угрюмо плелись за нами. Какая из них могла принадлежать "наружке",
определить оказалось не под силу, и сосед подсказал:
-- Посмотри во второй "строчке" бежевую "вольво" За "прокладочкой" из
микроавтобуса. Машина как машина.
-- Проверимся,-- вошел в непонятный мне раж частник. Впрочем, почему
непонятный? Если он в самом деле служил в контрразведке, то в нем сейчас
проснется азарт профессионала.
И тогда -- держись. Держался за скобу над дверцей, потому что помчались
с такой скоростью и такими перестроениями, что сомневаться, кем был
водитель, больше не приходилось. После развала Союза у нас, к
сожалению, полстраны оказалось в "бывших". И в первую очередь из тех,
кто служил Отечеству, а не заготавливал себе соломку для подстилки.
Проснется ли когда-нибудь совесть у нынешних демократов, чтобы хоть на миг
забыть о собственном кармане и подумать о России? Откуда свалилась на нас
эта свора, где ее взрастили и кто воспитывал? Почему оказались у власти и
при деньгах? Как долго планируют жировать? Что станут потом мямлить в свое
оправдание? Да и станут ли? Что им мнение других...
-- "Наружку" сбросишь в метро,-- продолжал получать я инструктаж от
парня, неизвестно почему сразу принявшего мою сторону. А вдруг я враг? Или в
сегодняшней России тот, кто борется с властью -- изначально друг простого
народа? -- Сделаешь два-три выхода из вагона перед закрытием дверей, пару
пересадок -- и останешься чист, как кошелек пенсионера. Будь.
Я продолжал не верить в слежку за собой. В честь чего она? Заремба
выполняет хоть и деликатное, но правительственное задание, я -- военный
журналист, а не шалава из бульварной газетенки, способная растявкать любое
слово по белу свету. Зачем "наружка"? Если у кого-то возникли ко мне вопросы
-- задавайте откровенно, мне скрывать нечего.
Убеждал себя так, а сам ввинчивался в толпу у турникетов. Бежал по
эскалатору, несколько раз принимая вправо и пропуская текущий следом поток
вперед. Потом понял, что внизу меня ждать еще удобнее и прекратил попытки
пере- хитрить собственную тень. А вдруг меня захотят убрать?
Чушь. Мелькнувшая мысль показалась настолько нелепой, что усмехнулся
сам. Но сам и почувствовал, что улыбочка-то вышла настороженной. А тут еще
на глаза попалась неестественная парочка в переходе: парень в инвалидной
коляске без ног просит милостыню, а рядом старушка продает пензу, которой
оттирают мозоли на пятках. И это не парадоксы московского метро. Это
сегодняшняя жизнь России. Где молодым парням отрывает ноги в непонятных
разборках, а матерей заставляют торговать, чтобы выжить. Это Россия, где
законы и нравственность -- разные вещи. Где власть и народ -- совсем не одно
и то же. Где не в чести честь и единство слова и дела...
Нет, в такой России могут убить свои. Могут. Поэтому, не забывая советы
водителя, несколько раз выскакивал из вагонов через закрывающуюся дверь.
Пропускал электрички, переходил на противоположные пути, словно проехал свою
станцию. И старался увидеть тех, кто станет дергаться вслед за мной.
Но или я был дилетант в шпионских штучках, или никакой слежки не
велось: ничего не увидел.
С тем и приехал домой. Зато дома младшая дочь наябедничала на старшую:
-- А Таня днем не хотела идти со мной играть.-- Таня... В эти дни очень
часто вспоминал ту, в честь кого это имя появилось в нашей семье.
-- А что ты ищешь? -- не отступала младшая, когда полез в самые дальние
шкафы за самыми дальними блокнотами. Телефон "коммуналки" сохранился. Пока
жена не пришла с работы, торопливо набрал код и номер.
Алло, кого вам надоть? -- послышался старческий голос.
-- Баба Степанида?
Щас мущинский голос позову, а то ничего не слышу. Петь, подойди, возьми
трубку.
Быстрее Петра пришла моя жена. Она завозилась с замком, и я торопливо
спросил:
Дядь Петя, Таня дома?
А кто говорит?
-- Квартирант ваш стародавний. Она дома?
-- Сейчас нету. Как мужа убили, так уехала домой. Но скоро обещалась
вернуться. Хочешь увидеть, бери бутылку и приезжай. Но только вот кто ты, не
припомню.
Кто я такой? Трус и бездарь.
-- Ну что, лентяи,-- добавила с порога эпитетов и жена.-- За хлебом-то
хоть сходили?
-- Ты приедешь? Ждать? -- не желал расставаться с надеждой на халявную
выпивку дядя Петя.
Вряд ли. Жизнь всегда приземленнее мечтаний -- это уже понято и
пройдено. Хотя кто нас постепенно отучает от поэзии? Только потому, что в
ней, несмотря на легкость, все намного строже -- ритм, рифма...
Какая рифма к слову Таня? Любовь? Медленно положил трубку на пузатый
серый телефон. Надо идти за хлебом...
Через лощину -- пулей. Один бежит -- остальные прикрывают. Движение по
лесу -- в шахматном порядке. Следом в след давно не ходят, здесь не детская
игра в шпионы. Засаду следует ожидать в любое мгновение, и основное при
выстрелах в упор -- не оказаться под одной очередью.
Привал -- каждый и отдыхает, и сторожит самого себя. Плюс прикрывает
спину товарища. Нет нужды беспокоиться и за свою -- прикроют другие.
"Онемели", лишь ступив на территорию "свободной и независимой Ичкерии".
Да и о чем разговаривать -- идти надо. Поглубже в пасть тому волку, что
выбран чеченцами для своего символа и застыл на зеленых знаменах и эмблемах.
Когда хищник откусывает руку? Если пытаешься вырваться. А все нужно делать
наоборот: если хватает тварь руку, засовывают ее как можно глубже ей в
пасть. Тогда зверь захлебывается, сам разжимает зубы и отскакивает в
сторону.
В тылах Ичкерии разведчику спокойнее. В тылах боевики хвастливее и
беззаботнее. Федералы, конечно, могут "позвонить"* в любое селение, но такое
случается не часто, а на войне на подобном не зацикливаются. Нет-нет, в
тылах хорошо -- хоть в своих, хоть у противника.
Дальше сами.
-- Добро.
Заремба протянул руку казакам, которые вели его группу тайными тропами
в нужный квадрат.
Еще одна страничка чеченской войны, мало афишируемая, но от того не
исчезнувшая -- участие в ней добровольцев-казаков. В первую голову --
терских, пятигорских. Два батальона станичников, полулегально поставленные
на довольствие армии, умываясь кровью, два года тянули солдатскую лямку на
чеченском фронте.
Бились казаки с чеченами люто, друг друга в плен не брали. На них,
полулегальных черновых войны, и вывели Зарембу: эти проведут незаметно хоть
до самого Дудаева, если он жив. Довели. До отметины на карте, которую
оставил ногтем атаман. В действительности это оказалось опушкой дубовой
рощи, где им и предстояло расстаться.
-- Быть удаче, -- все три казака-проводника подняли вверх автоматы.
-- Быть,-- в ответ отозвалась группа. Сказали хотя и полушепотом, но
вместе получилось достаточно громко для спецназа, Однако Заремба на этот раз
простил прокол: иногда важнее настрой подчиненных, даже если он не стыкуется
с конспирацией.
Казаки развернулись в обратную сторону -- немолодые уже, наверняка отцы
семейств. А служи они в армии, подбирались бы уже к погонам подполковников.
Что их заставило взять в руки оружие? О романтике говорить глупо. Только
близость дома и желание остановить войну как можно дальше от него. Да и
показать беспокойному соседу, что рядом тоже не олухи. И тот, кто покажет
зубы, в ответ получит зуботычину, а не заискивающую улыбочку.
Разведчики провожали взглядами казаков до тех пор, пока те не скрылись
за склоном. Не заостряли внимания, но каждый понял, что обрывалась последняя
ниточка, связывающая их с мирной жизнью, Родиной.
* Обстрелять (арм. жег.).
Правительство хотя и твердило, что Чечня -- неотъемлемая часть России и
наша Родина, но после всего свершившегося русские не особо-то и желали иметь
в кровном родстве такого шумливого и чванливого братца.
Барьер, когда трудно представить уход от России какого-то народа,
оказался преодолен, и русские сами начали требовать от правительства: дайте
всем "независимым" полную свободу. Наиполнейшую. Но -- с обязательным
закрытием всех границ, введением таможен, исключением из рублевой зоны. И
пусть та же Чечня попробует жить самостоятельно, не имея внешних границ с
другим миром. И посмотрим, кто к кому первый приедет с поклоном...
Но то политика, эмоции, а Заремба стоял с группой на грешной земле в
грешное время.
-- Все! -- оборвал, отрезал он и прошлое, и наступившее гиблое
настроение.
Сделал это, возможно, слишком грубо, ведь не солдаты из стройбата
стояли перед ним. Но в то же время именно потому, что не желторотые юнцы
влезли в Чечню, они его и поняли. Жизнь каждого зависла на волоске, а
волосок этот вся- кий способен оборвать. Им ли не знать этого...
-- Не станем о грустном,-- грустно, но улыбнулась Марина. Оказалось,
что худо-бедно, но за неделю в группе научились улавливать и устанавливать
общее настроение. Это несколько обрадовало подполковника, и он с уже большим
оптимизмом оглядел команду. Взгляд невольно остановился на Марине. На
"Таможне" Вениамин Витальевич мягко, но непоколебимо отвел все его попытки
исключить девушку из операции.
-- Она уже получила аванс,-- как последний аргумент он положил
пухленькую ладонь на сто- почку сберкнижек у края стола.-- Здесь же и ваши
сорок процентов.
Протянутая подполковнику сберкнижка оказалась заполненной на его имя.
-- Возвращаетесь и получаете остальное. Вот "Трудовое соглашение" на
выполнение строительных работ в Чеченской Республике и наши обязательства.
Вот ваши доверенности друг на друга, если вдруг кто-то... Нужно только
поста- вить образцы подписей, которые нотариус, с вашего позволения, готов
заверить. Прямо сейчас.
Все предусмотрел Вениамин Витальевич. Отрезал пути к отступлению и тут
же зазывал вернуться -- конечно, не с пустыми руками. Но главное, вроде не
ловчил и не оставлял на потом договора и обязательства. Знать, документы
Одинокого Волка ему или Кремлю очень нужны. Очень.
Но Марина все равно не полетит. Или она, или он.
-- Или она, или -- я.-- Заремба даже не стал смотреть, какая цифра
вошла в сорок процентов аванса.
-- Вы оба,-- все еще мягко продолжал встречать сопротивление командира
толстяк, но капельки пота с залысины платочком промакнул.
-- Но вы понимаете... -- А вы? -- оборвал на этот раз Вениамин
Витальевич.-- Вы думаете, она от хорошей жизни бежит на войну? Что она имеет
на сегодня? Только служебную комнатушку в подмосковных лесах, которой она
навек привязана к колонии. Саму колонию. Можно только представить, до какой
степени ей все это обрыдло. А ты хочешь, чтобы она до конца дней своих
служила в лесу надзирательницей?
-- Ну почему же... -- А потому, -- продолжал напирать толстяк.-- И вот
она захотела заработать денег и купить квартиру в Москве. И у нее, как
понимаешь, только два пути -- на панель или на войну. Ты желаешь видеть ее в
борделе? Поймите, подполковник, эта командировка даст ей сразу столько
денег, что она сможет решить половину своих проблем. И начать новую жизнь. И
не надо отбирать у нее этот шанс. Лично я не хочу.
Заремба сник. В отличие от него, занимавшегося боевой подготовкой
группы, Вениамин Витальевич залез в проблемы Марины и теперь крыл любой
козырь.
-- А это вам на дорогу и всякие непредвиденные расходы,-- Вениамин
Витальевич протянул подполковнику перетянутые резиночкой стопки долларов и
рублей.-- Можете тратить по своему усмотрению. Масксеть "Крона",
маски-чулки,-- словом, все, что заказывали, здесь,-- он указал на стоявший у
входа рюкзак.
-- Хорошо,-- принял деньги Заремба. -- Ваши документы прикрытия,--
толстяк подал спецназовцу удостоверение.
Майор милиции. В командировке -- задание на поиск тел погибших
сотрудников МВД.
-- Похоронная команда? -- усмехнулся Заремба. Вениамин Витальевич
развел руками:
-- Гуманность всегда открывала самые прочные двери и растапливала
сердца. Это -- на всякий случай для своих, чтобы меньше задавали вопросов.
Было заметно, что он рад смене разговора. Еще бы -- от него и
требовалось исключить любой шум вокруг группы. И никаких отсекающихся и
остающихся -- мало ли что начнут болтать. Все, кого первоначально
отобрали,-- полетели, и кому повезло -- прилетят. Получили деньги --
разошлись.
Зато Заремба ясно представил, как плотно, намертво они схвачены потными
пухлыми ручонками Вениамина Витальевича. Думал, на "гражданке" все проще,
чем в армии. Теперь знает: да, в войсках все намного грубее, но зато не так
потно и липко. Душно на воле-то, оказывается!
На войну. Хоть и в Чечню -- но подальше от душной многозначительности.
-- Мы готовы.
-- Чудненько. Ваш позывной -- "Кобра": существо осторожное, но при
опасности кусает первой и смертельно. Думаю, дня через три мы встретимся
здесь же. С вашего позволения, самолет до Минеральных Вод ждет вас, а там
вас встретят и уточнят последние детали.
Уточняли не в Минводах, а в Пятигорске, куда их привез из аэропорта на
обед сухощавый интеллигентный старик.
-- Выход завтра на рассвете, Терское казачье войско выделит
проводников. Часов в пятнадцать на вас выйдут по связи и сообщат координаты
поисков объекта. Все дальнейшее -- исходя из задания и ситуации.
Ситуация пока складывалась нормально: группа в Чечне, до связи с
Москвой оставалось около часа. Идти дальше смысла не имело, вдруг придется
возвращаться. При таком раскладе лучше устроить перекур.
-- Перекур,-- подтвердил Заремба свои мысли командой. И сразу оценил
Работяжева. Тот обо- шел, проверил каждую кочку, куст на опушке, где решили
остановиться. Глаз сапера не отметил ни- чего подозрительного, и Юра
разрешил располагаться. Наверное, можно было предложить пообедать вместе и
казакам, но потом Заремба успокоил себя: им предстоит дорога назад, а лишний
час на воюющей территории всяких разных случайностей только добавляет.
Потом, по воз- вращении, можно будет поднять стакан и сказать чистосердечно
казачье "Любо".
Свои пластмассовые стаканы наполнили кипятком из термоса, растворив в
них брикетики грибного супа. Запах пошел такой, что все завертели головами и
постарались проглотить бульон как можно скорее. Все-таки не зря разведку
сажа- ют на сухпайки. Про пятнадцать часов, время выхода в эфир, все знали,
и чем ближе стрелки собирались "держать уголок", спецназовцы подтягивались
поближе к командиру. Хотя что особенного могла сказать Москва? Она и сказала
всего одну фразу: -- Семнадцать.
А хоть двадцать пять. Квадраты наносили на карту Чечни произвольно, но
группа склонилась над коричнево-зеленым топографическим листом, ожидая, куда
ткнет острием "Короля джунглей" Заремба.
Уколол зеленую кляксу не так уж и далеко от местонахождения группы -- в
полутора часах хорошего хода. В Москве иной раз до работы столько
добираются, а им предстояло добежать до войны. Не быть им пенсионерами, если
к вечеру не заработают оставшиеся шестьдесят процентов.
-- Ноги в руки,-- произнес подполковник. И расставил "шахматы": -- Юра,
ты первым. Где можно -- бегом. Семен,-- поискал глазами Дождевика.
-- Я,-- отозвался прапорщик, выступив из-за кустов: пока все наблюдали
за картой, он добро- вольно нес охрану группы.
-- Прикрываешь Работяжева, и только его. Группу замыкает Чачух. Вперед.
Сложность бега по лесу -- не успеваешь ориентироваться и очень трудно
выдерживать прямой путь. Все норовишь обогнуть слишком низкие деревца,
поднырнуть под те деревья, где побольше света. А сверяться с картой и
компасом требовалось постоянно: промахнешься на деление -- и можно бежать
хоть до самого Индийского океана, мыть сапоги в котором призывал в свое
время Владимир Вольфович Жириновский.
-- Левее. еще левее,-- подправлял острие бега Заремба. Им к Индийскому
океану не требуется. Нужно залезть в пасть к Одинокому Волку. И вырвать
добычу.
Только наверняка он ее с собой не носит. Оттого нужно сесть на хвост и
притащиться за боевиками в лагерь. Выждать рядышком с лежбищем ночь, и
утром, когда банда уйдет на очередной захват поезда,-- а коммерсант из
Москвы выходил на Волка именно по поводу его движения,-- взять штабную
землянку. А в ней -- небольшой зеленый сейф с ручкой-штурвалом.
Шифр Вениамину Витальевичу разузнать не удалось, но Работяжев получил
пластилиновую хреновину, которая без огня и дыма вырежет любой замок за
считанные секунды. Все почему- то думают, что самые секретные в армии -- это
связисты. Но тщательнее, чем подрывников, сейчас в разведку не отбирают
никого. Их такому учат, что саперы в секунду способны разнести в прах то,
что создавалось годами и вроде бы самым тщательнейшим образом охраняется. И
пусть после этого засекреченные связисты выходят в любой эфир с любой
информацией под любой шифровкой -- будет уже поздно...
-- Шагом,-- подал негромкую команду под- полковник, когда воткнулись в
семнадцатый квадрат на карте, а на местности перепрыгнули небольшую речушку
на дне оврага.
Выстроили "елочку" -- оружие направо- налево через одного. Афган хоть
кого-то чему-то научил.
Заремба в последний раз позволил себе обратить особое внимание на
Марину. Волонихин держится к ней поближе, словно надеется в случае опасности
закрыть девушку собой. Эх, док-док, неужель не знал, что на войне первыми
страдают романтики? Молись всем богам, чтобы пронесло.
Марина увидела взгляд командира, ободряюще улыбнулась: не подведу, все
обойдется. К сожалению, не от тебя это зависит, девочка.
16
К тому же нутром почуяли, что ступили на землю Волка: воздух способен
держать запах опасности, и хороший спецназовец нюхом вычислит источник.
Движение разведчиков отчетливо замедлилось, дыхание они сдерживали в груди,
не давая ему с шумом вырываться наружу. Но, кажется, оно замерло вовсе,
когда увидели открывшуюся им картину.
У дороги, только бочком, краешком коснувшейся дубовой рощи, стояли,
уткнувшись в при- дорожную канаву, два сожженных грузовика, жутко
выставивших наружу свои закопченные внутренности. Между грузовиками в
неудобной позе, подвернув ногу, лежал солдат. Будь жив, уже давно поменял бы
положение...
Марйна, сердобольная душа, первая подалась к нему, но Работяжев успел
перехватить девушку за руку и, не выпуская, оглянулся на командира. Тому
из-за деревьев картина виделась не полностью, но когда выступил на просвет,
понял: осторожность сапера имела под собой основания.
Рядом с местом боя, в боковом углублении канавы, виднелся холмик. Если
это могила остальных погибших, то почему не предали земле и этого
несчастного солдата, оставив его лежать между машинами?
-- Я п-посмотрю,-- одними губами доложился Работяжев.
-- Семен,-- на всякий случай напомнил Дождевику его обязанности беречь
сапера подполковник.
Обидел прапорщика: тот и так курицей-наседкой вертелся вокруг группы.
Но слова командира постарался воспринять не как напоминание, а как просьбу:
мол, положиться можем только на тебя.
Заремба легким нажимом на плечо послал сапера на открытое место. Юра на
коленях осторожно покрутился вокруг погибшего, с сомнением покачал головой и
дал отмашку подполковнику -- уходим. Спецназовец некоторое время
поколебался, но потом все же развернул группу и увел обратно в лес.
-- Что там? -- не боясь показаться наивной, поинтересовалась через
несколько метров Мари- на у Работяжева.
Может б-быть, з-заминирован.
-- Труп?
И-именно т-труп,-- кивнул сапер.
-- А если... нет?
Сапер ничего не ответил. Решения принимает Заремба, и тому тоже
оставлять непогребенного солдата наверняка было стыдно. Но подполковник на
то и командир, что в первую очередь думает о живых. И о выполнении задачи.
Если случится подрыв, его эхо в кустах не спрячешь, он насторожит Волка, а
это совершенно ни к чему, да еще на самом начальном этапе операции.
-- А если н-нет, то н-нет,-- чуть резковато, за- ранее волнуясь,
ответил Марине Работяжев.
Объяснять некогда, что они не на студенческих раскопках погибших в
Великую Отечественную где-нибудь на территории ныне мирной Смоленской
области, а на войне. Здесь выбор приходится делать намного чаще. И на первый
взгляд не всегда вроде более нравственный.
Отыскивая след Волка, прочесывали теперь лес "гребешком". Семнадцатый
квадрат, откуда велись переговоры с Москвой -- всего-то километр на
километр, поэтому не может быть, чтобы взгляд не споткнулся о какую-нибудь
зацепку. Волку сторожиться незачем, следы наверняка существуют и их остается
только обнаружить.
Первым, требуя внимания, поднял руку Туманов. Пограничник есть
пограничник, талант вместе с личным оружием на склад при "дембеле" не
сдается.
Окурки "LМ" валялись небрежно -- не солдатские, которые докуриваются до
изжеванного фильтра, а отброшенные после нескольких затяжек в свое
удовольствие и с сознанием того, что в кармане еще целая пачка и можно
позволить себе пошиковать. Или в самом деле времени у курцов только и было
-- выйти в эфир и узнать у бизнесмена расписание грузовых поездов. Что же за
сволочь в Москве продает своих? И сколько их, таких благодетелей,
выступающих под лозунга- ми защиты прав человека? И главное: почему они еще
не в "Матросской тишине", если о них знают в Кремле? А может, именно потому
они на свободе, что подобравшимся к власти сегодняшним правителям бардак в
Чечне самим выгоден?
Чем больше задавал Заремба себе вопросов, тем глубже влезал в политику.
А чем дальше входил в эти кущи, тем неуютнее ему становилось от нравов ее
обитателей. Лучше уж рассмотреть , окурки да вдавленные в податливую лесную,
землю следы. Листва, правда, спружинила и делает вид, будто на нее никто не
ступал -- но это все чеченские штучки, все против федералов. Но не выйдет
нынче, не получится. Не на тех напали. Отодвинув листья, Туманов и Заремба ~
посмотрели в одну н ту же сторону. Да, Волк ушел . в лес, ушел неторопливо
-- так действуют, когда в округе нет охотников. Но нынче охотник нашелся. Не
хотелось бы бравады, да еще преждевременной, но про себя Заремба решил: его
выстрел прозвучит первым. А значит, победным. -- Пошли перекатом,-- ощущая в
себе зарождающийся зуд, отдал он команду.
-- Перекатом,-- передали от одного другому команду в группе, потому что
слова командира вышли и замерли около его рта. Один движется -- остальные
прикрывают. Даже не перекат это, а гусеница, подтягивающая свое тело к цели.
Катились- подтягивались, выбирая самый легкий путь. И не ошибались -- Волк в
самом деле ни от кого не прятался, людей трудностями по дополнительной
охране не нагружал и следов своих не заметал. Вскоре послышались и голоса
боевиков. Догнали.
Пошли еще тише и осторожнее. Нет, все же хорошо разведчику в глубоком
тылу противника. Красота! Умей самый мизер, и неприятель сам приведет к
своему ночлегу.
Ночлег не ночлег, а кухней запахло. Возбужденные возгласы волчьей стаи
подтвердили, что они приближались к базе, и Заремба остановил группу. Теперь
-- все. Ни шагу вперед. Как ни будь беспечен Волк, а посты вокруг лагеря он
уж расставил точно. А при появлении командира охрана по крайней мере первое
время станет демонстрировать ревностное отношение к службе. Ради Аллаха,
ребята, служите и выслуживайтесь. Настоящая встреча впереди. И опять Заремба
успел отметить, что от его дум попахивает бахвальством. Чечены -- народ
горячий, война их научила многому, и если считать боевиков детьми с
рогатками, сам останешься на растерзание шакалам и птицам, как тот
несчастный солдатик около сгоревших машин.
Воспоминание о нем было неприятным. И скорее потому, что группе
пришлось уйти от погибшего, даже не предав тело земле. Когда такое было
видано?
Подавляя недовольство собой, Заремба остановился. Вгляделся в карту.
Место, к которому вышли, он бы и сам присмотрел для базы. Слева --
плотно сбившиеся коричневые линии, под которыми тонкой синей ни- точкой
сумел пролечь по дну оврага ручей. С другой стороны коричневые линии
горбатились до небольшого поселка и уж там резко сбрасывали вниз и дубовую
рощу, и дома. С военной точки зрения идеально: овраг прикрывает от
непрошеных гостей, а взгорок защищает, создает "мертвую зону" при стрельбе
артиллерии.
Браво, Волк. Ты наверняка служил в Советской Армии.
-- Отходим,-- все так же негромко продолжал отдавать команды
подполковник.
На этот раз волной передавать указание не потребовалось, так как
движения командира говорили сами за себя. А отход -- это благо: тем, кто
пусть вчера еще считался трижды опытным, но давно не ходил под пулями и не
нюхал опасности, на первый раз лучше отойти и успеть хлебнуть свежего
воздуха. Успокоиться. Теперь уже не по нюху, а по карте отыскали себе место
для отдыха и ночлега. Подальше от оврага -- вода, к сожалению, всегда
привлекает лишнее внимание. Поглубже в бурелом, куда даже волки не станут
переться. К тому же ночью.
-- На ночь остаемся здесь,-- оценил стоянку Заремба.
Математика разведки: боевая задача минус комфорт дают в итоге жизнь.
Но лежбище готовили аккуратненько. Выстелили ложбинку листьями,
ветками, мхом, занавесились маскировочной сетью "Крона". В Балашихе долго
вертели привезенные Вениамином Витальевичем спальные мешки, но в конце
концов отказались от них -- хотя и не вес, но зато объем они все же
создавали, и Заремба попросил приготовить для группы обыкновенные
брезентовые подстилки. Размышлял: не на кавказскую недельную свадьбу
собрались, а ради тепла на одну-две ночи он маневренностью и безопасностью
группы жертвовать не собирался. Костер тоже не разрешил разводить. Хороший
нос дым в лесу чувствует как алкаш выпивку, а семнадцатый квадрат -- рядом.
определить оказалось не под силу, и сосед подсказал:
-- Посмотри во второй "строчке" бежевую "вольво" За "прокладочкой" из
микроавтобуса. Машина как машина.
-- Проверимся,-- вошел в непонятный мне раж частник. Впрочем, почему
непонятный? Если он в самом деле служил в контрразведке, то в нем сейчас
проснется азарт профессионала.
И тогда -- держись. Держался за скобу над дверцей, потому что помчались
с такой скоростью и такими перестроениями, что сомневаться, кем был
водитель, больше не приходилось. После развала Союза у нас, к
сожалению, полстраны оказалось в "бывших". И в первую очередь из тех,
кто служил Отечеству, а не заготавливал себе соломку для подстилки.
Проснется ли когда-нибудь совесть у нынешних демократов, чтобы хоть на миг
забыть о собственном кармане и подумать о России? Откуда свалилась на нас
эта свора, где ее взрастили и кто воспитывал? Почему оказались у власти и
при деньгах? Как долго планируют жировать? Что станут потом мямлить в свое
оправдание? Да и станут ли? Что им мнение других...
-- "Наружку" сбросишь в метро,-- продолжал получать я инструктаж от
парня, неизвестно почему сразу принявшего мою сторону. А вдруг я враг? Или в
сегодняшней России тот, кто борется с властью -- изначально друг простого
народа? -- Сделаешь два-три выхода из вагона перед закрытием дверей, пару
пересадок -- и останешься чист, как кошелек пенсионера. Будь.
Я продолжал не верить в слежку за собой. В честь чего она? Заремба
выполняет хоть и деликатное, но правительственное задание, я -- военный
журналист, а не шалава из бульварной газетенки, способная растявкать любое
слово по белу свету. Зачем "наружка"? Если у кого-то возникли ко мне вопросы
-- задавайте откровенно, мне скрывать нечего.
Убеждал себя так, а сам ввинчивался в толпу у турникетов. Бежал по
эскалатору, несколько раз принимая вправо и пропуская текущий следом поток
вперед. Потом понял, что внизу меня ждать еще удобнее и прекратил попытки
пере- хитрить собственную тень. А вдруг меня захотят убрать?
Чушь. Мелькнувшая мысль показалась настолько нелепой, что усмехнулся
сам. Но сам и почувствовал, что улыбочка-то вышла настороженной. А тут еще
на глаза попалась неестественная парочка в переходе: парень в инвалидной
коляске без ног просит милостыню, а рядом старушка продает пензу, которой
оттирают мозоли на пятках. И это не парадоксы московского метро. Это
сегодняшняя жизнь России. Где молодым парням отрывает ноги в непонятных
разборках, а матерей заставляют торговать, чтобы выжить. Это Россия, где
законы и нравственность -- разные вещи. Где власть и народ -- совсем не одно
и то же. Где не в чести честь и единство слова и дела...
Нет, в такой России могут убить свои. Могут. Поэтому, не забывая советы
водителя, несколько раз выскакивал из вагонов через закрывающуюся дверь.
Пропускал электрички, переходил на противоположные пути, словно проехал свою
станцию. И старался увидеть тех, кто станет дергаться вслед за мной.
Но или я был дилетант в шпионских штучках, или никакой слежки не
велось: ничего не увидел.
С тем и приехал домой. Зато дома младшая дочь наябедничала на старшую:
-- А Таня днем не хотела идти со мной играть.-- Таня... В эти дни очень
часто вспоминал ту, в честь кого это имя появилось в нашей семье.
-- А что ты ищешь? -- не отступала младшая, когда полез в самые дальние
шкафы за самыми дальними блокнотами. Телефон "коммуналки" сохранился. Пока
жена не пришла с работы, торопливо набрал код и номер.
Алло, кого вам надоть? -- послышался старческий голос.
-- Баба Степанида?
Щас мущинский голос позову, а то ничего не слышу. Петь, подойди, возьми
трубку.
Быстрее Петра пришла моя жена. Она завозилась с замком, и я торопливо
спросил:
Дядь Петя, Таня дома?
А кто говорит?
-- Квартирант ваш стародавний. Она дома?
-- Сейчас нету. Как мужа убили, так уехала домой. Но скоро обещалась
вернуться. Хочешь увидеть, бери бутылку и приезжай. Но только вот кто ты, не
припомню.
Кто я такой? Трус и бездарь.
-- Ну что, лентяи,-- добавила с порога эпитетов и жена.-- За хлебом-то
хоть сходили?
-- Ты приедешь? Ждать? -- не желал расставаться с надеждой на халявную
выпивку дядя Петя.
Вряд ли. Жизнь всегда приземленнее мечтаний -- это уже понято и
пройдено. Хотя кто нас постепенно отучает от поэзии? Только потому, что в
ней, несмотря на легкость, все намного строже -- ритм, рифма...
Какая рифма к слову Таня? Любовь? Медленно положил трубку на пузатый
серый телефон. Надо идти за хлебом...
Через лощину -- пулей. Один бежит -- остальные прикрывают. Движение по
лесу -- в шахматном порядке. Следом в след давно не ходят, здесь не детская
игра в шпионы. Засаду следует ожидать в любое мгновение, и основное при
выстрелах в упор -- не оказаться под одной очередью.
Привал -- каждый и отдыхает, и сторожит самого себя. Плюс прикрывает
спину товарища. Нет нужды беспокоиться и за свою -- прикроют другие.
"Онемели", лишь ступив на территорию "свободной и независимой Ичкерии".
Да и о чем разговаривать -- идти надо. Поглубже в пасть тому волку, что
выбран чеченцами для своего символа и застыл на зеленых знаменах и эмблемах.
Когда хищник откусывает руку? Если пытаешься вырваться. А все нужно делать
наоборот: если хватает тварь руку, засовывают ее как можно глубже ей в
пасть. Тогда зверь захлебывается, сам разжимает зубы и отскакивает в
сторону.
В тылах Ичкерии разведчику спокойнее. В тылах боевики хвастливее и
беззаботнее. Федералы, конечно, могут "позвонить"* в любое селение, но такое
случается не часто, а на войне на подобном не зацикливаются. Нет-нет, в
тылах хорошо -- хоть в своих, хоть у противника.
Дальше сами.
-- Добро.
Заремба протянул руку казакам, которые вели его группу тайными тропами
в нужный квадрат.
Еще одна страничка чеченской войны, мало афишируемая, но от того не
исчезнувшая -- участие в ней добровольцев-казаков. В первую голову --
терских, пятигорских. Два батальона станичников, полулегально поставленные
на довольствие армии, умываясь кровью, два года тянули солдатскую лямку на
чеченском фронте.
Бились казаки с чеченами люто, друг друга в плен не брали. На них,
полулегальных черновых войны, и вывели Зарембу: эти проведут незаметно хоть
до самого Дудаева, если он жив. Довели. До отметины на карте, которую
оставил ногтем атаман. В действительности это оказалось опушкой дубовой
рощи, где им и предстояло расстаться.
-- Быть удаче, -- все три казака-проводника подняли вверх автоматы.
-- Быть,-- в ответ отозвалась группа. Сказали хотя и полушепотом, но
вместе получилось достаточно громко для спецназа, Однако Заремба на этот раз
простил прокол: иногда важнее настрой подчиненных, даже если он не стыкуется
с конспирацией.
Казаки развернулись в обратную сторону -- немолодые уже, наверняка отцы
семейств. А служи они в армии, подбирались бы уже к погонам подполковников.
Что их заставило взять в руки оружие? О романтике говорить глупо. Только
близость дома и желание остановить войну как можно дальше от него. Да и
показать беспокойному соседу, что рядом тоже не олухи. И тот, кто покажет
зубы, в ответ получит зуботычину, а не заискивающую улыбочку.
Разведчики провожали взглядами казаков до тех пор, пока те не скрылись
за склоном. Не заостряли внимания, но каждый понял, что обрывалась последняя
ниточка, связывающая их с мирной жизнью, Родиной.
* Обстрелять (арм. жег.).
Правительство хотя и твердило, что Чечня -- неотъемлемая часть России и
наша Родина, но после всего свершившегося русские не особо-то и желали иметь
в кровном родстве такого шумливого и чванливого братца.
Барьер, когда трудно представить уход от России какого-то народа,
оказался преодолен, и русские сами начали требовать от правительства: дайте
всем "независимым" полную свободу. Наиполнейшую. Но -- с обязательным
закрытием всех границ, введением таможен, исключением из рублевой зоны. И
пусть та же Чечня попробует жить самостоятельно, не имея внешних границ с
другим миром. И посмотрим, кто к кому первый приедет с поклоном...
Но то политика, эмоции, а Заремба стоял с группой на грешной земле в
грешное время.
-- Все! -- оборвал, отрезал он и прошлое, и наступившее гиблое
настроение.
Сделал это, возможно, слишком грубо, ведь не солдаты из стройбата
стояли перед ним. Но в то же время именно потому, что не желторотые юнцы
влезли в Чечню, они его и поняли. Жизнь каждого зависла на волоске, а
волосок этот вся- кий способен оборвать. Им ли не знать этого...
-- Не станем о грустном,-- грустно, но улыбнулась Марина. Оказалось,
что худо-бедно, но за неделю в группе научились улавливать и устанавливать
общее настроение. Это несколько обрадовало подполковника, и он с уже большим
оптимизмом оглядел команду. Взгляд невольно остановился на Марине. На
"Таможне" Вениамин Витальевич мягко, но непоколебимо отвел все его попытки
исключить девушку из операции.
-- Она уже получила аванс,-- как последний аргумент он положил
пухленькую ладонь на сто- почку сберкнижек у края стола.-- Здесь же и ваши
сорок процентов.
Протянутая подполковнику сберкнижка оказалась заполненной на его имя.
-- Возвращаетесь и получаете остальное. Вот "Трудовое соглашение" на
выполнение строительных работ в Чеченской Республике и наши обязательства.
Вот ваши доверенности друг на друга, если вдруг кто-то... Нужно только
поста- вить образцы подписей, которые нотариус, с вашего позволения, готов
заверить. Прямо сейчас.
Все предусмотрел Вениамин Витальевич. Отрезал пути к отступлению и тут
же зазывал вернуться -- конечно, не с пустыми руками. Но главное, вроде не
ловчил и не оставлял на потом договора и обязательства. Знать, документы
Одинокого Волка ему или Кремлю очень нужны. Очень.
Но Марина все равно не полетит. Или она, или он.
-- Или она, или -- я.-- Заремба даже не стал смотреть, какая цифра
вошла в сорок процентов аванса.
-- Вы оба,-- все еще мягко продолжал встречать сопротивление командира
толстяк, но капельки пота с залысины платочком промакнул.
-- Но вы понимаете... -- А вы? -- оборвал на этот раз Вениамин
Витальевич.-- Вы думаете, она от хорошей жизни бежит на войну? Что она имеет
на сегодня? Только служебную комнатушку в подмосковных лесах, которой она
навек привязана к колонии. Саму колонию. Можно только представить, до какой
степени ей все это обрыдло. А ты хочешь, чтобы она до конца дней своих
служила в лесу надзирательницей?
-- Ну почему же... -- А потому, -- продолжал напирать толстяк.-- И вот
она захотела заработать денег и купить квартиру в Москве. И у нее, как
понимаешь, только два пути -- на панель или на войну. Ты желаешь видеть ее в
борделе? Поймите, подполковник, эта командировка даст ей сразу столько
денег, что она сможет решить половину своих проблем. И начать новую жизнь. И
не надо отбирать у нее этот шанс. Лично я не хочу.
Заремба сник. В отличие от него, занимавшегося боевой подготовкой
группы, Вениамин Витальевич залез в проблемы Марины и теперь крыл любой
козырь.
-- А это вам на дорогу и всякие непредвиденные расходы,-- Вениамин
Витальевич протянул подполковнику перетянутые резиночкой стопки долларов и
рублей.-- Можете тратить по своему усмотрению. Масксеть "Крона",
маски-чулки,-- словом, все, что заказывали, здесь,-- он указал на стоявший у
входа рюкзак.
-- Хорошо,-- принял деньги Заремба. -- Ваши документы прикрытия,--
толстяк подал спецназовцу удостоверение.
Майор милиции. В командировке -- задание на поиск тел погибших
сотрудников МВД.
-- Похоронная команда? -- усмехнулся Заремба. Вениамин Витальевич
развел руками:
-- Гуманность всегда открывала самые прочные двери и растапливала
сердца. Это -- на всякий случай для своих, чтобы меньше задавали вопросов.
Было заметно, что он рад смене разговора. Еще бы -- от него и
требовалось исключить любой шум вокруг группы. И никаких отсекающихся и
остающихся -- мало ли что начнут болтать. Все, кого первоначально
отобрали,-- полетели, и кому повезло -- прилетят. Получили деньги --
разошлись.
Зато Заремба ясно представил, как плотно, намертво они схвачены потными
пухлыми ручонками Вениамина Витальевича. Думал, на "гражданке" все проще,
чем в армии. Теперь знает: да, в войсках все намного грубее, но зато не так
потно и липко. Душно на воле-то, оказывается!
На войну. Хоть и в Чечню -- но подальше от душной многозначительности.
-- Мы готовы.
-- Чудненько. Ваш позывной -- "Кобра": существо осторожное, но при
опасности кусает первой и смертельно. Думаю, дня через три мы встретимся
здесь же. С вашего позволения, самолет до Минеральных Вод ждет вас, а там
вас встретят и уточнят последние детали.
Уточняли не в Минводах, а в Пятигорске, куда их привез из аэропорта на
обед сухощавый интеллигентный старик.
-- Выход завтра на рассвете, Терское казачье войско выделит
проводников. Часов в пятнадцать на вас выйдут по связи и сообщат координаты
поисков объекта. Все дальнейшее -- исходя из задания и ситуации.
Ситуация пока складывалась нормально: группа в Чечне, до связи с
Москвой оставалось около часа. Идти дальше смысла не имело, вдруг придется
возвращаться. При таком раскладе лучше устроить перекур.
-- Перекур,-- подтвердил Заремба свои мысли командой. И сразу оценил
Работяжева. Тот обо- шел, проверил каждую кочку, куст на опушке, где решили
остановиться. Глаз сапера не отметил ни- чего подозрительного, и Юра
разрешил располагаться. Наверное, можно было предложить пообедать вместе и
казакам, но потом Заремба успокоил себя: им предстоит дорога назад, а лишний
час на воюющей территории всяких разных случайностей только добавляет.
Потом, по воз- вращении, можно будет поднять стакан и сказать чистосердечно
казачье "Любо".
Свои пластмассовые стаканы наполнили кипятком из термоса, растворив в
них брикетики грибного супа. Запах пошел такой, что все завертели головами и
постарались проглотить бульон как можно скорее. Все-таки не зря разведку
сажа- ют на сухпайки. Про пятнадцать часов, время выхода в эфир, все знали,
и чем ближе стрелки собирались "держать уголок", спецназовцы подтягивались
поближе к командиру. Хотя что особенного могла сказать Москва? Она и сказала
всего одну фразу: -- Семнадцать.
А хоть двадцать пять. Квадраты наносили на карту Чечни произвольно, но
группа склонилась над коричнево-зеленым топографическим листом, ожидая, куда
ткнет острием "Короля джунглей" Заремба.
Уколол зеленую кляксу не так уж и далеко от местонахождения группы -- в
полутора часах хорошего хода. В Москве иной раз до работы столько
добираются, а им предстояло добежать до войны. Не быть им пенсионерами, если
к вечеру не заработают оставшиеся шестьдесят процентов.
-- Ноги в руки,-- произнес подполковник. И расставил "шахматы": -- Юра,
ты первым. Где можно -- бегом. Семен,-- поискал глазами Дождевика.
-- Я,-- отозвался прапорщик, выступив из-за кустов: пока все наблюдали
за картой, он добро- вольно нес охрану группы.
-- Прикрываешь Работяжева, и только его. Группу замыкает Чачух. Вперед.
Сложность бега по лесу -- не успеваешь ориентироваться и очень трудно
выдерживать прямой путь. Все норовишь обогнуть слишком низкие деревца,
поднырнуть под те деревья, где побольше света. А сверяться с картой и
компасом требовалось постоянно: промахнешься на деление -- и можно бежать
хоть до самого Индийского океана, мыть сапоги в котором призывал в свое
время Владимир Вольфович Жириновский.
-- Левее. еще левее,-- подправлял острие бега Заремба. Им к Индийскому
океану не требуется. Нужно залезть в пасть к Одинокому Волку. И вырвать
добычу.
Только наверняка он ее с собой не носит. Оттого нужно сесть на хвост и
притащиться за боевиками в лагерь. Выждать рядышком с лежбищем ночь, и
утром, когда банда уйдет на очередной захват поезда,-- а коммерсант из
Москвы выходил на Волка именно по поводу его движения,-- взять штабную
землянку. А в ней -- небольшой зеленый сейф с ручкой-штурвалом.
Шифр Вениамину Витальевичу разузнать не удалось, но Работяжев получил
пластилиновую хреновину, которая без огня и дыма вырежет любой замок за
считанные секунды. Все почему- то думают, что самые секретные в армии -- это
связисты. Но тщательнее, чем подрывников, сейчас в разведку не отбирают
никого. Их такому учат, что саперы в секунду способны разнести в прах то,
что создавалось годами и вроде бы самым тщательнейшим образом охраняется. И
пусть после этого засекреченные связисты выходят в любой эфир с любой
информацией под любой шифровкой -- будет уже поздно...
-- Шагом,-- подал негромкую команду под- полковник, когда воткнулись в
семнадцатый квадрат на карте, а на местности перепрыгнули небольшую речушку
на дне оврага.
Выстроили "елочку" -- оружие направо- налево через одного. Афган хоть
кого-то чему-то научил.
Заремба в последний раз позволил себе обратить особое внимание на
Марину. Волонихин держится к ней поближе, словно надеется в случае опасности
закрыть девушку собой. Эх, док-док, неужель не знал, что на войне первыми
страдают романтики? Молись всем богам, чтобы пронесло.
Марина увидела взгляд командира, ободряюще улыбнулась: не подведу, все
обойдется. К сожалению, не от тебя это зависит, девочка.
16
К тому же нутром почуяли, что ступили на землю Волка: воздух способен
держать запах опасности, и хороший спецназовец нюхом вычислит источник.
Движение разведчиков отчетливо замедлилось, дыхание они сдерживали в груди,
не давая ему с шумом вырываться наружу. Но, кажется, оно замерло вовсе,
когда увидели открывшуюся им картину.
У дороги, только бочком, краешком коснувшейся дубовой рощи, стояли,
уткнувшись в при- дорожную канаву, два сожженных грузовика, жутко
выставивших наружу свои закопченные внутренности. Между грузовиками в
неудобной позе, подвернув ногу, лежал солдат. Будь жив, уже давно поменял бы
положение...
Марйна, сердобольная душа, первая подалась к нему, но Работяжев успел
перехватить девушку за руку и, не выпуская, оглянулся на командира. Тому
из-за деревьев картина виделась не полностью, но когда выступил на просвет,
понял: осторожность сапера имела под собой основания.
Рядом с местом боя, в боковом углублении канавы, виднелся холмик. Если
это могила остальных погибших, то почему не предали земле и этого
несчастного солдата, оставив его лежать между машинами?
-- Я п-посмотрю,-- одними губами доложился Работяжев.
-- Семен,-- на всякий случай напомнил Дождевику его обязанности беречь
сапера подполковник.
Обидел прапорщика: тот и так курицей-наседкой вертелся вокруг группы.
Но слова командира постарался воспринять не как напоминание, а как просьбу:
мол, положиться можем только на тебя.
Заремба легким нажимом на плечо послал сапера на открытое место. Юра на
коленях осторожно покрутился вокруг погибшего, с сомнением покачал головой и
дал отмашку подполковнику -- уходим. Спецназовец некоторое время
поколебался, но потом все же развернул группу и увел обратно в лес.
-- Что там? -- не боясь показаться наивной, поинтересовалась через
несколько метров Мари- на у Работяжева.
Может б-быть, з-заминирован.
-- Труп?
И-именно т-труп,-- кивнул сапер.
-- А если... нет?
Сапер ничего не ответил. Решения принимает Заремба, и тому тоже
оставлять непогребенного солдата наверняка было стыдно. Но подполковник на
то и командир, что в первую очередь думает о живых. И о выполнении задачи.
Если случится подрыв, его эхо в кустах не спрячешь, он насторожит Волка, а
это совершенно ни к чему, да еще на самом начальном этапе операции.
-- А если н-нет, то н-нет,-- чуть резковато, за- ранее волнуясь,
ответил Марине Работяжев.
Объяснять некогда, что они не на студенческих раскопках погибших в
Великую Отечественную где-нибудь на территории ныне мирной Смоленской
области, а на войне. Здесь выбор приходится делать намного чаще. И на первый
взгляд не всегда вроде более нравственный.
Отыскивая след Волка, прочесывали теперь лес "гребешком". Семнадцатый
квадрат, откуда велись переговоры с Москвой -- всего-то километр на
километр, поэтому не может быть, чтобы взгляд не споткнулся о какую-нибудь
зацепку. Волку сторожиться незачем, следы наверняка существуют и их остается
только обнаружить.
Первым, требуя внимания, поднял руку Туманов. Пограничник есть
пограничник, талант вместе с личным оружием на склад при "дембеле" не
сдается.
Окурки "LМ" валялись небрежно -- не солдатские, которые докуриваются до
изжеванного фильтра, а отброшенные после нескольких затяжек в свое
удовольствие и с сознанием того, что в кармане еще целая пачка и можно
позволить себе пошиковать. Или в самом деле времени у курцов только и было
-- выйти в эфир и узнать у бизнесмена расписание грузовых поездов. Что же за
сволочь в Москве продает своих? И сколько их, таких благодетелей,
выступающих под лозунга- ми защиты прав человека? И главное: почему они еще
не в "Матросской тишине", если о них знают в Кремле? А может, именно потому
они на свободе, что подобравшимся к власти сегодняшним правителям бардак в
Чечне самим выгоден?
Чем больше задавал Заремба себе вопросов, тем глубже влезал в политику.
А чем дальше входил в эти кущи, тем неуютнее ему становилось от нравов ее
обитателей. Лучше уж рассмотреть , окурки да вдавленные в податливую лесную,
землю следы. Листва, правда, спружинила и делает вид, будто на нее никто не
ступал -- но это все чеченские штучки, все против федералов. Но не выйдет
нынче, не получится. Не на тех напали. Отодвинув листья, Туманов и Заремба ~
посмотрели в одну н ту же сторону. Да, Волк ушел . в лес, ушел неторопливо
-- так действуют, когда в округе нет охотников. Но нынче охотник нашелся. Не
хотелось бы бравады, да еще преждевременной, но про себя Заремба решил: его
выстрел прозвучит первым. А значит, победным. -- Пошли перекатом,-- ощущая в
себе зарождающийся зуд, отдал он команду.
-- Перекатом,-- передали от одного другому команду в группе, потому что
слова командира вышли и замерли около его рта. Один движется -- остальные
прикрывают. Даже не перекат это, а гусеница, подтягивающая свое тело к цели.
Катились- подтягивались, выбирая самый легкий путь. И не ошибались -- Волк в
самом деле ни от кого не прятался, людей трудностями по дополнительной
охране не нагружал и следов своих не заметал. Вскоре послышались и голоса
боевиков. Догнали.
Пошли еще тише и осторожнее. Нет, все же хорошо разведчику в глубоком
тылу противника. Красота! Умей самый мизер, и неприятель сам приведет к
своему ночлегу.
Ночлег не ночлег, а кухней запахло. Возбужденные возгласы волчьей стаи
подтвердили, что они приближались к базе, и Заремба остановил группу. Теперь
-- все. Ни шагу вперед. Как ни будь беспечен Волк, а посты вокруг лагеря он
уж расставил точно. А при появлении командира охрана по крайней мере первое
время станет демонстрировать ревностное отношение к службе. Ради Аллаха,
ребята, служите и выслуживайтесь. Настоящая встреча впереди. И опять Заремба
успел отметить, что от его дум попахивает бахвальством. Чечены -- народ
горячий, война их научила многому, и если считать боевиков детьми с
рогатками, сам останешься на растерзание шакалам и птицам, как тот
несчастный солдатик около сгоревших машин.
Воспоминание о нем было неприятным. И скорее потому, что группе
пришлось уйти от погибшего, даже не предав тело земле. Когда такое было
видано?
Подавляя недовольство собой, Заремба остановился. Вгляделся в карту.
Место, к которому вышли, он бы и сам присмотрел для базы. Слева --
плотно сбившиеся коричневые линии, под которыми тонкой синей ни- точкой
сумел пролечь по дну оврага ручей. С другой стороны коричневые линии
горбатились до небольшого поселка и уж там резко сбрасывали вниз и дубовую
рощу, и дома. С военной точки зрения идеально: овраг прикрывает от
непрошеных гостей, а взгорок защищает, создает "мертвую зону" при стрельбе
артиллерии.
Браво, Волк. Ты наверняка служил в Советской Армии.
-- Отходим,-- все так же негромко продолжал отдавать команды
подполковник.
На этот раз волной передавать указание не потребовалось, так как
движения командира говорили сами за себя. А отход -- это благо: тем, кто
пусть вчера еще считался трижды опытным, но давно не ходил под пулями и не
нюхал опасности, на первый раз лучше отойти и успеть хлебнуть свежего
воздуха. Успокоиться. Теперь уже не по нюху, а по карте отыскали себе место
для отдыха и ночлега. Подальше от оврага -- вода, к сожалению, всегда
привлекает лишнее внимание. Поглубже в бурелом, куда даже волки не станут
переться. К тому же ночью.
-- На ночь остаемся здесь,-- оценил стоянку Заремба.
Математика разведки: боевая задача минус комфорт дают в итоге жизнь.
Но лежбище готовили аккуратненько. Выстелили ложбинку листьями,
ветками, мхом, занавесились маскировочной сетью "Крона". В Балашихе долго
вертели привезенные Вениамином Витальевичем спальные мешки, но в конце
концов отказались от них -- хотя и не вес, но зато объем они все же
создавали, и Заремба попросил приготовить для группы обыкновенные
брезентовые подстилки. Размышлял: не на кавказскую недельную свадьбу
собрались, а ради тепла на одну-две ночи он маневренностью и безопасностью
группы жертвовать не собирался. Костер тоже не разрешил разводить. Хороший
нос дым в лесу чувствует как алкаш выпивку, а семнадцатый квадрат -- рядом.