Страница:
Мимо машины проковыляла бабуся с авоськой, набитой пустыми бутылками. По тротуару прошел бородатый мужик. Возле подъезда гостиницы тусовались местные путаны. Возле магазина лежал пьяный. Обычные картинки российской глубинки, мало чем отличающиеся от столичных праздников и будней.
— Вот так вот, — с несвойственной ему угрюмостью пробурчал Санчо. — Запросто. Академический мальчик пошёл на прямой контакт с местным криминалом. Ничего не поделаешь, папин сын. А ты заладил — генетика, генетика. Чего генетика?
— Того самого! — огрызнулся Лавр. — В его ДНК, если хочешь знать, закодирована моя неудержимая храбрость
Санчо покосился на «отважного богатыря» и снова перевел взгляд на вход в пивнушку.
— Уж конечно. А вот твое жлобство почему-то не закодировано.
— Потому что жлобства во мне — ни на грош! Оно — плод твоего отёчного воображения!
Шутят, «бодаются», стараясь заглушить тревогу за судьбу Лаврикова-младшего. Будто Федечка не отправился вместе с парнями пить пиво, а пошел в опасную разведку, во время которой легче лёгкого получить пулю или удар ножом.
Он же сказал, что найдет нас в мэрии, вспомнил Санчо, а мы стоим на виду у всех и любуемся разными бомжами и проститутками. Западло!
— Ну, где искать эту администрацию? — будто проснулся он.
— А ты и не ищи. Памятник с кепкой видишь?
— Вижу…
— Считай, приехали. Памятник с кепкой, если сохранился, лучше любого компаса. Он всегда стоит задницей к администрации… Ориентиры ясны? Тогда — поехали, поехали!…
Санчо послушно врубил скорость…
Разговор в пивном баре был более напряженным. За показным спокойствием ощущалась угроза. расправы. Обычно Федечка чурался спиртного, на этот раз пришлось пригубить из пол литровой «фирменной» кружки. пенистый напиток местного производства, отдающий запахом парфюмерии.
— Нас звали на всеобщий базар только к двенадцати, — с показным равнодушием проинформировал Сизарь. — А ты нарисовался раньше.
Упрёк в не солидной скоропалительности москвича? Ничего подобного — завуалированное желание найти предлог уклониться от двенадцатичасового базара, ограничиться беседой за кружкой пива. Так безопасней.
— В двенадцать состоится главный разговор. Я просто так выскочил из машины, поприветствовать.
Один из двух парней сопровождающих Сизаря закурил и пренебрежительно бросил:
— Мы польщены, милорд… Или как вас еще дразнят?
— Погаси! — приказал главарь и курильщик послушно вдавил сигарету в тарелку с солью. — Сам должен врубиться — человек не любит.
Они обменялись мнениями о погоде, ситуациях на фондовых и валютных рынках, на Лондонской и Токийской биржах, поинтересовались состоянием в разных общественных фондах.
— Надо же! — удивился Сизарь. — Везде все чудесно, и у нас, в Окимовске, — тоже. Я этих акций у обывателей полтора мешка набрал. Без принудиловки — сами добровольно несут, еще и облигации пятьдесят восьмого года норовят всучить, лохи. О чем торжественно и докладываю.
— Наглядный пример того, чем оборачивается своевременный выход на не захваченную игровую площадку.
«Куряка» недоуменно вытаращил глаза.
— Это вы о футболе?
— Нет, о регби, — опередив Лаврикова, ответил Сизарь. — Это мы базарим о регби, когда игра почти без правил.
— Правила определятся в двенадцать, — предупредил Федечка…
Друзья прошли в здание адмнистрации на удивление просто. Сработало старое депутатское удостоверение, предусмотрительно взятое с собой Лавром. Постовой милиционер, увидев «корочки», принял стойку смирно, даже щелкнул каблуками.
Первое препятствие — в приемной. Секретарша, раскинув руки, загородила путь в кабинет мэра.
— Минуточку, минуточку! Вы кто? По какому вопросу?
Санчо растерянно затоптался возле двери, он еще не научился «воевать» со слабым полом. Как-то не приходилось. А вот Лавр не растерялся. Спокойно снял очки, протер линзы, сурово посмотрел на охранительницу покоя главы администрации.
— Челобитных много скопилось?
— А? Что?
Устрашенная грозным видом посетителя, женщина опустила руки. Вдруг пожаловал проверяющий из области или даже — из самой столицы, а она — не пускает. Как бы ее не выгнали, не лишили пусть скромного по нынешним временам, но устойчивого заработка.
— Будьте любезны, честную книгу входящих — на стол. Выйду — проверю. Молодая, а уже ретивая… Испортили девочку…
Опомнившийся Санчо тут же поддержал приятеля.
— Сядь, дочка, и напечатай на компьютере охранную грамоту. Для господина Лаврикова и его телохранителя.
— Я… я попробую…
— Бог в помощь… Прошу вас, Фёдор Павлович, проходите.
Беспрепятственно пропустив важных посетителей, возможно — ревизоров, девушка серой мышкой скользнула вслед за ними. Притаилась в углу. Она, конечно, не рассчитывала на поддержку своего босса и не намеревалась защищать его, ее измучила болезнь всех женщин — любопытство.
Бабкин, как обычно попивал пивцо, закусывал воблой. При появлении нежеланных визитёров он не прекратил приятное занятие. Да и кто может указывать главе администрации, что ему дозволено, а что — запрещено? До выборов почти год, за это время он успеет «исправиться», активной деятельностью замолить допущенные грехи.
— Почему без просу?
Лавр вынул из кармана пистолет, задумчиво проверил его, выщелкнул и поставил на место снаряженный магазин.
— Вы на кого, потрохи, наехать вздумали?
Испугавшись, как бы Лавр преждевременно не пристрелил главу админстрации, Санчо загородил Бабкина.
— Лавруша! Только не горячись, пожалуйста! Вспомни, как Федечка перед тобой на коленях стоял, умолял, чтобы без кровопролития! Ребенок просил тебя за эту гниду, вспомни! Мол, мужик не безнадежный, бывший заслуженный деятель коммунального хозяйства города, потом — директор автобазы с тремя переходящими вымпелами… Только не торопись, прошу тебя, не стреляй!
Побледневший Бабкин прижался к стене. Причитания толстяка испугали его больше, чем направленный ствол.
— Не понял… Вам чего?
— Молчи ты! — зашипел Санчо. — Не зли, овца шебутная! Вопросы он будет задавать!
Лавр подмигнул другу. Дескать, представление только начинается, я еще не вошел во вкус. Подошел к окну, открыл форточку.
— Эй, там, на улице! Приготовьте мешок с молнией. И машину —дверцей к подъезду. Сейчас состоится вынос тела!… Ну, может предварительно малость поговорим.
Бедная секретарша с ужасом смотрела на эту трагическую сцену. Сейчас мужик с пистолетом пристрелит босса, потом вспомнит о свидетельнице преступления. Как пишут в газетах — выстрел в грудь, контрольный — в голову… Господи, спаси и помилуй!
Бабкин тоже был недалек от панического страха. В голове — хоровод из катафалков, вырытых могил, священника, отпевающего невинно убиенного, плачущих женщин.
— Можно, я сяду?
— Нельзя! Не облегчишь душу — ляжешь! — все так же грозно пообещал Лавр.
— Как прикажете, господин бандит… Только учтите: у меня через три минуты назначена встреча с начальником горотдела милиции. Между прочим, в этом кабинете…
В игру вступил Санчо.
— Считай, он уже не начальник, гражданин Бабкин. В федеральном управлении собственной безопасности рассмотрено его дело, сейчас оно передаётся в суд… «Облом» писателя Гончарова читал7
— Нет…
— Я тоже, — неохотно признался Санчо. — Но видел. Вот такой вот толстый роман, — развел он руки. — В два кирпича. А дело на твоего ментовского начальника еще толще. В четыре кирпича. Понял?
Выслушав подобную абракадабру, любой здравомыслящий человек заподозрил бы обман. Наглый и мерзкий обман, рассчитанный на глупца. Бабкин был не умником и не глупцом — человеком среднего уровня развития. Но под страхом, затуманившим мозги и почти парализовавших язык, зашевелились сомнения.
— П… по мое…му вы бле… фуете, това… рищи.
Он все еще сомневается? Придется применить более веские аргументы. Лавр выстрелил в потолок.
Девушка в углу села на пол, зажала уши. Бабкин покачнулся на ватных ногах, но не упал.
— Видишь дыру в потолке? Это калибр моего блефа. Где там секретарь-машинистка?
— Здесь я, — пролепетала девица, поднимаясь с пола.
— Присаживайся. Будешь вести протокол чистосердечных показаний подследственного.
Любитель пенного напитка понял — пора каяться. Ибо, как выражался вождь пролетариата, промедление подобно смерти. Не ожидая дополнительных вопросов, тем более — угроз, загипнотизированный стволом в руке старшего «бандита» и угрожающим выражением на лице толстяка, он поспешно выложил все, что было и чего почти не было.
— Мало, Николай Анисимович! Мало! — Лавр прервал исповедь грешника. — Я знаю и ты знаешь: это только присказка.
— Помилуйте! Весь, как на ладони! Можно сказать, все исподнее наружу. Говорю в присутствие дамы…
Сдерживая смех, Санчо повернулся к секретарше.
— Стриптиз записала?
Девица молча показала блокнот. Говорить она не могла — страх парализовал язык, сковал мысли.
Лавр, не опуская ствол, уселся на стул возле приставного столика.
— Совсем скоро там, на медвежьем острове, начнется… общевойсковая операция. Понял? Все, что ты доскажешь в ближайшие минуты — плюс тебе, все, что утаишь — минус.
— А по минусам воздастся, — добавил Санчо, придав своей добродушной физиономии выражение голодного зверя.
Испуганный до предела Бабкин почувствовал невероятную жажду, которую не погасить ни водой, ни пивом. Один только глоток живительной влаги сможет успокоить его, выведет из стрессового состояния.
— Могу я… выпить?
— Если не цианистый калий — хоть залейся, — усмехнувшись, разрешил Лавр.
— Зачем цианистый? Мне еще до выборов дожить нужно… Я — родимую. Может, за компанию? Под воблочку?
— На разборках не пьём, — все так же сурово Лавр отверг предлагаемую «взятку».
Санчо принюхался, выразительно поморщился.
— Родимый самопал, да? Или все-таки покупаешь казенное пойло? По этикеткам не отличить.
Упоминание подпольной отравы подействовало на Бабкина оглушительной затрещиной. Он вздрогнул и пролил водку на разложенные деловые бумаги. Потакание изготовителям самопала — грех, который никакими молитвам не оправдать. Отстранят от должности, посадят, тогда конец карьере. Не посадят, постарался успокоиться он, Мама за все ответит, у него — гвардейцы, костоломы, немалые сбережения в банках. Откупится или совершит революцию в отдельно взятом регионе.
— Душе на акциз плевать, уважаемые. Тем более — нашенское изготовление лучше казеного. Осуждаете? Зря… Ну, знаю я про самопал. Да, знаю! Хоть какие-то дырки в городском бюджете затыкаются…
Знакомое оправдание, в бытность депутатом Думы Лавриков часто слышал их. Но там были руководители более крупного калибра, их можно было, если не осудить, то хотя бы понять, а эта мелкая сошка пыжится, стараясь превратиться в современный комбайн.
— Песенку про бюджетные тяготы давай снимем с репертуара. Продолжай исповедь. Дальше, дальше!
— В самопале грешен, признаю. А вот к синтетике — ни малейшего отношения…
Сказал и с испугом прикрыл ладонью болтливый рот. Черт дернул за язык! Признался, значит, был в курсе, значит — сообщник!
Лавр переглянулся с насторожившимся Санчо. Так вот чем промышляет Мама! Наркотиками! Правда, Федечка однажды упомянул о каком-то сером порошке, который Петр Алексеевич, покойный мин херц, нашел на складе компании. Но тогда были догадки. Экспертиза подтвердила: наркотик, но почему обязательно Мамыкинский? Вдруг в Окимовке появились другие любители легкой наживы?
Теперь все становится на свои места: Мама — наркоделец немалого масштаба!
Впрочем, какое им дело до торговцев зельем? У них — своя задача: освободить Кирилла, а с Мамой пусть разбираются те, кому положено — менты, госбезопасники и другие органы.
Уловив заинтересованность «бандитов», Бабкин принялся колоться дальше. С таким пылом, что даже ко всему привыкший Лавр удивился.
— Официально заявляю, под протокол! Она, эта синтетика, самому — кость в горле. Но попробуй, выступи. Он же заткнёт глотку — моргнуть не успеешь! Кому угодно заткнет раз и навсегда.
— Вот это уже теплее, — миролюбиво поощрил стукача Лавр, спрятав пистолет под куртку. — Похоже не на присказку, а на сказку.
Санчо тоже улыбнулся.
— Я бы уточнил — уже котлета, а не пустой гарнир… Дочка, — обратился он к пришедшей в «рабочее» состояние секретарше, — вместо «он», пиши, пожалуйста, «Мамыкин». Это самое… для полной ясности.
Девушка понимающе кивнула и, и прикусив кончик розового язычка, занесла просьбу толстяка в «протокол». Она вообще старательно стенографировала все происходящее в кабинете: вопросы, ответы, передвижения по комнате, покаянные вздохи допрашиваемого, ехидные замечания «следователей».
— Кстати, милейший, — Санчо повернулся к Бабкину, брезгливо поморщился, — Надеюсь, у администрации имеется катер?
Бабкин непонимающе заморгал. На самом деле — притворялся. Он отлично понял, для чего «бандитам» понадобилось водное средство передвижения. Не для рыбалки или прогулки — для поездки к Мамыкину. Голова лихорадочно заработала, перемалывая множество вариантов ответа. Отказаться — пристрелят, им это сделать — легко и просто. Привыкли. Ответить положительно? А вдруг Мама вывернется, откупится и захочет рассчитаться с «предателем». Для него это тоже просто.
— Не понял? — огорченно вздохнул Санчо. — Чему только вас в школах учат… Нам… это самое…нужно, как можно скорей попасть в логово зверя.
— А-а! — обрадовался Бабкин. Вот оно, нужное решение, казалось бы, неразрешимой проблемы! Бандитский налёт, захват воздушного судна, он ничего сделать не успел, хотя и пытался. — Имеется гидросамолет…
— Завернёшь его?
— Да берите! Правда на нем только господин Мамыкин катается… Чего там вы с ним не поделили — понятия не имею.
До того разошелся стукач, что достал из ящика стола крупномасштабную карту района и показал на небольшой островок в излучине реки, то самое звериное логово, куда, неизвестно для чего желают попасть «бандиты».. И тут же добавил, что господин Мамыкин то проживает у себя на дебаркадере, то проводит время на острове. Поэтому он, дескать, не может сказать, где сейчас находится городской спонсор.
— Не прибедняйся, Николай Анисимович, имеешь ты понятие. Приятно разговаривать с понятливым человеком… Итак, переходим к экономической составляющей нашего наезда… Санчо, где ребёнок? Пообещал быть в администрации и почему-то не приехал.
— Сейчас позвоню, — тоже обеспокоенный непонятным отсутствием Федечки, толстяк достал трубку и принялся отщелкивать на кнопках какую-то мелодию.
А Лавр продолжил препарировать главу городской администрации. Внешне спокойно и доброжелательно, но в глубине каждого слова притаилась угроза. Николай Анисимович, нюхом изворотливого чиновника, уловил грозящую ему опасность, отвечал быстро и максимально угодливо.
— Допустим, господин Бабкин, ты остаешься на месте. Без участия органов следствия и дознания…
— Хорошо бы, чтобы без… Извините, перебил…
Лавр не отреагировал на извинения «подследственного», он с тревогой смотрел на друга, снова и снова набирающего номер мобильника сына.
— Не отвечает ребенок, — Санчо опустил трубку. — Говорят, абонент временно не доступен, перезвоните позже…
Неужели произошло что-нибудь не предвиденное? Арестовали мальчика менты или наехали гвардейцы Мамыкина? Не должно быть, сам себя успокаивал Лавр, Федечку опекают шаховцы, а у них имеются свои люди и в милиции, и в логове Мамы. Они гарантируют полную безопасность гостя. Но почему тогда сын молчит? Заболел, или — сбой в сети?
— Ничего, — Лавр поднялся со стула и заходил по комнате, — справимся без него. Не такая уж великая наука — весь этот их монитаризм. Крепче берипартнера за глотку — и все дела… Мы ведь с вам партнёры, Николай Анисимович?
Бабкин встрепенулся. Слово «партнёр» звучит намного приятней «подследственного» или даже «обвиняемого» по множеству статей УК.
— А как же иначе?
— Тогда делаем еще одно допущение. Твой фактический хозяин сходит с горизонта. Ну, нет у него больше чужих пакетиков, нет рычагов управления заводом. Что тогда остаётся?
— Действительно, что остаётся? — недоуменно развёл руками Бабкин. — Братва, что ли, будет управлять предприятием?
Николай Анисимович в очередной раз притворился ничего не понимающим лохом. На самом деле, он усек — московским воротилам пришлась по вкусу окимовская «консерва», вот они и прислали полномочных своих представителей с задачей заграбастать под свой толстый зад доходное предприятие. Назревает схватка двух криминальных группировок.
Лавр охотно подтвердил догадку чиновника.
— Заводом будет управлять не местная братва — столичные солидные профи. А братва отдаст свои бумажки новому доверенному лицу по любви и согласию. Этот профессионал за год-полтора превратит твой занюханый городишко в процветающий Клондайк. Без дураков.
Незавидная роль «дурака» нисколько не обидела Бабкина. Пусть назовут его как угодно — макитрой, пустым горшком — лишь бы в печь не сажали, оставили на сегодняшним доходном месте. Во время прошлой выборной компании он всего наслушался — выдержал, не отступил, с помощью Мамы оседлал нынешнюю должность. И не прогадал. Свидетельством выгодности занимаемого поста — два шикарных коттеджа, один из них записан на жену, второй — на новорожденного сына.
— Ну и?
— Ну и остаётся выровнять пропорции. Четверть пакета акций «Империя» уже имеет, столько же, так и быть, оставим за администрацией. Все остальное — вынь и положи по рыночной стоимости.
Предложенное решение школьной арифметической задачки в принципе вполне устраивает Бабкина. Особенно, если учесть, что причитающаяся администрации скромная четвертушка фактически будет принадлежать лично ему. Но нужно расставить все знаки препинания. Во избежания возможных в последующем недоразумений финансового порядка.
— Остальное — не так уж много. Всего несколько процентов.
Жадность фрайера сгубила, презрительно подумал Санчо. но высказался более культурно.
— Для тебя, Бабкин, это очень много! За несколько несчастных процентов ты сохраняешь и жизнь и кресло!
— Все, аукцион закрыт! — Лавр снял очки, подмигнул Санчо. — Детали, нули, запятые — в рабочем порядке.
Взяв из рук девушки «протокол заседания», он внимательно прочитал его и придвинул к Бабкину. Тот подмахнул, не читая. Во первых, доверял секретарше, во вторых, понимал бесполезность дальнейшего торга. Девушка в свою очередь поставила свою подпись.
— Значит, убивать не будете?
— Тебя, что ли? — удивился Лавр. — Зачем?
— Почему бы и не меня? Посмотришь телевизор — так центровые авторитеты очень даже безжалостные. Там расстреляют, здесь взорвут…
Говорит равнодушно, будто уже смирился со своей судьбой.
— Эх Бабкин Николай Анисимович… В конце концов, мы смотрим телевизор и книжки читаем не для того, чтобы понять — как и за что надо убивать. А для того, чтобы понять, наверно, как жить. Или хотя бы поверить в то, что жизнь вообще чего-то стоит, даже если совсем погано вокруг… Подписал? — Бабкин утвердительно кивнул. — Тогда —до встречи. И с транспортом — побеспокойся, пожалуйста… Через пару часов чтоб был готов к вылету.
— Само собой. Звоню при вас. Летун всегда в готовности, — поколебался и задал главный для него вопрос. — А все эти протоколы и досье?
Лавр демонстративно спрятал бумаги в портфель, кивнул Санчо. Отвечай, мол, на глупый вопрос вместо меня, сил нет разговаривать с этим идиотом от рождения.
— После завершения сделки получишь из рук в руки.
— И еще вот что, — Лавр все же не удержался от прощального напутствия. — Сейчас отключи всю связь. Потом… Шел бы ты с работы — от греха и от Мамы.
Бабкин благодарно улыбнулся. До чего же понимающие люди, эти москвичи! Действительно, донесут Маме стукачи о слишком длительном пребывании в кабинете главы администрации каких-то подозрительных посетителей — жди грозы с раскатами грома и сверканием молний. Эти «бандиты» помиловали, мамыкинские костоломы не помилуют. Их хлебом не корми дай позабавиться плетками или плоскогубцами.
— Спасибо за добрый совет. Обязательно уйду… в небольшой запой. Это ни у кого не вызовет подозрений. Потому что привыкли…
Трубка Федечки по прежнему не отвечала. Заладил оператор — абонент временно недоступен, позвоните позже! Когда это позже? Дождаться выноса тела, что ли?
В пивнушке подтвердили: да, был такой рыжий, пил пиво, о чем-то разговаривал с парнями явно бандитского обличья, потом — ушел. Шаховские ребята недоуменно разводили руками. Дескать, все время держали Лаврикова под контролем, куда он мог исчезнуть — неизвестно.
Только одна престарелая бабуся — божий одуванчик — прошамкала о том, что похожего паренька увезли в машине патлатые греховодники. Он не сопротивлялся, не кричал, не звал на помощь.
Значит, все же — Мама!
У Лавра в глазах появился уже давно знакомый Санчо расплавленный свинец, на скулах вспухли желваки. Свидетельство того, что бывший авторитет находится на крайней степени гнева, предварявшего карающий выстрел.
— Успокойся, Лавруша, не трави душу. Найдем твоего сынка… это самое…, обязательно разыщем живого и здорового…
Не отвечая, Лавр пошел к машине. Санчо поспешил за ним…
Глава 13
— Вот так вот, — с несвойственной ему угрюмостью пробурчал Санчо. — Запросто. Академический мальчик пошёл на прямой контакт с местным криминалом. Ничего не поделаешь, папин сын. А ты заладил — генетика, генетика. Чего генетика?
— Того самого! — огрызнулся Лавр. — В его ДНК, если хочешь знать, закодирована моя неудержимая храбрость
Санчо покосился на «отважного богатыря» и снова перевел взгляд на вход в пивнушку.
— Уж конечно. А вот твое жлобство почему-то не закодировано.
— Потому что жлобства во мне — ни на грош! Оно — плод твоего отёчного воображения!
Шутят, «бодаются», стараясь заглушить тревогу за судьбу Лаврикова-младшего. Будто Федечка не отправился вместе с парнями пить пиво, а пошел в опасную разведку, во время которой легче лёгкого получить пулю или удар ножом.
Он же сказал, что найдет нас в мэрии, вспомнил Санчо, а мы стоим на виду у всех и любуемся разными бомжами и проститутками. Западло!
— Ну, где искать эту администрацию? — будто проснулся он.
— А ты и не ищи. Памятник с кепкой видишь?
— Вижу…
— Считай, приехали. Памятник с кепкой, если сохранился, лучше любого компаса. Он всегда стоит задницей к администрации… Ориентиры ясны? Тогда — поехали, поехали!…
Санчо послушно врубил скорость…
Разговор в пивном баре был более напряженным. За показным спокойствием ощущалась угроза. расправы. Обычно Федечка чурался спиртного, на этот раз пришлось пригубить из пол литровой «фирменной» кружки. пенистый напиток местного производства, отдающий запахом парфюмерии.
— Нас звали на всеобщий базар только к двенадцати, — с показным равнодушием проинформировал Сизарь. — А ты нарисовался раньше.
Упрёк в не солидной скоропалительности москвича? Ничего подобного — завуалированное желание найти предлог уклониться от двенадцатичасового базара, ограничиться беседой за кружкой пива. Так безопасней.
— В двенадцать состоится главный разговор. Я просто так выскочил из машины, поприветствовать.
Один из двух парней сопровождающих Сизаря закурил и пренебрежительно бросил:
— Мы польщены, милорд… Или как вас еще дразнят?
— Погаси! — приказал главарь и курильщик послушно вдавил сигарету в тарелку с солью. — Сам должен врубиться — человек не любит.
Они обменялись мнениями о погоде, ситуациях на фондовых и валютных рынках, на Лондонской и Токийской биржах, поинтересовались состоянием в разных общественных фондах.
— Надо же! — удивился Сизарь. — Везде все чудесно, и у нас, в Окимовске, — тоже. Я этих акций у обывателей полтора мешка набрал. Без принудиловки — сами добровольно несут, еще и облигации пятьдесят восьмого года норовят всучить, лохи. О чем торжественно и докладываю.
— Наглядный пример того, чем оборачивается своевременный выход на не захваченную игровую площадку.
«Куряка» недоуменно вытаращил глаза.
— Это вы о футболе?
— Нет, о регби, — опередив Лаврикова, ответил Сизарь. — Это мы базарим о регби, когда игра почти без правил.
— Правила определятся в двенадцать, — предупредил Федечка…
Друзья прошли в здание адмнистрации на удивление просто. Сработало старое депутатское удостоверение, предусмотрительно взятое с собой Лавром. Постовой милиционер, увидев «корочки», принял стойку смирно, даже щелкнул каблуками.
Первое препятствие — в приемной. Секретарша, раскинув руки, загородила путь в кабинет мэра.
— Минуточку, минуточку! Вы кто? По какому вопросу?
Санчо растерянно затоптался возле двери, он еще не научился «воевать» со слабым полом. Как-то не приходилось. А вот Лавр не растерялся. Спокойно снял очки, протер линзы, сурово посмотрел на охранительницу покоя главы администрации.
— Челобитных много скопилось?
— А? Что?
Устрашенная грозным видом посетителя, женщина опустила руки. Вдруг пожаловал проверяющий из области или даже — из самой столицы, а она — не пускает. Как бы ее не выгнали, не лишили пусть скромного по нынешним временам, но устойчивого заработка.
— Будьте любезны, честную книгу входящих — на стол. Выйду — проверю. Молодая, а уже ретивая… Испортили девочку…
Опомнившийся Санчо тут же поддержал приятеля.
— Сядь, дочка, и напечатай на компьютере охранную грамоту. Для господина Лаврикова и его телохранителя.
— Я… я попробую…
— Бог в помощь… Прошу вас, Фёдор Павлович, проходите.
Беспрепятственно пропустив важных посетителей, возможно — ревизоров, девушка серой мышкой скользнула вслед за ними. Притаилась в углу. Она, конечно, не рассчитывала на поддержку своего босса и не намеревалась защищать его, ее измучила болезнь всех женщин — любопытство.
Бабкин, как обычно попивал пивцо, закусывал воблой. При появлении нежеланных визитёров он не прекратил приятное занятие. Да и кто может указывать главе администрации, что ему дозволено, а что — запрещено? До выборов почти год, за это время он успеет «исправиться», активной деятельностью замолить допущенные грехи.
— Почему без просу?
Лавр вынул из кармана пистолет, задумчиво проверил его, выщелкнул и поставил на место снаряженный магазин.
— Вы на кого, потрохи, наехать вздумали?
Испугавшись, как бы Лавр преждевременно не пристрелил главу админстрации, Санчо загородил Бабкина.
— Лавруша! Только не горячись, пожалуйста! Вспомни, как Федечка перед тобой на коленях стоял, умолял, чтобы без кровопролития! Ребенок просил тебя за эту гниду, вспомни! Мол, мужик не безнадежный, бывший заслуженный деятель коммунального хозяйства города, потом — директор автобазы с тремя переходящими вымпелами… Только не торопись, прошу тебя, не стреляй!
Побледневший Бабкин прижался к стене. Причитания толстяка испугали его больше, чем направленный ствол.
— Не понял… Вам чего?
— Молчи ты! — зашипел Санчо. — Не зли, овца шебутная! Вопросы он будет задавать!
Лавр подмигнул другу. Дескать, представление только начинается, я еще не вошел во вкус. Подошел к окну, открыл форточку.
— Эй, там, на улице! Приготовьте мешок с молнией. И машину —дверцей к подъезду. Сейчас состоится вынос тела!… Ну, может предварительно малость поговорим.
Бедная секретарша с ужасом смотрела на эту трагическую сцену. Сейчас мужик с пистолетом пристрелит босса, потом вспомнит о свидетельнице преступления. Как пишут в газетах — выстрел в грудь, контрольный — в голову… Господи, спаси и помилуй!
Бабкин тоже был недалек от панического страха. В голове — хоровод из катафалков, вырытых могил, священника, отпевающего невинно убиенного, плачущих женщин.
— Можно, я сяду?
— Нельзя! Не облегчишь душу — ляжешь! — все так же грозно пообещал Лавр.
— Как прикажете, господин бандит… Только учтите: у меня через три минуты назначена встреча с начальником горотдела милиции. Между прочим, в этом кабинете…
В игру вступил Санчо.
— Считай, он уже не начальник, гражданин Бабкин. В федеральном управлении собственной безопасности рассмотрено его дело, сейчас оно передаётся в суд… «Облом» писателя Гончарова читал7
— Нет…
— Я тоже, — неохотно признался Санчо. — Но видел. Вот такой вот толстый роман, — развел он руки. — В два кирпича. А дело на твоего ментовского начальника еще толще. В четыре кирпича. Понял?
Выслушав подобную абракадабру, любой здравомыслящий человек заподозрил бы обман. Наглый и мерзкий обман, рассчитанный на глупца. Бабкин был не умником и не глупцом — человеком среднего уровня развития. Но под страхом, затуманившим мозги и почти парализовавших язык, зашевелились сомнения.
— П… по мое…му вы бле… фуете, това… рищи.
Он все еще сомневается? Придется применить более веские аргументы. Лавр выстрелил в потолок.
Девушка в углу села на пол, зажала уши. Бабкин покачнулся на ватных ногах, но не упал.
— Видишь дыру в потолке? Это калибр моего блефа. Где там секретарь-машинистка?
— Здесь я, — пролепетала девица, поднимаясь с пола.
— Присаживайся. Будешь вести протокол чистосердечных показаний подследственного.
Любитель пенного напитка понял — пора каяться. Ибо, как выражался вождь пролетариата, промедление подобно смерти. Не ожидая дополнительных вопросов, тем более — угроз, загипнотизированный стволом в руке старшего «бандита» и угрожающим выражением на лице толстяка, он поспешно выложил все, что было и чего почти не было.
— Мало, Николай Анисимович! Мало! — Лавр прервал исповедь грешника. — Я знаю и ты знаешь: это только присказка.
— Помилуйте! Весь, как на ладони! Можно сказать, все исподнее наружу. Говорю в присутствие дамы…
Сдерживая смех, Санчо повернулся к секретарше.
— Стриптиз записала?
Девица молча показала блокнот. Говорить она не могла — страх парализовал язык, сковал мысли.
Лавр, не опуская ствол, уселся на стул возле приставного столика.
— Совсем скоро там, на медвежьем острове, начнется… общевойсковая операция. Понял? Все, что ты доскажешь в ближайшие минуты — плюс тебе, все, что утаишь — минус.
— А по минусам воздастся, — добавил Санчо, придав своей добродушной физиономии выражение голодного зверя.
Испуганный до предела Бабкин почувствовал невероятную жажду, которую не погасить ни водой, ни пивом. Один только глоток живительной влаги сможет успокоить его, выведет из стрессового состояния.
— Могу я… выпить?
— Если не цианистый калий — хоть залейся, — усмехнувшись, разрешил Лавр.
— Зачем цианистый? Мне еще до выборов дожить нужно… Я — родимую. Может, за компанию? Под воблочку?
— На разборках не пьём, — все так же сурово Лавр отверг предлагаемую «взятку».
Санчо принюхался, выразительно поморщился.
— Родимый самопал, да? Или все-таки покупаешь казенное пойло? По этикеткам не отличить.
Упоминание подпольной отравы подействовало на Бабкина оглушительной затрещиной. Он вздрогнул и пролил водку на разложенные деловые бумаги. Потакание изготовителям самопала — грех, который никакими молитвам не оправдать. Отстранят от должности, посадят, тогда конец карьере. Не посадят, постарался успокоиться он, Мама за все ответит, у него — гвардейцы, костоломы, немалые сбережения в банках. Откупится или совершит революцию в отдельно взятом регионе.
— Душе на акциз плевать, уважаемые. Тем более — нашенское изготовление лучше казеного. Осуждаете? Зря… Ну, знаю я про самопал. Да, знаю! Хоть какие-то дырки в городском бюджете затыкаются…
Знакомое оправдание, в бытность депутатом Думы Лавриков часто слышал их. Но там были руководители более крупного калибра, их можно было, если не осудить, то хотя бы понять, а эта мелкая сошка пыжится, стараясь превратиться в современный комбайн.
— Песенку про бюджетные тяготы давай снимем с репертуара. Продолжай исповедь. Дальше, дальше!
— В самопале грешен, признаю. А вот к синтетике — ни малейшего отношения…
Сказал и с испугом прикрыл ладонью болтливый рот. Черт дернул за язык! Признался, значит, был в курсе, значит — сообщник!
Лавр переглянулся с насторожившимся Санчо. Так вот чем промышляет Мама! Наркотиками! Правда, Федечка однажды упомянул о каком-то сером порошке, который Петр Алексеевич, покойный мин херц, нашел на складе компании. Но тогда были догадки. Экспертиза подтвердила: наркотик, но почему обязательно Мамыкинский? Вдруг в Окимовке появились другие любители легкой наживы?
Теперь все становится на свои места: Мама — наркоделец немалого масштаба!
Впрочем, какое им дело до торговцев зельем? У них — своя задача: освободить Кирилла, а с Мамой пусть разбираются те, кому положено — менты, госбезопасники и другие органы.
Уловив заинтересованность «бандитов», Бабкин принялся колоться дальше. С таким пылом, что даже ко всему привыкший Лавр удивился.
— Официально заявляю, под протокол! Она, эта синтетика, самому — кость в горле. Но попробуй, выступи. Он же заткнёт глотку — моргнуть не успеешь! Кому угодно заткнет раз и навсегда.
— Вот это уже теплее, — миролюбиво поощрил стукача Лавр, спрятав пистолет под куртку. — Похоже не на присказку, а на сказку.
Санчо тоже улыбнулся.
— Я бы уточнил — уже котлета, а не пустой гарнир… Дочка, — обратился он к пришедшей в «рабочее» состояние секретарше, — вместо «он», пиши, пожалуйста, «Мамыкин». Это самое… для полной ясности.
Девушка понимающе кивнула и, и прикусив кончик розового язычка, занесла просьбу толстяка в «протокол». Она вообще старательно стенографировала все происходящее в кабинете: вопросы, ответы, передвижения по комнате, покаянные вздохи допрашиваемого, ехидные замечания «следователей».
— Кстати, милейший, — Санчо повернулся к Бабкину, брезгливо поморщился, — Надеюсь, у администрации имеется катер?
Бабкин непонимающе заморгал. На самом деле — притворялся. Он отлично понял, для чего «бандитам» понадобилось водное средство передвижения. Не для рыбалки или прогулки — для поездки к Мамыкину. Голова лихорадочно заработала, перемалывая множество вариантов ответа. Отказаться — пристрелят, им это сделать — легко и просто. Привыкли. Ответить положительно? А вдруг Мама вывернется, откупится и захочет рассчитаться с «предателем». Для него это тоже просто.
— Не понял? — огорченно вздохнул Санчо. — Чему только вас в школах учат… Нам… это самое…нужно, как можно скорей попасть в логово зверя.
— А-а! — обрадовался Бабкин. Вот оно, нужное решение, казалось бы, неразрешимой проблемы! Бандитский налёт, захват воздушного судна, он ничего сделать не успел, хотя и пытался. — Имеется гидросамолет…
— Завернёшь его?
— Да берите! Правда на нем только господин Мамыкин катается… Чего там вы с ним не поделили — понятия не имею.
До того разошелся стукач, что достал из ящика стола крупномасштабную карту района и показал на небольшой островок в излучине реки, то самое звериное логово, куда, неизвестно для чего желают попасть «бандиты».. И тут же добавил, что господин Мамыкин то проживает у себя на дебаркадере, то проводит время на острове. Поэтому он, дескать, не может сказать, где сейчас находится городской спонсор.
— Не прибедняйся, Николай Анисимович, имеешь ты понятие. Приятно разговаривать с понятливым человеком… Итак, переходим к экономической составляющей нашего наезда… Санчо, где ребёнок? Пообещал быть в администрации и почему-то не приехал.
— Сейчас позвоню, — тоже обеспокоенный непонятным отсутствием Федечки, толстяк достал трубку и принялся отщелкивать на кнопках какую-то мелодию.
А Лавр продолжил препарировать главу городской администрации. Внешне спокойно и доброжелательно, но в глубине каждого слова притаилась угроза. Николай Анисимович, нюхом изворотливого чиновника, уловил грозящую ему опасность, отвечал быстро и максимально угодливо.
— Допустим, господин Бабкин, ты остаешься на месте. Без участия органов следствия и дознания…
— Хорошо бы, чтобы без… Извините, перебил…
Лавр не отреагировал на извинения «подследственного», он с тревогой смотрел на друга, снова и снова набирающего номер мобильника сына.
— Не отвечает ребенок, — Санчо опустил трубку. — Говорят, абонент временно не доступен, перезвоните позже…
Неужели произошло что-нибудь не предвиденное? Арестовали мальчика менты или наехали гвардейцы Мамыкина? Не должно быть, сам себя успокаивал Лавр, Федечку опекают шаховцы, а у них имеются свои люди и в милиции, и в логове Мамы. Они гарантируют полную безопасность гостя. Но почему тогда сын молчит? Заболел, или — сбой в сети?
— Ничего, — Лавр поднялся со стула и заходил по комнате, — справимся без него. Не такая уж великая наука — весь этот их монитаризм. Крепче берипартнера за глотку — и все дела… Мы ведь с вам партнёры, Николай Анисимович?
Бабкин встрепенулся. Слово «партнёр» звучит намного приятней «подследственного» или даже «обвиняемого» по множеству статей УК.
— А как же иначе?
— Тогда делаем еще одно допущение. Твой фактический хозяин сходит с горизонта. Ну, нет у него больше чужих пакетиков, нет рычагов управления заводом. Что тогда остаётся?
— Действительно, что остаётся? — недоуменно развёл руками Бабкин. — Братва, что ли, будет управлять предприятием?
Николай Анисимович в очередной раз притворился ничего не понимающим лохом. На самом деле, он усек — московским воротилам пришлась по вкусу окимовская «консерва», вот они и прислали полномочных своих представителей с задачей заграбастать под свой толстый зад доходное предприятие. Назревает схватка двух криминальных группировок.
Лавр охотно подтвердил догадку чиновника.
— Заводом будет управлять не местная братва — столичные солидные профи. А братва отдаст свои бумажки новому доверенному лицу по любви и согласию. Этот профессионал за год-полтора превратит твой занюханый городишко в процветающий Клондайк. Без дураков.
Незавидная роль «дурака» нисколько не обидела Бабкина. Пусть назовут его как угодно — макитрой, пустым горшком — лишь бы в печь не сажали, оставили на сегодняшним доходном месте. Во время прошлой выборной компании он всего наслушался — выдержал, не отступил, с помощью Мамы оседлал нынешнюю должность. И не прогадал. Свидетельством выгодности занимаемого поста — два шикарных коттеджа, один из них записан на жену, второй — на новорожденного сына.
— Ну и?
— Ну и остаётся выровнять пропорции. Четверть пакета акций «Империя» уже имеет, столько же, так и быть, оставим за администрацией. Все остальное — вынь и положи по рыночной стоимости.
Предложенное решение школьной арифметической задачки в принципе вполне устраивает Бабкина. Особенно, если учесть, что причитающаяся администрации скромная четвертушка фактически будет принадлежать лично ему. Но нужно расставить все знаки препинания. Во избежания возможных в последующем недоразумений финансового порядка.
— Остальное — не так уж много. Всего несколько процентов.
Жадность фрайера сгубила, презрительно подумал Санчо. но высказался более культурно.
— Для тебя, Бабкин, это очень много! За несколько несчастных процентов ты сохраняешь и жизнь и кресло!
— Все, аукцион закрыт! — Лавр снял очки, подмигнул Санчо. — Детали, нули, запятые — в рабочем порядке.
Взяв из рук девушки «протокол заседания», он внимательно прочитал его и придвинул к Бабкину. Тот подмахнул, не читая. Во первых, доверял секретарше, во вторых, понимал бесполезность дальнейшего торга. Девушка в свою очередь поставила свою подпись.
— Значит, убивать не будете?
— Тебя, что ли? — удивился Лавр. — Зачем?
— Почему бы и не меня? Посмотришь телевизор — так центровые авторитеты очень даже безжалостные. Там расстреляют, здесь взорвут…
Говорит равнодушно, будто уже смирился со своей судьбой.
— Эх Бабкин Николай Анисимович… В конце концов, мы смотрим телевизор и книжки читаем не для того, чтобы понять — как и за что надо убивать. А для того, чтобы понять, наверно, как жить. Или хотя бы поверить в то, что жизнь вообще чего-то стоит, даже если совсем погано вокруг… Подписал? — Бабкин утвердительно кивнул. — Тогда —до встречи. И с транспортом — побеспокойся, пожалуйста… Через пару часов чтоб был готов к вылету.
— Само собой. Звоню при вас. Летун всегда в готовности, — поколебался и задал главный для него вопрос. — А все эти протоколы и досье?
Лавр демонстративно спрятал бумаги в портфель, кивнул Санчо. Отвечай, мол, на глупый вопрос вместо меня, сил нет разговаривать с этим идиотом от рождения.
— После завершения сделки получишь из рук в руки.
— И еще вот что, — Лавр все же не удержался от прощального напутствия. — Сейчас отключи всю связь. Потом… Шел бы ты с работы — от греха и от Мамы.
Бабкин благодарно улыбнулся. До чего же понимающие люди, эти москвичи! Действительно, донесут Маме стукачи о слишком длительном пребывании в кабинете главы администрации каких-то подозрительных посетителей — жди грозы с раскатами грома и сверканием молний. Эти «бандиты» помиловали, мамыкинские костоломы не помилуют. Их хлебом не корми дай позабавиться плетками или плоскогубцами.
— Спасибо за добрый совет. Обязательно уйду… в небольшой запой. Это ни у кого не вызовет подозрений. Потому что привыкли…
Трубка Федечки по прежнему не отвечала. Заладил оператор — абонент временно недоступен, позвоните позже! Когда это позже? Дождаться выноса тела, что ли?
В пивнушке подтвердили: да, был такой рыжий, пил пиво, о чем-то разговаривал с парнями явно бандитского обличья, потом — ушел. Шаховские ребята недоуменно разводили руками. Дескать, все время держали Лаврикова под контролем, куда он мог исчезнуть — неизвестно.
Только одна престарелая бабуся — божий одуванчик — прошамкала о том, что похожего паренька увезли в машине патлатые греховодники. Он не сопротивлялся, не кричал, не звал на помощь.
Значит, все же — Мама!
У Лавра в глазах появился уже давно знакомый Санчо расплавленный свинец, на скулах вспухли желваки. Свидетельство того, что бывший авторитет находится на крайней степени гнева, предварявшего карающий выстрел.
— Успокойся, Лавруша, не трави душу. Найдем твоего сынка… это самое…, обязательно разыщем живого и здорового…
Не отвечая, Лавр пошел к машине. Санчо поспешил за ним…
Глава 13
Григорий Матвеевич, наконец, окончательно определился — переехал на остров. Вместе с собаками, избитым Кириллом и гвардейцами. Жилой дом, построенный в виде корабля, с палубами, трапами кмнатыми-каютами, почти готов, остались мелочи,. Казарма для гвардейцев готова на половину — оштукатурена, но не покрашена. Условия, конечно, не такие, как на дебаркадере, но Мамыкин считал себя в некотором роде аскетом, не обращающим внимания на жизненные неудобства.
Главное безопасность и бизнес!
Что касается безопасности, то ее уровень на острове значительно выше, чем на дебаркадере. Три гвардейца днем и ночью обшаривают биноклями водную гладь, дежурная смена отдыхает в обнимку с автоматами, два гранатомёта нацелены на единственную удобную бухту.
Полная гарантия — не наедут и упрямый парень не сбежит. Все лодки заперты на замок, с катера снято магнето. Разве только Кирюха в рыбу обернётся.
Пленника поместили в подвал, туда, где временно располагается пока не работающая лаборатория. Несмотря на все старания костоломов, им так и не удалось выбить из парня упрямство. Но ничего, поголодает пару деньком — на коленях приползёт, голодным волком завоет.
На этот раз Екатерина поехала вместе с мужем. А как иначе? Не зря в народе говорят — куда иголка, туда и нитка. Малость поартачилась, поплакала. Еще бы не плакать, когда богомолку увозят далеко от любимого монастыря. Пришлось Григорию Матвеевичу показать мужской характер — стукнуть кулаком по столу, повысить голос. Подействовало — богомолка поникла и сдалась.
И все же, что-то не заладилось — молчит, старается не показаться мужу на глаза. А если и заговорит — одними молитвами, псалмами и проповедями. И спит отдельно от супруга — запирается в комнатушке рядом с кухней. Будто она не полновластная хозяйка — кухарка или служанка. И давит, давит на сознание.
В остальном — полный семейный порядок — обстирывает, кормит, убирается. То, что спят они в разных комнатах — не беда. Во первых, уже немолодые, молодость отыграла свои песни, пора и честь знать. Во вторых, для удовлетворения физиологических потребностей организма у Мамыкина имеется любовница, которую он навещает два раза в неделю. Стукачи доложили хозяйке, поэтому она и бесится? Тоже не страшно, пусть сетует на свое поведение. Мужчина по своему предназначению — самец, бык-производитель, его удовлетворять надо, а не каяться в грехах и не направлять грешника на путь истинный.
Хороший супруг время от времени обязательно должен качать права, то есть воспитывать свою половину. Неважно за какие грехи — плохо выглажена рубашка или пересолен суп. Главное — наказать. Нет, не физически — морально.
Вот и сейчас…
На столе, накрытом для чаепития, отсутствует сахарница. Мелочь, конечно, но она, эта мелочь — повод для очередного воспитания. Безобразие! Неуважение главы семьи!
— Сахар где? — негромко осведомился Григорий Матвеевич, накачивая раздражение. — Почему на столе отсутствует сахар?
Молчание. Молится она или не хочет выходить к столу?
— Екатерина, кому говорю?
Наконец, услышала. Вошла с сахарницей в руках, черный платочек надвинут на лоб, такое же черное платье застегнуто на горле, лицо бледное, измождённое. Постится, что ли? У Мамыкина сжалось сердце, появилась несвойственная ему жалость. Все же столько лет они вместе, единственного сына похоронили…
— Не кричи, пожалуйста.
— Я вовсе не кричу. Просто не привык пить чай без сахара, — тихо оправдался Григорий Матвеевич, будто извинился перед женой за неизвестно какое преступление.
— Кричишь и не замечаешь. Смотришь на свой большой портрет, и решил, что сам такой…
Главное безопасность и бизнес!
Что касается безопасности, то ее уровень на острове значительно выше, чем на дебаркадере. Три гвардейца днем и ночью обшаривают биноклями водную гладь, дежурная смена отдыхает в обнимку с автоматами, два гранатомёта нацелены на единственную удобную бухту.
Полная гарантия — не наедут и упрямый парень не сбежит. Все лодки заперты на замок, с катера снято магнето. Разве только Кирюха в рыбу обернётся.
Пленника поместили в подвал, туда, где временно располагается пока не работающая лаборатория. Несмотря на все старания костоломов, им так и не удалось выбить из парня упрямство. Но ничего, поголодает пару деньком — на коленях приползёт, голодным волком завоет.
На этот раз Екатерина поехала вместе с мужем. А как иначе? Не зря в народе говорят — куда иголка, туда и нитка. Малость поартачилась, поплакала. Еще бы не плакать, когда богомолку увозят далеко от любимого монастыря. Пришлось Григорию Матвеевичу показать мужской характер — стукнуть кулаком по столу, повысить голос. Подействовало — богомолка поникла и сдалась.
И все же, что-то не заладилось — молчит, старается не показаться мужу на глаза. А если и заговорит — одними молитвами, псалмами и проповедями. И спит отдельно от супруга — запирается в комнатушке рядом с кухней. Будто она не полновластная хозяйка — кухарка или служанка. И давит, давит на сознание.
В остальном — полный семейный порядок — обстирывает, кормит, убирается. То, что спят они в разных комнатах — не беда. Во первых, уже немолодые, молодость отыграла свои песни, пора и честь знать. Во вторых, для удовлетворения физиологических потребностей организма у Мамыкина имеется любовница, которую он навещает два раза в неделю. Стукачи доложили хозяйке, поэтому она и бесится? Тоже не страшно, пусть сетует на свое поведение. Мужчина по своему предназначению — самец, бык-производитель, его удовлетворять надо, а не каяться в грехах и не направлять грешника на путь истинный.
Хороший супруг время от времени обязательно должен качать права, то есть воспитывать свою половину. Неважно за какие грехи — плохо выглажена рубашка или пересолен суп. Главное — наказать. Нет, не физически — морально.
Вот и сейчас…
На столе, накрытом для чаепития, отсутствует сахарница. Мелочь, конечно, но она, эта мелочь — повод для очередного воспитания. Безобразие! Неуважение главы семьи!
— Сахар где? — негромко осведомился Григорий Матвеевич, накачивая раздражение. — Почему на столе отсутствует сахар?
Молчание. Молится она или не хочет выходить к столу?
— Екатерина, кому говорю?
Наконец, услышала. Вошла с сахарницей в руках, черный платочек надвинут на лоб, такое же черное платье застегнуто на горле, лицо бледное, измождённое. Постится, что ли? У Мамыкина сжалось сердце, появилась несвойственная ему жалость. Все же столько лет они вместе, единственного сына похоронили…
— Не кричи, пожалуйста.
— Я вовсе не кричу. Просто не привык пить чай без сахара, — тихо оправдался Григорий Матвеевич, будто извинился перед женой за неизвестно какое преступление.
— Кричишь и не замечаешь. Смотришь на свой большой портрет, и решил, что сам такой…