Который был час? Мисс Вилс: Полночь
Мистер Хардинг: Около полуночи
Проф. Инграм: Без минуты полночь
Какого роста был Мисс Вилс: Метр восемьдесят
вошедший? Мистер Хардинг: Метр восемьдесят
Проф. Инграм: Метр семьдесят
– Единственное, в чем все более-менее сходится, это время, – продолжал майор. – И, надо полагать, эта деталь и есть наиболее ошибочная из всех.
Профессор Инграм встал.
– Я не вполне понимаю вас, майор. Меня как опытного эксперта попросили, чтобы я рассказал, что здесь в действительности происходило. Вы предполагали, что показания будут расходиться, а теперь – не знаю, почему – кажется сердитесь на меня за то, что я указываю вам на эти расхождения.
– Все это я знаю и все это так, – возразил майор, указывая конвертом в сторону профессора. – Что, однако, вы рассказываете мне о коробке конфет? Коробка может быть либо зеленой либо синей, но никак уж не и той и другой, а именно в этом вы хотите меня уверить. Ладно, если хотите знать, – несмотря на отчаянные знаки, которые делали ему Эллиот и Боствик, он отбросил в сторону привычную полицейскую сдержанность, – если хотите знать, коробка, которая лежит в той комнате, синяя. Разрисована синими цветами. И единственный, кроме нее, предмет на столе – это карандаш. Никаких следов чего-либо другого: ручки, или еще одного карандаша, или стрелы от духового ружья. Интересно знать, что вы на это скажете?
С иронической улыбкой на лице, профессор уселся снова.
– Скажу одно: все это я объясню в течение одной минуты, если только вы дадите мне такую возможность.
– Ладно, ладно, – буркнул майор, поднимая сложенные руки жестом, сильно напоминающим арабское приветствие. – Делайте, что хотите, и давайте ваши разъяснения когда это покажется вам более удобным; я вмешиваться не буду. Продолжайте, инспектор. Извините, что прервал вас.
В следующие несколько минут Эллиоту начало казаться, что с противоречиями наконец покончено. Ответы на два следующие и на половину третьего вопроса совпадали почти точно. Вопросы эти, относившиеся к незнакомцу, вошедшему в кабинет, звучали: "Опишите, как был одет этот человек", "Что он держал в правой руке? Опишите этот предмет", "Опишите, что он делал".
По ответам можно было получить довольно полное представление о гротескно замаскированной фигуре, которая произвела на всех такое глубокое впечатление. Ни одна деталь, начиная от шляпы-цилиндра, коричневого шарфа и темных очков и кончая черными брюками и лаковыми туфлями, не ускользнула от внимания наблюдателей. Правильно был описан и черный чемоданчик с надписью "Р. Г. НЕМО, Д. М.", который незнакомец держал в правой руке. Единственной новой деталью было то, что на руках незнакомца были, оказывается, резиновые перчатки.
Такое единодушие интриговало и даже беспокоило Эллиота до тех пор, пока он не вспомнил, что все свидетели имели отличную возможность изучить этот маскарадный костюм. Большая часть вещей "Немо", включая черный чемоданчик, валялась в саду у порога дверей кабинета. Эти люди видели их не только во время спектакля, но и после, когда выходили искать Вилбура Эммета.
Не упустили они и ни одного из движений неожиданного гостя. Фигура загадочного и жутковатого "Немо", отбрасывающая в ослепительном свете огромную тень, похожая на ночной кошмар, прочно врезалась в их память. Они подробно описали его появление. Описали, как после неосторожной шутки, брошенной Джорджем Хардингом, Немо повернулся на каблуках и поглядел на зрителей. Описали, как он, обернувшись к ним спиной, поставил на стол свой чемоданчик. Затем они рассказали, как он обошел стол, вытащил из кармана коробочку и вынул из нее капсулу...
В чем же, черт побери, ключ ко всей этой загадке?
Вот что хотел бы знать Эллиот. Список начал уже подходить к концу, а он все еще не мог его найти. Да, свидетели противоречили друг другу, но чем это могло ему помочь?
– Время позднее, – сказал он, так что перейдем, пожалуй, к следующему вопросу. "Взял ли он что-либо со стола?"
Три ответа прозвучали почти одновременно.
– Нет, – сказала Марджори.
– Нет, – сказал Джордж Хардинг.
– Да, – сказал профессор Инграм.
Во всеобщем гаме твердо прозвучал голос Хардинга.
– Клянусь вам, что нет, сэр. Он даже не прикасался к столу. Он...
– Конечно же, нет, – сказала Марджори. – Да и что он мог бы взять? Единственное, чего, кажется, не хватает на столе, это ручка... или карандаш, или стрела – можете называть, как хотите... И я знаю, что ее он не брал. Дядя Марк положил ее перед собой, на промокашку, а этот тип в цилиндре даже не приближался к ней. А больше – что еще он мог бы взять?
Профессор жестом попросил всех замолчать. Сейчас выражение его лица стало суровым.
– Это и есть то, о чем я так терпеливо пытаюсь вам рассказать. Конкретно: он взял зеленую коробку с карамелью "Генри" и заменил ее синей коробкой с мятными конфетами той же фирмы. Вы хотели узнать чистую правду. Это она и есть. Не спрашивайте у меня, как он это проделал! Кладя свой чемоданчик на стол, он поставил его перед зеленой коробкой. Когда он снова взял чемоданчик и вышел из комнаты, коробка на столе была синей. Повторяю: не спрашивайте у меня, как он это проделал. Я не волшебник. Однако, мне кажется, что решение загадки отравленных конфет лежит именно здесь. По-моему, над этим стоит поломать голову. Надеюсь, что мои слова развеяли сомнения насчет моего здравого рассудка или, во всяком случае, моей готовности оказать помощь полиции, которые начали возникать у майора. А теперь, может кто-нибудь угостит меня сигаретой?
Эллиот так и не узнал, получил ли профессор Инграм свою долгожданную сигарету, потому что внезапно ему стала ясна разгадка истории с коробками конфет.
– Прошу прощения, я вернусь через несколько секунд, – сказал он и, обогнув пианино, вышел в сад.
Снаружи, на узкой полоске газона, протянувшейся между домом и каштанами, было прохладно и теперь, когда в кабинете горела только обычная лампочка, почти совсем темно. Эллиоту показалось, что он слышит доносящийся откуда-то слабый звон колокольчика, однако он не стал раздумывать над этим, потому что его внимание было приковано к вещам "доктора Немо", разбросанным у порога.
Этот черный чемоданчик...
Сейчас Эллиот знал уже, почему его внешность показалась ему туманно знакомой. Несколько больший, чем профессиональные чемоданчики врачей, хотя и очень похожей формы, но все же слишком маленький для обычного чемодана. Точно такой же чемоданчик, какой ему приходилось видеть среди экспонатов Черного музея Скотленд Ярда.
Он опустился на колени рядом с чемоданчиком. Сделан из лакированной кожи и выглядит совсем новым. Имя доктора Немо было грубо вырисовано печатными буквами. Обернув руку платком, Эллиот открыл чемодан. Внутри была двухфунтовая коробка карамели "Генри" с ярко-зелеными цветами на крышке.
– Вот, значит, как, – проговорил вслух Эллиот. Такие чемоданчики были верными спутниками воров.
Эллиот поднял чемодан и осмотрел его днище. Придуманные первоначально для фокусников, эти чемоданчики вскоре взяли на вооружение воры, промышлявшие в универмагах, ювелирных магазинах – вообще всюду, где открыто выставлялись ценные предметы.
Вору достаточно было войти в магазин с совершенно невинным с виду чемоданчиком. Разглядывая что-нибудь, он рассеянно ставил его на прилавок. Ставил он его, однако, на тот предмет, который хотел украсть. Дно чемодана было снабжено остроумным устройством, заглатывавшим предмет, на который чемодан был поставлен. Затем, не сделав ни одного сколько-нибудь подозрительного движения, вор снова брал свой чемодан и уходил из магазина.
Теперь поведение "доктора Немо" стало совершенно ясным. Войдя в кабинет, он поставил чемоданчик на стол, повернувшись при этом спиною к зрителям. Чемодан был, однако, поставлен не перед зеленой коробкой, а на нее. В широком кармане дождевика "Немо" лежала синяя коробка мятных конфет. Повернувшись спиной к зрителям и наклонившись, чтобы поставить чемодан – а, может, это было тогда, когда "Немо" забирал его, – он положил эту коробку на стол. Чтобы проделать это перед и без того ошарашенной и ослепленной ярким светом аудиторией, большой ловкости не требовалось. И все это делалось с помощью Марка Чесни, под руководством Марка Чесни, как часть плана Марка Чесни, направленного на то, чтобы обмануть зрителей, сколько бы они ни вглядывались в происходящее перед их глазами.
Чем, однако, все это могло помочь разгадке преступления – этого ли, или того, которое было совершено в лавочке миссис Терри? Может быть, Чесни полагал, что тогда была тоже подменена целая коробка конфет?
– Эй! – произнес чей-то голос.
Эллиот вздрогнул. Голос был хриплый и раздавался где-то прямо над его головою. Подняв глаза, Эллиот хотя и с трудом, но разглядел лицо доктора Джозефа Чесни, глядевшего на него из окна второго этажа. Доктор так высунулся наружу, что Эллиоту стало страшно, как бы эта огромная туша не свалилась на него.
– Вы что – оглохли там все? – негромко спросил доктор Джо. – Неужели никто не слышит, как звонят в колокольчик у ворот? Почему никто не подойдет туда? Звонят уже минут пять, наверное. Черт возьми, я не могу заниматься сразу всем! У меня на руках больной...
Эллиот пришел в себя. Разумеется, это приехали из города, расположенного за двенадцать миль отсюда, судебный врач и фотограф – он же специалист по дактилоскопии.
– Послушайте! – рявкнул уже на сей раз доктор Джо.
– Что еще?
– Пришлите, будьте добры, ко мне Марджори. Он зовет ее.
Эллиот быстро поднял глаза.
– Пришел в сознание? Я могу его видеть? Освещенная снизу рыжая борода доктора придавала ему мефистофельский вид.
– Нет, друг мой, в сознание он не пришел, во всяком случае, не в том смысле, как вы это себе воображаете. И увидеть его вы не сможете ни сейчас ночью, ни утром, ни, может быть, еще в течение недель и месяцев. Ясно? И пришлите сюда наверх Марджори! От служанок толку ни на грош. Одна непрерывно все роняет, а другая с перепугу спряталась в постель. Ради бога!
Голова исчезла из окна.
Очень медленно Эллиот собрал экипировку "доктора Немо". Далекий колокольчик перестал звенеть. К концу ночи поднялся холодный ветер; он шумел сухими листьями, весь пропитанный их резким, осенним ароматом, а потом вдруг, может быть, потому что была открыта какая-либо из дверей, донесся другой, чуть сладковатый запах. Казалось, что сам дом пропитан этим легким запахом, словно духами. Только теперь Эллиот вспомнил, что совсем рядом в темноте находятся целых полгектара оранжерей. Это был запах персиков и миндаля, созревавших здесь с июля и до самого ноября, – горького миндаля, ставшего словно бы символом виллы "Бельгард".
Он внес вещи "доктора Немо" в кабинет в тот самый момент, когда Боствик ввел двух приехавших – доктора Веста и сержанта Метьюза. Вслед за ними вошел и майор Кроу. Метьюз получил инструкции насчет фотоснимков и снятия отпечатков пальцев, а Вест наклонился над телом Марка Чесни.
Майор поднял глаза на Эллиота и спросил:
– Ну, инспектор, с чего вы это выскочили, как ошпаренный? И что обнаружили?
– Выяснил, каким образом были заменены коробки конфет, – ответил Эллиот и вкратце рассказал о своем открытии.
Услышанное произвело впечатление на майора.
– Остроумно, – проговорил он. – Чертовски остроумно. Но если так... послушайте: откуда Чесни раздобыл такой чемоданчик7
– В Лондоне их можно достать в магазинах, где продают всякие приспособления для фокусников-любителей.
– Хотите сказать, что он специально заказывал его?
– Похоже на то, сэр.
Майор подошел к чемоданчику и внимательно осмотрел его.
– Это означало бы, что Чесни уже давно готовился к своему представлению. Знаете, инспектор, – майор с трудом сдержал желание изо всех сил пнуть чемоданчик ногой, – по мере того, как мы продвигаемся вперед, этот проклятый спектакль приобретает, кажется, все большее значение, а смысл его мы понимаем все меньше. Чего мы добились? Что выяснили? Постойте! В списке Чесни остались еще вопросы?
– Да, сэр. Еще три.
– Тогда вернемся и продолжим, – сказал майор, бросая полный горечи взгляд на закрытую дверь. – Однако прежде хочу спросить у вас, заметили ли вы одну вещь, которая особо привлекла мое внимание во всем этом балагане?
– Какую именно?
Майор Кроу выпрямился и поднял руку с вытянутым костлявым пальцем, словно собираясь начать обвинительную речь.
– В этих часах есть что-то странное, – громко сказал он.
Все подняли глаза на часы. Доктор Вест, осматривавший труп, снова включил мощную лампу, и белый циферблат часов с их бронзовыми украшениями и мраморным корпусом насмешливо глядел на них с камина. Было без двадцати минут два.
– Господи! Мне же надо уже идти домой, – сказал майор и внезапно добавил: – А все-таки поглядите на них. Что если Чесни перевел часы? Он мог это сделать перед спектаклем. Потом, после окончания он (вы помните?) закрыл дверь и не выходил в салон, пока Инграм не постучал и не сказал, что они собираются устроить ему овацию. За это время он мог вновь поставить часы на точное время. Разве не так?
Эллиота это не убедило. Однако он сказал:
– В принципе так, сэр. Если он хотел это сделать, то возможность у него была.
– Естественно, это ведь легче легкого, – майор, обогнув кресло с трупом, подошел к камину и осторожно повернул часы циферблатом к стенке. – Как и у всех часов, тут две головки. Одна для завода пружины, другая для перевода стрелок... О-о!
Он наклонился, что-то внимательно разглядывая, и Эллиот присоединился к нему. На том месте, где должна была быть головка для перевода стрелок, виднелось лишь крохотное круглое отверстие.
– Стерженек сломан, – сказал Эллиот, – и сломан внутри корпуса.
Он присмотрелся еще внимательнее. В глубине механизма можно было различить обломок микроскопического стерженька, а рядом с отверстием виднелась свежая царапина, сделанная в металле чем-то, задевшим заднюю стенку часов.
– Сломан совсем недавно, – заметил Эллиот. – Вероятно, именно это и имела в виду мисс Вилс, когда так решительно утверждала, что часы шли правильно. Понимаете, сэр? До прихода часовщика никто при всем желании не смог бы изменить положение стрелок.
Майор Кроу еще раз взглянул на часы.
– Это еще не факт. Не так уж сложно это сделать. Вот так...
Он вернул часы в нормальное положение и, открыв круглую стеклянную крышку, защищающую циферблат, прикоснулся к стрелкам.
– Все, что надо сделать, это просто повернуть...
– Тогда попробуйте, сэр, – сказал Эллиот.
Через мгновенье майору пришлось сдаться. Тоненькие стрелки были слишком хрупки. При любой попытке повернуть их в любом направлении они неизбежно сломались бы или согнулись. Было очевидно, что положение стрелок нельзя изменить. Эллиот отошел в сторону и невольно усмехнулся. Стрелки продолжали свое полное издевки движение, ось, на которую они были насажены, казалось подмигивала, а тиканье часов затронуло скрытую где-то глубоко внутри Эллиота смешливую струнку, и он чуть не расхохотался в лицо майору. Это был настоящий символ: часы, с которыми нельзя ничего сделать.
– С этим вопросом, пожалуй, все ясно, – сказал он.
– Не все, – ответил майор.
– Но, сэр...
– Но, сэр...
– Я настаиваю, что в этих часах есть что-то странное, медленно и размеренно, словно произнося присягу, проговорил майор. – Готов допустить, что я и сам не знаю, в чем оно состоит, но уверен, что вскоре вы в этом убедитесь сами.
В это самое мгновенье фотолампа, ослепительно вспыхнув напоследок, внезапно погасла. Все вздрогнули – внезапно свет стал совсем тусклым. Доктор Вест – пожилой, усатый мужчина с усталым лицом – закончил уже, однако, свой осмотр.
– И что бы вы хотели от меня услышать? – спросил он у майора.
– Что было причиной смерти?
– Синильная кислота или одно из ее соединений. Утром сделаю вскрытие и скажу вам точно.
– Одно из ее соединений? Джо Чесни утверждает, что это был цианистый калий.
– Цианистый калий лишь одно из возможных соединений синильной кислоты. Согласен, правда, что самое распространенное.
– Прошу извинить мое невежество, – проговорил майор. – О стрихнине мне приходилось кое-что читать – в связи с другим делом, но об этой штуке я почти ничего не знаю. Предположим, что кто-то отравил Чесни синильной кислотой или каким-то ее соединением. Откуда, однако, он мог раздобыть их? Каким образом их можно получить?
– У меня тут есть кое-какие заметки на этот счет, – ответил доктор Вест, роясь в карманах. В голосе его слышалась скромная гордость. – Знаете ли, нам не часто приходится встречаться со случаями отравления синильной кислотой. Редкая, очень редкая штука. Я сделал заметки, когда слушалось дело Билли Оуэнса, и решил, что не вредно будет захватить их с собою.
Он продолжал тоном самодовольного лектора:
– Чистая синильная кислота (HCN) – вещь для неспециалиста почти недоступная. С другой стороны, любой хороший химик может получить ее из легко доступных веществ – я имею в виду не внесенные в списки запрещенных для продажи. Одна из ее солей – цианистый калий – применяется довольно широко. Его, как вы, вероятно, знаете, применяют в фотографии. Иногда он используется для борьбы с вредителями фруктовых деревьев...
– Фруктовых деревьев! – пробормотал майор Кроу.
– Применяется он также в электрогальванических процессах и в морилках...
– Что это еще за морилки?
– Энтомология, – ответил доктор. – Чтобы умерщвлять бабочек. Продаются в магазинах пособий для натуралистов, но покупатель, само собою обязан расписаться в специальной книге.
В разговор вмешался Эллиот.
– Разрешите один вопрос, доктор? Верно, что в косточках персиков содержится синильная кислота?
– Да, верно, – ответил, потирая ладонью лоб, доктор.
– И каждый, будто бы, может выделить ее перегонкой в обычном дистилляционном аппарате?
– Я сам иногда задаю себе тот же вопрос, – еще сильнее потирая лоб, сказал Вест. – То, что вы сказали, совершенно справедливо, только, чтобы получить смертельную дозу синильной кислоты, понадобилось бы обработать косточки не менее, чем пяти тысяч шестисот персиков. На мой взгляд, это не слишком правдоподобно.
Последовала короткая пауза, после которой Боствик угрюмо заметил:
– Откуда-то яд, в любом случае, взялся.
– Несомненно. И вашей задачей как раз и будет проследить его путь, сказал майор. – Мы не сумели сделать это со стрихнином, но с цианистым калием сделать должны – даже если для этого понадобится проверить книги аптек и фирм, торгующих ядами во всей Англии. Это будет вашей задачей, Боствик. Кстати, доктор... помните такие большие зеленоватые капсулы, в которых дают касторку?
– Разумеется.
– Предположим, что вы решили ввести дозу цианистого калия в одну из таких капсул. Как бы вы это сделали? С помощью шприца?
Доктор задумался.
– Да, пожалуй. Сделать это несложно, к тому же касторовое масло скроет запах и вкус яда. – Смертельная доза синильной кислоты составляет пятьдесят четыре миллиграмма. Цианистый калий действует, разумеется, слабее, но смею сказать, что двенадцать-восемнадцать сантиграмм сделают свое дело.
– И за сколько времени он убьет человека?
– Я не знаю, какая была использована доза, – словно извиняясь, ответил доктор. – Как правило, первые симптомы появляются секунд через десять. В данном случае, разумеется, сначала должен был раствориться желатин, да и касторовое масло замедляет поглощение яда. Задержка перед появлением симптомов могла составить максимум пару минут. Дальнейшее полностью зависело бы от величины дозы. Состояние полной прострации наступает практически сразу же, а умереть человек может и через три минуты, а может и лишь через полчаса.
– Хорошо, это сходится с тем, что нам уже известно, – сказал майор и добавил с жестом отчаяния: – Как бы там ни было, нам, инспектор, пора снова заняться той бандой, – майор сердито кивнул головой в сторону двери. – Надо проверить – было ли то, что они видели, и впрямь капсулой для касторки. Может, это опять был какой-то трюк. Проверьте это... попытайтесь разобраться во всей этой путанице, и тогда мы хоть будем знать, на каком свете находимся.
Эллиот, довольный предоставленной ему возможностью поработать в одиночку, вышел, затворив за собою дверь, в салон. Взгляды трех пар глаз устремились на него.
– Постараюсь по возможности не задерживать вас, – проговорил он дружелюбно. – Если не возражаете, мы выясним только оставшиеся несколько пунктов.
Профессор Инграм внимательно посмотрел на Эллиота.
– Одну минутку, инспектор. А вы не могли бы разъяснить нам одну деталь? Подмена коробок произошла, действительно, так, как я говорил?
Эллиот на мгновенье замялся.
– Да, сэр, не буду отрицать, что вы оказались правы.
– Ага! – с ехидным удовлетворением произнес инспектор и откинулся на спинку стула, в то время как Марджори и Хардинг устремили на него полные любопытства взгляды. – Я надеялся на это. Значит, мы действительно находимся на пути к решению.
Марджори явно хотела что-то сказать, но Эллиот продолжил.
– Перед нами восьмой вопрос мистера Чесни, касающийся незнакомца в цилиндре. "Что он дал мне проглотить? Сколько времени это у меня заняло?" Прежде всего, все ли вы согласны, что это была капсула для касторки?
– Я в этом уверена, – ответила Марджори. – А чтобы ее проглотить, он потратил две или три секунды.
– Согласен, что вид у нее был именно такой, – с предельной осторожностью ответил профессор, – и проглотил он ее с некоторым трудом.
– Я этих капсул не знаю, – сказал Хардинг. Лицо его, полное сомнения и беспокойства, побледнело еще больше. – С чего бы это? – подумал Эллиот. – Хардинг добавил: – Я бы лично сказал, что это было яйцо, зеленое яйцо, мне еще было странно, как это он не подавился. Но, если остальные знают, что это за штука, я спорить не стану. Я согласен.
Эллиот решил, что на этом пункте задерживаться не стоит.
– Мы еще вернемся к этому, а сейчас я хочу задать вам вопрос первоочередной важности: "Сколько времени он пробыл в комнате?"
Он произнес это серьезно, но на лице Инграма было столько сарказма, что Марджори заколебалась.
– Тут что – какая-то ловушка? Имеется в виду сколько времени прошло с того момента, как этот человек вошел в садовую дверь, и до того, как он снова вышел? Совсем немного, это точно. Я думаю: две минуты.
– Две с половиной, – сказал Хардинг.
– Он был в комнате, – проговорил профессор, – ровно тридцать секунд. К слову сказать, люди склонны с утомительным постоянством преувеличивать длительность событий. По сути дела "Немо" почти не рисковал. У зрителей не было времени внимательно рассмотреть его – даже если бы они очень старались. Если хотите, инспектор, я могу дать вам полный отчет о том, как разыгрывалась во времени вся сцена, включая действия Чесни. Хотите?
Эллиот кивнул, и профессор, зажмурив глаза, продолжал:
– Начнем с того момента, когда Чесни вышел в кабинет, а я погасил здесь свет. До того, как Чесни вновь отворил дверь, чтобы начать представление, прошло секунд двадцать. "Немо" появился через сорок секунд после этого и сыграл свою роль за тридцать секунд. После его ухода Чесни, прежде чем упасть на пол, притворившись мертвым, сидел еще тридцать секунд. Затем он встал и вновь закрыл дверь. Мне понадобилось немного времени, чтобы найти этот проклятый выключатель и снова зажечь свет. Скажем, еще двадцать секунд. Однако все представление, начиная с того момента, когда был погашен свет, и до того, как я его зажег снова, продолжалось не больше двух минут двадцати секунд.
На лице Марджори было написано сомнение, а Хардинг пожал плечами. Они не спорили, но и, совершенно очевидно, не были согласны. Оба выглядели бледными и усталыми. Марджори слегка дрожала. Эллиот понял, что дальше струну затягивать не стоит.
– Теперь последний вопрос, – сказал он. – Звучит он так: "Кто говорил и что было сказано?"
– Какое счастье, что это уже последний! – воскликнула Марджори. – На этот раз я уж, по крайней мере, не могу ошибиться. Тот тип в цилиндре не произнес ни слова. – Девушка резко обернулась к профессору Инграму. – С этим вы ведь не станете спорить?
– Не стану.
– И дядя Марк заговорил один только раз. Как раз когда тот человек поставил чемоданчик на стол и шагнул вправо. Дядя Марк сказал: "Все в порядке, что ты еще собираешься делать?"
Хардинг кивнул.
– Правильно. Сказано было именно это, хотя за точный порядок слов я не ручаюсь.
– И больше ничего? – настойчиво спросил Эллиот.
– Абсолютно ничего.
– Не согласен, – проговорил профессор.
– О, будь оно все проклято, – почти прокричала, вскакивая на ноги, Марджори. Эллиоту стало даже немного не по себе, когда он увидел, как может измениться это мягкое, спокойное лицо. – К черту!
– Марджори! – крикнул Хардинг и, кашлянув, сделал смущенный жест в сторону Эллиота, словно взрослый, старающийся отвлечь внимание от расшалившегося ребенка.
– Ты зря так вспыхиваешь, Марджори, – мягко проговорил профессор. – Я только пытаюсь помочь вам. Ты же это отлично знаешь.
Несколько мгновений на лице Марджори была написана нерешительность, а потом на глаза набежали слезы, а выступившая на лице краска придала ему такую неподдельную красоту, которой не могли повредить даже дрожащие губы.
Мистер Хардинг: Около полуночи
Проф. Инграм: Без минуты полночь
Какого роста был Мисс Вилс: Метр восемьдесят
вошедший? Мистер Хардинг: Метр восемьдесят
Проф. Инграм: Метр семьдесят
– Единственное, в чем все более-менее сходится, это время, – продолжал майор. – И, надо полагать, эта деталь и есть наиболее ошибочная из всех.
Профессор Инграм встал.
– Я не вполне понимаю вас, майор. Меня как опытного эксперта попросили, чтобы я рассказал, что здесь в действительности происходило. Вы предполагали, что показания будут расходиться, а теперь – не знаю, почему – кажется сердитесь на меня за то, что я указываю вам на эти расхождения.
– Все это я знаю и все это так, – возразил майор, указывая конвертом в сторону профессора. – Что, однако, вы рассказываете мне о коробке конфет? Коробка может быть либо зеленой либо синей, но никак уж не и той и другой, а именно в этом вы хотите меня уверить. Ладно, если хотите знать, – несмотря на отчаянные знаки, которые делали ему Эллиот и Боствик, он отбросил в сторону привычную полицейскую сдержанность, – если хотите знать, коробка, которая лежит в той комнате, синяя. Разрисована синими цветами. И единственный, кроме нее, предмет на столе – это карандаш. Никаких следов чего-либо другого: ручки, или еще одного карандаша, или стрелы от духового ружья. Интересно знать, что вы на это скажете?
С иронической улыбкой на лице, профессор уселся снова.
– Скажу одно: все это я объясню в течение одной минуты, если только вы дадите мне такую возможность.
– Ладно, ладно, – буркнул майор, поднимая сложенные руки жестом, сильно напоминающим арабское приветствие. – Делайте, что хотите, и давайте ваши разъяснения когда это покажется вам более удобным; я вмешиваться не буду. Продолжайте, инспектор. Извините, что прервал вас.
В следующие несколько минут Эллиоту начало казаться, что с противоречиями наконец покончено. Ответы на два следующие и на половину третьего вопроса совпадали почти точно. Вопросы эти, относившиеся к незнакомцу, вошедшему в кабинет, звучали: "Опишите, как был одет этот человек", "Что он держал в правой руке? Опишите этот предмет", "Опишите, что он делал".
По ответам можно было получить довольно полное представление о гротескно замаскированной фигуре, которая произвела на всех такое глубокое впечатление. Ни одна деталь, начиная от шляпы-цилиндра, коричневого шарфа и темных очков и кончая черными брюками и лаковыми туфлями, не ускользнула от внимания наблюдателей. Правильно был описан и черный чемоданчик с надписью "Р. Г. НЕМО, Д. М.", который незнакомец держал в правой руке. Единственной новой деталью было то, что на руках незнакомца были, оказывается, резиновые перчатки.
Такое единодушие интриговало и даже беспокоило Эллиота до тех пор, пока он не вспомнил, что все свидетели имели отличную возможность изучить этот маскарадный костюм. Большая часть вещей "Немо", включая черный чемоданчик, валялась в саду у порога дверей кабинета. Эти люди видели их не только во время спектакля, но и после, когда выходили искать Вилбура Эммета.
Не упустили они и ни одного из движений неожиданного гостя. Фигура загадочного и жутковатого "Немо", отбрасывающая в ослепительном свете огромную тень, похожая на ночной кошмар, прочно врезалась в их память. Они подробно описали его появление. Описали, как после неосторожной шутки, брошенной Джорджем Хардингом, Немо повернулся на каблуках и поглядел на зрителей. Описали, как он, обернувшись к ним спиной, поставил на стол свой чемоданчик. Затем они рассказали, как он обошел стол, вытащил из кармана коробочку и вынул из нее капсулу...
В чем же, черт побери, ключ ко всей этой загадке?
Вот что хотел бы знать Эллиот. Список начал уже подходить к концу, а он все еще не мог его найти. Да, свидетели противоречили друг другу, но чем это могло ему помочь?
– Время позднее, – сказал он, так что перейдем, пожалуй, к следующему вопросу. "Взял ли он что-либо со стола?"
Три ответа прозвучали почти одновременно.
– Нет, – сказала Марджори.
– Нет, – сказал Джордж Хардинг.
– Да, – сказал профессор Инграм.
Во всеобщем гаме твердо прозвучал голос Хардинга.
– Клянусь вам, что нет, сэр. Он даже не прикасался к столу. Он...
– Конечно же, нет, – сказала Марджори. – Да и что он мог бы взять? Единственное, чего, кажется, не хватает на столе, это ручка... или карандаш, или стрела – можете называть, как хотите... И я знаю, что ее он не брал. Дядя Марк положил ее перед собой, на промокашку, а этот тип в цилиндре даже не приближался к ней. А больше – что еще он мог бы взять?
Профессор жестом попросил всех замолчать. Сейчас выражение его лица стало суровым.
– Это и есть то, о чем я так терпеливо пытаюсь вам рассказать. Конкретно: он взял зеленую коробку с карамелью "Генри" и заменил ее синей коробкой с мятными конфетами той же фирмы. Вы хотели узнать чистую правду. Это она и есть. Не спрашивайте у меня, как он это проделал! Кладя свой чемоданчик на стол, он поставил его перед зеленой коробкой. Когда он снова взял чемоданчик и вышел из комнаты, коробка на столе была синей. Повторяю: не спрашивайте у меня, как он это проделал. Я не волшебник. Однако, мне кажется, что решение загадки отравленных конфет лежит именно здесь. По-моему, над этим стоит поломать голову. Надеюсь, что мои слова развеяли сомнения насчет моего здравого рассудка или, во всяком случае, моей готовности оказать помощь полиции, которые начали возникать у майора. А теперь, может кто-нибудь угостит меня сигаретой?
Эллиот так и не узнал, получил ли профессор Инграм свою долгожданную сигарету, потому что внезапно ему стала ясна разгадка истории с коробками конфет.
– Прошу прощения, я вернусь через несколько секунд, – сказал он и, обогнув пианино, вышел в сад.
Снаружи, на узкой полоске газона, протянувшейся между домом и каштанами, было прохладно и теперь, когда в кабинете горела только обычная лампочка, почти совсем темно. Эллиоту показалось, что он слышит доносящийся откуда-то слабый звон колокольчика, однако он не стал раздумывать над этим, потому что его внимание было приковано к вещам "доктора Немо", разбросанным у порога.
Этот черный чемоданчик...
Сейчас Эллиот знал уже, почему его внешность показалась ему туманно знакомой. Несколько больший, чем профессиональные чемоданчики врачей, хотя и очень похожей формы, но все же слишком маленький для обычного чемодана. Точно такой же чемоданчик, какой ему приходилось видеть среди экспонатов Черного музея Скотленд Ярда.
Он опустился на колени рядом с чемоданчиком. Сделан из лакированной кожи и выглядит совсем новым. Имя доктора Немо было грубо вырисовано печатными буквами. Обернув руку платком, Эллиот открыл чемодан. Внутри была двухфунтовая коробка карамели "Генри" с ярко-зелеными цветами на крышке.
– Вот, значит, как, – проговорил вслух Эллиот. Такие чемоданчики были верными спутниками воров.
Эллиот поднял чемодан и осмотрел его днище. Придуманные первоначально для фокусников, эти чемоданчики вскоре взяли на вооружение воры, промышлявшие в универмагах, ювелирных магазинах – вообще всюду, где открыто выставлялись ценные предметы.
Вору достаточно было войти в магазин с совершенно невинным с виду чемоданчиком. Разглядывая что-нибудь, он рассеянно ставил его на прилавок. Ставил он его, однако, на тот предмет, который хотел украсть. Дно чемодана было снабжено остроумным устройством, заглатывавшим предмет, на который чемодан был поставлен. Затем, не сделав ни одного сколько-нибудь подозрительного движения, вор снова брал свой чемодан и уходил из магазина.
Теперь поведение "доктора Немо" стало совершенно ясным. Войдя в кабинет, он поставил чемоданчик на стол, повернувшись при этом спиною к зрителям. Чемодан был, однако, поставлен не перед зеленой коробкой, а на нее. В широком кармане дождевика "Немо" лежала синяя коробка мятных конфет. Повернувшись спиной к зрителям и наклонившись, чтобы поставить чемодан – а, может, это было тогда, когда "Немо" забирал его, – он положил эту коробку на стол. Чтобы проделать это перед и без того ошарашенной и ослепленной ярким светом аудиторией, большой ловкости не требовалось. И все это делалось с помощью Марка Чесни, под руководством Марка Чесни, как часть плана Марка Чесни, направленного на то, чтобы обмануть зрителей, сколько бы они ни вглядывались в происходящее перед их глазами.
Чем, однако, все это могло помочь разгадке преступления – этого ли, или того, которое было совершено в лавочке миссис Терри? Может быть, Чесни полагал, что тогда была тоже подменена целая коробка конфет?
– Эй! – произнес чей-то голос.
Эллиот вздрогнул. Голос был хриплый и раздавался где-то прямо над его головою. Подняв глаза, Эллиот хотя и с трудом, но разглядел лицо доктора Джозефа Чесни, глядевшего на него из окна второго этажа. Доктор так высунулся наружу, что Эллиоту стало страшно, как бы эта огромная туша не свалилась на него.
– Вы что – оглохли там все? – негромко спросил доктор Джо. – Неужели никто не слышит, как звонят в колокольчик у ворот? Почему никто не подойдет туда? Звонят уже минут пять, наверное. Черт возьми, я не могу заниматься сразу всем! У меня на руках больной...
Эллиот пришел в себя. Разумеется, это приехали из города, расположенного за двенадцать миль отсюда, судебный врач и фотограф – он же специалист по дактилоскопии.
– Послушайте! – рявкнул уже на сей раз доктор Джо.
– Что еще?
– Пришлите, будьте добры, ко мне Марджори. Он зовет ее.
Эллиот быстро поднял глаза.
– Пришел в сознание? Я могу его видеть? Освещенная снизу рыжая борода доктора придавала ему мефистофельский вид.
– Нет, друг мой, в сознание он не пришел, во всяком случае, не в том смысле, как вы это себе воображаете. И увидеть его вы не сможете ни сейчас ночью, ни утром, ни, может быть, еще в течение недель и месяцев. Ясно? И пришлите сюда наверх Марджори! От служанок толку ни на грош. Одна непрерывно все роняет, а другая с перепугу спряталась в постель. Ради бога!
Голова исчезла из окна.
Очень медленно Эллиот собрал экипировку "доктора Немо". Далекий колокольчик перестал звенеть. К концу ночи поднялся холодный ветер; он шумел сухими листьями, весь пропитанный их резким, осенним ароматом, а потом вдруг, может быть, потому что была открыта какая-либо из дверей, донесся другой, чуть сладковатый запах. Казалось, что сам дом пропитан этим легким запахом, словно духами. Только теперь Эллиот вспомнил, что совсем рядом в темноте находятся целых полгектара оранжерей. Это был запах персиков и миндаля, созревавших здесь с июля и до самого ноября, – горького миндаля, ставшего словно бы символом виллы "Бельгард".
Он внес вещи "доктора Немо" в кабинет в тот самый момент, когда Боствик ввел двух приехавших – доктора Веста и сержанта Метьюза. Вслед за ними вошел и майор Кроу. Метьюз получил инструкции насчет фотоснимков и снятия отпечатков пальцев, а Вест наклонился над телом Марка Чесни.
Майор поднял глаза на Эллиота и спросил:
– Ну, инспектор, с чего вы это выскочили, как ошпаренный? И что обнаружили?
– Выяснил, каким образом были заменены коробки конфет, – ответил Эллиот и вкратце рассказал о своем открытии.
Услышанное произвело впечатление на майора.
– Остроумно, – проговорил он. – Чертовски остроумно. Но если так... послушайте: откуда Чесни раздобыл такой чемоданчик7
– В Лондоне их можно достать в магазинах, где продают всякие приспособления для фокусников-любителей.
– Хотите сказать, что он специально заказывал его?
– Похоже на то, сэр.
Майор подошел к чемоданчику и внимательно осмотрел его.
– Это означало бы, что Чесни уже давно готовился к своему представлению. Знаете, инспектор, – майор с трудом сдержал желание изо всех сил пнуть чемоданчик ногой, – по мере того, как мы продвигаемся вперед, этот проклятый спектакль приобретает, кажется, все большее значение, а смысл его мы понимаем все меньше. Чего мы добились? Что выяснили? Постойте! В списке Чесни остались еще вопросы?
– Да, сэр. Еще три.
– Тогда вернемся и продолжим, – сказал майор, бросая полный горечи взгляд на закрытую дверь. – Однако прежде хочу спросить у вас, заметили ли вы одну вещь, которая особо привлекла мое внимание во всем этом балагане?
– Какую именно?
Майор Кроу выпрямился и поднял руку с вытянутым костлявым пальцем, словно собираясь начать обвинительную речь.
– В этих часах есть что-то странное, – громко сказал он.
Все подняли глаза на часы. Доктор Вест, осматривавший труп, снова включил мощную лампу, и белый циферблат часов с их бронзовыми украшениями и мраморным корпусом насмешливо глядел на них с камина. Было без двадцати минут два.
– Господи! Мне же надо уже идти домой, – сказал майор и внезапно добавил: – А все-таки поглядите на них. Что если Чесни перевел часы? Он мог это сделать перед спектаклем. Потом, после окончания он (вы помните?) закрыл дверь и не выходил в салон, пока Инграм не постучал и не сказал, что они собираются устроить ему овацию. За это время он мог вновь поставить часы на точное время. Разве не так?
Эллиота это не убедило. Однако он сказал:
– В принципе так, сэр. Если он хотел это сделать, то возможность у него была.
– Естественно, это ведь легче легкого, – майор, обогнув кресло с трупом, подошел к камину и осторожно повернул часы циферблатом к стенке. – Как и у всех часов, тут две головки. Одна для завода пружины, другая для перевода стрелок... О-о!
Он наклонился, что-то внимательно разглядывая, и Эллиот присоединился к нему. На том месте, где должна была быть головка для перевода стрелок, виднелось лишь крохотное круглое отверстие.
– Стерженек сломан, – сказал Эллиот, – и сломан внутри корпуса.
Он присмотрелся еще внимательнее. В глубине механизма можно было различить обломок микроскопического стерженька, а рядом с отверстием виднелась свежая царапина, сделанная в металле чем-то, задевшим заднюю стенку часов.
– Сломан совсем недавно, – заметил Эллиот. – Вероятно, именно это и имела в виду мисс Вилс, когда так решительно утверждала, что часы шли правильно. Понимаете, сэр? До прихода часовщика никто при всем желании не смог бы изменить положение стрелок.
Майор Кроу еще раз взглянул на часы.
– Это еще не факт. Не так уж сложно это сделать. Вот так...
Он вернул часы в нормальное положение и, открыв круглую стеклянную крышку, защищающую циферблат, прикоснулся к стрелкам.
– Все, что надо сделать, это просто повернуть...
– Тогда попробуйте, сэр, – сказал Эллиот.
Через мгновенье майору пришлось сдаться. Тоненькие стрелки были слишком хрупки. При любой попытке повернуть их в любом направлении они неизбежно сломались бы или согнулись. Было очевидно, что положение стрелок нельзя изменить. Эллиот отошел в сторону и невольно усмехнулся. Стрелки продолжали свое полное издевки движение, ось, на которую они были насажены, казалось подмигивала, а тиканье часов затронуло скрытую где-то глубоко внутри Эллиота смешливую струнку, и он чуть не расхохотался в лицо майору. Это был настоящий символ: часы, с которыми нельзя ничего сделать.
– С этим вопросом, пожалуй, все ясно, – сказал он.
– Не все, – ответил майор.
– Но, сэр...
– Но, сэр...
– Я настаиваю, что в этих часах есть что-то странное, медленно и размеренно, словно произнося присягу, проговорил майор. – Готов допустить, что я и сам не знаю, в чем оно состоит, но уверен, что вскоре вы в этом убедитесь сами.
В это самое мгновенье фотолампа, ослепительно вспыхнув напоследок, внезапно погасла. Все вздрогнули – внезапно свет стал совсем тусклым. Доктор Вест – пожилой, усатый мужчина с усталым лицом – закончил уже, однако, свой осмотр.
– И что бы вы хотели от меня услышать? – спросил он у майора.
– Что было причиной смерти?
– Синильная кислота или одно из ее соединений. Утром сделаю вскрытие и скажу вам точно.
– Одно из ее соединений? Джо Чесни утверждает, что это был цианистый калий.
– Цианистый калий лишь одно из возможных соединений синильной кислоты. Согласен, правда, что самое распространенное.
– Прошу извинить мое невежество, – проговорил майор. – О стрихнине мне приходилось кое-что читать – в связи с другим делом, но об этой штуке я почти ничего не знаю. Предположим, что кто-то отравил Чесни синильной кислотой или каким-то ее соединением. Откуда, однако, он мог раздобыть их? Каким образом их можно получить?
– У меня тут есть кое-какие заметки на этот счет, – ответил доктор Вест, роясь в карманах. В голосе его слышалась скромная гордость. – Знаете ли, нам не часто приходится встречаться со случаями отравления синильной кислотой. Редкая, очень редкая штука. Я сделал заметки, когда слушалось дело Билли Оуэнса, и решил, что не вредно будет захватить их с собою.
Он продолжал тоном самодовольного лектора:
– Чистая синильная кислота (HCN) – вещь для неспециалиста почти недоступная. С другой стороны, любой хороший химик может получить ее из легко доступных веществ – я имею в виду не внесенные в списки запрещенных для продажи. Одна из ее солей – цианистый калий – применяется довольно широко. Его, как вы, вероятно, знаете, применяют в фотографии. Иногда он используется для борьбы с вредителями фруктовых деревьев...
– Фруктовых деревьев! – пробормотал майор Кроу.
– Применяется он также в электрогальванических процессах и в морилках...
– Что это еще за морилки?
– Энтомология, – ответил доктор. – Чтобы умерщвлять бабочек. Продаются в магазинах пособий для натуралистов, но покупатель, само собою обязан расписаться в специальной книге.
В разговор вмешался Эллиот.
– Разрешите один вопрос, доктор? Верно, что в косточках персиков содержится синильная кислота?
– Да, верно, – ответил, потирая ладонью лоб, доктор.
– И каждый, будто бы, может выделить ее перегонкой в обычном дистилляционном аппарате?
– Я сам иногда задаю себе тот же вопрос, – еще сильнее потирая лоб, сказал Вест. – То, что вы сказали, совершенно справедливо, только, чтобы получить смертельную дозу синильной кислоты, понадобилось бы обработать косточки не менее, чем пяти тысяч шестисот персиков. На мой взгляд, это не слишком правдоподобно.
Последовала короткая пауза, после которой Боствик угрюмо заметил:
– Откуда-то яд, в любом случае, взялся.
– Несомненно. И вашей задачей как раз и будет проследить его путь, сказал майор. – Мы не сумели сделать это со стрихнином, но с цианистым калием сделать должны – даже если для этого понадобится проверить книги аптек и фирм, торгующих ядами во всей Англии. Это будет вашей задачей, Боствик. Кстати, доктор... помните такие большие зеленоватые капсулы, в которых дают касторку?
– Разумеется.
– Предположим, что вы решили ввести дозу цианистого калия в одну из таких капсул. Как бы вы это сделали? С помощью шприца?
Доктор задумался.
– Да, пожалуй. Сделать это несложно, к тому же касторовое масло скроет запах и вкус яда. – Смертельная доза синильной кислоты составляет пятьдесят четыре миллиграмма. Цианистый калий действует, разумеется, слабее, но смею сказать, что двенадцать-восемнадцать сантиграмм сделают свое дело.
– И за сколько времени он убьет человека?
– Я не знаю, какая была использована доза, – словно извиняясь, ответил доктор. – Как правило, первые симптомы появляются секунд через десять. В данном случае, разумеется, сначала должен был раствориться желатин, да и касторовое масло замедляет поглощение яда. Задержка перед появлением симптомов могла составить максимум пару минут. Дальнейшее полностью зависело бы от величины дозы. Состояние полной прострации наступает практически сразу же, а умереть человек может и через три минуты, а может и лишь через полчаса.
– Хорошо, это сходится с тем, что нам уже известно, – сказал майор и добавил с жестом отчаяния: – Как бы там ни было, нам, инспектор, пора снова заняться той бандой, – майор сердито кивнул головой в сторону двери. – Надо проверить – было ли то, что они видели, и впрямь капсулой для касторки. Может, это опять был какой-то трюк. Проверьте это... попытайтесь разобраться во всей этой путанице, и тогда мы хоть будем знать, на каком свете находимся.
Эллиот, довольный предоставленной ему возможностью поработать в одиночку, вышел, затворив за собою дверь, в салон. Взгляды трех пар глаз устремились на него.
– Постараюсь по возможности не задерживать вас, – проговорил он дружелюбно. – Если не возражаете, мы выясним только оставшиеся несколько пунктов.
Профессор Инграм внимательно посмотрел на Эллиота.
– Одну минутку, инспектор. А вы не могли бы разъяснить нам одну деталь? Подмена коробок произошла, действительно, так, как я говорил?
Эллиот на мгновенье замялся.
– Да, сэр, не буду отрицать, что вы оказались правы.
– Ага! – с ехидным удовлетворением произнес инспектор и откинулся на спинку стула, в то время как Марджори и Хардинг устремили на него полные любопытства взгляды. – Я надеялся на это. Значит, мы действительно находимся на пути к решению.
Марджори явно хотела что-то сказать, но Эллиот продолжил.
– Перед нами восьмой вопрос мистера Чесни, касающийся незнакомца в цилиндре. "Что он дал мне проглотить? Сколько времени это у меня заняло?" Прежде всего, все ли вы согласны, что это была капсула для касторки?
– Я в этом уверена, – ответила Марджори. – А чтобы ее проглотить, он потратил две или три секунды.
– Согласен, что вид у нее был именно такой, – с предельной осторожностью ответил профессор, – и проглотил он ее с некоторым трудом.
– Я этих капсул не знаю, – сказал Хардинг. Лицо его, полное сомнения и беспокойства, побледнело еще больше. – С чего бы это? – подумал Эллиот. – Хардинг добавил: – Я бы лично сказал, что это было яйцо, зеленое яйцо, мне еще было странно, как это он не подавился. Но, если остальные знают, что это за штука, я спорить не стану. Я согласен.
Эллиот решил, что на этом пункте задерживаться не стоит.
– Мы еще вернемся к этому, а сейчас я хочу задать вам вопрос первоочередной важности: "Сколько времени он пробыл в комнате?"
Он произнес это серьезно, но на лице Инграма было столько сарказма, что Марджори заколебалась.
– Тут что – какая-то ловушка? Имеется в виду сколько времени прошло с того момента, как этот человек вошел в садовую дверь, и до того, как он снова вышел? Совсем немного, это точно. Я думаю: две минуты.
– Две с половиной, – сказал Хардинг.
– Он был в комнате, – проговорил профессор, – ровно тридцать секунд. К слову сказать, люди склонны с утомительным постоянством преувеличивать длительность событий. По сути дела "Немо" почти не рисковал. У зрителей не было времени внимательно рассмотреть его – даже если бы они очень старались. Если хотите, инспектор, я могу дать вам полный отчет о том, как разыгрывалась во времени вся сцена, включая действия Чесни. Хотите?
Эллиот кивнул, и профессор, зажмурив глаза, продолжал:
– Начнем с того момента, когда Чесни вышел в кабинет, а я погасил здесь свет. До того, как Чесни вновь отворил дверь, чтобы начать представление, прошло секунд двадцать. "Немо" появился через сорок секунд после этого и сыграл свою роль за тридцать секунд. После его ухода Чесни, прежде чем упасть на пол, притворившись мертвым, сидел еще тридцать секунд. Затем он встал и вновь закрыл дверь. Мне понадобилось немного времени, чтобы найти этот проклятый выключатель и снова зажечь свет. Скажем, еще двадцать секунд. Однако все представление, начиная с того момента, когда был погашен свет, и до того, как я его зажег снова, продолжалось не больше двух минут двадцати секунд.
На лице Марджори было написано сомнение, а Хардинг пожал плечами. Они не спорили, но и, совершенно очевидно, не были согласны. Оба выглядели бледными и усталыми. Марджори слегка дрожала. Эллиот понял, что дальше струну затягивать не стоит.
– Теперь последний вопрос, – сказал он. – Звучит он так: "Кто говорил и что было сказано?"
– Какое счастье, что это уже последний! – воскликнула Марджори. – На этот раз я уж, по крайней мере, не могу ошибиться. Тот тип в цилиндре не произнес ни слова. – Девушка резко обернулась к профессору Инграму. – С этим вы ведь не станете спорить?
– Не стану.
– И дядя Марк заговорил один только раз. Как раз когда тот человек поставил чемоданчик на стол и шагнул вправо. Дядя Марк сказал: "Все в порядке, что ты еще собираешься делать?"
Хардинг кивнул.
– Правильно. Сказано было именно это, хотя за точный порядок слов я не ручаюсь.
– И больше ничего? – настойчиво спросил Эллиот.
– Абсолютно ничего.
– Не согласен, – проговорил профессор.
– О, будь оно все проклято, – почти прокричала, вскакивая на ноги, Марджори. Эллиоту стало даже немного не по себе, когда он увидел, как может измениться это мягкое, спокойное лицо. – К черту!
– Марджори! – крикнул Хардинг и, кашлянув, сделал смущенный жест в сторону Эллиота, словно взрослый, старающийся отвлечь внимание от расшалившегося ребенка.
– Ты зря так вспыхиваешь, Марджори, – мягко проговорил профессор. – Я только пытаюсь помочь вам. Ты же это отлично знаешь.
Несколько мгновений на лице Марджори была написана нерешительность, а потом на глаза набежали слезы, а выступившая на лице краска придала ему такую неподдельную красоту, которой не могли повредить даже дрожащие губы.