Картленд Барбара. Цветы для бога любви

   Не хочет же она сделать его всеобщим посмешищем, чтобы на него показывали пальцами: вот, мол, человек, которого не подпускает к себе собственная жена, женщина, которой он дал свое имя!
   Потом, когда Квинелла уже шла по широким прохладным коридорам, ей в голову пришла другая мысль.
   Предположим, всем станет известно, что их брак — простая формальность. Тогда на Рекса станут смотреть как на охотника за приданым, как на человека, женившегося исключительно из-за денег и вовсе не интересующегося женой!
   Квинелла довольно долго находилась в обществе ровесников своего отца и слышала их разговоры о таких мужьях, которые преспокойно тратили состояние жены, пренебрегая ею как женщиной.
   Сплетничая, мужчины часто забывали о Квинелле, а она сидела рядом и все слышала.
   Это были в основном богатые люди, и деньги занимали огромное место в их жизни и, конечно же, в их разговорах. Все они понимали, что им завидуют многие — те, кто не был настолько удачлив и для которых деньги могли стать навязчивой идеей и страстью, затмевающей все остальное.
   — Вы видели жену Кроуфорда? — сказал однажды в этой компании один из отцовских друзей. — Толстая старая корова, ну прямо как мексиканка! Одному Богу известно, как он может спокойно переносить ее жиры!
   — Ее деньги он переносит прекрасно! — ответил отец Квинеллы. — Ни много ни мало — пять миллионов, хотя сама она не стоит и цента.
   Он засмеялся и добавил:
   — В постели с женой Кроуфорд закрывает глаза и начинает подсчитывать ее денежки, и от этого она сразу кажется ему очень привлекательной.
   За этим последовал взрыв хохота. Никому из них и в голову не приходило, что Квинелла все слышала.
   А теперь эта сцена вспомнилась ей в мельчайших подробностях.
   И впервые за время своего короткого замужества она подумала не о себе, а о Рексе.
   «Никто и никогда не будет говорить о нем в таком тоне», — решила она.
   Весь вечер они провели в Доме правительства, и вице-король дал большой обед, где они были почетными гостями.
   В начале вечера был исполнен государственный гимн, а потом в течение всего обеда играл оркестр.
   Все гости выстроились в один ряд, встречая вице-короля как представителя верховной власти, а женщины делали глубокий реверанс, когда их представляли.
   Квинелла узнала, что за то короткое время, что лорд Керзон стал вице-королем, здесь появилось много новшеств.
   При нем впервые дворец осветился электрическим светом и появились электрические лифты. В большинстве комнат работали вентиляторы, но в мраморном зале дворца и в государственных учреждениях лорд Керзон сохранил старые ручные опахала.
   «Я предпочитаю их размеренные взмахи, — слышала Квинелла мнение лорда Керзона, — скрытому анахронизму вращающихся лопастей».
   Когда Квинелла уже оделась к обеду в одно из великолепных платьев, полученных ею в приданое, служанка принесла ей футляр с драгоценностями. Глядя на россыпь сверкающих камней, оставшихся от матери и подаренных ей отцом, она заколебалась.
   Какое украшение будет уместно для сегодняшнего вечера? Не было рядом тети Бетти, чтобы дать правильный совет, а Квинелле очень не хотелось выглядеть нелепо.
   Спальни Квинеллы и Рекса соединялись дверью, а кроме того, в их распоряжении была еще и небольшая гостиная.
   Сначала Квинелла хотела сказать служанке, чтобы та попросила Рекса выйти к ней в гостиную.
   Но потом подумала, что это будет выглядеть неестественно.
   С чувством робости, в котором ей не хотелось себе признаваться, она подошла к двери, соединяющей обе спальни, и постучала.
   В первый момент ответа не последовало. Она уже хотела постучать еще раз, но тут раздался голос Рекса:
   — Войдите!
   Квинелла открыла дверь и по удивлению, отразившемуся на лице мужа, поняла, что он ожидал увидеть прислугу.
   Он еще не успел надеть смокинг и стоял перед ней в накрахмаленной рубашке с высоким воротником и крахмальными манжетами.
   В этой белой парадной рубашке, черных атласных бриджах и черных шелковых чулках, обтягивающих его стройные мускулистые ноги, он выглядел необычайно привлекательно.
   Казалось, он сошел с картинки, изображающей молодого дуэлянта — Квинелле почудилась в нем какая-то лихость и даже рисовка, которых раньше она никогда не замечала.
   Поскольку он стоял молча, она сказала несколько неуверенно, замолкая после каждого слова:
   — Я… хотела бы… посоветоваться.
   — Конечно, конечно, — ответил Рекс. — Чем я могу вам помочь?
   — Я не знаю, какое украшение мне сегодня надеть.
   — Думаю, это будет несложно решить. Можно мне пойти и посмотреть, из чего вы будете выбирать?
   — Д-да… конечно.
   Он последовал за ней в спальню и увидел огромный раскрытый футляр с драгоценностями, лежащий на стуле у туалетного столика.
   Вышколенная служанка сразу же вышла в другую дверь, оставив их вдвоем. В первый момент Квинелле стало не по себе от сознания, что они стоят рядом с огромной кроватью, покрытой москитной сеткой, как невеста фатой.
   На какой-то миг она почувствовала почти испуг — она была в спальне наедине с мужчиной…
   — Так покажите мне ваши украшения.
   Его спокойный голос прервал ее тревожные мысли. Рекс заглянул в футляр и увидел великолепный набор колье и подобранных им в пару диадем с такими же камнями.
   — Да, представительная коллекция, — заметил он, поджав губы.
   Затем повернулся и посмотрел на нее взглядом, который Квинелла определила как беспристрастный. На ней было платье из шифона и кружев поверх нижних шелковых юбок, издающих шуршание при каждом ее шаге.
   Платье было сшито специально для Квинеллы, когда она была в Париже у «Ворта», магазину которого, как она уже успела узнать, была обязана почти всеми своими туалетами и вице-королева.
   Платье было белое, как у невесты, и отличалось изысканной простотой и шиком, которые Рекс, ценитель женской красоты, сразу увидел и оценил.
   — Думаю, сегодня подойдут бриллианты, — определил он наконец. — В них вы будете выглядеть не только юной невестой, но и блестящей женщиной.
   Улыбнувшись, он добавил:
   — Не сомневаюсь, что так и будет, больше того — вы доставите всем огромное удовольствие.
   — Вы так считаете? — спросила Квинелла.
   — А еще вы вызовете немало зависти, ненависти и злобы во многих женских сердцах — это неизбежно. Квинелла молча слушала, и тогда он добавил:
   — Если вы оденетесь скромно, то вас найдут слишком скучной или даже посчитают это оскорблением. Если вы нарядитесь как сказочная фея на рождественской елке, то это вызовет у них зубовный скрежет и желание вас уничтожить.
   Квинелла искренне рассмеялась:
   — Вы все превращаете в игру!
   — Неужели вы еще не поняли, что это действительно так и есть — игра в умение перещеголять других? Сегодня вечером вы дама номер два на этой лестнице. Когда мы приедем в Лакхнау — вы станете дамой номер один.
   — Не пугайте меня! — сказала она с упреком.
   — Наденьте на голову эту бриллиантовую безделушку, — указал он на диадему, — на шею — колье и этим вы скажете им, чтобы они держали свое мнение при себе. Не важно, что там говорит толпа — главное, чтобы вам не говорили этого в лицо, так как это неприятно.
   — Это ваше кредо? — метнула на него взгляд Квинелла.
   — Бояться, что там могут сказать мои враги? Никогда не доставлю им такого удовольствия, — ответил он.
   Он достал из футляра бриллиантовую диадему, принадлежавшую матери Квинеллы.
   — Вы разрешите мне помочь вам надеть ее?
   — Это сделает моя служанка, — быстро ответила Квинелла.
   — Конечно, конечно, — согласился Рекс. — Я подожду в гостиной, пока вы будете готовы.
   Он вышел через дверь, соединяющую обе спальни, а Квинелла стояла с диадемой в руках и слушала, как удаляются его шаги.
   «Наверное, мне следовало бы разрешить ему помочь мне», — подумала она.
   Она ожидала, что эта мысль вызовет в ней привычную дрожь отвращения.
   И с удивлением почувствовала, что никакой дрожи нет!

Глава 5

   — До чего же интересно! — воскликнула Квинелла.
   — Вы имеете в виду — ехать в поезде? — спросил ее Рекс, сидящий напротив.
   — Нет — путешествовать вот так через всю страну. Я все время мечтала об этом.
   Они направлялись на северо-запад — в Лакхнау, и вице-король с необычной щедростью предоставил им два вагона своего личного поезда.
   Насколько было известно Рексу, поезд этот был изготовлен еще в 1875 году — специально к приезду в Индию принца Уэльского — и сейчас, несмотря на внешний блеск и великолепие, начинал уже, что называется, разваливаться на части.
   Он состоял из двенадцати кремовых с золотом вагонов, которые тащили два паровоза, и этого едва хватало, чтобы вместить всех, кого вице-король обычно брал с собой в путешествие. Здесь были и многочисленные гражданские и военные секретари, врачи, и около сотни человек различного персонала.
   Впереди поезда обычно пускали паровоз-лоцман, по всей длине линии выстраивалась охрана рекрутов из ближайших деревень.
   Так что эти два великолепных и удобных вагона, прицепленные к обычному поезду, который состоял из вагонов, битком набитых пассажирами, были данью уважения заслугам Рекса Дэвиота и его новому положению.
   Рексу была привычна сумятица индийских железнодорожных станций, но на Квинеллу толпа в Хауре произвела незабываемое, прямо-таки завораживающее впечатление.
   Люди целыми семьями жили на платформах: спали, готовили пищу, ели, дожидаясь своей очереди влиться в пестрые ревущие толпы, набивающиеся до отказа в вагоны третьего класса.
   Казалось, все вокруг сошли с ума: оглушительно кричали разносчики воды, мальчики с газетами, продавцы риса и засахаренных фруктов, сквозь толпу протискивались, изрыгая проклятия, лакеи, разносящие чай, и все эти голоса сливались с детским плачем, выкриками грузчиков и свистками локомотивов.
   Это был ад кромешный.
   — И при всем этом, — заметил Рекс, — поезл отходят точно по расписанию.
   Для восточного человека все двадцать четыре часа в сутки одинаковы — исходя из этого принципа составляется расписание движения поездов в Индии
   Их провожали многочисленные чиновники и, конечно же, личная прислуга вице-короля в красных с золотом ливреях.
   Проходя к своим вагонам, возле которых стояла специальная охрана, они слышали непрекращающиеся и яростные споры между индийскими пассажирами и евразийцами, проверяющими билеты.
   Рекс объяснил Квинелле, что местные жители считают купленные ими билеты магическими амулетами и возмущаются, зачем чужестранцы пробивают в них дырки — ведь их чудесная сила может от этого уменьшиться!
   И уж конечно, Квинелла удивилась, когда к ним подошел кондуктор и спросил Рекса, можно ли ему уже отправлять поезд. Когда Рекс дал официальное разрешение, в глазах Квинеллы заплясали веселые искорки.
   — Это что — всегда так происходит? — спросила она.
   — Всегда, если в поезде едет какой-нибудь важный англичанин.
   Оба весело рассмеялись.
   — Не могу себе представить, чтобы такое могло учиться в Англии или где-нибудь еще на Западе.
   — В Индии англичане считаются победителями, к ним относятся с соответствующим уважением, — ответил Рекс.
   Но это было сказано с нескрываемым сарказмом.
   Выпуская огромные клубы пара и заглушая своим свистом вокзальный шум, поезд тронулся, и когда они проехали пригороды Калькутты, Квинелла, которая не могла оторваться от окна, смогла наконец насладиться видами страны — той, которую ей так не терпелось изучить…
   Сразу за городом Квинелла увидела довольно скучную, почти полностью заболоченную равнину, белых волов и позади них — крестьян, тяжело налегающих на соху, буйволов, неподвижно стоящих в водоемах возле каждой деревни.
   Иногда на фоне безоблачного синего неба мелькал одинокий силуэт верблюда.
   — Я именно так и представляла себе Индию, — вскоре сказала Квинелла, как бы ни к кому не обращаясь.
   — Почему? — спросил Рекс.
   Девушка некоторое время молчала — ему показалось, что она подбирает слова. И наконец, решившись сказать правду, ответила:
   — Мне кажется я вернулась… домой.
   Он удивленно взглянул на нее.
   — Почему вы так говорите?
   — Потому что… кажется, это то, что мне… бдиа ко. Я всегда хотела попасть на Восток. А теперь знаю, что меня… тянуло именно к Индии.
   Ей показалось, что он смотрит на нее недоверчиво, и она добавила:
   — Когда я читала книги, что вы мне дали, меня не покидало ощущение, что я уже знала все это… раньше, и все… о чем там говорится — уже как бы есть… во мне.
   При этом она прижала руки к груди и сказала:
   — Может быть, вы и не поймете меня, это трудно объяснить словами.
   — Нет, я понимаю, — ответил он, — мне тоже всегда казалось, что я здесь уже был.
   Она посмотрела на него серьезным, изучающим взглядом, будто пытаясь оценить, можно ли верить его словам.
   Потом отвернулась и снова стала смотреть в окно
   Вечером, отправляясь на покой в свое отдельное спальное купе, она спросила:
   — Нам дали те самые вагоны, которыми пользуется сам вице-король?
   — Нет, — ответил Рекс, — у него в вагоне спальня, салон и ванная, и точно такой же вагон у вице-королевы. А такие вагоны, как у нас, обычно предоставляются важным гостям, которые едут вместе с ними.
   Их купе были явно меньше и располагались в одном вагоне, но они были прекрасно оборудованы и обставлены, а служанка сказала Квинелле, что на некоторых станциях для таких пассажиров запасают горячую воду для ванн — ее заранее нагревают там в огромных чанах.
   Это, конечно, нужно было иметь в виду на будущее, потому что стояла страшная жара. Квинелла разделась, легла на роскошную постель и стала думать, но не о себе, а об… Индии.
   Какое-то странное возбуждение овладевало ею при мысли, что скоро они окажутся в Лакхнау.
   Могла ли она представить, себе всего месяц назад, что выйдет замуж и займет, как она теперь понимала, высокое положение в той стране, о которой она без волнения не могла даже думать.
   Но, как бы там ни было, это действительно случилось, они здесь, а она вот лежит и думает о великом множестве людей, живущих в Индии, каждый — определенной касты, определенных верований, и каждый — частица огромной многонаселенной страны, которая и без британцев была бы великой державой,
   Граница проходила от Бенгальского залива до Памира и дальше до Карачи. Океанское побережье растянулось на три тысячи миль. Одна десятая часть всей торговли Британской империи осуществлялась через индийские порты.
   Все вокруг казалось ей восхитительным лоскутным ковриком, которые мастерили старушки в английских и американских деревнях, составляя из сотен маленьких пестрых кусочков различных тканей сложный неповторимый узор.
   Она приняла ванну, стараясь не думать о том, каких неимоверных трудов стоило ее приготовить и сколько разного народу принимало в этом участие, и надела элегантное, свободного покроя платье для чая — они только что начали входить в моду в Лондоне у богатых светских дам.
   Такое платье было создано специально для отдыха между пятичасовым чаем и обедом, к которому обычно переодевались во что-нибудь более изысканное.
   Сначала эти платья стали надевать дамы, приглашавшие к себе на чай принца Уэльского. Женщины, которых принц удостаивал чести почтить своим присутствием, обычно принимали его, лежа на кушетках, заваленных подушками, в комнатах, затененных шторами и сильно опрысканных дорогими духами.
   Много сплетен ходило об этих чаепитиях, на которых единственным гостем был наследник престола, а хозяйка была достаточно красива и обольстительна, чтобы он мог увлечься ею.
   И хотя дамы, не вошедшие в этот привилегированный круг, относились к таким приемам с достаточной долей скепсиса, платье, оказавшееся очень удобным, тем не менее быстро завоевало симпатии женщин и вошло в моду.
   Действительно — могли ли женщины отказаться от такой соблазнительной возможности сбросить наконец туго зашнурованный корсет и хоть пару часов подышать свободной грудью? Платье Квинеллы было просто великолепным — | из бледно-сиреневого шифона, с пышной оборкой по подолу, а к нему она надела длинную нитку бледных аметистов, оправленных в бриллианты.
   Когда она вошла в гостиную, Рекс, поднявшийся при ее появлении, отметил про себя, что никогда еще она не выглядела столь прелестной, но самое главное — на ее лице не было того сурового выражения, к которому он уже успел привыкнуть.
   Он едва смел поверить в это, но одно было несомненно — исчезла ее неприступность и ледяная сдержанность и появилось оживление и даже некоторая страстность, которых он никогда не замечал в ней раньше.
   — Мне нужно очень, очень о многом спросить вас! — воскликнула она. Глаза ее блестели.
   Она уселась в кресло у стола, за которым они собирались обедать, и, раскрыв книгу, сразу приступила к интересующим ее вопросам о боге Вишну — Хранителе Вселенной.
   Рекс начал с цитаты из самого Вишну:
   Я сущность, я стержень всего,
   что приходит на свет.
   Я есть начало, жизнь
   и конец всего мирозданья…
   — Я все время пытаюсь понять это, — тихо проговорила Квинелла.
   — Самое главное олицетворение Вишну — это Кришна, — сказал Рекс.
   Квинелла не ответила, и он продолжал:
   — Кришна — несомненно, воплощение человеческой любви в индусской религии. Девушки думают о нем как об идеальном мужчине и возлюбленном, он вдохновляет художников, музыкантов и артистов.
   «Интересно, — подумал Рекс — сейчас, наверное, Квинелла постарается привлечь мое внимание к другой теме — ведь она не терпит разговоров о любви!»
   Но вместо этого она задумчиво сказала:
   — Да… ведь Кришна — танцующий бог, и его всегда изображают играющим на свирели.
   — Верно, — согласился Рекс.
   — В вашей книге рассказывается, как страстно все ему поклоняются.
   — Я думаю, что каждый человек, кто бы он ни был, стремится к любви.
   Наступило молчание. Потом Квинелла проговорила:
   — Кришна, конечно же, олицетворяет собой совершенную любовь. Но разве можно вообще найти ее?
   — Наверное, ее ищут все люди. Каждый мечтает встретить свой идеал — ту мечту, которую он носит в своем сердце.
   — И вы тоже… искали? — спросила Квинелла.
   Он чувствовал, что ей стоило большого труда произнести эти слова, и нарочно ответил безразличным тоном:
   — Конечно. Я нисколько не отличаюсь от остальных людей. Я всегда искал любовь, которая так пре красно описана на санскрите, и надеялся, что когда-нибудь Кришна подарит мне женщину моей мечты.
   Он почувствовал, что его слова задели ее; несколько мгновений Квинелла сидела молча, а потом ответила:
   — Я тоже… мечтала.
   — Вы бы не были человеком, — согласился Рекс, — если бы не верили, что однажды сбудутся волшебные сказки вашего детства, и вы найдете своего принца и будете жить счастливо до конца своих дней.
   — Это же… только сказка.
   — Но так ведь тоже может случиться!
   — Мы-то знаем, что… с нами этого уже… не случится.
   И, прежде чем он успел что-то ответить, Квинелла добавила:
   — То есть это еще может случиться… с вами. По крайней мере леди Барнстэпл говорила…
   — Надеюсь, вы понимаете, — перебил он ее, — что мы с вами говорим сейчас не о той любви, о которой рассуждала леди Барнстэпл и о которой постоянно сплетничают светские дамы.
   — Вы уверены, что это что-то другое?
   — Совершенно уверен! — ответил Рекс. — Ухаживания, ревность — все это только часть отношений между мужчиной и женщиной, всего тень настоящей любви.
   Она посмотрела на него испуганными глазами, а он продолжал:
   — Это похоже на предгорья Гималаев — они, как вы сами увидите, очень красивы, но, когда попадаешь туда, сразу понимаешь, что там, наверху — на недосягаемой высоте, — нечто более прекрасное: величественные пики, нетронутые снега, — и они манят каждого, кто их видит.
   — Я понимаю, что вы имеете в виду, — тихо сказала Квинелла, — но ведь до сих пор никто не покорил самую высокую вершину Гималаев.
   — Я использовал это только для сравнения; но чем больше вы читаете, чем больше изучаете человека, тем больше понимаете, что для некоторых невозможное вполне может стать возможным.
   По выражению ее лица он понял, что она именно к этому и стремится. Глядя на нее, он подумал, что большинство знакомых ему женщин были вполне удовлетворены предгорьями и не имели никакого желания подниматься выше.
   Когда обед завершился, Квинелла поднялась и сказала:
   — День сегодня был такой длинный, а вчера мы легли очень поздно. Наверное, нам стоило бы сегодня разойтись пораньше.
   — Мне еще кое-что нужно сделать, — ответил Рекс, — но вам я желаю хорошо выспаться.
   — Я обычно так и делаю в поезде, — ответила Квинелла. — Перестук колес навевает сои.
   — Тогда спокойной ночи, Квинелла. Надеюсь, завтра вам будет так же интересно, как и сегодня.
   — Я уверена в этом.
   Прекрасно сохраняя равновесие, она прошла через дверь, ведущую в ее спальню.
   Рекс посмотрел ей вслед. И открывая свой портфель с документами, он подумал, что ему сейчас будет очень трудно сразу перейти к бумагам, которые требовали его неотложного внимания.
   Да, она, несомненно, изменилась: это уже не т замкнутая холодная женщина, на которой он женился и которая вся напрягалась от страха и ненависти всякий раз, как он к ней приближался.
   Сегодня вечером Квинелла разговаривала с ним совершенно спокойно, и у него было чувство, хоть он и не был в этом до конца уверен, что, когда они говорили о любви, эта тема уже не вызвала у нее привычного отвращения, связанного с воспоминанием о принце.
   Может быть, она стала немного забывать его, а может, ужас, возбужденный в ней этим животным, стал понемногу отступать.
   Рекс был уверен, что если что-то и могло способствовать ее освобождению от кошмара, то это, несомненно, была Индия.
   Странно, но Квинелла, оказывается, думала о своей неразрывной духовной связи со страной, столь близкой ему.
   Скажи ему об этом любая другая женщина — и он заподозрил бы ее в намерении специально привлечь к себе его внимание или, что было бы еще более хитро, польстить ему.
   Квинелла же говорила с ним так, что у него не оставалось сомнений в ее искренности.
   В отличие от Китти и других женщин, бывших с ним в близких отношениях, она никогда не делала ни малейших усилий привлечь к себе его интерес.
   «Какие бы чувства она ко мне ни питала, — подумал он, — мне она кажется хоть и непонятным до конца, но очень интересным, необычным человеком — не столько как женщина, сколько просто как человеческое существо».
   В своем купе Квинелла попросила служанку помочь ей раздеться и надела тончайшую муслиновую ночную сорочку с кружевными вставками.
   Но как бы ни была легка эта ткань, она не спасала ее от нестерпимой жары и духоты вагона. Совершенно бесполезным казался непрерывно работающий электрический вентилятор.
   Квинелла с сочувствием подумала о пассажирах, едущих третьим классом: упакованные как сардины в банке, они, наверное, едва могли дышать, не говоря уже о том, чтобы спать.
   «Человек никогда не ценит того, что уже имеет», — вспомнила она слова своего отца.
   И, ложась в свою постель, опираясь спиной на мягкие подушки, она почувствовала, какое это на самом деле огромное удобство.
   Она включила лампу и обложилась со всех сторон своими любимыми книгами.
   У нее накопилось уже множество вопросов, которые ей хотелось бы задать Рексу, но она боялась надоедать ему, ведь он и так потратил на нее столько времени, обучая урду, пока они плыли в Индию.
   Жаль, но теперь, наверное, занятия языком закончатся, а ведь из всех ее прежних учителей, которых было немало, ему одному удавалось превращать занятия в увлекательные беседы.
   Кроме того, Рекс всегда вносил в каждый урок что-то свое, личное, и это всегда запоминалось.
   Вечерами она старалась припомнить все их разговоры на уроках, и из-за того, что он был ее учителем и рассказывал ей именно то, о чем она так страстно хотела узнать, она перестала бояться его как мужчину.
   «Папа, наверное, сказал бы, что мне повезло с замужеством», — пришло вдруг ей в голову.
   На какой-то момент она снова с ужасом вспомнила о принце, и его искаженное лицо вновь возникло перед ней в полумраке купе.
   Но тут же Кришна, бог любви, пришел ей на помощь: ей показалось, что он здесь, рядом!
   Она ясно увидела его грациозную фигуру, необыкновенно выразительные руки, держащие флейту, улыбающиеся губы.
   Кришна, бог любви!
   И почти бессознательно она обратилась к волшебному видению с мольбой:
   — Кришна, дай мне любовь. Бог Кришна, дай мне любовь!
 
   Квинелла проснулась оттого, что поезд с грохотом въехал на станцию, и на платформе началась обычная суета, которую она уже много раз слышала.
   Ее служанка опустила черные шторы, но Квинелла знала, что в тот момент, когда поезд остановился, солдаты сопровождающей их охраны встали напротив купе ее и Рекса. Крики за окном, казалось, усилились, и ей показалось, что среди общего шума выделялись несколько голосов, кричавших громче остальных. Ей захотелось выглянуть в окно, но, зная, что поднимать черную штору было бы неосторожно, она поднялась с постели и перешла на другую сторону вагона. На ходу поезда было невозможно открыть окна из-за пыли, которая мгновенно покрыла бы все в вагоне толстым слоем. Но сейчас ничего не мешало ей хотя бы несколько минут подышать свежим воздухом, а не той душной смесью, которая бесконечно взбалтывалась внутри вагона электрическим вентилятором.