Она пришла в четверть седьмого.
Я выехал на дорогу, ведущую к Льюису, и мы сидели, не произнося ни слова. Это молчание не беспокоило меня. Ктонибудь и мог бы сказать «привет, красотка» и тем самым поддержать разговор, не давая ему увянуть до тех пор, пока лед не будет растоплен. Но в этом нет ничего хорошего. Сейчас или потом, но после первого шага вам наконец надоест молчать и вы посмотрите трезвым взглядом и решите «за» или «против». Я не знал, какое решение приняла она, мое же было «за». Мне нравилось в ней все, начиная от макушки и кончая пятками. Я вел «ягуар» без всякого ухарства, держа скорость в пятьдесят пять миль, и одна половина моего существа была настроена держаться по-настоящему честно.
Когда на горизонте появились очертания Льюисской тюрьмы — серое судно, выброшенное на высокий риф, она спросила:
— Куда вы меня везете?
— Я подумал, что мы выпьем в «Белом олене», а затем пообедаем.
— Звучит заманчиво.
Я припарковал машину на судебном дворе. Как-то мне пришлось давать здесь свидетельские показания таможне и акцизному управлению по делу о контрабанде. Какой-то джентльмен остановился в нескольких сотнях ярдов и принялся совершать регулярный моцион, дыша свежим вечерним воздухом.
Она выпила два больших стакана мартини, а затем мы взяли копченую семгу и «морской язык»; потом она выпила большой стакан неаполитанского со льдом, а я в это время ждал кофе и допивал остатки «Ле Монтраче» пятьдесят восьмого года — это было одно из самых дорогих бургундских вин, которые здесь предлагались. Но, в конце концов, я тратил деньги Стебелсона.
За едой мы расслабились, стали вести себя более естественно, и она смеялась, когда я рассказал несколько смешных случаев.
Она сказала, что работает в магазине одежды «Бутик Барбара», а я сказал, что работаю в банке «Бритиш лайнен».
Допив вино, она решила, что ей стоит сходить припудрить нос. Я встал и передал ей сумочку, лежащую на столе. Она весила намного больше, чем обычные дамские сумочки, и, когда Кэтрин вышла, я посмотрел ей вслед, все еще чувствуя тяжесть сумки на своей ладони.
Когда она вернулась, я, глядя на нее, вспомнил картину, которую видел однажды в галерее Тейта, когда я заскочил туда, чтобы спастись от дождя. Это было изображение богини охоты Дианы или что-то в этом роде. Кэтрин казалась прекрасной.
Найдется не так уж много девушек, о которых можно сказать то же самое. Хорошенькая, раскованная, привлекательная, умная, неотразимая, убийственно красивая — только эти определения подходили ко всем им. Но Кэтрин была единственной, кого я назвал бы прекрасной.
Когда мы сели в машину, она откинулась на спинку кресла, вытянула руки и сказала:
— А сейчас отвези меня туда, где побольше свежего воздуха.
И откуда видно на много миль весь мир.
Я подумал о том же самом. Мы проехали Льюис, свернули вправо и двинулись по дороге к Поулгейту. Несколько миль дорога вела наверх, к холмам. Пятьсот пятьдесят футов над уровнем моря, и вот в наши лица дует ночной бриз с пролива и у нас под ногами раскинулось все южное побережье:
Брайтон, Ньюхэвен, Сифорд и Истбурн — россыпь драгоценных камней, мерцающих в море. Мы вдыхали запах майорана и нагретой травы. Несколько судов, плывущих в тумане, казались уродливыми призраками. Мы вышли из машины, прошли несколько ярдов и, облокотившись на ворота у дороги, стали смотреть на звезды. Они представляли собой изумительное зрелище, просто дух захватывало. Я слышал, как Кэтрин глубоко вздохнула, и почувствовал, как ее плечо лишь слегка коснулось моего. Я посмотрел на звезды еще несколько секунд, послушал, как судно в тумане покашляло, точно старик, а над головой с треском пролетел майский жук.
Затем я повернулся к Кэтрин, положил руки ей на плечи и посмотрел в ее глаза. Я собирался заговорить первым, но она опередила меня:
— Я тебе нравлюсь?
— Да, — ответил я.
— И ты мне нравишься. Ты мне очень нравишься.
Я прижался своими губами к ее губам и обнял ее, а она обвила мою шею. Мы стояли так довольно долго, а затем она медленно сделала шаг назад, держа мою руку, и мы спустились к машине.
Я открыл заднюю дверцу, она скользнула внутрь, забилась в дальний угол и, вытянув руки, привлекла меня к себе. Я пролез вслед за ней, взял ее руки, и она вздрогнула, но не так, как тогда, когда мы первый раз поцеловались, — она перестала быть сдержанной и стала страстной, задыхающейся от желания.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что я не услышал его появления. Должно быть, он ехал на малой скорости, а затем остановил мотоцикл в нескольких ярдах. Я обнял Кэтрин, а она смотрела на меня, и ее рот был слегка приоткрыт; я дотронулся до ее щеки, шепча ее имя и радуясь первой вспышке страсти.
Вдруг позади открылась дверца, и он сказал:
— Выходи.
Утром я видел, как он беззвучно твердил сам себе какие-то гневные, горькие слова. Теперь услышал его голос. Это был низкий голос, и в нем звучали резкие нотки. Я не торопился повиноваться ему, поэтому он нырнул внутрь, ухватил меня за воротник куртки и вытащил наружу. Я упал на влажную от росы траву, а затем ощутил на своем правом боку носок его ботинка.
Отступив назад, он наблюдал, как я шумно пытаюсь вдохнуть воздуху. Он не подозревал, что я не просто пытаюсь отдышаться. Я тянул время, чтобы как следует рассмотреть его и решить, что же мне делать. В руке он держал за ремешок мотоциклетный шлем. Его кожаная куртка была распахнута, а джинсы заправлены в черные ботинки для верховой езды, настолько хорошо начищенные, что они отражали свет звезд.
Он постоял, а затем сказал:
— Ты — жалкий сопляк с дурацкой машиной...
Кэтрин вышла из машины и стояла, облокотись на нее, переводя взгляд с него на меня, глаза ее яростно горели, да и выражение лица было таким же: яростным и гневным.
Я не спеша поднялся на ноги, стянул с себя куртку и, не отводя от него взгляда, бросил ее Кэтрин. Он усмехнулся, и от этого его глаза показались посаженными еще ближе, но я видел лишь кончик языка, которым он облизнул верхнюю губу. Я понял, что он встревожился. Думаю, ему не понравилось то, как я спокойно поднялся с земли и снял с себя куртку.
Я дал ему подойти. Он бросил шлем мне в лицо и двинулся на меня, целясь одной рукой мне в горло и размахивая другой.
Я ухватил его за запястье и резко дернул его руку. Он перекатился через меня, и я дернул его за руку так, чтобы он еще долго помнил о своем плечевом суставе. Когда он ударился о землю, я развернулся и (стиль Миггса) ударил его точно в то место, куда он ударил меня. Ему это не понравилось, но он быстро вскочил, вцепился в мою рубашку и обхватил меня руками, пытаясь поднять и бросить. Он был силен, но не владел техникой.
Я ударил его головой в лицо, а коленом двинул ему между ног.
Когда он отпрянул и споткнулся, я врезал ему еще пару раз — по подбородку и чуть повыше сердца.
Это его и добило. Он лежал на земле, пытаясь, очевидно, понять, что произошло. Я стоял над ним и ждал, когда его дыхание станет ровным.
Затем сказал:
— Ты выбрал не сопляка. У тебя есть две минуты на то, чтобы дойти до своей тарахтелки и смыться.
Я подошел к машине и взял у Кэтрин куртку. Потом зажег сигарету, а он все еще лежал на земле, издавая такие же хриплые звуки, что и суда, идущие в тумане.
— Твое время истекло, — сказал я.
Он поднялся и, не произнося ни слова, отправился к мотоциклу, видневшемуся в туманной дымке. Проходя мимо, он глянул сначала на меня, а затем перевел взгляд на Кэтрин, но она смотрела не на него, а на меня.
Через несколько минут я услышал шум мотоциклетного двигателя; вспыхнули фары, подрагивающие в тумане, а затем он выехал на дорогу.
Кэтрин подошла ко мне, глаза ее по-прежнему яростно сверкали.
— Тебе понравилось? — спросил я.
— Wunderbar[1].
Я отбросил сигарету в сторону. Она придвинулась ко мне вплотную, и через шелковую ткань рубашки я ощутил на своих плечах прикосновение ее рук, а ее рот казался мягким, бархатистым водоворотом. Но та магия, что настигла меня в машине и готова была сбить с ног, уже исчезла. Она была где-то недалеко, но сейчас я не чувствовал ее столь же ясно, как раньше.
Если бы это было не так, я бы не слышал пофыркивающих судов или кричащего в темноте кроншнепа или, когда мы оба сотрясались от дрожи, вызванной не холодом тумана, я бы не открыл переднюю дверцу машины и не помог ей сесть на соседнее с водительским сиденье.
Я зажег новую сигарету и еще одну — для нее; мои руки больше не дрожали.
— Wo gehen Sie hin?[2] — спросила Кэтрин.
— В трактир, выпьем по пинте пива. И говори по-английски.
Она засмеялась, открыла сумочку и, ища пудреницу, вывалила ее содержимое себе на колени. Пистолет. Она и не пыталась скрыть от меня то, что предстало моим глазам, и я почувствовал себя так, словно мы оба стали членами какой-то тайной ложи. Я взял пистолет в руки и спросил:
— Откуда он у тебя?
Это был автоматический пистолет итальянской марки «беретта». Свет, лившийся с приборной доски, не давал мне возможности сказать точно, какого он был калибра, 6-го или 8-го.
— Я купила его в Брайтоне у одного человека.
— Зачем?
На секунду Кэтрин перестала пудрить нос и сделала гримасу. Мне хотелось поцеловать ее, но я решил дождаться ответа.
— Потому что я в чужой стране. Для защиты.
— Если этот парень один из твоих друзей, то пистолет, может, тебе и понадобится.
— Или ему.
Она засмеялась, принялась складывать вещи в сумочку и забрала у меня пистолет.
— У тебя есть разрешение?
— А разве оно нужно?
— Ну, тебе, черт возьми, виднее. Кто это был?
— Дино. Один знакомый. После обеда он подкарауливал меня возле отеля.
— И ты молчала?
— Но твоя машина очень быстрая. Я думала, мы отвяжемся от него. Он жутко ревнивый.
— И у него есть на это причины?
Она посмотрела на меня; взгляд ее был колючим, и мне показалось, что она тщательно обдумывает, рассердиться ей или нет. Затем Кэтрин улыбнулась:
— Нет.
Я готов был расцеловать ее и знал, что она ждет этого. Но я лишь завел машину, и мы съехали по склону холма, затем отыскали в деревне трактир под названием «Уэст Файл», и без всякого удивления обнаружил, что в выпивке она могла бы тягаться с завсегдатаями этого заведения.
Я отвез Кэтрин домой около полуночи. Она жила на маленькой улочке возле вокзала, и, когда мы стояли в дверях и прощались, я слышал радио, оравшее в доме.
Лежа в постели, я открыл аварийную бутылку и плотно приложился, раздумывая над случившимся и удивляясь тому, каким я был дураком или каким мог бы стать. Дино, возможно, действовал по собственному усмотрению. Но Кэтрин знала, что он был там, и не предупредила меня. Тот факт, что меня смогли запросто вытащить с заднего сиденья автомобиля, нисколько не смутил ее. В любом случае ее это устраивало и в любом случае взволновало. Я договорился, что встречу ее вечером у отеля «Шип».
Глава 3
Я выехал на дорогу, ведущую к Льюису, и мы сидели, не произнося ни слова. Это молчание не беспокоило меня. Ктонибудь и мог бы сказать «привет, красотка» и тем самым поддержать разговор, не давая ему увянуть до тех пор, пока лед не будет растоплен. Но в этом нет ничего хорошего. Сейчас или потом, но после первого шага вам наконец надоест молчать и вы посмотрите трезвым взглядом и решите «за» или «против». Я не знал, какое решение приняла она, мое же было «за». Мне нравилось в ней все, начиная от макушки и кончая пятками. Я вел «ягуар» без всякого ухарства, держа скорость в пятьдесят пять миль, и одна половина моего существа была настроена держаться по-настоящему честно.
Когда на горизонте появились очертания Льюисской тюрьмы — серое судно, выброшенное на высокий риф, она спросила:
— Куда вы меня везете?
— Я подумал, что мы выпьем в «Белом олене», а затем пообедаем.
— Звучит заманчиво.
Я припарковал машину на судебном дворе. Как-то мне пришлось давать здесь свидетельские показания таможне и акцизному управлению по делу о контрабанде. Какой-то джентльмен остановился в нескольких сотнях ярдов и принялся совершать регулярный моцион, дыша свежим вечерним воздухом.
Она выпила два больших стакана мартини, а затем мы взяли копченую семгу и «морской язык»; потом она выпила большой стакан неаполитанского со льдом, а я в это время ждал кофе и допивал остатки «Ле Монтраче» пятьдесят восьмого года — это было одно из самых дорогих бургундских вин, которые здесь предлагались. Но, в конце концов, я тратил деньги Стебелсона.
За едой мы расслабились, стали вести себя более естественно, и она смеялась, когда я рассказал несколько смешных случаев.
Она сказала, что работает в магазине одежды «Бутик Барбара», а я сказал, что работаю в банке «Бритиш лайнен».
Допив вино, она решила, что ей стоит сходить припудрить нос. Я встал и передал ей сумочку, лежащую на столе. Она весила намного больше, чем обычные дамские сумочки, и, когда Кэтрин вышла, я посмотрел ей вслед, все еще чувствуя тяжесть сумки на своей ладони.
Когда она вернулась, я, глядя на нее, вспомнил картину, которую видел однажды в галерее Тейта, когда я заскочил туда, чтобы спастись от дождя. Это было изображение богини охоты Дианы или что-то в этом роде. Кэтрин казалась прекрасной.
Найдется не так уж много девушек, о которых можно сказать то же самое. Хорошенькая, раскованная, привлекательная, умная, неотразимая, убийственно красивая — только эти определения подходили ко всем им. Но Кэтрин была единственной, кого я назвал бы прекрасной.
Когда мы сели в машину, она откинулась на спинку кресла, вытянула руки и сказала:
— А сейчас отвези меня туда, где побольше свежего воздуха.
И откуда видно на много миль весь мир.
Я подумал о том же самом. Мы проехали Льюис, свернули вправо и двинулись по дороге к Поулгейту. Несколько миль дорога вела наверх, к холмам. Пятьсот пятьдесят футов над уровнем моря, и вот в наши лица дует ночной бриз с пролива и у нас под ногами раскинулось все южное побережье:
Брайтон, Ньюхэвен, Сифорд и Истбурн — россыпь драгоценных камней, мерцающих в море. Мы вдыхали запах майорана и нагретой травы. Несколько судов, плывущих в тумане, казались уродливыми призраками. Мы вышли из машины, прошли несколько ярдов и, облокотившись на ворота у дороги, стали смотреть на звезды. Они представляли собой изумительное зрелище, просто дух захватывало. Я слышал, как Кэтрин глубоко вздохнула, и почувствовал, как ее плечо лишь слегка коснулось моего. Я посмотрел на звезды еще несколько секунд, послушал, как судно в тумане покашляло, точно старик, а над головой с треском пролетел майский жук.
Затем я повернулся к Кэтрин, положил руки ей на плечи и посмотрел в ее глаза. Я собирался заговорить первым, но она опередила меня:
— Я тебе нравлюсь?
— Да, — ответил я.
— И ты мне нравишься. Ты мне очень нравишься.
Я прижался своими губами к ее губам и обнял ее, а она обвила мою шею. Мы стояли так довольно долго, а затем она медленно сделала шаг назад, держа мою руку, и мы спустились к машине.
Я открыл заднюю дверцу, она скользнула внутрь, забилась в дальний угол и, вытянув руки, привлекла меня к себе. Я пролез вслед за ней, взял ее руки, и она вздрогнула, но не так, как тогда, когда мы первый раз поцеловались, — она перестала быть сдержанной и стала страстной, задыхающейся от желания.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что я не услышал его появления. Должно быть, он ехал на малой скорости, а затем остановил мотоцикл в нескольких ярдах. Я обнял Кэтрин, а она смотрела на меня, и ее рот был слегка приоткрыт; я дотронулся до ее щеки, шепча ее имя и радуясь первой вспышке страсти.
Вдруг позади открылась дверца, и он сказал:
— Выходи.
Утром я видел, как он беззвучно твердил сам себе какие-то гневные, горькие слова. Теперь услышал его голос. Это был низкий голос, и в нем звучали резкие нотки. Я не торопился повиноваться ему, поэтому он нырнул внутрь, ухватил меня за воротник куртки и вытащил наружу. Я упал на влажную от росы траву, а затем ощутил на своем правом боку носок его ботинка.
Отступив назад, он наблюдал, как я шумно пытаюсь вдохнуть воздуху. Он не подозревал, что я не просто пытаюсь отдышаться. Я тянул время, чтобы как следует рассмотреть его и решить, что же мне делать. В руке он держал за ремешок мотоциклетный шлем. Его кожаная куртка была распахнута, а джинсы заправлены в черные ботинки для верховой езды, настолько хорошо начищенные, что они отражали свет звезд.
Он постоял, а затем сказал:
— Ты — жалкий сопляк с дурацкой машиной...
Кэтрин вышла из машины и стояла, облокотись на нее, переводя взгляд с него на меня, глаза ее яростно горели, да и выражение лица было таким же: яростным и гневным.
Я не спеша поднялся на ноги, стянул с себя куртку и, не отводя от него взгляда, бросил ее Кэтрин. Он усмехнулся, и от этого его глаза показались посаженными еще ближе, но я видел лишь кончик языка, которым он облизнул верхнюю губу. Я понял, что он встревожился. Думаю, ему не понравилось то, как я спокойно поднялся с земли и снял с себя куртку.
Я дал ему подойти. Он бросил шлем мне в лицо и двинулся на меня, целясь одной рукой мне в горло и размахивая другой.
Я ухватил его за запястье и резко дернул его руку. Он перекатился через меня, и я дернул его за руку так, чтобы он еще долго помнил о своем плечевом суставе. Когда он ударился о землю, я развернулся и (стиль Миггса) ударил его точно в то место, куда он ударил меня. Ему это не понравилось, но он быстро вскочил, вцепился в мою рубашку и обхватил меня руками, пытаясь поднять и бросить. Он был силен, но не владел техникой.
Я ударил его головой в лицо, а коленом двинул ему между ног.
Когда он отпрянул и споткнулся, я врезал ему еще пару раз — по подбородку и чуть повыше сердца.
Это его и добило. Он лежал на земле, пытаясь, очевидно, понять, что произошло. Я стоял над ним и ждал, когда его дыхание станет ровным.
Затем сказал:
— Ты выбрал не сопляка. У тебя есть две минуты на то, чтобы дойти до своей тарахтелки и смыться.
Я подошел к машине и взял у Кэтрин куртку. Потом зажег сигарету, а он все еще лежал на земле, издавая такие же хриплые звуки, что и суда, идущие в тумане.
— Твое время истекло, — сказал я.
Он поднялся и, не произнося ни слова, отправился к мотоциклу, видневшемуся в туманной дымке. Проходя мимо, он глянул сначала на меня, а затем перевел взгляд на Кэтрин, но она смотрела не на него, а на меня.
Через несколько минут я услышал шум мотоциклетного двигателя; вспыхнули фары, подрагивающие в тумане, а затем он выехал на дорогу.
Кэтрин подошла ко мне, глаза ее по-прежнему яростно сверкали.
— Тебе понравилось? — спросил я.
— Wunderbar[1].
Я отбросил сигарету в сторону. Она придвинулась ко мне вплотную, и через шелковую ткань рубашки я ощутил на своих плечах прикосновение ее рук, а ее рот казался мягким, бархатистым водоворотом. Но та магия, что настигла меня в машине и готова была сбить с ног, уже исчезла. Она была где-то недалеко, но сейчас я не чувствовал ее столь же ясно, как раньше.
Если бы это было не так, я бы не слышал пофыркивающих судов или кричащего в темноте кроншнепа или, когда мы оба сотрясались от дрожи, вызванной не холодом тумана, я бы не открыл переднюю дверцу машины и не помог ей сесть на соседнее с водительским сиденье.
Я зажег новую сигарету и еще одну — для нее; мои руки больше не дрожали.
— Wo gehen Sie hin?[2] — спросила Кэтрин.
— В трактир, выпьем по пинте пива. И говори по-английски.
Она засмеялась, открыла сумочку и, ища пудреницу, вывалила ее содержимое себе на колени. Пистолет. Она и не пыталась скрыть от меня то, что предстало моим глазам, и я почувствовал себя так, словно мы оба стали членами какой-то тайной ложи. Я взял пистолет в руки и спросил:
— Откуда он у тебя?
Это был автоматический пистолет итальянской марки «беретта». Свет, лившийся с приборной доски, не давал мне возможности сказать точно, какого он был калибра, 6-го или 8-го.
— Я купила его в Брайтоне у одного человека.
— Зачем?
На секунду Кэтрин перестала пудрить нос и сделала гримасу. Мне хотелось поцеловать ее, но я решил дождаться ответа.
— Потому что я в чужой стране. Для защиты.
— Если этот парень один из твоих друзей, то пистолет, может, тебе и понадобится.
— Или ему.
Она засмеялась, принялась складывать вещи в сумочку и забрала у меня пистолет.
— У тебя есть разрешение?
— А разве оно нужно?
— Ну, тебе, черт возьми, виднее. Кто это был?
— Дино. Один знакомый. После обеда он подкарауливал меня возле отеля.
— И ты молчала?
— Но твоя машина очень быстрая. Я думала, мы отвяжемся от него. Он жутко ревнивый.
— И у него есть на это причины?
Она посмотрела на меня; взгляд ее был колючим, и мне показалось, что она тщательно обдумывает, рассердиться ей или нет. Затем Кэтрин улыбнулась:
— Нет.
Я готов был расцеловать ее и знал, что она ждет этого. Но я лишь завел машину, и мы съехали по склону холма, затем отыскали в деревне трактир под названием «Уэст Файл», и без всякого удивления обнаружил, что в выпивке она могла бы тягаться с завсегдатаями этого заведения.
Я отвез Кэтрин домой около полуночи. Она жила на маленькой улочке возле вокзала, и, когда мы стояли в дверях и прощались, я слышал радио, оравшее в доме.
Лежа в постели, я открыл аварийную бутылку и плотно приложился, раздумывая над случившимся и удивляясь тому, каким я был дураком или каким мог бы стать. Дино, возможно, действовал по собственному усмотрению. Но Кэтрин знала, что он был там, и не предупредила меня. Тот факт, что меня смогли запросто вытащить с заднего сиденья автомобиля, нисколько не смутил ее. В любом случае ее это устраивало и в любом случае взволновало. Я договорился, что встречу ее вечером у отеля «Шип».
Глава 3
Прощай, Дино
Я приехал в Лондон на следующий день утром, припарковался на Беркли-сквер, прошел к отелю «Браун» и разыскал Ганса Стебелсона. В его гостиной на столе стояла большая ваза с голубыми и желтыми ирисами, а на камине — фотография в обтянутой кожей рамке, на которой был изображен маленький мальчик в Lederhosen[3]. Стебелсон был еще в халате. Я почувствовал сильный запах одеколона. Он заказал кофе, предложил мне сигарету и, казалось, был очень рад видеть меня.
Я сказал:
— Кэтрин Саксманн живет в Брайтоне, на Кэдмен-авеню, дом 20. Это возле вокзала. Она работает в магазине одежды «Бутик Барбара» на Норт-стрит. Я немного потратился. Мой секретарь запишет расходы и пошлет вам счет.
Он кивнул и, попросив меня повторить еще раз, записал все в маленькую книжку в черном кожаном переплете. Затем спросил:
— Вы ее видели?
— Да, — ответил я. — Она очень красивая девушка.
Он улыбнулся, но лишь одним ртом, без участия своих карих пластмассовых глаз, так что на какой-то миг я даже решил, что у него нервный тик.
— Вы с ней разговаривали?
Я кивнул:
— Я пригласил ее на обед. Естественно, не упоминая вашего имени.
— И каковы ваши впечатления?
— Ну что же. Она красивая девушка. Кроме того, она носит в сумочке автоматический пистолет «беретта», на который у нее нет разрешения.
Стебелсон кивнул, а затем заметил:
— Кэтрин необычная девушка. Зачастую кажется, что она родилась не в свою эпоху. Я за нее беспокоюсь.
Я не стал спрашивать почему. Либо он скажет мне это сам, либо не скажет вообще.
— По-моему, она прекрасно может сама о себе позаботиться.
Стебелсон покачал головой:
— Нет. Что касается некоторых вещей, нет. Вот почему, мистер Карвер, я бы хотел, чтобы вы последили за Кэтрин. Вы уже познакомились с ней. Если, скажем, раз в неделю вы навещали бы ее и давали мне отчет о том, чем она занимается, куда ходит или если вдруг она решит куда-нибудь уехать. Разумеется, я оплачу все расходы.
— Как вам будет угодно.
— Да, я был бы не против. Очень даже не против. Я, возможно, приеду сюда в следующем месяце. К тому времени мы можем пересмотреть ситуацию.
Я встал, подошел к маленькому столику с телефоном и загасил окурок в пепельнице:
— Буду держать связь с вами.
— Благодарю вас, — ответил Стебелсон и, когда я уже подошел к двери, добавил:
— И если возможно, убедите ее выбросить этот дурацкий пистолет в море.
Я зашел за угол, отыскал телефонную будку и извлек из кармана кучку мелочи, чтобы позвонить. Я набрал номер магазина в Брайтоне, который был нацарапан в блокноте Стебелсона.
Женский голос на другом конце провода с изысканностью бамбуковой рощи, качающейся на ветру, произнес:
— "Бутик Барбара". Чем могу служить?
Я положил трубку и уставился на грубый набросок лошади, который кто-то нарисовал карандашом на стенке будки. Я решил, что за дополнительные обязанности стоит попросить дополнительный гонорар.
Потом выпил стакан пива и съел сандвич в баре у дороги, а к четырем часам вернулся в Брайтон. «Бутик Барбара» закрывался в пять часов. Я стоял на другой стороне улицы и смотрел, как из магазина выходят продавцы. Я увидел двух молоденьких девушек и высокую, с костлявыми плечами женщину постарше. Кэтрин Саксманн среди них не было.
В половине шестого она не появилась возле отеля. Я прождал час, а затем поехал на Кэдмен-авеню, 20. Дверь мне открыл высокий молодой человек со светлыми волнистыми волосами. Он был без пиджака и в одной руке держал книгу в мягкой обложке.
Я спросил его о Кэтрин Саксманн, но он покачал головой:
— Она уехала.
— Куда?
— Не знаю. Мама сказала, что она пришла домой в обед, упаковала вещи и уехала.
Из глубины дома послышался женский голос.
— Мама сказала, — продолжал парень, — что она заплатила за проживание и даже больше. Она ведь не предупредила за неделю.
— Она не оставила свой новый адрес?
Но прежде чем парень успел ответить, над его плечом возникло лицо его матери, утомленное, полное, приятное лицо.
Оглядывая меня, она сказала:
— Нет, не оставляла. Просто уехала в большой машине, с водителем за рулем.
— И никакой записки для меня? Моя фамилия Карвер.
Она покачала головой:
— Никаких записок. Просто заплатила и уехала. Мне будет не хватать ее. Она была хорошей собеседницей во время прогулок.
— Лучше бы она сидела дома, — сказал парень.
Его мать подмигнула мне:
— Гарольд невзлюбил ее, потому что она невзлюбила его.
Я вышел обратно на дорогу к тому месту, где припарковал машину. Рядом с мотоциклом, который был прислонен к обочине за машиной, стоял Дино.
Я протянул ему свою визитку; он взял ее и прочитал. Я спросил:
— Где тут ближайший бар?
— За углом.
Мы прошли в бар, сели за угловой столик и взяли две большие порции виски. Рассмотрев мою визитку, Дино сразу же переменился и, судя по всему, решил больше не наезжать на меня.
— Интерес у меня чисто профессиональный, — сказал я.
— Да уж не очень-то похоже.
— Но тем не менее. Расскажи-ка о ней.
Минуту он молчал, отхлебывая маленькими глотками виски и раздумывая над чем-то. И наконец сказал:
— Она не такая, как остальные девушки, понимаете? Встретил ее месяц назад. Ей нравилось кататься, сидя на заднем сиденье старого мотоцикла. Не зачем-то там, а из-за скорости.
Она с ума сходит от быстрой езды.
Дино допил свое виски, и я заказал ему еще.
— Ну а остальные друзья?
— У нее больше нет друзей.
— Ты знал, что она собиралась делать?
— Так, примерно. Она сказала, что ждет новостей насчет работы.
— Какой работы?
— Кэтрин не говорила. Просто работы. Но она не сказала, что уедет сегодня.
— А ты ее сегодня видел?
— Утром. Я подбросил ее до работы. Я обычно так делал, кроме тех дней, когда бывал утром занят. — Минуту он мялся, а затем спросил:
— Вы хоть раз с ней танцевали?
Дино уткнул свой нос в стакан, не глядя на меня, вид у него был какой-то грустный и усталый. Было несложно понять, что с ним. Он был безнадежно влюблен в нее.
— Нет.
— Что за девушка! Она все умеет. Танцевать, плавать, кататься на коньках. И на старом мотоцикле. У нее не было водительских прав, но иногда я давал ей попробовать. Мистер, у меня от ее езды волосы дыбом вставали. Как будто она всю жизнь этим занималась, понимаете. Это что-то непередаваемое. И у нее есть пистолет. Она ездила в Дайк на уик-энд и стреляла по молочным бутылкам. Все время пугала меня, чтобы посмотреть, как я буду реагировать.
— Брайтону, должно быть, сильно не хватает ее.
— Да, он уже мертв. А остальные всего лишь картонные куклы.
— И это все, что ты о ней знаешь?
— А вы знаете что-то еще?
— Нет. Она даже не намекнула тебе, что это за работа?
— Да нет. Но мне почему-то показалось, что это как-то связано с той женщиной.
— С какой женщиной?
— Около недели назад какая-то женщина остановилась в отеле «Метрополь». А Кэтрин зашла туда выпить чаю. Я пошел туда, чтобы встретить Кэтрин, но явился слишком рано и увидел их.
Они прогуливались по улице перед отелем. Эта женщина такая старая и разряженная, как кукла, у нее были рыжие волосы. Но Кэти ничего не сказала мне о ней. Это было уже после того, как она упомянула о той работе. Это залетная птичка.
— Ты имеешь в виду рыжеволосую женщину?
— Да. У меня тут есть знакомый официант. Он проверил специально для меня.
Дино порылся во внутреннем кармане куртки и извлек оттуда кусочек бумаги. Он не дал мне его в руки, а лишь разрешил посмотреть издали. Может, его сердце и было разбито, но он не собирался ничего никому дарить.
Тогда я выложил на стол пару фунтов. Он забрал их и протянул мне бумажку. На ней было небрежно нацарапано: "Миссис Вадарчи. Швейцарский паспорт. Приехала из Лондона.
Отель «Дочестер».
Я поднялся с места и сказал:
— Если вспомнишь что-нибудь еще, просто позвони мне. Я заплачу.
Он кивнул, по-прежнему не поднимая глаз, и сказал:
— Я извиняюсь за прошлую ночь. На меня просто что-то нашло.
— Забудем об этом.
Я оставил этого парня с разбитым сердцем, но с двумя фунтами в кармане, у которого не было иного будущего, кроме как связать свою жизнь с городом картонных кукол, который ему достался. В какой-то степени я почти мог разделить его чувства к Кэтрин. Она и меня успела тронуть за сердце. Не настолько глубоко, как его, конечно, но он ведь находился под воздействием ее излучения дольше, чем я.
Я сдал свою комнату в «Альбионе» и вернулся в Лондон.
Я позвонил в «Дочестер». Мне сказали, что миссис Вадарчи у них нет. Но она останавливалась у них. Я удержался от соблазна позвонить Гансу Стебелсону и на следующее утро обсудил все с Уилкинс.
Она сказала:
— Почему этот человек платит вам такие большие деньги за столь простое задание? Вы не сделали ничего такого, чего он бы не смог сделать и сам.
— Он занятой человек.
— Он? Вчера он все утро ходил по магазинам, потом отправился в Национальную галерею. В одиночестве завтракал в «Булестине». А днем отправился по реке к Гринвичу.
Я скривил лицо:
— Неплохая работа.
У меня было несколько человек, которые выполняли для меня разные мелкие поручения такого рода. Я не собирался спрашивать у Уилкинс, кому именно она поручила вести слежку.
— Он не из тех, кто привык швырять деньги на ветер, — заключила Уилкинс.
— Моя поездка кончилась ничем. Я потерял эту девушку.
— Хотите держать пари?
Я посмотрел на Уилкинс — она стояла передо мной, прижав к груди папку, словно это был больной ребенок, и ее ледяной взгляд ясно говорил мне, что я наверняка проиграю пари.
— Нет.
— Хотите, дам вам хороший совет?
— Слушаю.
— Позвоните Стебелсону. Скажите, что вы ее потеряли и что на вас навалилось слишком много другой работы, чтобы вы могли продолжать эту.
— Это и есть ваш хороший совет?
— Он настолько хорош, что мне ясно: следовать ему вы не станете.
— Не знаю, — ответил я.
Уилкинс промолчала. Она подошла к двери и взялась за ручку, но остановилась.
— Да, я забыла вам сказать, — проговорила она. — Кто-то был здесь прошлой ночью. Должно быть, они использовали отмычку, чтобы вскрыть наружный замок.
— Они искали деньги? Только зря потратили силы.
— Нет. Они перерыли все папки. Замок кабинета был сломан. Они даже не пытались скрыть то, что сделали.
— Что-нибудь пропало?
— Нет. Но их интересовали материалы по делу Стебелсона.
— Откуда вы знаете?
— Они сложили папки не в том порядке. Может, их разозлило отсутствие того, что ожидали найти, — его адрес или копию вашего счета расходов.
Уилкинс вышла.
Через полчаса на моем столе зазвонил телефон.
— Вас спрашивает какая-то женщина, — сообщила Уилкинс. — Она не назвала своего имени.
— Соедините, — попросил я.
Раздался щелчок, а затем я услышал:
— Рекс?
— Да? — ответил я.
— Это Кэтрин.
Я услышал новый щелчок, Уилкинс положила свою трубку.
Она подслушивала только в тех случаях, когда имела на это мои указания.
— Что ты хочешь? — спросил я.
— Увидеть тебя, что же еще, — сказала Кэтрин и засмеялась.
Я подождал, когда ее смех смолкнет, раздумывая, внять ли мне совету Уилкинс, но затем все-таки решил, что не стоит.
Когда Кэтрин замолчала, я спросил:
— Где и когда?
Я откупорил бутылку «Шато Латур» и шлепнул на сковородку кусок мяса толщиной с вафлю. На стол я поставил медную вазу с дюжиной роз и мои лучшие стаканы для вина. Пока я вкалывал, как бобр, взбивая подушки и пряча разный хлам в шкаф, вверх по реке шел паром — он свистел о том, что я последний дурак, а мотоцикл, ревевший под окном, напоминал мне о Дино. Несколько недель спустя Уилкинс, которая следила за прессой, передала мне вырезку из «Ивнинг стандарт». Четыре строки рассказывали о том, что на шоссе А-23 на Пэтчем, сразу за Брайтоном, разбился на мотоцикле некий Эдвардино Мантинелли. Думаю, он хотел выяснить, с какой скоростью нужно мчаться, чтобы забыть о ком-то.
Я все спланировал: немного выпивки, немного легкой музыки, вечерний разговор, пока я готовлю, а затем, после еды, честная, откровенная беседа. Я чувствовал себя счастливым, представляя, что снова увижу Кэтрин. Кроме того, я люблю готовить — когда получается просто и хорошо, по книге Роберта Кэри.
У моего дома остановилось такси, и я открыл дверь в ожидании, когда Кэтрин поднимется по лестнице и впорхнет мне в руки как домашний голубь. Поцеловал ее, привлек к себе и, не переставая целовать ее, захлопнул дверь ногой. Когда я отпустил ее, она рухнула в кресло, вытянула ноги, безвольно свесила руки, на одной из которых болталась сумочка, и улыбнулась.
— Жара, — сказала Кэтрин.
На ней было милое платье из белого шелка, с глубоким квадратным вырезом, который обнажал ее загорелую шею и часть груди; ее волосы были распущены, а глаза, может быть, все дело было в тусклом свете, казалось, подернулись темно-фиолетовой дымкой. И тут мое сердце принялось бешено стучать, и я почувствовал, что мне плевать, попадусь я на ее крючок или нет. Я был готов к тому, чтобы двигаться до финишной прямой.
— Ты кажешься холодной, как нереида.
— Это что-то красивое?
— Да, мифологические дочери морского старца Нерея.
Кэтрин кивнула, соглашаясь, посмотрела на бутылки, стоящие на буфете, и сказала:
— Налей в стакан джина на три "Четверти, брось половинку ломтика лимона, затем долей доверху содовой и положи лед.
Я приготовил коктейль, себе налил виски со льдом и спросил ее:
— Откуда ты узнала мой лондонский адрес?
Она открыла сумочку, извлекла оттуда мою визитку и бросила ее на стол.
— Ты соврал мне насчет своей работы, Рекс, — резко произнесла она.
— И пока я разбирался с Дино, ты вытащила визитку из моей куртки?
— Да.
Я передал ей джин, она подняла свой стакан и сделала большой глоток.
— Ура, — сказал я и лишь пригубил выпивку.
Проигрыватель, стоящий в углу, издавал приятные, приглушенные звуки, и я видел, как Кэтрин покачивала ногой в такт музыке.
До ужина она выпила три стакана, но, по-моему, ничуть не опьянела. Взяв в руки второй стакан, Кэтрин встала и принялась расхаживать по комнате, разглядывая мой хлам, а затем отправилась в спальню, расспрашивая меня, пока я был на кухне. Кто помогает мне по хозяйству? Миссис Мелд, соседка. Зачем мне такая большая двуспальная кровать? Потому что когда я поселился здесь, она уже стояла тут. Зачем я складываю в бутылку из-под виски шестипенсовики? Коплю на отпуск. Кто такая Элизабет Трэнт? Положи телефонную книжку на место и не любопытничай.
Я сказал:
— Кэтрин Саксманн живет в Брайтоне, на Кэдмен-авеню, дом 20. Это возле вокзала. Она работает в магазине одежды «Бутик Барбара» на Норт-стрит. Я немного потратился. Мой секретарь запишет расходы и пошлет вам счет.
Он кивнул и, попросив меня повторить еще раз, записал все в маленькую книжку в черном кожаном переплете. Затем спросил:
— Вы ее видели?
— Да, — ответил я. — Она очень красивая девушка.
Он улыбнулся, но лишь одним ртом, без участия своих карих пластмассовых глаз, так что на какой-то миг я даже решил, что у него нервный тик.
— Вы с ней разговаривали?
Я кивнул:
— Я пригласил ее на обед. Естественно, не упоминая вашего имени.
— И каковы ваши впечатления?
— Ну что же. Она красивая девушка. Кроме того, она носит в сумочке автоматический пистолет «беретта», на который у нее нет разрешения.
Стебелсон кивнул, а затем заметил:
— Кэтрин необычная девушка. Зачастую кажется, что она родилась не в свою эпоху. Я за нее беспокоюсь.
Я не стал спрашивать почему. Либо он скажет мне это сам, либо не скажет вообще.
— По-моему, она прекрасно может сама о себе позаботиться.
Стебелсон покачал головой:
— Нет. Что касается некоторых вещей, нет. Вот почему, мистер Карвер, я бы хотел, чтобы вы последили за Кэтрин. Вы уже познакомились с ней. Если, скажем, раз в неделю вы навещали бы ее и давали мне отчет о том, чем она занимается, куда ходит или если вдруг она решит куда-нибудь уехать. Разумеется, я оплачу все расходы.
— Как вам будет угодно.
— Да, я был бы не против. Очень даже не против. Я, возможно, приеду сюда в следующем месяце. К тому времени мы можем пересмотреть ситуацию.
Я встал, подошел к маленькому столику с телефоном и загасил окурок в пепельнице:
— Буду держать связь с вами.
— Благодарю вас, — ответил Стебелсон и, когда я уже подошел к двери, добавил:
— И если возможно, убедите ее выбросить этот дурацкий пистолет в море.
Я зашел за угол, отыскал телефонную будку и извлек из кармана кучку мелочи, чтобы позвонить. Я набрал номер магазина в Брайтоне, который был нацарапан в блокноте Стебелсона.
Женский голос на другом конце провода с изысканностью бамбуковой рощи, качающейся на ветру, произнес:
— "Бутик Барбара". Чем могу служить?
Я положил трубку и уставился на грубый набросок лошади, который кто-то нарисовал карандашом на стенке будки. Я решил, что за дополнительные обязанности стоит попросить дополнительный гонорар.
Потом выпил стакан пива и съел сандвич в баре у дороги, а к четырем часам вернулся в Брайтон. «Бутик Барбара» закрывался в пять часов. Я стоял на другой стороне улицы и смотрел, как из магазина выходят продавцы. Я увидел двух молоденьких девушек и высокую, с костлявыми плечами женщину постарше. Кэтрин Саксманн среди них не было.
В половине шестого она не появилась возле отеля. Я прождал час, а затем поехал на Кэдмен-авеню, 20. Дверь мне открыл высокий молодой человек со светлыми волнистыми волосами. Он был без пиджака и в одной руке держал книгу в мягкой обложке.
Я спросил его о Кэтрин Саксманн, но он покачал головой:
— Она уехала.
— Куда?
— Не знаю. Мама сказала, что она пришла домой в обед, упаковала вещи и уехала.
Из глубины дома послышался женский голос.
— Мама сказала, — продолжал парень, — что она заплатила за проживание и даже больше. Она ведь не предупредила за неделю.
— Она не оставила свой новый адрес?
Но прежде чем парень успел ответить, над его плечом возникло лицо его матери, утомленное, полное, приятное лицо.
Оглядывая меня, она сказала:
— Нет, не оставляла. Просто уехала в большой машине, с водителем за рулем.
— И никакой записки для меня? Моя фамилия Карвер.
Она покачала головой:
— Никаких записок. Просто заплатила и уехала. Мне будет не хватать ее. Она была хорошей собеседницей во время прогулок.
— Лучше бы она сидела дома, — сказал парень.
Его мать подмигнула мне:
— Гарольд невзлюбил ее, потому что она невзлюбила его.
Я вышел обратно на дорогу к тому месту, где припарковал машину. Рядом с мотоциклом, который был прислонен к обочине за машиной, стоял Дино.
Я протянул ему свою визитку; он взял ее и прочитал. Я спросил:
— Где тут ближайший бар?
— За углом.
Мы прошли в бар, сели за угловой столик и взяли две большие порции виски. Рассмотрев мою визитку, Дино сразу же переменился и, судя по всему, решил больше не наезжать на меня.
— Интерес у меня чисто профессиональный, — сказал я.
— Да уж не очень-то похоже.
— Но тем не менее. Расскажи-ка о ней.
Минуту он молчал, отхлебывая маленькими глотками виски и раздумывая над чем-то. И наконец сказал:
— Она не такая, как остальные девушки, понимаете? Встретил ее месяц назад. Ей нравилось кататься, сидя на заднем сиденье старого мотоцикла. Не зачем-то там, а из-за скорости.
Она с ума сходит от быстрой езды.
Дино допил свое виски, и я заказал ему еще.
— Ну а остальные друзья?
— У нее больше нет друзей.
— Ты знал, что она собиралась делать?
— Так, примерно. Она сказала, что ждет новостей насчет работы.
— Какой работы?
— Кэтрин не говорила. Просто работы. Но она не сказала, что уедет сегодня.
— А ты ее сегодня видел?
— Утром. Я подбросил ее до работы. Я обычно так делал, кроме тех дней, когда бывал утром занят. — Минуту он мялся, а затем спросил:
— Вы хоть раз с ней танцевали?
Дино уткнул свой нос в стакан, не глядя на меня, вид у него был какой-то грустный и усталый. Было несложно понять, что с ним. Он был безнадежно влюблен в нее.
— Нет.
— Что за девушка! Она все умеет. Танцевать, плавать, кататься на коньках. И на старом мотоцикле. У нее не было водительских прав, но иногда я давал ей попробовать. Мистер, у меня от ее езды волосы дыбом вставали. Как будто она всю жизнь этим занималась, понимаете. Это что-то непередаваемое. И у нее есть пистолет. Она ездила в Дайк на уик-энд и стреляла по молочным бутылкам. Все время пугала меня, чтобы посмотреть, как я буду реагировать.
— Брайтону, должно быть, сильно не хватает ее.
— Да, он уже мертв. А остальные всего лишь картонные куклы.
— И это все, что ты о ней знаешь?
— А вы знаете что-то еще?
— Нет. Она даже не намекнула тебе, что это за работа?
— Да нет. Но мне почему-то показалось, что это как-то связано с той женщиной.
— С какой женщиной?
— Около недели назад какая-то женщина остановилась в отеле «Метрополь». А Кэтрин зашла туда выпить чаю. Я пошел туда, чтобы встретить Кэтрин, но явился слишком рано и увидел их.
Они прогуливались по улице перед отелем. Эта женщина такая старая и разряженная, как кукла, у нее были рыжие волосы. Но Кэти ничего не сказала мне о ней. Это было уже после того, как она упомянула о той работе. Это залетная птичка.
— Ты имеешь в виду рыжеволосую женщину?
— Да. У меня тут есть знакомый официант. Он проверил специально для меня.
Дино порылся во внутреннем кармане куртки и извлек оттуда кусочек бумаги. Он не дал мне его в руки, а лишь разрешил посмотреть издали. Может, его сердце и было разбито, но он не собирался ничего никому дарить.
Тогда я выложил на стол пару фунтов. Он забрал их и протянул мне бумажку. На ней было небрежно нацарапано: "Миссис Вадарчи. Швейцарский паспорт. Приехала из Лондона.
Отель «Дочестер».
Я поднялся с места и сказал:
— Если вспомнишь что-нибудь еще, просто позвони мне. Я заплачу.
Он кивнул, по-прежнему не поднимая глаз, и сказал:
— Я извиняюсь за прошлую ночь. На меня просто что-то нашло.
— Забудем об этом.
Я оставил этого парня с разбитым сердцем, но с двумя фунтами в кармане, у которого не было иного будущего, кроме как связать свою жизнь с городом картонных кукол, который ему достался. В какой-то степени я почти мог разделить его чувства к Кэтрин. Она и меня успела тронуть за сердце. Не настолько глубоко, как его, конечно, но он ведь находился под воздействием ее излучения дольше, чем я.
Я сдал свою комнату в «Альбионе» и вернулся в Лондон.
Я позвонил в «Дочестер». Мне сказали, что миссис Вадарчи у них нет. Но она останавливалась у них. Я удержался от соблазна позвонить Гансу Стебелсону и на следующее утро обсудил все с Уилкинс.
Она сказала:
— Почему этот человек платит вам такие большие деньги за столь простое задание? Вы не сделали ничего такого, чего он бы не смог сделать и сам.
— Он занятой человек.
— Он? Вчера он все утро ходил по магазинам, потом отправился в Национальную галерею. В одиночестве завтракал в «Булестине». А днем отправился по реке к Гринвичу.
Я скривил лицо:
— Неплохая работа.
У меня было несколько человек, которые выполняли для меня разные мелкие поручения такого рода. Я не собирался спрашивать у Уилкинс, кому именно она поручила вести слежку.
— Он не из тех, кто привык швырять деньги на ветер, — заключила Уилкинс.
— Моя поездка кончилась ничем. Я потерял эту девушку.
— Хотите держать пари?
Я посмотрел на Уилкинс — она стояла передо мной, прижав к груди папку, словно это был больной ребенок, и ее ледяной взгляд ясно говорил мне, что я наверняка проиграю пари.
— Нет.
— Хотите, дам вам хороший совет?
— Слушаю.
— Позвоните Стебелсону. Скажите, что вы ее потеряли и что на вас навалилось слишком много другой работы, чтобы вы могли продолжать эту.
— Это и есть ваш хороший совет?
— Он настолько хорош, что мне ясно: следовать ему вы не станете.
— Не знаю, — ответил я.
Уилкинс промолчала. Она подошла к двери и взялась за ручку, но остановилась.
— Да, я забыла вам сказать, — проговорила она. — Кто-то был здесь прошлой ночью. Должно быть, они использовали отмычку, чтобы вскрыть наружный замок.
— Они искали деньги? Только зря потратили силы.
— Нет. Они перерыли все папки. Замок кабинета был сломан. Они даже не пытались скрыть то, что сделали.
— Что-нибудь пропало?
— Нет. Но их интересовали материалы по делу Стебелсона.
— Откуда вы знаете?
— Они сложили папки не в том порядке. Может, их разозлило отсутствие того, что ожидали найти, — его адрес или копию вашего счета расходов.
Уилкинс вышла.
Через полчаса на моем столе зазвонил телефон.
— Вас спрашивает какая-то женщина, — сообщила Уилкинс. — Она не назвала своего имени.
— Соедините, — попросил я.
Раздался щелчок, а затем я услышал:
— Рекс?
— Да? — ответил я.
— Это Кэтрин.
Я услышал новый щелчок, Уилкинс положила свою трубку.
Она подслушивала только в тех случаях, когда имела на это мои указания.
— Что ты хочешь? — спросил я.
— Увидеть тебя, что же еще, — сказала Кэтрин и засмеялась.
Я подождал, когда ее смех смолкнет, раздумывая, внять ли мне совету Уилкинс, но затем все-таки решил, что не стоит.
Когда Кэтрин замолчала, я спросил:
— Где и когда?
* * *
Она пришла ко мне на квартиру на следующий день, вечером.Я откупорил бутылку «Шато Латур» и шлепнул на сковородку кусок мяса толщиной с вафлю. На стол я поставил медную вазу с дюжиной роз и мои лучшие стаканы для вина. Пока я вкалывал, как бобр, взбивая подушки и пряча разный хлам в шкаф, вверх по реке шел паром — он свистел о том, что я последний дурак, а мотоцикл, ревевший под окном, напоминал мне о Дино. Несколько недель спустя Уилкинс, которая следила за прессой, передала мне вырезку из «Ивнинг стандарт». Четыре строки рассказывали о том, что на шоссе А-23 на Пэтчем, сразу за Брайтоном, разбился на мотоцикле некий Эдвардино Мантинелли. Думаю, он хотел выяснить, с какой скоростью нужно мчаться, чтобы забыть о ком-то.
Я все спланировал: немного выпивки, немного легкой музыки, вечерний разговор, пока я готовлю, а затем, после еды, честная, откровенная беседа. Я чувствовал себя счастливым, представляя, что снова увижу Кэтрин. Кроме того, я люблю готовить — когда получается просто и хорошо, по книге Роберта Кэри.
У моего дома остановилось такси, и я открыл дверь в ожидании, когда Кэтрин поднимется по лестнице и впорхнет мне в руки как домашний голубь. Поцеловал ее, привлек к себе и, не переставая целовать ее, захлопнул дверь ногой. Когда я отпустил ее, она рухнула в кресло, вытянула ноги, безвольно свесила руки, на одной из которых болталась сумочка, и улыбнулась.
— Жара, — сказала Кэтрин.
На ней было милое платье из белого шелка, с глубоким квадратным вырезом, который обнажал ее загорелую шею и часть груди; ее волосы были распущены, а глаза, может быть, все дело было в тусклом свете, казалось, подернулись темно-фиолетовой дымкой. И тут мое сердце принялось бешено стучать, и я почувствовал, что мне плевать, попадусь я на ее крючок или нет. Я был готов к тому, чтобы двигаться до финишной прямой.
— Ты кажешься холодной, как нереида.
— Это что-то красивое?
— Да, мифологические дочери морского старца Нерея.
Кэтрин кивнула, соглашаясь, посмотрела на бутылки, стоящие на буфете, и сказала:
— Налей в стакан джина на три "Четверти, брось половинку ломтика лимона, затем долей доверху содовой и положи лед.
Я приготовил коктейль, себе налил виски со льдом и спросил ее:
— Откуда ты узнала мой лондонский адрес?
Она открыла сумочку, извлекла оттуда мою визитку и бросила ее на стол.
— Ты соврал мне насчет своей работы, Рекс, — резко произнесла она.
— И пока я разбирался с Дино, ты вытащила визитку из моей куртки?
— Да.
Я передал ей джин, она подняла свой стакан и сделала большой глоток.
— Ура, — сказал я и лишь пригубил выпивку.
Проигрыватель, стоящий в углу, издавал приятные, приглушенные звуки, и я видел, как Кэтрин покачивала ногой в такт музыке.
До ужина она выпила три стакана, но, по-моему, ничуть не опьянела. Взяв в руки второй стакан, Кэтрин встала и принялась расхаживать по комнате, разглядывая мой хлам, а затем отправилась в спальню, расспрашивая меня, пока я был на кухне. Кто помогает мне по хозяйству? Миссис Мелд, соседка. Зачем мне такая большая двуспальная кровать? Потому что когда я поселился здесь, она уже стояла тут. Зачем я складываю в бутылку из-под виски шестипенсовики? Коплю на отпуск. Кто такая Элизабет Трэнт? Положи телефонную книжку на место и не любопытничай.