Страница:
— Привет, сявка. Я больше не убегаю — догоняю!
Последнее, что увидел Юраш — направленный на него ствол обреза. Пуля, рассчитанная на медведя, снесла ему голову.
Выскочившие на звук выстрела «гладиаторы» открыли беспорядочную стрельбу. Опоздали — киллер уже свернул за угол…
Кто остаётся? Один только Лавр! Мелочь, ерунда, теперь он справится с ним! Сначала — удар в сердце, после того, как он помучается — в голову! Его гибель должна произойти торжественно, под марш Мендельсона. В присутствии многочисленных друзей и знакомых.
Для этого нужно узнать дату и время регистрации брака. Только сделать это осторожно, не навязчиво. Запомнит его регистраторша — сообщит ментам, а это может помешать свалить в Швейцарию.
Хмурая дама встретила посетителя недовольной гримасой на перекрашенном лице.
— Если вы пришли подавать заявление, то без невесты нельзя. Бланки мы на руки не выдаём, не напасешься. Приходите вдвоем с паспортами и заполняйте за тем вон столиком.
В России все изменилось — демократия пришла взамен диктатуры, а вот бюрократы остались. Живучий народ, сколько их не выпалывают — не исчезают. Плодятся, как кролики. Дюбин поспешно изгнал из головы праведные мысли.
— Я не собираюсь жениться…
— Тогда какого дьявола полы топчете, работать мешаете?
Показалось, что рассвирепевшая сотрудница дворца бракосочетаний вцепится в лицо нахального посетителя остро заточенными коготками. Дюбин почувствовал приближение знакомого приступа. Нужно поскорей заканчивать этот базар и сваливать в машину.
— Хочу навести справку…
— Не даем!
— Разумеется, не безвозмездно.
Прозрачный намек на взятку преобразил строгую даму, её лицо расплылось в понимающей улыбке, пальцы зашевелились.
— Слушаю вас.
— Видите ли, я в Москве проездом, и точно знаю, что мой очень хороший друг собирается зарегистрировать свой брак. Не уверен, в вашем ЗАГСЕ или в другом. Сам жених сейчас в отъезде, спросить не у кого. Вся надежда на вас. Очень хочется поздравить новобрачных… Вот возьмите за труды.
Пятидесяти долларовая купюра мигом исчезла со стола. Скорей всего, скрылась в открытом журнале.
— Фамилия вашего друга?
— Лавр… То-есть, Лавриков. Фёдор Павлович. Невеста — Ольга Сергеевна Кирсанова.
Дама отложила не нужный журнал. Поморщилась.
— Помню. Были такие просители. Не дети.
— Совсем не дети, — подтвердил Дюбин, стараясь заглушить злость.
— Сейчас посмотрим… У меня мозги — калькулятор… То есть, компьютер. Записывайте…
В деревенской избе-даче появились главные ее обитатели — Лавр и Санчо. Встречала их, конечно, скучающая в одиночестве Клавдия.
— Явились из острога благородные разбойнички, — научившись у друзей-неприятелей язвительности, она усовершенствовала ее и успешно применяла при любых обстоятельствах.. — Будто знала, наготовила-напекла всякого припаса.
Как всегда, Санчо не остался в долгу. С трудом выбравшись из тесного для мощной его фигуры салона, толстяк пристроил на добродушной физиономии негодование и с места в карьер принялся воспитывать «гражданскую» супругу.
— С каких это пор ты, без моего ведома, ездишь в междугороднее турне?
Клавдия не испугалась грозного тона, подбоченилась и приняла вызов.
— Сама б не сказала, так ты и не заметил бы моего отсутствия. И о смерти жены узнаешь только потому, что любимая похлёбка в кастрюле оказалась слишком густой и не соленой.
Санчо озадаченно поскреб затылок. Подобной отповеди он не ожидал.
— Называется, увиделись после разлуки. Начинается па де-де из оперы «Чио-чио-сан»…
— Тогда не задавай глупых вопросов!
Посчитав инцидент исчерпаным, а противник — посрамленным, толстуха повернулась к Лавру.
— С возвращением, Лавруша…
— Можно было встретить узника более приветливо, без дежурных семейных свар.
— Он первым начал бодаться… Да, ладно тебе изображать несчастного горемыку! Эко событие — посадили, выпустили. Не с Колымы, чай.
Лавр пригладил усы. Будто приготовился целоваться. На самом деле, назревало очередное привычное «бодание».
— Видишь, друг-Санчо до чего я докатился! Твоя половина спит и видит, чтобы меня угнали подальше. И на подольше.
— Западло, конечно, — согласился толстяк, скрывая улыбку. — Вот только Клава любит тебя, даже бельишко купила: три пары кальсонов.
— Не кальсонов — кальсон, неуч, — тоже улыбаясь, поправила Клавдия безграмотного мужа. — Вот отправлю тебя в первый класс — узнаешь почем фунт лиха.
— Кальсоны? — «обрадовался» Лавр. — С завязками? Всю жизнь мечтал! Где они?
— Мне их надо было вывесить на балконе, что ли? Как приветственные флаги? Как и положено, лежат в шкафу. Зачем они тебе летом?
— Хочу убедиться в твоей любви.
— Да отцепись ты от женщины, клещ таежный! — не выдержав, расхохотался Санчо. До того, что на глазах слезы выступили. — Западло бодаться с женщиной… Кстати, компания у нас не полная, какая-то ущербная. Не хватает окимовских братишек.
Узнав, что «братишки» отдыхают в беседке, Санчо заторопился.
— Пойду, приглашу на ужин. По случаю и без случая. С торжественным ужином, надеюсь, нет проблем?
— Накрываем на стол. Потерпи минут десять…
Санчо выразительно облизнулся и пошел в беседку.
А Лавр решил еще раз поговорить с Федечкой. Спокойно, по доброму, без взрывчатых эмоций. После недавнего напряженного разговора, едва не рассорившего их, он дал себе слово быть более покладистым. Должен же сын понять в какую смертельно опасную авантюру лезет, рискует не только своей глупой башкой но и подставляет близких людей?
Когда Лавр подошел к лесенке, ведущей на веранду, из комнаты вышла девушка. Тоненькая, изящная, с детскими косичками и улыбчивым личиком, она напоминала птичку, готовую взмыть в небо и там запеть.
Что-то было в ней знакомое…
Ну, конечно, — Катенька! Его первая любовь, которой он пожертвовал ради криминальной карьеры, мать Федечки, умершая во время родов. В сердце ожила подавляемая боль, заныло чувство раскаяния.
Клавдия многозначительно толкнула его локтем, но он и без подсказки догадался кто эта фея.
— Если не ошибаюсь, передо мной Лера-next… Здравствуйте, юная леди.
Лерка тоже догадалась, что симпатичный пожилой дядечка — отец ее жениха. С нескрываемым любопытством она разглядывала его, начиная с затемненных очков и поседевших усиков и кончая костюмом и даже обувь.
— Здравствуйте, — изобразила она манерный книксен. — Значит, я у вашего сына следующая? Приятно слышать. А кто же первая?
А птичка-то с острыми коготками, усмехнулся Лавр. Как бы не пришлось рыжему муженьку лечить царапины и синяки на своем непомерно разросшимся самолюбии.
— Вы первая и, даст Бог, последняя.
— Спасибо! — снова присела «птичка». — Скажите, откуда аномалия? Почему вы не рыжий?
— Потому что я — седой. У сына мама была рыжей…
— Бывает, — согласилась девушка. — Вы спасёте моего брата?
— Обязательно! Вот только переоденусь, — пообещал Лавр, проходя в комнату…
В горнице — никого, только в кухонном углу возятся Галина и Русик. Что-то режут, жарят, разогревают. Народу собралось много, всех нужно накормить, напоить. Вежливо поздоровавшись, Лавр поднялся на второй этаж. На участке сына нет, на первом этаже — тоже, значит, сидит фанат в обнимку с любимым ноутбуком.
Так и есть — сидит, работает. Пальцы ловко бегают по клавишам клавиатуры, на экране монитора меняют друг друга какие-то таблицы, справки, сводки, от множества цифр устают глаза. Нет, устают не у «оператора» — у людей, наблюдающих за его работой. Бедная Лерка, какая каторга ей предстоит!
Услышав стук открываемой двери, Федечка обернулся. Опять ему мешают работать! То Клавия пристает с горячими пирожками, то Лерка требует прогуляться по лесу, теперь отец заявился. Не дом, а круглосуточная дискотека!
— Чего таращишься? — обиженно спросил Лавр. — Давно не видел?
Пришлось выключить компьютер, закрыть его. Все равно не дадут работать.
— С одной стороны — давно, с другой — совсем ничего прошло.
Недавний узник СИЗО подбоченился, повернулся в профиль, потом — в анфас. Будто поп-модель на подиуме.
— И как я тебе?
— Как всегда — комильфо, папа. Туфельки почем приобрел?
Разговор свернул явно не в ту сторону — какой-то бессмысленный набор фраз. Но прекращать беседу нельзя, рыжий сочтет это отступлением, а бывшему авторитету отступать некуда. Он не привык сдаваться. Но сейчас самое доброе, отеческое наставление легко вызовет очередную нежелательную ссору с непредсказуемыми последствиями.
— Лучше не спрашивай!
— Да уж. За версту видно, что лучше не спрашивать… Я вот сейчас думаю: припасть к твоей груди или пустить горючую слезу блудного сына?
— Это мне следует изобразить старческую благодарность… Ты, на самом деле, нищим остался, все состояние выложил за дурака-папеньку?
— Конечно, Санчо настучал. Врет он. Штаны вот остались, куртка. Короче, всё что успел прихватить. И главное — голова на месте. А она немалого стоит…
Разговор ни о чем прервало появление Ивана. Он спустился со второго этажа, вежливо поклонился.
—Здрасьте, дядя Лавр.
Настоящий пай мальчик, ни следа недавней агрессивности. Ни Лавр, ни Федечка не знали о встрече Кирсанова-младшего с сумасшедшей женщиной, которая сумела несколькими фразами «излечить» его, выбить из башки горькие мысли о кажущемся одиночестве.
— Здорово… сынок. Приятно, что почти все мы в сборе… Мать в курсе?
— Разве вы ей не позвонили? Или — поссорились?
— Нет… Пока нет… Она наезжает на меня по черному — постоянные сроки, ультиматумы… Попробую позвонить…
В беседке гостей не оказалось, они блаженствовали в предбаннике. Мокрые, распаренные, завернутые в простыни, лениво перебрасывались короткими фразами, пили охлажденный ягодный морс.
Вытирая потное лицо, Санчо устроился радом. Началась беседа, далёкая от семейных проблем и неурядиц. Зная о предстоящей поездке на Оку, он интересовался всем, что так или иначе, касается задуманной операции по спасению брата Лерки. Где живет Мама? Где находятся его боевики? Можно ли незаметно проникнуть на дебаркадер или придется прорываться на него с боем? Чем вооружен противник: только пистолетами или имеются более серьёзные средства?
Шах отвечал серьёзно, не скрывая опасности, но и не преувеличивая ее. Шло самое настоящее заседание «военного совета». Боевики Шаха или отмалчивались, или согласно кивали.
— Короче, Коля, завтра, не позднее двенадцати, собирай своих пацанов, — подвел итог Санчо. — Этого… как его дразнят, твоего врага закадычного?
— Кликуха — Сизарь.
— Во-во! Этого самого сизокрылого — к ногтю. Понял?
— Заметано.
Клавдия беспрерывно доставляла в предбанник легкую закуску. Во первых, знала об аппетите мужа, во вторых, ей хотелось, по — своему, по женски, отблагодарить спасителей. Никто, кроме Санчо, не притронулся ни к пирожкам, ни к оладьям, политым медом, ни к нарезанной кулебяке. Только Шах иногда, будто ненароком, пробовал любимые блинчики.
— Где обычно встречаетесь?
— Стрелки бывают только в одном месте — на кладбище.
— А что? — рассмеялся Санчо. — Это самое… очень хорошее место для стрелок выбрали. Никаких тебе транспортных издержек.
«Заседание» прервала Клавдия. На этот раз она появилась с пустыми руками.
— Мальчики! Ужинать!
Толстяк плотоядно облизнулся. Будто голодный кот при виде миски со сметаной.
— Вот это дело! Звучит, как хорошая симфоническая музыка. Поспешим, парни, за стол, а то другие опередят!…
После сытного ужина отец и сын уединились на лавочке, стоящей в зарослях смородины. Лавр нервно курил изжеванную папиросу, Федечка успокаивал его.
— Не волнуйся, папа, не бери в голову. По нотам сыграем, по нотам! Вот только Мамыкин явно не в себе. Предчувствует поражение или затаил что-то опасное…
— Ты не передумал?
— Наоборот, утвердился… Папа, перестань брякать ржавым оружием!
Лавр понял — убеждать, уговаривать бесполезно, даже вредно. Парень убежден в правильности избранного пути, с которого его никакими уговорами не свернуть.
— Тогда послушай… Когда человек привыкает чувствовать себя безраздельным хозяином, у него отказывают мозги, руки и ветрила. Самый здравый человек начинает зарываться. И это опасное состояние. Короче говоря, Мама опасен, очень опасен!
— Но при всей его опасности похищать людей?… Сегодня?… Просто не укладывается в голове!
Самолюбивый, обидчивый и наивный — как все это умещается в одном человеке7 Лавр не то, чтобы удивился — позавидовал. У него никак не получалось такое совмещение. Наивность выжгла трудная жизнь, самолюбием он никогда не болел, а обиду научился скрывать.
— Видишь ли, мальчик, твое «сегодня» кончается за московской кольцевой дорогой. Еще верст через пятьдесят начинается «вчера» или «сто лет тому назад». Учти при наезде на Окимовск…
Лавр хотел добавить еще несколько слов, увязав их с глупым начинанием будущего предпринимателя, но помешала настойчивая трель мобильника.
— Это у тебя, папа. Мне в такой час никто звонить не рискует.
Лавр включил трубку. В ней — трудное мужское дыхание. Будто тяжелобольной человек пытается что-то сказать важное, но ничего не получается — слышны только всхлипы и стоны. Наконец, трубка ожила.
— Привет. Ты где?
Знакомый, до чего же знакомый голос с едва заметной хрипотцой заядлого курильщика! Такое не забывается.
Федечка увидел, как глаза отца залил расплавленный свинец, как окаменело лицо и на скулах набухли желваки.
— Интересуетесь где я? Разумеется, в постели… Кто это? Плохо слышно… Алло! Сигнал не доходит! Если вы меня слышите, перезвоните завтра утром. Я буду целый день в новой квартире… Алло! Алло! — отключив мобильник и спрятав его в карман пиджака, Лавр снял очки и ладонями потер лицо. Желваки исчезли, но свинец в глазах остался. — Дюбель звонил…
— Кто это?
— Помнишь небритого мужика, который сорвал нам семейный обед в забегаловке?
— Я его не запомнил… И что он хочет?
Ольга, вроде, прикрыта, сын — со мной, лихорадочно думал Лавр. Будто решал уравнение с множеством неизвестных. Будет искать? Пусть ищет. А потом наступит моя очередь. Найду и отправлю по месту постоянного жительства — к Сатане!
Федечка терпеливо ожидал ответа. Он уже догадался — отцу звонил не знакомый или приятель — злейший враг. Такой же, как для него — Мамыкин. Но одно дело догадываться, совсем другое — знать.
Немую сцену нарушил Санчо.
— Ну, что, господа хорошие, долго продолжатся ваши посиделки? Это самое… мы едем или разрешается вздремнуть?
— Погоди с дремотой! Русик пусть останется здесь с женщинами. И еще кого-нибудь свистни.
Санчо мигом забыл не только про одолевающий его сон — вообще обо всем. Добродушная физиономия напряглась, превратилась в звериный оскал.
— Что случилось?
— Дюбелек наклюнулся. — нарочито презрительно отмахнулся Лавр. — Интересуется, по каким норкам мышки разбежались.
Санчо покосился на ничего не понимающего Федечку. Ответил спокойно с такой же показной пренебрежительностью.
— До чего же беспардонный тип! Звонит среди ночи… это самое… беспокоит. Мог бы поинтересоваться утром, как поступают все порядочные граждане.
— Не хочет утром. Гордыня заела.
Федечка смотрел на театральное представление, бесталанно разыгрываемого двумя «актёрами», молчал и улыбался. Он уже всё понял: друзья задумали серьёзную операцию, скорей всего, по спасению Леркиного брата. Они, конечно, ничего ему не скажут — поберегут нервы родного и «приемного» сына…
Глава 12
Последнее, что увидел Юраш — направленный на него ствол обреза. Пуля, рассчитанная на медведя, снесла ему голову.
Выскочившие на звук выстрела «гладиаторы» открыли беспорядочную стрельбу. Опоздали — киллер уже свернул за угол…
Кто остаётся? Один только Лавр! Мелочь, ерунда, теперь он справится с ним! Сначала — удар в сердце, после того, как он помучается — в голову! Его гибель должна произойти торжественно, под марш Мендельсона. В присутствии многочисленных друзей и знакомых.
Для этого нужно узнать дату и время регистрации брака. Только сделать это осторожно, не навязчиво. Запомнит его регистраторша — сообщит ментам, а это может помешать свалить в Швейцарию.
Хмурая дама встретила посетителя недовольной гримасой на перекрашенном лице.
— Если вы пришли подавать заявление, то без невесты нельзя. Бланки мы на руки не выдаём, не напасешься. Приходите вдвоем с паспортами и заполняйте за тем вон столиком.
В России все изменилось — демократия пришла взамен диктатуры, а вот бюрократы остались. Живучий народ, сколько их не выпалывают — не исчезают. Плодятся, как кролики. Дюбин поспешно изгнал из головы праведные мысли.
— Я не собираюсь жениться…
— Тогда какого дьявола полы топчете, работать мешаете?
Показалось, что рассвирепевшая сотрудница дворца бракосочетаний вцепится в лицо нахального посетителя остро заточенными коготками. Дюбин почувствовал приближение знакомого приступа. Нужно поскорей заканчивать этот базар и сваливать в машину.
— Хочу навести справку…
— Не даем!
— Разумеется, не безвозмездно.
Прозрачный намек на взятку преобразил строгую даму, её лицо расплылось в понимающей улыбке, пальцы зашевелились.
— Слушаю вас.
— Видите ли, я в Москве проездом, и точно знаю, что мой очень хороший друг собирается зарегистрировать свой брак. Не уверен, в вашем ЗАГСЕ или в другом. Сам жених сейчас в отъезде, спросить не у кого. Вся надежда на вас. Очень хочется поздравить новобрачных… Вот возьмите за труды.
Пятидесяти долларовая купюра мигом исчезла со стола. Скорей всего, скрылась в открытом журнале.
— Фамилия вашего друга?
— Лавр… То-есть, Лавриков. Фёдор Павлович. Невеста — Ольга Сергеевна Кирсанова.
Дама отложила не нужный журнал. Поморщилась.
— Помню. Были такие просители. Не дети.
— Совсем не дети, — подтвердил Дюбин, стараясь заглушить злость.
— Сейчас посмотрим… У меня мозги — калькулятор… То есть, компьютер. Записывайте…
В деревенской избе-даче появились главные ее обитатели — Лавр и Санчо. Встречала их, конечно, скучающая в одиночестве Клавдия.
— Явились из острога благородные разбойнички, — научившись у друзей-неприятелей язвительности, она усовершенствовала ее и успешно применяла при любых обстоятельствах.. — Будто знала, наготовила-напекла всякого припаса.
Как всегда, Санчо не остался в долгу. С трудом выбравшись из тесного для мощной его фигуры салона, толстяк пристроил на добродушной физиономии негодование и с места в карьер принялся воспитывать «гражданскую» супругу.
— С каких это пор ты, без моего ведома, ездишь в междугороднее турне?
Клавдия не испугалась грозного тона, подбоченилась и приняла вызов.
— Сама б не сказала, так ты и не заметил бы моего отсутствия. И о смерти жены узнаешь только потому, что любимая похлёбка в кастрюле оказалась слишком густой и не соленой.
Санчо озадаченно поскреб затылок. Подобной отповеди он не ожидал.
— Называется, увиделись после разлуки. Начинается па де-де из оперы «Чио-чио-сан»…
— Тогда не задавай глупых вопросов!
Посчитав инцидент исчерпаным, а противник — посрамленным, толстуха повернулась к Лавру.
— С возвращением, Лавруша…
— Можно было встретить узника более приветливо, без дежурных семейных свар.
— Он первым начал бодаться… Да, ладно тебе изображать несчастного горемыку! Эко событие — посадили, выпустили. Не с Колымы, чай.
Лавр пригладил усы. Будто приготовился целоваться. На самом деле, назревало очередное привычное «бодание».
— Видишь, друг-Санчо до чего я докатился! Твоя половина спит и видит, чтобы меня угнали подальше. И на подольше.
— Западло, конечно, — согласился толстяк, скрывая улыбку. — Вот только Клава любит тебя, даже бельишко купила: три пары кальсонов.
— Не кальсонов — кальсон, неуч, — тоже улыбаясь, поправила Клавдия безграмотного мужа. — Вот отправлю тебя в первый класс — узнаешь почем фунт лиха.
— Кальсоны? — «обрадовался» Лавр. — С завязками? Всю жизнь мечтал! Где они?
— Мне их надо было вывесить на балконе, что ли? Как приветственные флаги? Как и положено, лежат в шкафу. Зачем они тебе летом?
— Хочу убедиться в твоей любви.
— Да отцепись ты от женщины, клещ таежный! — не выдержав, расхохотался Санчо. До того, что на глазах слезы выступили. — Западло бодаться с женщиной… Кстати, компания у нас не полная, какая-то ущербная. Не хватает окимовских братишек.
Узнав, что «братишки» отдыхают в беседке, Санчо заторопился.
— Пойду, приглашу на ужин. По случаю и без случая. С торжественным ужином, надеюсь, нет проблем?
— Накрываем на стол. Потерпи минут десять…
Санчо выразительно облизнулся и пошел в беседку.
А Лавр решил еще раз поговорить с Федечкой. Спокойно, по доброму, без взрывчатых эмоций. После недавнего напряженного разговора, едва не рассорившего их, он дал себе слово быть более покладистым. Должен же сын понять в какую смертельно опасную авантюру лезет, рискует не только своей глупой башкой но и подставляет близких людей?
Когда Лавр подошел к лесенке, ведущей на веранду, из комнаты вышла девушка. Тоненькая, изящная, с детскими косичками и улыбчивым личиком, она напоминала птичку, готовую взмыть в небо и там запеть.
Что-то было в ней знакомое…
Ну, конечно, — Катенька! Его первая любовь, которой он пожертвовал ради криминальной карьеры, мать Федечки, умершая во время родов. В сердце ожила подавляемая боль, заныло чувство раскаяния.
Клавдия многозначительно толкнула его локтем, но он и без подсказки догадался кто эта фея.
— Если не ошибаюсь, передо мной Лера-next… Здравствуйте, юная леди.
Лерка тоже догадалась, что симпатичный пожилой дядечка — отец ее жениха. С нескрываемым любопытством она разглядывала его, начиная с затемненных очков и поседевших усиков и кончая костюмом и даже обувь.
— Здравствуйте, — изобразила она манерный книксен. — Значит, я у вашего сына следующая? Приятно слышать. А кто же первая?
А птичка-то с острыми коготками, усмехнулся Лавр. Как бы не пришлось рыжему муженьку лечить царапины и синяки на своем непомерно разросшимся самолюбии.
— Вы первая и, даст Бог, последняя.
— Спасибо! — снова присела «птичка». — Скажите, откуда аномалия? Почему вы не рыжий?
— Потому что я — седой. У сына мама была рыжей…
— Бывает, — согласилась девушка. — Вы спасёте моего брата?
— Обязательно! Вот только переоденусь, — пообещал Лавр, проходя в комнату…
В горнице — никого, только в кухонном углу возятся Галина и Русик. Что-то режут, жарят, разогревают. Народу собралось много, всех нужно накормить, напоить. Вежливо поздоровавшись, Лавр поднялся на второй этаж. На участке сына нет, на первом этаже — тоже, значит, сидит фанат в обнимку с любимым ноутбуком.
Так и есть — сидит, работает. Пальцы ловко бегают по клавишам клавиатуры, на экране монитора меняют друг друга какие-то таблицы, справки, сводки, от множества цифр устают глаза. Нет, устают не у «оператора» — у людей, наблюдающих за его работой. Бедная Лерка, какая каторга ей предстоит!
Услышав стук открываемой двери, Федечка обернулся. Опять ему мешают работать! То Клавия пристает с горячими пирожками, то Лерка требует прогуляться по лесу, теперь отец заявился. Не дом, а круглосуточная дискотека!
— Чего таращишься? — обиженно спросил Лавр. — Давно не видел?
Пришлось выключить компьютер, закрыть его. Все равно не дадут работать.
— С одной стороны — давно, с другой — совсем ничего прошло.
Недавний узник СИЗО подбоченился, повернулся в профиль, потом — в анфас. Будто поп-модель на подиуме.
— И как я тебе?
— Как всегда — комильфо, папа. Туфельки почем приобрел?
Разговор свернул явно не в ту сторону — какой-то бессмысленный набор фраз. Но прекращать беседу нельзя, рыжий сочтет это отступлением, а бывшему авторитету отступать некуда. Он не привык сдаваться. Но сейчас самое доброе, отеческое наставление легко вызовет очередную нежелательную ссору с непредсказуемыми последствиями.
— Лучше не спрашивай!
— Да уж. За версту видно, что лучше не спрашивать… Я вот сейчас думаю: припасть к твоей груди или пустить горючую слезу блудного сына?
— Это мне следует изобразить старческую благодарность… Ты, на самом деле, нищим остался, все состояние выложил за дурака-папеньку?
— Конечно, Санчо настучал. Врет он. Штаны вот остались, куртка. Короче, всё что успел прихватить. И главное — голова на месте. А она немалого стоит…
Разговор ни о чем прервало появление Ивана. Он спустился со второго этажа, вежливо поклонился.
—Здрасьте, дядя Лавр.
Настоящий пай мальчик, ни следа недавней агрессивности. Ни Лавр, ни Федечка не знали о встрече Кирсанова-младшего с сумасшедшей женщиной, которая сумела несколькими фразами «излечить» его, выбить из башки горькие мысли о кажущемся одиночестве.
— Здорово… сынок. Приятно, что почти все мы в сборе… Мать в курсе?
— Разве вы ей не позвонили? Или — поссорились?
— Нет… Пока нет… Она наезжает на меня по черному — постоянные сроки, ультиматумы… Попробую позвонить…
В беседке гостей не оказалось, они блаженствовали в предбаннике. Мокрые, распаренные, завернутые в простыни, лениво перебрасывались короткими фразами, пили охлажденный ягодный морс.
Вытирая потное лицо, Санчо устроился радом. Началась беседа, далёкая от семейных проблем и неурядиц. Зная о предстоящей поездке на Оку, он интересовался всем, что так или иначе, касается задуманной операции по спасению брата Лерки. Где живет Мама? Где находятся его боевики? Можно ли незаметно проникнуть на дебаркадер или придется прорываться на него с боем? Чем вооружен противник: только пистолетами или имеются более серьёзные средства?
Шах отвечал серьёзно, не скрывая опасности, но и не преувеличивая ее. Шло самое настоящее заседание «военного совета». Боевики Шаха или отмалчивались, или согласно кивали.
— Короче, Коля, завтра, не позднее двенадцати, собирай своих пацанов, — подвел итог Санчо. — Этого… как его дразнят, твоего врага закадычного?
— Кликуха — Сизарь.
— Во-во! Этого самого сизокрылого — к ногтю. Понял?
— Заметано.
Клавдия беспрерывно доставляла в предбанник легкую закуску. Во первых, знала об аппетите мужа, во вторых, ей хотелось, по — своему, по женски, отблагодарить спасителей. Никто, кроме Санчо, не притронулся ни к пирожкам, ни к оладьям, политым медом, ни к нарезанной кулебяке. Только Шах иногда, будто ненароком, пробовал любимые блинчики.
— Где обычно встречаетесь?
— Стрелки бывают только в одном месте — на кладбище.
— А что? — рассмеялся Санчо. — Это самое… очень хорошее место для стрелок выбрали. Никаких тебе транспортных издержек.
«Заседание» прервала Клавдия. На этот раз она появилась с пустыми руками.
— Мальчики! Ужинать!
Толстяк плотоядно облизнулся. Будто голодный кот при виде миски со сметаной.
— Вот это дело! Звучит, как хорошая симфоническая музыка. Поспешим, парни, за стол, а то другие опередят!…
После сытного ужина отец и сын уединились на лавочке, стоящей в зарослях смородины. Лавр нервно курил изжеванную папиросу, Федечка успокаивал его.
— Не волнуйся, папа, не бери в голову. По нотам сыграем, по нотам! Вот только Мамыкин явно не в себе. Предчувствует поражение или затаил что-то опасное…
— Ты не передумал?
— Наоборот, утвердился… Папа, перестань брякать ржавым оружием!
Лавр понял — убеждать, уговаривать бесполезно, даже вредно. Парень убежден в правильности избранного пути, с которого его никакими уговорами не свернуть.
— Тогда послушай… Когда человек привыкает чувствовать себя безраздельным хозяином, у него отказывают мозги, руки и ветрила. Самый здравый человек начинает зарываться. И это опасное состояние. Короче говоря, Мама опасен, очень опасен!
— Но при всей его опасности похищать людей?… Сегодня?… Просто не укладывается в голове!
Самолюбивый, обидчивый и наивный — как все это умещается в одном человеке7 Лавр не то, чтобы удивился — позавидовал. У него никак не получалось такое совмещение. Наивность выжгла трудная жизнь, самолюбием он никогда не болел, а обиду научился скрывать.
— Видишь ли, мальчик, твое «сегодня» кончается за московской кольцевой дорогой. Еще верст через пятьдесят начинается «вчера» или «сто лет тому назад». Учти при наезде на Окимовск…
Лавр хотел добавить еще несколько слов, увязав их с глупым начинанием будущего предпринимателя, но помешала настойчивая трель мобильника.
— Это у тебя, папа. Мне в такой час никто звонить не рискует.
Лавр включил трубку. В ней — трудное мужское дыхание. Будто тяжелобольной человек пытается что-то сказать важное, но ничего не получается — слышны только всхлипы и стоны. Наконец, трубка ожила.
— Привет. Ты где?
Знакомый, до чего же знакомый голос с едва заметной хрипотцой заядлого курильщика! Такое не забывается.
Федечка увидел, как глаза отца залил расплавленный свинец, как окаменело лицо и на скулах набухли желваки.
— Интересуетесь где я? Разумеется, в постели… Кто это? Плохо слышно… Алло! Сигнал не доходит! Если вы меня слышите, перезвоните завтра утром. Я буду целый день в новой квартире… Алло! Алло! — отключив мобильник и спрятав его в карман пиджака, Лавр снял очки и ладонями потер лицо. Желваки исчезли, но свинец в глазах остался. — Дюбель звонил…
— Кто это?
— Помнишь небритого мужика, который сорвал нам семейный обед в забегаловке?
— Я его не запомнил… И что он хочет?
Ольга, вроде, прикрыта, сын — со мной, лихорадочно думал Лавр. Будто решал уравнение с множеством неизвестных. Будет искать? Пусть ищет. А потом наступит моя очередь. Найду и отправлю по месту постоянного жительства — к Сатане!
Федечка терпеливо ожидал ответа. Он уже догадался — отцу звонил не знакомый или приятель — злейший враг. Такой же, как для него — Мамыкин. Но одно дело догадываться, совсем другое — знать.
Немую сцену нарушил Санчо.
— Ну, что, господа хорошие, долго продолжатся ваши посиделки? Это самое… мы едем или разрешается вздремнуть?
— Погоди с дремотой! Русик пусть останется здесь с женщинами. И еще кого-нибудь свистни.
Санчо мигом забыл не только про одолевающий его сон — вообще обо всем. Добродушная физиономия напряглась, превратилась в звериный оскал.
— Что случилось?
— Дюбелек наклюнулся. — нарочито презрительно отмахнулся Лавр. — Интересуется, по каким норкам мышки разбежались.
Санчо покосился на ничего не понимающего Федечку. Ответил спокойно с такой же показной пренебрежительностью.
— До чего же беспардонный тип! Звонит среди ночи… это самое… беспокоит. Мог бы поинтересоваться утром, как поступают все порядочные граждане.
— Не хочет утром. Гордыня заела.
Федечка смотрел на театральное представление, бесталанно разыгрываемого двумя «актёрами», молчал и улыбался. Он уже всё понял: друзья задумали серьёзную операцию, скорей всего, по спасению Леркиного брата. Они, конечно, ничего ему не скажут — поберегут нервы родного и «приемного» сына…
Глава 12
Все готово: машина заправлена, вещи сложены в багажник. Санчо потревожил тайник с арсеналом, взял из него два пистолета и один «калаш». Для серьёзного сражения, конечно, мало, но будет чем отбиться от мамыкинских бандитов. С учетом обещанной Шахом помощи.
Друзья на прощание посидели, обменялись понимающими взглядами и пошли к машине. Шах со своими парнями уже выехал, ему предстоит подготовить свою гвардию, разобраться с Сизарем, отыскать подходы к медвежьему логову.
Сразу уехать не получилось — остановила Клавдия. Толстуха догнала их возле машины.
— Забыли, растерехи! — задыхаясь, она протянула «путешественникам» увесистую сумку.
— Чего это? Даренные кальсоны, что ли?
— Главный для тебя боезапас, — ехидно проворковала женщина. — Бу терброды, консервы, пирожки…Мало ли что, вдруг задержитесь…
Надо же, подумал Лавр, только что плотно позавтракали — на пару дней вполне хватит, а она еще и боезапас собрала. Судя по объемной сумке, на всю компанию, включая парней Шаха.
Санчо проглотил слюну, расчувствовался.
— Ах, ты, моя прекрасная… это самое… Солвейг! Что бы я делал без тебя?
— Умер бы с голоду, Пер Гюнт! Ешь на здоровье.
Лавр с досадой наблюдал прощание супругов. Облизывают друг друга, будто молодые новобрачные! Круглосуточная жратва. Если не бутерброды, то заводы, если не заводы — друг друга. Как только не надоест!
Положив сумку на заднее сидение, так чтобы можно было дотянуться, не выпуская баранку, Санчо завел двигатель.
— Ты комментируешь ход событий? — поинтересовался он. — И как — одобряешь?
— Просто ужасаюсь идиотизму существования.
— Пора бы уже привыкнуть… Куда запропастился рыжий?
На самом деле и Санчо и Лавр знали, где можно искать Федечку. С учетом отсутствия его невесты. Прощаются влюбленные либо на бережку, либо в березняке. Будто парень покидает невесту не на два дня, как минимум, — на год…
Друзья не ошибались — парочка сидела на берегу реки…
Лерка родилась и выросла на Оке. Речка не только находилась рядом с ее родным бараком, она — в сознании, в привычках, в поступках. Иногда гневная, бросающаяся на берег, подмывающая кусты и деревья, чаще — ласковая и добрая.
— Ваша речка совсем другая, — сидя на поваленном дереве, опустив ноги в воду, тихо и задумчиво говорила девушка. Будто стыдливо признавалась в любви. — Как озеро. Убаюкивает.
Федечка еще не освоился с ролью будущего мужа. С другими девчонками все было легко и просто — прижал, ощупал, поцеловал и — наслаждайся. Как выразилась одна из его подруг, не к чему грузить обычные сексуальные отношения. А эта тростинка, принцесса на горошине, с ней приходится обращаться, как с драгоценной хрустальной статуэткой.
— Засыпаешь? — спросил он, заботливо поправляя наброшенную на плечики девушки свою куртку.
— Конечно. Я же еще маленькая, мне положено спать не меньше восьми часов.
— Сейчас уедем — отоспишься.
Лерка кокетливо улыбнулась. Здорово получается у нее — улыбаться! Наклонит головку, поглядит лукаво, и раздвигает пухлые губёшки.
— А в это время мой жених будет штурмовать крепость, которая вовсе и не крепость, а груда консервных банок и пачка каких-то бумажек со степенями защиты неизвестно от чего и от кого. И ради этого штурма он покидает свою Ярославну?
— Я бы плюнул, но тебя и твою маму давят. Сначала хотели мимоходом раздавить нас с отцом. Не получилось. Теперь взялись за вас. Так что, считай этот штурм за тебя… Как бы за достоинство. И еще, предупредить должен. Чтоб ты знала. После всех этих игрищ у меня может вообще ничего не остаться. Совсем ничего!
Головка склонилась к плечу, лукавый взгляд пронизал парня не хуже электрического разряда.
— Совсем ничего — это как понимать?
— Ну, деньги, всякий накопления…
— Федечка, ты, оказывается, дурак. Или специально разыгрываешь?
— Нет, не разыгрываю, говорю серьёзно.
— Тогда серьёзно дурак. Чистый, без примесей. Есть же у вас все Такие дома, машины, одежда. Погреб тёти Клавы я видела. У нас ничего такого отродясь не было. Но мы жили и радовались. Зарплату матери задержат, после сразу за несколько месяцев выдадут, долги раздали, что-то осталось. И — радости-то! Честно! В области у вьетнамцев новые платья покупаем. Кайф! Не в салоне каком-то, не из коллекции текущего сезона, а просто вьетнамские наряды… Ерунда, конечно, внутренние швы ужасные, но немного греет, немного открывает формы. Где надо — закрывает. И — нормально! Иногда лучше, иногда хуже. Как повезет. Я мечтаю, чтоб было лучше. Но если все это становится коллекцией «весна-лето-осень-зима» — делается противно. Ради этого воевать? Гробиться? Ради новой тачки, в которой дизайн покруче и десяток лишних лошадей, лезть под пули тошнотных киллеров? Или ради дворца на каком-нибудь острове, где тебе и мне в общей сложности за всю жизнь месяц жить?… Очень прошу тебя, милый, не становись человеком из коллекции.
— Ни за что!
— Только не смейся, ладно. Главное — ты и я, остальное — тряпочки.
Ну, как тут не обнять наивную девочку, не прикоснуться губами к ее губешкам? Федечка так и сделал. Получив ответный поцелуй, он горячо зашептал:
— Ну, нельзя же так до безобразия стремительно влюбляться — с каждой минутой все больше и больше!
— Вот это как раз можно и нужно!
Беседу влюбленных нарушил автомобильный гудок.
— Не пугайся, это Санчо меня зовет… Я постараюсь скоро возвратиться.
— Уж будь так добр, до твоего возвращения все равно не усну.
—Тогда награждаешься титулом Неспящей Принцессы… Виват, принцесса…
В это время Шаховские «лимузины« мчались к Оке. Водитель мурлыкал какой-то шлягер, Лонг боролся с навалившейся дремотой. Шах менял положение шляпы. Для Николая она не обычный головной убор — сигнализатор его настроения. Надвинута на лоб — гневается, чем-то недоволен. Сдвинута на затылок — удовлетворен ходом событий, радуется. Прижата к лицу — не мешайте, думает.
На этот раз, сидя на заднем сидении машины, Шах размышлял. Волшебная шляпа закрывает лицо. Его не пугала предстоящая разборка, он привык к ним, они стали частью жизни главы полу криминальной группировки. Настораживала непонятная, поэтому — опасная, заинтересованность крутых москвичей.
— Лонг, глаза продери! — приподняв пальцем шляпу, он добродушно толкнул локтем задремавшего приятеля.
— Я не сплю — думаю…
— Вот и я думаю: как бы Лежек не задремал и не впечатал нас в столб или в непохмельного дэпээсника… Знаешь, дружище, мне эта затея начинает нравиться. Борьба за контрольный пакет акций, большие московские боссы, большие деньги. Это вам, джентльмены, не разборка из-за вшивого банно-прачечного комбината, где так любит париться наша элита… Что-то в Окимовске появляется от Чикаго… Слышал о таком американском городе?
— Ну.
— Только в стиле ретро. Классика, классика. Понимаешь, Лонг? Когда ты из Лонга превращаешься, например, в Лонг-Айленд, хотя это уже не Чикаго, а ближе к Нью-Йорку.
— Шах, ты, конечно, Микельанджело, но у меня по географии был трояк. И то — жиденький такой, очень-очень условный.
— Усек. Постараюсь объяснить более популярно. Есть панамка от солнца сатиновая, а есть шляпа-канотье. Тоже от солнца. Чувствуешь разницу?
— Ага! Вот только канотье, кажется, не шляпа, а диван…
— Сплошная темнота, — огорченно вздохнул Николай. — Диван — канапе… В общем, звони Сизарю и забивай от моего имени стрелку.
Лонг почесал в затылке, но возразить не решился. Шах, конечно, друг-приятель, но возражений не терпит.
— Сизый может отказаться…
Николай сдвинул шляпу на лоб. Нахмурился.
— С чего это вдруг? Он стрелки любит.
— Так мы весь его арсенал недавно рванули на даче.
Шляпа перекочевала на затылок. Шах мечтательно улыбнулся. Как и положено, победам он радовался, поражения приносили досаду.
— Тогда был вполне сбалансированный ответ на поджог моей передвижной штаб-квартиры. Лучше не от меня — по поручению Лаврикова. Хрен откажется.
— Ладно, звякну. А вот кто скажет Маме, что мы хотим забрать свой пакет акций, который… ну, совсем, как в Чикаго? Легко попасть под молотки, или — того хуже — в трюм, к костоломам…
Шляпа снова закрыла лицо.
— Подумаю…
Есть о чём поразмышлять. Любой бизнес предполагает конкурентную борьбу, иначе он перестаёт быть бизнесом. Конкурентом Шаха был Сизарь — неповоротливый тугодум, не в меру жадный, но осторожный. Борьба шла за жирный кусок — акции консервного завода, на которые положил глаз и рыжий московский бизнесмен.
Какая-то получается закрученная карусель!…
Запыленная машина остановилась в центре города. После Москвы Окимовск казался деревушкой — одноэтажные домишки, окруженные садами и огородами, вместо водопровода — колодцы. Только на площади высятся два двухэтажных здания — администрация и заводоуправлениие.
— Санчо, тормозни, пожалуйста. Выйду.
Лавр посмотрел на безмятежное лицо сына, хотел было что-то сказать, предупредить, но передумал. Слишком решительный вид у парня — может и нагрубить и пристыдить. Кажется, кончилась отцовская власть, начинается власть свежеиспечённого предпринимателя.
— Папа, не возникай, пожалуйста, — Федечка будто подслушал отцовскую тревогу. — На нас смотрят знакомые бандиты. Конкуренты Шаха… Я вас сам найду в администрации, тут пешком три шага…
— Фёдор!
— Давай без сцен у фонтана, а? Братва смотрит. Не солидно как-то.
Лавр замолчал. Посчитав короткий разговор с отцом успешно завершенным, Федечка с независимым видом пошел к группе, явно встречающих его, парней. После рукопожатий они о чем-то пошептались, что-то обсудили. Видимо, пришли к согласию и направились к отдельно стоящему домику с интригующим названием: «Окское пиво».
Друзья на прощание посидели, обменялись понимающими взглядами и пошли к машине. Шах со своими парнями уже выехал, ему предстоит подготовить свою гвардию, разобраться с Сизарем, отыскать подходы к медвежьему логову.
Сразу уехать не получилось — остановила Клавдия. Толстуха догнала их возле машины.
— Забыли, растерехи! — задыхаясь, она протянула «путешественникам» увесистую сумку.
— Чего это? Даренные кальсоны, что ли?
— Главный для тебя боезапас, — ехидно проворковала женщина. — Бу терброды, консервы, пирожки…Мало ли что, вдруг задержитесь…
Надо же, подумал Лавр, только что плотно позавтракали — на пару дней вполне хватит, а она еще и боезапас собрала. Судя по объемной сумке, на всю компанию, включая парней Шаха.
Санчо проглотил слюну, расчувствовался.
— Ах, ты, моя прекрасная… это самое… Солвейг! Что бы я делал без тебя?
— Умер бы с голоду, Пер Гюнт! Ешь на здоровье.
Лавр с досадой наблюдал прощание супругов. Облизывают друг друга, будто молодые новобрачные! Круглосуточная жратва. Если не бутерброды, то заводы, если не заводы — друг друга. Как только не надоест!
Положив сумку на заднее сидение, так чтобы можно было дотянуться, не выпуская баранку, Санчо завел двигатель.
— Ты комментируешь ход событий? — поинтересовался он. — И как — одобряешь?
— Просто ужасаюсь идиотизму существования.
— Пора бы уже привыкнуть… Куда запропастился рыжий?
На самом деле и Санчо и Лавр знали, где можно искать Федечку. С учетом отсутствия его невесты. Прощаются влюбленные либо на бережку, либо в березняке. Будто парень покидает невесту не на два дня, как минимум, — на год…
Друзья не ошибались — парочка сидела на берегу реки…
Лерка родилась и выросла на Оке. Речка не только находилась рядом с ее родным бараком, она — в сознании, в привычках, в поступках. Иногда гневная, бросающаяся на берег, подмывающая кусты и деревья, чаще — ласковая и добрая.
— Ваша речка совсем другая, — сидя на поваленном дереве, опустив ноги в воду, тихо и задумчиво говорила девушка. Будто стыдливо признавалась в любви. — Как озеро. Убаюкивает.
Федечка еще не освоился с ролью будущего мужа. С другими девчонками все было легко и просто — прижал, ощупал, поцеловал и — наслаждайся. Как выразилась одна из его подруг, не к чему грузить обычные сексуальные отношения. А эта тростинка, принцесса на горошине, с ней приходится обращаться, как с драгоценной хрустальной статуэткой.
— Засыпаешь? — спросил он, заботливо поправляя наброшенную на плечики девушки свою куртку.
— Конечно. Я же еще маленькая, мне положено спать не меньше восьми часов.
— Сейчас уедем — отоспишься.
Лерка кокетливо улыбнулась. Здорово получается у нее — улыбаться! Наклонит головку, поглядит лукаво, и раздвигает пухлые губёшки.
— А в это время мой жених будет штурмовать крепость, которая вовсе и не крепость, а груда консервных банок и пачка каких-то бумажек со степенями защиты неизвестно от чего и от кого. И ради этого штурма он покидает свою Ярославну?
— Я бы плюнул, но тебя и твою маму давят. Сначала хотели мимоходом раздавить нас с отцом. Не получилось. Теперь взялись за вас. Так что, считай этот штурм за тебя… Как бы за достоинство. И еще, предупредить должен. Чтоб ты знала. После всех этих игрищ у меня может вообще ничего не остаться. Совсем ничего!
Головка склонилась к плечу, лукавый взгляд пронизал парня не хуже электрического разряда.
— Совсем ничего — это как понимать?
— Ну, деньги, всякий накопления…
— Федечка, ты, оказывается, дурак. Или специально разыгрываешь?
— Нет, не разыгрываю, говорю серьёзно.
— Тогда серьёзно дурак. Чистый, без примесей. Есть же у вас все Такие дома, машины, одежда. Погреб тёти Клавы я видела. У нас ничего такого отродясь не было. Но мы жили и радовались. Зарплату матери задержат, после сразу за несколько месяцев выдадут, долги раздали, что-то осталось. И — радости-то! Честно! В области у вьетнамцев новые платья покупаем. Кайф! Не в салоне каком-то, не из коллекции текущего сезона, а просто вьетнамские наряды… Ерунда, конечно, внутренние швы ужасные, но немного греет, немного открывает формы. Где надо — закрывает. И — нормально! Иногда лучше, иногда хуже. Как повезет. Я мечтаю, чтоб было лучше. Но если все это становится коллекцией «весна-лето-осень-зима» — делается противно. Ради этого воевать? Гробиться? Ради новой тачки, в которой дизайн покруче и десяток лишних лошадей, лезть под пули тошнотных киллеров? Или ради дворца на каком-нибудь острове, где тебе и мне в общей сложности за всю жизнь месяц жить?… Очень прошу тебя, милый, не становись человеком из коллекции.
— Ни за что!
— Только не смейся, ладно. Главное — ты и я, остальное — тряпочки.
Ну, как тут не обнять наивную девочку, не прикоснуться губами к ее губешкам? Федечка так и сделал. Получив ответный поцелуй, он горячо зашептал:
— Ну, нельзя же так до безобразия стремительно влюбляться — с каждой минутой все больше и больше!
— Вот это как раз можно и нужно!
Беседу влюбленных нарушил автомобильный гудок.
— Не пугайся, это Санчо меня зовет… Я постараюсь скоро возвратиться.
— Уж будь так добр, до твоего возвращения все равно не усну.
—Тогда награждаешься титулом Неспящей Принцессы… Виват, принцесса…
В это время Шаховские «лимузины« мчались к Оке. Водитель мурлыкал какой-то шлягер, Лонг боролся с навалившейся дремотой. Шах менял положение шляпы. Для Николая она не обычный головной убор — сигнализатор его настроения. Надвинута на лоб — гневается, чем-то недоволен. Сдвинута на затылок — удовлетворен ходом событий, радуется. Прижата к лицу — не мешайте, думает.
На этот раз, сидя на заднем сидении машины, Шах размышлял. Волшебная шляпа закрывает лицо. Его не пугала предстоящая разборка, он привык к ним, они стали частью жизни главы полу криминальной группировки. Настораживала непонятная, поэтому — опасная, заинтересованность крутых москвичей.
— Лонг, глаза продери! — приподняв пальцем шляпу, он добродушно толкнул локтем задремавшего приятеля.
— Я не сплю — думаю…
— Вот и я думаю: как бы Лежек не задремал и не впечатал нас в столб или в непохмельного дэпээсника… Знаешь, дружище, мне эта затея начинает нравиться. Борьба за контрольный пакет акций, большие московские боссы, большие деньги. Это вам, джентльмены, не разборка из-за вшивого банно-прачечного комбината, где так любит париться наша элита… Что-то в Окимовске появляется от Чикаго… Слышал о таком американском городе?
— Ну.
— Только в стиле ретро. Классика, классика. Понимаешь, Лонг? Когда ты из Лонга превращаешься, например, в Лонг-Айленд, хотя это уже не Чикаго, а ближе к Нью-Йорку.
— Шах, ты, конечно, Микельанджело, но у меня по географии был трояк. И то — жиденький такой, очень-очень условный.
— Усек. Постараюсь объяснить более популярно. Есть панамка от солнца сатиновая, а есть шляпа-канотье. Тоже от солнца. Чувствуешь разницу?
— Ага! Вот только канотье, кажется, не шляпа, а диван…
— Сплошная темнота, — огорченно вздохнул Николай. — Диван — канапе… В общем, звони Сизарю и забивай от моего имени стрелку.
Лонг почесал в затылке, но возразить не решился. Шах, конечно, друг-приятель, но возражений не терпит.
— Сизый может отказаться…
Николай сдвинул шляпу на лоб. Нахмурился.
— С чего это вдруг? Он стрелки любит.
— Так мы весь его арсенал недавно рванули на даче.
Шляпа перекочевала на затылок. Шах мечтательно улыбнулся. Как и положено, победам он радовался, поражения приносили досаду.
— Тогда был вполне сбалансированный ответ на поджог моей передвижной штаб-квартиры. Лучше не от меня — по поручению Лаврикова. Хрен откажется.
— Ладно, звякну. А вот кто скажет Маме, что мы хотим забрать свой пакет акций, который… ну, совсем, как в Чикаго? Легко попасть под молотки, или — того хуже — в трюм, к костоломам…
Шляпа снова закрыла лицо.
— Подумаю…
Есть о чём поразмышлять. Любой бизнес предполагает конкурентную борьбу, иначе он перестаёт быть бизнесом. Конкурентом Шаха был Сизарь — неповоротливый тугодум, не в меру жадный, но осторожный. Борьба шла за жирный кусок — акции консервного завода, на которые положил глаз и рыжий московский бизнесмен.
Какая-то получается закрученная карусель!…
Запыленная машина остановилась в центре города. После Москвы Окимовск казался деревушкой — одноэтажные домишки, окруженные садами и огородами, вместо водопровода — колодцы. Только на площади высятся два двухэтажных здания — администрация и заводоуправлениие.
— Санчо, тормозни, пожалуйста. Выйду.
Лавр посмотрел на безмятежное лицо сына, хотел было что-то сказать, предупредить, но передумал. Слишком решительный вид у парня — может и нагрубить и пристыдить. Кажется, кончилась отцовская власть, начинается власть свежеиспечённого предпринимателя.
— Папа, не возникай, пожалуйста, — Федечка будто подслушал отцовскую тревогу. — На нас смотрят знакомые бандиты. Конкуренты Шаха… Я вас сам найду в администрации, тут пешком три шага…
— Фёдор!
— Давай без сцен у фонтана, а? Братва смотрит. Не солидно как-то.
Лавр замолчал. Посчитав короткий разговор с отцом успешно завершенным, Федечка с независимым видом пошел к группе, явно встречающих его, парней. После рукопожатий они о чем-то пошептались, что-то обсудили. Видимо, пришли к согласию и направились к отдельно стоящему домику с интригующим названием: «Окское пиво».