Моржов выпрямился, принимая более приличное положение. Он не думал, что Милена потерпит крах со своими планами - и пропадёт. Не пропадёт. Её номер слишком заляпан, чтобы она осталась сама собой и сгинула. Вся интрига заключалась в том, какое оправдание Милена придумает для своего согласия на ОБЖ.
   В этом согласии Моржов не сомневался. В общем-то, исходя из сплетен, ОБЖ у Милены уже имел место - с Манжетовым. Чем, интересно знать, Милена его объясняла? Наверное, любовью. Сказать самой себе правду - значит отказаться от благ. Объяснение обычной женской капитуляцией перед напором мужчины унизительно для такой самостоятельной женщины, которой в свободной стране хватит энергии самой обеспечить себя и своего сына, потому что её навыки востребованы обществом. Вот только вопрос: а что Манжетов даёт Милене в награду за ОБЖ? Если ничего - то моржовские умопостроения низвергаются во прах.
   …Но почему всегда приходится обманывать человека, чтобы сделать ему же лучше? Моржов ухмыльнулся. Потому что правда слишком цинична, а все очень и очень гордые. И нет более сподручного способа ссадить женщину с облаков на землю, чем заставить женщину взять деньги.
   Моржов быстро посчитал в уме стоимость кофе и мороженого. Вышло где-то рублей четыреста. Моржов вытащил из кармана телефон.
   Когда Милена появилась в зале, Моржов орал в мёртвую трубку:
   – Да!… Да!… Ну хорошо, хорошо!… Ладно, я говорю!… Мчусь!
   Он встал из-за стола и отодвинул Милене стул, усаживая.
   – Простите, ради бога, Миленочка, - виновато сказал он. - Меня сей момент требуют!…
   – Да и мне пора, - согласилась Милена.
   – Этих официантов шиш дождёшься… Вы заплатите, пожалуйста… Не обижайтесь на меня: очень важное дело!
   Моржов положил на стол пятисотку. Сдачу Милене волей-неволей придётся взять себе. Понятно, что потом она просто не вспомнит про сдачу, а потому и не отдаст. На сто рублей, конечно, женщину не купишь, но щепетильность поломается. А щепетильность - единственная преграда между желанием и правдой. Милена удивлённо подняла брови и приоткрыла рот, чтобы возразить, но Моржов уже нагнулся над её плечом.
   – Буду вам очень-очень благодарен! - интимно и горячо прошептал он и благородно - лёгким касанием губ - поцеловал Милену за ушком.
   Моржовская общага стояла в дальнем конце Пряжского лога наискосок над прудом. Это было хмурое трёхэтажное здание из нечистоплотного кирпича. Над его входом гостеприимно простирался огромный бетонный козырёк - неуместно-дружественный, вроде жокейской шапочки на труженике скотобойни. Общагу выстроили на склоне так, что с фасада она казалась даже четырёхэтажной, но с тыла окна первого этажа смотрели прямо в заросшие клумбы, словно коровы в ящики с сеном.
   Комната Моржова была как раз на первом этаже с тыльной стороны и своей застеклённой мордой утыкалась в куст акации. Жильцы общаги не жаловали такие комнаты, а Моржов жаловал. Кроме самоуверенности, воровать у него было нечего, зато ночью сквозь окно можно было перемещаться на свободу и обратно, минуя придирчивую вахту, а также перемещать заинтересованных в этом процессе лиц, оберегающих своё инкогнито.
   Стола в комнате Моржова не было. Вместо стола громоздился подрамник с ещё голой пластиной. Блуждая по комнате, Моржов часто всматривался в её пустую и белую пластиковую плоскость, будто в зеркало. Нет, даже не в зеркало. Это поглядывание напоминало ситуацию, когда он ведёт к себе девушку и девушка согласилась «только-только», ещё не понимая, что согласилась «уже», а он по пути украдкой рассматривает девушку и одним лишь чувством, без изображения, предвосхищает всё то, чем девушка сможет поразить его в сумерках. Точнее говоря, такое поглядывание было чем-то вроде попытки бессознательного вызова мерцоида картины. Впрочем, сейчас Моржов сидел на табуретке возле широкого подоконника, пил кофе «три в одном» и любовался утренним пейзажем.
   За спиной общаги на склоне уцелел клок выродившегося, одичавшего сквера. Из молодого бурьяна прибоем вздымалась запущенная шпалера акаций. По склону сверху вниз сползала массивная кирпичная ограда, некогда оштукатуренная, а ныне живописно облупившаяся. Руины напоминали вымышленный пейзаж романтизма, в котором античность несколько сдрейфовала в сторону стилистики треста «Ковязингражданстрой-проект». Здоровенный ломоть кирпичной ограды откололся от фундамента и был подперт длинными, тонкими брёвнами, сухими и серыми. За щербатым краем стены зиял огненный майский простор Пряжского пруда. На дальнем берегу мятой ковригой лежала Чуланская гора, поверху растрескавшаяся кварталами соцпосёлка. Через пруд соцпосёлок выглядел весьма уютно, словно бы там действительно построили социализм, но мешали трубы кочегарок - будто какая-то ведьма, пожелав сглазить, наколотила в картинку ржавых гвоздей.
   Моржов пил кофе, смотрел на ограду, подпертую брёвнами, и размышлял, что крепче: кирпич или бревно? Вроде бы, конечно, кирпич. Но что здесь чего подпирает?… Этот философский обрывок ландшафта часто наводил Моржова на мысль заняться изучением дао. Вот стал бы он даосистом и сидел бы неделями возле этого окна, как старый самурай в своём саду камней, размышлял бы о бренности, подпирающей вечность. Или о слабости, которая сильнее силы. Или о живом, которое долговечнее мёртвого. Или о сиюминутном, вроде увлечения симпатичной девчонкой, в жертву которой легко принести всю вселенную… Но уж нет! Буддистам ни хрена не надо, и за девчонками пусть гоняются неугомонные христиане (у мусульман и так всё есть - для них Аллах всегда вовремя подсуетится).
   Моржов вдруг отпрянул от подоконника, едва не расплескав кофе: к окну внезапно прилипла физиономия, размазавшаяся по стеклу, как пластилиновая. Моржов чертыхнулся. Это был Ленчик Каликин.
   – Бузди! - сказал он из-за стекла.
   Моржов поставил чашку, поднялся и открыл створку окна. Весёлый Ленчик отлип от стекла, пролез в проём и спрыгнул на пол в комнату. За собой он волочил пустую пластмассовую канистру.
   Ленчик был единственным и ненаглядным сыном комендантши общежития, которая за взятку и поселила здесь Моржова. Ленчику шёл восемнадцатый годок. До пятнадцатого он худо-бедно прооколачивался в школе, а потом поступил в учагу и полностью переключился на личную жизнь, появляясь в стенах учаги только в дни выдачи стипендии, чтобы собрать дань. Переход Ленчика с курса на курс и покупка различных контрольных и курсовых работ (а также потребности растущего организма Ленчика) стоили жильцам общежития необременительных, но регулярных взносов в фонд содержания помещений. Фондом управляла комендантша.
   Ленчик бросил канистру Моржову на кровать и прошёлся по комнате, остановился напротив подрамника с пластиной.
   – Новую картину рисуешь? - спросил он. - И чё, много платят за картину?
   – Много, - сказал Моржов.
   – Ну сколько? Штуку, короче, платят?
   – Рублей или баксов?
   – А чё, и в баксах платят?
   – В баксах платят в один слой, рублями - в четыре.
   – Это как? - удивился Ленчик.
   – Сколько бумажек по сто долларов всю пластину закроют в один слой - столько и дают. А рублями - в четыре слоя.
   Ленчик что-то прикинул в уме.
   – Даже если косарями, всё равно дешевле выходит, - сказал он.
   – Потому и беру в баксах.
   Ленчик почесал нос, скептически глядя на пластину.
   – У меня у одного чёрта знакомого отец на мебельной фабрике работает. - Ленчик повалился на кровать, хотя ноги в кроссовках всё же оставил на полу. - Короче, у них такие здоровые листы бывают, облицовочные. Давай я тебе такой лист принесу, ты на нём картину нарисуешь, а потом деньги пополам распилим. Тебе всяко больше достанется, чем за эту картину. Размер-то маленький.
   – В Москве тоже не дураки, - возразил Моржов. Ленчик, улыбаясь, положил на кровать и ноги. Моржов встал, вытащил из-под головы Ленчика подушку, шлёпнул ею Ленчика по роже и скинул с кровати. Пока Моржов отряхивал покрывало, Ленчик уселся на его табуретку и допил кофе.
   – Короче, я в учаге шакала одного знаю, он тоже хорошо рисует, - сказал Ленчик, закуривая. - Если я его припашу, будешь его картины продавать?
   – Не сам ведь я продаю, - ответил Моржов. - Пролают другие, кто умеет. А у меня берут по блату. У твоего дакала блата нет… Ты чего ко мне с канистрой заявился?
   – Мать за водой на родник послала. Я у тебя перекантуюсь с полчасика, потом из-под крана воды налью л отдам ей.
   – Понятно, - кивнул Моржов.
   – Мать солёных огурцов с молоком нажрётся, потом продрищется и стонет: «Экология хреновая!» Гоняет меня, блин, на родник за чистой водой. Сама бы л шла, если надо.
   Моржов усмехнулся. Ситуация была отечественная, знакомая до умиления. Моржов называл это ТТУ - Титанический Точечный Удар. Это когда всё идёт вкривь и вкось, но поправлять и чинить каждую детальку неохота. Требуется «чудо-оружие». Выбирается какое-нибудь левое обстоятельство, которое хоть как-нибудь годится для объяснения причин неудач. По этому обстоятельству и наносится сокрушительный удар всеми имеющимися силами. Моржов мог назвать уже довольно много видов ТТУ: а) сбрить бороды; б) напасть на Японию; в) расстрелять всех «врагов народа»; г) объявить сухой закон; д) ввести сертификаты в дополнительном образовании. Согласно теории после Титанического Точечного Удара всё должно наладиться само собой. В худшем случае борьба с последствиями ТТУ отвлечёт от нужд насущных, что тоже уже неплохо. И в таком аспекте родниковая вода оказывалась отличной панацеей от безмужья, безденежья и сына - шпанюги. Пока рассудок поглощён поиском благотворных изменений в организме, вызванных промывкой организма экологически чистым продуктом, всё прочее становится несущественно.
   – Слушай, Борька, а где ты деньги хранишь? - улыбаясь, напрямую спросил Ленчик.
   – На карточке, - ухмыльнулся Моржов.
   – Покажи, - предложил Ленчик.
   – Жопу полижи, - доступно Ленчику ответил Моржов.
   Ленчик заржал.
   – Тебя всё равно скоро выселят отсюда, - заявил он.
   – С какого это хрена? - разозлился Моржов. - Я твоей матери заплатил? Заплатил. Ты на чьи деньги бухал целый месяц?
   – Дак ремонт на первом этаже делать будут, - пояснил Ленчик. - Весь июнь, короче. Весь этаж и выселят.
   Моржов подумал, что теперь его переезд в Троельгу неизбежен вдвойне. Слава богу, что этим американцам приспичило отдохнуть в России. Заграница, как всегда, помогла.
   – Ну, пока ремонт - съеду. А потом вернусь, - сказал Моржов.
   – А если мать твою комнату заселит?
   – Ещё лучше. Вернусь - а тут уже три бабы готовы. Я давно твоей матери предлагал, чтобы она меня куда-нибудь к бабам поселила, а не отдельно.
   Ленчик снова заржал.
   – Ты знаешь бабу, которая прямо над тобой живёт? - Ленчик ткнул пальцем в потолок. - Надька зовут.
   – Видел.
   – Ничо ведь баба на морду, а? Отличница, всё такое. Последний курс. Слышал, сегодня ночью она орала?
   – Не слышал, - осторожно сказал Моржов.
   – Я ей, короче, целку порвал.
   – И где это она об тебя целкой зацепилась?
   – На набережной. Сначала выпили по чуть-чуть, потом проводил её домой. Она, короче, сама и пригласила.
   Ленчик Каликин, весело и победно глядя на Моржова, дунул дымом в открытое окошко, в куст акации, молодо и ярко зеленеющий в солнечном блеске.
   Моржов залюбовался Ленчиком. Короче, вот она - весна человечества, открытая чувственность в чистом виде. Ленчик был очень красив. Красив какой-то отважной, комсомольской красотой: светлые волосы сыпались на высокий лоб, но при всей мужественности лица губы Ленчика были свежие, как у девушки, а глаза - глубокие и нежные тёплым ореховым сумраком.
   – Тебе сотовый телефон нужен? - спросил Лёнчик. - Отдам за пятихатку. Я его у одного чёрта взял.
   «Взял» - значит отнял или спёр.
   – У меня есть сотник, - отклонил предложение
   Моржов.
   Ленчик подумал, и глаза его опасливо сверкнули. Он привстал, выглянул в окошко и потом шёпотом предложил:
   – А пэ-эм хочешь?
   – Что такое пэ-эм? - не понял Моржов.
   – Ну, пэ-эм. Ствол, короче. Настоящий. Моржов понял не сразу. Ему вообще не нравился этот плебейски-брутальный способ наименования. Если пистолет - значит ствол. Если вертолёт - значит борт. Стадо - значит сто голов. Эскадрон - двести сабель. Взвод - тридцать штыков. В таком контексте совсем иначе воспринимались выражения типа «члены партии».
   – Откуда у тебя «Макаров»? - сдержанно удивился Моржов.
   ПМ так запросто у чёрта какого-нибудь не возьмёшь.
   – Говорить-то нельзя, - осадил Моржова Ленчик и тотчас сказал: - Сергач толкает, а я принесу. Тебе самому он не продаст.
   Сергач - это Валера Сергачёв, известный в Ковязине персонаж. Вот раньше были враги народа. Они народу бескорыстно вредили, народ их выдавал властям, власти их сажали в тюрьму. А Валера Сергачёв был другом народа. Он народу корыстно помогал, за это народ молчал о нём в тряпочку, а власти Валеру покрывали. Даже не то чтобы покрывали - Сергач и сам в определённой степени был представителем властей: инспектором ковязинского батальона дорожно-постовой службы. Через ДПС он и имел все связи и в ментовке, и в прокуратуре. Этот пистолет небось был у какого-нибудь следака каким-нибудь вещественным доказательством в деле, которое внезапно перестало нуждаться в вещественных доказательствах. Пистолет поступил в свободное обращение.
   Моржов размышлял, глядя в ясное лицо Каликина. Если ему ехать в Троельгу, в эту неизвестную ему пьяную деревню, да ещё с американцами, да ещё и с тремя отечественными девицами… Костёрыч, Щёкин не защита. ПМ - защита.
   – Возьму, - согласился Моржов. - Только учти, Каликин, я ведь могу и застрелить кого-нибудь. Например, тебя.
   – Там патронов мало, всего обойма, - хохотнул Ленчик.
   – Можно подумать, тебя застрелить - так три ленты пулемётные нужны.
   От моржовской общаги до Крестопоклонной площади можно было дойти по улице Маршала Рокоссовского. Никто не знал, какое отношение Рокоссовский имел к Ковязину. Но ближе к центру, когда из-за крыш и труб двухэтажных купеческих особняков начинала вздыматься дырявая и щербатая громада Спасского собора, складывалось впечатление, что Рокоссовский здесь всё-таки как-то в тему…
   Улицу Рокоссовского поверху пересекали многочисленные рекламные растяжки, словно лозунги первомайской демонстрации.
   Перед здоровенным ангаром металлорынка висела первая растяжка: «Нержавеющие стали!» Знак восклицания, видимо, означал радость тех анонимов, которые раньше были ржавеющими, а вот теперь справились со своим недостатком. Моржов тоже порадовался, что они наконец-то стали неподвластны коррозии.
   «Бутилированная вода», - читал Моржов дальше…Нету в русском языке глагола «бутилировать». Есть выражение «разливать в бутылки». Но «разлить в бутылки» - это просто взять и разлить, а «бутилировать воду» - значит произвести над водой некое облагораживающее действо. По улице Маршала Рокоссовского Моржов шагал к площади под Черепом в Гостиный двор, чтобы тоже произвести над собой некое облагораживающее действо - штанировать задницу.
   «Варим гаражи», - читал Моржов следующую растяжку.
   Вообще-то, конечно, задница Моржова была уже достаточно штанирована, но Моржова не удовлетворяло целеполагание собственной штанации. Штанация была ориентирована на МУДО, на улицу города, на комнату общаги. Пребывание задницы в Троельге выпало из пакета вариантов штанации. Приходилось спешно развивать базовые фонды.
   Обогнув бетонный угол ограды вокруг собора, Моржов прочёл последнюю бессмысленно-ликующую растяжку: «Мы открылись!» Эту растяжку повесили ещё зимой - после перестройки старинного Гостиного двора под современный гипермаркет. Видимо, когда сеть гипермаркетов разорится, эту растяжку легко можно будет скорректировать на «Мы накрылись!».
   Превращение Гостиного двора в гипермаркет практически никак не сказалось на его облике. Насколько знал Моржов, таково было условие областного комитета по охране памятников, когда решался вопрос о передаче исторического здания в долгосрочную аренду сети гипермаркетов «Анкор». «Анкор» ничего не изуродовал, только перекрыл пирамидальной стеклянной кровлей квадратное пространство внутри торгового каре. Похоже, что архитектору сети «Анкор» не давали покоя лавры того китайца, что водрузил стеклянную пирамиду перед самим Лувром. Впрочем, снаружи эта кровля, как подсознание, не просматривалась.
   Из новшеств на себя обращал внимание большой плазменный экран, изящно помещённый во фронтон, туда, где раньше красовался гипсовый герб города Ко-вязин. Моржов, конечно, понимал, что есть какие-то причины, чтобы называть такой экран плазменным. Но после фантастики, прочитанной Моржовым до девятого класса, термин «плазма» у него ассоциировался со звёздами, протуберанцами, фотонолётами, а уж никак не с телевизором, даже очень большим. Наверное, авторы этого термина считали его словечком интеллектронной, постиндустриальной цивилизации, а Моржов всё никак не мог переварить эту напыщенность. Выражение «плазменный экран» было для него такой же кентавро-махией, как «лазерная клизма». Впрочем, в каком-то смысле плазменный экран и был лазерной клизмой.
   Обычно на экране крутили рекламные ролики поставщиков «Анкора». Это вызывало страшный гнев продавцов соседнего рынка-толкучки. «Конкуренцыя, ёб-тыть!» - негодующе поясняли они. В той своей части, которая выходила на фасад гипермаркета, рынок галдел особенно оголтело. Но сейчас на экране показывали переписанное с телека интервью Наташи де Горже - владелицы сети «Анкор». Внешне Наташа немного походила на Милену Чунжину. Моржов приближался к Гостиному двору, с удовольствием разглядывая эту де Горже. Он бы не отказался, чтобы она была «де Морже».
   Наташе было года двадцать два. Как в таком возрасте она исхитрилась сколотить империю из гипермаркетов, Моржов не знал. Самому ему в двадцать два года не всегда хватало денег даже на опохмелку. У Моржова было несколько предположений об источниках Наташиных богатств, но все они характеризовали скорее самого Моржова. А Наташа выглядела и вела себя как маленькая девочка, которая никак не могла погрузиться в пучину грехопадения до тех глубин, которые воображал себе Моржов.
   – Сеть «Анкор» состоит уже из четырнадцати предприятий формата жёсткого дискаунтера, разнесённых по всей области, - пискляво рассказывала Наташа на всю Крестопоклонную площадь. - Хотя, конечно, наибольшая их концентрация - в областном центре. Если говорить о нашем самопозиционировании, то можно выделить два смысла нашей сети. Мой общественный долг как руководителя - донести идею, концепцию, философию сети «Анкор», которая ныне имеет лидирующие позиции в продовольственном ритейле региона. Именно эти ценности исповедует менеджмент компании…
   «Вы, значит, не торгуете!… - осенённо обратился Моржов к Наташе.- Вы ценности исповедуете!… А-а!…»
   У стеклянных самораздвижных дверей Гостиного двора Моржов вдруг увидел Соню Опёнкину - ту пухленькую девушку, которую Шкиляева запланировала упечь в Троельгу вместе с ним и со всеми прочими. Наташа де Горже вмиг превратилась в абстракцию. Моржов косо взбежал к Соне по ступенькам.
   – Сонечка, здра-авствуйте! - ласково пропел он. Соня оглянулась и стеснительно заулыбалась.
   – Ждёте кого? - Моржов чуть наклонился к ней. Соня засмеялась и прикрылась ладошкой.
   – Я дверей… ну, боюсь, - сказала она. - Не могу понять, типа как они открываются… Вот врежусь лбом в стекло…
   – Не врежешься, - заверил Моржов, сразу переходя на «ты», потому что сейчас Сонечка не отразит его форсированной интимизации общения. Моржов под локоток повлёк Соню к дверям. - Там в подвале специально обученный человек сидит, - ворковал он по пути, - а здесь в полу щёлка. Человек смотрит в щёлку и видит, что идёт симпатичная девушка. Он сразу на кнопку жмёт, чтобы дверь открылась. Так что в-в-в… тебе ничего не грозит. Тем более ты со мной!
   Моржов выпятил грудь, двери послушно разъехались, и Моржов сделал длинный журавлиный шаг в магазин.
   – Ну вот, мы и попали! - объявил он, заводя Соню в холл.
   Словно от избытка чувств, вызванных победой, он слегка приобнял Соню. Сонечка смеялась. Моржов поглядел на неё и понял, что Соня, как кошка, вызывает желание постоянно тискать её.
   – Вам куда? - лучезарно спросил Моржов и чуть не отвесил сам себе подзатыльник, потому что опять соскочил на «вы».
   – Да я как бы сумку хотела купить… Ну, чтобы ехать в этот лагерь, - беспомощно призналась Соня.
   Моржов многозначительно поднял палец.
   – Я знаю здесь одно местечко, - таинственно сообщил он, - особый отдел. Только для избранных. Называется «Сто тысяч любых сумок для Сонечки». Предлагаю обмен.
   – Какой? - смущённо-кокетливо спросила Соня.
   – Я иду с тобой за сумкой, а потом ты идёшь со мной…
   – Куда? - тихо спросила Соня.
   – Я не могу говорить об этом с девушкой без сумки. Пускай девушка хоть без всего будет, особенно если она так же хороша собой, как ты, - Моржов отступил на шаг и волнистыми линиями обрисовал в пространстве пышные очертания Сонечки, - но девушке без сумки сказать не могу. Извини - принципы.
   Моржов уже неоднократно убеждался: наивные девочки города Ковязин считали, что если человек в очках, значит, он приличен и безопасен. Значит, с ним можно заигрывать весьма фривольно. На излишне крутых виражах флирта таких девушек обычно и выбрасывало из колеи в постель к Моржову.
   Моржов повёл Соню по залам гипермаркета, положив руку ей на талию. Ладонь словно невзначай съезжала с вертикали талии и останавливалась на крутом изгибе попы. Народу в залах толклось много, и потому для мужчины вполне уместным казалось держать руку на талии девушки - это выглядело как круг-оберег. Поскольку зад у Сонечки оказывался значительно шире талии, моржовской руке даже полагалось спуститься на ягодицу, чтобы увеличить диаметр этого охранного круга. В глубине рассудка (явно, впрочем, мелковатой глубине) Соня, конечно, поняла, что её как-то уж очень быстро взяли за булку, но не трепыхалась, а смущённо покорилась.
   Евроремонт в Гостином дворе поднялся только до начала сводов старинного потолка, а дальше ограничился люминесцентными нервюрами по рёбрам арок. Сверху свисали яркие флажки с надписями «Скидка 15%!», «Скидка 30%!», «Скидка 50%!». Похоже, Наташа де Горже решила облагодетельствовать весь сектор клиентуры среднего достатка. Количество флажков было как на крейсере «Аврора» в день Седьмого ноября. В толпе мелькали юноши-продавцы и девушки-продавщицы в жёлто-зелёной униформе и в бейсболках. Они не стояли за прилавками, а активно общались с клиентами, словно старые добрые друзья. Девушки даже дарили детям жёлто-зелёные шарики. В сочетании с вызывающе-мёртвыми манекенами всё это выглядело как-то уж очень грозно. С экранов на простенках пищала сама Наташа: - Положение нашей компании я бы оценила как стабильно успешное. Работая в формате жёсткого дискаунтера, мы получили хороший экономический эффект, склоняя поставщиков к изменению закупочных процессов и ассортиментной матрицы на получение наименьшей закупочной цены. Нам интересно работать креативно, выстраивать новые логистические процессы и апробировать новационные подходы в сегменте потребителей среднего уровня. Эскизный проект региональной экспансии «Анкора» был построен с учётом мировой практики деятельности дискаунтеров как в направлении потенциального клиента, так и в направлении потенциального оператора…
   Под щебет Наташи Моржов и Соня свернули в отдел сумок. Гомон голосов и шарканье шагов чуть отдалились. Жёлто-зелёный молодой человек, улыбаясь и склонив голову, уже спешил к Соне.
   – Как вам помочь? - спросил он.
   – Мы сами, - отрезал Моржов, поворачиваясь к стеллажам. - По стране из края в край ходит мальчик Помогай… - пробормотал он стишок времён советско-китайской дружбы.
   – Состоявшийся брэнд позволяет нам проводить политику операторских тендеров, а это для нас понижает естественный барьер - финансовые возможности населения, - из-за стойки с сумками уверяла Наташа де Горже. - Для других региональных предприятий мелкой розницы наша политика неприемлема в силу слишком высоких для них рисков, а мы уже можем позволить себе конкуренцию ещё и по принципам качественности и системности…
   – Я вон там посмотрю, можно? - спросила Соня, которую магнитом притягивали дамские сумочки.
   Моржов кивнул, деловито выворачивая объёмистый баул и разглядывая швы.
   – А что вы скажете о непрофильных направлениях деятельности сети? - врезался в Наташину речь голос журналиста.
   – Надо глядеть правде в лицо. То, что в условиях рынка считается непрофильным, в общественном плане имеет доминирующее значение, - не умолкала Наташа. - Пусть конкуренты и расценивают подобную деятельность «Анкора» как косвенный промоушн, но рядовой потребитель относится иначе. У нас иной принцип оптимизации активов, нежели принято среди обычных сетевиков. Начнём с того, что наши якорные арендаторы - это муниципалитеты. А они являются таковыми в силу бюджетных дефицитов, препятствующих самоопределению культурных и исторических объектов…
   Моржов положил баул на место и взял другой. «Может, Соне лучше взять с собой рюкзак, а не сумку? - подумал Моржов. - Нет, спортивная сумка удобнее. Да и женственнее».
   – У нас особое отношение и к персоналу, - вещала отовсюду Наташа де Горже. - Продавцы проходят курсы специальной подготовки, где их учат не только разбираться в товаре, но и общаться с людьми, находить контакт с любым человеком. Наш продавец не отделён от клиента прилавком как Китайской стеной. По сути, наши продавцы не продают - они помогают сделать покупку…