Служанка уже ждала ее. Уроженка Бенгалии, специально подобранная для нее в Калькутте, она обслуживала и других губернаторских жен и, как было записано в ее рекомендации, хорошо справлялась со своими обязанностями.
Она сняла с Квинеллы платье и драгоценности.
— Расчесать вам волосы, ваше превосходительство? — спросила она.
— Нет, сегодня не нужно, — ответила Квинелла. Служанка достала из гардероба халат из атласной ткани на подкладке — белый, отделанный кружевом и маленькими бантиками из голубого бархата. Квинелла надела его.
— Вы можете идти, Налини, — сказала она. — Я сегодня лягу позже.
Служанка выключила все светильники, кроме лампы у постели, и вышла из комнаты.
Квинелла опустилась на колени на белую пушистую меховую полость перед камином.
Поленья, сложенные высоким колодцем, начинали разгораться — пламя еще не охватило всю поленницу, но веселые и резвые огоньки уже пробивались на самый верх.
«По крайней мере в этой комнате уже никто не сможет спрятаться в камине», — подумала она.
Но сейчас ей уже совершенно не было страшно.
Она ждала. Ее сердце возбужденно колотилось в груди, а губы пересохли.
Открылась дверь, и вошел Рекс. На нем был длинный, типично английский халат, отделанный шнуром по воротнику и бортам, и это создавало впечатление, что он еще не успел переодеться.
Он направился к ней, и она быстро вскочила на ноги. Не дожидаясь, пока он подойдет, она спросила:
— У вас все… хорошо? Вы… не ранены? Он улыбнулся:
— Как видите — я вернулся к вам целый и невредимый, как и обещал.
— А тот… человек? Вы… нашли его?
— Да, я его нашел!
— И… что?
— Неужели это так важно? — спросил он. Она встретилась с ним глазами и уже не могла больше думать ни о чем, а только купалась в тепле его нежного, ласкового взгляда.
Он подошел к ней совсем близко.
— Вы спасли меня, Квинелла, и прежде всего я должен поблагодарить вас за это.
— Это случайность… чистая случайность, — сказала она. — Если бы я… не заблудилась… Если бы я… не услышала, как разговаривали… садовники…
— А разве не случайность, что мы встретились? — спросил Рекс. — Разве не случайность, что мы поженились и что вы, хоть я этого сначала и не осознавал, — именно та женщина, которую я искал всю жизнь?
Она смотрела на него широко открытыми глазами.
— Это… правда?
— Неужели вы думаете, что я смог бы сказать вам неправду так, чтобы вы бы этого не заметили?
Они молча посмотрели друг на друга. И Реке произнес:
— Нам нужно так много сказать друг другу, но сначала я хочу еще раз поблагодарить вас: не только за мое спасение, но и за слезы, которые увидел в ваших глазах, когда уходил.
Он сказал это очень мягким и проникновенным голосом, но в нем прорывалось какое-то более глубокое, сдерживаемое чувство, отчего Квинелла вдруг задрожала и опустила темные ресницы.
— Я боюсь, — неожиданно сказал Рекс.
— Боитесь? — искренне удивилась Квинелла.
— Боюсь испугать вас, если скажу, что у меня на сердце.
— Вы… не должны… бояться.
— Вы в этом уверены?
Квинелла не знала — то ли она сделала шаг к нему, или это Рекс притянул ее к себе. Она только поняла, что они совсем рядом друг с другом, и он сейчас почувствует, как бешено колотится ее сердце.
— Тогда, в коридоре, это был поцелуй просто в благодарность… — еле слышно сказал Рекс, — но сейчас мне хочется поцеловать вас совсем по-другому.
— Как — по-другому?
Не в состоянии произнести больше ни слова, почти задыхаясь, она молча подняла к нему свое лицо.
Она думала, что сейчас он поцелует ее, но почувствовала, как его пальцы нежно пробежали от подбородка к щеке, коснулись уха и спустились внив к шее.
Это было еще неведомое ей ощущение» огнем пронизавшее все ее тело. Губы ее открылись сами собой, а дыхание стало частым и прерывистым.
— Вы так прекрасны! — прошептал он. — Но меня восхищает не только ваше лицо.
— Я… восхищаю вас?
Ей необходимо было услышать его ответ.
— Больше, чем я могу выразить словами, — ответил Рекс. — За эти недели, что мы здесь, я чуть с ума не сошел, что не могу обнять вас, прижать к себе, как сейчас.
— Я тоже… желала этого. Эти слова вырвались у нее непроизвольно, но, стремясь быть до конца честной, она добавила:
— Но… я раньше… не понимала этого, а сегодня… когда я подумала… что вас могут убить, а я не смогу… предупредить…
Она сказала это с болью, и Рекс понял, как она страдала. Он еще крепче обнял ее.
Он посмотрел в ее глаза долгим взглядом и прижался губами к ее губам.
Едва коснувшись их, он почувствовал, что под снегом действительно бушует огонь — огонь такой невероятной, неистовой силы, что он может поглотить все вокруг, но только не их стремление друг к другу.
Они наконец нашли друг друга, встретились после многих веков разлуки… Пламя разгоралось все ярче и ярче, и уже невозможно было думать — можно было только чувствовать…
Много позже, когда поленья в камине рассыпались и превратились в золу, Квинелла сказала:
— Мне казалось — я уже никогда… не буду с тобой одна… здесь все время народ… и я завидовала… прежним губернаторам и их женам, что они… могли быть вместе… в этой постели.
Рекс нежно поцеловал ее в лоб.
— Ну уж что-что, а это у нас с тобой никто и никогда не отнимет, и как мне кажется, любовь моя, — у нас есть право на нечто большее.
— Что ты имеешь в виду?
— В Англии, перед отъездом, сэр Теренс обещал нам медовый месяц в Лакхнау. Я думаю, мы вполне можем провести его в Наини-Таль.
— Медовый… месяц?
И хоть вопрос был едва слышен, прозвучал он с восторгом — как ликующая песнь.
— Я думаю, тебе это понравится.
— Мне понравится все, только бы я могла быть с тобой, говорить обо всем, и чтобы ты мог… любить меня.
Последние слова она произнесла с дрожью в голосе, и эта дрожь эхом отозвалась во всем его теле.
— Мы потеряли так много времени, — сказал Рекс, — но уж теперь я хочу, чтобы моя жена была рядом со мной.
— А тебе… разрешат? — робко спросила Квинелла.
— Разрешат? Кто должен мне разрешать? — удивился Рекс. — Или я не губернатор этой провинции? Здесь я отвечаю только перед самим собой!
Она весело рассмеялась.
— Ну тогда, ваше превосходительство, вы, может быть, расскажете мне, что бы вы… хотели, чтобы мы… делали?
— Весьма прискорбно, — медленно произнес Рекс, пряча искорки смеха в глазах, — но мы с тобой в следующие две недели будем страдать весенней лихорадкой, что убережет нас от необходимости выполнения служебных обязанностей!
Квинелла сильнее прижалась к нему.
— А эта… лихорадка — она что: как… огоньки… которые вспыхивают… во всем теле? — спросила она, едва сдерживая смех.
— Точно!
— И у больного… постоянно… комок в горле, и… трудно говорить… и можно только шептать?
— Действительно, так! — согласился Рекс.
— И он чувствует, что веки у него… тяжелеют, и губы… распухают?
— Да — это неизбежный симптом! Какие еще ощущения я вызвал у тебя?
— О-о, еще много, много всего!
И уже совсем другим тоном Квинелла продолжала:
— Я почувствовала — будто ты поднял меня на самую высокую вершину, где… раньше никто и никогда не бывал и где живут… только боги.
Она помолчала и нерешительно спросила:
— А ты тоже… чувствовал… такое?
— Родная моя, наша любовь — это восторг, который я не в силах описать словами. Поверь мне, никогда, никогда в жизни я не был так счастлив!
— Я так рада… так безмерно… рада!
— Это и есть то, что называется любовью!
— Да, я люблю тебя! Люблю!
— Я ведь не испугал тебя и не сделал тебе плохо, правда? — спросил он. — Я старался, я хотел быть с тобой терпеливым и нежным, любовь моя, — чтобы тебе не было страшно.
— Мне совсем не было… страшно, — тихо ответила Квинелла, — я просто еще не знала, что человек может так гореть — как в огне, и что это самое лучшее и… самое чудесное, что… есть на земле!
— Огонь любви!
— Да, это очень… точное название. Он откинул со лба ее волосы и посмотрел на ее лицо сверху вниз, и в свете догорающих углей увидел устремленные на него глаза и ждущие губы.
— Я знаю много-много всего, чему хотел бы научить тебя, мой прекрасный цветок, — сказал он серьезно, — но и ты, наверное, многому научишь меня!
— О чем же мы… расскажем друг другу?
— О наших душах, наших сердцах и о наших телах, — ответил он. — Мы ведь боролись в этой жизни в одиночку. Теперь же мы можем думать и чувствовать вместе и искать свой единственный путь к нашей общей, самой высокой вершине.
— Ты сказал, что… можно достичь… невозможного, — прошептала Квинелла, — и это… правда.
Рекс стал целовать ее нежно и страстно, и она почувствовала, что задыхается от восторга и счастья, а сердце ее неистово стучит в унисон его сердцу.
Наконец, оторвавшись от ее губ, он сказал:
— Ты должна поспать, радость моя. Завтра рано утром мы выезжаем, нам оседлают лошадей.
— А куда мы поедем?
— Я покажу тебе много прекрасных мест — святых мест, о которых не знает никто из обычных гостей Наини-Таль.
— Я знаю, они мне понравятся.
— Туда можно добраться только верхом.
— Мы и правда поедем одни?
— Если ты не боишься и готова встретиться с духами и божествами, которые живут в горах, то, обещаю тебе, нам не нужно будет никакой охраны.
Квинелла от полноты счастья тихонько вздохнула.
— О-о, Рекс, я и не подозревала, что… меня ждет столько… чудесных приключений… но если это для тебя… опасно, то не нужно — даже если мне… будет очень хорошо.
— Так ты беспокоишься обо мне?
— О ком же еще? — спросила она. — У меня никого больше нет. Ты для меня — весь мир: все небо, горы и… долины.
На последнем слове она как бы запнулась, и Рекс спросил ее:
— Почему ты так странно сказала «долины»?
— Потому что так сказал мне саддху.
— Какой саддху?
— Он сидел у нас в саду, и он сказал мне, что я все время… ищу вершины, а надо бы… и в долины спускаться.
Несколько поколебавшись, она сказала:
— Наверное, долины — это тот огонь и все те чувства, что ты подарил мне.
— Я тоже так думаю.
— И еще саддху сказал: вершины и долины… дополняют друг друга и что это… путь к истине.
— Которую мы найдем вместе с тобой.
— О-о, дорогой мой Рекс! — страстно вскричала Квинелла. — Могла ли я даже подумать, когда уезжала из Англии, что это со мной случится!
— Но это случилось! — ответил он. — И это только начало! И нас с тобой еще так много ждет впереди.
Он хотел поцеловать ее, но она, уклонившись от поцелуя, спросила:
— Я… хотела кое о чем спросить… тебя.
— О чем же?
Он знал, что она с трудом ищет слова, и ждал, думая при этом: за что ему такое счастье?
Квинелла заговорила, и голос ее звучал как музыка:
— В тех книгах, что ты дал мне, говорится, что, индусские девушки боготворили своих мужей. Каждая думала, что ее муж — Кришна… Бог любви.
— Да, верно.
— И… поэтому, — шепотом сказала Квинелла, — сам… акт любви считали… божественным. Рекс ничего не ответил, и она продолжала:
— Я… тоже… почувствовала это! Для меня… ты — Кришна… любовь, которую ты… дал мне… священна, и я… боготворю тебя.
Он сжал ее в объятиях так крепко, что она едва могла перевести дух.
— Любовь моя, бесценное мое сокровище, пожалуйста, не говори так. Это я должен боготворить тебя, потому что ты — совершенство!
Порывистым движением она прижала к себе его голову, ища его губы своими губами и прижимаясь к нему всем телом.
И вот уже тот священный огонь, что горел в каждом из них, превратился в бушующее пламя и, поднимаясь все выше и выше, понес их — пылающих неистовой страстью — к сияющим вершинам восторга…
Рано утром, когда солнце еще не успело стать нестерпимо палящим, Рекс помог Квинелле сесть в седло — лошади уже были поданы к парадному подъезду.
Их провожал капитан Андерсен.
— Пусть слуги подвезут еду на вьючных лошадях и оставят ее под деревьями над водопадом Наини, — распорядился Рекс. — Они должны успеть туда к полудню, потом удалиться, а затем подобрать, что останется, через два часа.
Квинелла несколько раз порывалась издать радостное восклицание, но не стала прерывать речь своего супруга.
— Я прослежу, чтобы все было сделано, — ответил капитан Андерсен.
— И объявите всем, пожалуйста, что в течение двух недель я не буду устраивать никаких официальных приемов, — продолжал Рекс, — а все неотложные дела возлагаю на вас.
Немного поколебавшись, адъютант спросил:
— Если у меня возникнут какие-нибудь затруднения — смогу я обратиться по этому поводу к вам сегодня вечером?
— Нет, — категорически отрезал Рекс. — Мы будем обедать в маленькой гостиной ее превосходительства, и нам будет прислуживать Азим. По всем хозяйственным вопросам — нас нет дома. И исключений из правила не будет!
— Все понятно, ваше превосходительство. Капитан Андерсен улыбнулся и добавил:
— Удачи вам, милорд! И, хоть немного запоздалые, но мои самые искренние поздравления!
— Спасибо, Андерсен!
Рекс повернулся, собираясь сесть на коня. В это время к дому подошел один из садовников.
В одной руке он держал огромную корзину только что срезанных роз, а в другой — букет тигровых лилий.
— Дайте мне их, — сказал Рекс и забрал букет из рук садовника.
Затем он вскочил на коня и прикрепил букет впереди седла.
Они тронулись, а капитан Андерсен и двое слуг помахали им на прощание.
И только когда они добрались до поросшей орхидеями тропинки, которая шла через парк, Квинелла с любопытством спросила:
— Зачем ты взял тигровые лилии?
— Эти цветы в моем воображении всегда связывались с тобой, — ответил Рекс. — Для меня они — символ чистоты в сочетании с неприступностью тигра.
Она поняла, что он пытается сказать, и покраснела.
— А что ты… собираешься делать… с ними? — поинтересовалась она после минутного раздумья.
Рекс взглянул на увенчанные снегами горные пики, просвечивающие сквозь ветви цветущих деревьев, а потом на Квинеллу.
— Я хочу, — сказал он немного торжественно, — положить их к храму, посвященному богу любви!
Глаза их встретились. Она была так прекрасна на фоне белых, красных и голубых цветов.
— Я молилась, чтобы бог Кришна дал мне любовь, — нежно сказала Квинелла. — Как мне отблагодарить его?
— Радость моя, мы еще успеем — впереди у нас целая вечность, — ответил Рекс.
Она сняла с Квинеллы платье и драгоценности.
— Расчесать вам волосы, ваше превосходительство? — спросила она.
— Нет, сегодня не нужно, — ответила Квинелла. Служанка достала из гардероба халат из атласной ткани на подкладке — белый, отделанный кружевом и маленькими бантиками из голубого бархата. Квинелла надела его.
— Вы можете идти, Налини, — сказала она. — Я сегодня лягу позже.
Служанка выключила все светильники, кроме лампы у постели, и вышла из комнаты.
Квинелла опустилась на колени на белую пушистую меховую полость перед камином.
Поленья, сложенные высоким колодцем, начинали разгораться — пламя еще не охватило всю поленницу, но веселые и резвые огоньки уже пробивались на самый верх.
«По крайней мере в этой комнате уже никто не сможет спрятаться в камине», — подумала она.
Но сейчас ей уже совершенно не было страшно.
Она ждала. Ее сердце возбужденно колотилось в груди, а губы пересохли.
Открылась дверь, и вошел Рекс. На нем был длинный, типично английский халат, отделанный шнуром по воротнику и бортам, и это создавало впечатление, что он еще не успел переодеться.
Он направился к ней, и она быстро вскочила на ноги. Не дожидаясь, пока он подойдет, она спросила:
— У вас все… хорошо? Вы… не ранены? Он улыбнулся:
— Как видите — я вернулся к вам целый и невредимый, как и обещал.
— А тот… человек? Вы… нашли его?
— Да, я его нашел!
— И… что?
— Неужели это так важно? — спросил он. Она встретилась с ним глазами и уже не могла больше думать ни о чем, а только купалась в тепле его нежного, ласкового взгляда.
Он подошел к ней совсем близко.
— Вы спасли меня, Квинелла, и прежде всего я должен поблагодарить вас за это.
— Это случайность… чистая случайность, — сказала она. — Если бы я… не заблудилась… Если бы я… не услышала, как разговаривали… садовники…
— А разве не случайность, что мы встретились? — спросил Рекс. — Разве не случайность, что мы поженились и что вы, хоть я этого сначала и не осознавал, — именно та женщина, которую я искал всю жизнь?
Она смотрела на него широко открытыми глазами.
— Это… правда?
— Неужели вы думаете, что я смог бы сказать вам неправду так, чтобы вы бы этого не заметили?
Они молча посмотрели друг на друга. И Реке произнес:
— Нам нужно так много сказать друг другу, но сначала я хочу еще раз поблагодарить вас: не только за мое спасение, но и за слезы, которые увидел в ваших глазах, когда уходил.
Он сказал это очень мягким и проникновенным голосом, но в нем прорывалось какое-то более глубокое, сдерживаемое чувство, отчего Квинелла вдруг задрожала и опустила темные ресницы.
— Я боюсь, — неожиданно сказал Рекс.
— Боитесь? — искренне удивилась Квинелла.
— Боюсь испугать вас, если скажу, что у меня на сердце.
— Вы… не должны… бояться.
— Вы в этом уверены?
Квинелла не знала — то ли она сделала шаг к нему, или это Рекс притянул ее к себе. Она только поняла, что они совсем рядом друг с другом, и он сейчас почувствует, как бешено колотится ее сердце.
— Тогда, в коридоре, это был поцелуй просто в благодарность… — еле слышно сказал Рекс, — но сейчас мне хочется поцеловать вас совсем по-другому.
— Как — по-другому?
Не в состоянии произнести больше ни слова, почти задыхаясь, она молча подняла к нему свое лицо.
Она думала, что сейчас он поцелует ее, но почувствовала, как его пальцы нежно пробежали от подбородка к щеке, коснулись уха и спустились внив к шее.
Это было еще неведомое ей ощущение» огнем пронизавшее все ее тело. Губы ее открылись сами собой, а дыхание стало частым и прерывистым.
— Вы так прекрасны! — прошептал он. — Но меня восхищает не только ваше лицо.
— Я… восхищаю вас?
Ей необходимо было услышать его ответ.
— Больше, чем я могу выразить словами, — ответил Рекс. — За эти недели, что мы здесь, я чуть с ума не сошел, что не могу обнять вас, прижать к себе, как сейчас.
— Я тоже… желала этого. Эти слова вырвались у нее непроизвольно, но, стремясь быть до конца честной, она добавила:
— Но… я раньше… не понимала этого, а сегодня… когда я подумала… что вас могут убить, а я не смогу… предупредить…
Она сказала это с болью, и Рекс понял, как она страдала. Он еще крепче обнял ее.
Он посмотрел в ее глаза долгим взглядом и прижался губами к ее губам.
Едва коснувшись их, он почувствовал, что под снегом действительно бушует огонь — огонь такой невероятной, неистовой силы, что он может поглотить все вокруг, но только не их стремление друг к другу.
Они наконец нашли друг друга, встретились после многих веков разлуки… Пламя разгоралось все ярче и ярче, и уже невозможно было думать — можно было только чувствовать…
Много позже, когда поленья в камине рассыпались и превратились в золу, Квинелла сказала:
— Мне казалось — я уже никогда… не буду с тобой одна… здесь все время народ… и я завидовала… прежним губернаторам и их женам, что они… могли быть вместе… в этой постели.
Рекс нежно поцеловал ее в лоб.
— Ну уж что-что, а это у нас с тобой никто и никогда не отнимет, и как мне кажется, любовь моя, — у нас есть право на нечто большее.
— Что ты имеешь в виду?
— В Англии, перед отъездом, сэр Теренс обещал нам медовый месяц в Лакхнау. Я думаю, мы вполне можем провести его в Наини-Таль.
— Медовый… месяц?
И хоть вопрос был едва слышен, прозвучал он с восторгом — как ликующая песнь.
— Я думаю, тебе это понравится.
— Мне понравится все, только бы я могла быть с тобой, говорить обо всем, и чтобы ты мог… любить меня.
Последние слова она произнесла с дрожью в голосе, и эта дрожь эхом отозвалась во всем его теле.
— Мы потеряли так много времени, — сказал Рекс, — но уж теперь я хочу, чтобы моя жена была рядом со мной.
— А тебе… разрешат? — робко спросила Квинелла.
— Разрешат? Кто должен мне разрешать? — удивился Рекс. — Или я не губернатор этой провинции? Здесь я отвечаю только перед самим собой!
Она весело рассмеялась.
— Ну тогда, ваше превосходительство, вы, может быть, расскажете мне, что бы вы… хотели, чтобы мы… делали?
— Весьма прискорбно, — медленно произнес Рекс, пряча искорки смеха в глазах, — но мы с тобой в следующие две недели будем страдать весенней лихорадкой, что убережет нас от необходимости выполнения служебных обязанностей!
Квинелла сильнее прижалась к нему.
— А эта… лихорадка — она что: как… огоньки… которые вспыхивают… во всем теле? — спросила она, едва сдерживая смех.
— Точно!
— И у больного… постоянно… комок в горле, и… трудно говорить… и можно только шептать?
— Действительно, так! — согласился Рекс.
— И он чувствует, что веки у него… тяжелеют, и губы… распухают?
— Да — это неизбежный симптом! Какие еще ощущения я вызвал у тебя?
— О-о, еще много, много всего!
И уже совсем другим тоном Квинелла продолжала:
— Я почувствовала — будто ты поднял меня на самую высокую вершину, где… раньше никто и никогда не бывал и где живут… только боги.
Она помолчала и нерешительно спросила:
— А ты тоже… чувствовал… такое?
— Родная моя, наша любовь — это восторг, который я не в силах описать словами. Поверь мне, никогда, никогда в жизни я не был так счастлив!
— Я так рада… так безмерно… рада!
— Это и есть то, что называется любовью!
— Да, я люблю тебя! Люблю!
— Я ведь не испугал тебя и не сделал тебе плохо, правда? — спросил он. — Я старался, я хотел быть с тобой терпеливым и нежным, любовь моя, — чтобы тебе не было страшно.
— Мне совсем не было… страшно, — тихо ответила Квинелла, — я просто еще не знала, что человек может так гореть — как в огне, и что это самое лучшее и… самое чудесное, что… есть на земле!
— Огонь любви!
— Да, это очень… точное название. Он откинул со лба ее волосы и посмотрел на ее лицо сверху вниз, и в свете догорающих углей увидел устремленные на него глаза и ждущие губы.
— Я знаю много-много всего, чему хотел бы научить тебя, мой прекрасный цветок, — сказал он серьезно, — но и ты, наверное, многому научишь меня!
— О чем же мы… расскажем друг другу?
— О наших душах, наших сердцах и о наших телах, — ответил он. — Мы ведь боролись в этой жизни в одиночку. Теперь же мы можем думать и чувствовать вместе и искать свой единственный путь к нашей общей, самой высокой вершине.
— Ты сказал, что… можно достичь… невозможного, — прошептала Квинелла, — и это… правда.
Рекс стал целовать ее нежно и страстно, и она почувствовала, что задыхается от восторга и счастья, а сердце ее неистово стучит в унисон его сердцу.
Наконец, оторвавшись от ее губ, он сказал:
— Ты должна поспать, радость моя. Завтра рано утром мы выезжаем, нам оседлают лошадей.
— А куда мы поедем?
— Я покажу тебе много прекрасных мест — святых мест, о которых не знает никто из обычных гостей Наини-Таль.
— Я знаю, они мне понравятся.
— Туда можно добраться только верхом.
— Мы и правда поедем одни?
— Если ты не боишься и готова встретиться с духами и божествами, которые живут в горах, то, обещаю тебе, нам не нужно будет никакой охраны.
Квинелла от полноты счастья тихонько вздохнула.
— О-о, Рекс, я и не подозревала, что… меня ждет столько… чудесных приключений… но если это для тебя… опасно, то не нужно — даже если мне… будет очень хорошо.
— Так ты беспокоишься обо мне?
— О ком же еще? — спросила она. — У меня никого больше нет. Ты для меня — весь мир: все небо, горы и… долины.
На последнем слове она как бы запнулась, и Рекс спросил ее:
— Почему ты так странно сказала «долины»?
— Потому что так сказал мне саддху.
— Какой саддху?
— Он сидел у нас в саду, и он сказал мне, что я все время… ищу вершины, а надо бы… и в долины спускаться.
Несколько поколебавшись, она сказала:
— Наверное, долины — это тот огонь и все те чувства, что ты подарил мне.
— Я тоже так думаю.
— И еще саддху сказал: вершины и долины… дополняют друг друга и что это… путь к истине.
— Которую мы найдем вместе с тобой.
— О-о, дорогой мой Рекс! — страстно вскричала Квинелла. — Могла ли я даже подумать, когда уезжала из Англии, что это со мной случится!
— Но это случилось! — ответил он. — И это только начало! И нас с тобой еще так много ждет впереди.
Он хотел поцеловать ее, но она, уклонившись от поцелуя, спросила:
— Я… хотела кое о чем спросить… тебя.
— О чем же?
Он знал, что она с трудом ищет слова, и ждал, думая при этом: за что ему такое счастье?
Квинелла заговорила, и голос ее звучал как музыка:
— В тех книгах, что ты дал мне, говорится, что, индусские девушки боготворили своих мужей. Каждая думала, что ее муж — Кришна… Бог любви.
— Да, верно.
— И… поэтому, — шепотом сказала Квинелла, — сам… акт любви считали… божественным. Рекс ничего не ответил, и она продолжала:
— Я… тоже… почувствовала это! Для меня… ты — Кришна… любовь, которую ты… дал мне… священна, и я… боготворю тебя.
Он сжал ее в объятиях так крепко, что она едва могла перевести дух.
— Любовь моя, бесценное мое сокровище, пожалуйста, не говори так. Это я должен боготворить тебя, потому что ты — совершенство!
Порывистым движением она прижала к себе его голову, ища его губы своими губами и прижимаясь к нему всем телом.
И вот уже тот священный огонь, что горел в каждом из них, превратился в бушующее пламя и, поднимаясь все выше и выше, понес их — пылающих неистовой страстью — к сияющим вершинам восторга…
Рано утром, когда солнце еще не успело стать нестерпимо палящим, Рекс помог Квинелле сесть в седло — лошади уже были поданы к парадному подъезду.
Их провожал капитан Андерсен.
— Пусть слуги подвезут еду на вьючных лошадях и оставят ее под деревьями над водопадом Наини, — распорядился Рекс. — Они должны успеть туда к полудню, потом удалиться, а затем подобрать, что останется, через два часа.
Квинелла несколько раз порывалась издать радостное восклицание, но не стала прерывать речь своего супруга.
— Я прослежу, чтобы все было сделано, — ответил капитан Андерсен.
— И объявите всем, пожалуйста, что в течение двух недель я не буду устраивать никаких официальных приемов, — продолжал Рекс, — а все неотложные дела возлагаю на вас.
Немного поколебавшись, адъютант спросил:
— Если у меня возникнут какие-нибудь затруднения — смогу я обратиться по этому поводу к вам сегодня вечером?
— Нет, — категорически отрезал Рекс. — Мы будем обедать в маленькой гостиной ее превосходительства, и нам будет прислуживать Азим. По всем хозяйственным вопросам — нас нет дома. И исключений из правила не будет!
— Все понятно, ваше превосходительство. Капитан Андерсен улыбнулся и добавил:
— Удачи вам, милорд! И, хоть немного запоздалые, но мои самые искренние поздравления!
— Спасибо, Андерсен!
Рекс повернулся, собираясь сесть на коня. В это время к дому подошел один из садовников.
В одной руке он держал огромную корзину только что срезанных роз, а в другой — букет тигровых лилий.
— Дайте мне их, — сказал Рекс и забрал букет из рук садовника.
Затем он вскочил на коня и прикрепил букет впереди седла.
Они тронулись, а капитан Андерсен и двое слуг помахали им на прощание.
И только когда они добрались до поросшей орхидеями тропинки, которая шла через парк, Квинелла с любопытством спросила:
— Зачем ты взял тигровые лилии?
— Эти цветы в моем воображении всегда связывались с тобой, — ответил Рекс. — Для меня они — символ чистоты в сочетании с неприступностью тигра.
Она поняла, что он пытается сказать, и покраснела.
— А что ты… собираешься делать… с ними? — поинтересовалась она после минутного раздумья.
Рекс взглянул на увенчанные снегами горные пики, просвечивающие сквозь ветви цветущих деревьев, а потом на Квинеллу.
— Я хочу, — сказал он немного торжественно, — положить их к храму, посвященному богу любви!
Глаза их встретились. Она была так прекрасна на фоне белых, красных и голубых цветов.
— Я молилась, чтобы бог Кришна дал мне любовь, — нежно сказала Квинелла. — Как мне отблагодарить его?
— Радость моя, мы еще успеем — впереди у нас целая вечность, — ответил Рекс.