Страница:
11 сентября положило конец «народному капитализму». В результате событий доллар упал лишь ненамного, но акции начали дешеветь быстро, неумолимо, причем как в новой, так и в традиционной экономике. И сразу после известных событий американские власти впервые за многие десятилетия дали разрешение на скупку акций самими компаниями, которые эти акции выпускали. То есть, кое-кому дали возможность быстро и на льготных условиях провести концентрацию собственности крупнейших американских корпораций. Возможность, была немедленно использована американской элитой и в значительной степени — Античеловечеством. В результате оказались уничтожены сбережения рядовых американцев. Им отныне предстоит жить намного скромнее и работать значительно больше для того, чтобы обеспечивать свое проживание. Зато новые кочевники получат баснословные барыши от военных заказов, опять-таки поживившись за счет казны северо-американского государства.
События 11 сентября сформировали в американском обществе устойчивую психологическую травму, привили ему синдром бегства от свободы. Они породили настроения, которые ранее были свойственны советским обывателям — «Мы вытерпим все, что угодно, лишь бы не было войны». Сегодня рядовые американцы не считают свободу — в том числе и свою личную — важнейшим достоянием. Они готовы ею жертвовать во имя безопасности и спокойствия, во имя жизни. Отсюда следующий шаг к Большому Брату — к тотальному контролю, к такой власти, какой она была описана в «1984-м» Оруэллом и в «Прекрасном новом мире» Олдоса Хаксли.
Античеловечество продемонстрировало свою неуязвимость и способность использовать организованный им же самим кризис в собственных интересах. Оно получило возможность разрешения большой мировой нефтяной проблемы в интересах упрочения своего господства. По сути, начался марш «чужих» к установлению полной власти Сообщества Тени над важнейшими мировыми ресурсами.
Кризис 11 сентября и последовавшие за ним события продемонстрировали полное несоответствие демократических (представительных, публичных) форм власти современному миру — нестабильному, опасному и конфликтному. Общественное мнение, общественное сознание и общественная практика открыли дорогу тайным структурам, запретным операциям и кастовой модели власти. Они открыли дорогу грядущему мировому порядку — тирании Античеловечества.
Вверх и в темноту уходит нить… К сатанинскому кукловоду…
«Они» уже вторглись в наш мир…
ГЛАВА 9. СУФИЙ
Странный гость
«Чужие» смогли существенно поправить ситуацию и в наркобизнесе. В июле 2000 года режим талибов ввел запрет на обращение опиумного мака. Запрет действовал, что подтверждали оценки экспертов ООН. Посевные площади уменьшились на порядок. Если в 2000 году под опиумным маком почти 83 тыс. гектаров афганской земли, то в 2001 году лишь немногим более 7,5 тысяч гектаров. Однако площади посевов в 2002 году практически вернулись к доталибскому уровню и составили 75 тысяч гектаров.Отметим еще одно обстоятельство. С чем увязано фактическое установление контроля Сообщества тени над Афганистаном и ураганное наращивание производства наркотиков в этой стране? С формированием оплотов наркобизнеса в самом центре Европы, на территории Косово! И там, и там американские военные силы и американская разведка контролируют инфраструктуру, включая аэропорты. Тем самым получается идеальная транспортная система, когда выращенный и произведенный в Афганистане наркотик, перебрасывается по спецканалам в Косово и оттуда расползается по старому континенту. С другой стороны, таким же образом на самолетах и спецсредствах афганские наркотики могут поставляться в любую точку мира, включая собственную территорию США. Мы не хотим сказать, что этим занимается Белый Дом, Пентагон или Лэнгли. Это делает Сообщество Тени и его периферийные структуры с использованием людей из организованной преступности, ЦРУ, Минобороны и администрации президента США. Только и всего!
Объем производства опиума в Афганистане в 2002 году возрос более чем вшестеро, и теперь Афганистан вышел на первое место в мире по производству наркотиков. Так, например, объем производства опиума в Афганистане в 2002 году был практически вчетверо выше, чем в Бирме, которая занимает второе место. И более чем в 40 раз больше, чем в знаменитой Колумбии. Более того, производство наркотиков в освобожденной от режима талибов стране увеличилось более чем в 18 раз! Вот вам и конкретный ответ: что американцы делают в Афганистане и почему именно его они выбрали на роль мишени для первого «ответного удара в священной войне с мировым терроризмом».
События 11 сентября сформировали в американском обществе устойчивую психологическую травму, привили ему синдром бегства от свободы. Они породили настроения, которые ранее были свойственны советским обывателям — «Мы вытерпим все, что угодно, лишь бы не было войны». Сегодня рядовые американцы не считают свободу — в том числе и свою личную — важнейшим достоянием. Они готовы ею жертвовать во имя безопасности и спокойствия, во имя жизни. Отсюда следующий шаг к Большому Брату — к тотальному контролю, к такой власти, какой она была описана в «1984-м» Оруэллом и в «Прекрасном новом мире» Олдоса Хаксли.
Античеловечество продемонстрировало свою неуязвимость и способность использовать организованный им же самим кризис в собственных интересах. Оно получило возможность разрешения большой мировой нефтяной проблемы в интересах упрочения своего господства. По сути, начался марш «чужих» к установлению полной власти Сообщества Тени над важнейшими мировыми ресурсами.
Кризис 11 сентября и последовавшие за ним события продемонстрировали полное несоответствие демократических (представительных, публичных) форм власти современному миру — нестабильному, опасному и конфликтному. Общественное мнение, общественное сознание и общественная практика открыли дорогу тайным структурам, запретным операциям и кастовой модели власти. Они открыли дорогу грядущему мировому порядку — тирании Античеловечества.
Вверх и в темноту уходит нить… К сатанинскому кукловоду…
«Они» уже вторглись в наш мир…
ГЛАВА 9. СУФИЙ
Странный гость
В ночном пустынном небе на борту собственного бизнес-джета «Гольфстрим» сидел в расслабленной позе человек. Крупный, чуть грузный мужчина лет пятидесяти, он внимательно изучал лежащую на столике книгу. Оливковый цвет кожи, карие глаза и особая манера сужать зрачки, как бы уберегая их от ветра и мельчайших песчинок пустыни, выдавали в нем араба. Но в остальном он совершенно не походил на шейха-миллиардера, обладателя собственного реактивного лайнера. Неброская одежда, отсутствие украшений, спокойный, отрицающий показную роскошь салон реактивного самолета, делали его похожим не на члена одной из правящих семей Персидского залива, а скорее на преуспевающего специалиста-геолога транснациональной корпорации, спешащего куда-то по срочному делу своей нью-йоркской штаб-квартиры.
От шейха исходила умиротворенность. Его энергетика, спокойная и стабильная, наполняла весь салон лайнера, передавалась стюарду, время от времени бесшумно подходившему к хозяину и наливавшему ему из маленькой джезвы обжигающий аравийский кофе. Араб работал как всегда четко и целенаправленно, его восприятие сканировало страницу за страницей. Память связывала тексты с цепочкой ассоциаций, воспоминаний и фактов. И обогащенный, пропущенный через сознание текст превращался в мысли и образы, способные изменить судьбы людей, корпораций и целых народов. Образ становился приказом. Мысль воплощалась в документе. Размышления отливались в поступки, менявшие судьбы и определявшие жребий многих и очень многих.
На борту собственного реактивного самолета находился один из самых могущественных людей планеты, руководитель одного из древнейших суфийских орденов, история которого простиралась за тринадцать веков. Лишь немногие знали о полномочиях, возможностях и могуществе шейха. Мир профанов воспринимал шейха как руководителя известного фонда по исследованию передовых педагогических идеологий, члена совета Всемирного детского фонда, одного из самых издаваемых авторов книг о соколиной охоте. …Шейх перевернул страницу и продолжил чтение. (в главе цитируется роман Александра Проханова «Господин гексоген»).
«…В основе проекта «Суахили» лежит теория конфликтов. — Копейко любезно, на правах хозяина лил молоко из фарфорового молочника в чашки Гречишникова и Белосельцева.
— Наше умение искусственно создавать конфликты и управлять ими, управление конфликтами — есть способ проникновения во власть и устранение препятствующих факторов. Мы создаем в монолитной обороне противника, серию надломов и трещин, ведущих в Кремль, сквозь которые осторожно, шаг за шагом, продвигаемся в центр власти. В этой гостиной во время тихих собеседований рождаются активные мероприятия, которые воздействуют на Думу, на членов кабинета, на самого Президента. И каждая «активка» неуклонно приближает нас к победе. Теория победы в конфликтах — главный инструмент овладения властью, разработанный генералом Авдеевым»
«— Он знает о нашем плане? — тихо спросил он у Гречишникова. — Посвящен в проект «Суахили»?
— А разве обязательно знать?…
— Будто бы в недрах госбезопасности плюс после разгрома Берия и хрущевских репрессий по отношению к элите разведки возникло потаенное, глубоко законспирированное ядро, затаившее ненависть к партийным дилетантам, комсомольским выдвиженцам, захватившим контроль над КГБ. Этот тайный кружок в основном влиянием органов добился устранения Хрущева. Но эта цель оказалась промежуточной. Конспираторы госбезопасности поставили целью захват власти в стране, устранение одряхлевший идеологии, введение радикального реформирования косного государства и общества. Кружок возглавил Андропов и стал основывать тайный орден КГБ… Этот кружок, управляемый Андроповым, включал в себя видных политических журналистов, референтов, партийных начальников, видных писателей и актеров с либеральными взглядами. Конечно, разведчиков, дипломатов, экономистов — всех, кто выезжал за границу, был наделен дополнительными степенями свободы, располагал информацией и влиянием. В этом кружке, где царили застолье, смешные анекдоты и красивые женщины, переходившие от одного члена клуба к другому, делались важные дела. Продвигались фигуры на видные роли в газетах и журналах, обеспечивались нужные назначения послов и руководителей партаппарата. Направлялись за рубеж делегации, присуждались престижные премии. Постепенно создавался либеральный общественный слой, связанный круговой порукой, неформальными узами дружбы, где вызревала идея реформ, разрядка, конвергенция, перестройка.
Когда Андропов стал главой партии, Орден КГБ по-прежнему законспирированный, имел на своей периферии огромную сферу влияния — в партии, культуре, органах власти и информации. Там была негласно изъявлена идея смены политического строя…
Конвергенция, затеянная Сахаровым, обнаружила себя в конвергенции разведок, советской и американской. Крупные агенты ЦРУ и КГБ заключили негласный пакт о создании единого центра, управляющего разоружением, снижением конфронтации, погашением локальных конфликтов. Этот центр мыслился как зародыш будущего мирового правительства, в интересах которого трансформировались СССР и Америка. На встрече с Рейганом в Рейкъявике Горбачев, оснащенный рекомендациями ордена, обещал демонтировать коммунизм и Советский Союз. Это было сделано в 90-м году. Крах коммунизма, обвал советского государства, хаос при создании нового строя, разгром КГБ на время прервали управляемый процесс перестройки, заставили орден снова уйти в подполье. Действуя из подполья и используя американские связи, этот орден готовит устранение прогнившего либерального режима, выведение на авансцену человека разведки, который мог бы продолжить строительство нового мироустройства, где Америке отводится верховное место, а Россия устраивается в концепцию нового мирового порядка. Говорят, этот орден состоит из генералов внешней разведки и идеологической контрразведки. Носит какое-то странное лингвистическое название — то ли хинди, то ли фарси, то ли суахили…
— Проект «Суахили», о котором ты имеешь самое поверхностное представление, огромен, как лабиринт, источивший изнутри все трухлявое, сгнившее общество. Он построен так, что если уничтожается одну ветвь, неимоверно усиливаются другие. Если же засвечивается одна его часть, то другие от этого только выигрывают. Проект нельзя уничтожить ибо он нуждается в том, чтобы его уничтожали — от этого он только усиливается. Он устроен так, что в него вовлечено все человечество, и нет ни палачей, ни жертв, ни виновных, ни судей. Всех объединит апокалиптический ужас. Люди будут умолять спасти их. И тогда придет избавитель, придет избранник. Укажет на виновных. И даже, если они невиновны, люди бросятся и растерзают их.
… Власть над сельцом или хутором, или над губернией, или над Москвой или Нью-Йорком, или как нынче говорят, над Евразией или над Европой и странами НАТО, над целым полушарием — западным или восточным — это еще не власть. Власть в своей полноте должна быть всемирной. Только тогда она может быть реальным инструментом истории. Истинной властью для всех от Чингизхана до Александра Македонского, от Цезаря до Карла Великого, от Наполеона до Сталина… властью, чтобы сделать ее инструментом истории, объединить с помощью власти все человечество, все пространства, все ресурсы земли, и получить, наконец, вожделенную возможность управлять временем, покончить с расчленением человечества, бессмысленным разбазариванием ресурсов, расстаться с воинами, ересями, нелепой разноголосицей, не понимающими друг друга народами. То что тебе предстоит сегодня увидеть с этой крыши — не взрывы гексогена, не повод начать вторую чеченскую войну и даже не средство привести в Кремль Избранника организации глобального замысла «Суахили». Это начало нового мирового строительства, завершение вавилонской трагедии и начало всемирной истории…»
Изящный самолет резко пошел на снижение и шейх, улыбнувшись про себя, захлопнул книгу. Через несколько минут машина подрулила к небольшому, похожему на провинциальный аэропорт, кирпичному зданию Шереметьево-1. Сквозь мокрый осенний воздух Москвы, пронизанный бликами прожекторов, шейх увидел «мерседес», замерший у быстро поданного трапа, и два белый милицейских «форда» с синей полосой и мигалками на крыше. «Полиция», — догадался он. Стюард так же бесшумно, как кофе, подал легкое пальто. Шейх накинул его плечи. У выхода поблагодарил крепким рукопожатием командира корабля и экипаж. Быстрым шагом спустился по лестнице. У трапа его ждал молодой, одетый в штатское, но с военной выправкой человек. На очень хорошем арабском он произнес:
— Достопочтенный шейх! Вас уже ожидают в Кремле. Там мы будем через полчаса.
И быстро — то ли от нехватки времени, то ли по причине непривычной для арабского гостя далеко не жаркой погоды — шейха усадили в «мерседес», и кавалькада помчала по темной, непривычно пустой и мрачной для глаз гостя трассе.
Через четверть часа кавалькада, снизив скорость, миновала ворота Спасской башни, развернулась на большой, покрытой брусчаткой и оттого казавшейся особенно удивительной площади перед Большим кремлевским дворцом, и замерла. Шейх со своим провожатым вышел из машины и так же, не предъявляя никаких документов был встречен приветственно — отданием чести офицерами, охранявшими пост у дверей, ведущих к главе российского государства. Еще через несколько минут они были в кабинете у президента…
Кабинет, также как страна и Кремль, достался нынешнему Президенту в наследство от предшественника и был призван поражать гостей имперским величием и византийской роскошью. Предыдущий президент всю жизнь мечтал стать царем, и, в конечном счете, почти стал им. Но не сбылась другая его мечта — он стал владыкой не великой империи, а государем несчастной страны, раздираемого противоречиями «огарка России». И от того роскошь и величие кабинета сегодня смотрелись достаточно нелепо, отдавая дурным вкусом.
К чести нынешнего хозяина кабинета, он убрал из своих апартаментов всякие золото-бриллиантовые, провинциально-помпезные символы «новой российской государственности» и другие лжеимперские украшения, заменив их книгами, дисплеями компьютеров, простыми и строгими письменными приборами. Благодаря этому гостевой кабинет приобрел рабочий вид и, в общем, понравился шейху. Он едва заметно поклонился и ответил на приветствие Президента короткой, но весьма располагающей фразой:
— Уважаемый, господин президент, спасибо, что вы приняли меня, изменив свой рабочий график. Поверьте, я могу оценить Ваш поступок.
Президент улыбнулся своей русской, краешками губ, улыбкой:
— Я, конечно, глава огромной страны. Заметьте: не говорю «великой», но сильной страны, которая, Бог даст, преодолевает кризис. И потом, это первый случай в моей практике, когда меня попросил встретиться с мусульманским деятелем бывший германский канцлер. Встретиться с вами мне советовал и бывший госсекретарь США. И, что самое поразительное, о том же самом попросил меня сам глава любавичских хасидов, казалось бы — ваших естественных врагов. Любавичские хасиды — едва ли не самые ортодоксальные иудеи. А вы мусульманин… Странно! Я не скрою, что был чрезвычайно заинтригован и сразу же дал согласие на ваш приезд. Вы ведь суфий, если я не ошибаюсь?
Шейх слегка кивнул и по-восточному учтиво заговорил, предваряя еще не заданные вопросы:
— Вы знаете, история суфиев насчитывает почти тринадцать веков, и это непрерывная история. Многие наши ордена существуют почти тысячу лет, и сегодняшние руководители поименно знают всех своих предшественников. Мы их называем «людьми пути». По-арабски это звучит как «тарикат». А в пути встречается много испытаний, неожиданностей. В пути вас подстерегают опасности и проблемы. Поэтому суфии очень сильно отличаются от других течений Ислама. Возможно, мы даже ближе к христианским гностикам, к иудейским мистикам, к китайским даосам.
Мы всегда были людьми в миру, но не от мира. Мы приноровились отделять второстепенное от главного, шелуху от плода. Мы научились дружить с такими же путниками, как и мы, кто брал на себя бремя поиска истины и ответственность за принятие решения. А главное — за его выполнение. Именно поэтому суфии всегда были дипломатами, разведчиками, учеными. Они всегда входили в наиболее влиятельное ядро мусульманского мира. Ядро тех, кто смотрит вперед ни на год, и не на пять лет, а строит планы на века. Поэтому нет ничего удивительного, что нас связывает дружба со столь разными людьми, которых вы назвали, равно как и со многими другими влиятельными персонами по всему миру. И это не какой-то тайный заговор или конспирологическая связь — мы просто вместе идем по пути и пытаемся самосовершенствоваться, помогая людям. Собственно, в этом и заключается главный смысл моего визита к вам.
Мне очень приятно с вами говорить. Не скрою: то, что я в первые минуты разговора увидел и почувствовал, меня приятно удивило. И, тем не менее, я не стремился сюда и не собирался в Россию. Приехал я сюда не вполне по своей воле. Меня тоже просил об этом один человек, которому я отдаю долг… Вернее, долги…
Он остановился, и президент воспользовался паузой, чтобы спросить гостя: не желает ли он перекусить? К некоторому удивлению Президента, шейх не стал отказываться, попросив принести ягод, дыню и крепкого кофе. Пока отдавались распоряжения, шейх пристально взглянул на собеседника и вдруг перешел с английского на немецкий:
— Уважаемый господин Президент, я знаю, что вы владеете этим языком в совершенстве. Может быть, нам удобнее было говорить по-немецки?
Русский понял гостя сразу. Кивком головы он отослал прочь переводчика. Проводив его взглядом, шейх продолжил:
— Наверное, вы удивитесь еще больше, когда узнаете, что человек, по чьей просьб я прибыл к вам — русский. Не буду называть его имя, хотя вы встречались с ним пять или шесть раз, когда были помощником мэра, а потом вице-губернатором. Два года назад он уехал из России и сейчас живет в Париже. В общем, если судить по вашим российским меркам, неплохо живет. Олигархом или миллиардером не стал, но в деньгах особо не нуждается. От власти этот человек отказался, хотя постоянно ходил рядом с самыми что ни на есть сильными мира сего. А теперь живет в Париже и занимается тем, о чем мечтал с детства — идет вместе с нами по Пути. Он изучает историю и пытается в прошлом разглядеть будущее. Скажу сразу: он не мусульманин и, тем более, не суфий. Я даже не знаю, христианин ли он. И, тем не менее, я здесь по его настоянию. Две недели назад он нашел меня и попросил, чтобы я провел с вами суфийскую процедуру магического зеркала. Конечно, только с вашего полного согласия…
Президент недоверчиво посмотрел на шейха. Меньше всего он ожидал чего-то подобного от мультимиллиардера, обладателя транснациональной нефтегазовой и телекоммуникационной империй, владельца нескольких крупнейших инвестиционных фондов. Он — и какие-то эзотерические истории, какая-то оккультная чертовщина? Это решительно не укладывалось в рациональной голове бывшего офицера КГБ.
Шейх же, как ни в чем не бывало, принялся за дыню. Не стесняясь президента, поморщился от принесенного кофе, решительно отставил его в сторону и попросил холодной минеральной воды. И только после этого вернулся к прерванной теме:
— Чтобы было понятно, до разъяснения процедуры, ради которой я сюда прибыл, поведаю вам одну историю. Она объяснит вам, почему я выполняю просьбу вашего соотечественника и даже, в каком-то смысле, вашего знакомого.
Больше двадцати лет назад этот человек был офицером военной разведки в Афганистане. Он вел переговоры со старейшинами отдельных кишлаков и городов с тем, чтобы привлечь их на сторону просоветского режима. Он соблазнял их больницами и школами, которые будут построены, тракторами, которые им безвозмездно передут вместе с зерном и скотом. А иногда и просто покупал их деньгами. Если переговоры завершались успехом, старейшины давали согласие на присутствии в селениях советских и афганских частей. А вот если переговоры срывались, офицер уезжал, и через какое-то время по населенному пункту наносился мощный удар: вертолетами, самолетами, системами залпового огня. Его вчерашние партнеры по переговорам стирались с лица земли со всем их родом: мужчинами, женщинами, детьми — да-да, детьми!
Однажды этот человек оказался в большом кишлаке, где провел десять дней, занятых сложными и долгими беседами с местными муллами и стариками. И на исходе срока он почувствовал: что-то смущает его, ломает привычное восприятие. Было в том кишлаке нечто необычное. И вдруг он понял, что — за все дни пребывания в кишлаке он так и не увидел ни одного взрослого мужчины. Здесь было много мальчиков и подростков в возрасте от десяти до пятнадцати лет, здесь были женщины и очень образованные пожилые муллы. И мулл здесь почему-то было намного больше того, чем нужно для отправления религиозных обрядов в этом Богом забытом кишлаке в горах.
Офицеру так и не удалось добиться согласия на ввод своих в кишлак. Ему предстояло покинуть это место и передать эстафету безжалостным боевым вертолетам. Но что-то заставило русского разведчика нарушить присягу в первый и последний раз в жизни. Перед рапортом командованию русский офицер еще раз встретился со старейшиной и сказал ему простую фразу: «Через три, самое большее — пять дней ваш кишлак уничтожат. Уходите прочь, спасайтесь. Я укажу вам несколько троп, которые не контролируются советскими войсками».
После этого он покинул кишлак. А через три дня мощное вертолетное соединение превратило селение в обгорелые развалины. Вскоре офицера перевели на север, в Мазари-Шариф…
Через полгода после этих событий я встретился с ним, путешествуя под видом торговца изумрудами из Пакистана, поставляющего в страны Ближнего Востока драгоценные камни из Пандшерской долины и хорошо знакомого с Шах Масудом. Я рассказал ему его же тайну. В первый момент он безумно испугался. Мне стоило больших трудов остановить его, чтобы он не побежал доложить на самого себя, на меня, на людей, которые обеспечили нашу встречу. Но мне удалось успокоить его, объяснив, что никакого ущерба ни для армии, ни для хода афганской кампании он не нанес.
Я рассказал ему о том, что спасенный кишлак более семи веков был одной из высших суфийских школ. Мы собирали по всем мусульманским странам наиболее одаренных детей. Преимущественно мальчиков, хотя в последние годы были и девочки. Мы обучали детей, чтобы их путь к истине стал хоть на три шага короче, чтобы они успели пройти по пути хотя бы на десять шагов дальше нас.
Медресе, расположенное в кишлаке, было очень важно для нас, ибо там учились дети, у которых открылись особые способности. Их называют еще экстрасенсорными. Голос свыше побудил русского разведчика спасти их. С тех пор мы оказались у него в долгу. Он никогда не просил нас о помощи, но в наиболее сложные моменты мы немного подправляли события его жизни, и внешние обстоятельства складывались более благоприятно для нашего благодетеля. И вот ваш соотечественник попросил меня прилететь, поговорить с вами…
— Конечно, не для того, чтобы решить какой-то лоббистский вопрос? — президент вдруг перебил рассказ суфия ироничной и даже чуть циничной репликой.
Шейх внимательно посмотрел на собеседника. Со свойственной ему сосредоточенностью и предельной ассоциативной концентрацией он в этот момент вспомнил ответ президента на вопрос американского телеведущего: «Что случилось с подводной лодкой «Курск»? И президент, не дрогнув, с какой-то потусторонней иронией ответил: «Она утонула». И вновь эта холодная жесткость проскользнула — уже в этой беседе.
Шейх на секунду задумался. А потом решил, что эта ледяная отстраненность от коллективных эмоций стала одной из причин того, что этот невысокий, щуплый человек оказался в этом кресле. И к тому же, она не исчерпывала его психотип. Шейх вспомнил хронику, которую он видел по СNN. Тот же человек, почерневший от искреннего горя и бессилия, стоял перед толпой одетых в траур женщин, моливших президента поднять со дня моря тела их утонувших мужей и хоть что-то сделать для осиротевших детей, для стариков, у которых погибли сыновья.
Шейх отметил про себя то, что глава России столь же двусмыслен, как и его неустроенная, хаотичная страна, судьбой приговоренная к неподъемным делам. Он решил пропустить иронию мимо ушей, и продолжил разговор в спокойной манере:
— Нет, господин Президент, на этот раз вы ошиблись. Он попросил поговорить меня с вами не о сделках и контрактах. Он попросил меня побеседовать с вами … о вас.
От шейха исходила умиротворенность. Его энергетика, спокойная и стабильная, наполняла весь салон лайнера, передавалась стюарду, время от времени бесшумно подходившему к хозяину и наливавшему ему из маленькой джезвы обжигающий аравийский кофе. Араб работал как всегда четко и целенаправленно, его восприятие сканировало страницу за страницей. Память связывала тексты с цепочкой ассоциаций, воспоминаний и фактов. И обогащенный, пропущенный через сознание текст превращался в мысли и образы, способные изменить судьбы людей, корпораций и целых народов. Образ становился приказом. Мысль воплощалась в документе. Размышления отливались в поступки, менявшие судьбы и определявшие жребий многих и очень многих.
На борту собственного реактивного самолета находился один из самых могущественных людей планеты, руководитель одного из древнейших суфийских орденов, история которого простиралась за тринадцать веков. Лишь немногие знали о полномочиях, возможностях и могуществе шейха. Мир профанов воспринимал шейха как руководителя известного фонда по исследованию передовых педагогических идеологий, члена совета Всемирного детского фонда, одного из самых издаваемых авторов книг о соколиной охоте. …Шейх перевернул страницу и продолжил чтение. (в главе цитируется роман Александра Проханова «Господин гексоген»).
«…В основе проекта «Суахили» лежит теория конфликтов. — Копейко любезно, на правах хозяина лил молоко из фарфорового молочника в чашки Гречишникова и Белосельцева.
— Наше умение искусственно создавать конфликты и управлять ими, управление конфликтами — есть способ проникновения во власть и устранение препятствующих факторов. Мы создаем в монолитной обороне противника, серию надломов и трещин, ведущих в Кремль, сквозь которые осторожно, шаг за шагом, продвигаемся в центр власти. В этой гостиной во время тихих собеседований рождаются активные мероприятия, которые воздействуют на Думу, на членов кабинета, на самого Президента. И каждая «активка» неуклонно приближает нас к победе. Теория победы в конфликтах — главный инструмент овладения властью, разработанный генералом Авдеевым»
«— Он знает о нашем плане? — тихо спросил он у Гречишникова. — Посвящен в проект «Суахили»?
— А разве обязательно знать?…
— Будто бы в недрах госбезопасности плюс после разгрома Берия и хрущевских репрессий по отношению к элите разведки возникло потаенное, глубоко законспирированное ядро, затаившее ненависть к партийным дилетантам, комсомольским выдвиженцам, захватившим контроль над КГБ. Этот тайный кружок в основном влиянием органов добился устранения Хрущева. Но эта цель оказалась промежуточной. Конспираторы госбезопасности поставили целью захват власти в стране, устранение одряхлевший идеологии, введение радикального реформирования косного государства и общества. Кружок возглавил Андропов и стал основывать тайный орден КГБ… Этот кружок, управляемый Андроповым, включал в себя видных политических журналистов, референтов, партийных начальников, видных писателей и актеров с либеральными взглядами. Конечно, разведчиков, дипломатов, экономистов — всех, кто выезжал за границу, был наделен дополнительными степенями свободы, располагал информацией и влиянием. В этом кружке, где царили застолье, смешные анекдоты и красивые женщины, переходившие от одного члена клуба к другому, делались важные дела. Продвигались фигуры на видные роли в газетах и журналах, обеспечивались нужные назначения послов и руководителей партаппарата. Направлялись за рубеж делегации, присуждались престижные премии. Постепенно создавался либеральный общественный слой, связанный круговой порукой, неформальными узами дружбы, где вызревала идея реформ, разрядка, конвергенция, перестройка.
Когда Андропов стал главой партии, Орден КГБ по-прежнему законспирированный, имел на своей периферии огромную сферу влияния — в партии, культуре, органах власти и информации. Там была негласно изъявлена идея смены политического строя…
Конвергенция, затеянная Сахаровым, обнаружила себя в конвергенции разведок, советской и американской. Крупные агенты ЦРУ и КГБ заключили негласный пакт о создании единого центра, управляющего разоружением, снижением конфронтации, погашением локальных конфликтов. Этот центр мыслился как зародыш будущего мирового правительства, в интересах которого трансформировались СССР и Америка. На встрече с Рейганом в Рейкъявике Горбачев, оснащенный рекомендациями ордена, обещал демонтировать коммунизм и Советский Союз. Это было сделано в 90-м году. Крах коммунизма, обвал советского государства, хаос при создании нового строя, разгром КГБ на время прервали управляемый процесс перестройки, заставили орден снова уйти в подполье. Действуя из подполья и используя американские связи, этот орден готовит устранение прогнившего либерального режима, выведение на авансцену человека разведки, который мог бы продолжить строительство нового мироустройства, где Америке отводится верховное место, а Россия устраивается в концепцию нового мирового порядка. Говорят, этот орден состоит из генералов внешней разведки и идеологической контрразведки. Носит какое-то странное лингвистическое название — то ли хинди, то ли фарси, то ли суахили…
— Проект «Суахили», о котором ты имеешь самое поверхностное представление, огромен, как лабиринт, источивший изнутри все трухлявое, сгнившее общество. Он построен так, что если уничтожается одну ветвь, неимоверно усиливаются другие. Если же засвечивается одна его часть, то другие от этого только выигрывают. Проект нельзя уничтожить ибо он нуждается в том, чтобы его уничтожали — от этого он только усиливается. Он устроен так, что в него вовлечено все человечество, и нет ни палачей, ни жертв, ни виновных, ни судей. Всех объединит апокалиптический ужас. Люди будут умолять спасти их. И тогда придет избавитель, придет избранник. Укажет на виновных. И даже, если они невиновны, люди бросятся и растерзают их.
… Власть над сельцом или хутором, или над губернией, или над Москвой или Нью-Йорком, или как нынче говорят, над Евразией или над Европой и странами НАТО, над целым полушарием — западным или восточным — это еще не власть. Власть в своей полноте должна быть всемирной. Только тогда она может быть реальным инструментом истории. Истинной властью для всех от Чингизхана до Александра Македонского, от Цезаря до Карла Великого, от Наполеона до Сталина… властью, чтобы сделать ее инструментом истории, объединить с помощью власти все человечество, все пространства, все ресурсы земли, и получить, наконец, вожделенную возможность управлять временем, покончить с расчленением человечества, бессмысленным разбазариванием ресурсов, расстаться с воинами, ересями, нелепой разноголосицей, не понимающими друг друга народами. То что тебе предстоит сегодня увидеть с этой крыши — не взрывы гексогена, не повод начать вторую чеченскую войну и даже не средство привести в Кремль Избранника организации глобального замысла «Суахили». Это начало нового мирового строительства, завершение вавилонской трагедии и начало всемирной истории…»
Изящный самолет резко пошел на снижение и шейх, улыбнувшись про себя, захлопнул книгу. Через несколько минут машина подрулила к небольшому, похожему на провинциальный аэропорт, кирпичному зданию Шереметьево-1. Сквозь мокрый осенний воздух Москвы, пронизанный бликами прожекторов, шейх увидел «мерседес», замерший у быстро поданного трапа, и два белый милицейских «форда» с синей полосой и мигалками на крыше. «Полиция», — догадался он. Стюард так же бесшумно, как кофе, подал легкое пальто. Шейх накинул его плечи. У выхода поблагодарил крепким рукопожатием командира корабля и экипаж. Быстрым шагом спустился по лестнице. У трапа его ждал молодой, одетый в штатское, но с военной выправкой человек. На очень хорошем арабском он произнес:
— Достопочтенный шейх! Вас уже ожидают в Кремле. Там мы будем через полчаса.
И быстро — то ли от нехватки времени, то ли по причине непривычной для арабского гостя далеко не жаркой погоды — шейха усадили в «мерседес», и кавалькада помчала по темной, непривычно пустой и мрачной для глаз гостя трассе.
Через четверть часа кавалькада, снизив скорость, миновала ворота Спасской башни, развернулась на большой, покрытой брусчаткой и оттого казавшейся особенно удивительной площади перед Большим кремлевским дворцом, и замерла. Шейх со своим провожатым вышел из машины и так же, не предъявляя никаких документов был встречен приветственно — отданием чести офицерами, охранявшими пост у дверей, ведущих к главе российского государства. Еще через несколько минут они были в кабинете у президента…
Кабинет, также как страна и Кремль, достался нынешнему Президенту в наследство от предшественника и был призван поражать гостей имперским величием и византийской роскошью. Предыдущий президент всю жизнь мечтал стать царем, и, в конечном счете, почти стал им. Но не сбылась другая его мечта — он стал владыкой не великой империи, а государем несчастной страны, раздираемого противоречиями «огарка России». И от того роскошь и величие кабинета сегодня смотрелись достаточно нелепо, отдавая дурным вкусом.
К чести нынешнего хозяина кабинета, он убрал из своих апартаментов всякие золото-бриллиантовые, провинциально-помпезные символы «новой российской государственности» и другие лжеимперские украшения, заменив их книгами, дисплеями компьютеров, простыми и строгими письменными приборами. Благодаря этому гостевой кабинет приобрел рабочий вид и, в общем, понравился шейху. Он едва заметно поклонился и ответил на приветствие Президента короткой, но весьма располагающей фразой:
— Уважаемый, господин президент, спасибо, что вы приняли меня, изменив свой рабочий график. Поверьте, я могу оценить Ваш поступок.
Президент улыбнулся своей русской, краешками губ, улыбкой:
— Я, конечно, глава огромной страны. Заметьте: не говорю «великой», но сильной страны, которая, Бог даст, преодолевает кризис. И потом, это первый случай в моей практике, когда меня попросил встретиться с мусульманским деятелем бывший германский канцлер. Встретиться с вами мне советовал и бывший госсекретарь США. И, что самое поразительное, о том же самом попросил меня сам глава любавичских хасидов, казалось бы — ваших естественных врагов. Любавичские хасиды — едва ли не самые ортодоксальные иудеи. А вы мусульманин… Странно! Я не скрою, что был чрезвычайно заинтригован и сразу же дал согласие на ваш приезд. Вы ведь суфий, если я не ошибаюсь?
Шейх слегка кивнул и по-восточному учтиво заговорил, предваряя еще не заданные вопросы:
— Вы знаете, история суфиев насчитывает почти тринадцать веков, и это непрерывная история. Многие наши ордена существуют почти тысячу лет, и сегодняшние руководители поименно знают всех своих предшественников. Мы их называем «людьми пути». По-арабски это звучит как «тарикат». А в пути встречается много испытаний, неожиданностей. В пути вас подстерегают опасности и проблемы. Поэтому суфии очень сильно отличаются от других течений Ислама. Возможно, мы даже ближе к христианским гностикам, к иудейским мистикам, к китайским даосам.
Мы всегда были людьми в миру, но не от мира. Мы приноровились отделять второстепенное от главного, шелуху от плода. Мы научились дружить с такими же путниками, как и мы, кто брал на себя бремя поиска истины и ответственность за принятие решения. А главное — за его выполнение. Именно поэтому суфии всегда были дипломатами, разведчиками, учеными. Они всегда входили в наиболее влиятельное ядро мусульманского мира. Ядро тех, кто смотрит вперед ни на год, и не на пять лет, а строит планы на века. Поэтому нет ничего удивительного, что нас связывает дружба со столь разными людьми, которых вы назвали, равно как и со многими другими влиятельными персонами по всему миру. И это не какой-то тайный заговор или конспирологическая связь — мы просто вместе идем по пути и пытаемся самосовершенствоваться, помогая людям. Собственно, в этом и заключается главный смысл моего визита к вам.
Мне очень приятно с вами говорить. Не скрою: то, что я в первые минуты разговора увидел и почувствовал, меня приятно удивило. И, тем не менее, я не стремился сюда и не собирался в Россию. Приехал я сюда не вполне по своей воле. Меня тоже просил об этом один человек, которому я отдаю долг… Вернее, долги…
Он остановился, и президент воспользовался паузой, чтобы спросить гостя: не желает ли он перекусить? К некоторому удивлению Президента, шейх не стал отказываться, попросив принести ягод, дыню и крепкого кофе. Пока отдавались распоряжения, шейх пристально взглянул на собеседника и вдруг перешел с английского на немецкий:
— Уважаемый господин Президент, я знаю, что вы владеете этим языком в совершенстве. Может быть, нам удобнее было говорить по-немецки?
Русский понял гостя сразу. Кивком головы он отослал прочь переводчика. Проводив его взглядом, шейх продолжил:
— Наверное, вы удивитесь еще больше, когда узнаете, что человек, по чьей просьб я прибыл к вам — русский. Не буду называть его имя, хотя вы встречались с ним пять или шесть раз, когда были помощником мэра, а потом вице-губернатором. Два года назад он уехал из России и сейчас живет в Париже. В общем, если судить по вашим российским меркам, неплохо живет. Олигархом или миллиардером не стал, но в деньгах особо не нуждается. От власти этот человек отказался, хотя постоянно ходил рядом с самыми что ни на есть сильными мира сего. А теперь живет в Париже и занимается тем, о чем мечтал с детства — идет вместе с нами по Пути. Он изучает историю и пытается в прошлом разглядеть будущее. Скажу сразу: он не мусульманин и, тем более, не суфий. Я даже не знаю, христианин ли он. И, тем не менее, я здесь по его настоянию. Две недели назад он нашел меня и попросил, чтобы я провел с вами суфийскую процедуру магического зеркала. Конечно, только с вашего полного согласия…
Президент недоверчиво посмотрел на шейха. Меньше всего он ожидал чего-то подобного от мультимиллиардера, обладателя транснациональной нефтегазовой и телекоммуникационной империй, владельца нескольких крупнейших инвестиционных фондов. Он — и какие-то эзотерические истории, какая-то оккультная чертовщина? Это решительно не укладывалось в рациональной голове бывшего офицера КГБ.
Шейх же, как ни в чем не бывало, принялся за дыню. Не стесняясь президента, поморщился от принесенного кофе, решительно отставил его в сторону и попросил холодной минеральной воды. И только после этого вернулся к прерванной теме:
— Чтобы было понятно, до разъяснения процедуры, ради которой я сюда прибыл, поведаю вам одну историю. Она объяснит вам, почему я выполняю просьбу вашего соотечественника и даже, в каком-то смысле, вашего знакомого.
Больше двадцати лет назад этот человек был офицером военной разведки в Афганистане. Он вел переговоры со старейшинами отдельных кишлаков и городов с тем, чтобы привлечь их на сторону просоветского режима. Он соблазнял их больницами и школами, которые будут построены, тракторами, которые им безвозмездно передут вместе с зерном и скотом. А иногда и просто покупал их деньгами. Если переговоры завершались успехом, старейшины давали согласие на присутствии в селениях советских и афганских частей. А вот если переговоры срывались, офицер уезжал, и через какое-то время по населенному пункту наносился мощный удар: вертолетами, самолетами, системами залпового огня. Его вчерашние партнеры по переговорам стирались с лица земли со всем их родом: мужчинами, женщинами, детьми — да-да, детьми!
Однажды этот человек оказался в большом кишлаке, где провел десять дней, занятых сложными и долгими беседами с местными муллами и стариками. И на исходе срока он почувствовал: что-то смущает его, ломает привычное восприятие. Было в том кишлаке нечто необычное. И вдруг он понял, что — за все дни пребывания в кишлаке он так и не увидел ни одного взрослого мужчины. Здесь было много мальчиков и подростков в возрасте от десяти до пятнадцати лет, здесь были женщины и очень образованные пожилые муллы. И мулл здесь почему-то было намного больше того, чем нужно для отправления религиозных обрядов в этом Богом забытом кишлаке в горах.
Офицеру так и не удалось добиться согласия на ввод своих в кишлак. Ему предстояло покинуть это место и передать эстафету безжалостным боевым вертолетам. Но что-то заставило русского разведчика нарушить присягу в первый и последний раз в жизни. Перед рапортом командованию русский офицер еще раз встретился со старейшиной и сказал ему простую фразу: «Через три, самое большее — пять дней ваш кишлак уничтожат. Уходите прочь, спасайтесь. Я укажу вам несколько троп, которые не контролируются советскими войсками».
После этого он покинул кишлак. А через три дня мощное вертолетное соединение превратило селение в обгорелые развалины. Вскоре офицера перевели на север, в Мазари-Шариф…
Через полгода после этих событий я встретился с ним, путешествуя под видом торговца изумрудами из Пакистана, поставляющего в страны Ближнего Востока драгоценные камни из Пандшерской долины и хорошо знакомого с Шах Масудом. Я рассказал ему его же тайну. В первый момент он безумно испугался. Мне стоило больших трудов остановить его, чтобы он не побежал доложить на самого себя, на меня, на людей, которые обеспечили нашу встречу. Но мне удалось успокоить его, объяснив, что никакого ущерба ни для армии, ни для хода афганской кампании он не нанес.
Я рассказал ему о том, что спасенный кишлак более семи веков был одной из высших суфийских школ. Мы собирали по всем мусульманским странам наиболее одаренных детей. Преимущественно мальчиков, хотя в последние годы были и девочки. Мы обучали детей, чтобы их путь к истине стал хоть на три шага короче, чтобы они успели пройти по пути хотя бы на десять шагов дальше нас.
Медресе, расположенное в кишлаке, было очень важно для нас, ибо там учились дети, у которых открылись особые способности. Их называют еще экстрасенсорными. Голос свыше побудил русского разведчика спасти их. С тех пор мы оказались у него в долгу. Он никогда не просил нас о помощи, но в наиболее сложные моменты мы немного подправляли события его жизни, и внешние обстоятельства складывались более благоприятно для нашего благодетеля. И вот ваш соотечественник попросил меня прилететь, поговорить с вами…
— Конечно, не для того, чтобы решить какой-то лоббистский вопрос? — президент вдруг перебил рассказ суфия ироничной и даже чуть циничной репликой.
Шейх внимательно посмотрел на собеседника. Со свойственной ему сосредоточенностью и предельной ассоциативной концентрацией он в этот момент вспомнил ответ президента на вопрос американского телеведущего: «Что случилось с подводной лодкой «Курск»? И президент, не дрогнув, с какой-то потусторонней иронией ответил: «Она утонула». И вновь эта холодная жесткость проскользнула — уже в этой беседе.
Шейх на секунду задумался. А потом решил, что эта ледяная отстраненность от коллективных эмоций стала одной из причин того, что этот невысокий, щуплый человек оказался в этом кресле. И к тому же, она не исчерпывала его психотип. Шейх вспомнил хронику, которую он видел по СNN. Тот же человек, почерневший от искреннего горя и бессилия, стоял перед толпой одетых в траур женщин, моливших президента поднять со дня моря тела их утонувших мужей и хоть что-то сделать для осиротевших детей, для стариков, у которых погибли сыновья.
Шейх отметил про себя то, что глава России столь же двусмыслен, как и его неустроенная, хаотичная страна, судьбой приговоренная к неподъемным делам. Он решил пропустить иронию мимо ушей, и продолжил разговор в спокойной манере:
— Нет, господин Президент, на этот раз вы ошиблись. Он попросил поговорить меня с вами не о сделках и контрактах. Он попросил меня побеседовать с вами … о вас.