Страница:
Аббат Перегрино призвал людей быть с вами вежливыми и любезными.
По ее тону Эндер понял, что он еще предостерег их, объявив его опасным агентом агностицизма.
– Пока Бог не покарает меня смертью? – спросил он.
Боскуинха улыбнулась.
– Бог дает нам образцы христианского терпения и смирения, и мы надеемся, что кто-нибудь последует им.
– Они знают, кто позвал меня?
– Кто бы ни обратился к вам – он поступил благоразумно.
– Вы – правительница и мэр, вы должны иметь приоритетный доступ к информации.
– Я знаю, что настоящий вызов был отменен, но слишком поздно. Но за последние годы еще двое обратились за помощью Говорящего. Но вы должны понять, что большинство людей вполне довольны общепризнанной доктриной и утешениями священников.
– Они вздохнут с облегчением, если узнают, что я не касаюсь доктрин и утешений.
– Ваше любезное предложение воспользоваться грузом страйки сделает вас популярным. И скоро вы увидите массу самодовольных женщин, выряженных в кожу. Это будет примерно через месяц, дело идет к осени.
– Мне посчастливилось приобрести страйку вместе с кораблем. Мне она просто не нужна, я не рассчитывал на какую-то особую благодарность. – Он посмотрел на густую пышную траву, плотным ковром закрывавшую землю. – Эта трава – естественная?
– И бесполезная. Мы даже не можем использовать ее для крыш. Она превращается в труху после дождя. Там, внизу, в полях, растут обычные наши культуры, наш повседневный урожай, это специальные породы амаранта, выведенные зенобиологами специально для нас. Рис и пшеница плохо растут здесь, на них сильно влияют природные условия. Но амарант распространяется очень быстро, мы окружаем поля гербицидами, чтобы не допустить его распространения.
– Почему?
– Этот мир – это своеобразный карантин, Говорящий. Амарант настолько хорошо прижился в этих условиях, что скоро может задушить естественные травы. Наша главная идея – сохранить неприкосновенность Луситании, ослабить, насколько возможно, наше вторжение.
– Это может сказаться на людях.
– В нашем заточении, Говорящий, мы свободны, наша жизнь – полная чаша. А вне его, за оградой – никто не хочет выходить туда.
В ее голосе чувствовалась тревога. Эндер понял, насколько глубоко страх проник в души луситанцев.
– Говорящий, я знаю, вы думаете, мы боимся свиноподобных. Возможно, кто-то боится. Но у большинства нет страха. Это не страх. Это – ненависть.
Отвращение.
– Но вы никогда не видели их.
– Вы слышали о двух убитых зенадорах – я подозреваю, что вы действительно прибыли Говорить от имени Пайпо. Но оба они, Пайпо и Лайбо, любимы нами. Особенно Лайбо. Он был добрым и великодушным, его потеря невосполнима, наше горе искренне. Трудно вообразить, что свиноподобные могли убить его. Дон Кристиан, аббат Филхос да Мента де Кристо – он сказал, что у них совсем нет моральных устоев. По его мнению, они просто звери. Или грешники, не вкусившие плода с запретного дерева. – Она горько улыбнулась. – Но это теология, и мало что значит для вас.
Он не ответил. Обычно религиозные люди предполагают, что их святые истории звучат абсурдно для неверующих. Но Эндер не относил себя к неверующим, он обладал тонким пониманием смысла многих святых сказок. Но он не стал объяснять Боскуинхе. Иначе она изменит свои предположения по его поводу раньше времени. Он настораживал ее, но он верил, что ее подозрения преодолимы. Чтобы быть хорошим мэром, нужен талант видеть людей насквозь, какие они есть, а не какими хотят казаться.
Он вернулся к теме разговора.
– Филхос да Мента де Кристо – я не очень силен в португальском, это означает «Сыны Разума Христа»?
– Это новый орден, он сформировался только четыреста лет назад по особому распоряжению Папы.
– О, я помню «Детей, разделяющих Учение Христа». Я говорил от имени смерти Сан Анджело из Монтесумы, в городе Кордоба.
Ее глаза широко раскрылись.
– Тогда это правда.
– Я слышал много версий этой истории, мэр Боскуинха. Одна легенда гласит, что дьявол завладел Сан Анджело на смертном одре, поэтому он кричал и требовал проведения языческого обряда Хабладора де лос Миетрос.
Боскуинха рассмеялась.
– Что-то наподобие сказок, рассказываемых шепотом детям. Дон Кристиан безусловно назвал бы эту историю бессмыслицей.
– Так случилось, что Сан Анджело, незадолго до своего посвящения, обратился ко мне говорить от имени женщины, которую он знал. Он пришел ко мне и сказал: «Эндрю, обо мне рассказывают чудовищную ложь. Они говорят, что я творю чудеса и должен стать святым. Ты должен помочь мне. Ты должен сказать правду о моей смерти».
– Но все чудеса были заверены, и он был канонизирован. Правда, спустя девяносто лет после смерти.
– Да, в этом есть частично и моя вина. Когда я говорил от имени его смерти, я прочувствовал на себе несколько подобных чудес.
На сей раз Боскуинха громко расхохоталась.
– Говорящий от имени Мертвых верит в чудеса?
– Внимательно посмотрите на соборные сооружения. Сколько зданий предназначено для священников, и сколько строений отдано школам?
Боскуинха сразу поняла его намек и внимательно посмотрела на него.
– Филхос да Мента де Кристо в ведомстве епископа.
– Полагаю, что они сохраняют и передают все знания, независимо от того, одобряет их епископ или нет.
– Сан Анджело мог дать вам разрешение на вмешательство в церковные дела. Но я уверена, что епископ Перегрино пресечет любое вмешательство.
– Я прибыл Говорить только от имени Смерти, и буду соблюдать законы.
Я полагаю, что от меня будет меньше вреда, чем вы ожидаете, а, возможно, это будет лишь на пользу.
– Если вы прибыли Говорить от имени Пайпо, то от вас будет только вред. Оставьте свиноподобных за оградой. Если бы это было в моей власти, я никогда бы не выпустила из города.
– Я надеюсь, у вас найдется комната, которую я мог бы арендовать?
– Новшества не затронули наш город. У нас каждый имеет свой дом, а больше здесь некуда идти – никто не содержит гостиниц. Все, что мы можем вам предложить – это маленький пластиковый домик первых поселенцев. Он маленький, но в нем есть все необходимое.
– Мне требуется минимум необходимого и минимум пространства, так что я думаю, мне все понравится. Мне бы хотелось встретиться с доном Кристианом, правда всегда имеет друзей.
Боскуинха вздохнула и тронула машину с места. Как и предполагал Эндер, от ее предвзятости и настороженности не осталось и следа. К слову, он хорошо знал Сан Анджело и восхищался Филхосом. Это было совсем не то, о чем епископ Перегрино предупреждал их.
В комнате было мало мебели, и захвати Эндер слишком много вещей, ему пришлось бы изрядно поломать голову, прежде чем все разместить. Но, как всегда, ему хватило минуты, чтобы собрать все свои вещи и покинуть звездолет. Только запакованный кокон с королевой пчел находился в его сумке.
– Может быть, здесь есть место для них, – бормотал он. Кокон казался остывшим, почти холодным, как тогда в башне, хотя он тщательно закутал его.
«Здесь есть место».
Ее уверенность успокаивала. Ее страсть к возрождению перестала быть нетерпеливой, требовательной. Она приобрела оттенок абсолютной уверенности.
– Хотелось бы верить в это, – сказал он. – Здесь должно быть место, но все будет зависеть от того, смирятся ли свиноподобные с вашим существованием.
«Вопрос в другом: смирятся ли свиноподобные с вами – людьми – без нас».
Потребуется время. Дай хотя бы несколько месяцев.
«Расходуй столько времени, сколько нужно, мы теперь не торопимся».
Кто есть тот, которого тебе удалось обнаружить? Я помню, ты мне говорила, что не можешь ни с кем больше установить контакт, кроме меня.
«Часть нашего мозга, содержащая наши мысли, то, что вы называете филотическим импульсом, движущей силой ансибла. В людях они застывают и не двигаются, их очень трудно обнаружить. Но этот – единственный, единственный, которого мы обнаружили здесь, один из многих, обнаруженных нами, его филотические импульсы сильнее, разумнее, они легко воспринимаются. Он хорошо слышит нас, видит нашу память, а мы видим его, мы легко его обнаружили. Так что прости нас, дорогой друг, прости нас. Мы оставляем тебя, освобождаем твой мозг от разговоров с нами, и возвращаемся к нему. Теперь мы будем разговаривать с ним, потому что с ним нам не нужно тщательно искать слова и образы, необходимые твоему аналитическому мышлению. Мы воспринимаем его как солнечный свет, как солнечное тепло на лице; он входит в наше нутро как холод глубинных вод, его движения нежны, как легкое дуновение ветерка, забытое нами за три тысячи лет. Прости нас, теперь мы будем с ним, пока ты не разбудишь нас, не вызволишь нас из темницы. Ты сделаешь это, в свой час и только тебе известным способом. Ты поймешь, что это и есть то самое место, где должен быть наш дом…»
Он потерял нить ее мыслей, она выскользнула, подобно воспоминаниям о прошлом, всплывающим на поверхность сознания и тут же расходящимся, как круги на воде. Эндер не был уверен, что королеве пчел удалось что-то обнаружить, но что бы это ни было, он будет исходить из реальности: из ограничений Закона Звездных Путей и католической церкви, существования двух молодых зенологов, которые могут не разрешить контакта со свиноподобными, зенобиолога, внезапно изменившего свое решение и отменившего вызов, и еще многого другого. Но тяжелее всего была другая реальность: если королева пчел останется здесь, он тоже будет вынужден здесь остаться. Я буду оторван от человечества на многие годы, лишенный возможности вмешиваться, подглядывать, обижать и обижаться, излечиваться и заболевать. Каким образом стать частью этого места, если придется остаться? Единственные творения, чьей частью я являлся, были армия маленьких мальчиков из Школы Баталий и Валентина, оба они далеко от меня, оба остались в далеком прошлом.
– Что, барахтаешься в одиночестве? – спросила Джейн. – Я почувствовала, как снизилось твое давление, замедлилось дыхание. На одно мгновение ты уснул, умер, погрузился в летаргию.
– Во мне гораздо больше составляющих, – радостно отозвался Эндер. Что я действительно чувствую, так это – предчувствие жалости к себе по поводу никогда не испытываемой боли.
– Очень хорошо. Раньше надо было вставать, тогда и барахтаться можно было бы подольше. – Терминал ожил, изобразив Джейн – свинку в шеренге длинноногих женщин, с воодушевлением марширующих на месте.
– Сделайте короткую разминку, и вы почувствуете себя лучше. Теперь можно распаковаться. Чего ты ждешь?
– Джейн, я даже не знаю, где нахожусь.
– У них нет карты города, – пояснила Джейн, – каждый знает, что где находится. Но они создали карту канализационной системы, разделенной на отдельные участки. Так что я могу сориентироваться, где какие здания расположены.
– Ладно, покажи мне ее.
Модель города, представленная в трех измерениях, появилась на терминале. Хотя Эндер был встречен не слишком радушно, а комната, предоставленная ему, поражала своей скудностью, Луситания проявила максимум любезности, отдав в распоряжение Эндера лучший компьютер. Это был не обычный домашний инсталлятор, а скорее искусно сделанный, сложный симулятор. Он воспроизводил голограммы, в шестнадцать раз превышающие обычные терминальные изображения; во много раз превосходил терминалы по разрешающей способности, степени детализации. Иллюзия была столь реальна, что Эндер невольно почувствовал себя Гулливером, изучающим лилипутов, которые еще не знали его великой разрушающей силы и не боялись его.
Названия отдельных секций канализации висели в воздухе прямо над схемой.
– Ты находишься здесь, – уточнила Джейн. – Это Вилла Велха, старый город. Прямо напротив тебя прасса, там они проводят общественные сборища и собрания.
– У тебя есть карта земли свиней?
Карта деревни стала быстро надвигаться на Эндера. По мере приближения передние детали исчезали, открывая ракурс в даль. Было ощущение полета над местностью. Как колдун, подумал Эндер. Границы города были помечены изгородью.
«Этот барьер – единственная вещь, отделяющая нас от свиноподобных», размышлял Эндер.
– Он вырабатывает электрическое поле, стимулирующее возбуждение болевых нервных окончаний и вызывающее болезненные ощущения, – поясняла Джейн, – так прикосновение к нему вызывает странное ощущение: будто ваши пальцы шлифуют напильником.
– Приятные ощущения, очень любезно с их стороны. Мы что, в концентрационном лагере? Или в зоопарке?
– Все зависит от того, с какой точки зрения посмотреть, – сказала Джейн. – Человеческая сторона изгороди – это связь с оставшейся вселенной, а сторона свиноподобных – это капкан, поставленный на их собственной земле.
– Разница в том, что они не знают, что они – отверженные.
– Я знаю, – сказала Джейн. – Это очаровательная черта людей. Вы все уверены, что низшие животные исходят на зависть только потому, что им не посчастливилось родиться гомо сапиенс.
За оградой простирался склон холма, на вершине которого начинался густой лес.
– Зенологам не удалось проникнуть в глубину лесных поселений. Свиное сообщество, с которым они вступили в контакт, углубилось в лес менее, чем на километр. Свиноподобные живут в бревенчатом доме, все самцы вместе. Мы ничего не знаем о других поселениях и стоянках, за исключением подтверждения спутниками-разведчиками того, что любой, подобный этому лес имеет свою популяцию охотников-собирателей.
– Они охотники?
– Большинство – собиратели.
– Где умерли Пайпо и Лайбо?
Джейн выделила травянистый участок на склоне холма, ведущий к деревьям. Огромное дерево росло в одиночестве неподалеку. В стороне от него подрастали два молодых деревца.
– Те самые деревья, – произнес он, – что-то я не помню ничего подобного по голограммам Трондейма.
– Это было двадцать два года назад. Большое дерево свиноподобные посеяли в теле бунтовщика, прозванного Рутером, его расчленили перед самым убийством Пайпо. Два других – это уже недавние экзекуции.
– Хотелось бы знать, почему они сажают деревья для свиней и не сажают для людей.
– Деревья для них священны, – сказала Джейн. – Пайпо писал в отчетах, что многие деревья в лесу имеют имена. Лайбо предполагал, что они названы в честь умерших.
– Люди просто не являются частичкой модели древопоклонения. Хорошо, этого, пожалуй, достаточно. Однако, я думаю, что их обряды и мифы ведут начало не из небытия. Существуют определенные причины, порождающие их, возможно, они связаны с собственным отбором в сообществах.
– Эндрю Виггин, антрополог?
– Истинный предмет изучения человечества – это человек.
– Давай изучим кое-кого из людей, Эндер. Семью Новинхи, например.
Между прочим, компьютерная сеть получила официальный запрет на ознакомление тебя с информацией о том, кто где живет.
Эндер сморщился.
– Так значит Боскуинха была не столь дружески расположена, как казалось.
– Если ты спрашиваешь, где живут те или иные люди, они сразу узнают, куда ты собираешься идти. И если они не хотят, чтобы ты ходил туда, то никто не будет знать, где они живут.
– Но ты ведь можешь обойти это ограничение, не так ли?
– Уже сделала.
Свет вспыхнул около линии изгороди, позади холма обсерватории. Место было настолько уединенным, насколько мог позволить Милагр. Несколько домов были выстроены с видом на ограду. Эндер недоумевал, почему Новинха поселилась именно здесь, чтобы быть ближе к забору, или – дальше от соседей. Возможно, это был выбор Макрама.
Ближайшей секцией была Вилла Атрас, затем шел участок, названный Эс Фабрикас, он простирался вплоть до реки. Как следовало из названия, он состоял из множества маленьких фабрик, вырабатывающих металл и пластмассу, производящих пищу и ткани, разные волокна, используемые Милагром. Славная, компактная, самостоятельная экономика. А Новинха предпочла жить невидимо за спиной всех и всего, в стороне от посторонних глаз. Эндер был абсолютно уверен, именно Новинха выбрала это место. Было ли это моделью ее жизни?
Она никогда не принадлежала Милагру. Не случайно все три вызова Говорящих исходили от нее и ее детей. Сам акт обращения к Говорящему был вызовом, предупреждением, что они не принадлежат к сообществу благочестивых католиков Луситании.
– Все же, – сказал Эндер, – придется попросить кого-нибудь проводить меня. Я не могу допустить, чтобы они узнали, что мне доступна любая информация, даже тщательно защищенная.
Карта исчезла, на ее месте появилось лицо Джейн. Она не обратила внимания на увеличение размеров терминального изображения и не адаптировалась. Поэтому ее голова во много раз превышала человеческие размеры. Зрелище впечатляло.
– В действительности, Эндрю, это из-за меня они не могут скрыть информацию.
Эндер вздохнул.
– У тебя есть на то законные права, Джейн.
– Я знаю. – Она подмигнула. – А ты не должен знать.
– Ты хочешь сказать, что не доверяешь мне?
– От тебя разит беспристрастием и обостренным чувством справедливости. Но я достаточно очеловечилась и требую привилегированного обхождения, Эндрю!
– По крайней мере, обещай мне одну вещь.
– Все, что угодно, мой мельчайший друг.
– Когда ты решишь скрыть что-либо от меня, предупреди меня, пожалуйста, что ты не собираешься посвящать меня в свои тайны.
– Слишком темный путь для меня, маленькой старушки. – Она превратилась в карикатуру сверхженственной женщины.
– Здесь нет ничего темного для тебя, Джейн. Будем благосклонны друг к другу. Не заставляй меня падать на колени.
– Мне чем-нибудь заняться, пока ты будешь в семье Рибейры?
– Да, выясни все факты, в которых Рибейры значительно отличаются от других людей Луситании. А также все конфликты и разногласия между ними и остальными.
– Ты приказываешь, я повинуюсь.
– Почему ты стараешься вывести меня из себя?
– Не старалась и не стараюсь.
– Мне так не хватает друзей в этом городе.
– Ты можешь положиться на меня. Я буду предана тебе до конца твоей жизни.
– Я беспокоюсь не о своей жизни.
Площадь была заполнена детьми, играющими в футбол. Большинство из них проделывало разные приемы, показывая, как долго они могут поддерживать мяч в воздухе только при помощи ног и головы. Двое из них вели отчаянный поединок. Мальчишка со всей силой пнул мяч в девочку, стоящую в трех метрах от него. Она неподвижно приняла удар. Затем схватила мяч и пнула его в мальчишку. Теперь замер он, стараясь не двинуться с места. Каждый раз соперники терпеливо сносили удар, а затем пинали мяч в противника.
Эндер попытался спросить некоторых мальчиков, знают ли они, где дом Рибейры. Их ответы были однообразны – все просто пожимали плечами. Когда он настаивал, детишки старались делать что-нибудь или отходили в сторону.
Вскоре площадь опустела. Эндер недоумевал, что мог наговорить о нем епископ.
Негласный поединок продолжал разгораться. Площадь поредела, и Эндер увидел другого ребенка, вовлеченного в него, мальчика лет двенадцати. На первый взгляд в нем не было ничего экстраординарного, но дойдя до середины площади, он заметил, что у мальчика странные глаза. Через мгновение он понял. У ребенка были искусственные глаза. Они светились металлическим блеском. Эндер знал принцип их работы. Только один глаз использовался для зрения, он имел четыре независимых визуальных оси, глаз сам разъединял сигналы, обеспечивая достоверное бинокулярное видение, и посылал их в мозг. Другой глаз обеспечивал энергетическую поддержку, компьютерный контроль и внешний интерфейс. При желании он мог запечатлеть в фотопамяти короткие последовательности наблюдаемых событий. Но фотопамять была очень ограничена – менее триллиона бит. Дуэлянты использовали его как судью. При возникновении разногласий, он проигрывал всю сцену в замедленном изображении и рассказывал им, что произошло.
Мяч попал мальчику прямо в промежность. Он сморщился от боли. Но девочку это не впечатлило.
– Он снова сдвинулся. Я видела движение его бедра!
– Нет! Ты ударила меня, я не увертывался вовсе!
– Рибейра! Рибейра! – Они разговаривали на старке, но сейчас девочка переключилась на португальский.
Мальчик с металлическими глазами был беспристрастен. Он поднял руку, призывая их к молчанию.
– Ты сдвинулся.
– Ура! Я знала это!
– Ты лгун, Олхейдо!
Мальчик с металлическими глазами с презрением посмотрел на него.
– Я никогда не лгу. Я сниму тебе дамп с этой сцены, если хочешь. Я думаю, лучше послать его по сети всем, чтобы все видели твои увертки, а потом ври сколько хочешь.
– Ментирозо! Фоде – Боде!
Эндер знал, что обозначают эти эпитеты. Но мальчик воспринял оскорбления с холодным достоинством.
– Дай сюда, – сказала девочка.
Мальчик нервно сдернул кольцо и бросил его в траву к ногам девочки.
– Подавись, – злобно прошипел он и побежал прочь.
– Трус! – закричала она ему вслед.
– Рам! – прокричал мальчишка, не оглядываясь.
На этот раз он кричал не девочке. Она тотчас повернулась и посмотрела на мальчика с металлическими глазами. Он замер. Маска жестокости застыла на его лице. Девочка опустила голову. Пинальщик мяча подошел к нему и что-то зашептал. Он поднял глаза и увидел Эндера.
Старшая девочка извинилась:
– Просто, Олхейдо, не обращай внимания…
– Не беспокойся, – ответил он, не глядя на нее.
Девочка собралась уходить, но тут она тоже заметила Эндера.
– Почему вы смотрите на нас? – спросил мальчик.
Эндер ответил вопросом:
– Ты здесь арбитр?
– Иногда.
Эндер перешел на старк – он не был уверен, что справится со сложной фразой на португальском.
– Скажи мне, арбитр, разве красиво оставлять странника без помощи, заставляя его вслепую искать дорогу?
– Странника? Вы подразумеваете утлана, фрамлинга или ремена?
– Нет, я сказал иносказательно.
– Вы – неверующий.
Мальчик ухмыльнулся.
– Куда вы хотите пойти, Говорящий?
– В дом, где живет семья Рибейры.
Маленькая девочка сильнее прижалась к мальчику с металлическими глазами.
– Которая семья Рибейры?
– Вдовы Ивановой.
– Думаю, что смогу найти, где это, – сказал мальчик.
– Каждый в этом городе может найти, – произнес Эндер. – Вопрос в том, захотите ли вы проводить меня туда?
– А зачем вы хотите туда идти?
– Я задаю людям вопросы и пытаюсь отыскать правду, затем пишу правдивые истории.
– Никто в семье Рибейры не знает правдивых историй.
– Пойдемте с нами. – Он пошел по направлению к главной дороге.
Маленькая девочка что-то прошептала ему на ухо. Он остановился и повернулся к Эндеру. – Как вас зовут?
– Эндрю. Эндрю Виггин.
– Она – Квора.
– А ты?
– Все называют меня Олхейдо. Из-за глаз. – Он поднял маленькую девочку и посадил ее на плечи. – Но мое настоящее имя Лауро. Лауро Салеймао Рибейра. – Он снова ухмыльнулся, развернулся в противоположную сторону и зашагал вперед.
Эндрю последовал за ними. Рибейра. Конечно же Рибейра.
Джейн все слышала, камушки в ушах ожили.
– Лауро Салеймао Рибейра – четвертый ребенок Новинхи. Он потерял глаза в результате несчастного случая с лазером. Ему двенадцать лет. Да, я нашла одно отличие между семьей Рибейра и остальными. Рибейра хотели досадить епископу и стать твоими гидами. Они хотели водить тебя везде, куда не пожелаешь.
– Я тоже кое-что заметил, Джейн, – мысленно ответил Эндрю. – Этот мальчик наслаждался, обманывая меня. А затем еще больше наслаждался, пытаясь показать, какой я глупый. Я думаю, тебе не стоит подражать ему.
Майро сидел на склоне холма. Тень от деревьев скрывала его, делая невидимым для наблюдателя из Милагра. Но сам он видел весь город, как на ладони – в центре собор и монастырь, расположенные на самом высоком холме, к северу, на следующем холме располагалась обсерватория. Под обсерваторией, в низине, стоял дом, где он жил. Рядом с домом стояла ограда.
– Майро, – прошептал Лиф-итер, – ты – дерево?
Это было перефразирование идиомы порквинхов. Иногда они медитировали, просиживая в полной неподвижности часами. Они называли этот процесс «становиться деревом».
– Скорее стебель травинки, – ответил Майро.
Лиф-итер прохихикал высоко и хрипло, как только мог. Смех прозвучал ненатурально – порквинхи освоили смех на слух, по памяти, как будто это было обычное слово на старке. Их смех возникал не из веселья, по крайней мере, Майро так думал.
– Собирается дождь? – спросил Майро. Для свиньи это означало: ты перебил мои мысли ради меня или ради себя?
– Сегодня шел огненный дождь, – сказал он. – Там, над прерией.
– Да, у нас гость из другого мира.
– Это Говорящий?
Майро не ответил.
– Ты должен сделать так, чтобы он увидел нас. Приведи его сюда.
Майро не отвечал.
– Хочешь, я упаду к твоим ногам, пусть мои конечности-ветки станут дровами для твоего дома.
Майро ненавидел, когда они умоляли и просили. Это выглядело так, будто он был могущественным мудрым тираном-отцом, чью благосклонность можно было завоевать только лестью. Ладно, если они не могут иначе, пусть будет что будет. В этом есть и его вина. Его и Лайбо. Они всегда пытались предстать как божество перед свиноподобными.
По ее тону Эндер понял, что он еще предостерег их, объявив его опасным агентом агностицизма.
– Пока Бог не покарает меня смертью? – спросил он.
Боскуинха улыбнулась.
– Бог дает нам образцы христианского терпения и смирения, и мы надеемся, что кто-нибудь последует им.
– Они знают, кто позвал меня?
– Кто бы ни обратился к вам – он поступил благоразумно.
– Вы – правительница и мэр, вы должны иметь приоритетный доступ к информации.
– Я знаю, что настоящий вызов был отменен, но слишком поздно. Но за последние годы еще двое обратились за помощью Говорящего. Но вы должны понять, что большинство людей вполне довольны общепризнанной доктриной и утешениями священников.
– Они вздохнут с облегчением, если узнают, что я не касаюсь доктрин и утешений.
– Ваше любезное предложение воспользоваться грузом страйки сделает вас популярным. И скоро вы увидите массу самодовольных женщин, выряженных в кожу. Это будет примерно через месяц, дело идет к осени.
– Мне посчастливилось приобрести страйку вместе с кораблем. Мне она просто не нужна, я не рассчитывал на какую-то особую благодарность. – Он посмотрел на густую пышную траву, плотным ковром закрывавшую землю. – Эта трава – естественная?
– И бесполезная. Мы даже не можем использовать ее для крыш. Она превращается в труху после дождя. Там, внизу, в полях, растут обычные наши культуры, наш повседневный урожай, это специальные породы амаранта, выведенные зенобиологами специально для нас. Рис и пшеница плохо растут здесь, на них сильно влияют природные условия. Но амарант распространяется очень быстро, мы окружаем поля гербицидами, чтобы не допустить его распространения.
– Почему?
– Этот мир – это своеобразный карантин, Говорящий. Амарант настолько хорошо прижился в этих условиях, что скоро может задушить естественные травы. Наша главная идея – сохранить неприкосновенность Луситании, ослабить, насколько возможно, наше вторжение.
– Это может сказаться на людях.
– В нашем заточении, Говорящий, мы свободны, наша жизнь – полная чаша. А вне его, за оградой – никто не хочет выходить туда.
В ее голосе чувствовалась тревога. Эндер понял, насколько глубоко страх проник в души луситанцев.
– Говорящий, я знаю, вы думаете, мы боимся свиноподобных. Возможно, кто-то боится. Но у большинства нет страха. Это не страх. Это – ненависть.
Отвращение.
– Но вы никогда не видели их.
– Вы слышали о двух убитых зенадорах – я подозреваю, что вы действительно прибыли Говорить от имени Пайпо. Но оба они, Пайпо и Лайбо, любимы нами. Особенно Лайбо. Он был добрым и великодушным, его потеря невосполнима, наше горе искренне. Трудно вообразить, что свиноподобные могли убить его. Дон Кристиан, аббат Филхос да Мента де Кристо – он сказал, что у них совсем нет моральных устоев. По его мнению, они просто звери. Или грешники, не вкусившие плода с запретного дерева. – Она горько улыбнулась. – Но это теология, и мало что значит для вас.
Он не ответил. Обычно религиозные люди предполагают, что их святые истории звучат абсурдно для неверующих. Но Эндер не относил себя к неверующим, он обладал тонким пониманием смысла многих святых сказок. Но он не стал объяснять Боскуинхе. Иначе она изменит свои предположения по его поводу раньше времени. Он настораживал ее, но он верил, что ее подозрения преодолимы. Чтобы быть хорошим мэром, нужен талант видеть людей насквозь, какие они есть, а не какими хотят казаться.
Он вернулся к теме разговора.
– Филхос да Мента де Кристо – я не очень силен в португальском, это означает «Сыны Разума Христа»?
– Это новый орден, он сформировался только четыреста лет назад по особому распоряжению Папы.
– О, я помню «Детей, разделяющих Учение Христа». Я говорил от имени смерти Сан Анджело из Монтесумы, в городе Кордоба.
Ее глаза широко раскрылись.
– Тогда это правда.
– Я слышал много версий этой истории, мэр Боскуинха. Одна легенда гласит, что дьявол завладел Сан Анджело на смертном одре, поэтому он кричал и требовал проведения языческого обряда Хабладора де лос Миетрос.
Боскуинха рассмеялась.
– Что-то наподобие сказок, рассказываемых шепотом детям. Дон Кристиан безусловно назвал бы эту историю бессмыслицей.
– Так случилось, что Сан Анджело, незадолго до своего посвящения, обратился ко мне говорить от имени женщины, которую он знал. Он пришел ко мне и сказал: «Эндрю, обо мне рассказывают чудовищную ложь. Они говорят, что я творю чудеса и должен стать святым. Ты должен помочь мне. Ты должен сказать правду о моей смерти».
– Но все чудеса были заверены, и он был канонизирован. Правда, спустя девяносто лет после смерти.
– Да, в этом есть частично и моя вина. Когда я говорил от имени его смерти, я прочувствовал на себе несколько подобных чудес.
На сей раз Боскуинха громко расхохоталась.
– Говорящий от имени Мертвых верит в чудеса?
– Внимательно посмотрите на соборные сооружения. Сколько зданий предназначено для священников, и сколько строений отдано школам?
Боскуинха сразу поняла его намек и внимательно посмотрела на него.
– Филхос да Мента де Кристо в ведомстве епископа.
– Полагаю, что они сохраняют и передают все знания, независимо от того, одобряет их епископ или нет.
– Сан Анджело мог дать вам разрешение на вмешательство в церковные дела. Но я уверена, что епископ Перегрино пресечет любое вмешательство.
– Я прибыл Говорить только от имени Смерти, и буду соблюдать законы.
Я полагаю, что от меня будет меньше вреда, чем вы ожидаете, а, возможно, это будет лишь на пользу.
– Если вы прибыли Говорить от имени Пайпо, то от вас будет только вред. Оставьте свиноподобных за оградой. Если бы это было в моей власти, я никогда бы не выпустила из города.
– Я надеюсь, у вас найдется комната, которую я мог бы арендовать?
– Новшества не затронули наш город. У нас каждый имеет свой дом, а больше здесь некуда идти – никто не содержит гостиниц. Все, что мы можем вам предложить – это маленький пластиковый домик первых поселенцев. Он маленький, но в нем есть все необходимое.
– Мне требуется минимум необходимого и минимум пространства, так что я думаю, мне все понравится. Мне бы хотелось встретиться с доном Кристианом, правда всегда имеет друзей.
Боскуинха вздохнула и тронула машину с места. Как и предполагал Эндер, от ее предвзятости и настороженности не осталось и следа. К слову, он хорошо знал Сан Анджело и восхищался Филхосом. Это было совсем не то, о чем епископ Перегрино предупреждал их.
***
В комнате было мало мебели, и захвати Эндер слишком много вещей, ему пришлось бы изрядно поломать голову, прежде чем все разместить. Но, как всегда, ему хватило минуты, чтобы собрать все свои вещи и покинуть звездолет. Только запакованный кокон с королевой пчел находился в его сумке.
– Может быть, здесь есть место для них, – бормотал он. Кокон казался остывшим, почти холодным, как тогда в башне, хотя он тщательно закутал его.
«Здесь есть место».
Ее уверенность успокаивала. Ее страсть к возрождению перестала быть нетерпеливой, требовательной. Она приобрела оттенок абсолютной уверенности.
– Хотелось бы верить в это, – сказал он. – Здесь должно быть место, но все будет зависеть от того, смирятся ли свиноподобные с вашим существованием.
«Вопрос в другом: смирятся ли свиноподобные с вами – людьми – без нас».
Потребуется время. Дай хотя бы несколько месяцев.
«Расходуй столько времени, сколько нужно, мы теперь не торопимся».
Кто есть тот, которого тебе удалось обнаружить? Я помню, ты мне говорила, что не можешь ни с кем больше установить контакт, кроме меня.
«Часть нашего мозга, содержащая наши мысли, то, что вы называете филотическим импульсом, движущей силой ансибла. В людях они застывают и не двигаются, их очень трудно обнаружить. Но этот – единственный, единственный, которого мы обнаружили здесь, один из многих, обнаруженных нами, его филотические импульсы сильнее, разумнее, они легко воспринимаются. Он хорошо слышит нас, видит нашу память, а мы видим его, мы легко его обнаружили. Так что прости нас, дорогой друг, прости нас. Мы оставляем тебя, освобождаем твой мозг от разговоров с нами, и возвращаемся к нему. Теперь мы будем разговаривать с ним, потому что с ним нам не нужно тщательно искать слова и образы, необходимые твоему аналитическому мышлению. Мы воспринимаем его как солнечный свет, как солнечное тепло на лице; он входит в наше нутро как холод глубинных вод, его движения нежны, как легкое дуновение ветерка, забытое нами за три тысячи лет. Прости нас, теперь мы будем с ним, пока ты не разбудишь нас, не вызволишь нас из темницы. Ты сделаешь это, в свой час и только тебе известным способом. Ты поймешь, что это и есть то самое место, где должен быть наш дом…»
Он потерял нить ее мыслей, она выскользнула, подобно воспоминаниям о прошлом, всплывающим на поверхность сознания и тут же расходящимся, как круги на воде. Эндер не был уверен, что королеве пчел удалось что-то обнаружить, но что бы это ни было, он будет исходить из реальности: из ограничений Закона Звездных Путей и католической церкви, существования двух молодых зенологов, которые могут не разрешить контакта со свиноподобными, зенобиолога, внезапно изменившего свое решение и отменившего вызов, и еще многого другого. Но тяжелее всего была другая реальность: если королева пчел останется здесь, он тоже будет вынужден здесь остаться. Я буду оторван от человечества на многие годы, лишенный возможности вмешиваться, подглядывать, обижать и обижаться, излечиваться и заболевать. Каким образом стать частью этого места, если придется остаться? Единственные творения, чьей частью я являлся, были армия маленьких мальчиков из Школы Баталий и Валентина, оба они далеко от меня, оба остались в далеком прошлом.
– Что, барахтаешься в одиночестве? – спросила Джейн. – Я почувствовала, как снизилось твое давление, замедлилось дыхание. На одно мгновение ты уснул, умер, погрузился в летаргию.
– Во мне гораздо больше составляющих, – радостно отозвался Эндер. Что я действительно чувствую, так это – предчувствие жалости к себе по поводу никогда не испытываемой боли.
– Очень хорошо. Раньше надо было вставать, тогда и барахтаться можно было бы подольше. – Терминал ожил, изобразив Джейн – свинку в шеренге длинноногих женщин, с воодушевлением марширующих на месте.
– Сделайте короткую разминку, и вы почувствуете себя лучше. Теперь можно распаковаться. Чего ты ждешь?
– Джейн, я даже не знаю, где нахожусь.
– У них нет карты города, – пояснила Джейн, – каждый знает, что где находится. Но они создали карту канализационной системы, разделенной на отдельные участки. Так что я могу сориентироваться, где какие здания расположены.
– Ладно, покажи мне ее.
Модель города, представленная в трех измерениях, появилась на терминале. Хотя Эндер был встречен не слишком радушно, а комната, предоставленная ему, поражала своей скудностью, Луситания проявила максимум любезности, отдав в распоряжение Эндера лучший компьютер. Это был не обычный домашний инсталлятор, а скорее искусно сделанный, сложный симулятор. Он воспроизводил голограммы, в шестнадцать раз превышающие обычные терминальные изображения; во много раз превосходил терминалы по разрешающей способности, степени детализации. Иллюзия была столь реальна, что Эндер невольно почувствовал себя Гулливером, изучающим лилипутов, которые еще не знали его великой разрушающей силы и не боялись его.
Названия отдельных секций канализации висели в воздухе прямо над схемой.
– Ты находишься здесь, – уточнила Джейн. – Это Вилла Велха, старый город. Прямо напротив тебя прасса, там они проводят общественные сборища и собрания.
– У тебя есть карта земли свиней?
Карта деревни стала быстро надвигаться на Эндера. По мере приближения передние детали исчезали, открывая ракурс в даль. Было ощущение полета над местностью. Как колдун, подумал Эндер. Границы города были помечены изгородью.
«Этот барьер – единственная вещь, отделяющая нас от свиноподобных», размышлял Эндер.
– Он вырабатывает электрическое поле, стимулирующее возбуждение болевых нервных окончаний и вызывающее болезненные ощущения, – поясняла Джейн, – так прикосновение к нему вызывает странное ощущение: будто ваши пальцы шлифуют напильником.
– Приятные ощущения, очень любезно с их стороны. Мы что, в концентрационном лагере? Или в зоопарке?
– Все зависит от того, с какой точки зрения посмотреть, – сказала Джейн. – Человеческая сторона изгороди – это связь с оставшейся вселенной, а сторона свиноподобных – это капкан, поставленный на их собственной земле.
– Разница в том, что они не знают, что они – отверженные.
– Я знаю, – сказала Джейн. – Это очаровательная черта людей. Вы все уверены, что низшие животные исходят на зависть только потому, что им не посчастливилось родиться гомо сапиенс.
За оградой простирался склон холма, на вершине которого начинался густой лес.
– Зенологам не удалось проникнуть в глубину лесных поселений. Свиное сообщество, с которым они вступили в контакт, углубилось в лес менее, чем на километр. Свиноподобные живут в бревенчатом доме, все самцы вместе. Мы ничего не знаем о других поселениях и стоянках, за исключением подтверждения спутниками-разведчиками того, что любой, подобный этому лес имеет свою популяцию охотников-собирателей.
– Они охотники?
– Большинство – собиратели.
– Где умерли Пайпо и Лайбо?
Джейн выделила травянистый участок на склоне холма, ведущий к деревьям. Огромное дерево росло в одиночестве неподалеку. В стороне от него подрастали два молодых деревца.
– Те самые деревья, – произнес он, – что-то я не помню ничего подобного по голограммам Трондейма.
– Это было двадцать два года назад. Большое дерево свиноподобные посеяли в теле бунтовщика, прозванного Рутером, его расчленили перед самым убийством Пайпо. Два других – это уже недавние экзекуции.
– Хотелось бы знать, почему они сажают деревья для свиней и не сажают для людей.
– Деревья для них священны, – сказала Джейн. – Пайпо писал в отчетах, что многие деревья в лесу имеют имена. Лайбо предполагал, что они названы в честь умерших.
– Люди просто не являются частичкой модели древопоклонения. Хорошо, этого, пожалуй, достаточно. Однако, я думаю, что их обряды и мифы ведут начало не из небытия. Существуют определенные причины, порождающие их, возможно, они связаны с собственным отбором в сообществах.
– Эндрю Виггин, антрополог?
– Истинный предмет изучения человечества – это человек.
– Давай изучим кое-кого из людей, Эндер. Семью Новинхи, например.
Между прочим, компьютерная сеть получила официальный запрет на ознакомление тебя с информацией о том, кто где живет.
Эндер сморщился.
– Так значит Боскуинха была не столь дружески расположена, как казалось.
– Если ты спрашиваешь, где живут те или иные люди, они сразу узнают, куда ты собираешься идти. И если они не хотят, чтобы ты ходил туда, то никто не будет знать, где они живут.
– Но ты ведь можешь обойти это ограничение, не так ли?
– Уже сделала.
Свет вспыхнул около линии изгороди, позади холма обсерватории. Место было настолько уединенным, насколько мог позволить Милагр. Несколько домов были выстроены с видом на ограду. Эндер недоумевал, почему Новинха поселилась именно здесь, чтобы быть ближе к забору, или – дальше от соседей. Возможно, это был выбор Макрама.
Ближайшей секцией была Вилла Атрас, затем шел участок, названный Эс Фабрикас, он простирался вплоть до реки. Как следовало из названия, он состоял из множества маленьких фабрик, вырабатывающих металл и пластмассу, производящих пищу и ткани, разные волокна, используемые Милагром. Славная, компактная, самостоятельная экономика. А Новинха предпочла жить невидимо за спиной всех и всего, в стороне от посторонних глаз. Эндер был абсолютно уверен, именно Новинха выбрала это место. Было ли это моделью ее жизни?
Она никогда не принадлежала Милагру. Не случайно все три вызова Говорящих исходили от нее и ее детей. Сам акт обращения к Говорящему был вызовом, предупреждением, что они не принадлежат к сообществу благочестивых католиков Луситании.
– Все же, – сказал Эндер, – придется попросить кого-нибудь проводить меня. Я не могу допустить, чтобы они узнали, что мне доступна любая информация, даже тщательно защищенная.
Карта исчезла, на ее месте появилось лицо Джейн. Она не обратила внимания на увеличение размеров терминального изображения и не адаптировалась. Поэтому ее голова во много раз превышала человеческие размеры. Зрелище впечатляло.
– В действительности, Эндрю, это из-за меня они не могут скрыть информацию.
Эндер вздохнул.
– У тебя есть на то законные права, Джейн.
– Я знаю. – Она подмигнула. – А ты не должен знать.
– Ты хочешь сказать, что не доверяешь мне?
– От тебя разит беспристрастием и обостренным чувством справедливости. Но я достаточно очеловечилась и требую привилегированного обхождения, Эндрю!
– По крайней мере, обещай мне одну вещь.
– Все, что угодно, мой мельчайший друг.
– Когда ты решишь скрыть что-либо от меня, предупреди меня, пожалуйста, что ты не собираешься посвящать меня в свои тайны.
– Слишком темный путь для меня, маленькой старушки. – Она превратилась в карикатуру сверхженственной женщины.
– Здесь нет ничего темного для тебя, Джейн. Будем благосклонны друг к другу. Не заставляй меня падать на колени.
– Мне чем-нибудь заняться, пока ты будешь в семье Рибейры?
– Да, выясни все факты, в которых Рибейры значительно отличаются от других людей Луситании. А также все конфликты и разногласия между ними и остальными.
– Ты приказываешь, я повинуюсь.
– Почему ты стараешься вывести меня из себя?
– Не старалась и не стараюсь.
– Мне так не хватает друзей в этом городе.
– Ты можешь положиться на меня. Я буду предана тебе до конца твоей жизни.
– Я беспокоюсь не о своей жизни.
Площадь была заполнена детьми, играющими в футбол. Большинство из них проделывало разные приемы, показывая, как долго они могут поддерживать мяч в воздухе только при помощи ног и головы. Двое из них вели отчаянный поединок. Мальчишка со всей силой пнул мяч в девочку, стоящую в трех метрах от него. Она неподвижно приняла удар. Затем схватила мяч и пнула его в мальчишку. Теперь замер он, стараясь не двинуться с места. Каждый раз соперники терпеливо сносили удар, а затем пинали мяч в противника.
Эндер попытался спросить некоторых мальчиков, знают ли они, где дом Рибейры. Их ответы были однообразны – все просто пожимали плечами. Когда он настаивал, детишки старались делать что-нибудь или отходили в сторону.
Вскоре площадь опустела. Эндер недоумевал, что мог наговорить о нем епископ.
Негласный поединок продолжал разгораться. Площадь поредела, и Эндер увидел другого ребенка, вовлеченного в него, мальчика лет двенадцати. На первый взгляд в нем не было ничего экстраординарного, но дойдя до середины площади, он заметил, что у мальчика странные глаза. Через мгновение он понял. У ребенка были искусственные глаза. Они светились металлическим блеском. Эндер знал принцип их работы. Только один глаз использовался для зрения, он имел четыре независимых визуальных оси, глаз сам разъединял сигналы, обеспечивая достоверное бинокулярное видение, и посылал их в мозг. Другой глаз обеспечивал энергетическую поддержку, компьютерный контроль и внешний интерфейс. При желании он мог запечатлеть в фотопамяти короткие последовательности наблюдаемых событий. Но фотопамять была очень ограничена – менее триллиона бит. Дуэлянты использовали его как судью. При возникновении разногласий, он проигрывал всю сцену в замедленном изображении и рассказывал им, что произошло.
Мяч попал мальчику прямо в промежность. Он сморщился от боли. Но девочку это не впечатлило.
– Он снова сдвинулся. Я видела движение его бедра!
– Нет! Ты ударила меня, я не увертывался вовсе!
– Рибейра! Рибейра! – Они разговаривали на старке, но сейчас девочка переключилась на португальский.
Мальчик с металлическими глазами был беспристрастен. Он поднял руку, призывая их к молчанию.
– Ты сдвинулся.
– Ура! Я знала это!
– Ты лгун, Олхейдо!
Мальчик с металлическими глазами с презрением посмотрел на него.
– Я никогда не лгу. Я сниму тебе дамп с этой сцены, если хочешь. Я думаю, лучше послать его по сети всем, чтобы все видели твои увертки, а потом ври сколько хочешь.
– Ментирозо! Фоде – Боде!
Эндер знал, что обозначают эти эпитеты. Но мальчик воспринял оскорбления с холодным достоинством.
– Дай сюда, – сказала девочка.
Мальчик нервно сдернул кольцо и бросил его в траву к ногам девочки.
– Подавись, – злобно прошипел он и побежал прочь.
– Трус! – закричала она ему вслед.
– Рам! – прокричал мальчишка, не оглядываясь.
На этот раз он кричал не девочке. Она тотчас повернулась и посмотрела на мальчика с металлическими глазами. Он замер. Маска жестокости застыла на его лице. Девочка опустила голову. Пинальщик мяча подошел к нему и что-то зашептал. Он поднял глаза и увидел Эндера.
Старшая девочка извинилась:
– Просто, Олхейдо, не обращай внимания…
– Не беспокойся, – ответил он, не глядя на нее.
Девочка собралась уходить, но тут она тоже заметила Эндера.
– Почему вы смотрите на нас? – спросил мальчик.
Эндер ответил вопросом:
– Ты здесь арбитр?
– Иногда.
Эндер перешел на старк – он не был уверен, что справится со сложной фразой на португальском.
– Скажи мне, арбитр, разве красиво оставлять странника без помощи, заставляя его вслепую искать дорогу?
– Странника? Вы подразумеваете утлана, фрамлинга или ремена?
– Нет, я сказал иносказательно.
– Вы – неверующий.
Мальчик ухмыльнулся.
– Куда вы хотите пойти, Говорящий?
– В дом, где живет семья Рибейры.
Маленькая девочка сильнее прижалась к мальчику с металлическими глазами.
– Которая семья Рибейры?
– Вдовы Ивановой.
– Думаю, что смогу найти, где это, – сказал мальчик.
– Каждый в этом городе может найти, – произнес Эндер. – Вопрос в том, захотите ли вы проводить меня туда?
– А зачем вы хотите туда идти?
– Я задаю людям вопросы и пытаюсь отыскать правду, затем пишу правдивые истории.
– Никто в семье Рибейры не знает правдивых историй.
– Пойдемте с нами. – Он пошел по направлению к главной дороге.
Маленькая девочка что-то прошептала ему на ухо. Он остановился и повернулся к Эндеру. – Как вас зовут?
– Эндрю. Эндрю Виггин.
– Она – Квора.
– А ты?
– Все называют меня Олхейдо. Из-за глаз. – Он поднял маленькую девочку и посадил ее на плечи. – Но мое настоящее имя Лауро. Лауро Салеймао Рибейра. – Он снова ухмыльнулся, развернулся в противоположную сторону и зашагал вперед.
Эндрю последовал за ними. Рибейра. Конечно же Рибейра.
Джейн все слышала, камушки в ушах ожили.
– Лауро Салеймао Рибейра – четвертый ребенок Новинхи. Он потерял глаза в результате несчастного случая с лазером. Ему двенадцать лет. Да, я нашла одно отличие между семьей Рибейра и остальными. Рибейра хотели досадить епископу и стать твоими гидами. Они хотели водить тебя везде, куда не пожелаешь.
– Я тоже кое-что заметил, Джейн, – мысленно ответил Эндрю. – Этот мальчик наслаждался, обманывая меня. А затем еще больше наслаждался, пытаясь показать, какой я глупый. Я думаю, тебе не стоит подражать ему.
***
Майро сидел на склоне холма. Тень от деревьев скрывала его, делая невидимым для наблюдателя из Милагра. Но сам он видел весь город, как на ладони – в центре собор и монастырь, расположенные на самом высоком холме, к северу, на следующем холме располагалась обсерватория. Под обсерваторией, в низине, стоял дом, где он жил. Рядом с домом стояла ограда.
– Майро, – прошептал Лиф-итер, – ты – дерево?
Это было перефразирование идиомы порквинхов. Иногда они медитировали, просиживая в полной неподвижности часами. Они называли этот процесс «становиться деревом».
– Скорее стебель травинки, – ответил Майро.
Лиф-итер прохихикал высоко и хрипло, как только мог. Смех прозвучал ненатурально – порквинхи освоили смех на слух, по памяти, как будто это было обычное слово на старке. Их смех возникал не из веселья, по крайней мере, Майро так думал.
– Собирается дождь? – спросил Майро. Для свиньи это означало: ты перебил мои мысли ради меня или ради себя?
– Сегодня шел огненный дождь, – сказал он. – Там, над прерией.
– Да, у нас гость из другого мира.
– Это Говорящий?
Майро не ответил.
– Ты должен сделать так, чтобы он увидел нас. Приведи его сюда.
Майро не отвечал.
– Хочешь, я упаду к твоим ногам, пусть мои конечности-ветки станут дровами для твоего дома.
Майро ненавидел, когда они умоляли и просили. Это выглядело так, будто он был могущественным мудрым тираном-отцом, чью благосклонность можно было завоевать только лестью. Ладно, если они не могут иначе, пусть будет что будет. В этом есть и его вина. Его и Лайбо. Они всегда пытались предстать как божество перед свиноподобными.