Да и на сон особо не заглядывались -- часов в пять утра желательно лежать
около лагеря Волка и своими глазами следить, сколько человек уходит на
железную дорогу, а в каких местах и кто остается в лагере.
Дежурство после некоторого раздумья распределил так, чтобы Волонихин и
Марина отстояли свое время до темноты. Еще приворкуются рядышком, согреются,
положат головы друг другу на плечики и прикорнут в блаженстве. Дома
отоспимся. Кажется, Иван рассчитывал как раз на обратное, хотел даже
предложить свои услуги на самое томительное -- предрассветное время, но
потом обмяк, все же постеснявшись лишний раз вылезать со своей симпатией к
Марине. Могло ведь сложиться и хуже, то есть дежурство порознь, поэтому
лучше грызть семечки из кармана, нежели смотреть на орехи, висящие высоко на
ветках.
Для влюбленных главное -- уединение. И когда группа улеглась в лежбище,
Дождевик поменял Марине винтовку на свой автомат, девушка и Иван с
удовольствием взяли оружие на изготовку, сняли его с предохранителя. Готовы.
Можете спокойно отдыхать. И нетерпеливо ушли в лес.
-- Слушай, а ты можешь вспомнить, что делала пять лет назад? -- сделал
попытку остановить вопросом девушку доктор.
Полностью уловка не прошла, но Марина замедлила шаг:
-- А зачем? -- Я ровно пять лет назад надумал жениться. На этот раз
Марина остановилась, ожидая продолжения. И Волонихин торопливо завершил:
Но никого не нашел. -- Пять... лет... назад...-- принялась вспоминать
девушка.-- Я вообще-то служила в женской колонии, но вот пять лет назад
выезжала на первенство Европы по пулевой стрельбе среди правоохранительных
органов. Между прочим, заняла четвертое место.
-- Жаль, что не первое. Чемпионов показывают по телевидению, я увидел
бы репортаж и сказал: "Беру в жены эту безумно симпатичную спортсменку".
-- Конечно, а не чемпионки вам не нужны! -- Марина попыталась идти
дальше, но Иван не позволил:
-- Я только хотел сказать, что если бы тебя показали по телевидению, я
увидел бы тебя гораздо раньше.
-- Не надо, не надо,-- выставила руку Марина, но сама же ею и провела
по груди доктора.-- А где сам-то хоть находился в это время, чем занимался?
-- "Качал маятник" где-то в Азии. -- А что это ты так увлечен
ласточками? Извини, я подсмотрела, как ты их рисовал. Думала, может меня...
-- Ласточки? -- переспросил Волонихин. Он явно тянул время и подбирал
ответ.-- Мечта детства -- сотворить памятник ласточке. Туманов, между
прочим, неплохо рисует, обещался помочь.
Марина глянула и хитро, наклонив голову, -- мол, не о пограничнике речь
-- вернула разговор обратно:
-- Странное желание. -- Да нет, ничего странного,-- улыбнулся доктор.
Помолчал, вспоминая что-то или решаясь сказать правду. Победило второе. Он
разжал объятия.-- Просто... просто мне нравилась одно время женщина с такой
фамилией -- Ласточки- на.-- Осторожно посмотрел на Марину: обиделась? Но та
покачала в задумчивости головой, принимая признание. Помечтала:
-- Хорошо, когда мужчины так вспоминают своих женщин. Жаль, что у меня
другая фамилия и... что я не выиграла первого места.
-- У тебя прекрасная фамилия. Ласточка -- она... она улетающая, --
почувствовав грусть в голосе Марины, принялся успокаивать Иван.-- Она --
недоступная. А ты -- земная. Тебя можно потрогать, прикоснуться, ощутить,
обнять.
Марина подумала над сказанным, выискивая ступеньку, на которой
оказалась в раскладе Волонихина. В какой-то степени согласилась с отведенным
ей местом, хотя зависть к неизвестной Ласточкиной осталась. Всегда так:
земным, тем, кто рядом, -- не ставят памятников и не сочиняют поэм. Но кто
знает, что лучше...
_Только давай без обид, ладно? -- попросил совсем по-детски Волонихин.
-- Все это жизнь, Ваня,-- успокоила его Марина.-- Что ж я, не понимаю?
И тогда текла жизнь, и сейчас,-- она погладила автомат, стволом вынюхивающий
землю.
Тот благодарно прильнул к мягкому боку хозяйки, замер.
-- Я тоже так хочу,-- кивнул на оружие Волонихин.
Сопротивлялась Марина слабо, и он обнял девушку. Автоматы соскочили с
их плеч и ревниво ударили по ногам, забыли, мол, за любовью самых преданных
и верных друзей.
-- Я хо-чу к те-бе,-- добравшись сквозь локоны к ушку, прошептал
доктор.
-- На посту не разрешается,-- так же на ушко ответнла Марина.-- Вы что,
не знаете Устава гарнизонной и караульной служб?
-- Ой, что-то ведь помню. Кажется, так: "Услышав лай караульной собаки,
немедленно доложить дежурному по караулам" Но у нас, между прочим, ни собак,
ни начальника караула. Так что...
-- ...Так что будем вдвойне бдительны. Нельзя,-- повторила она.-- Давай
вернемся, а потом, если захочешь, обдумаем наши отношения.
-- А здесь у нас не отношения? Мы сейчас что, роботы? Не человеки?
-- Мы сейчас на посту. Ребята спят, надеясь, что мы их охраняем,-- она
поправила куртку. Увидев, что Иван опустил руки, подмигнула: -- Давай хотя
бы обойдем вокруг.
-- А потом? -- с надеждой посмотрел Волонихин.
-- А потом... -- Марина сама прильнула к нему, замерла на груди. -- Я
несколько раз уже пожалела, что согласилась лететь. Но мы оказались вместе,
и я забываю о своих сомнениях. Знаешь,-- торопливо остановила она Ивана,
который подался к ней.-- Знаешь, чего только боюсь? Убить человека. Даже
боевика. Как бы я не хотела этого делать! Всю жизнь занималась стрельбой, но
представить, что мишенями станут люди...
-- Авось все обойдется. Заремба у нас спец. А что здесь у тебя?
Погоди-ка, что за жук? -- Иван испуганно-дурашливо наклонился к девушке и
принялся торопливо расстегивать пуговицы на куртке. Марина, веря и не веря в
сказанное, стала брезгливо отряхивать "пятнашку" и одновременно отбиваться
от рук Ивана. Потом вдруг насторожилась:
-- Тихо! Не только Иван, и лес замер, послушавшись просьбы.
-- Показалось, кто-то прошел. -- Показалось. Так куда у нас уполз жук?
"Показалось",-- мысленно успокоил их и Семен Дождевик, беззвучно отступая в
лес. Когда он, проворочавшись в лежбище, встал и взял снайперскую винтовку
Марины, Заремба разрешительно кивнул: подстрахуй, ежели не спится.
Подстраховал. Не хотел натыкаться на парочку, но в то же время
забеспокоился: если он смог неслышно ходить вокруг лагеря, то почему на это
не способен противник?
Про отношения Марины и Ивана думать не хотелось -- все взрослые люди. А
что ему самому нравится девушка -- так то блажь. Он перетерпит, не впервой.
Не впервой и кого-то прикрывать.
-- Не спится. Я пока похожу, посмотрю,-- соврал Зарембе, когда пришел
поменять винтовку на автомат.
Подполковник, приученный дорожить каждой минутой отдыха, молча прикрыл
глаза -- смотри сам.
Как тяжело глядеть со стороны на амурные похождения того, кто тебе
нравится -- это Семен помнил еще по курсантским временам и особенно во время
восхождения на двухсотгысячник советских Карпат -- Говерлу. Восхождение
планировалось массовым -- по всей видимости, это считалось одним из
достижений Прикарпатского военного округа в развитии спорта.
Имелась одна особенность -- в команде курсантов числилась и
преподаватель русского языка Ирина, сама сиявшая для курсантов неприступной
вершиной. Из-за нее и полез мять горные бока и бить ноги он, без двух минут
лейтенант Семен Дождевик. Этой малости до офицерского чина так ему все же не
хватило. Именно у подножия Говерлы в ночь перед началом восхождения
заместитель начальника училища, сам положивший глаз на преподавателя,
принялся считать курсантов. Чисто дисбатовская привычка, тем более что
полковник прибыл в училище, откомандовав дисбатом несколько лет и выведя его
чуть ли не в отличные. Самая верная примета -- негнущийся указательный
палец, которым он безапелляционно тыкал в каждого встретившегося на
Он и обнаружил отсутствие Ирины и... Нет, не его, Дождевика. Проведи он
ту ночь с Ириной, пошел бы на все и ни о чем бы не пожалел. Преподаватель
отсутствовала вместе с его другом Ива- ном Щербаком. А он, проклиная и
ненавидя себя, подсматривал за их поцелуями со стороны. Интересно, где
сейчас Щербак? Его, как сироту, в отличие от Семена после разборок в училище
оста- вили, а перед самым выпуском он женился. Конечно, не на Ире. Ее увез с
собой в Москву, в Академию Генерального штаба тот самый замначальника
училища.
Но полюбила ли его Ира? Восприняла ли ее нежная и распахнутая душа
негнущийся указательный палец бывшего командира дисбата? Несколько месяцев
назад, уже в генеральских погонах, тот мелькнул на экране телевизора в
репортаже из Чечни; как всегда, распоряжался и указывал. Значит, такие, как
он, и ведут эту дурацкую войну. Неосознанно, по-детски даже позлорадствовал,
в чеченской войне нет побед и она получается именно потому, что во главе
армии стоят подобные генералы.
Однако, когда предложили слетать в Чечню, согласился мгновенно и именно
из-за генерала: вдруг удастся ненароком столкнуться со своим обидчиком! Сцен
и выяснения отношений не случится, не те ранги. А вот каким-либо образом
узнать, где осталась Ира... Потому и не спится. Из- за нее, а теперь еще и
из-за Марины. Неудачник, наверное, он по жизни, вот и все объяснения.
-- Подъем, мужики. Встаем. Будил группу Заремба, хотя крайним в списке
охраны стояли Дождевик и Работяжев.
Те колдовали над брикетиками сухого спирта, подогревая баночки из
сухпайка над синеватой дерганой головкой пламени.
-- А кофе в постель? -- с полным пониманием невозможности подобного и
заранее без претензий, но с долей женского каприза и мечтательности
потянулась Марина.
И ошиблась в своем неверии! Семен протянул ей хотя и не горячий, но
достаточно теплый стаканчик кофе. Остальные выпили свои порции из термоса
еще вчера, а вот он свой глоток не только сберег, но и успел подогреть.
Марина посмотрела на него пристально, и Семен смутился, впервые
удостоившись такого внимания. Вздохнул зато Заремба, краем глаза поймавший
все эти молчаливые знаки внимания. Его беспокоила эта атмосфера
влюбленности.
Один Иван ничего не понял, уверенный в своей неотразимости и в том, что
Марина отдает ему предпочтение, Тоже протянул руку.
-- А остальным? -- Кто п-первым встал, т-того и т-тапки,-- давней
солдатской присказкой оградил Семена и его чувства Работяжев. Поддержал и
Туманов:
-- Нас послали решить проблему, но кто сказал, что кормнть будут? Из
ассортимента -- лишь радость от нового дня. Утро только начиналось. Что ему
до людских слабостей и тонкостей: не спеша, с невероятной выдержкой
размывало черную пустоту, а в ней, в постепенно проявляющейся туманной
бледности уже сам по себе прорисовывался лес. Хороший художник одним мазком
восстановил бы порядок на холсте, а рассвет суеты не любит. Рассвет мудр, он
знает, что после его воцарения мир опять помчится в своем угаре впереди
паровоза... А из Москвы паровоз вышел еще вчера, и сейчас тянет за собой
состав где-то в пределах Ставрополя. В силах Зарембы сделать так, чтобы он
беспрепятственно, по графику дошел до места назначения. Но...
О попавших на войну людях рассуждать труднее, чем о явлениях природы.
Здесь действуют другие категории. Какие-то документы в сейфе Одинокого Волка
стоят дороже содержимого вагонов, которые ограбят через несколько часов.
Дороже людей, сопровождающих состав и подвергающихся риску. Без бумажки ты
букашка...
-- А мне-то какой сон снился,-- вернул внимание к себе не думающий
сдаваться Волонихин.-- Сплю среди чего-то воздушно-легкого, рядом скрипка
играет. Запах кофе опять же. Все, думаю, в раю. Открываю глаза, вижу
Работяжева и понимаю, как глубоко прокололся: не может быть Юры в раю.
Значит, это я в Чечне.
-- И п-правильно понял,-- не обиделся сапер.-- Спать б-будешь в раю.
Подергались, разминаясь и согреваясь. Зарембы даже почистил зубы:
разжевал маленькую веточку, посыпал ее солью и с натужным удовольствием
освежил рот. Куда там "Блендомексам", "Диролам" с кселитом и щеткам с
нестандартной поворачивающейся головкой из телевизионных роликов! Заремба на
войне -- лучший рекламный ролик года.
Марина к радости спецназовцев разрешила каждому отпить по полглотка из
свалившегося с неба стаканчика. Не досталось, как водится, самому Семену, но
он купался в счастье из-за того, что сумел угодить девушке.
Логово разворошили, остатки пищи прикопали -- не было здесь никого. Нет
никого в тылах Ичкерии, пусть до поры до времени успокоится и упьется своим
снобизмом. Все равно придет час, когда и хвост подожмется. и коготки
обломаются. Комар слону тоже ничего не может сделать, а вот ежели сам
попадет под гнев великана -- ни мокрого места, ни пыли, ни воспоминаний.
Вообще-то счастье всех маленьких и злющих в том, что исполины толстокожи и
добры по своей сути...
-- Попрыгали,-- традиционно заставил подчиненных подполковник, когда
все собрались и приготовились к возврату в семнадцатый квадрат.
Кое-что подтянули, перепроверили -- и вот теперь в самом деле в путь.
Оружие на изготовку. Охота пошла...
А птицы свиристели так, будто не существовало никаких артобстрелов, воя
авианалетов, взрывов и стрельбы. Солнце незащищенно -- без бронежилета,
каски и маски-чулка -- развалилось в поднебесье, совершенно не боясь, что в
такую-то мишень самый плохонький солдат и то не промахнется. всадит пулю из
любого положения точнехонько в лоб.
И лес, неженка, все никак не мог окончательно сбросить с себя дремоту.
Как и Волонихин, видимо, не веря в то, что просыпается не в раю.
Заремба ткнул пальцами в разные стороны, рассредоточивая отряд на
видимое расстояние. Подозвал к себе Марину, которая могла пригодиться в
первую очередь со своим знанием языка. Вениамин Витальевич все же не зря
хлеб свой жует: как бы то ни было, а группу подобрал не с бухты-барахты,
каждый получается при деле.
Как и вчера, сначала учуяли дым костра, а затем стали различать и
негромкие голоса часовых. Марина остановилась, вслушалась:
-- Через пять минут собираются будить отряд.
-- Быстрее,-- поторопил своих подполковник.
Позицию требовалось занять до того, как начнется хождение в лагере.
Только бы артиллерия не села на любимый конек: "боги войны" подгадывали
время первого утреннего намаза и начинали стрельбу-разминку. Заодно
проверяя, что важнее чеченцам: летящий снаряд на земле или Аллах в небе. Как
правило, выходил снаряд, потому что молитвы забывались на первых секундах
свиста и боевики разбегались по норам и щелям. Им же, спецназовцам, сейчас
бежать некуда. Да и не великое это счастье -- попадать под собственый
артобстрел. Если Вениамин Витальевич такой уж всесильный, может, догадается
и сумеет предотвратить стрельбу хотя бы в семнадцатом квадрате,
Сумел. Не стреляли. И Зарембе сквозь деревья отчетливо стали видны
боевики на противоположном склоне оврага. Чеченцы выбирали себе местечко
около ручья, чтобы подмыться перед совершением молитвы,-- к Аллаху можно
обращаться только чистым.
Подполковник отодвинул от края оврага Марину, ограждая ее от мужского
утреннего быта, а сам принялся считать людей, угадывать их возраст,
фиксировать оружие и отмечать места, откуда слышатся голоса. Хотелось
подойти как можно ближе к отряду: при мелкой суете легче спрятаться.
Поэтому, когда чеченцы помолились и поползли вверх, жестом приказал
оставаться всем на месте, а сам вместе с Мариной и Дождевиком вслед за
последним боевиком перемахнул через речушку по узкому бревнышку, легшему
затылком и пятками в песчаные подмытые берега.
А все же хорошо, что сюда хоть изредка, но постреливает артиллерия и
залетают "верхушки". Берег, то ли, чтобы перекрыть путь к лагерю, то ли для
защиты от осколков, огородили плетнем, и именно за ним и залегли
спецназовцы, спрятав лица под зелеными масками. Сколько воевал Заремба в
Чечне, а получилось так. что лагерь боевиков видел в первый раз.
Пять-шесть землянок были вырыты прямо под деревьями, ходы сообщения
между ними -- тоже среди деревьев, что маскировало лагерь от обзора с
воздуха. В самом большом котловане под масксетью стояли "уазик" и санитарная
"таблетка" -- машина для перевозки раненых. Около огороженного плетнем
закутка, у самого мощного дуба лениво полоскался в тумане зеленый флаг.
Здесь же, но с другой стороны дерева, горел костер. Над пламенем гасила
искры и рассеивала дым подвешенная вверх дном металлическая лодка. Два парня
орудовали у казанка, пробуя варево.
В ожидании завтрака около тридцати боевиков крутились на поляне. Убивая
время, несколько человек пытались помочь молодому пареньку сделать на
турнике "солнышко".
-- Хлест нужно делать,-- тихо подсказал Заремба.-- Подмахни задницей.
Но у гимнаста уже ослабли руки, он что-то кричал помощникам, но его не
отпускали и раскачивали как сосиску снова и снова. Рядом таскали штангу,
сооруженную из двух насаженных на кол траков, и поднимали траковые же
гантели. Под- битая российская техника снабжала боевиков спортинвентарем.
Но все эти кашевары, гимнасты,-- шелупонь. Пехота. Заремба высматривал
и пытался определить Одинокого Волка. Собственно, тот тоже совершенно не
нужен, и никакой роли в предстоя- щей операции ему не отводилось. Его путь
лежал на железнодорожный перегон. Но командир всегда ищет командира у
неприятеля -- так уж повелось у тех, кто скрещивает оружие. Нашел. По
уверенной походке, по тому, как при его приближении боевики почтительно
замирали, Заремба узнал Волка. А главное, успел ухватить, из какой землянки
тот вышел. Центральной. Самой недоступной, расположенной недалеко от
турника, костра и флага. При любом расчете -- всегда под присмотром.
-- С именем Аллаха садятся кушать,-- пояснила Марина действия в лагере.
-- Вижу часового. Слева. Мелькнул на тропе,-- выдал более ценную
информацию Дождевик.
Тропа -- да, тропы нельзя забывать. Любая дорожка, ведущая к лагерю,
или охраняется, или утыкана минами для непрошеных гостей.
-- Смотрите,-- отрывая пристальное внимание командира от Волка, внесла
свою лепту в осмотрительность и Марина.
С другой стороны лагеря на поляну выехал на белой лошади паренек лет
тринадцати. Он ловко спрыгнул с коня, хлопнул того по крупу -- иди пасись, а
сам, прихрамывая, поспешил к костру. В отряде паренька наверняка любили --
каждый, мимо кого проходил, норовил потрепать его по черным кудрям,
что-нибудь сказать. Так, окруженный всеобщим вниманием, он подошел к
Одинокому Волку и что-то доложил. Скорее всего, весть привез не удручающую,
потому что командир тоже потрепал связного по голове и пригласил к столу.
-- Что-то насчет машин сказал, -- дотягивалась ухом до слов Марина.
-- Машины подойдут к поезду,-- догадался сам и успокоился Заремба.
Неизвестная весть, принесенная противнику пусть даже на белом коне,
настораживает. Особенно накануне собственного прыжка.
-- Всем строиться. Об очередном намерении банды можно было догадаться
теперь и без слов, по одним действиям, но девушка передала команду Волка
вслух.
Волк говорил что-то еще, но теперь Марина копила информацию, чтобы
выдать самую суть. И только когда боевики, оставив на поляне пять человек,
повернулись и строем ушли из лагеря, она продолжила репортаж:
-- Пообещали вернуться через три-четыре часа. Старшим остался Ильяс.
Уходящий на задание Волк больше не интересовал Зарембу. Все внимание
привлекала пятерка, с сожалением глядящая вслед товарищам. К ней необходимо
добавить еще минимум человека четыре на постах. Но даже при таком
соотношении на успех рассчитывать можно. "Кобра" должна укусить первой. За
тем и шли.
-- Подтягивай сюда по одному остальных,-- отдал Дождевику команду
подполковник.
Прапорщик сполз на дно оврага, перебежал по мосту ручей и, хотя его
наверняка уже видели свои, исчез в чаще. Команда получена четкая:
подтягивать, а не приглашать. Значит, он приведет спецназовцев след в след,
заранее обрисовав им обстановку.
-- Подождем немного, пока у оставшихся спадет возбуждение, а отряд
уйдет подальше,-- поделился с Мариной дальнейшими планами Заремба.
-- Без стрельбы не обойдется? -- Попробуем.-- Стреляют на войне, но не
в разведке. Марина имела в виду немного другое.
-- Пацаны еще,-- кивнула на оставшихся в лагере. Ильяс, единственный
среди оставшихся боевиков бородач, представлялся и самым старшим по
возрасту. Он сначала расспрашивал о чем-то связного, потом помог взобраться
тому на лошадь и парнишка ускакал в сторону села. Остальные занялись каждый
своим делом. Похоже, за войну и лесное затворничество боевики смертельно
надоели друг другу, потому что рассосались в разные стороны -- кто опять на
турник, кто пить чай, кто читать книгу. Худощавый, небольшого росточка
парень извлек из закутка обшарпанную гитару и, поминутно ошибаясь и
спотыкаясь о струны и ноты, принялся бить "восьмерку".
-- Может, поучить? -- сзади подполз Волонихин. Конечно, даже Дождевика
обогнал, спеша к Марине.
-- А ты умеешь играть? -- встрепенулась та.-- Я тоже. Странно, что они
еще не обо всем переговорили и не все разузнали друг о друге. Пусть получше
узнают друг друга, авось на счастье. Слово "счастье" -- среднего рода,
значит, для всех. Не успел подполковник подумать о своих, как потребовал к
себе внимание Ильяс. Не найдя себе занятия в лагере, он взял ведро и
направился к ручью. На бревно-мосток ступал как раз Туманов, и Заремба
яростно замахал ему -- исчезни,
Но слишком быстр оказался Ильяс, слишком неустойчивое положение на
бревне занял пограничник..Да и до ближайших кустов что вперед, что назад ему
все равно в два раза дольше, чем боевику выйти на берег. И в последний
отчаянный жест, и не жест даже, а увидев вскинутый для стрельбы автомат в
руках командира, Туманов не нашел ничего более спасительного для группы, как
соскользнуть с моста в воду.
Наверняка он хотел удержаться за бревно, но руки не удержали и поток
вынес его на свою говорливую середину. Единственное, что сумел сделать
Василий без всплесков, -- прижаться к берегу и заплыть под бревенчатый
настил, выступающий в воду.
На нем, скорее всего, боевики стирали свои вещи. По крайней мере, Ильяс
именно там принялся полоскать в ведре тельняшку. Туманов не вспльвал,
видимо, найдя-таки опору, и мыльная вода наверняка стекала ему на голову.
Как долго собирался стирать боевик, сколько мог продержаться в холодной
горной воде пограничник -- про то цыганки перед отлетом не гадали, и Заремба
жестами распределил: он сам держит Ильяса, Волонихин и Марина -- лагерь. Но
не хотелось, ох как не хотелось начинать операцию со стрельбы! Выдержал бы
холод пограничный капитан! Выдержал. Когда Ильяс удалился, Дождевик взбежал
на мостик и буквально вытащил пограничника из-под него, Туманова колотила
такая дрожь, что ее могли услышать и в лагере.
-- Срочно спиртику и сухие вещи,-- Волонихин уже расстегнул рюкзак и
ждал потерпевшего. Получив одобрение командира, доктор скатился вниз,
затащил Туманова в кусты и занялся вливанием, растиранием и переодеванием.
-- Воспаление легких обеспечено, -- грустно заметил Заремба.-- Это нам
нужно? -- посмотрел на Марину.
Та чистосердечно замотала головой. -- Нет.
Постепенно рядом залегли благополучно переправившиеся через ручей
Чачух, Работяжев и Дождевик. Особой спешки не было Дождались доктора с узлом
мокрой одежды пограничника и его самого, синего и все еще дрожавшего. Каждый
посчитал своим долгом хлопнуть капитана по плечу, выражая восхищение и
поддержку, а Мари- на даже чмокнула в щеку.
-- Все, согрелся,-- улыбнулся синими губами капитан. Только после этого
подполковник указал на центральную землянку с масксетью у входа:
-- Штабная. Я и Работяжев обходим и проникаем внутрь. Василий,--
повернулся к прекратившему на миг дрожать Туманову.-- Старший здесь.
Каждого,-- кивнул на лагерь,-- распредели на мушку.
Постарался не заметить взметнувшийся взгляд Марины -- вроде говорили,
что надо без стрельбы. К сожалению, здесь не тир МВД, здесь мишени сами
умеют стрелять в ответ. И вместо традиционных призов -- стеклянных ваз и
никому не
нужных вымпелов, в награду -- жизнь или смерть. Почувствуйте разницу,
как призывает реклама.
Сам стал высматривать путь, по которому всего безопаснее и незаметно
можно пробраться к штабной землянке. На счастье, подошло время меняться
постам, часовые -- трое! -- сами при- шли к костру, а на их место, забросив
автоматы с деревянными прикладами за спину, ушли сменщики. Теперь
становились ясны направления, в которых располагались часовые и их
ориентировочное расстояние от лагеря.
-- Режем наискосок,-- Заремба начертил Работяжеву в воздухе линию,
разделив пополам лес между скрывшимися часовыми и лагерем.
Сам первым, за ним -- сапер, короткими, на два-три шага перебежками
начали пересекать лес, заходя к землянке с тыла. Работяжев на каком-то
броске обогнал командира, а когда тот попытался вернуть лидерство,
категорически осадил за рукав:
Я.
Ерунда, будто первой идет разведка. Даже ей вначале путь прокладывают
саперы.
Крюк занял достаточное количество времени. На поляне за время
выдвижения могло что-то измениться, и поэтому, когда спецназовцы подползли к
соединяющей землянки траншее, они некоторое время всматривались и
вслушивались. Наблюдать оказалось сложно: отсюда кусты закрывали поляну
плотно, но по скрипу турника и надрыву струн в беспощадных пальцах гитариста
определили, что по крайней мере два человека по- прежнему заняты своим
около лагеря Волка и своими глазами следить, сколько человек уходит на
железную дорогу, а в каких местах и кто остается в лагере.
Дежурство после некоторого раздумья распределил так, чтобы Волонихин и
Марина отстояли свое время до темноты. Еще приворкуются рядышком, согреются,
положат головы друг другу на плечики и прикорнут в блаженстве. Дома
отоспимся. Кажется, Иван рассчитывал как раз на обратное, хотел даже
предложить свои услуги на самое томительное -- предрассветное время, но
потом обмяк, все же постеснявшись лишний раз вылезать со своей симпатией к
Марине. Могло ведь сложиться и хуже, то есть дежурство порознь, поэтому
лучше грызть семечки из кармана, нежели смотреть на орехи, висящие высоко на
ветках.
Для влюбленных главное -- уединение. И когда группа улеглась в лежбище,
Дождевик поменял Марине винтовку на свой автомат, девушка и Иван с
удовольствием взяли оружие на изготовку, сняли его с предохранителя. Готовы.
Можете спокойно отдыхать. И нетерпеливо ушли в лес.
-- Слушай, а ты можешь вспомнить, что делала пять лет назад? -- сделал
попытку остановить вопросом девушку доктор.
Полностью уловка не прошла, но Марина замедлила шаг:
-- А зачем? -- Я ровно пять лет назад надумал жениться. На этот раз
Марина остановилась, ожидая продолжения. И Волонихин торопливо завершил:
Но никого не нашел. -- Пять... лет... назад...-- принялась вспоминать
девушка.-- Я вообще-то служила в женской колонии, но вот пять лет назад
выезжала на первенство Европы по пулевой стрельбе среди правоохранительных
органов. Между прочим, заняла четвертое место.
-- Жаль, что не первое. Чемпионов показывают по телевидению, я увидел
бы репортаж и сказал: "Беру в жены эту безумно симпатичную спортсменку".
-- Конечно, а не чемпионки вам не нужны! -- Марина попыталась идти
дальше, но Иван не позволил:
-- Я только хотел сказать, что если бы тебя показали по телевидению, я
увидел бы тебя гораздо раньше.
-- Не надо, не надо,-- выставила руку Марина, но сама же ею и провела
по груди доктора.-- А где сам-то хоть находился в это время, чем занимался?
-- "Качал маятник" где-то в Азии. -- А что это ты так увлечен
ласточками? Извини, я подсмотрела, как ты их рисовал. Думала, может меня...
-- Ласточки? -- переспросил Волонихин. Он явно тянул время и подбирал
ответ.-- Мечта детства -- сотворить памятник ласточке. Туманов, между
прочим, неплохо рисует, обещался помочь.
Марина глянула и хитро, наклонив голову, -- мол, не о пограничнике речь
-- вернула разговор обратно:
-- Странное желание. -- Да нет, ничего странного,-- улыбнулся доктор.
Помолчал, вспоминая что-то или решаясь сказать правду. Победило второе. Он
разжал объятия.-- Просто... просто мне нравилась одно время женщина с такой
фамилией -- Ласточки- на.-- Осторожно посмотрел на Марину: обиделась? Но та
покачала в задумчивости головой, принимая признание. Помечтала:
-- Хорошо, когда мужчины так вспоминают своих женщин. Жаль, что у меня
другая фамилия и... что я не выиграла первого места.
-- У тебя прекрасная фамилия. Ласточка -- она... она улетающая, --
почувствовав грусть в голосе Марины, принялся успокаивать Иван.-- Она --
недоступная. А ты -- земная. Тебя можно потрогать, прикоснуться, ощутить,
обнять.
Марина подумала над сказанным, выискивая ступеньку, на которой
оказалась в раскладе Волонихина. В какой-то степени согласилась с отведенным
ей местом, хотя зависть к неизвестной Ласточкиной осталась. Всегда так:
земным, тем, кто рядом, -- не ставят памятников и не сочиняют поэм. Но кто
знает, что лучше...
_Только давай без обид, ладно? -- попросил совсем по-детски Волонихин.
-- Все это жизнь, Ваня,-- успокоила его Марина.-- Что ж я, не понимаю?
И тогда текла жизнь, и сейчас,-- она погладила автомат, стволом вынюхивающий
землю.
Тот благодарно прильнул к мягкому боку хозяйки, замер.
-- Я тоже так хочу,-- кивнул на оружие Волонихин.
Сопротивлялась Марина слабо, и он обнял девушку. Автоматы соскочили с
их плеч и ревниво ударили по ногам, забыли, мол, за любовью самых преданных
и верных друзей.
-- Я хо-чу к те-бе,-- добравшись сквозь локоны к ушку, прошептал
доктор.
-- На посту не разрешается,-- так же на ушко ответнла Марина.-- Вы что,
не знаете Устава гарнизонной и караульной служб?
-- Ой, что-то ведь помню. Кажется, так: "Услышав лай караульной собаки,
немедленно доложить дежурному по караулам" Но у нас, между прочим, ни собак,
ни начальника караула. Так что...
-- ...Так что будем вдвойне бдительны. Нельзя,-- повторила она.-- Давай
вернемся, а потом, если захочешь, обдумаем наши отношения.
-- А здесь у нас не отношения? Мы сейчас что, роботы? Не человеки?
-- Мы сейчас на посту. Ребята спят, надеясь, что мы их охраняем,-- она
поправила куртку. Увидев, что Иван опустил руки, подмигнула: -- Давай хотя
бы обойдем вокруг.
-- А потом? -- с надеждой посмотрел Волонихин.
-- А потом... -- Марина сама прильнула к нему, замерла на груди. -- Я
несколько раз уже пожалела, что согласилась лететь. Но мы оказались вместе,
и я забываю о своих сомнениях. Знаешь,-- торопливо остановила она Ивана,
который подался к ней.-- Знаешь, чего только боюсь? Убить человека. Даже
боевика. Как бы я не хотела этого делать! Всю жизнь занималась стрельбой, но
представить, что мишенями станут люди...
-- Авось все обойдется. Заремба у нас спец. А что здесь у тебя?
Погоди-ка, что за жук? -- Иван испуганно-дурашливо наклонился к девушке и
принялся торопливо расстегивать пуговицы на куртке. Марина, веря и не веря в
сказанное, стала брезгливо отряхивать "пятнашку" и одновременно отбиваться
от рук Ивана. Потом вдруг насторожилась:
-- Тихо! Не только Иван, и лес замер, послушавшись просьбы.
-- Показалось, кто-то прошел. -- Показалось. Так куда у нас уполз жук?
"Показалось",-- мысленно успокоил их и Семен Дождевик, беззвучно отступая в
лес. Когда он, проворочавшись в лежбище, встал и взял снайперскую винтовку
Марины, Заремба разрешительно кивнул: подстрахуй, ежели не спится.
Подстраховал. Не хотел натыкаться на парочку, но в то же время
забеспокоился: если он смог неслышно ходить вокруг лагеря, то почему на это
не способен противник?
Про отношения Марины и Ивана думать не хотелось -- все взрослые люди. А
что ему самому нравится девушка -- так то блажь. Он перетерпит, не впервой.
Не впервой и кого-то прикрывать.
-- Не спится. Я пока похожу, посмотрю,-- соврал Зарембе, когда пришел
поменять винтовку на автомат.
Подполковник, приученный дорожить каждой минутой отдыха, молча прикрыл
глаза -- смотри сам.
Как тяжело глядеть со стороны на амурные похождения того, кто тебе
нравится -- это Семен помнил еще по курсантским временам и особенно во время
восхождения на двухсотгысячник советских Карпат -- Говерлу. Восхождение
планировалось массовым -- по всей видимости, это считалось одним из
достижений Прикарпатского военного округа в развитии спорта.
Имелась одна особенность -- в команде курсантов числилась и
преподаватель русского языка Ирина, сама сиявшая для курсантов неприступной
вершиной. Из-за нее и полез мять горные бока и бить ноги он, без двух минут
лейтенант Семен Дождевик. Этой малости до офицерского чина так ему все же не
хватило. Именно у подножия Говерлы в ночь перед началом восхождения
заместитель начальника училища, сам положивший глаз на преподавателя,
принялся считать курсантов. Чисто дисбатовская привычка, тем более что
полковник прибыл в училище, откомандовав дисбатом несколько лет и выведя его
чуть ли не в отличные. Самая верная примета -- негнущийся указательный
палец, которым он безапелляционно тыкал в каждого встретившегося на
Он и обнаружил отсутствие Ирины и... Нет, не его, Дождевика. Проведи он
ту ночь с Ириной, пошел бы на все и ни о чем бы не пожалел. Преподаватель
отсутствовала вместе с его другом Ива- ном Щербаком. А он, проклиная и
ненавидя себя, подсматривал за их поцелуями со стороны. Интересно, где
сейчас Щербак? Его, как сироту, в отличие от Семена после разборок в училище
оста- вили, а перед самым выпуском он женился. Конечно, не на Ире. Ее увез с
собой в Москву, в Академию Генерального штаба тот самый замначальника
училища.
Но полюбила ли его Ира? Восприняла ли ее нежная и распахнутая душа
негнущийся указательный палец бывшего командира дисбата? Несколько месяцев
назад, уже в генеральских погонах, тот мелькнул на экране телевизора в
репортаже из Чечни; как всегда, распоряжался и указывал. Значит, такие, как
он, и ведут эту дурацкую войну. Неосознанно, по-детски даже позлорадствовал,
в чеченской войне нет побед и она получается именно потому, что во главе
армии стоят подобные генералы.
Однако, когда предложили слетать в Чечню, согласился мгновенно и именно
из-за генерала: вдруг удастся ненароком столкнуться со своим обидчиком! Сцен
и выяснения отношений не случится, не те ранги. А вот каким-либо образом
узнать, где осталась Ира... Потому и не спится. Из- за нее, а теперь еще и
из-за Марины. Неудачник, наверное, он по жизни, вот и все объяснения.
-- Подъем, мужики. Встаем. Будил группу Заремба, хотя крайним в списке
охраны стояли Дождевик и Работяжев.
Те колдовали над брикетиками сухого спирта, подогревая баночки из
сухпайка над синеватой дерганой головкой пламени.
-- А кофе в постель? -- с полным пониманием невозможности подобного и
заранее без претензий, но с долей женского каприза и мечтательности
потянулась Марина.
И ошиблась в своем неверии! Семен протянул ей хотя и не горячий, но
достаточно теплый стаканчик кофе. Остальные выпили свои порции из термоса
еще вчера, а вот он свой глоток не только сберег, но и успел подогреть.
Марина посмотрела на него пристально, и Семен смутился, впервые
удостоившись такого внимания. Вздохнул зато Заремба, краем глаза поймавший
все эти молчаливые знаки внимания. Его беспокоила эта атмосфера
влюбленности.
Один Иван ничего не понял, уверенный в своей неотразимости и в том, что
Марина отдает ему предпочтение, Тоже протянул руку.
-- А остальным? -- Кто п-первым встал, т-того и т-тапки,-- давней
солдатской присказкой оградил Семена и его чувства Работяжев. Поддержал и
Туманов:
-- Нас послали решить проблему, но кто сказал, что кормнть будут? Из
ассортимента -- лишь радость от нового дня. Утро только начиналось. Что ему
до людских слабостей и тонкостей: не спеша, с невероятной выдержкой
размывало черную пустоту, а в ней, в постепенно проявляющейся туманной
бледности уже сам по себе прорисовывался лес. Хороший художник одним мазком
восстановил бы порядок на холсте, а рассвет суеты не любит. Рассвет мудр, он
знает, что после его воцарения мир опять помчится в своем угаре впереди
паровоза... А из Москвы паровоз вышел еще вчера, и сейчас тянет за собой
состав где-то в пределах Ставрополя. В силах Зарембы сделать так, чтобы он
беспрепятственно, по графику дошел до места назначения. Но...
О попавших на войну людях рассуждать труднее, чем о явлениях природы.
Здесь действуют другие категории. Какие-то документы в сейфе Одинокого Волка
стоят дороже содержимого вагонов, которые ограбят через несколько часов.
Дороже людей, сопровождающих состав и подвергающихся риску. Без бумажки ты
букашка...
-- А мне-то какой сон снился,-- вернул внимание к себе не думающий
сдаваться Волонихин.-- Сплю среди чего-то воздушно-легкого, рядом скрипка
играет. Запах кофе опять же. Все, думаю, в раю. Открываю глаза, вижу
Работяжева и понимаю, как глубоко прокололся: не может быть Юры в раю.
Значит, это я в Чечне.
-- И п-правильно понял,-- не обиделся сапер.-- Спать б-будешь в раю.
Подергались, разминаясь и согреваясь. Зарембы даже почистил зубы:
разжевал маленькую веточку, посыпал ее солью и с натужным удовольствием
освежил рот. Куда там "Блендомексам", "Диролам" с кселитом и щеткам с
нестандартной поворачивающейся головкой из телевизионных роликов! Заремба на
войне -- лучший рекламный ролик года.
Марина к радости спецназовцев разрешила каждому отпить по полглотка из
свалившегося с неба стаканчика. Не досталось, как водится, самому Семену, но
он купался в счастье из-за того, что сумел угодить девушке.
Логово разворошили, остатки пищи прикопали -- не было здесь никого. Нет
никого в тылах Ичкерии, пусть до поры до времени успокоится и упьется своим
снобизмом. Все равно придет час, когда и хвост подожмется. и коготки
обломаются. Комар слону тоже ничего не может сделать, а вот ежели сам
попадет под гнев великана -- ни мокрого места, ни пыли, ни воспоминаний.
Вообще-то счастье всех маленьких и злющих в том, что исполины толстокожи и
добры по своей сути...
-- Попрыгали,-- традиционно заставил подчиненных подполковник, когда
все собрались и приготовились к возврату в семнадцатый квадрат.
Кое-что подтянули, перепроверили -- и вот теперь в самом деле в путь.
Оружие на изготовку. Охота пошла...
А птицы свиристели так, будто не существовало никаких артобстрелов, воя
авианалетов, взрывов и стрельбы. Солнце незащищенно -- без бронежилета,
каски и маски-чулка -- развалилось в поднебесье, совершенно не боясь, что в
такую-то мишень самый плохонький солдат и то не промахнется. всадит пулю из
любого положения точнехонько в лоб.
И лес, неженка, все никак не мог окончательно сбросить с себя дремоту.
Как и Волонихин, видимо, не веря в то, что просыпается не в раю.
Заремба ткнул пальцами в разные стороны, рассредоточивая отряд на
видимое расстояние. Подозвал к себе Марину, которая могла пригодиться в
первую очередь со своим знанием языка. Вениамин Витальевич все же не зря
хлеб свой жует: как бы то ни было, а группу подобрал не с бухты-барахты,
каждый получается при деле.
Как и вчера, сначала учуяли дым костра, а затем стали различать и
негромкие голоса часовых. Марина остановилась, вслушалась:
-- Через пять минут собираются будить отряд.
-- Быстрее,-- поторопил своих подполковник.
Позицию требовалось занять до того, как начнется хождение в лагере.
Только бы артиллерия не села на любимый конек: "боги войны" подгадывали
время первого утреннего намаза и начинали стрельбу-разминку. Заодно
проверяя, что важнее чеченцам: летящий снаряд на земле или Аллах в небе. Как
правило, выходил снаряд, потому что молитвы забывались на первых секундах
свиста и боевики разбегались по норам и щелям. Им же, спецназовцам, сейчас
бежать некуда. Да и не великое это счастье -- попадать под собственый
артобстрел. Если Вениамин Витальевич такой уж всесильный, может, догадается
и сумеет предотвратить стрельбу хотя бы в семнадцатом квадрате,
Сумел. Не стреляли. И Зарембе сквозь деревья отчетливо стали видны
боевики на противоположном склоне оврага. Чеченцы выбирали себе местечко
около ручья, чтобы подмыться перед совершением молитвы,-- к Аллаху можно
обращаться только чистым.
Подполковник отодвинул от края оврага Марину, ограждая ее от мужского
утреннего быта, а сам принялся считать людей, угадывать их возраст,
фиксировать оружие и отмечать места, откуда слышатся голоса. Хотелось
подойти как можно ближе к отряду: при мелкой суете легче спрятаться.
Поэтому, когда чеченцы помолились и поползли вверх, жестом приказал
оставаться всем на месте, а сам вместе с Мариной и Дождевиком вслед за
последним боевиком перемахнул через речушку по узкому бревнышку, легшему
затылком и пятками в песчаные подмытые берега.
А все же хорошо, что сюда хоть изредка, но постреливает артиллерия и
залетают "верхушки". Берег, то ли, чтобы перекрыть путь к лагерю, то ли для
защиты от осколков, огородили плетнем, и именно за ним и залегли
спецназовцы, спрятав лица под зелеными масками. Сколько воевал Заремба в
Чечне, а получилось так. что лагерь боевиков видел в первый раз.
Пять-шесть землянок были вырыты прямо под деревьями, ходы сообщения
между ними -- тоже среди деревьев, что маскировало лагерь от обзора с
воздуха. В самом большом котловане под масксетью стояли "уазик" и санитарная
"таблетка" -- машина для перевозки раненых. Около огороженного плетнем
закутка, у самого мощного дуба лениво полоскался в тумане зеленый флаг.
Здесь же, но с другой стороны дерева, горел костер. Над пламенем гасила
искры и рассеивала дым подвешенная вверх дном металлическая лодка. Два парня
орудовали у казанка, пробуя варево.
В ожидании завтрака около тридцати боевиков крутились на поляне. Убивая
время, несколько человек пытались помочь молодому пареньку сделать на
турнике "солнышко".
-- Хлест нужно делать,-- тихо подсказал Заремба.-- Подмахни задницей.
Но у гимнаста уже ослабли руки, он что-то кричал помощникам, но его не
отпускали и раскачивали как сосиску снова и снова. Рядом таскали штангу,
сооруженную из двух насаженных на кол траков, и поднимали траковые же
гантели. Под- битая российская техника снабжала боевиков спортинвентарем.
Но все эти кашевары, гимнасты,-- шелупонь. Пехота. Заремба высматривал
и пытался определить Одинокого Волка. Собственно, тот тоже совершенно не
нужен, и никакой роли в предстоя- щей операции ему не отводилось. Его путь
лежал на железнодорожный перегон. Но командир всегда ищет командира у
неприятеля -- так уж повелось у тех, кто скрещивает оружие. Нашел. По
уверенной походке, по тому, как при его приближении боевики почтительно
замирали, Заремба узнал Волка. А главное, успел ухватить, из какой землянки
тот вышел. Центральной. Самой недоступной, расположенной недалеко от
турника, костра и флага. При любом расчете -- всегда под присмотром.
-- С именем Аллаха садятся кушать,-- пояснила Марина действия в лагере.
-- Вижу часового. Слева. Мелькнул на тропе,-- выдал более ценную
информацию Дождевик.
Тропа -- да, тропы нельзя забывать. Любая дорожка, ведущая к лагерю,
или охраняется, или утыкана минами для непрошеных гостей.
-- Смотрите,-- отрывая пристальное внимание командира от Волка, внесла
свою лепту в осмотрительность и Марина.
С другой стороны лагеря на поляну выехал на белой лошади паренек лет
тринадцати. Он ловко спрыгнул с коня, хлопнул того по крупу -- иди пасись, а
сам, прихрамывая, поспешил к костру. В отряде паренька наверняка любили --
каждый, мимо кого проходил, норовил потрепать его по черным кудрям,
что-нибудь сказать. Так, окруженный всеобщим вниманием, он подошел к
Одинокому Волку и что-то доложил. Скорее всего, весть привез не удручающую,
потому что командир тоже потрепал связного по голове и пригласил к столу.
-- Что-то насчет машин сказал, -- дотягивалась ухом до слов Марина.
-- Машины подойдут к поезду,-- догадался сам и успокоился Заремба.
Неизвестная весть, принесенная противнику пусть даже на белом коне,
настораживает. Особенно накануне собственного прыжка.
-- Всем строиться. Об очередном намерении банды можно было догадаться
теперь и без слов, по одним действиям, но девушка передала команду Волка
вслух.
Волк говорил что-то еще, но теперь Марина копила информацию, чтобы
выдать самую суть. И только когда боевики, оставив на поляне пять человек,
повернулись и строем ушли из лагеря, она продолжила репортаж:
-- Пообещали вернуться через три-четыре часа. Старшим остался Ильяс.
Уходящий на задание Волк больше не интересовал Зарембу. Все внимание
привлекала пятерка, с сожалением глядящая вслед товарищам. К ней необходимо
добавить еще минимум человека четыре на постах. Но даже при таком
соотношении на успех рассчитывать можно. "Кобра" должна укусить первой. За
тем и шли.
-- Подтягивай сюда по одному остальных,-- отдал Дождевику команду
подполковник.
Прапорщик сполз на дно оврага, перебежал по мосту ручей и, хотя его
наверняка уже видели свои, исчез в чаще. Команда получена четкая:
подтягивать, а не приглашать. Значит, он приведет спецназовцев след в след,
заранее обрисовав им обстановку.
-- Подождем немного, пока у оставшихся спадет возбуждение, а отряд
уйдет подальше,-- поделился с Мариной дальнейшими планами Заремба.
-- Без стрельбы не обойдется? -- Попробуем.-- Стреляют на войне, но не
в разведке. Марина имела в виду немного другое.
-- Пацаны еще,-- кивнула на оставшихся в лагере. Ильяс, единственный
среди оставшихся боевиков бородач, представлялся и самым старшим по
возрасту. Он сначала расспрашивал о чем-то связного, потом помог взобраться
тому на лошадь и парнишка ускакал в сторону села. Остальные занялись каждый
своим делом. Похоже, за войну и лесное затворничество боевики смертельно
надоели друг другу, потому что рассосались в разные стороны -- кто опять на
турник, кто пить чай, кто читать книгу. Худощавый, небольшого росточка
парень извлек из закутка обшарпанную гитару и, поминутно ошибаясь и
спотыкаясь о струны и ноты, принялся бить "восьмерку".
-- Может, поучить? -- сзади подполз Волонихин. Конечно, даже Дождевика
обогнал, спеша к Марине.
-- А ты умеешь играть? -- встрепенулась та.-- Я тоже. Странно, что они
еще не обо всем переговорили и не все разузнали друг о друге. Пусть получше
узнают друг друга, авось на счастье. Слово "счастье" -- среднего рода,
значит, для всех. Не успел подполковник подумать о своих, как потребовал к
себе внимание Ильяс. Не найдя себе занятия в лагере, он взял ведро и
направился к ручью. На бревно-мосток ступал как раз Туманов, и Заремба
яростно замахал ему -- исчезни,
Но слишком быстр оказался Ильяс, слишком неустойчивое положение на
бревне занял пограничник..Да и до ближайших кустов что вперед, что назад ему
все равно в два раза дольше, чем боевику выйти на берег. И в последний
отчаянный жест, и не жест даже, а увидев вскинутый для стрельбы автомат в
руках командира, Туманов не нашел ничего более спасительного для группы, как
соскользнуть с моста в воду.
Наверняка он хотел удержаться за бревно, но руки не удержали и поток
вынес его на свою говорливую середину. Единственное, что сумел сделать
Василий без всплесков, -- прижаться к берегу и заплыть под бревенчатый
настил, выступающий в воду.
На нем, скорее всего, боевики стирали свои вещи. По крайней мере, Ильяс
именно там принялся полоскать в ведре тельняшку. Туманов не вспльвал,
видимо, найдя-таки опору, и мыльная вода наверняка стекала ему на голову.
Как долго собирался стирать боевик, сколько мог продержаться в холодной
горной воде пограничник -- про то цыганки перед отлетом не гадали, и Заремба
жестами распределил: он сам держит Ильяса, Волонихин и Марина -- лагерь. Но
не хотелось, ох как не хотелось начинать операцию со стрельбы! Выдержал бы
холод пограничный капитан! Выдержал. Когда Ильяс удалился, Дождевик взбежал
на мостик и буквально вытащил пограничника из-под него, Туманова колотила
такая дрожь, что ее могли услышать и в лагере.
-- Срочно спиртику и сухие вещи,-- Волонихин уже расстегнул рюкзак и
ждал потерпевшего. Получив одобрение командира, доктор скатился вниз,
затащил Туманова в кусты и занялся вливанием, растиранием и переодеванием.
-- Воспаление легких обеспечено, -- грустно заметил Заремба.-- Это нам
нужно? -- посмотрел на Марину.
Та чистосердечно замотала головой. -- Нет.
Постепенно рядом залегли благополучно переправившиеся через ручей
Чачух, Работяжев и Дождевик. Особой спешки не было Дождались доктора с узлом
мокрой одежды пограничника и его самого, синего и все еще дрожавшего. Каждый
посчитал своим долгом хлопнуть капитана по плечу, выражая восхищение и
поддержку, а Мари- на даже чмокнула в щеку.
-- Все, согрелся,-- улыбнулся синими губами капитан. Только после этого
подполковник указал на центральную землянку с масксетью у входа:
-- Штабная. Я и Работяжев обходим и проникаем внутрь. Василий,--
повернулся к прекратившему на миг дрожать Туманову.-- Старший здесь.
Каждого,-- кивнул на лагерь,-- распредели на мушку.
Постарался не заметить взметнувшийся взгляд Марины -- вроде говорили,
что надо без стрельбы. К сожалению, здесь не тир МВД, здесь мишени сами
умеют стрелять в ответ. И вместо традиционных призов -- стеклянных ваз и
никому не
нужных вымпелов, в награду -- жизнь или смерть. Почувствуйте разницу,
как призывает реклама.
Сам стал высматривать путь, по которому всего безопаснее и незаметно
можно пробраться к штабной землянке. На счастье, подошло время меняться
постам, часовые -- трое! -- сами при- шли к костру, а на их место, забросив
автоматы с деревянными прикладами за спину, ушли сменщики. Теперь
становились ясны направления, в которых располагались часовые и их
ориентировочное расстояние от лагеря.
-- Режем наискосок,-- Заремба начертил Работяжеву в воздухе линию,
разделив пополам лес между скрывшимися часовыми и лагерем.
Сам первым, за ним -- сапер, короткими, на два-три шага перебежками
начали пересекать лес, заходя к землянке с тыла. Работяжев на каком-то
броске обогнал командира, а когда тот попытался вернуть лидерство,
категорически осадил за рукав:
Я.
Ерунда, будто первой идет разведка. Даже ей вначале путь прокладывают
саперы.
Крюк занял достаточное количество времени. На поляне за время
выдвижения могло что-то измениться, и поэтому, когда спецназовцы подползли к
соединяющей землянки траншее, они некоторое время всматривались и
вслушивались. Наблюдать оказалось сложно: отсюда кусты закрывали поляну
плотно, но по скрипу турника и надрыву струн в беспощадных пальцах гитариста
определили, что по крайней мере два человека по- прежнему заняты своим