Речь его была прервана в самом разгаре - ударом киммерийского кулака. Юноша отлетел в угол, из носа у него потекла кровь.
Установилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием оскорбленного капитана. Он встал и взялся за рукоять меча.
- Я не сомневаюсь, что этот глупец печется о благе своего города, сквозь зубы процедил Конан. - До сих пор я делал то же самое. Вы смело шли за мной через все опасности - я полагал, что вы пойдете за мной так же смело и дальше. И вы в самом деле считаете, что те, кто останется здесь, предадутся безделью и накоплению богатств, забыв о цели нашего путешествия?.. Я считаю иначе, но, зная твою неуемность, Турио, я собирался оставить в лагере военачальником именно тебя - и никого другого. Мне хорошо известно твое рвение, и я уверен, что ни один солдат, отданный тебе под начало, не разжиреет от безделья.
Турио молчал, с ненавистью глядя на Конана. Киммериец ждал. Расчет его был точен: с одной стороны, молодой капитан был польщен тем, что его заслуги командира наконец признаны главнокомандующим, с другой - оставаясь в лагере, он получал в полное свое распоряжение половину всей армии.
Глядя на то, как на лице юноши отражаются самые противоречивые чувства, Конан еще подлил масла в огонь:
- То, что я сделал, я собирался сделать с самого начала, и этот план был принят королем и Каспиусом. Поэтому, прощаясь с Зурфаром небезызвестным вам караван-баши, - я сделал ему одно предложение. Караван туранских купцов, знакомцев нашего караван-баши, будет ожидать вас чуть ниже по течению. Они обещали заплатить одной двадцатой от суммы всего товара. Уже сейчас мы можем готовить верблюдов для путешествия, и я уеду уверенный, что вы тут не пропадете. На сборы должно уйти дня два или три.
Турио снова покачал головой, но уже по другому поводу.
- Ты в самом деле собираешься оседлать верблюдов и отправиться на юг, прямо в лапы к зуагирам? Мне одной встречи с ними хватило, чтобы понять, насколько легко они догонят любой караван. Тебе придется с ними драться трижды в день...
- Именно за этим я оставляю в крепости тебя, мой бесстрашный капитан! улыбаясь, сказал Конан. - Ты схватишь здесь зуагиров за горло и не отпустишь, пока я не уйду достаточно далеко! Уж это ты, надеюсь, сумеешь сделать?
Глава 16
ВДОЛЬ БЕЛЫХ КОСТЕЙ
Бесчисленные банды зуагиров, подобно стаям голодных степных волков, скитались по пустыне белыми смерчами. Ярости их не было предела.
Шемиты должны были заплатить сполна за свою слишком легкую победу у Стикса. Как раз на днях из выстроенной ими на побережье крепости вышел караван тяжело нагруженных верблюдов в сопровождении большого отряда всадников. Проводив караван до края нагорья, всадники вернулись в лагерь, а шемиты остались в пустыне лицом к лицу с врагами более страшными, чем банда кочевников: беспощадным солнцем, выжженной землей и нехваткой воды.
Такова была расстановка сил, когда несколько дней спустя караван шел краем Большого Ущелья Стикса. Тропа была помечена так ясно, что невозможно было сбиться даже в темноте: ее устилали белые кости всех тех, кто не смог выстоять в схватке с пустыней. Словно огромная общая могила людей, верблюдов, мулов и лошадей, тянулась она через пески.
Конан вел своего жеребца в поводу, не отягчая своим телом и без того навьюченное животное. Рядом с ним на понурой, вздыхающей под солнцем кобыле ехал Каспиус. Седобородый, с вечно прищуренными глазами, в своих неизменных белых одеждах и с влажным платком на голове, он был вылитый зуагир.
- Ну, старик, - обернулся к нему Конан, - ты попрежнему не жалеешь, что присоединился ко мне? Должен тебя предупредить, что мы сейчас очень близки к весьма небогатому выбору: либо возвращаться к реке за водой, либо препоручить себя милости Митры и искать источник в пустыне.
Он ткнул подбородком вбок, где, как они оба хорошо знали, за темными утесами и пустыней с помеченной костьми тропой, летел сквозь ущелье черной змеей неутомимый Стикс.
Старый лекарь разлепил сухие губы и улыбнулся, покачав головой:
- Нет, бесстрашный мой военачальник, я не сожалею, что пошел с вами, ни тогда в Баалуре, ни теперь. Здесь, конечно, жарковато, но очень интересно. - Он кивнул на птицу, только что поймавшую зеленую ящерицу и теперь пристроившуюся пообедать на иззубренном лезвии меча, торчащего из песка. Чуть дальше видны были кости скелета, в руке которого когда-то был этот меч. - Как вы правильно заметили, Конан, не все можно узнать из книг. И я, можно сказать, сейчас наверстываю упущенное. Конан кивнул:
- Да, здесь есть чему поучиться. Кто мог, например, предсказать, что, следуя вверх по полноводной реке, мы в конце концов будем изнывать от жажды? - Он взболтнул флягой: она была почти пуста. - Проклятье! Я уже трижды высылал всадников, но воды они так и не нашли.
Караван верблюдов и наиболее выносливых лошадей длинной цепью растянулся по белому следу, огибая серые, занесенные песком утесы Большого Ущелья. Вокруг, сколько хватало глаз, простирались пески или камни, сухие колючки какого-то кустарника лишь увеличивали жажду. Каменные склоны полого поднимались, и, как ни мал был этот подъем, он очень утомлял и людей, и терпеливых животных. Этим утром они вышли на широкое плато, гигантским карнизом нависавшее над рекой, и теперь двигались вдоль него.
- Меня вот уже который день мучает одна мысль, - проговорил Каспиус. Мне кажется, что мы все дальше уходим в прошлое. Вспомните, Конан, сначала мы поехали в Асгалун, город недавнего прошлого для вас и королевы, затем вышли в Стикс и поплыли мимо гробниц, которым, быть может, уже тысячи лет... А теперь мы идем вдоль огромной могилы по камням, которые здесь стояли до городов и пирамид, а быть может, и до того, как человек написал первое свое слово на обрывке пергамента... Стикс - древнейшая река, говорят, она течет и в царстве мертвых. А что, если ее истоки кроются в начале всех начал? И мы идем к ним, самонадеянные безумцы, полагая, что нам хватит на это жизни...
Конан на это мог бы возразить, что за свою не столь долгую жизнь он уже второй раз идет к истокам Стикса, но лекарь явно имел в виду что-то другое, и киммериец промолчал.
Внизу черной змейкой извивалась река, и у Конана не было никаких сомнений в том, что истоки ее - не более чем какой-нибудь небольшой ледник в горах. Подумав о леднике, киммериец неслышно выругался. Он много бы дал за то, чтобы оказаться сейчас среди родных снегов. Эта проклятая речушка дразнила его и его солдат близким присутствием воды, пригодной для питья. Она всегда была на виду, но никакие веревки не могли дотянуться до дна этого гигантского ущелья. Вода была - но ее не было. От этого еще больше хотелось пить и еще суше казался ветер, что дул им в лица, оседая песком на губах.
Слуха Конана коснулся тихий крик. Он обернулся и увидел тонкую фигурку, балансирующую на краю карниза. Не удержав равновесия, человек упал, и новый крик раздался снизу, но такой тихий и неясный, что Конан в первый миг помотал головой, полагая, что это был морок, наведенный черной чародейской рекой. Люди стояли над обрывом, также недоуменно помаргивая, не понимая, привиделось им или нет. Но эхо еще летело над скалами, и киммериец на всякий случай распорядился:
- Всем отойти от края! Будете зевать - и речные призраки утянут вас на дно одного за другим! Если еще раз я увижу кого-нибудь ближе, чем в десяти шагах от края, сброшу вниз без всяких духов, собственными руками!
- Господин! - прервал его чей-то крик, уже реальный. - Господин, у меня дурные вести!
Из-за поворота тропы появился всадник - один из тех, что были посланы на поиски воды. Он во весь опор торопился к Конану.
- Ну да, - проворчал киммериец. - Как же обойдешься без дурных вестей... Что там такое?
- Господин, зуагиры! Большой отряд всадников, и скачут они под красным знаком Пророка Матху.
Конан задумчиво кивнул, не убыстряя своего неторопливого шага рядом с конем.
- Так он все-таки объединил их... Что ж, если они гнались за нами через всю пустыню, они вряд ли теперь чувствуют себя лучше, чем мы. Но мы все-таки постараемся увеличить скорость. Скажи тем, кто в хвосте, чтобы подтягивались и поторопились. И пусть конница отойдет назад и прикрывает нас с тыла. Всадник умчался, а Конан с невеселой улыбкой обернулся к Каспиусу: - Вот и решение вопроса с водой. Путь назад нам уже явно заказан.
К наступлению сумерек они увидели преследователей. Огромный отряд мчался через пустыню, поднимая тучи песка и пыли, и она была хорошо видна баалурцам, словно грозовое облако над горизонтом. Оно двигалось не слишком быстро, поскольку зуагиры ехали не только на лошадях, но и на верблюдах, но все же гораздо быстрее, чем отряд Конана. Киммериец велел всем не праздновать труса заранее и держаться как можно ближе друг к другу. Но всадников в белых плащах было гораздо больше.
Подгоняя людей, Конан лихорадочно выискивал место, подходящее для долгой обороны. Наконец перед путниками открылось небольшое ущелье, где каменные склоны сходились, как клешни гигантского скорпиона. Конан направил караван туда, распоряжаясь:
- Живее к тем скалам и за работу! Насыпать вал, выкопать ямы перед ним, расположить стрелков и животных! Мы еще сможем продержаться!
- Да, но как долго? - вздохнул Каспиус у него под боком. - Два дня, три? Эти жители пустыни могут знать здесь какие-нибудь источники воды, о которых не знаем мы, и просто окружить нас и дождаться нашей естественной смерти.
Конан нахмурился.
- Боюсь, что ты прав, старик! - сказал он. - А также мне известно, что жажда только ослепляет их, превращая в берсерков, а не лишает сил... Эй, Лонхо! Возьми людей и веревки и постарайся спустить кого-нибудь к воде! Да возьми побольше факелов, чтобы вас было видно издалека!.. Я знаю, что не достанете, я хочу, чтобы зуагиры думали, что у нас есть вода! Может, тогда они не станут нас сторожить, как кот у норы, а нападут сразу.
За прошедший день русло реки немного поднялось, а берега, спускавшиеся к воде отвесными скалами, стали пониже. Ловкий человек вполне мог, обвязавшись веревкой для большей безопасности, спуститься вниз и вскарабкаться наверх. Это было бы очень хорошей новостью, если бы не приближавшаяся туча пыли, уже заслонившая полнеба, кроваво-красная в лучах заходящего солнца.
Едва стемнело, ущелье наполнилось эхом стука тысячи копыт, и жуткие вопли, похожие на волчий вой, взлетели к позолоченной луне. Порывы ветра доносили запах конского пота и верблюжьих лепешек. Первые всадники приблизились к ущелью - и были расстреляны из луков и арбалетов от невидимой насыпи. Уяснив, что караван не взять с налета, зуагиры, отойдя в сторону, решили вести переговоры, о чем было тотчас сообщено Конану.
Зная, что всадники пустыни имеют пусть и странный, но все же нерушимый закон чести, Конан решил ответить на приглашение, рассудив, что новоявленный Пророк должен поддерживать хотя бы видимость справедливости. Поэтому киммериец взял с собой лишь нескольких телохранителей, полагавшихся ему по чину военачальника, и Каспиуса, чья седая борода и благородный облик должны были придать весу его посольству в глазах зуагиров, исстари чтивших седину.
Конан ожидал встречи с древним старцем - седобородым, с сетью бесчисленных морщин на хитром горбоносом лице. Но, войдя в ярко освещенный шатер, раскинутый в круге шатров поменьше, он с изумлением увидел восседающего на пестрых одеялах мальчика, узкоплечего и узкобедрого, слишком маленького и щуплого для своих просторных белых одежд с обилием золота и богатой меховой отделкой.
Зная обычаи жителей пустыни, Конан, как ни забавно ему это было, низко склонил голову, приветствуя Пророка. Разложив перед ним принесенные дары, он снова поклонился. То же сделали и его спутники.
- Приветствую тебя, Матху, и прошу позволения как можно скорее уйти из твоих земель, не вступая с твоими воинами в битву, - торжественно произнес Конан. - Ибо, если не зря зуагиры чтят тебя как Пророка, ты должен знать, что цели нашего похода - вне твоих пределов, и речь идет о жизни целой страны. Посему позволь нам следовать дальше нашим путем и не препятствуй. Если же ты согласишься помочь нам - благодарности нашей не будет предела.
- Вне моих пределов? - прервал его Матху, и Конан снова едва не улыбнулся - так тонок был мальчишеский гневный голос. - А ваша крепость, что стоит ниже по реке и забирает у моих воинов законную добычу, отбивая караваны, - она тоже вне моих пределов?
Конан понимающе улыбнулся:
- Если бы мы знали, что туранские либо иранистанские караваны - ваша законная добыча, мы не стали бы вмешиваться. Беда в том, что сами они так не считают. Если бы ты сам сопровождал караваны через пустыню, как это было принято у зуагиров прежде, все барыши были бы твои и нам нечего было бы делать.
- Учтивые и льстивые речи, - отозвался Матху. - Странно слышать их от того, за кем день и ночь следуют черные стервятники! Твои дела черны, как их перья, о ты, северный обманщик!
- Я могу вам поклясться своей старостью, - вмешался Каспиус, - что наша цель - единственно сбор трав, а именно серебряного лотоса, который растет только в верховьях Стикса. Наш город...
- Серебряный лотос, - сурово оборвал его Пророк, - священное растение, принадлежащее Эрлику. Он растет в стране Заслуживших Вечный Покой. И ваше счастье, что не найти его в этом мире, иначе бы мы не выпустили вас из этой пустыни, ибо не должен этот цветок попасть в руки неверных.
- Ну так дайте нам попытать счастья в других местах, - отозвался Конан, - и я, если хотите, напишу моим людям на реке, чтобы они оставили караваны вам. Если вы возьметесь доставить им мое послание.
- Нам не нужны твои милости, чужестранец, ибо ты приверженец Тхуталы. Мы можем предложить вам лишь одно: сложите оружие, откажитесь от своего дьявола и поклонитесь Истинному Владыке. Всякий, кто признает над собою власть великого Эрлика, будет удостоен чести стать его рабом.
- А кто не признает? - Конан по-прежнему улыбался, но глаза его зажглись недобрым огнем. Зачем же этот мальчишка звал на переговоры - только запугать? Но Конан решил пока не хвататься за меч и посмотреть, что будет дальше. - И почему ты обвиняешь нас в служении какому-то странному богу как ты его назвал? Кажется, Тхутала? Я первый раз слышу это имя, а мои люди поклоняются только древним богам Шема. Мы не желаем зла никому из вас, ни тем более вашему повелителю.
- Служишь ты Тхутале или нет - не имеет никакого значения, - ответил мальчик. - Ты можешь и не знать об этом, но все же быть его слугой; он умеет заставить людей подчиняться ему, не ведая того. - Мальчик смотрел не на Конана, а на языки пламени, пляшущие в очаге. Казалось, он и в самом деле общается с какой-то высшей силой. - Тот, кто ведет отряд убийц и грабителей в сердце тьмы этого мира, не может не нести в себе зла. Хватайте его, во имя великого Эрлика!
Телохранители Пророка, до тех пор недвижными статуями окружавшие его, при этих словах рванулись вперед, но Конан был начеку. С тихим свистом меч его вылетел из ножен и поразил в плечо ближайшего нападающего. Солдаты киммерийца сгрудились вокруг, защищая его и Каспиуса, сталь зазвенела о сталь. Конан, растолкав дерущихся, подскочил к мальчику и схватил его за шиворот.
- Стойте! Иначе я сейчас перережу горло вашему Пророку! И тогда посмотрим, так ли силен ваш Эрлик, как вы о нем рассказываете! Руки прочь от моих людей, и дайте нам пройти!
Пророк извивался у него в руках, пинался и кусался, как самый обычный мальчишка. Вся напыщенность и важность мигом слетели с него. Похоже было, что его ничуть не заботит меч Конана у самого горла. На глазах у разъяренных, но беспомощных зуагиров Конан, выставив перед собой мальчишку, отступил со своими людьми к лошадям.
- Святотатец! - кричали киммерийцу из толпы. - Да отсохнут твои руки за то, что ты посмел прикоснуться к священной плоти ясновидца!
- Плоть его пока осталась неприкосновенна! - фыркнул Конан. - Разве что я немного порвал ему рубашку. А теперь вы, как чтящие законы Эрлика, дадите нам спокойно уехать отсюда.
Он дал знак своим не спеша рассаживаться по седлам и, бесцеремонно пнув Пророка, пришпорил своего жеребца. Мальчишка кубарем полетел в толпу зуагиров, а отряд Конана пустился в галоп.
Следом полетели стрелы, и двое баалурцев упали с коней. Конан клял себя всеми пришедшими на ум бранными словами: нужно было сообразить, что никакого торга с этими кочевниками не будет. А теперь, если они в скором времени не найдут воду, возвращаться в крепость придется с боем.
Вернувшись в лагерь, Конан увидел скопище факелов у карниза и, не слезая с коня, помчался туда.
- Ну, что у вас там? - крикнул он еще издали. - Достали вы воду?
- Даже лучше! - ответил баалурец, распоряжавшийся работами. - Взгляни вон туда, господин мой!
Под карнизом, приблизительно на полпути до дна ущелья, была еще одна небольшая терраса, нависавшая над водой. Через нее, сбегая вниз к реке, протекал ручеек чистой прозрачной воды. Возле ручья, глядя снизу вверх на Конана и улыбаясь во весь рот, стоял всадник с факелом в руке.
- Как вы спустили туда лошадь?! - изумился Конан,
- Мы просто нашли проход! Он ведет дальше вверх по реке, и, если мы оставим в лагере зажженные факелы, а сами уйдем по нему, зуагиры так и просидят до рассвета, думая, что караулят нас.
- Отлично, - ответил Конан. Он распорядился сворачивать лагерь и спускать к источнику лошадей и верблюдов. Пришлось пожертвовать несколькими палатками и большим количеством факелов. Оставив их за насыпью так, что издали это было похоже на спящий лагерь, весь караван, стараясь производить как можно меньше шума, снялся и ушел еще до рассвета. Высланные вперед всадники нашли козью тропу, вполне пригодную для того, чтобы по ней прошли верблюды. Поднявшись на гребень утеса, Конан увидел вдали белесые дымки над кострами зуагиров и рассмеялся. Узкий карниз, по которому они теперь шли, становился все уже и уже; время от времени приходилось расчищать его от упавших сверху камней. Они двигались неспешно и осторожно, каждый миг боясь услышать топот копыт за спиной, но так и не услышали.
Ближе к вечеру шум реки под ними стал как будто явственнее и ближе. Тропа вдруг резко вильнула - и вывела путешественников в узкую долину, сжатую с двух сторон отвесными стенами утесов. Земля здесь была влажной от близкого присутствия реки, сквозь камни пробивалась ярко-зеленая трава, на которую тут же с жадностью набросились лошади. Решено было устроить здесь лагерь и дать отдых людям и животным. Солдаты принялись выбивать змей из травы и ставить палатки, небольшой отряд отправился наполнять мехи - и вернулся с дичью, набитой в прибрежных камышах.
Только был установлен лагерь и готова еда, как часовые, выставленные у входа в долину, примчались к Конану, крича еще издалека:
- Зуагиры нашли спуск на карниз! Скоро они будут здесь!
Пришлось спешно поднимать людей и снова седлать лошадей и верблюдов. Торопясь уйти с открытого места, Конан погнал караван в лес, темной стеной встававший на дальнем краю долины.
Но в лесу их ожидали новые напасти: из-за деревьев навстречу всадникам выскочили чернокожие воины в набедренных повязках из леопардовых шкур, вооруженные длинными копьями и раскрашенными щитами из кожи носорога.
Выглядели они как сущие дикари - с кольцами в носах, с ожерельями из когтей и клыков больших кошек, - но действовали не хуже любого обученного войска. Перегородив тропу, они выставили копья и закрылись щитами, словно дожидаясь команды к атаке. Люди Конана заметались, сбившись в кучу, - они неожиданно оказались меж двух огней. Впереди их ждали выставленные копья, а позади уже слышались крики зуагиров, мчащихся по пятам еле отстреливающейся конницы.
Раздался леденящий кровь боевой вопль чернокожих воинов - и, не нарушая ровного строя, они бросились в атаку. Баалурцы выхватили мечи, решив подороже продать свои жизни, но черное воинство промчалось мимо и обрушилось на всадников в белых плащах. Закрывшись щитами от стрел, рослые дикари копьями спихивали всадников с лошадей и добивали уже на земле. В первый миг шемиты не поняли, что произошло. Но в следующую секунду прозвучал боевой клич Баалура, и на степных кочевников ринулись с двух сторон два войска разом.
Глава 17
ЛЕС ОТРУБЛЕННЫХ ГОЛОВ
Насколько сумел понять Конан, черные воины были отрядом племени, живущим в лесу у берега реки в нескольких больших деревнях. Они давно враждовали с зуагирами, , как пояснил киммерийцу военный вождь. Кочевники, не довольствуясь той кровавой данью, которую взимали с караванов, начали нападать на поселения кешанцев, уводя в рабство детей и женщин.
Увидев обилие верблюдов и поклажи, кешанцы приняли караван Конана за торговый, и он не стал их в этом разубеждать. Они принесли баалурцам вдоволь фруктов, съедобных корней и мяса гиппопотамов, за что Конан щедро одарил их предусмотрительно захваченными с собой яркими безделушками. Баалурцы были приняты с тем радушием, какое свойственно только наивным и простодушным дикарям. Кружащих над караваном стервятников они как будто бы не заметили.
По словам чернокожих, в самой чаще леса, недалеко от реки, было большое озеро. Именно из него берет начало великий Стикс, заявили Конану вожди. На вопрос, растет ли там лотос, они ответили, что да, и во множестве, но не серебряный, а простой белый.
Выйдя к озеру, Конан увидел, что это скорее не озеро, а болото, илистое и вязкое, сплошь заросшее тростником, с небольшими лужами темной воды, соединенными между собой узкими протоками. Конан выслал отряды на разведку, и те вернулись с вестью, что обойти болото невозможно, а идти вброд слишком опасно.
Тогда Конан велел строить лодки. Плывя вверх по течению, баалурцы часто встречали тростниковые пироги стигийских рыбаков и полагали, что без труда смогут сделать их сами, благо тростника было вокруг более чем достаточно.
Но без помощи дикарей им никогда не удалось бы их построить. Тростник, неумело связанный волосяными веревками, немедленно намокал и разваливался, а то и просто тонул, отяжеленный водой. Кешанцы показали им, как правильно связывать снопы, как крепить их, чтобы они не расслаивались и постоянно подсыхали. Через несколько дней общих усилий были готовы две большие пироги и несколько маленьких, на которые и погрузился караван.
Поначалу они продвигались довольно быстро. Но вскоре лужицы воды начали мельчать, а заросли тростника становились все плотнее. Время от времени приходилось прорубаться не только сквозь тростник, но и сквозь заросли лиан и корней деревьев-паразитов, плотно оплетавших ветви, нависающие над водой. На расчистку мелких протоков, соединявших озерца чистой воды, уходило до нескольких часов упорного труда, а продвигались после этого пироги на жалкие сотни шагов.
Это утомительное, по-черепашьи медленное продвижение сводило людей с ума. Солнце палило немилосердно, яркими бликами отражаясь от поверхности воды, слепя глаза и напекая согнутые спины. Болото вечно что-то бормотало, его душные, ядовитые испарения доводили людей до безумной головной боли, худшей, чем боль после кошмарных снов Зерити. Стаи комаров и гнуса не оставляли их в покое ни днем, ни ночью, так что несколько суток спустя все были уже готовы прыгать головой в болото, лишь бы прекратились это ужасное зудение и постоянные ноющие укусы.
Еще одной бедой, и немалой, были крокодилы. После того как несколько неосторожных гребцов были утащены на дно прямо с лодок, Конан распорядился выставить вдоль бортов охрану с длинными копьями, чтобы отгонять жадных хищников.
Конан трудился за четверых. Для него, не привыкшего к безделью, постоянная занятость рук была скорее спасением, чем каторгой. Но и его начинали донимать тучи комарья и бесконечные заросли. Едва пироги проходили сквозь узкую просеку, заросли тростника снова смыкались за ними той же сплошной стеной.
- Здесь хватило бы папируса ца то, чтобы заполнить десяток библиотек, горестно сказал как-то Конану Каспиус. - Но кому они тут нужны, кроме живущей в них мошкары? И если мы сгинем здесь, никто не сможет найти и следа от нашего пути.
- Я предупреждал тебя еще в Баалуре, - коротко выдохнул Конан, - что это безумная затея. Даже если мы когда-нибудь найдем серебряный лотос, я скажу, что он обошелся нам слишком дорого.
Но серебряного лотоса пока по-прежнему не было, а поиски его и в самом деле обходились слишком дорого. На четвертую ночь почти половина людей слегла от какой-то непонятной болотной болезни. Хуже того, вернулись кошмары. То ли Зерити решила, что пора наконец обратить внимание на приближающихся искателей целебных растений, то ли тому причиной были ядовитые испарения, но люди снова начали стонать и метаться во сне. Плохо приходилось и лошадям и верблюдам. Последней каплей была какая-то мистическая несводимая ржавчина, пожирающая оружие.
Но всему рано или поздно приходит конец. Постепенно болото снова перешло в русло реки, правда, все такое же заросшее и зловонное. Вдоль берегов этого темного, отдающего торфяным запахом канала теснились настоящие джунгли. В ветвях день и ночь скакали и кричали яркие птицы, стаи обезьян с визгом проносились над головами путешественников, швыряя в них объедки и грязные палки. Вокруг цвели тысячи самых разнообразных цветов, от их запаха было трудно дышать. Но серебряного лотоса попрежнему не было.
А русло реки тем временем становилось все уже. Пятнистые леопарды пробегали, дразня, под самым носом у баалурцев, исчезая прежде, чем они успевали наложить стрелы на тетиву. Ядовитые водяные змеи, чей укус убивал почти мгновенно, выползали на медленно плывущие пироги погреться на солнышке - и горе тому, кто неосторожно наступал на них.
Установилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием оскорбленного капитана. Он встал и взялся за рукоять меча.
- Я не сомневаюсь, что этот глупец печется о благе своего города, сквозь зубы процедил Конан. - До сих пор я делал то же самое. Вы смело шли за мной через все опасности - я полагал, что вы пойдете за мной так же смело и дальше. И вы в самом деле считаете, что те, кто останется здесь, предадутся безделью и накоплению богатств, забыв о цели нашего путешествия?.. Я считаю иначе, но, зная твою неуемность, Турио, я собирался оставить в лагере военачальником именно тебя - и никого другого. Мне хорошо известно твое рвение, и я уверен, что ни один солдат, отданный тебе под начало, не разжиреет от безделья.
Турио молчал, с ненавистью глядя на Конана. Киммериец ждал. Расчет его был точен: с одной стороны, молодой капитан был польщен тем, что его заслуги командира наконец признаны главнокомандующим, с другой - оставаясь в лагере, он получал в полное свое распоряжение половину всей армии.
Глядя на то, как на лице юноши отражаются самые противоречивые чувства, Конан еще подлил масла в огонь:
- То, что я сделал, я собирался сделать с самого начала, и этот план был принят королем и Каспиусом. Поэтому, прощаясь с Зурфаром небезызвестным вам караван-баши, - я сделал ему одно предложение. Караван туранских купцов, знакомцев нашего караван-баши, будет ожидать вас чуть ниже по течению. Они обещали заплатить одной двадцатой от суммы всего товара. Уже сейчас мы можем готовить верблюдов для путешествия, и я уеду уверенный, что вы тут не пропадете. На сборы должно уйти дня два или три.
Турио снова покачал головой, но уже по другому поводу.
- Ты в самом деле собираешься оседлать верблюдов и отправиться на юг, прямо в лапы к зуагирам? Мне одной встречи с ними хватило, чтобы понять, насколько легко они догонят любой караван. Тебе придется с ними драться трижды в день...
- Именно за этим я оставляю в крепости тебя, мой бесстрашный капитан! улыбаясь, сказал Конан. - Ты схватишь здесь зуагиров за горло и не отпустишь, пока я не уйду достаточно далеко! Уж это ты, надеюсь, сумеешь сделать?
Глава 16
ВДОЛЬ БЕЛЫХ КОСТЕЙ
Бесчисленные банды зуагиров, подобно стаям голодных степных волков, скитались по пустыне белыми смерчами. Ярости их не было предела.
Шемиты должны были заплатить сполна за свою слишком легкую победу у Стикса. Как раз на днях из выстроенной ими на побережье крепости вышел караван тяжело нагруженных верблюдов в сопровождении большого отряда всадников. Проводив караван до края нагорья, всадники вернулись в лагерь, а шемиты остались в пустыне лицом к лицу с врагами более страшными, чем банда кочевников: беспощадным солнцем, выжженной землей и нехваткой воды.
Такова была расстановка сил, когда несколько дней спустя караван шел краем Большого Ущелья Стикса. Тропа была помечена так ясно, что невозможно было сбиться даже в темноте: ее устилали белые кости всех тех, кто не смог выстоять в схватке с пустыней. Словно огромная общая могила людей, верблюдов, мулов и лошадей, тянулась она через пески.
Конан вел своего жеребца в поводу, не отягчая своим телом и без того навьюченное животное. Рядом с ним на понурой, вздыхающей под солнцем кобыле ехал Каспиус. Седобородый, с вечно прищуренными глазами, в своих неизменных белых одеждах и с влажным платком на голове, он был вылитый зуагир.
- Ну, старик, - обернулся к нему Конан, - ты попрежнему не жалеешь, что присоединился ко мне? Должен тебя предупредить, что мы сейчас очень близки к весьма небогатому выбору: либо возвращаться к реке за водой, либо препоручить себя милости Митры и искать источник в пустыне.
Он ткнул подбородком вбок, где, как они оба хорошо знали, за темными утесами и пустыней с помеченной костьми тропой, летел сквозь ущелье черной змеей неутомимый Стикс.
Старый лекарь разлепил сухие губы и улыбнулся, покачав головой:
- Нет, бесстрашный мой военачальник, я не сожалею, что пошел с вами, ни тогда в Баалуре, ни теперь. Здесь, конечно, жарковато, но очень интересно. - Он кивнул на птицу, только что поймавшую зеленую ящерицу и теперь пристроившуюся пообедать на иззубренном лезвии меча, торчащего из песка. Чуть дальше видны были кости скелета, в руке которого когда-то был этот меч. - Как вы правильно заметили, Конан, не все можно узнать из книг. И я, можно сказать, сейчас наверстываю упущенное. Конан кивнул:
- Да, здесь есть чему поучиться. Кто мог, например, предсказать, что, следуя вверх по полноводной реке, мы в конце концов будем изнывать от жажды? - Он взболтнул флягой: она была почти пуста. - Проклятье! Я уже трижды высылал всадников, но воды они так и не нашли.
Караван верблюдов и наиболее выносливых лошадей длинной цепью растянулся по белому следу, огибая серые, занесенные песком утесы Большого Ущелья. Вокруг, сколько хватало глаз, простирались пески или камни, сухие колючки какого-то кустарника лишь увеличивали жажду. Каменные склоны полого поднимались, и, как ни мал был этот подъем, он очень утомлял и людей, и терпеливых животных. Этим утром они вышли на широкое плато, гигантским карнизом нависавшее над рекой, и теперь двигались вдоль него.
- Меня вот уже который день мучает одна мысль, - проговорил Каспиус. Мне кажется, что мы все дальше уходим в прошлое. Вспомните, Конан, сначала мы поехали в Асгалун, город недавнего прошлого для вас и королевы, затем вышли в Стикс и поплыли мимо гробниц, которым, быть может, уже тысячи лет... А теперь мы идем вдоль огромной могилы по камням, которые здесь стояли до городов и пирамид, а быть может, и до того, как человек написал первое свое слово на обрывке пергамента... Стикс - древнейшая река, говорят, она течет и в царстве мертвых. А что, если ее истоки кроются в начале всех начал? И мы идем к ним, самонадеянные безумцы, полагая, что нам хватит на это жизни...
Конан на это мог бы возразить, что за свою не столь долгую жизнь он уже второй раз идет к истокам Стикса, но лекарь явно имел в виду что-то другое, и киммериец промолчал.
Внизу черной змейкой извивалась река, и у Конана не было никаких сомнений в том, что истоки ее - не более чем какой-нибудь небольшой ледник в горах. Подумав о леднике, киммериец неслышно выругался. Он много бы дал за то, чтобы оказаться сейчас среди родных снегов. Эта проклятая речушка дразнила его и его солдат близким присутствием воды, пригодной для питья. Она всегда была на виду, но никакие веревки не могли дотянуться до дна этого гигантского ущелья. Вода была - но ее не было. От этого еще больше хотелось пить и еще суше казался ветер, что дул им в лица, оседая песком на губах.
Слуха Конана коснулся тихий крик. Он обернулся и увидел тонкую фигурку, балансирующую на краю карниза. Не удержав равновесия, человек упал, и новый крик раздался снизу, но такой тихий и неясный, что Конан в первый миг помотал головой, полагая, что это был морок, наведенный черной чародейской рекой. Люди стояли над обрывом, также недоуменно помаргивая, не понимая, привиделось им или нет. Но эхо еще летело над скалами, и киммериец на всякий случай распорядился:
- Всем отойти от края! Будете зевать - и речные призраки утянут вас на дно одного за другим! Если еще раз я увижу кого-нибудь ближе, чем в десяти шагах от края, сброшу вниз без всяких духов, собственными руками!
- Господин! - прервал его чей-то крик, уже реальный. - Господин, у меня дурные вести!
Из-за поворота тропы появился всадник - один из тех, что были посланы на поиски воды. Он во весь опор торопился к Конану.
- Ну да, - проворчал киммериец. - Как же обойдешься без дурных вестей... Что там такое?
- Господин, зуагиры! Большой отряд всадников, и скачут они под красным знаком Пророка Матху.
Конан задумчиво кивнул, не убыстряя своего неторопливого шага рядом с конем.
- Так он все-таки объединил их... Что ж, если они гнались за нами через всю пустыню, они вряд ли теперь чувствуют себя лучше, чем мы. Но мы все-таки постараемся увеличить скорость. Скажи тем, кто в хвосте, чтобы подтягивались и поторопились. И пусть конница отойдет назад и прикрывает нас с тыла. Всадник умчался, а Конан с невеселой улыбкой обернулся к Каспиусу: - Вот и решение вопроса с водой. Путь назад нам уже явно заказан.
К наступлению сумерек они увидели преследователей. Огромный отряд мчался через пустыню, поднимая тучи песка и пыли, и она была хорошо видна баалурцам, словно грозовое облако над горизонтом. Оно двигалось не слишком быстро, поскольку зуагиры ехали не только на лошадях, но и на верблюдах, но все же гораздо быстрее, чем отряд Конана. Киммериец велел всем не праздновать труса заранее и держаться как можно ближе друг к другу. Но всадников в белых плащах было гораздо больше.
Подгоняя людей, Конан лихорадочно выискивал место, подходящее для долгой обороны. Наконец перед путниками открылось небольшое ущелье, где каменные склоны сходились, как клешни гигантского скорпиона. Конан направил караван туда, распоряжаясь:
- Живее к тем скалам и за работу! Насыпать вал, выкопать ямы перед ним, расположить стрелков и животных! Мы еще сможем продержаться!
- Да, но как долго? - вздохнул Каспиус у него под боком. - Два дня, три? Эти жители пустыни могут знать здесь какие-нибудь источники воды, о которых не знаем мы, и просто окружить нас и дождаться нашей естественной смерти.
Конан нахмурился.
- Боюсь, что ты прав, старик! - сказал он. - А также мне известно, что жажда только ослепляет их, превращая в берсерков, а не лишает сил... Эй, Лонхо! Возьми людей и веревки и постарайся спустить кого-нибудь к воде! Да возьми побольше факелов, чтобы вас было видно издалека!.. Я знаю, что не достанете, я хочу, чтобы зуагиры думали, что у нас есть вода! Может, тогда они не станут нас сторожить, как кот у норы, а нападут сразу.
За прошедший день русло реки немного поднялось, а берега, спускавшиеся к воде отвесными скалами, стали пониже. Ловкий человек вполне мог, обвязавшись веревкой для большей безопасности, спуститься вниз и вскарабкаться наверх. Это было бы очень хорошей новостью, если бы не приближавшаяся туча пыли, уже заслонившая полнеба, кроваво-красная в лучах заходящего солнца.
Едва стемнело, ущелье наполнилось эхом стука тысячи копыт, и жуткие вопли, похожие на волчий вой, взлетели к позолоченной луне. Порывы ветра доносили запах конского пота и верблюжьих лепешек. Первые всадники приблизились к ущелью - и были расстреляны из луков и арбалетов от невидимой насыпи. Уяснив, что караван не взять с налета, зуагиры, отойдя в сторону, решили вести переговоры, о чем было тотчас сообщено Конану.
Зная, что всадники пустыни имеют пусть и странный, но все же нерушимый закон чести, Конан решил ответить на приглашение, рассудив, что новоявленный Пророк должен поддерживать хотя бы видимость справедливости. Поэтому киммериец взял с собой лишь нескольких телохранителей, полагавшихся ему по чину военачальника, и Каспиуса, чья седая борода и благородный облик должны были придать весу его посольству в глазах зуагиров, исстари чтивших седину.
Конан ожидал встречи с древним старцем - седобородым, с сетью бесчисленных морщин на хитром горбоносом лице. Но, войдя в ярко освещенный шатер, раскинутый в круге шатров поменьше, он с изумлением увидел восседающего на пестрых одеялах мальчика, узкоплечего и узкобедрого, слишком маленького и щуплого для своих просторных белых одежд с обилием золота и богатой меховой отделкой.
Зная обычаи жителей пустыни, Конан, как ни забавно ему это было, низко склонил голову, приветствуя Пророка. Разложив перед ним принесенные дары, он снова поклонился. То же сделали и его спутники.
- Приветствую тебя, Матху, и прошу позволения как можно скорее уйти из твоих земель, не вступая с твоими воинами в битву, - торжественно произнес Конан. - Ибо, если не зря зуагиры чтят тебя как Пророка, ты должен знать, что цели нашего похода - вне твоих пределов, и речь идет о жизни целой страны. Посему позволь нам следовать дальше нашим путем и не препятствуй. Если же ты согласишься помочь нам - благодарности нашей не будет предела.
- Вне моих пределов? - прервал его Матху, и Конан снова едва не улыбнулся - так тонок был мальчишеский гневный голос. - А ваша крепость, что стоит ниже по реке и забирает у моих воинов законную добычу, отбивая караваны, - она тоже вне моих пределов?
Конан понимающе улыбнулся:
- Если бы мы знали, что туранские либо иранистанские караваны - ваша законная добыча, мы не стали бы вмешиваться. Беда в том, что сами они так не считают. Если бы ты сам сопровождал караваны через пустыню, как это было принято у зуагиров прежде, все барыши были бы твои и нам нечего было бы делать.
- Учтивые и льстивые речи, - отозвался Матху. - Странно слышать их от того, за кем день и ночь следуют черные стервятники! Твои дела черны, как их перья, о ты, северный обманщик!
- Я могу вам поклясться своей старостью, - вмешался Каспиус, - что наша цель - единственно сбор трав, а именно серебряного лотоса, который растет только в верховьях Стикса. Наш город...
- Серебряный лотос, - сурово оборвал его Пророк, - священное растение, принадлежащее Эрлику. Он растет в стране Заслуживших Вечный Покой. И ваше счастье, что не найти его в этом мире, иначе бы мы не выпустили вас из этой пустыни, ибо не должен этот цветок попасть в руки неверных.
- Ну так дайте нам попытать счастья в других местах, - отозвался Конан, - и я, если хотите, напишу моим людям на реке, чтобы они оставили караваны вам. Если вы возьметесь доставить им мое послание.
- Нам не нужны твои милости, чужестранец, ибо ты приверженец Тхуталы. Мы можем предложить вам лишь одно: сложите оружие, откажитесь от своего дьявола и поклонитесь Истинному Владыке. Всякий, кто признает над собою власть великого Эрлика, будет удостоен чести стать его рабом.
- А кто не признает? - Конан по-прежнему улыбался, но глаза его зажглись недобрым огнем. Зачем же этот мальчишка звал на переговоры - только запугать? Но Конан решил пока не хвататься за меч и посмотреть, что будет дальше. - И почему ты обвиняешь нас в служении какому-то странному богу как ты его назвал? Кажется, Тхутала? Я первый раз слышу это имя, а мои люди поклоняются только древним богам Шема. Мы не желаем зла никому из вас, ни тем более вашему повелителю.
- Служишь ты Тхутале или нет - не имеет никакого значения, - ответил мальчик. - Ты можешь и не знать об этом, но все же быть его слугой; он умеет заставить людей подчиняться ему, не ведая того. - Мальчик смотрел не на Конана, а на языки пламени, пляшущие в очаге. Казалось, он и в самом деле общается с какой-то высшей силой. - Тот, кто ведет отряд убийц и грабителей в сердце тьмы этого мира, не может не нести в себе зла. Хватайте его, во имя великого Эрлика!
Телохранители Пророка, до тех пор недвижными статуями окружавшие его, при этих словах рванулись вперед, но Конан был начеку. С тихим свистом меч его вылетел из ножен и поразил в плечо ближайшего нападающего. Солдаты киммерийца сгрудились вокруг, защищая его и Каспиуса, сталь зазвенела о сталь. Конан, растолкав дерущихся, подскочил к мальчику и схватил его за шиворот.
- Стойте! Иначе я сейчас перережу горло вашему Пророку! И тогда посмотрим, так ли силен ваш Эрлик, как вы о нем рассказываете! Руки прочь от моих людей, и дайте нам пройти!
Пророк извивался у него в руках, пинался и кусался, как самый обычный мальчишка. Вся напыщенность и важность мигом слетели с него. Похоже было, что его ничуть не заботит меч Конана у самого горла. На глазах у разъяренных, но беспомощных зуагиров Конан, выставив перед собой мальчишку, отступил со своими людьми к лошадям.
- Святотатец! - кричали киммерийцу из толпы. - Да отсохнут твои руки за то, что ты посмел прикоснуться к священной плоти ясновидца!
- Плоть его пока осталась неприкосновенна! - фыркнул Конан. - Разве что я немного порвал ему рубашку. А теперь вы, как чтящие законы Эрлика, дадите нам спокойно уехать отсюда.
Он дал знак своим не спеша рассаживаться по седлам и, бесцеремонно пнув Пророка, пришпорил своего жеребца. Мальчишка кубарем полетел в толпу зуагиров, а отряд Конана пустился в галоп.
Следом полетели стрелы, и двое баалурцев упали с коней. Конан клял себя всеми пришедшими на ум бранными словами: нужно было сообразить, что никакого торга с этими кочевниками не будет. А теперь, если они в скором времени не найдут воду, возвращаться в крепость придется с боем.
Вернувшись в лагерь, Конан увидел скопище факелов у карниза и, не слезая с коня, помчался туда.
- Ну, что у вас там? - крикнул он еще издали. - Достали вы воду?
- Даже лучше! - ответил баалурец, распоряжавшийся работами. - Взгляни вон туда, господин мой!
Под карнизом, приблизительно на полпути до дна ущелья, была еще одна небольшая терраса, нависавшая над водой. Через нее, сбегая вниз к реке, протекал ручеек чистой прозрачной воды. Возле ручья, глядя снизу вверх на Конана и улыбаясь во весь рот, стоял всадник с факелом в руке.
- Как вы спустили туда лошадь?! - изумился Конан,
- Мы просто нашли проход! Он ведет дальше вверх по реке, и, если мы оставим в лагере зажженные факелы, а сами уйдем по нему, зуагиры так и просидят до рассвета, думая, что караулят нас.
- Отлично, - ответил Конан. Он распорядился сворачивать лагерь и спускать к источнику лошадей и верблюдов. Пришлось пожертвовать несколькими палатками и большим количеством факелов. Оставив их за насыпью так, что издали это было похоже на спящий лагерь, весь караван, стараясь производить как можно меньше шума, снялся и ушел еще до рассвета. Высланные вперед всадники нашли козью тропу, вполне пригодную для того, чтобы по ней прошли верблюды. Поднявшись на гребень утеса, Конан увидел вдали белесые дымки над кострами зуагиров и рассмеялся. Узкий карниз, по которому они теперь шли, становился все уже и уже; время от времени приходилось расчищать его от упавших сверху камней. Они двигались неспешно и осторожно, каждый миг боясь услышать топот копыт за спиной, но так и не услышали.
Ближе к вечеру шум реки под ними стал как будто явственнее и ближе. Тропа вдруг резко вильнула - и вывела путешественников в узкую долину, сжатую с двух сторон отвесными стенами утесов. Земля здесь была влажной от близкого присутствия реки, сквозь камни пробивалась ярко-зеленая трава, на которую тут же с жадностью набросились лошади. Решено было устроить здесь лагерь и дать отдых людям и животным. Солдаты принялись выбивать змей из травы и ставить палатки, небольшой отряд отправился наполнять мехи - и вернулся с дичью, набитой в прибрежных камышах.
Только был установлен лагерь и готова еда, как часовые, выставленные у входа в долину, примчались к Конану, крича еще издалека:
- Зуагиры нашли спуск на карниз! Скоро они будут здесь!
Пришлось спешно поднимать людей и снова седлать лошадей и верблюдов. Торопясь уйти с открытого места, Конан погнал караван в лес, темной стеной встававший на дальнем краю долины.
Но в лесу их ожидали новые напасти: из-за деревьев навстречу всадникам выскочили чернокожие воины в набедренных повязках из леопардовых шкур, вооруженные длинными копьями и раскрашенными щитами из кожи носорога.
Выглядели они как сущие дикари - с кольцами в носах, с ожерельями из когтей и клыков больших кошек, - но действовали не хуже любого обученного войска. Перегородив тропу, они выставили копья и закрылись щитами, словно дожидаясь команды к атаке. Люди Конана заметались, сбившись в кучу, - они неожиданно оказались меж двух огней. Впереди их ждали выставленные копья, а позади уже слышались крики зуагиров, мчащихся по пятам еле отстреливающейся конницы.
Раздался леденящий кровь боевой вопль чернокожих воинов - и, не нарушая ровного строя, они бросились в атаку. Баалурцы выхватили мечи, решив подороже продать свои жизни, но черное воинство промчалось мимо и обрушилось на всадников в белых плащах. Закрывшись щитами от стрел, рослые дикари копьями спихивали всадников с лошадей и добивали уже на земле. В первый миг шемиты не поняли, что произошло. Но в следующую секунду прозвучал боевой клич Баалура, и на степных кочевников ринулись с двух сторон два войска разом.
Глава 17
ЛЕС ОТРУБЛЕННЫХ ГОЛОВ
Насколько сумел понять Конан, черные воины были отрядом племени, живущим в лесу у берега реки в нескольких больших деревнях. Они давно враждовали с зуагирами, , как пояснил киммерийцу военный вождь. Кочевники, не довольствуясь той кровавой данью, которую взимали с караванов, начали нападать на поселения кешанцев, уводя в рабство детей и женщин.
Увидев обилие верблюдов и поклажи, кешанцы приняли караван Конана за торговый, и он не стал их в этом разубеждать. Они принесли баалурцам вдоволь фруктов, съедобных корней и мяса гиппопотамов, за что Конан щедро одарил их предусмотрительно захваченными с собой яркими безделушками. Баалурцы были приняты с тем радушием, какое свойственно только наивным и простодушным дикарям. Кружащих над караваном стервятников они как будто бы не заметили.
По словам чернокожих, в самой чаще леса, недалеко от реки, было большое озеро. Именно из него берет начало великий Стикс, заявили Конану вожди. На вопрос, растет ли там лотос, они ответили, что да, и во множестве, но не серебряный, а простой белый.
Выйдя к озеру, Конан увидел, что это скорее не озеро, а болото, илистое и вязкое, сплошь заросшее тростником, с небольшими лужами темной воды, соединенными между собой узкими протоками. Конан выслал отряды на разведку, и те вернулись с вестью, что обойти болото невозможно, а идти вброд слишком опасно.
Тогда Конан велел строить лодки. Плывя вверх по течению, баалурцы часто встречали тростниковые пироги стигийских рыбаков и полагали, что без труда смогут сделать их сами, благо тростника было вокруг более чем достаточно.
Но без помощи дикарей им никогда не удалось бы их построить. Тростник, неумело связанный волосяными веревками, немедленно намокал и разваливался, а то и просто тонул, отяжеленный водой. Кешанцы показали им, как правильно связывать снопы, как крепить их, чтобы они не расслаивались и постоянно подсыхали. Через несколько дней общих усилий были готовы две большие пироги и несколько маленьких, на которые и погрузился караван.
Поначалу они продвигались довольно быстро. Но вскоре лужицы воды начали мельчать, а заросли тростника становились все плотнее. Время от времени приходилось прорубаться не только сквозь тростник, но и сквозь заросли лиан и корней деревьев-паразитов, плотно оплетавших ветви, нависающие над водой. На расчистку мелких протоков, соединявших озерца чистой воды, уходило до нескольких часов упорного труда, а продвигались после этого пироги на жалкие сотни шагов.
Это утомительное, по-черепашьи медленное продвижение сводило людей с ума. Солнце палило немилосердно, яркими бликами отражаясь от поверхности воды, слепя глаза и напекая согнутые спины. Болото вечно что-то бормотало, его душные, ядовитые испарения доводили людей до безумной головной боли, худшей, чем боль после кошмарных снов Зерити. Стаи комаров и гнуса не оставляли их в покое ни днем, ни ночью, так что несколько суток спустя все были уже готовы прыгать головой в болото, лишь бы прекратились это ужасное зудение и постоянные ноющие укусы.
Еще одной бедой, и немалой, были крокодилы. После того как несколько неосторожных гребцов были утащены на дно прямо с лодок, Конан распорядился выставить вдоль бортов охрану с длинными копьями, чтобы отгонять жадных хищников.
Конан трудился за четверых. Для него, не привыкшего к безделью, постоянная занятость рук была скорее спасением, чем каторгой. Но и его начинали донимать тучи комарья и бесконечные заросли. Едва пироги проходили сквозь узкую просеку, заросли тростника снова смыкались за ними той же сплошной стеной.
- Здесь хватило бы папируса ца то, чтобы заполнить десяток библиотек, горестно сказал как-то Конану Каспиус. - Но кому они тут нужны, кроме живущей в них мошкары? И если мы сгинем здесь, никто не сможет найти и следа от нашего пути.
- Я предупреждал тебя еще в Баалуре, - коротко выдохнул Конан, - что это безумная затея. Даже если мы когда-нибудь найдем серебряный лотос, я скажу, что он обошелся нам слишком дорого.
Но серебряного лотоса пока по-прежнему не было, а поиски его и в самом деле обходились слишком дорого. На четвертую ночь почти половина людей слегла от какой-то непонятной болотной болезни. Хуже того, вернулись кошмары. То ли Зерити решила, что пора наконец обратить внимание на приближающихся искателей целебных растений, то ли тому причиной были ядовитые испарения, но люди снова начали стонать и метаться во сне. Плохо приходилось и лошадям и верблюдам. Последней каплей была какая-то мистическая несводимая ржавчина, пожирающая оружие.
Но всему рано или поздно приходит конец. Постепенно болото снова перешло в русло реки, правда, все такое же заросшее и зловонное. Вдоль берегов этого темного, отдающего торфяным запахом канала теснились настоящие джунгли. В ветвях день и ночь скакали и кричали яркие птицы, стаи обезьян с визгом проносились над головами путешественников, швыряя в них объедки и грязные палки. Вокруг цвели тысячи самых разнообразных цветов, от их запаха было трудно дышать. Но серебряного лотоса попрежнему не было.
А русло реки тем временем становилось все уже. Пятнистые леопарды пробегали, дразня, под самым носом у баалурцев, исчезая прежде, чем они успевали наложить стрелы на тетиву. Ядовитые водяные змеи, чей укус убивал почти мгновенно, выползали на медленно плывущие пироги погреться на солнышке - и горе тому, кто неосторожно наступал на них.