– Ну, если кто-то делает это (правда, во время войны бывают самые дикие слухи), мы должны найти его. Как мы убедились, не так-то просто пересылать донесения через море. Нам нужно замечать все необычное, и не стоит громко говорить об этом. И Гретхен не стоит ничего рассказывать. Пусть живет как жила. Но можете поделиться этим с Дорабеллой.
   Некоторое время мы молчали.
   – Вы все еще надеетесь, Виолетта?
   – Я могу только надеяться. Что еще мне остается делать?
   – Прошло много времени…
   – Гордон, как вы думаете, узнаем ли мы что-нибудь?
   – Если нет, нам придется смириться с фактами и признать…
   – Что он погиб? Я не могу сделать этого. Я должна надеяться.
   – Это будет длиться до бесконечности.
   – Вы имеете в виду войну?
   – Неопределенность.
   – Не хочу заглядывать далеко вперед.
   – Конечно, не надо. Просто я хочу, чтобы вы знали, что я много думаю о вас. И если я чем-то могу помочь…
   Он задумчиво посмотрел на меня. Необычно было видеть Гордона таким откровенным, это никак не походило на него.
   Конечно, иногда я думала о том, что если Джоуэн не вернется… Гордон может помочь мне преодолеть горе.
   У нас с Дорабеллой был автомобиль, на котором мы ездили в Полдаун за покупками. Это было удобно, потому что не надо было таскать тяжелые мешки по скалам или ждать, когда их доставит посыльный. На нем мы также привозили раненых из больницы, поскольку многие из них не могли пройти большой путь.
   Часто мы брали с собой Джека Брейстона, молодого человека лет восемнадцати, который жил у нас после госпиталя.
   Как-то мы завезли его на осмотр в больницу, там же оставили автомобиль и пошли в город. И вдруг лицом к лицу столкнулись с Жаком Дюбуа.
   Я услышала, как Дорабелла удивленно воскликнула:
   – Посмотри, кто идет!
   Она слегка попятилась, но он уже заметил нас и подошел, улыбаясь:
   – Вот уж сюрприз! Дорабелла ответила:
   – Ну… это же торговый центр, а мы живем на скалах. Вот мы действительно не ожидали увидеть тебя здесь, не так ли, Виолетта? Что делаете в этих местах?
   – Краткосрочная командировка.
   – Только что приехал?
   – Вчера вечером. Провел ночь в гостинице… как она называется… «Черная скала». Приехал повидаться с сестрой. Сегодня мы с ней встречаемся, а вечером я уезжаю обратно.
   – Где ты сейчас живешь? Он помотал головой:
   – В Лондоне… то здесь, то там. Но давайте поговорим в удобном месте. Почему бы нам не пройти в гостиницу? Выпьем по бокалу вина, а?
   Я посмотрела на Дорабеллу. Ясно, что ей эта встреча с призраком из прошлого не доставляла никакого удовольствия. Я оставила за ней свободу действий.
   Она заколебалась и взглянула на часы:
   – Нам надо еще кое-что сделать, а времени осталось немного.
   – О, пойдемте. Было бы таким разочарованием… Очень ненадолго, только бокал вина?
   – Ладно, нам все равно надо подождать Джека, – согласилась Дорабелла. – Это один из раненых, которые живут у нас. Мы привезли его сюда на перевязку.
   – Так идете? Это хорошо. Вы знаете эту гостиницу?
   – Да, – ответила я. – Она удобная?
   – Виды великолепны. Я рассмеялась:
   – Сейчас война.
   Мы вошли в гостиницу, нашли свободный столик и заказали бутылку кларета.
   – А сейчас расскажите, как вы живете.
   – Интересно знать, как ты живешь? – сказала Дорабелла.
   – Как идут дела у генерала? – спросила я.
   – Он очень занят. Часто выступает по радио с обращениями к французам. Он объединяет вокруг себя нацию.
   – И многие присоединяются к нему.
   – Все время…
   – Вы имеете в виду, что люди бегут из Франции и переплывают пролив?
   – Многие решаются на это. А вот и наше вино.
   Жак наполнил бокалы и поднял свой:
   – За вас, мои друзья. И за скорый конец войны, за то время, когда мы снова будем счастливы.
   Мы выпили, и он оценил вкус вина, намекая, что в последнее время ему не часто приходится пить его.
   – Так странно, – сказала Дорабелла, – что вы пристали точно к нашему пляжу. Это случайно или нарочно?
   – Я ведь уже бывал здесь. Конечно, удобнее всего переплывать пролив в самом узком месте, но здесь спокойно… пустынно. И было бы весьма затруднительно отправиться из Кале, Булони или Дюнкерка. А здесь такой тихий берег… самое лучшее было попытаться здесь.
   – Должно быть, это было опасно? – спросила я.
   – Да, мадемуазель Виолетта, опасность была. Но ведь кругом она… и ни Симона, ни я не желали жить в рабстве.
   – Не подозревала, что у тебя есть сестра, – сказала Дорабелла.
   – Да? В последние годы мы не часто встречались. Она жила возле Лиона, у нашей тетки. Я и сейчас ее не часто вижу. Когда началась война, Симона приехала ко мне. А потом мы вместе бежали из Франции.
   – Вы смело поступили, пустившись в путь на такой маленькой лодке.
   – Море было спокойным, а когда мы пристали к берегу, то нашли здесь друзей.
   – Друзей? – немного удивленно переспросила Дорабелла.
   – Мы с тобой всегда останемся друзьями, – мягко улыбнулся Жак.
   – И вы прибыли прямо в Трегарленд. Ведь это было просто случайное совпадение, стечение обстоятельств.
   Улыбка его была злой, когда он повернулся ко мне:
   – Признаюсь… в общем, я знал, где мы. Я уже здесь рисовал, а у художника особая зрительная память… очертания скал, эти удивительные поразительные формы…
   – Но было темно, когда вы пристали к берегу.
   – Я знал, туманно, конечно, где мы находимся. И с трудом поверил, что мы приплыли прямо к Трегарленду. Я думал, что мы окажемся намного западнее, на мысе Пизард, в Фалмуте. Но, к счастью, мы встретились с друзьями.
   – Вы очень умно поступили, – сказала я.
   – О нет, мадемуазель, просто повезло. Иногда такое бывает, как вы знаете.
   – Вы же видели Симону?
   – Еще нет, но знаю, что ей здесь хорошо. К ней относятся по-доброму, и живет она у миссис…
   – Пенуир, – подсказала я.
   – Да, у миссис Пенуир, которая считает, что Симона очень смелая девушка. Ведь она уехала из своей страны, чтобы сражаться за свободу.
   – Ей, кажется, нравится работать на земле.
   – Симона привычна к любому труду.
   – А раньше она этим занималась?
   – У наших дяди и тети во Франции есть своя земля. И возможно, она кое-чему научилась. Еще вина?
   – Нет, спасибо, – ответила Дорабелла и добавила: – Между прочим, ты слышал, что случилось с тем виноторговцем?
   – Виноторговцем? – он сморщил лоб.
   – Когда мы уезжали, то прочитали в газете, что убит Жорж Мансар. Это тот самый человек, не так ли?
   – Кто это? – спросила я.
   – Он был другом Жака. Он продавал вино, и я вспомнила о нем, когда ты предложил нам еще вина.
   – А… сейчас вспоминаю. Да, это было ограбление. Я предупреждал его, чтобы он не носил с собой много денег, но он не был благоразумен. Я говорил ему: «Друг мой, когда-нибудь на тебя нападут грабители». Так и случилось. – А нашли тех, кто убил его? Жак пожал плечами:
   – Это произошло на такой улице…
   – Что-то связанное с обезьяной, – сказала Дорабелла.
   – Рю-де-Санж. Совсем неподходящее место для ночных прогулок.
   – Очень жаль, – произнесла Дорабелла. – Мне он нравился.
   – О да, Жорж был обаятельным. Но, увы, он искал опасность.
   – Итак, ничего не известно – об убийцах?
   – Как-то все прошло незаметно. Начиналась война.
   – Как ужасно умереть таким образом! – вздохнула Дорабелла.
   – После прибытия вы вообще встречались с Симоной? – вмешалась я.
   – Нет, это будет наша первая встреча. И какое удовольствие будет услышать от нее самой, как она здесь живет.
   – Вы в армии генерала? – спросила я.
   – Да-да. Но еще многое надо сделать. Мы должны… как это говорится… самоорганизоваться. И когда наступит время, мы будем готовы.
   – Как вы думаете, Германия попытается вторгнуться в Англию?
   Он опять пожал плечами:
   – Именно об этом немцы думали. Но сейчас все изменилось. Не так легко сделать то, о чем они мечтали. Они были уверены, что победят Британию в воздухе, – только это позволяло перейти к дальнейшим действиям. Но у них это не получилось, и, говорят, они несут большие потери. Посмотрим, что будет дальше. – Жак поднял бокал: – Но когда они придут… если придут… мы будем к этому готовы. Я сказала:
   – Мы уходим. Джек уже готов ехать.
   Мы расстались с Жаком, который с жаром выразил надежду увидеться вновь. По пути к больнице я заметила:
   – У него есть привычка вести себя самым неожиданным образом. Вначале он приплывает к пляжу, а затем встречает нас на улицах Полдауна.
   Дорабелла согласилась с моим замечанием.
   Наступил новый год, а никаких попыток вторжения не предпринималось, хотя ходило множество пугающих слухов.
   Рождество прошло тоскливо. Лондон забрасывали зажигательными и фугасными бомбами, были разрушены Гилдхолл и восемь реновских[6] церквей, и хотя Лондон нес наибольшие потери, страдали и другие города.
   Однако настроение со времен Дюнкерка заметно улучшилось. Мы сражались в одиночку и начали чувствовать, что можем выстоять. Жизнь текла как обычно. Мы уже привыкли экономить продукты и, кажется, до конца поняли, что должны жить, что бы ни происходило.
   Чарли и Берт очень обрадовались велосипедам. Они носились по дорожкам сада и то спускались, то поднимались по горной тропинке, испытывая истинно детское наслаждение.
   Пришла и ушла весна. И снова наступил июнь: два года назад говорили, что к Рождеству война закончится. Какая это была ошибка!
   А мы становились с каждым днем сильнее.
   Пришли известия, что Германия, даже не объявив войну, напала на Россию.
   Это могло означать только одно, а именно, что Гитлер убедился в невозможности удачного вторжения в Британию.
   Время шло, а Джоуэн все не возвращался.

Часть четвертая
ДОРАБЕЛЛА

ВЗЛОМ НА РИВЕРСАЙД

   Когда я узнала, что люди в лодке – это Жак и его сестра, то была просто потрясена. Мне никогда не хотелось увидеть Жака вновь. Он разочаровал меня и унизил, приведя в дом Мими и притом сделав это с такой дерзкой беззаботностью, как будто это самая обыкновенная вещь – знакомить одну любовницу с другой.
   Самонадеянность Жака оказалась просто невыносимой, и мне очень хотелось стереть любое воспоминание о нем. И вот он!
   Я благодарила Бога, что он наконец уехал, но Симона мне очень понравилась. Она сильно отличалась от Жака, в первую очередь своей скромностью. Конечно, Жак был художником и жил в Латинском квартале, думая, что он Дега, Мане или Моне, или тот коротышка Тулуз-Лотрек. Симона походила на деревенскую девушку, готовую всегда услужить, и Том Ео говорил, что она хорошая работница и он рад, что взял ее к себе.
   Мы с ней очень подружились, поскольку, как мне показалось, она чувствовала себя немного одинокой.
   Несмотря на войну, я не совсем потеряла вкус к жизни. Мне нравилось поболтать с ранеными, и я с удовольствием наблюдала, как они тянутся ко мне и, может быть, даже влюбляются.
   Но я все время волновалась за Виолетту. Она старалась держаться молодцом, но меня это не вводило в заблуждение. Конечно, мне хотелось, чтобы Джоуэн Джермин вернулся домой или хотя бы узнать, что с ним случилось. Даже трагическая определенность была бы лучше, чем неизвестность. Может быть, со временем Виолетта смогла смириться с ней. И к тому же, как я думала, Гордон Льюит был влюблен в нее. Я как-то никогда не понимала, что он из себя представляет. По-видимому, потому, что я никак не привлекала его. Да нет, он действительно странный человек. Какая-то глубокая тайна спрятана в нем. В конце концов, его мать убийца и сумасшедшая. А он часто ее посещает, и, следовательно, ему все время напоминают о том, какие страшные вещи происходили в усадьбе Трегарлендов.
   Конечно, я убеждена, что он очень заботится о Виолетте, и был бы ей хорошим мужем. Но она любит Джоуэна и, кажется, будет любить до конца своих дней… даже если так никогда и не узнает, что же с ним случилось…
   Я чувствовала, что становлюсь другой. Опыт меняет человека, и чем он богаче, тем сильнее перемена. Я уже не та молодая глупышка, которая легкомысленно бросила мужа и ребенка ради какого-то французского художника. Иногда я вдруг вспоминаю о Дермоте, о том, каким он был в Германии. Потом он никогда не был таким.
   Виолетта пыталась внушить мне, что Дермот умер не из-за меня. Да, он упал с лошади. Да, он пил. Но почему? Бедняга! Бедняга Дермот! Видно, он был сильно покалечен, если решил уйти из жизни. Правда, никто не знает, что же произошло в самом деле. Себя-то я тоже убеждаю, что это был несчастный случай. Все-таки как-то успокаивает. Ну и у меня еще ребенок.
   Такой лапушка. В конце концов он уже начинает любить меня. Вначале-то для него существовали только Виолетта и нянюшка Крэбтри. А сейчас все по-другому. Когда он говорит мне «мамочка», я готова удушить его в объятиях и закричать: «Маленький мой, живи! Я сделаю все, все!»
   Итак, несмотря на войну и некоторые угрызения совести, которые, кстати, мучили меня уже не так сильно, я вполне радовалась бы жизни, если бы только Виолетта опять стала прежней. Но, увы, пока нет новостей о Джоуэне…
   Недавно у меня появились новые интересы в жизни. Мне этот человек сразу же понравился. Он довольно высок и хотя вовсе не красавец, но очень привлекателен. На следующий день после того, как он приехал проверять нашу работу, я встретила его на скалах.
   – Миссис Трегарленд?
   – А вы капитан Брент…
   – Я сразу же узнал вас.
   – Еще бы, мы виделись только вчера. Мы рассмеялись.
   – Какое прекрасное место усадьба Джерминов.
   – Трегарленд не хуже.
   – То есть ваш дом.
   – Да, здесь только два больших дома.
   – И ваш муж…
   – Я вдова. Имением управляет мистер Гордон, он занимался этим и при жизни мужа. Он хороший управляющий, да и вообще примечательная личность. Мистер Гордон командует Местной гвардией. Я думаю, если бы не имение, он с удовольствием вступил бы в армию.
   – Возможно, содержать имение в порядке не менее важно, чем воевать.
   – Мы думаем отдать несколько комнат в Трегарленде для выздоравливающих.
   – Прекрасная идея. Полагаю, что и другие молодые леди будут помогать вам.
   – Миссис Джермин первая подумала об этом, и Трегарленд станет своего рода филиалом.
   – Ваша сестра – невеста наследника усадьбы Джерминов, не так ли?
   – Да.
   – Вы занимаетесь прекрасным делом, хотя, как я думаю, это и нелегко. И забавно, что все родственники.
   – Каким-то образом. Хотя Гретхен в действительности родственницей не является, ведь она замужем за Эдвардом.
   С ним легко было говорить. И я рассказала о том, как моя мама привезла Эдварда еще ребенком из Бельгии. Брент внимательно слушал. Затем я вспомнила случай в Баварии, когда мы лицом к лицу столкнулись с нацистской угрозой.
   – Походит на пролог, – сказал он. – Сцена, предвещающая драму.
   – Точно, точно. Хотя мы тогда еще этого не осознали.
   – Мало кто понимал значение всего того, что происходило, а те, кто понимал, ничего не могли поделать, – мрачно произнес он и, посмотрев на меня, добавил: – Мне доставила большое удовольствие встреча с вами здесь, на скалах.
   – И мне было приятно увидеть вас, капитан Брент.
   Мы много смеялись в то утро, а прощаясь, он спросил:
   – Вы часто совершаете такие прогулки?
   – Не очень. У меня много дел, да и ребенок требует внимания. Правда, у него самая лучшая в мире няня. Она еще нянчилась со мной и Виолеттой. И наша мама о ней такого высокого мнения, что попросила ее быть няней и у Тристана. – Тристана?
   – Ну, это очень забавно! Мама поклонница оперы. И потому моя сестра – Виолетта, а я Дорабелла. Так что я решила поддержать традицию, и потому появился Тристан. А если бы родилась девочка, мы назвали бы ее Изольдой.
   Капитан расхохотался. Я спросила:
   – Кстати, что вы думаете о возможности возвращения домой Джоуэна Джермина?
   Некоторое время он молчал, затем произнес:
   – Такое вполне вероятно.
   – Может быть, не вполне и вообще мало?..
   – Можно было сказать и так.
   – Лучше знать правду.
   – Лучше.
   – Мне нужно идти.
   – Еще раз хочу сказать, что встреча с вами доставила мне истинное удовольствие, миссис Трегарленд.
   – Вы уже говорили.
   – Но повторение имеет особый смысл.
   Мы попрощались. С этого для мы часто встречались в том же самом месте, хотя и не договаривались заранее.
   Виолетта сказала бы, что я должна разобраться в происходящем. И что же происходило? В спешке я вышла замуж за Дермота и вскоре поняла свою ошибку. Затем была связь с Жаком, но теперь и это позади. Да, конечно, я стала более осторожной. Но когда люди вроде меня пускаются в авантюры, они меньше всего думают о том, что из них выйдет, и потому впоследствии часто оказываются в весьма затруднительном положении.
   Но как бы то ни было, мои встречи с капитаном Брентом стали лучом света в те мрачные дни.
   Вначале они казались случайными, потом… Мы говорили о многом, и ничто не казалось слишком обыденным и скучным. Будь то разговоры о людях, живущих в округе, или просто о прислуге – для него все имело значение.
   Мы много смеялись, и это было одной из причин, почему наши встречи приносили мне столько радости. С ним даже совсем невеселые вещи казались легкими и понятными.
   Его интерес к нянюшке Крэбтри, Тристану, Хильдегард, Чарли и Берту для меня был удивительным. Джеймс Брент жил на окраине Ист-Полдауна, в небольшом доме, арендованном армейскими службами.
   Думается, что неопределенность в мире ускоряет возникновение определенных отношений между мужчиной и женщиной, во всяком случае, так это происходило со мной и Джеймсом.
   Заботился о Бренте его денщик Джо Гаммерс, который делал всю домашнюю работу и готовил. Он был уроженцем Лондона. Кокни. Вечно ухмылялся и выразительно подмигивал, давая понять, что он шутит, а это случалось часто. Хотя гораздо больше, чем шутки Джо, меня забавляла его трогательная преданность Джеймсу.
   Дом был маленький: две спальные комнаты и ванная на втором этаже, и две комнаты и кухня на первом. Обстановка самая скромная – по-видимому, до войны дом служил дачей. Выглядел он в общем невзрачно, но при доме был прекрасный сад, спускающийся к реке, откуда можно было видеть древний мост, соединявший оба Полдауна – Западный и Восточный. И еще здесь можно было найти уединение. Пышно цвели рододендроны, азалии и другие цветы, названия которых мне даже неведомы. Я влюбилась в это место.
   Я каждую свободную минуту старалась вырваться в Полдаун, брала автомобиль и заезжала в Риверсайд-коттедж, чтобы увидеть Джо, который снабжал меня информацией о своем начальнике.
   – Джентльмена нет дома, мисс. Я скажу, что вы заходили. Это обрадует его. Как живете, мисс? Сегодня я просто уходился…
   Я привыкла к его сленгу и хорошо понимала его, когда он рассказывал о себе и о жене, дом которой в Бау разбомбили немцы.
   – Упал потолок в кухне. Жуткая картина! Надо было потрудиться, чтобы очистить помещение. Она сказала: «Наверное, Гитлер думает, что я у него в прислугах. Жаль, что нельзя заставить его убрать дом!»
   Рассказы Джо всегда сопровождались подмигиванием и взрывами хохота, к чему я тоже привыкла. И как-то легко на сердце становилось после разговора с ним.
   Да, радостными были для меня те дни. Утренние часы я проводила с Тристаном и затем уже уходила к Джерминам, а когда я после возвращения сидела с детьми и читала им что-нибудь, нянюшка Крэбтри просто таяла от счастья. По всей вероятности, она считала, что истинная мать так и должна вести себя, а не крутить любовь и убегать с иностранцами. Ведь она никогда не верила в басню про потерю памяти.
   «Потеря памяти, черт возьми! – говорила она. – Дорабелла не из тех, кто теряет память. Нет, она во что-то ввязалась».
   Виолетта как-то сказала, что нянюшке надо рассказать всю правду. «Она будет потрясена, но простит тебя, да и в любом случае, нянюшка не успокоится, пока не разузнает все до конца».
   После многих встреч с Симоной у меня сложилось впечатление, что она совсем не та спокойная невинная девушка, приехавшая в Англию, чтобы сражаться за свободу своей страны.
   Она никогда не говорила о Жаке. Правда, и у меня такого желания не появлялось. Она только рассказала, что в детстве они очень редко виделись с братом, потому что она жила у тетки. Симона поведала мне об одном мужчине, который ухаживал за ней. Он был корнуоллцем, звали его Дэниел Киллик, и работал он тоже на ферме. Понять друг друга им было довольно сложно: ее английский весьма ограничен, да еще французский акцент, он же говорил на корнуоллском диалекте.
   Мы много хихикали по этому поводу, и, надо сказать, это так облегчало жизнь, отвлекая от военных будней.
   Конечно, Симона хотела побольше узнать обо мне. Я рассказала ей о Дермоте, а о моих отношениях с Жаком она, естественно, знала. Симона сказала, что у брата всегда было много любовных приключений. Со мной он провел даже больше времени, чем с кем-либо, и, в конце концов, я сама прервала нашу связь.
   Я решила ей рассказать о капитане Бренте.
   – Он обаятельный. Похож на моего беднягу Дэниела. А может быть, нет? Совсем другой. Расскажи мне о нем. Я вся слушание.
   – Внимание, – поправила я, и мы рассмеялись.
   Пришлось поведать ей о моих встречах с капитаном Брентом на скалах и о том, как растет наша дружба.
   События на фронте оказывались все более неожиданными. Немцы напали на русских, и все думали, что это очень хорошо для нас, хотя и плохо для русских.
   Однажды теплым днем я решила сходить за покупками в город. Времени у меня было достаточно, потому я сперва прогулялась по скалам, зашла в город и, сделав заказ в магазине, решила зайти к Джеймсу. Надвигался шторм, и над морем нависли грозовые облака, послышался первый удар грома, затем пошел дождь, и, когда я добралась до коттеджа капитана Брента, платье мое уже насквозь промокло. Вода хлюпала в сандалиях, и волосы мокрыми прядями свисали на плечи.
   Джеймс встретил меня вопросом:
   – Промокли?
   – Льет как из ведра.
   – Быстрее переодевайтесь.
   – А где Джо?
   – Отправился в Бодмин за покупками. Идите в ванную, а я поищу, во что вам переодеться, пока высушим вашу одежду.
   Я поднялась в ванную. Джеймс через несколько минут принес длинный халат, в котором я просто утонула. Джеймса я нашла в спальной комнате.
   Сидя на кровати, он посмотрел на меня:
   – Как-то я не подумал…
   – Он слишком большой.
   – Так и я больше вас.
   Он встал и положил руки на мои плечи.
   Нет необходимости описывать детали. Неизбежное произошло. Все было романтично, словно в какой-то пьесе.
   Джеймс мягко снял халат с моих плеч, и я не собиралась яростно протестовать.
   Я хотела этого, как и он, так зачем притворяться?
   Потом, когда мы уже лежали в кровати, я подумала о Джо и представила, как он выразительно подмигивает. А, какая разница, в конце концов, Джо был только «метелкой», как он сам иногда называл себя, то есть прислугой.
   Я испытывала чувство необыкновенной эйфории.
   Джеймс все рассуждал о том, как ему повезло, что он встретил меня. Я ответила, что нам обоим повезло.. И мы знали, что это лишь начало.
   Наши свидания продолжались. Джо знал о них и, как я ожидала, не выказывал никаких лишних эмоций. Иногда мы слышали, как он суетился внизу.
   Я пыталась использовать каждую свободную минуту, чтобы встретиться с Джеймсом. Мы любили посидеть внизу, в доме, или в саду и поговорить за бутылкой французского вина, которое так нравились Джеймсу.
   Он рассказал мне, что был женат, но из брака ничего не получилось. Некоторое время они жили в Лондоне, потом в пригороде. Жене не нравилась та жизнь, какую предпочитал вести он: она любила деревню.
   В конце концов они расстались. Развод прошел спокойно и мирно за три месяца до начала войны.
   Я просто наслаждалась жизнью. Единственный, кто знал об этом, был Джо. Однако я ошибалась.
   Симона как-то неожиданно спросила меня: – Ты выглядишь… как это сказать? Другой, что ли. Что случилось?
   – О, жизнь не так уж плоха, – ответила я уклончиво. – Как Дэниел?
   – Как всегда.
   – Ухаживает?
   Она пожала плечами:
   – А как твой капитан?
   Я неопределенно улыбнулась.
   – Я хотела увидеть тебя вчера. Ты была занята?
   – Очень.
   – С этим Джеймсом?
   – Да, мы виделись.
   – Такой приятный домик. Я как-то шла мимо и обратила на него внимание.
   – Да, приятный.
   – Ты с ним хорошо знакома?
   – Была там раз или два.
   Симона с улыбкой покачала головой и вдруг стала рассказывать о Дэниеле. Я почти не слушала ее.
   А наша любовь с Джеймсом становилась все сильнее, и мы оба понимали, как важна она для нас.
   Трудно объяснить это чувство тому, кто никогда не испытывал ничего подобного.
   Каждый раз, приходя в коттедж, я не знала, застану ли там Джеймса, ведь его в любую минуту могли куда-нибудь вызвать.
   Да кто из нас был в то время в чем-то уверен? Все казалось таким зыбким, а жизнь тем не менее продолжалась. «Ешь, пей и наслаждайся жизнью, пока жив. Ведь завтра можем умереть».
   Да, мы жили, постоянно рискуя. Мне хотелось выжать из каждого дня как можно больше, потому что я не знала, сколько мне еще придется радоваться жизни.
   Это придавало особую прелесть нашим отношениям с Джеймсом.