Страница:
Станчев не помнил, кто первый заметил фигуру, силуэт которой внезапно проступил сквозь дым, стелющийся по выжженной земле. Человек, а в том, что это был именно человек земной расы, а не туземец, ни Христо, ни Марчелло не усомнились, был бос и одет в белые ниспадающие до земли одежды. Он медленно шел прямо на них, мягко ступая голыми ногами по дымящемуся пеплу, и временами из-под его босых ступней вместе с облаками дыма взлетали вверх голубые язычки пламени. Идущий к ним человек, казалось, не замечал этого, и на лице его застыла маска равнодушия, спокойствия и отрешенности.
Дым мешал легионерам рассмотреть подробности, но Марчелло отбросил ручной огнемет и с коротким вздохом «Иезус Мария» рухнул на колени, склонив голову в молитвенном экстазе. По словам Станчева, он чуть не последовал примеру своего набожного соседа, но что-то помешало ему поддаться магии незнакомца. В свое время его отец, чудом переживший Плевенскую резню, порассказал ему кое-что о секте неонестинаров, затеявших тот бунт, и вид человека, бредущего по огню, расшевелил старые воспоминания. Он инстинктивно отступил назад. Одна часть его сознания требовала выпустить очередь по чужаку, а другая призывала упасть на колени перед новым мессией. Так он и стоял, словно заколдованный, не смея решиться ни на одно, ни на другое.
И лишь, когда незнакомец оказался совсем рядом, Христо разглядел, что лицо его стало искажаться, принимая зеленоватый оттенок, а вся фигура стала странно вытягиваться, теряя человеческие пропорции. До него с опозданием дошло, что он видит перед собой «оливкового богомольца», относящегося к наиболее опасной разновидности аборигенов, из встречающихся в этом районе.
Руки-клешни туземца трижды сухо щелкнули, и Станчев увидел, как один за другим рухнули на землю его товарищи со свернутыми набок, словно в немом удивлении головами.
Дальше он ничего не помнил, ибо бросился бежать, не разбирая дороги, и бежал так добрую милю, пока не догнал своих товарищей.
– Мне здорово не нравится это затишье, – сказал Руэда, прервав наступившую после выслушанного рассказа, паузу.
– Пошло оно все к энтой самой матери, – молвил Шаленый, достал пакет с суточным пайком, зубами разорвал на совесть сделанную упаковку и стал оглядываться в поисках места, на которое можно было бы присесть на время экспресс-трапезы.
– Да, – сказал он сам себе, пиная тяжеленный, на века вросший в землю обрубок ствола. – Здесь и задницу не к чему прислонить – жуть берет... Эх, – не садись на пенек, не ешь пирожок...
С этими словами он уселся на опробованный пень и проглотил порядочный кусок какого-то подобия мясной запеканки.
После чего, вместе с пнем и потоком мата канул в недра планеты, тут же сомкнувшиеся за ним и плюнувшие в остаток взвода чем-то, надолго прервавшим процесс нормального дыхания.
– И этому хана... – отплевавшись и отчихавшись, комментировал происшедшее Руэда. – А жаль. Капрал Грэг – доложите Первому по рации...
– Что-то с вашими близкими, мсье? – спросил он деликатно, протирая и без того безупречно чистый бокал.
– Близкими... Близкими этих двоих я бы не назвал... Благодаря одному из них я носу не могу показать с этой милой планетки, а другой... Другой, как я понимаю, летел сюда, чтобы открутить мне голову напрочь... Оба без вести пропавшие – это, считай, и пепла не осталось... Ты, Люк, смотри, дырку не протри в склянке-то этой, а налей в нее чего покрепче... Вот так... И мне добавь... И давай, помянем на пару души рабов Божьих Дмитрия и Кая...
– Я что-то не пойму, шеф, – сказал Люк, осторожно поднося к устам наполненный «Бурбоном», и на гораздо более мягкие напитки рассчитанный своим объемом, бокал, – вы же сами только вот сказали, что один вам голову скрутить собирался, а другой – здесь, на Гринзее припер... Так чего же вы так расстраиваетесь?..
– Эх, Люк, хороший ты человек, и поймешь с годиками-то, что для истинной дружбы все, что ты тут мне, а я тебе перечислил – сущие мелочи...
Беррил никак не мог отделаться от мысли, что это Бог злорадно покарал его за то, что он сильно сплутовал в тяжелых, без свидетелей, ночных переговорах с тайными посланцами Лесного Народа. Лесной Народ теперь имел доступ к оружию, которым можно было оснастить две полные дивизии, а Беррилу предстояло стать очень богатым человеком, когда с ним смогут расплатиться. Когда и если.
«Но ведь я рискую своей шкурой, господи... – грустно воззвал он к небесам. И ведь это самый низкий процент от сделки, который я брал когда-нибудь в жизни... – Тебе-то этого не понять, там – у себя...»
Реальность грубо ворвалась в его размышления.
– К вам там опять, сука эта! – заорал, врываясь через служебный вход, рифмотезка Люка – шефовский секретарь-телохранитель, Лео Дюк. – С пумой на цепочке...
– Приведи себя в порядок Дюк, – с достоинством бросил ему Барсук. – У тебя щека не в порядке. Правая. И займи свое место. В заднем проходе... В приемной, я имею ввиду...
Он, не торопясь, осушил свой бокал, загасил сигару о крышку серебряных часов-«луковицы», кивнул Люку – мол ты проследи, чтобы все тут было... Привел себя в порядок перед зеркалом и, тяжело вздохнув, проследовал наверх, в свой приватный кабинет.
Никаких сук в кабинете не оказалось. По крайней мере, Барсук Беррил никак не смог бы отнести к этой категории живых существ кипейно-седую, изящную, чуть преклонных лет леди, дожидавшуюся его в изысканно вежливой позе на отменно неудобном стуле для посетителей. Пум, цепочек и Дюка в кабинете тоже не было.
– Э-э?.. – обратился к Беррил к леди наиболее изысканным в данной ситуации образом.
– Фигли, – сказала она. – Миссис Рафаэлла Фигли.
Барсук моментально ощутил себя невыносимо вульгарным, потным, подвыпившим и, главное, неприлично небритым бурдюком, набитым чем-то явно не подходящим ко случаю, и не нашел ничего лучше, как коротко представиться:
– Ромуальдо Беррил, к вашим услугам...
Затем не к месту рыгнул и, попросив на минутку извинения, выскочил в приемную. Там он взял за грудки успевшего вовремя явиться к месту действия Дюка.
– Ты кого ко мне привел, сучий хвост?! – шепотом заорал он. – Какая сука? Какая пума, хрен тебя забери!!!
– Они сейчас в туалете – в порядок себя приводят... Эта леди как им дала жару... «Я, – говорит, – назначила мистеру Беррилу еще вот»... – он протянул Барсуку изжеванную белоснежного картона карточку... – Я просто позабыл, шеф... Мало ли здесь кто... А у пумоида этой... этого... просто нервы не выдержали... Понимаете, одно дело – это когда на тебя как танк прут... – тут к этому все и каждый приучен... а другое дело, когда этак вот – с вежливостью ледяною... Вот с ней припадок и сделался... А еще с нею мужик какой-то на улице млеет... В чалме...
– С кем мужик? С Фиглей этой? С пумой? С пумоидой?!!!
– Да кто ж их разберет...
Не говоря худого слова, Барсук развернулся и, спазматически улыбаясь, вошел в кабинет. Наиболее вежливым из возможных жестов он пригласил миссис Фигли занять более удобное кресло, которое сам поспешил и пододвинуть. Затем расположился за своим столом и развернул визитную карточку.
Она была с того света.
Чрезвычайный и Полномочный Посол Федерации Тридцати Трех Миров на Гринзее и очень наивный человек, сэр Ли Окама, бисерным почерком на обороте своей визитки просил своего старого знакомого Ромуальдо Лоуренса Беррила оказать всемерную помощь супругам Фигли, чья предпринимательская деятельность вне всякого сомнения принесет огромную пользу процветанию Планеты и Колонии. Это в случае отсутствия самого сэра Окамы.
Отсутствие было налицо.
– Чем же я могу служить вам, уважаемая леди? – как можно более изысканно осведомился Барсук.
– Ах, видите ли, когда мы с мистером Фигли рассчитывали бюджет этого нашего делового визита в Колонию, мы совершенно не учли того совершенно безумного роста цен, который имеет место в местных отелях... Наоборот, нам говорили, что ввиду возникновения реальной военной опасности...
– Просто теперь возросли расходы на охрану... И народ сюда попер... извините, устремился, более склонный к риску... С них и стараются содрать побольше... Вряд ли вы найдете где номер на двоих дешевле, чем за сотню кредиток в сутки...
– Ах, Боже мой! Мы бы согласились и на это, но ведь за такие цены предлагают лишь номера без ионного душа и с одной ванной...
«Проклятая дура – нашла самое место, где искать номера подешевле – в „Раю грешников“. И главное – респектабельнее уж некуда...» – не без иронии подумал хозяин заведения.
Странная мысль, однако, вдруг посетила не совсем еще трезвую голову Барсука Беррила: с одной стороны – вот уже которую неделю простаивал почти вконец пустым «хитрый» тринадцатый, никому с улицы не заметный этаж «Рая». Там обычно привечали очень важных персон, которые не любили лишней рекламы. За очень большие деньги. Но надвигающийся самум грядущей войны смел куда-то подальше особо респектабельных лиц. А даже очень дорогие номера приносят только убыток, покуда они пусты; с другой – присутствие двух занятых респектабельным бизнесом чудаков, могло и прибавить решпекту заведению Барсука. Особенно, если с этой информацией быть поосторожнее и пустить ее по нужным каналам...
А с третьей – сам Бог велел как-то помянуть память этих трех – посла Окамы, Следователя Санди и Димку Шаленого – хоть каким-то добрым делом... Что-что, а указания Перста Божьего Барсук чуял хорошо... Он не знал еще в чем тут дело, но в том, что поступит правильно, приветив этих стариканов, он был совершенно уверен.
– На какой срок вы прибыли сюда со своим супругом, миссис Фигли? – деловито спросил мистер Беррил, пододвигая к себе настольный терминал и начиная вводить в него одну из самых страннейших команд, которые тому только приходилось пропускать сквозь себя.
– На пару недель – быстрее здесь дела не делаются... Тем более теперь – когда мы столь трагическим и... и странным образом лишились поддержки мистера Окамы...
– Отлично. Давайте сюда вашу карточку, – Барсук деловито протянул руку за универсальным удостоверением миссис Фигли.
– На сколько... На какую сумму мы можем рассчитывать?..
– Двадцать кредиток в день и все по пяти звездочкам...
– Вы имеете в виду?..
– Двойную ванную, ионный душ, фитодизайн и вообще все – по галактическому стандарту...
– О... о... – только этими звуками миссис Фигли и смогла выразить охватившие ее чувства.
– Пропуск вам вручит портье. Вот по этой записке, – Барсук лихорадочно нацарапал на листке из бювара несколько слов. – Мой вам совет – пользуйтесь так называемым «тихим» входом в нашу гостиницу. Это – через оранжерею у южного фронтона. Мало кто знает, что это – тоже мое хозяйство. А так – спокойнее. Там отдельный лифт.
Дверь за миссис Фигли затворилась, Барсук, облегченно зажмурясь, вдохнул воздух, и тут же противоположная дверь отворилась, чуть не слетев с петель от удара кованого сапога женщины-пумоида. На месте была и ручная пума, равно как и, слава те Господи, цепочка.
Эти кованные сапоги, собственно, и составляли весь наряд этой разновидности аборигенов, но ввиду наличия густого и не лишенного изящества волосяного покрова, вызова общественной нравственности не имело места. Даже в случае такой молодой и здоровой особи, что ворвалась сейчас в кабинет мистера Беррила. На этот счет имелось постановление Муниципальной Комиссии Колонии...
– Если еще раз меня подвергнут здесь таким оскорблениям!.. И если оскорблять меня будут такие старые суки, на которых наш Закон запрещает поднимать руку!..
– Не подвергнут, Балла... Вас, кажется, зовут Балла? Хотите молока? Прямо из холодильника... – Барсук стал взглядом искать подходящую мисочку...
– Я хочу разодрать твою небритую морду! Я второй день ошиваюсь вокруг твоего заведения, Барсук! И дело у меня срочное... А у тебя здесь без конца торчит всякая подозрительная шваль, вроде Мохаммеда из «Десницы». Поставщик таким не верит...
– Ну, теперь, дорогая, мы вместе, наедине. Выкладывай свое дело...
– Дело короткое. Короче некуда. Я привела человека из Леса, с которым Поставщик будет иметь дело в этот раз. Только и всего. Вели его пустить – и я пошла. Ты в курсе, что Поставщик в этот раз привез много?
– Я всегда в курсе... Был знак... – уверенно и привычно, сам не зная зачем, соврал Барсук. – Дюк, запускай того... который с ней... Постой, Балла – твой гонорар...
– Мне платит Поставщик. И только он! – Дверь за пумоидом захлопнулась. На несколько коротких мгновений Барсук остался наедине с собой.
– Господи, хоть что-нибудь делается в этом мире без шума и треска? – спросил он Бога.
Потом посмотрел на часы. До полудня оставались считанные секунды. Барсук открыл сейф и положил серебряную «луковицу» туда – поверх того пакета, который теперь уже неизвестно кому и когда пригодится. Потом крепко запер сейф. Ему не нравилась мелодия, которую играли эти часы.
Он нашел глазами Кая, который в этот момент, обжигаясь, вытаскивал из древней конструкции стерилизатора блестящие стальные инструменты хирургического ремесла. Это было одно-единственное человеческое лицо, различимое в полумраке подземного лазарета. Все остальное напоминало полотно Босха. Люди-кроты, люди-богомолы, люди-лемуры... Терпкий запах примитивной антисептики, странные подземные ароматы-миазмы... Развороченная плоть, кровь и обнажившиеся внутренности тяжело раненных нелюдей. Живые и мертвые – вперемежку. Сознание начинало «плыть». Гвидо подумал, что лучше бы ему остаться там – на поверхности, под пулями и напалмом, а не в этом кошмаре... Он и пытался остаться там, вытаскивая из горящих хижин и полузасыпанных землей убежищ-щелей полумертвых аборигенов. До тех пор, пока не наткнулся на опаленную тушку вот этого едва живого детеныша. Его он донес сюда сам... А выйти вновь на поверхность уже не получилось – ахнули «большие» заряды, установленные десантом на поверхности. И спасать стало некого... Больше в лазарет не приносили ни живых ни мертвых.
«Наверное, и Ю там остался, – подумал Гвидо, прислушиваясь к наступившей наверху тишине. Да, не скажешь, что он переоценивал свою индивидуальность...»
Но Учитель Ю оказался легок на помине. В глубине одного из туннелей раздались оживленные и, похоже, радостные звуки, и на пороге возник громадный силуэт, который капитан Дель Рэй машинально квалифицировал как аборигена-медведя и только потом – как вполне нормальную, только уж очень крупную особь легионера. На руках громила, словно малого ребенка, нес жалобно попискивающего Учителя. Гвидо поспешил к нему навстречу, но легионер стоял как вкопанный, уставившись на что-то, находившееся за спиной контрразведчика, с таким видом, словно увидел привидение. Гвидо обернулся через плечо.
Федеральный Следователь утер тыльной стороной ладони набегавший на глаза пот и устало спросил:
– Вижу, и вам нашлось дело, Дмитрий Евгеньевич? Вы так и будете стоять в проходе, или...
– Поддержите его, – слабым голосом распорядился Учитель Ю. – По-моему, большому человеку дурно...
– Дюк, – сказал в пространство Беррил.
Поименованный персонаж возник в дверном проеме, стеснительно придерживая пол полой пиджака рукоять армейского бластера, взятого на изготовку. Так, на всякий случай.
– Да, хозяин? – вопросительно произнес он.
– Ты опять забыл постучать. Когда впускал гостя. Пригляди, чтобы никто не мешал нам поговорить здесь. И обе двери прикрой поплотнее. Будь у селектора, а не торчи за портьерами. Я проверю.
Подождав, покуда указания будут исполнены, он поднял взгляд на посетителя. Тот закончил свои манипуляции и теперь снова ловко укреплял чалму на черепе. На столе лежал извлеченный из его головного убора предмет. Плод ого. Небольшой, но правильной формы, вполне кондиционный. Профессиональным взглядом Барсук оценил его примерно в пятьдесят тысяч кредиток.
– Это от народа с Мостика. Очередной взнос.
– Что ж, как всегда вперед и вовремя. Похвально. Как тебя звать, кстати? Что-то не помню, чтобы...
– Не стоит забивать голову такими вещами... Достаточно того, что Балла тебе объяснила от кого я... Ведь она достаточно ясно сказала?
– Как всегда – я бы даже на ее месте не стал так волноваться...
– Теперь то, что передает тебе Свистун...
Только особы, приближенные к Поставщику, позволяли называть его этой кличкой. Беррил принял это к сведению.
– Я внимательно вас слушаю, хотя и не знаю как вас зовут...
– Товар на складе терминала. Квитанции, накладные и вообще все необходимое – вот на этой магнитке, – в руке гостя появился словно в карточном фокусе пластиковый прямоугольничек. – Партия большая. Ее следует перебросить на Ранчо Чудака. Два контейнера – самые большие – они помечены Левым Знаком, проходят как имущество Легиона – надо поместить в Дупло. Все это – немедленно, до захода.
– Если вы хотите говорить о Дупле, то вы имеете что-то серьезное, а когда вы имеете что-то серьезное, то зачем так торопиться?..
– Я должен передать Свистуну, что он слишком торопливый?
На внимательном лице серого мужичонки не было и тени усмешки, а в произнесенной фразе – и тени иронии, отчего Барсука прошиб холодный пот.
– Упаси меня Бог от того, чтобы меня так понимали, когда я просто так разговариваю... – он нервно поправил галстук.
– Второе. Свистун передает тебе, чтобы ты не делал глупостей с тем товаром, который у тебя был для покойника Окамы.
«Проклятие, – подумал Барсук. – Господи, почему ты сразу не принял мою душу, когда я готов был ее тебе сбыть? Почему ты вместо этого поселил несчастного предпринимателя на проклятой Гринзее, где он мучается как в аду? И на которой все про его дела все знают. Чего не знает Большой Питон, то, оказывается, знает господин Свистун, хотя ни того ни другого он сроду в глаза не видел и никогда – Боже, сделай так – никогда не увидит? И если уж берутся за него – так оба сразу. А как в них нужда – ни до того ни до другого не докричишься ни через каких связных...»
Предавшись этим печальным, хотя и несколько непоследовательным размышлениям, Барсук старательно глядел в рот связному, не забывая внимательно помигивать и посапывать.
– Этот товар тоже следует разместить в Дупле. Свистун за него дает те же деньги, что и Посол давал.
Связной выждал несколько секунд, наблюдая за гаммой чувств, последовательно сменявших друг друга на живом лице собеседника и, дождавшись нужного момента, добавил:
– Когда все это будет сделано, никак не раньше – это велено подчеркнуть – никак не раньше, надо забрать из известного тебе места плату Лесного Народа за товар. За эту партию вперед уплачено... Вот такими вещами, – гость тронул плод ого, лежащий на столе, и в кабинете надолго повис еле слышимый мелодичный звук. – Около килограмма. Ты отсчитаешь свою долю и то, что тебе причитается за ту вещь, которую хотел купить Посол. Потом к тебе придут за тем, что останется. Это все.
Он поднялся. Стал снова никем.
– Передайте Свистуну... – Барсук возвел глаза к покрытому резьбой по дереву потолку, желая сформулировать мысль поосторожнее, а когда опустил их, в комнате никого не было.
Только притушенный шторами полуденный свет, да еще затихающий звон и неуловимый аромат плода ого.
– Так вот и получилось, – продолжал гудеть со своей охапки сена, служившего здесь всеми сразу постельными принадлежностями, Шаленый, – что загремел я в эти чертовы подземные катакомбы, так и ни разу даже из ружья и не пальнувши... Тут в темноте какие-то сукины дети повязать меня хотели или еще чего, да нашего брата без хрена не съешь. Порасшвырял я этих друзей и ходу по туннелю – на просвет нацелился. Но черта-с-два тут: то плесень какая-то светила... Прямо что твой фонарь... Ну и плутал я в катакомбах этих без малого час, а тут свои же друзья-Легионеры, видно, в подземку эту аэрозольный заряд снарядили – где-то в соседнем туннельчике – меня как шмардануло – без малого по стенке не размазало. Ослеп, оглох, рот земли полон – еле отплевался. Зато – без добра нет худа – гляжу: ветер пошел по катакомбам. Значит где-то свод провалился и на поверхность ход есть. Ну, я сперва на четыре кости встал, на ветерок-то этот и побрел, потом оклемался – уже на своих двоих почапал. И метрах этак в десяти уже от вольной воли – перед проломом этим в куполе – гляжу лежит мой медвежоночек. Точь-в-точь как тот, на которого я в витрине смотреть любил, когда мальцом был... Я ж говорил, что...
– Что в детстве у вас так и не было плюшевого медведя, – подтвердил Гвидо. – Вы об этом уже... Послушайте, а где запропастился Санди?
– Его прямо в операционной и сморило. Там и спит. А на меня нервное что-то нашло: устал как черт и дьявол, а сна – ни в одном глазу... Да и то – как спать-то – к рассвету домовые здешние оклемаются, да глядишь, и в распыл меня грешного пускать начнут. Мне в Легионе такого понарассказывали о тех, кто в плен к зелени этой попал...
– У вас есть некоторое оправдание – в стволе вашей пушки не найдут пороховой гари и, кроме того, вы спасли Учителя Ю. Это здесь, похоже, влиятельная персона. В конце концов, нас покормили и в отхожее место пускают без конвоя. Наверное, дела не так плохи. Как, по-вашему, до рассвета далеко?
– А пес его знает. Я ж, как и ты, мил-друг, и дня не будет, как здесь кувыркаюсь... Я вот о чем забочусь: станет эта нечисть с моим стволом разбираться?.. Оно, может там все и лежит – ружье мое – в катакомбах этих клятых. Я, как помню, без него от чертей этих сбег... Да и учителя ихнего я не то, чтобы спас, а так – в лазарет доставил... Он сам мне и объяснил, куда его тащить, после того, как я его в чувство привел...
– Так ведь не бросили же пропадать под главным взрывом – которым на поверхности все смело...
– Тут, понимаешь, жалость меня одолела. Сначала, гляжу, вроде и неживой он, а как взял его в работу, так, смотрю, пищать начал. Хоть и еле-еле, а все ж человечьим языком. Тут как вспомнил я ту витрину...
– Как же это вам удалось его в чувство привести? Этому тоже в Легионе учат? Искусственное дыхание ему делали, что ли?..
– И дыхание, и изо рта в рот, и из носа в нос... Ну а как закапал ему за зубки-то десять капель из фляги, так у него глаза на лоб сразу и вылезли. Заперхал, закашлял и лопотать начал быстренько... Погоди, мил друг, фляга-то она при мне – я тут в операционной этой ректификат надыбал и до пробочки-то посудинку и долил... Щас и тебе, друг, накапаю, чтоб спалось лучше... Как-никак, а утро, оно вечера мудренее...
Осуществить задуманное Шишелу не удалось. Нора заполнилась гвалтом и лопотанием, вслед за которыми в нее ворвалось с полдюжины аборигенов – все при оружии. Это был первый случай, когда в руках у «зеленых уродов» Шишел видел земное – из металла и пластика – орудие смерти. Перед собой они довольно бесцеремонно толкали не проснувшегося еще до конца Федерального Следователя. Богомолец, бывший тут, видно, за старшего, распорядился:
Дым мешал легионерам рассмотреть подробности, но Марчелло отбросил ручной огнемет и с коротким вздохом «Иезус Мария» рухнул на колени, склонив голову в молитвенном экстазе. По словам Станчева, он чуть не последовал примеру своего набожного соседа, но что-то помешало ему поддаться магии незнакомца. В свое время его отец, чудом переживший Плевенскую резню, порассказал ему кое-что о секте неонестинаров, затеявших тот бунт, и вид человека, бредущего по огню, расшевелил старые воспоминания. Он инстинктивно отступил назад. Одна часть его сознания требовала выпустить очередь по чужаку, а другая призывала упасть на колени перед новым мессией. Так он и стоял, словно заколдованный, не смея решиться ни на одно, ни на другое.
И лишь, когда незнакомец оказался совсем рядом, Христо разглядел, что лицо его стало искажаться, принимая зеленоватый оттенок, а вся фигура стала странно вытягиваться, теряя человеческие пропорции. До него с опозданием дошло, что он видит перед собой «оливкового богомольца», относящегося к наиболее опасной разновидности аборигенов, из встречающихся в этом районе.
Руки-клешни туземца трижды сухо щелкнули, и Станчев увидел, как один за другим рухнули на землю его товарищи со свернутыми набок, словно в немом удивлении головами.
Дальше он ничего не помнил, ибо бросился бежать, не разбирая дороги, и бежал так добрую милю, пока не догнал своих товарищей.
– Мне здорово не нравится это затишье, – сказал Руэда, прервав наступившую после выслушанного рассказа, паузу.
– Пошло оно все к энтой самой матери, – молвил Шаленый, достал пакет с суточным пайком, зубами разорвал на совесть сделанную упаковку и стал оглядываться в поисках места, на которое можно было бы присесть на время экспресс-трапезы.
– Да, – сказал он сам себе, пиная тяжеленный, на века вросший в землю обрубок ствола. – Здесь и задницу не к чему прислонить – жуть берет... Эх, – не садись на пенек, не ешь пирожок...
С этими словами он уселся на опробованный пень и проглотил порядочный кусок какого-то подобия мясной запеканки.
После чего, вместе с пнем и потоком мата канул в недра планеты, тут же сомкнувшиеся за ним и плюнувшие в остаток взвода чем-то, надолго прервавшим процесс нормального дыхания.
– И этому хана... – отплевавшись и отчихавшись, комментировал происшедшее Руэда. – А жаль. Капрал Грэг – доложите Первому по рации...
* * *
Люк – бармен дневного (малого и слывущего спокойным) зала «Рая грешников» – привык к тому, что снятый с принтера очередной список укокошенных и пропавших без вести следует вывешивать поближе к меню со списком выпивки – глядишь, кто часом высмотрит в нем своего приятеля, а то и родственника, да и помянет грешную душу... Человеку – облегчение от захмеления, заведению – лишний грош... С каждой неделей список становился все длиннее – война набирала обороты, хотя войной все никак не звалась... Сегодня он был рекордно длинен – сантиметров сорок в длину, этот список – неудачная карательная акция Легиона. Кроме того, он не висел на положенном ему месте, а был примят к стойке бара локтем и животом пузатого мужика, потихоньку посасывающего то уж очень дорогую на вид сигару, то объемистую емкость с «мартини». Но, несмотря на эти признаки принадлежности к Гринзейскому полусвету, тип, осмелившийся сорвать с положенного гвоздика Список, вылетел бы из бара как пробка из бутылки, не будь он единственным и полным владельцем «Рая грешников» – Барсуком Беррилом... То, что шеф снял документ с положенного места, выпивает над ним крепкое (а шеф по наблюдениям местной челяди вообще редко когда прикладывался к рюмке) и посыпает его сигарным пеплом еще не так поразило Люка, как то, что он увидел в глазах хозяина – грусть...– Что-то с вашими близкими, мсье? – спросил он деликатно, протирая и без того безупречно чистый бокал.
– Близкими... Близкими этих двоих я бы не назвал... Благодаря одному из них я носу не могу показать с этой милой планетки, а другой... Другой, как я понимаю, летел сюда, чтобы открутить мне голову напрочь... Оба без вести пропавшие – это, считай, и пепла не осталось... Ты, Люк, смотри, дырку не протри в склянке-то этой, а налей в нее чего покрепче... Вот так... И мне добавь... И давай, помянем на пару души рабов Божьих Дмитрия и Кая...
– Я что-то не пойму, шеф, – сказал Люк, осторожно поднося к устам наполненный «Бурбоном», и на гораздо более мягкие напитки рассчитанный своим объемом, бокал, – вы же сами только вот сказали, что один вам голову скрутить собирался, а другой – здесь, на Гринзее припер... Так чего же вы так расстраиваетесь?..
– Эх, Люк, хороший ты человек, и поймешь с годиками-то, что для истинной дружбы все, что ты тут мне, а я тебе перечислил – сущие мелочи...
Беррил никак не мог отделаться от мысли, что это Бог злорадно покарал его за то, что он сильно сплутовал в тяжелых, без свидетелей, ночных переговорах с тайными посланцами Лесного Народа. Лесной Народ теперь имел доступ к оружию, которым можно было оснастить две полные дивизии, а Беррилу предстояло стать очень богатым человеком, когда с ним смогут расплатиться. Когда и если.
«Но ведь я рискую своей шкурой, господи... – грустно воззвал он к небесам. И ведь это самый низкий процент от сделки, который я брал когда-нибудь в жизни... – Тебе-то этого не понять, там – у себя...»
Реальность грубо ворвалась в его размышления.
– К вам там опять, сука эта! – заорал, врываясь через служебный вход, рифмотезка Люка – шефовский секретарь-телохранитель, Лео Дюк. – С пумой на цепочке...
– Приведи себя в порядок Дюк, – с достоинством бросил ему Барсук. – У тебя щека не в порядке. Правая. И займи свое место. В заднем проходе... В приемной, я имею ввиду...
Он, не торопясь, осушил свой бокал, загасил сигару о крышку серебряных часов-«луковицы», кивнул Люку – мол ты проследи, чтобы все тут было... Привел себя в порядок перед зеркалом и, тяжело вздохнув, проследовал наверх, в свой приватный кабинет.
Никаких сук в кабинете не оказалось. По крайней мере, Барсук Беррил никак не смог бы отнести к этой категории живых существ кипейно-седую, изящную, чуть преклонных лет леди, дожидавшуюся его в изысканно вежливой позе на отменно неудобном стуле для посетителей. Пум, цепочек и Дюка в кабинете тоже не было.
– Э-э?.. – обратился к Беррил к леди наиболее изысканным в данной ситуации образом.
– Фигли, – сказала она. – Миссис Рафаэлла Фигли.
Барсук моментально ощутил себя невыносимо вульгарным, потным, подвыпившим и, главное, неприлично небритым бурдюком, набитым чем-то явно не подходящим ко случаю, и не нашел ничего лучше, как коротко представиться:
– Ромуальдо Беррил, к вашим услугам...
Затем не к месту рыгнул и, попросив на минутку извинения, выскочил в приемную. Там он взял за грудки успевшего вовремя явиться к месту действия Дюка.
– Ты кого ко мне привел, сучий хвост?! – шепотом заорал он. – Какая сука? Какая пума, хрен тебя забери!!!
– Они сейчас в туалете – в порядок себя приводят... Эта леди как им дала жару... «Я, – говорит, – назначила мистеру Беррилу еще вот»... – он протянул Барсуку изжеванную белоснежного картона карточку... – Я просто позабыл, шеф... Мало ли здесь кто... А у пумоида этой... этого... просто нервы не выдержали... Понимаете, одно дело – это когда на тебя как танк прут... – тут к этому все и каждый приучен... а другое дело, когда этак вот – с вежливостью ледяною... Вот с ней припадок и сделался... А еще с нею мужик какой-то на улице млеет... В чалме...
– С кем мужик? С Фиглей этой? С пумой? С пумоидой?!!!
– Да кто ж их разберет...
Не говоря худого слова, Барсук развернулся и, спазматически улыбаясь, вошел в кабинет. Наиболее вежливым из возможных жестов он пригласил миссис Фигли занять более удобное кресло, которое сам поспешил и пододвинуть. Затем расположился за своим столом и развернул визитную карточку.
Она была с того света.
Чрезвычайный и Полномочный Посол Федерации Тридцати Трех Миров на Гринзее и очень наивный человек, сэр Ли Окама, бисерным почерком на обороте своей визитки просил своего старого знакомого Ромуальдо Лоуренса Беррила оказать всемерную помощь супругам Фигли, чья предпринимательская деятельность вне всякого сомнения принесет огромную пользу процветанию Планеты и Колонии. Это в случае отсутствия самого сэра Окамы.
Отсутствие было налицо.
– Чем же я могу служить вам, уважаемая леди? – как можно более изысканно осведомился Барсук.
– Ах, видите ли, когда мы с мистером Фигли рассчитывали бюджет этого нашего делового визита в Колонию, мы совершенно не учли того совершенно безумного роста цен, который имеет место в местных отелях... Наоборот, нам говорили, что ввиду возникновения реальной военной опасности...
– Просто теперь возросли расходы на охрану... И народ сюда попер... извините, устремился, более склонный к риску... С них и стараются содрать побольше... Вряд ли вы найдете где номер на двоих дешевле, чем за сотню кредиток в сутки...
– Ах, Боже мой! Мы бы согласились и на это, но ведь за такие цены предлагают лишь номера без ионного душа и с одной ванной...
«Проклятая дура – нашла самое место, где искать номера подешевле – в „Раю грешников“. И главное – респектабельнее уж некуда...» – не без иронии подумал хозяин заведения.
Странная мысль, однако, вдруг посетила не совсем еще трезвую голову Барсука Беррила: с одной стороны – вот уже которую неделю простаивал почти вконец пустым «хитрый» тринадцатый, никому с улицы не заметный этаж «Рая». Там обычно привечали очень важных персон, которые не любили лишней рекламы. За очень большие деньги. Но надвигающийся самум грядущей войны смел куда-то подальше особо респектабельных лиц. А даже очень дорогие номера приносят только убыток, покуда они пусты; с другой – присутствие двух занятых респектабельным бизнесом чудаков, могло и прибавить решпекту заведению Барсука. Особенно, если с этой информацией быть поосторожнее и пустить ее по нужным каналам...
А с третьей – сам Бог велел как-то помянуть память этих трех – посла Окамы, Следователя Санди и Димку Шаленого – хоть каким-то добрым делом... Что-что, а указания Перста Божьего Барсук чуял хорошо... Он не знал еще в чем тут дело, но в том, что поступит правильно, приветив этих стариканов, он был совершенно уверен.
– На какой срок вы прибыли сюда со своим супругом, миссис Фигли? – деловито спросил мистер Беррил, пододвигая к себе настольный терминал и начиная вводить в него одну из самых страннейших команд, которые тому только приходилось пропускать сквозь себя.
– На пару недель – быстрее здесь дела не делаются... Тем более теперь – когда мы столь трагическим и... и странным образом лишились поддержки мистера Окамы...
– Отлично. Давайте сюда вашу карточку, – Барсук деловито протянул руку за универсальным удостоверением миссис Фигли.
– На сколько... На какую сумму мы можем рассчитывать?..
– Двадцать кредиток в день и все по пяти звездочкам...
– Вы имеете в виду?..
– Двойную ванную, ионный душ, фитодизайн и вообще все – по галактическому стандарту...
– О... о... – только этими звуками миссис Фигли и смогла выразить охватившие ее чувства.
– Пропуск вам вручит портье. Вот по этой записке, – Барсук лихорадочно нацарапал на листке из бювара несколько слов. – Мой вам совет – пользуйтесь так называемым «тихим» входом в нашу гостиницу. Это – через оранжерею у южного фронтона. Мало кто знает, что это – тоже мое хозяйство. А так – спокойнее. Там отдельный лифт.
Дверь за миссис Фигли затворилась, Барсук, облегченно зажмурясь, вдохнул воздух, и тут же противоположная дверь отворилась, чуть не слетев с петель от удара кованого сапога женщины-пумоида. На месте была и ручная пума, равно как и, слава те Господи, цепочка.
Эти кованные сапоги, собственно, и составляли весь наряд этой разновидности аборигенов, но ввиду наличия густого и не лишенного изящества волосяного покрова, вызова общественной нравственности не имело места. Даже в случае такой молодой и здоровой особи, что ворвалась сейчас в кабинет мистера Беррила. На этот счет имелось постановление Муниципальной Комиссии Колонии...
– Если еще раз меня подвергнут здесь таким оскорблениям!.. И если оскорблять меня будут такие старые суки, на которых наш Закон запрещает поднимать руку!..
– Не подвергнут, Балла... Вас, кажется, зовут Балла? Хотите молока? Прямо из холодильника... – Барсук стал взглядом искать подходящую мисочку...
– Я хочу разодрать твою небритую морду! Я второй день ошиваюсь вокруг твоего заведения, Барсук! И дело у меня срочное... А у тебя здесь без конца торчит всякая подозрительная шваль, вроде Мохаммеда из «Десницы». Поставщик таким не верит...
– Ну, теперь, дорогая, мы вместе, наедине. Выкладывай свое дело...
– Дело короткое. Короче некуда. Я привела человека из Леса, с которым Поставщик будет иметь дело в этот раз. Только и всего. Вели его пустить – и я пошла. Ты в курсе, что Поставщик в этот раз привез много?
– Я всегда в курсе... Был знак... – уверенно и привычно, сам не зная зачем, соврал Барсук. – Дюк, запускай того... который с ней... Постой, Балла – твой гонорар...
– Мне платит Поставщик. И только он! – Дверь за пумоидом захлопнулась. На несколько коротких мгновений Барсук остался наедине с собой.
– Господи, хоть что-нибудь делается в этом мире без шума и треска? – спросил он Бога.
Потом посмотрел на часы. До полудня оставались считанные секунды. Барсук открыл сейф и положил серебряную «луковицу» туда – поверх того пакета, который теперь уже неизвестно кому и когда пригодится. Потом крепко запер сейф. Ему не нравилась мелодия, которую играли эти часы.
* * *
«Бог ты мой, – думал Гвидо, пристраивая примитивную капельницу над узким лежачком, на котором, словно сломанная игрушка, примостился обожженный и ослепший абориген – с виду детеныш, смахивавший на Учителя Ю, только в миниатюре. – Сколько их здесь... Только на койках – сорок или около того... И это я – я всего-то несколько часов назад за ужасное дело считал умерщвление одного-единственного бандита в корабельном лазарете...»Он нашел глазами Кая, который в этот момент, обжигаясь, вытаскивал из древней конструкции стерилизатора блестящие стальные инструменты хирургического ремесла. Это было одно-единственное человеческое лицо, различимое в полумраке подземного лазарета. Все остальное напоминало полотно Босха. Люди-кроты, люди-богомолы, люди-лемуры... Терпкий запах примитивной антисептики, странные подземные ароматы-миазмы... Развороченная плоть, кровь и обнажившиеся внутренности тяжело раненных нелюдей. Живые и мертвые – вперемежку. Сознание начинало «плыть». Гвидо подумал, что лучше бы ему остаться там – на поверхности, под пулями и напалмом, а не в этом кошмаре... Он и пытался остаться там, вытаскивая из горящих хижин и полузасыпанных землей убежищ-щелей полумертвых аборигенов. До тех пор, пока не наткнулся на опаленную тушку вот этого едва живого детеныша. Его он донес сюда сам... А выйти вновь на поверхность уже не получилось – ахнули «большие» заряды, установленные десантом на поверхности. И спасать стало некого... Больше в лазарет не приносили ни живых ни мертвых.
«Наверное, и Ю там остался, – подумал Гвидо, прислушиваясь к наступившей наверху тишине. Да, не скажешь, что он переоценивал свою индивидуальность...»
Но Учитель Ю оказался легок на помине. В глубине одного из туннелей раздались оживленные и, похоже, радостные звуки, и на пороге возник громадный силуэт, который капитан Дель Рэй машинально квалифицировал как аборигена-медведя и только потом – как вполне нормальную, только уж очень крупную особь легионера. На руках громила, словно малого ребенка, нес жалобно попискивающего Учителя. Гвидо поспешил к нему навстречу, но легионер стоял как вкопанный, уставившись на что-то, находившееся за спиной контрразведчика, с таким видом, словно увидел привидение. Гвидо обернулся через плечо.
Федеральный Следователь утер тыльной стороной ладони набегавший на глаза пот и устало спросил:
– Вижу, и вам нашлось дело, Дмитрий Евгеньевич? Вы так и будете стоять в проходе, или...
– Поддержите его, – слабым голосом распорядился Учитель Ю. – По-моему, большому человеку дурно...
* * *
Нет, были в этом мире и такие вещи, которые происходили без шума и треска. Барсук Беррил убедился в этом, когда, отвернувшись от сейфа, узрел успевшего появиться за это время в его кабинете, плоховато бритого невысокого мужичка, самой примечательной деталью в облике которого, была свернутая из чего-то неимоверно застиранного, чалма. Ее посетитель аккуратно сматывал с головы и укладывал аккуратной кучкой на столе, рядом с пепельницей.– Дюк, – сказал в пространство Беррил.
Поименованный персонаж возник в дверном проеме, стеснительно придерживая пол полой пиджака рукоять армейского бластера, взятого на изготовку. Так, на всякий случай.
– Да, хозяин? – вопросительно произнес он.
– Ты опять забыл постучать. Когда впускал гостя. Пригляди, чтобы никто не мешал нам поговорить здесь. И обе двери прикрой поплотнее. Будь у селектора, а не торчи за портьерами. Я проверю.
Подождав, покуда указания будут исполнены, он поднял взгляд на посетителя. Тот закончил свои манипуляции и теперь снова ловко укреплял чалму на черепе. На столе лежал извлеченный из его головного убора предмет. Плод ого. Небольшой, но правильной формы, вполне кондиционный. Профессиональным взглядом Барсук оценил его примерно в пятьдесят тысяч кредиток.
– Это от народа с Мостика. Очередной взнос.
– Что ж, как всегда вперед и вовремя. Похвально. Как тебя звать, кстати? Что-то не помню, чтобы...
– Не стоит забивать голову такими вещами... Достаточно того, что Балла тебе объяснила от кого я... Ведь она достаточно ясно сказала?
– Как всегда – я бы даже на ее месте не стал так волноваться...
– Теперь то, что передает тебе Свистун...
Только особы, приближенные к Поставщику, позволяли называть его этой кличкой. Беррил принял это к сведению.
– Я внимательно вас слушаю, хотя и не знаю как вас зовут...
– Товар на складе терминала. Квитанции, накладные и вообще все необходимое – вот на этой магнитке, – в руке гостя появился словно в карточном фокусе пластиковый прямоугольничек. – Партия большая. Ее следует перебросить на Ранчо Чудака. Два контейнера – самые большие – они помечены Левым Знаком, проходят как имущество Легиона – надо поместить в Дупло. Все это – немедленно, до захода.
– Если вы хотите говорить о Дупле, то вы имеете что-то серьезное, а когда вы имеете что-то серьезное, то зачем так торопиться?..
– Я должен передать Свистуну, что он слишком торопливый?
На внимательном лице серого мужичонки не было и тени усмешки, а в произнесенной фразе – и тени иронии, отчего Барсука прошиб холодный пот.
– Упаси меня Бог от того, чтобы меня так понимали, когда я просто так разговариваю... – он нервно поправил галстук.
– Второе. Свистун передает тебе, чтобы ты не делал глупостей с тем товаром, который у тебя был для покойника Окамы.
«Проклятие, – подумал Барсук. – Господи, почему ты сразу не принял мою душу, когда я готов был ее тебе сбыть? Почему ты вместо этого поселил несчастного предпринимателя на проклятой Гринзее, где он мучается как в аду? И на которой все про его дела все знают. Чего не знает Большой Питон, то, оказывается, знает господин Свистун, хотя ни того ни другого он сроду в глаза не видел и никогда – Боже, сделай так – никогда не увидит? И если уж берутся за него – так оба сразу. А как в них нужда – ни до того ни до другого не докричишься ни через каких связных...»
Предавшись этим печальным, хотя и несколько непоследовательным размышлениям, Барсук старательно глядел в рот связному, не забывая внимательно помигивать и посапывать.
– Этот товар тоже следует разместить в Дупле. Свистун за него дает те же деньги, что и Посол давал.
Связной выждал несколько секунд, наблюдая за гаммой чувств, последовательно сменявших друг друга на живом лице собеседника и, дождавшись нужного момента, добавил:
– Когда все это будет сделано, никак не раньше – это велено подчеркнуть – никак не раньше, надо забрать из известного тебе места плату Лесного Народа за товар. За эту партию вперед уплачено... Вот такими вещами, – гость тронул плод ого, лежащий на столе, и в кабинете надолго повис еле слышимый мелодичный звук. – Около килограмма. Ты отсчитаешь свою долю и то, что тебе причитается за ту вещь, которую хотел купить Посол. Потом к тебе придут за тем, что останется. Это все.
Он поднялся. Стал снова никем.
– Передайте Свистуну... – Барсук возвел глаза к покрытому резьбой по дереву потолку, желая сформулировать мысль поосторожнее, а когда опустил их, в комнате никого не было.
Только притушенный шторами полуденный свет, да еще затихающий звон и неуловимый аромат плода ого.
* * *
Капитан Дель Рэй не мог пожаловаться на отсутствие воображения: вообразить он мог многое, но вот только того, что в норе, скрытой глубоко в недрах чужой планеты, он будет, мучаясь от бессонницы, коротать время, выслушивая рассказы матерого уголовника о том, как не хватало ему в далеком приютском детстве плюшевого медвежонка, вообразить он не мог даже в пьяном бреду.– Так вот и получилось, – продолжал гудеть со своей охапки сена, служившего здесь всеми сразу постельными принадлежностями, Шаленый, – что загремел я в эти чертовы подземные катакомбы, так и ни разу даже из ружья и не пальнувши... Тут в темноте какие-то сукины дети повязать меня хотели или еще чего, да нашего брата без хрена не съешь. Порасшвырял я этих друзей и ходу по туннелю – на просвет нацелился. Но черта-с-два тут: то плесень какая-то светила... Прямо что твой фонарь... Ну и плутал я в катакомбах этих без малого час, а тут свои же друзья-Легионеры, видно, в подземку эту аэрозольный заряд снарядили – где-то в соседнем туннельчике – меня как шмардануло – без малого по стенке не размазало. Ослеп, оглох, рот земли полон – еле отплевался. Зато – без добра нет худа – гляжу: ветер пошел по катакомбам. Значит где-то свод провалился и на поверхность ход есть. Ну, я сперва на четыре кости встал, на ветерок-то этот и побрел, потом оклемался – уже на своих двоих почапал. И метрах этак в десяти уже от вольной воли – перед проломом этим в куполе – гляжу лежит мой медвежоночек. Точь-в-точь как тот, на которого я в витрине смотреть любил, когда мальцом был... Я ж говорил, что...
– Что в детстве у вас так и не было плюшевого медведя, – подтвердил Гвидо. – Вы об этом уже... Послушайте, а где запропастился Санди?
– Его прямо в операционной и сморило. Там и спит. А на меня нервное что-то нашло: устал как черт и дьявол, а сна – ни в одном глазу... Да и то – как спать-то – к рассвету домовые здешние оклемаются, да глядишь, и в распыл меня грешного пускать начнут. Мне в Легионе такого понарассказывали о тех, кто в плен к зелени этой попал...
– У вас есть некоторое оправдание – в стволе вашей пушки не найдут пороховой гари и, кроме того, вы спасли Учителя Ю. Это здесь, похоже, влиятельная персона. В конце концов, нас покормили и в отхожее место пускают без конвоя. Наверное, дела не так плохи. Как, по-вашему, до рассвета далеко?
– А пес его знает. Я ж, как и ты, мил-друг, и дня не будет, как здесь кувыркаюсь... Я вот о чем забочусь: станет эта нечисть с моим стволом разбираться?.. Оно, может там все и лежит – ружье мое – в катакомбах этих клятых. Я, как помню, без него от чертей этих сбег... Да и учителя ихнего я не то, чтобы спас, а так – в лазарет доставил... Он сам мне и объяснил, куда его тащить, после того, как я его в чувство привел...
– Так ведь не бросили же пропадать под главным взрывом – которым на поверхности все смело...
– Тут, понимаешь, жалость меня одолела. Сначала, гляжу, вроде и неживой он, а как взял его в работу, так, смотрю, пищать начал. Хоть и еле-еле, а все ж человечьим языком. Тут как вспомнил я ту витрину...
– Как же это вам удалось его в чувство привести? Этому тоже в Легионе учат? Искусственное дыхание ему делали, что ли?..
– И дыхание, и изо рта в рот, и из носа в нос... Ну а как закапал ему за зубки-то десять капель из фляги, так у него глаза на лоб сразу и вылезли. Заперхал, закашлял и лопотать начал быстренько... Погоди, мил друг, фляга-то она при мне – я тут в операционной этой ректификат надыбал и до пробочки-то посудинку и долил... Щас и тебе, друг, накапаю, чтоб спалось лучше... Как-никак, а утро, оно вечера мудренее...
Осуществить задуманное Шишелу не удалось. Нора заполнилась гвалтом и лопотанием, вслед за которыми в нее ворвалось с полдюжины аборигенов – все при оружии. Это был первый случай, когда в руках у «зеленых уродов» Шишел видел земное – из металла и пластика – орудие смерти. Перед собой они довольно бесцеремонно толкали не проснувшегося еще до конца Федерального Следователя. Богомолец, бывший тут, видно, за старшего, распорядился: