты -
аналитики несовершенства. Нет в них ничего такого, чтобы не
было бы запрятано в обществе. Да вот общество не делают верных
выводов. Отлавливают и прячут их, наивно полагая, что с пороком
покончено. Будто металл, очищенный от ржавчины, при тех же
условиях больше ржаветь не будет. Те бандиты - кристаллы того
общества. Чужеродным там не место. У нас же вся страна в
бандитских помыслах. Рай для них. И инкубатор. Полетели к
чертям собачьим законы экономики. Законы банд оказались
сильнее. Не удивительно, что другие страны обкладывают нас
военным блоком НАТО. Странно, что церковь благославляет все
диковатые наши дела. И даже вписалась в общий хор. Ходят попы с
коробками для подаяний. Не откажутся от подаяний вашего брата.
Вливаются в потоки грязи, поддерживая ее круговорот. Смотреть
тошно.
Смеется Витя.
- У меня есть друг. Вол. Контролирует метро. Он
обеспечивает попам охрану. Почему мы дружим с церковью? Чтоб не
раскачать лодку. А грести мы будем сами. Церковь, брат, дает
престижность. И доверие людей. Попы и сами прониклись рынком.
Только товаром стало отпущение грехов. То есть стирка совести.
Мы друг друга уважаем.
На нас никто не обратил особого внимания. Пришли, ну, и
располагайтесь. Животовский протянул стакан, я наполнил его и
дал побитому бродяге.
- Выпей за компанию.
- В компании пьют за свое одиночество. Здесь оно наиболее
глубоко. И пьют с самим собою, себя же опасаясь. А стук
стаканов, хохот, песни - обман звуками предчувствия тревоги. В
абсурде логика беды. Она идет тропой веселья. В иконах смеха
нет.
Маша:
- Кто это чудо?
- Позвольте Вам, сударыня, ответить. - сказал Блаженный. -
Вот бросьте зернышко на землю. Земля вернет вам множество
таких. А бросьте в пасть? Так чем она вернет? Правильно. Она
вернет дерьмом. Так в чем мораль? Вот если Вы между землей и
пастью, и кормите бездонную ее, то я с обратной стороны. Я
землю опекаю.
- Так Вы крестьянин?
- Да, я христианин. Кто-то ж должен им стать, когда бог
покинул эту землю. Чтоб плоть рожала мысль. Но суть ищу.
- Найдете?
- Да. Найду.
- Блаженный! А знаете ли Вы, что людям это не дано? Что
это "вещь сама в себе", как говорил старик Философ.
- Кому не следует, тому и не дано.
- Давно ли ищете? - Вся Маша в любопытстве.
- Уж много столетий.
Клубники переглянулись. Очевидно, они присутствуют при
разговоре с ненормальным.
- Но люди столько не живут!
- Поиск мой живет.
Вступился Витя:
- Про пасть и про дерьмо, то есть - про нас - сейчас Вы
говорили?
- Увы. Про Вас.
- Ну так скажите, в чем же мы не правы?
Блаженный развел руками, как бы очерчивая все окружение.
- Скажите, для чего все это существует?
- А хрен его знает.
- Скажите, для чего существуют ваши родители?
- Мужик, если не хочешь по ушам схлопотать, оставь
родителей в покое. Полудурки они. Если они не знают, откуда
нам-то знать?
- Я вижу, что Вы относитесь к ним с болью. Что ж, хорошо.
Без веских причин, равнодушно дети не убъют их. То есть обычный
стиль отношений, приложенный к другим, не распространяется на
них. Это так?
- Ну, положим.
- А к дедам?
- Ты, видать, совсем чокнутый. Причем тут вся родня?
- А люди все - не братья? В каких-то коленах все связаны
между собой! Вы можете обозначить ту черту, которая разделяет
своих и чужих? Плоть и кровь ваша не общая ль по всей земле?
Проливая чью-то кровь, не свою ли льете? А отняв у другого
себе, не наказываете ли прадедов своих, братьев, детей общих
поколений? Не раскачиваете злобу в своей семье? Не честнее ли
было убить себя, как прокаженного в ней? Что сделало из вас
изгоев и негодяев? Разве не психическое заболевание?
- Так ведь рынок!
- Рынок, господин, сформировавшийся образ общественной
психической болезни. Это ее закон. Заступивший на место
потухшей совести в семейных отношениях. Скоро он опустится до
отношений Вас с родителями. И когда он войдет в вашу
собственную суть, вам останется свихнуться.
- Что ж, по-твоему, все люди - психи?
- Известно ли вам, молодой человек, что такое "я"
человека?
- Известно. Обозначение самого себя. Так психика ощущает
себя, когда человек не спит.
Все посмотрели на Витю с уважением. У него была
эциклопедическая голова.
- Я так и думал, - грустно сказал Блаженный, - только
психика осталась. Бездонная глубина мироздания покинула людей.
Мир людей без все охватывающих душ. То есть, мир мертвых людей.
Блуждает бездна одиноких зомби. Обставляющих бытие сценарием
абсурда. В котором бегают, дерутся. И рынок ваш - театр
абсурдных отношений. Мертвые не психи. А полумертвых - как
назвать?
Животовский:
- А технический прогресс на свалку? Все, что облегчает
жизнь, и делает ее разнообразней и свободней?
Блаженный:
- Он сейчас идет как самоцель. Вот в этом и беда. Делайте,
что хотите, дерзайте, но знайте - для чего. А этого знания нет
ни у кого. Миллионы технологий есть творить предметы. Но ни
одной - творить душу. Искусство отражает ее, но оно не
технология. А воспитание - то же искусство. Церковь же, учредив
безраздельное владение душой, загнало ее в тюрьму своих догм.
Вызволите ее на свободу и не гоните прогресс, пока слабенький
еще Дух не окрепнет. Не нарушайте баланс дела и смысла его.
Разве Вы не видите, что техника, лишенная души, углубляет
одиночество? Что дали телефон и телевизор? Думаете - сблизили
людей? Они опустошили их. Исчезло таинство взгляда. Подтекст
жеста и тона ушли в шаблоны. Где задушевность очистительных
бесед, оставляющих след на года? Во что превратился ритуал
изливания чувств? Не сомневаюсь, что сам прогресс скоро
приведет или в тупик, или к необходимости учета пространства
Смысла, освещенного Духом. Объясните мне, господа, какой
одухотворенный смысл движет вами? А не знаете его, так
остановите свой прогресс! Задумайтесь, куда и зачем вы
несетесь? Потом опомниться, быть может, будет поздно. Нельзя
нестись в потемках! Вы все поражены чудовищной болезнью
бессмысленности. Что не для морали - то против нее.
Витя-Прыщ заключил глухим голосом:
- Я поначалу думал, что ты просто ненормальный, а ты,
мужик, к тому же - враг народа. Тебя в психушку надо. Тебе,
видать, никто не объяснил, что глас народа - глас божий. А не
болтавня самодельного умника. Люди требуют своего куска, а за
пределом его пусть все летит к чертовой матери! Смысл лежит в
кошельке и в кастрюле! А с твоей душой ни в ресторан не
сходишь, ни в океане не искупаешься! Людям нужны коттеджы, а не
лачуги! За них мы и на смерть пойдем, если надо будет! Живем
один раз! И пожить хотим достойно - в достатке! От желания -
сознание, а от сознания - весь быт. Да, с драками, с обманом и
с войной! Каждый только за себя! В этом основной закон реформ.
И умчался, как от чумы, взяв в свидетели Альберта.
Животовский заторопился.
- Вы вот что. Идите-ка отсюда. Они в милицию пошли. Витя
состоит в партии защиты реформ. Пришьют агитацию к свержению
политического строя. Но дело не в том. Вы оскорбили его
достоинство. Это у них не прощается.
И тоже убежал.
- Достоинство? - изумился Блаженный! - В чем оно?
Я велел Маше, чтобы она отвела безумного ко мне, а сам
побежал за бутылкой. Ну, вроде, пьяный был. Чего с него
возьмешь. Ну, побъют, да отпустят. Бывает.
Когда вернулся в дом, застал своих гостей в странном виде.
Закутанный во все теплое Блаженный сидел, ссутулясь, на
табурете и что-то говорил Маше, глядя в пол. А та, обнаженная,
с кушаком на талии и разбросанными волосами стояла у стены
спиной к нему, и, жаркая, раскинув руки, прислоняла тело к ее
прохладной поверхности. На мое появление они никак не
реагировали и продолжали свой разговор.
Блаженный:
- Разве ты не видишь, что современная любовь потеряла
себя? Любовью называют случку. Она может только оскорбить. Она
оторвалась от своих изначальных корней.
А Маша будто бы стене.
- Ты говоришь о зачатии детей?
- Я говорю о том, что любовь сбилась с дороги поиска
абсолютной, а не сопутствующей в виде зачатия детей, цели,
дороги, намеченной природой созданием двух противостоящих начал
для продвижения к той цели. Мы отказались от поиска в ней себя
и сбились на постельно-бытовые кольца. Секс и дети - вот и вся
она.
- Зачем так сложно? Вот мое обнаженное тело. Разве оно не
пленит? Как ты можешь быть холодным?
- Никакая конкретная женщина не может разогреть меня. Их
призывы леденят.
- Ты боишься собственных эмоций?
- Они безумствуют во мне, как легионы пьяных вакхов. От
них спасенья нет. Но они требуют натурального продукта. Нет, не
конкретной женщины, - она лишь тень, - а женского начала в
чистом виде! Такого, что сотворило всех женщин и составило их
соль, предельное отличие от мужчин. Встречаясь с любой из
женщин, я ненавижу время, отданное ей. Потому что в ней всегда
обман. Она - лишь часть. Ее мне мало!
- Тогда ты женоненавистник. И обречен прожить в мученьях.
- Нет, не так. Я ненавижу жалкую конкретность. А женщины
все олицетворяют ее, словно скользят по ней. И то, что мне в
действительности надо, к чему я испытываю трепет неземной
любви, то - истинное женское начало - представленное во всех
трагедиях и драмах сразу, представленное в горениях,
лукавствах, заблужденьях, представленное во всех творца
власти не переплюнешь.
При милиции он организовал вытрезвитель с ограниченной
ответственностью и искал туда клиентов. Иногда даже подпаивал
для организации потока. Посматривал квартиры, которые
отказались от охраны милицией. Можно по трубочке бензина в нее
налить. Напряжение подать 380 вольт. Стекла по возможности
разбить. Да, мало ли что?
В свободное время вывешивал за машинами на столбе знак
"Въезд запрещен" и требовал откупного. Чем сейчас и занимался.
Он ничего не боялся. За ним была милиция.
Когда Сковородников ушел, кандидат наук поинтересовался.
- Если Россия обабилась, то почему в ней замерла,
оцепенела производственная жизнь? А не развернулась, как
предполагалось?
- Потому что простодушие и честь стали глупостью, деньги,
которые - кровь промышленности, средство взаимоотношений, -
товаром, присвоенным банками, теперь съедающими через дикие
проценты не только всю прибавочную стоимость, но и обгрызающими
основные фонды. Курс рубля отражает еще живую часть организма.
А вернее - скорость умирания. Потому что, если деньги не
развивают промышленность, они гниют. Чтобы одеяло денег плелось
из труда, его надо осторожно растягивать, а не вырывать из
чужих рук себе в карман или в горло. Чрезвычайная,
бессмысленная жадность! Разве ж это не бабское отношение к себе
и другим? В аду рая нет.
Маша широкими и грустными глазами посмотрела на позабытого
ученого.
- Где Вы ночуете, Животовский?
- У друга в гостинице.
- У меня на чердаке, - уточнил я, - в моей квартире он
жить не согласился.
- Каждый должен нести свой крест, - покорно ответил тот.
- На что Вы пьете? Едите, наконец?
- Ни на что, - ответила Ольга Ивановна, - в палатке даю.
Ученый вдруг заорал и побежал куда-то, скрываясь среди
деревьев.
- В туалет, должно быть, захотел, - предположила дама.
А девочка отрицательно покачала головой.
Тогда я спросил у все знающей Ольги Ивановны:
- Вот скажите, Ольга Ивановна, если, по-вашему, - женское
влияние управляет всей жизнью на земле - "шерше ля фам" -
говорят французы, то почему это миновало страны, группы с
религиозным фанатизмом? У которых, действительно, нелады с
цивилизацией? Почему у нас женщину умаляют о любви, а там
мужчины позволяют себя любить?
- Это чтобы, когда наши мужички совсем обабятся в своих
деньгах и барахле, было б где найти источник действительно
мужского качества. Способного вывести нас оттуда, куда наша
бабская блажь заведет. И выбросить ее вместе с экономикой к
чертовой матери. Способного явить существо по-настоящему
мужского, а не бабского свойства, а значит, шагнуть выше войн к
абсолютным ценностям мира.
Деньги зарабатывать стыдно. Недостойно настоящего мужика.
Как стыдно большому переростку тянуться к мамкиной сиське,
отталкивая слабеньких братьев.
- А если и их наши бабы сломают?
- Похоже все идет к какому-то отвратительному финалу. Одно
я знаю точно - отсталых народов нет. Дикарь может отличаться от
европейца, как жень-шень от морковки. Сумма достижений
цивилизации и плодов внутренней духовной жизни у всех народов
одна. Только они перераспределяются куда-то не туда.
Я взглянул в ее лицо.
- Что такое Философский Камень?
Она внимательно посмотрела на меня, задумалась, и сказала:
- Хороший вопрос. Прежде алхимики так называли средство,
которое могло бы любое дерьмо переделать в золото. Астрологи
верили, что в нем запрятана тайна жизни. Мироздания. А может
быть и бессмертия. И как будто он все лечит. С чего это ты
спросил?
- Я думаю, что у меня он есть, - и вытащил из кармана свое
приобретение. Женщины посмотрели на него с интересом.
- Это хризолит? - предположила Маша.
- А кажется, что черный гранат. - высказалась Ольга
Ивановна.
Они увидели свое, понял я. И ответил:
- Просто он с гипнозом.
Спрятал обратно и ушел к подкатившему мусоровозу.
Сегодня у работников нашего РЭУ выходной. Месяца три назад
контора получила долгожданные деньги на капитальный ремонт
ветхих домов. Тут как Дед Мороз прибыл среди лета с мешком
подарков. Холодильники, ковры, современная сантехника для
хорошего дома, ну, не все ж мимо носа! В общем, остатки отдали
на пропой.
- Эй, дворник! - кричит, пробегая, Гавриловна, наша
начальница, - Дуй срочно в вышестоящую организацию, меня туда
вызывают, а послать некого.
Иду в Дирекцию. Внутри, как на затонувшем "Титанике". Все
дорого, прикручено и люди с лицами вальяжной обреченности.
Сунул физиономию в кабинет. Тут же, увидев чужого:
- Выйдите вон без записи!
Но потом поймали и сказали так:
- Что пьете - хорошо, а вот, что без нас - плохо. Кто вам
денег дал? А кто больше не даст?
Директор сунул какие-то документы. Выправить лицензию в
"Горлицензии" на производство работ в дурдомах. Договор
заключим с ближайшим. Тихо говорю:
- А наш участок чем хуже?
- У дураков деньги возьмем, у себя истратим, - так же
тихо, - на то дураки и есть!
- Но надо ж будет что-то делать!
- Иди отсюда!
Прихожу к Гавриловне, рассказываю. Она достает связку
денег, заворачивает в газетку, чтоб непонятно было, но не
совсем, и отправляет в "Горлицензию".
Я этого парня заприметил на входе в метро. Печать какой-то
отрешенности. Как будто он находится не в нашем мире. Чудной
парень. Я показываю поддельный проездной и прохожу. А он
показал протянутые руки. "Ты псих?" - спрашивают. "Это руки
моих отцов и дедов, что строили метро" говорит. "Оно мое по
праву наследства". Позвали милицию. Ему заломили эти самые руки
и поволокли в свой мордобойник. "Блаженный какой-то" - смеялись
и ругали его свидетели события. "Давить таких надо!" "Вот ты,
старая, едва концы стягиваешь, - говорю бранящейся бабке,- а
вот нефть, газ и прочее, что раньше общими были и тебя кормили,
ведь отняли, украли попросту говоря. Что ж ты не возмущаешься
этим?" "А потому, - отвечает, - что, кто сумел украсть, тот и
молодец."
В вагон метро заходит мордоворот в форме, похожей на СС
прошлой войны, и голосом, не допускающим возражений, громко на
одной ноте, объявляет:
- Приготовьте проездные документы! Ваш билет! - к мужичку.
Тот засуетился, зашарился по карманам. Наконец,
обрадованный, протянул пенсионное удостоверение.
- Ваш? - к следующему.
- Я, знаете ли, прошел по жетону.
- Где квитанция об уплате за проезд?
- Какая? Откуда?
- Вы, что? Читать не умеете? Билет сохранять до конца
сеанса! На покупку и услугу требуйте чек или квитанцию! Короче!
Или штраф на месте в пятикратном размере или пройдемте со мной!
Многие проникают через колодцы! Будем проверять.
Мордоворот и визави встретились взглядом и последний
сдался. Далее все пошло, как по маслу. Оплатившие штраф готовы
были сожрать упирающихся. Не имевшие квитанций ругали новые
порядки, отсчитывали названную сумму. И просили квитанции об
уплате.
- Скажите, если спросят, что прошли контроль Вола. Это наш
код.
- А как расшифровать? - пристал любопытный.
- Военной лаборатории.
- А форма такая откуда?
- От Кристиана Диора, болван.
В лицензионной конторе толпа бестолковых просителей.
Местный наткнулся на одного из них.
- Вы к кому? - строго.
- Я, видите ли, лицензию...
- А я не спрашиваю зачем, а к кому! Не знаете? Надо знать!
И в какое время. Когда узнаете, тогда и приходите! Всем
очистить помещение! - потребовал он.
Я подхожу к нему и говорю тихо и со значением:
- С пакетом про дурдом.
Он понял все мгновенно. Открывает свою дверь и меня -
вовнутрь. И дверь на замок.
- Где пакет?
Показываю. Нормально.
- Есть справка, что прошли специальные медицинские курсы
на санитаров? Нет? А допуск к вредным условиям? Нет? А разряды?
А аттестованное оборудование? А что у вас есть?
Показываю на пакет.
- Приходите завтра. Принесете столько же.
Уходя, я остановился в дверях и сказал.
- Знаете, а я Вам завидую.
Тот вскинул брови вопросом.
- Мне бы такую уверенность в собственной необходимости.
- Главное, чтоб быть полезным людям. - И он помог мне
выйти.
- Потренируйся, - говорит Гавриловна, - у специалистов. И
привела к неопохмеленным сантехникам.
- Вот что, - смотрят на меня, - ты за президента или хрен
знает за кого? За "Спартак" или наоборот?
- Меня к дурдому.
- Тогда беги к палатке. Там спросишь - зачем.
Палатка называлась "Эврика".
Опохмелились, велели тащить за ними банку с керосином.
В подвале дома, в котором требовалось провести капитальный
ремонт труб, специалисты соединили к ним принесенную банку,
всыпали еще какой-то химии и стали промывать насосом систему.
- А теперь, - говорят, - бегай по дому и нюхай, где
пахнет.
Сам дьявол не поймет, чем только в том доме не воняло.
Было признано, что все прошло нормально. Поймали какую-то
общественницу и она подписалась, что у нее к нам никаких
претензий нет.
"Героический век!" - почему-то подумалось мне тогда.
Того Блаженного из метро я увидел избитого и выброшенного
из милиции, сидящего на корточках у ее стены. Я подошел к нему
и сел рядом. Закурил и неспешно завел разговор.
- Я знаю тебя. Ты Блаженный.
Тот посиневшим глазом смотрел на землю и, видимо,
соглашаясь, молча кивнул.
- Ты, парень, - продолжал я, - видать, не можешь жить без
неприятностей. Впрочем, оно понятно. Каждый имеет право на
собственное несчастье. И потому ищет его повсюду. Тебе
обязательно надо быть здесь?
- Я не знаю, где мне надо быть. - ответил тихо.- А кто это
знает?
- А почему бы не пойти домой?
- Здесь мой дом.
- Милиция? Тюрьма - твой дом?
Он глазами пустыни посмотрел вокруг и вздохнул:
- Мой дом повсюду, где я есть. А я всегда в тюрьме. Я даже
ношу ее с собой, она во мне, и не могу вырваться из своей тупой
ограниченности! Мне к свету надо - в грязи сижу. Ноги, руки
перебираю, но вяжет она! Воплю о свете с мешком на голове. Душа
обгрызана, живот я ненавижу. А в окружении какой-то бред.
Милиция - нам зеркало. Она показывает нам нас же схематично.
- Бред не имеет отраженья!
- Наша болезнь демонстрирует самую себя нам же яснее всего
во всей кровавой ясности не в какой-нибудь печати, а именно - в
милиции. В органах воздействия на нас. Милиция - не
инопланетяне! Это - мы! Наши отцы, братья, маленькие мальчишки,
попки которых мы отмывали. И вот он бъет меня резиновой палкой,
мной же сделанной, с такой ненавистью, словно у него никогда не
было матери, не было брата, любимой, как будто его кто-то
вырастил в колбе! Или вытащил из ада. За просьбу мою прочесть
мне их же обвинение, которое я должен был принять. Безысходная
тупая злоба образовалась в моем доме.
Печать беспомощна в освещении природы человеческой
низости, породившей эту же самую печать. Что останется печати,
если вдруг порок исчезнет? Она и требуют от окружения
компенсации сволочизмом. Дай преступление любой ценой! Чтоб на
обличении заработать. И вал насилия идет. Никто не скажет, для
чего. В порядке видится покорность, с регламентом страха и
ненависти. "Человек рожден для счастья". Взять счастье и перья
ощипать, чтоб вглубь вглядеться! Что в нем? Был классик прав:
"Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!"
Я видел, что Блаженный распаляется. Его надо бы увести от
этого опасного места, где мы птенцами у пасти сидим.
И я вмешиваюсь в монолог.
- Люди, что обидели тебя, не виноваты в том, что они, не
понимая того, обречены быть жертвами происходящей революции
жлобов. Идем со мной. Движенье нам поможет.
Мы поднялись и я его повел к себе.
- Ты, Дворник, видно хочешь навести порядок в моем уме.
Спасибо, ненапрасный труд. В моем уме, действительно, порядка
мало. Откуда взяться порядку для него?
- От природы, например. Совершенная гармония есть в ней.
- Глупость, Дворник, то, что дуракам кажется умным. Раз у
гармонии больные дети, то не гармония она. Совершенство
единственно. Как истина. И потому не может плодиться, чтоб
далее поиски себя продолжить. Да кому известно, что есть
гармония и совершенство? Где Философский Камень смысла?
- Зачем он тебе?
- Чтоб остановить безумие, происходящее в моем доме.
- Блаженный, безумие поддерживает самое себя, найдя в себе
восторг. Оно будет биться за себя. Даже жизни положит, чтоб
только не кончаться. Как безумие наркотического дурмана.
Человечество в таком дурмане. И не захочет выйти из него.
Невероятное усилие нужно для его спасения. Посмотри: люди
воруют, хватают, тащат, а их бъют, уничтожают, отстреливают,
заклинают перестать, но они, как одержимые, не понимая даже -
зачем они это делают, все продолжают стаскивать добро к себе.
Ими движет рефлекс накопления, который сильнее жизни. Вот
родители посылают мальчиков своих убивать других мальчиков от
других родителей. Знаешь - почему? Потому что насилие, как
гнев, им доставляет наслажденье, как облегченье при туалете. И
они не могут противостоять помешательству своему. А мальчики с
той и другой стороны идут на заклание, как завороженные
счастьем свершения смерти. Их нельзя остановить! Если б они
имели внутренний запрет к убийствам, никакая б сила не смогла
бы затолкать в их руки оружие. Но смерть манит и без приказа.
Мальчишки мечтают об автоматах. Изготовители их еще не прокляты
людьми! Они в доблесть возведены! И уважения хотят! Политики и
офицеры лишь организуют эту похоть. А маниакальная страсть
власти? При полном отсутствии понимания ее порочности, как
средства углубления идеи насилия, несущей обманную цель. Тяга к
пороку, чтоб стать им. Как остановить жажду безумия? Чем?
Потрясением? Разумом? Нет ключей к человеческой сути.
- Есть, Дворник. В обнаженном сердце. Но оно должно гореть
огнем и заражать других.
Мы подошли к нашему дворовому клубу. Животовский смотрит
на небо, умиротворенно зажав стакан. На столе стоит бутылка
водки. Маша с Витей-Прыщем и студентом Альбертом обсуждают
способы войти в контакты с заграницей. Маша полагается на
удачный брак с принцем Брунея Джефри. Витя за прорыв всей
сопливой бандой на тибетской границе. А студент - подавшись в
шпионы. Все - равно - в какие. Или в "Гринпис без границ". Они
пришли к выводу, что будущее человечества за миром грез и
иллюзий. Начало тому положено книжками, кинопродукцией,
сектами, эротическими вакханалиями, хорошими шоу, кабаками, вот
сейчас - наркотиками, а там - виртуальными компьютерами с
одурманивающей музыкой. Зачем с этим бороться? Ведь счастье -
цель! Цель достигнута - умирай! Зачем его всю жизнь по крошкам
собирать? Все равно - умрем! Зачем жить сто лет до миллиона
болезней, когда за двадцать можно будет получить этого счастья
столько, сколько полагается на десять жизней? Счастье растить
своих детей? А им, этим детям, оно нужно? Чтоб их родили,
учили, воспитывали? Ученые не могут понять, почему молодые
по-варварски относится и к родителям, и ко всему окружению? Да
они не виноваты в том, что их родили в этом сумашедшем доме. И
вправе требовать компенсацию за это. А компенсации нет. Так
чего ж не мстить за свое рождение? Человечество должно быть
благодарным за открытие мира грез, иллюзий, счастья, куда
каждый желающий может уйти. Итак, масштабы проекта предполагали
перенимание передовых зарубежных технологий в этом направлении.
Но для этого требовалось вначале влиться в тамошную атмосферу.
- Птицы перелетные, - говорит Животовский, - а кому вы там
нужны со своим менталитетом?
Студент обиделся.
- На что Вы намекаете?
- Вы вроде медведя из леса, мечтающего переселиться в
цирк. Тесны вам будут нравственные нормы, да и загадите тот
цирк. Вы там никогда не будете в своей тарелке. И еще одно.
Если ваш мозг когда-нибудь освободится от страсти по скверне,
он опустошится вовсе. От чистоты бациллы гибнут. Ползучия
депрессия отравит вас.
- А Вы не заблуждаетесь по поводу стерильной чистоты там?
- это Витя. - Там нашего брата не меньше, чем тут.
- Да, в каждой стране свои бандиты. Но уровни разные. На
разных языках условностей ведутся диалоги между обществом и
бандами. Не забывайте положительную роль банд. Ведь их
формирует само общество. Банды высвечивают его пороки,
олицетворяя их собой. Они не страшны, находясь под контролем
общества. Страшны, когда выходят из-под контроля. Те бандиты -
аналитики несовершенства. Нет в них ничего такого, чтобы не
было бы запрятано в обществе. Да вот общество не делают верных
выводов. Отлавливают и прячут их, наивно полагая, что с пороком
покончено. Будто металл, очищенный от ржавчины, при тех же
условиях больше ржаветь не будет. Те бандиты - кристаллы того
общества. Чужеродным там не место. У нас же вся страна в
бандитских помыслах. Рай для них. И инкубатор. Полетели к
чертям собачьим законы экономики. Законы банд оказались
сильнее. Не удивительно, что другие страны обкладывают нас
военным блоком НАТО. Странно, что церковь благославляет все
диковатые наши дела. И даже вписалась в общий хор. Ходят попы с
коробками для подаяний. Не откажутся от подаяний вашего брата.
Вливаются в потоки грязи, поддерживая ее круговорот. Смотреть
тошно.
Смеется Витя.
- У меня есть друг. Вол. Контролирует метро. Он
обеспечивает попам охрану. Почему мы дружим с церковью? Чтоб не
раскачать лодку. А грести мы будем сами. Церковь, брат, дает
престижность. И доверие людей. Попы и сами прониклись рынком.
Только товаром стало отпущение грехов. То есть стирка совести.
Мы друг друга уважаем.
На нас никто не обратил особого внимания. Пришли, ну, и
располагайтесь. Животовский протянул стакан, я наполнил его и
дал побитому бродяге.
- Выпей за компанию.
- В компании пьют за свое одиночество. Здесь оно наиболее
глубоко. И пьют с самим собою, себя же опасаясь. А стук
стаканов, хохот, песни - обман звуками предчувствия тревоги. В
абсурде логика беды. Она идет тропой веселья. В иконах смеха
нет.
Маша:
- Кто это чудо?
- Позвольте Вам, сударыня, ответить. - сказал Блаженный. -
Вот бросьте зернышко на землю. Земля вернет вам множество
таких. А бросьте в пасть? Так чем она вернет? Правильно. Она
вернет дерьмом. Так в чем мораль? Вот если Вы между землей и
пастью, и кормите бездонную ее, то я с обратной стороны. Я
землю опекаю.
- Так Вы крестьянин?
- Да, я христианин. Кто-то ж должен им стать, когда бог
покинул эту землю. Чтоб плоть рожала мысль. Но суть ищу.
- Найдете?
- Да. Найду.
- Блаженный! А знаете ли Вы, что людям это не дано? Что
это "вещь сама в себе", как говорил старик Философ.
- Кому не следует, тому и не дано.
- Давно ли ищете? - Вся Маша в любопытстве.
- Уж много столетий.
Клубники переглянулись. Очевидно, они присутствуют при
разговоре с ненормальным.
- Но люди столько не живут!
- Поиск мой живет.
Вступился Витя:
- Про пасть и про дерьмо, то есть - про нас - сейчас Вы
говорили?
- Увы. Про Вас.
- Ну так скажите, в чем же мы не правы?
Блаженный развел руками, как бы очерчивая все окружение.
- Скажите, для чего все это существует?
- А хрен его знает.
- Скажите, для чего существуют ваши родители?
- Мужик, если не хочешь по ушам схлопотать, оставь
родителей в покое. Полудурки они. Если они не знают, откуда
нам-то знать?
- Я вижу, что Вы относитесь к ним с болью. Что ж, хорошо.
Без веских причин, равнодушно дети не убъют их. То есть обычный
стиль отношений, приложенный к другим, не распространяется на
них. Это так?
- Ну, положим.
- А к дедам?
- Ты, видать, совсем чокнутый. Причем тут вся родня?
- А люди все - не братья? В каких-то коленах все связаны
между собой! Вы можете обозначить ту черту, которая разделяет
своих и чужих? Плоть и кровь ваша не общая ль по всей земле?
Проливая чью-то кровь, не свою ли льете? А отняв у другого
себе, не наказываете ли прадедов своих, братьев, детей общих
поколений? Не раскачиваете злобу в своей семье? Не честнее ли
было убить себя, как прокаженного в ней? Что сделало из вас
изгоев и негодяев? Разве не психическое заболевание?
- Так ведь рынок!
- Рынок, господин, сформировавшийся образ общественной
психической болезни. Это ее закон. Заступивший на место
потухшей совести в семейных отношениях. Скоро он опустится до
отношений Вас с родителями. И когда он войдет в вашу
собственную суть, вам останется свихнуться.
- Что ж, по-твоему, все люди - психи?
- Известно ли вам, молодой человек, что такое "я"
человека?
- Известно. Обозначение самого себя. Так психика ощущает
себя, когда человек не спит.
Все посмотрели на Витю с уважением. У него была
эциклопедическая голова.
- Я так и думал, - грустно сказал Блаженный, - только
психика осталась. Бездонная глубина мироздания покинула людей.
Мир людей без все охватывающих душ. То есть, мир мертвых людей.
Блуждает бездна одиноких зомби. Обставляющих бытие сценарием
абсурда. В котором бегают, дерутся. И рынок ваш - театр
абсурдных отношений. Мертвые не психи. А полумертвых - как
назвать?
Животовский:
- А технический прогресс на свалку? Все, что облегчает
жизнь, и делает ее разнообразней и свободней?
Блаженный:
- Он сейчас идет как самоцель. Вот в этом и беда. Делайте,
что хотите, дерзайте, но знайте - для чего. А этого знания нет
ни у кого. Миллионы технологий есть творить предметы. Но ни
одной - творить душу. Искусство отражает ее, но оно не
технология. А воспитание - то же искусство. Церковь же, учредив
безраздельное владение душой, загнало ее в тюрьму своих догм.
Вызволите ее на свободу и не гоните прогресс, пока слабенький
еще Дух не окрепнет. Не нарушайте баланс дела и смысла его.
Разве Вы не видите, что техника, лишенная души, углубляет
одиночество? Что дали телефон и телевизор? Думаете - сблизили
людей? Они опустошили их. Исчезло таинство взгляда. Подтекст
жеста и тона ушли в шаблоны. Где задушевность очистительных
бесед, оставляющих след на года? Во что превратился ритуал
изливания чувств? Не сомневаюсь, что сам прогресс скоро
приведет или в тупик, или к необходимости учета пространства
Смысла, освещенного Духом. Объясните мне, господа, какой
одухотворенный смысл движет вами? А не знаете его, так
остановите свой прогресс! Задумайтесь, куда и зачем вы
несетесь? Потом опомниться, быть может, будет поздно. Нельзя
нестись в потемках! Вы все поражены чудовищной болезнью
бессмысленности. Что не для морали - то против нее.
Витя-Прыщ заключил глухим голосом:
- Я поначалу думал, что ты просто ненормальный, а ты,
мужик, к тому же - враг народа. Тебя в психушку надо. Тебе,
видать, никто не объяснил, что глас народа - глас божий. А не
болтавня самодельного умника. Люди требуют своего куска, а за
пределом его пусть все летит к чертовой матери! Смысл лежит в
кошельке и в кастрюле! А с твоей душой ни в ресторан не
сходишь, ни в океане не искупаешься! Людям нужны коттеджы, а не
лачуги! За них мы и на смерть пойдем, если надо будет! Живем
один раз! И пожить хотим достойно - в достатке! От желания -
сознание, а от сознания - весь быт. Да, с драками, с обманом и
с войной! Каждый только за себя! В этом основной закон реформ.
И умчался, как от чумы, взяв в свидетели Альберта.
Животовский заторопился.
- Вы вот что. Идите-ка отсюда. Они в милицию пошли. Витя
состоит в партии защиты реформ. Пришьют агитацию к свержению
политического строя. Но дело не в том. Вы оскорбили его
достоинство. Это у них не прощается.
И тоже убежал.
- Достоинство? - изумился Блаженный! - В чем оно?
Я велел Маше, чтобы она отвела безумного ко мне, а сам
побежал за бутылкой. Ну, вроде, пьяный был. Чего с него
возьмешь. Ну, побъют, да отпустят. Бывает.
Когда вернулся в дом, застал своих гостей в странном виде.
Закутанный во все теплое Блаженный сидел, ссутулясь, на
табурете и что-то говорил Маше, глядя в пол. А та, обнаженная,
с кушаком на талии и разбросанными волосами стояла у стены
спиной к нему, и, жаркая, раскинув руки, прислоняла тело к ее
прохладной поверхности. На мое появление они никак не
реагировали и продолжали свой разговор.
Блаженный:
- Разве ты не видишь, что современная любовь потеряла
себя? Любовью называют случку. Она может только оскорбить. Она
оторвалась от своих изначальных корней.
А Маша будто бы стене.
- Ты говоришь о зачатии детей?
- Я говорю о том, что любовь сбилась с дороги поиска
абсолютной, а не сопутствующей в виде зачатия детей, цели,
дороги, намеченной природой созданием двух противостоящих начал
для продвижения к той цели. Мы отказались от поиска в ней себя
и сбились на постельно-бытовые кольца. Секс и дети - вот и вся
она.
- Зачем так сложно? Вот мое обнаженное тело. Разве оно не
пленит? Как ты можешь быть холодным?
- Никакая конкретная женщина не может разогреть меня. Их
призывы леденят.
- Ты боишься собственных эмоций?
- Они безумствуют во мне, как легионы пьяных вакхов. От
них спасенья нет. Но они требуют натурального продукта. Нет, не
конкретной женщины, - она лишь тень, - а женского начала в
чистом виде! Такого, что сотворило всех женщин и составило их
соль, предельное отличие от мужчин. Встречаясь с любой из
женщин, я ненавижу время, отданное ей. Потому что в ней всегда
обман. Она - лишь часть. Ее мне мало!
- Тогда ты женоненавистник. И обречен прожить в мученьях.
- Нет, не так. Я ненавижу жалкую конкретность. А женщины
все олицетворяют ее, словно скользят по ней. И то, что мне в
действительности надо, к чему я испытываю трепет неземной
любви, то - истинное женское начало - представленное во всех
трагедиях и драмах сразу, представленное в горениях,
лукавствах, заблужденьях, представленное во всех творца