В этот момент и Мэри-Роуз повернула голову в его сторону.
   — Дядя Эйден! — радостно вскрикнула она. — Он мне скажет сейчас, где эта башня.
   Не дожидаясь позволения Фионы, девочка побежала по траве в его направлении.
   Герцог не видел ее и собирался пойти в противоположную сторону, но, по-видимому, услышал детский голос и остановился.
   — Дядя Эйден! Дядя Эйден!
   Он резко повернулся к Мэри-Роуз и закричал:
   — Осторожнее! Не приближайся к собакам! Они могут укусить тебя!
   Но было слишком поздно.
   Услышав слова герцога, Фиона рванула вслед за племянницей. Мэри-Роуз затормозила, но находилась уже очень близко к герцогу и его подопечным. Одна из собак ринулась к ней.
   Это был огромный мастиф. Фиона видела таких раньше только на картинках.
   Приблизившись к девочке, пес в изумлении отпрянул, словно столкнулся с нереальным, невиданным, непохожим на привычных ему людей существом.
   — Ролло, ко мне! — резко крикнул герцог, а Мэри-Роуз протянула руку, собираясь погладить собаку по голове.
   — Какая большая собачка! — восхищенно заверещала она. — Почти, как я!
   «Да уж, это точно!» — с ужасом думала Фиона, задыхаясь от бега. Ей казалось, ее сердце колотится где-то в горле. От страха она уже не чувствовала ног и рук.
   Наверное, герцог испытывал нечто подобное. Он стремительно приближался к племяннице с собакой с другой стороны.
   Неожиданно и он, и Фиона замерли в оцепенении. Оба они уставились на Мэри-Роуз и Ролло, отказываясь верить собственным глазам.
   Девочка коснулась собаки, а через мгновение звонко засмеялась и обняла ее обеими ручками. Ролло завилял хвостом и принялся облизывать детское личико длинным розовым языком.
   Фиона пришла в себя и осознала, что боится дышать. Ее взгляд встретился с взглядом остолбеневшего герцога, и она поняла, что он напуган не меньше. О том, что могло последовать, оба они не осмеливались даже думать.
   — Ты самая большая собачка из всех, что я видела за всю свою жизнь, — ласково сказала Мэри-Роуз, прижимаясь щекой к собачьей шее. Пес продолжал размахивать хвостом.
   Герцог осторожно подошел ближе к Фионе.
   — Я никак не ожидал, что вы на улице, — спокойно, боясь спугнуть Ролло, сказал он. — Этого пса я вывожу на прогулку только в такие часы, когда поблизости никого нет.
   — Извините, я не знала, что мы не должны выходить в это время, — пробормотала Фиона. — Но погода такая чудесная, и я решила, девочке необходимо побыть на воздухе. Мы целых два дня провели в поезде.
   — Конечно, — согласился герцог. — Вижу, что Ролло настроен к ней очень доброжелательно. Тем не менее настоятельно рекомендую вам держаться от него подальше.
   — С удовольствием последую вашему совету, — ответила Фиона.
   Герцог неотрывно, словно загипнотизированный, следил за ребенком и собакой.
   — Ей всегда удается столь непонятным образом обладать властью над животными? — спросил он.
   — Властью? — Фиона усмехнулась. — Это называется любовью, ваша светлость. Она обожает лошадей, кошек, собак и птиц, любит все живое. Эти твари прекрасно чувствуют это и отвечают ей взаимностью.
   — И вы в это верите?
   В его голосе прозвучали издевательски насмешливые нотки. Фиона взглянула ему прямо в глаза.
   — Естественно, я верю в то, что любовь гораздо сильнее и важнее ненависти, ваша светлость.
   В ее ответе таился второй смысл, и он, безошибочно распознав его, уставился на нее с явным негодованием и возмущением.
   Вмешавшаяся в их разговор Мэри-Роуз не дала ему возможности отреагировать на реплику Фионы.
   — Дядя Эйден! — воскликнула девочка, повернув к ним голову, все еще обнимая собаку. — Можно я пойду гулять вместе с вами. Ролло такой милый песик! И мне кажется, я ему тоже понравилась.
   — В этом нет сомнений! — ответил герцог. — Но полагаю, тебе следует хорошенько отдохнуть после такого утомительного путешествия.
   — А в следующий раз вы возьмете меня? — Мэри-Роуз умоляюще смотрела на герцога. — Пожалуйста, пожалуйста, дядя Эйден! Я обещаю вести себя очень хорошо. Мне так хочется погулять вместе с Ролло!
   — Я подумаю об этом завтра, — заверил ее герцог.
   — Спасибо, дядя Эйден!
   Она опять обняла здоровенного мастифа.
   — Я люблю тебя! И ты меня, наверное, полюбишь. Потом мы будем вместе играть.
   Герцог медленно зашагал прочь, сопровождаемый двумя другими собаками той же породы, обе они были сучками.
   — Ролло, ко мне! — крикнул он, оборачиваясь.
   Пес колебался, но когда Мэри-Роуз разжала свои объятия, еще раз лизнул ее в щеку и пустился вдогонку хозяину.
   — Он — самая большая собака, каких мне доводилось видеть, тетя Фиона!
   Фиона хотела было сказать ей, что трогать незнакомых собак неосмотрительно и опасно, но передумала. При данных обстоятельствах это прозвучало бы как нечто совершенно излишнее.
   Мэри-Роуз любила животных, а они — ее, она сказала герцогу правду. Бояться проявления агрессии со стороны кого-то из них по отношению к ней, наверное, не стоило.
   «И почему бы нам всем не жить так, как это чудесное создание?» — размышляла Фиона, направляясь вместе с Мэри-Роуз назад к входу в замок.
   Она вздохнула, с горечью думая о своей ненависти к герцогу, прекрасно зная, что его враждебные чувства к ней, а также к ее покойной сестре, так же сильны и непреклонны, как ее чувства к нему.
   «Если бы мы были животными, мы бы рычали и лаяли друг на друга, а может, уже перегрызли бы друг другу глотки», — пронеслось в ее голове, и на душе стало гадко.
   Через секунду она мрачно улыбнулась, ясно представив себе то, о чем только что подумала.

Глава третья

   Как только Фиона уложила Мэри-Роуз в постель, в комнату вошла экономка.
   — Джинни спрашивает, желаете ли вы принять ванну перед ужином.
   Фиона улыбнулась.
   — С удовольствием. Во сколько здесь обычно подают ужин? Она понятия не имела, где и с кем должна была ужинать: с герцогом или, как подобало гувернантке, в одиночестве в собственной комнате.
   — Его светлость ужинает ровно в восемь часов, — ответила миссис Мередит. — А вам следует явиться в столовую без четверти.
   Фиона взглянула на старинные часы, стоявшие на камине. Маленькая стрелка указывала на семь.
   — Мне стоит поторопиться. — Она склонилась к Мэри-Роуз и чмокнула ее в щеку.
   — Спокойной ночи, солнышко. Постарайся скорее заснуть. Если я тебе понадоблюсь, позови меня, я буду в соседней комнате.
   — Мне приснится чудесный сон, я точно знаю, — с загадочным видом сказала девочка. — Папа наблюдает за мной с небес вместе с ангелами.
   — Я уверена в этом, — ответила Фиона.
   Роузмэри научила дочь читать на ночь молитву-обращение к четырем ангелам. Уходя в свою комнату, Фиона, улыбаясь, подумала, что ангелы непременно должны чутко хранить сон этого святого создания.
   Она открыла гардероб и осмотрела свои наряды, напряженно размышляя, что надеть.
   Ее душу переполняли неприязненные, бунтарские чувства.
   «Наверняка герцог ожидает, что я стану раболепствовать перед ним, собирается принизить и посмеяться надо мной», — думала она.
   В конце концов ее выбор пал на самое лучшее платье, самое смелое.
   Материал, из которого оно было сшито, не отличался дороговизной, но выгодно подчеркивал голубой цвет ее глаз и прекрасно облегал ее изящную фигуру.
   Когда она шла по длинному коридору по направлению к гостиной, легкие рюши, украшавшие глубокий вырез на груди, мягко покачивались в такт ее шагам.
   Она представила себе, как завтра они пойдут вместе с Мэри-Роуз осматривать замок, и улыбнулась, предвидя восторг племянницы.
   Приблизившись к величественной двери гостиной, она с содроганием подумала о том, что рано или поздно герцог захочет обсудить с ней ее планы на будущее.
   «Что ж, я не намерена сдаваться!» — решила она.
   Когда слуга отворил перед ней дверь, Фиона гордо приподняла подбородок и вошла вовнутрь.
   Она предполагала, что герцог будет один или в компании мистера Мак Кейта, но теперь поняла, что ошибалась.
   У камина стояли незнакомые мужчина и женщина. Они оживленно разговаривали с герцогом, но, заметив ее, резко смолкли.
   В воцарившейся тишине Фиона зашагала вперед.
   Приблизившись к присутствовавшим, она поклонилась герцогу и учтиво сказала:
   — Добрый вечер. Надеюсь, ваша светлость, я не опоздала.
   — Нет, мисс Уиндхэм. Восьми еще нет, — ответил он. — Позвольте мне представить вам мою кузину: леди Мораг Рэннок.
   Фиона повернулась к женщине. Она была выше ростом, с темными волосами и выразительными чертами лица.
   Сначала леди Мораг критически оглядела гостью, но через мгновение улыбнулась, и выражение ее глаз смягчилось.
   — Я только что узнала о вашем приезде, мисс Уиндхэм, — дружелюбно сообщила она. — Герцог говорит, что эта бедняжка, дочь Иана, очень красивый ребенок.
   — Уверена, вы согласитесь с его светлостью, когда сами увидите девочку, — сказала Фиона.
   — Разрешите мне представить вам своего второго гостя, — воскликнул герцог. — Граф Сельвея!
   Граф, хоть и не отличался особенной привлекательностью, обладал невероятным обаянием. Фиона отметила, что это качество присуще всем шотландцам. За исключением герцога, естественно.
   Тем не менее его светлость смотрелся гораздо замечательнее, чем граф. Он, наверное, затмил бы всех, сколь угодно много мужчин здесь ни находилось бы.
   Увидев герцога сегодня утром, Фиона поразилась его великолепию.
   Сейчас же в килте длиной до середины колена он выглядел еще блистательнее. Традиционный шейный платок придавал всему его облику мягкость, в нем его светлость не казался столь грозным.
   На его поясе висел более изысканный спорран, а из-за клетчатого гольфа на правой ноге выглядывала украшенная драгоценностями рукоятка скинду — черного ножа.
   У Иана тоже была такая вещица, и он очень дорожил ею.
   — Я всегда держу его при себе, дорогая моя, — говорил Иан жене, кладя перед сном свой скинду на тумбочку у кровати. — Если на нас неожиданно нападут, то я всегда успею защитить тебя.
   Роузмэри добродушно смеялась, забавляясь его чрезмерной заботой о ней.
   А Фиона считала, что истинная причина желания Иана постоянно класть нож рядом кроется в другом: ему просто нравилось любоваться на него. Он служила ему немым напоминанием о милом сердцу Хайленде.
   Иногда на рождество и на другие праздники Иан надевал на себя килт и доставлял тем самым немалое удовольствие жене и дочери.
   Он неоднократно рассказывал им историю шотландки и объяснял, что для жителей Лоуленда носить килты и иметь родовой тартан не типично.
   — Но Рэнноки, — вновь и вновь пояснял Иан, — родом с Севера. В один прекрасный момент они переселились на Юг и закрепились на том месте, где живут и по сей день. Строительство замка было начато в те давние времена.
   Иан добавлял с улыбкой:
   — Юг принял Рэнноков с радостью. Они славились умением жестоко и отчаянно вести бой. Помещики приграничных территорий, наиболее образованные и благовоспитанные люди, были готовы использовать их как наемников в возникавших между ними и неприятелем битвах.
   — Уверена, что гордость не позволяла Рэннокам соглашаться на подобное, — говорила Роузмэри.
   — Шотландские горцы отличались невероятной воинственностью. В отдельных районах на их территории господствовал тогда еще племенной образ жизни, в других — феодальный строй, — отвечал Иан. — Этих людей вдохновляли существовавшие на протяжении тысячелетия легенды и мифы. Они всегда были готовы вступить в бой.
   — Да, я слышала об этом, — сообщала Роузмэри. — Вождь племени шотландских горцев является старейшиной клана. Его мнение не подвергается ни малейшему сомнению. По-моему, мне объяснял это папа.
   — Абсолютно верно, — оживлялся Иан. — Кому-то это правило кажется деспотичным, а кому-то — единственно прасильным. Мы — переселенцы с Севера, и мой отец считает своим священным долгом сохранять семейные традиции.
   В этот момент все замолкали. И жена, и свояченица Иана углублялись в печальные раздумья: обе они прекрасно понимали, что его отец никогда не отступится от своих правил и не примет непокорного сына.
   — Мне еще повезло, — продолжал Иан, словно читая мысли Роузмэри и Фионы. — Обычаи моей семьи не самые жестокие. Те традиции, которые сохраняются до сих пор в некоторых других кланах, просто ужасают. Вождь Кланрэнельда, к примеру, и по сей день наказывает воров старинным способом — приказывает привязать их волосами к морским водорослям. Так бедняги и умирают на глубине. А Мак Дональд Слита и Маклеод Данвигэна отсылают провинившихся на транспортном судне в Америку.
   — Какое варварство! — восклицала Роузмэри. Иан улыбался.
   — В кланах испокон веков существовали также любовь и готовность жертвовать собой ради благополучия других. Если шотландский горец кричал: «Да будет власть у твоего старейшины!» — это означало, что он желает человеку добра. Вождь все отдает, всех защищает и является полубогом для своих людей.
   Он продолжал рассказывать.
   Переехав на Юг, Рэнноки, сохраняя прежние обычаи, постепенно становились более цивилизованными.
   Дед Иана, не раз побывавший за границей, наряду с гэльским и английским, знал французский и латынь.
   — Он внес в конструкцию замка, — говорил Иан, — много изменений. В нем стало гораздо удобнее.
   Вспоминая о доме, Иан сильно грустил. Его глаза выражали страшную тоску, хотя он пытался казаться спокойным.
   — Мой отец менее гибок, чем дед. Его сердце навеки принадлежит тем местам, где первоначально жили Рэнноки. Местам, расположенным неподалеку от Перта. Мне кажется, больше всего ему не хватает пустынных горных вершин, покрытых белым снегом, холодных зим, которые пережить тяжело и животным, и людям.
   Роузмэри ежилась, словно от мороза.
   — Знаешь, любимый, когда ты рассказываешь об этом, я рада, что являюсь «презренной англичанкой» и живу на юге. Как хорошо, что у нас тепло.
   На это Иан ничего не отвечал. Фионе казалось в такие моменты, что прелести юга никогда по-настоящему не станут для него дорогими.
   В чем-то он очень походил на своего отца: долгие годы жизни в южной части Шотландии были не способны уничтожить любовь к вольной горной жизни в душах этих представителей северных кровей.
   Фиона обратила внимание на костюм графа Сельвина — обычный наряд для ужина — и решила, что он коренной южный житель Шотландии. За ужином она узнала, что его графство граничит с владением герцога на западе.
   — В былые времена мои люди вели ожесточенные бои с Рэнноками, — сообщил он Фионе. — Но сейчас мы живем мирно, по крайней мере нам нечего делить. Но я признаюсь, что часто завидую вашему хозяину. У него столько богатства! Особенно ценно, на мой взгляд, его серебро.
   Фиона взглянула на украшенный серебром стол и поняла, что имеет в виду граф.
   Здесь были серебряные кубки и чаши, которые — она знала об этом — достались клану нелегко и бережно хранились на протяжение сотен лет.
   На некоторых из них красовались бледные аметисты — их добывали в горах в некоторых частях Шотландии, на других темно-красные гранаты, на третьих — полудрагоценные камни, названия которых Фионе были неизвестны.
   Сегодняшний ужин явился для нее волнительным событием. В Англии она вела однообразную, тихую, спокойную жизнь, и один вид одетых в килты слуг, подносивших ей изысканные блюда на серебряных подносах с изображением фамильного герба Рэнноков, приводил ее в восторг.
   Подавали лосося, который водился в одной из рек рядом с замком. Об этом рассказывал ей Иан.
   «Интересно, герцог тоже рыбак, как его младший брат?» — размышляла Фиона.
   Иан обожал рыбачить. Но в том месте в Англии, где они жили, в реках не было лосося. Поэтому ему приходилось довольствоваться пятнистой коричневой форелью. Бетси готовила из нее потрясающие блюда, которые нравились всем.
   Иногда Иан рассказывал, как в детстве и юности ловил лосося в реках и крупных ручьях на принадлежащих его семье землях, и это звучало так увлекательно, что Фиона лишь лучше понимала тоску зятя по прошлой жизни. Жизни, к которой он не имел возможности вернуться.
   Конечно, любовь к Роузмэри являлась для него щедрой компенсацией за лишения и утраты, и Иан ни о чем не сожалел. Просто порой был не в состоянии побороть в себе ностальгические настроения.
   После первого блюда за ужином подали второе, и Фиона почувствовала, наблюдая за величественным герцогом во главе стола, что уже не в состоянии сдерживать свою ненависть к нему.
   Да как он мог пользоваться всем этим богатством, даже не задумываясь о трудностях брата, вынужденного вместе с семьей перебиваться на жалкие гроши?
   «Сомневаюсь, что Иан тратил в год больше средств на себя, жену и дочь, чем этот самодовольный тип — на пропитание своих собак», — гневно думала Фиона, поджимая губы.
   — О чем вы так сосредоточенно размышляете, мисс Уиндхэм? — неожиданно поинтересовался сидевший рядом граф Сельвея.
   — Боюсь, мои мысли покажутся вам мятежными, — честно призналась она.
   Герцог вряд ли мог слышать ее: леди Мораг, которая сидела справа от него, занимала его увлеченным разговором, причем говорила приглушенным тоном и без стеснения строила ему глазки.
   — Мятежные мысли? — граф удивленно поднял брови. — Тогда будьте осторожны: Рэнноки до сих пор пользуются примитивными методами наказания: сажают провинившихся в темницу или запирают в высокой башне. Оттуда, поверьте мне, вас никто не сможет высвободить.
   — Вы меня пугаете! — воскликнула Фиона. — Хотя признаюсь честно: когда вышла из экипажа и впервые ступила на землю Рэнноков, почувствовала, что очутилась в другом мире.
   — У меня тоже возникает такое впечатление, когда я приезжаю сюда, — ответил граф. — Мой замок — должен признаться, что он гораздо хуже этого — был построен только в начале этого века. Но мне он нравится больше.
   Фиона рассеянно улыбнулась.
   «Итак, даже другу герцога здесь не уютно», — взволнованно подумала она.
   Казалось, даже воздух в этом замке пропитан чем-то зловещим.
   «Я не оставлю здесь Мэри-Роуз одну, пусть он делает, что хочет», — твердо решила Фиона.
   Граф попытался развлечь ее, и она, дабы не показаться невежливой, поддержала беседу.
   Но размышляла совсем о другом: о предстоящем разговоре с герцогом, о судьбе Мэри-Роуз, о своем долге приложить все усилия для спасения племянницы от черствости и жестокости.
   К счастью, леди Мораг до сих пор щебетала о чем-то со своим кузеном. По всей вероятности, ее в нем заинтересованность выходила за рамки обычных родственных отношений.
   «Кем доводится эта особа Мэри-Роуз?» — подумала Фиона.
   Через несколько минут они обе вышли в гостиную, оставив герцога и графа одних в столовой. И Фионе удалось выяснить, что девочку с этой женщиной не связывают никакие кровные узы.
   Леди Мораг вела себя несколько высокомерно, хотя старалась казаться дружелюбной. Она объяснила, что принадлежит к семье Мак Дональдов с севера, но несколько лет назад вышла замуж за представителя Рэнноков, который вскоре скончался.
   — Я не захотела возвращаться к собственной семье, — сказала леди Мораг. — А отец герцога был так добр, что позволил мне остаться.
   — Значит, вы живете здесь все это время? — спросила Фиона.
   — Этот замок — мой дом, — с достоинством пояснила леди Мораг, гордо приподнимая подбородок. — Теперь я больше ощущаю себя представительницей Рэнноков, нежели Мак Дональдов.
   Что-то в ее голосе навело Фиону на забавную мысль: леди Мораг относится к этому месту столь трепетно лишь только потому, что не равнодушна к герцогу.
   — Думаю, вы понимаете, что мне ужасно интересно познакомиться с маленькой Мэри-Роуз, — продолжила леди Мораг. — На протяжении многих лет я очень много слышала о напряженных отношениях между старым герцогом и его младшим сыном. Естественно, я знала лорда Иана. С самого детства.
   — Лорд Иан был очаровательным, добросердечным, внимательным к окружающим человеком, — сказала Фиона. — Они с моей сестрой жили исключительно счастливо.
   — Наверное, для вас потеря сестры при столь печальных обстоятельствах явилась настоящей трагедией, — ответила леди Мораг. — Насколько я понимаю, вы пробудете у нас недолго. Когда планируете возвращаться в Англию?
   — Полагаю, я останусь здесь. На неопределенный срок. — Фиона пожала плечами.
   — Неопределенный срок?
   В голосе леди Мораг прозвучало неподдельное изумление.
   — Мэри-Роуз — моя племянница, — спокойно пояснила Фиона. — Я единственный близкий ей человек, я — ее настоящая семья. Вы наверняка знаете, леди Мораг, что до настоящего момента никого из представителей клана Рэнноков не интересовала судьба этой девочки.
   На протяжении нескольких мгновений леди Мораг молчала. Потом медленно произнесла:
   — Уверена, что и сам герцог, и более старшие представители клана собираются найти для Мэри-Роуз шотландскую гувернантку. Она-то и позаботится о воспитании и душевном спокойствии девочки.
   Фиона приподняла подбородок.
   — На мой взгляд, со временем ей потребуется не одна гувернантка, а несколько учителей. Мне известно, что многие представители социального мира считают образование не столь важным элементом в жизни женщины. Однако мой отец, человек весьма умный и просвещенный, затратил на паше с сестрой обучение не меньше сил и средств, чем если бы мы были мальчиками.
   — Похвально! Вы ведете речь об очень необычном подходе к воспитанию девочек, мисс Уиндхэм, — заметила леди Мораг, саркастически улыбаясь.
   В гостиной появились герцог и граф. Герцог сел рядом с леди Мораг.
   — Мисс Уиндхэм только что сообщила мне, Эйден, что собирается остаться здесь на неопределенный срок, — воскликнула леди Мораг. — Признаться, эта новость меня изрядно удивила.
   — Этот вопрос я собираюсь обсудить с мисс Уиндхэм в другой раз, в более подходящей обстановке, — сдержанно ответил герцог.
   По всей вероятности, леди Мораг нашла его слова пренебрежительными. Она поджала губы, а ее щеки покрылись легким румянцем.
   «Мне следует вести себя осторожнее, — подумала Фиона. — Совсем ни к чему настраивать кого бы то ни было против себя, в особенности женщин!»
   Внезапно она почувствовала приступ безграничного одиночества и беспомощности.
   Было в этом огромном чужом замке нечто устрашающее, нечто мрачное и злобное. Он, как она сама выразилась, представлялся ей «другим миром».
   Когда граф с любезным и доброжелательным выражением лица расположился как можно ближе к ней, желая, по всей вероятности, продолжить начатый за ужином разговор, она почувствовала небольшое облегчение.
   — Надеюсь, вы отыщете возможность привезти Мэри-Роуз ко мне в гости. Пусть посмотрит на мой замок. Наверняка ей понравится птичник моей матери. В нем множество редчайших видов птиц.
   — Мэри-Роуз подобное событие приведет в полный восторг, — воскликнула Фиона.
   — Перед ужином герцог рассказал мне о знакомстве девочки с Ролло. Просто поразительно! Я всегда считал этого пса крайне опасным и старался избегать встреч с ним. Вчера он укусил за руку мальчика-конюха. Теперь бедняга мучается от боли.
   — Если у него появилась опухоль, то я могла бы ему помочь, — сказала Фиона.
   — Что вы имеете в виду? — удивился граф.
   — Я неплохо разбираюсь в лекарственных растениях. Меня научила этому моя сестра, — пояснила Фиона. — Я выращиваю травы, сушу их. И с собой привезла кое-что, потому что считаю эти средства незаменимыми во многих случаях.
   — Весьма занятно, — отметил граф.
   Повернув голову, он обратился к герцогу, прерывая его беседу с леди Мораг:
   — Ты об этом слышал, Эйден? Оказывается, мисс Уиндхэм разбирается в целебных травах и может заняться тем несчастным мальчиком, которого покусал твой пес. У мисс Уиндхэм есть что-то подходящее.
   Герцог не заинтересовался сообщением графа.
   — Я послал за местным лекарем. Говорят, он в отъезде. Но послезавтра должен вернуться. Тогда придет и займется конюхом.
   Фиона ахнула.
   — Укус собаки опасен! Нельзя так надолго оставлять раны необработанными.
   — Надеюсь, о мальчике кто-нибудь уже позаботился, — ответил герцог.
   — Уверяю вас, если ему срочно не окажут квалифицированную помощь, его состояние резко ухудшится, — не унималась Фиона.
   Герцог окинул ее недовольным, раздраженным, даже возмущенным взглядом. Затем поднялся со стула и позвонил в колокольчик, висевший у камина.
   Через пару мгновений на пороге появился слуга. Он уставился на хозяина с готовностью получить любое распоряжение.
   — Приведите мистера Мак Кейта! — велел герцог, прошел к своему стулу и опять сел.
   Слуга поспешно удалился.
   — Терпеть не могу шарлатанства и знахарства, более того, боюсь его! — провозгласил герцог, не глядя на Фиону.
   — Я с вами согласна, — холодным тоном сказала она. — Тем не менее целебная сила растений подтверждается многовековым опытом использования их во врачевании. Между прочим, искусство применения трав известно не только народу Англии, но распространено по всему миру.
   Леди Мораг ухмыльнулась.
   — Конечно, необразованным крестьянам любой страны не остается ничего другого, как поверить в то, что язык жабы или клок кошачьей шерсти спасет их от страшных недугов. Ведь им не доступны средства нормальной медицины. А вообще-то сила веры такова, что в состоянии сдвинуть с места могучие горы!