Страница:
Миновав несколько проходных дворов, я вышел на улицу. Мне было страшно. Идти домой не было смысла. А вдруг все образуется и Мансур уже послал людей, чтобы достать меня на квартире и также подвергнуть жестоким пыткам, а затем убить?
Перед глазами возникла картина, как в камине Мансура горит мое тело...
Бесцельно прохаживаясь по улицам, я пытался найти выход из создавшейся ситуации. Вдруг мое внимание привлекла большая рекламная доска, говорившая, что на первом этаже близлежащего здания находится офис риелторской фирмы. А что, если мне снять квартиру?
Через пять минут я уже был в офисе. Я попросил менеджеров подыскать мне однокомнатную квартиру, желательно где-нибудь на окраине. Меня совершенно не волновала меблировка, необходим был только телевизор, чтобы получать информацию, и телефон для связи с внешним миром.
В этот же вечер я оказался в снятой однокомнатной квартире. Однако, посмотрев все вечерние передачи, я не увидел ни в одной никаких подробностей задержания Мансура.
Только на следующий день почти все каналы передали жуткий репортаж о штурме квартиры Мансура. Оказывается, когда сбежавший пленник попал в 17-е отделение милиции, тут же в квартиру Мансура были вызваны РУОП вместе с отрядом специального реагирования – СОБР.
Они окружили квартиру. Милиционеры по телефону пытались уговорить Мансура сдаться. Однако он отказался открыть дверь и потребовал, чтобы к нему привезли адвоката. Вместе с адвокатом приехали и родители Мансура. Но сдаваться он все равно не собирался.
– Патронов у меня на всех хватит, – заявил он и сразу же передал трубку заложнице, которая сказала, что тяжело ранена, истекает кровью. После этого милиционеры решили брать дверь штурмом. Но дверь они взрывать не стали, опасаясь, что старый дом развалится.
И около двух часов ночи бойцы СОБРа начали выламывать дверь кувалдами. Мансур несколько раз выстрелил в дверь и дважды ранил одного из милиционеров в руку.
В ответ собровцы начали стрелять. Наконец им удалось ворваться в квартиру. В колонном зале перестрелка продолжалась. Одной из пуль Мансур был убит.
Кроме заложницы, в квартире милиционеры обнаружили еще одну женщину. Это была Татьяна Любимова. Но она была тяжело ранена. В шоковом состоянии ее отвезли в больницу, где она, не приходя в сознание, скончалась.
Я не верил, что Мансур убит, что его больше нет.
Криминальная хроника
Криминальная хроника
Секретный клиент
Перед глазами возникла картина, как в камине Мансура горит мое тело...
Бесцельно прохаживаясь по улицам, я пытался найти выход из создавшейся ситуации. Вдруг мое внимание привлекла большая рекламная доска, говорившая, что на первом этаже близлежащего здания находится офис риелторской фирмы. А что, если мне снять квартиру?
Через пять минут я уже был в офисе. Я попросил менеджеров подыскать мне однокомнатную квартиру, желательно где-нибудь на окраине. Меня совершенно не волновала меблировка, необходим был только телевизор, чтобы получать информацию, и телефон для связи с внешним миром.
В этот же вечер я оказался в снятой однокомнатной квартире. Однако, посмотрев все вечерние передачи, я не увидел ни в одной никаких подробностей задержания Мансура.
Только на следующий день почти все каналы передали жуткий репортаж о штурме квартиры Мансура. Оказывается, когда сбежавший пленник попал в 17-е отделение милиции, тут же в квартиру Мансура были вызваны РУОП вместе с отрядом специального реагирования – СОБР.
Они окружили квартиру. Милиционеры по телефону пытались уговорить Мансура сдаться. Однако он отказался открыть дверь и потребовал, чтобы к нему привезли адвоката. Вместе с адвокатом приехали и родители Мансура. Но сдаваться он все равно не собирался.
– Патронов у меня на всех хватит, – заявил он и сразу же передал трубку заложнице, которая сказала, что тяжело ранена, истекает кровью. После этого милиционеры решили брать дверь штурмом. Но дверь они взрывать не стали, опасаясь, что старый дом развалится.
И около двух часов ночи бойцы СОБРа начали выламывать дверь кувалдами. Мансур несколько раз выстрелил в дверь и дважды ранил одного из милиционеров в руку.
В ответ собровцы начали стрелять. Наконец им удалось ворваться в квартиру. В колонном зале перестрелка продолжалась. Одной из пуль Мансур был убит.
Кроме заложницы, в квартире милиционеры обнаружили еще одну женщину. Это была Татьяна Любимова. Но она была тяжело ранена. В шоковом состоянии ее отвезли в больницу, где она, не приходя в сознание, скончалась.
Я не верил, что Мансур убит, что его больше нет.
Криминальная хроника
Задержан один из самых авторитетных славянских воров в законе идеолог балашихинского преступного сообщества Александр Захаров по прозвищу Захар. В местах лишения свободы он провел почти полтора десятка лет, но в послеперестроечные годы, хотя его несколько раз пытались задерживать за хранение наркотиков и оружия, ему всякий раз удавалось избежать наказания. На этот раз он попался с поличным: в его автомобиле «Мерседес-500» оперативники нашли заряженный пистолет.
Криминальная хроника
Побег Солоника
5 июня произошло громкое событие в криминальной истории России. Ночью из следственного изолятора Матросская Тишина из спецкорпуса бежал подследственный. Оттуда при немыслимых, казалось бы, обстоятельствах сбежал 35-летний Александр Солоник, тот самый, что был схвачен 6 октября 1994 года на Петровско-Разумовском рынке (тогда погибли трое милиционеров и один охранник, два человека получили ранения). Сам Солоник также получил ранение, однако, находясь в тюрьме, сумел за 8 месяцев поправить свое здоровье и в конце концов сбежать.
Как оказалось, побег был совершен очень профессионально. За несколько месяцев до него в тюремную охрану был внедрен свой человек – младший сержант. Он только ждал удобного момента, чтобы помочь Солонику. Вскоре такой момент представился.
Администрация тюрьмы узнала, что уголовные авторитеты вынесли Солонику смертный приговор (он сознался в убийстве вора в законе Длугача, авторитета В. Ваннера и др.). После этого Солоника поместили в спецблок в одиночную камеру 9389-го корпуса. Некомплект штатных охранников привел к тому, что на весь корпус приходилось всего двое – постовой и дежурный по корпусу. Причем корпусной довольно часто вынужден был отлучаться по долгу службы на 30—40 минут. Это «окно» и решено было использовать. Сообщник Солоника Сергей Меньшиков вывел его из камеры, и они вместе выбрались на прогулочную площадку корпуса (дверь они взломали). Затем они поднялись на стену, достали 23-метровый альпинистский шнур и по нему спустились на пустынную улицу Матросская Тишина. Судя по всему, где-то неподалеку их уже ждала автомашина «БМВ». Вывез Солоника Павел Зелянин, а общее прикрытие осуществляли члены курганской ОПГ.
Как оказалось, побег был совершен очень профессионально. За несколько месяцев до него в тюремную охрану был внедрен свой человек – младший сержант. Он только ждал удобного момента, чтобы помочь Солонику. Вскоре такой момент представился.
Администрация тюрьмы узнала, что уголовные авторитеты вынесли Солонику смертный приговор (он сознался в убийстве вора в законе Длугача, авторитета В. Ваннера и др.). После этого Солоника поместили в спецблок в одиночную камеру 9389-го корпуса. Некомплект штатных охранников привел к тому, что на весь корпус приходилось всего двое – постовой и дежурный по корпусу. Причем корпусной довольно часто вынужден был отлучаться по долгу службы на 30—40 минут. Это «окно» и решено было использовать. Сообщник Солоника Сергей Меньшиков вывел его из камеры, и они вместе выбрались на прогулочную площадку корпуса (дверь они взломали). Затем они поднялись на стену, достали 23-метровый альпинистский шнур и по нему спустились на пустынную улицу Матросская Тишина. Судя по всему, где-то неподалеку их уже ждала автомашина «БМВ». Вывез Солоника Павел Зелянин, а общее прикрытие осуществляли члены курганской ОПГ.
Секретный клиент
Как это было
Началось все с того, что в середине октября 1994 года в консультации, где я работал адвокатом, раздался звонок. Мне звонил коллега, адвокат из другой консультации Павел П., и предложил срочно встретиться в его консультации – он хотел сосватать мне для защиты одно громкое дело. Теперь уже, когда прошло много времени, я начинаю думать, почему этот опытный и достаточно маститый адвокат, который не так хорошо меня знал, предложил дело именно мне. Может быть, тут сыграло роль то, что до этого мы с ним участвовали в одном из мафиозных процессов и сумели, используя ошибки следствия и прорехи процессуального характера, направить дело на доследование; может быть, были какие-то иные причины.
Когда я приехал в консультацию, где работал Павел П. – а она находилась на Таганке, – народу там практически уже не было, кроме женщины, которая сидела в холле.
Павел вывел меня в коридор и представил достаточно молодой симпатичной женщине.
– Наташа, – представилась она.
На вид ей было 25—27 лет. Она была достаточно красивой женщиной, с темными волосами, немного смуглым лицом, одета в очень модную и очень дорогую норковую шубу. Взгляд ее был печальный.
Мы поздоровались. Потом наступила пауза. Каждый из нас вглядывался друг в друга. Наташа сказала:
– Моего мужа обвиняют в убийстве милиционеров. Может быть, вы слышали о перестрелке на Петровско-Разумовском рынке, которая произошла в начале октября, примерно неделю назад?
Конечно, я знал о перестрелке на Петровско-Разумовском рынке. Все газеты и все телевизионные программы сообщали, что в результате перестрелки было убито трое работников милиции, два человека ранено и был пойман опасный преступник, который тоже был ранен и доставлен в больницу. Но фамилия этого преступника в средствах массовой информации пока не сообщалась.
Безусловно, это было очень громкое дело – убийство сразу троих работников милиции!
Наташа рассказала, что после ранения ее мужа доставили в институт Склифосовского для операции, а потом перевели в специальную больницу. Несколько дней назад он из больницы переведен в следственный изолятор Матросская Тишина. Если у меня есть желание поработать по этому делу, необходимо действовать с большим вниманием и осторожностью.
Я поинтересовался, что это значит – с осторожностью?
– Потом узнаете, – ответила Наташа. – Кроме того, по условиям контракта – все это будет оплачено – вы должны ходить к моему мужу каждый день в разное время.
Это меня еще больше заинтриговало.
– Хорошо, – сказал я, – разрешите мне подумать до утра.
Выйдя из консультации, я сел в машину и поехал не домой, а в близлежащую библиотеку. Приехав туда, я взял сразу несколько подшивок газет и очень внимательно прочел все публикации, связанные с перестрелкой 6 октября 1994 года на Петровско-Разумовском рынке. Вскоре я узнал фамилии и имена погибших милиционеров, узнал, что тяжелораненый при задержании опасный преступник прежде совершил два побега из мест заключения.
Я не знаю точно, что повлияло на мое решение принять это дело к защите. Казалось, какая-то таинственная сила заставила меня взять это дело, оно представлялось мне достаточно интересным, и, может быть, я как-то сумею помочь своему клиенту.
На следующее утро мы вновь встретились с Наташей и поехали в мою консультацию, чтобы заключить соответствующий договор о правовой помощи и выписать ордер. (Ордер является нашим документом, который дает адвокатам право участвовать в уголовном процессе на следствии или на суде.)
Наташа сказала мне, что дело ведет Московская городская прокуратура, причем по этому делу создана специальная бригада, которую возглавляет один из начальников отдела Московской городской прокуратуры.
– Есть еще одна особенность, – сказала Наташа. – Вероятно, о ней вам сообщат в прокуратуре. Но я вам могу сказать, что мой муж, помимо этого, обвиняется и в убийстве влиятельных фигур уголовного мира, поэтому в условиях нашего контракта должен быть записан специальный пункт, чтобы вы никому из своих клиентов, особенно из братвы, не говорили, что являетесь защитником моего мужа и соответственно где он сидит. То есть, иными словами, вы – хранитель конфиденциальной информации, которая станет вам известна в связи с защитой моего мужа.
Тогда я еще не знал, что это за имена и какую они имеют значимость в уголовной иерархии.
Я в раздумьях ехал на улицу Новокузнецкая, где находится городская прокуратура. Я специально решил не сообщать заранее следователю о своем визите, поскольку мне хорошо знакомы приемы, когда следователь, стараясь выиграть какое-то время, работая с подозреваемым, чтобы в дело не вступил адвокат, и имея определенное преимущество, затягивает допуск адвоката к делу под различными предлогами – то ему некогда, то он срочно уезжает на совещание, то клиент заболел... Эти приемы мне были уже хорошо известны. Поэтому я решил появиться в прокуратуре неожиданно.
Зная фамилию следователя и номер его кабинета, я подъехал к зданию на Новокузнецкой. Нужно было как-то проникнуть в это здание. Но сложность заключалась в том, что здание имело пропускную систему и без предварительного приглашения со стороны людей, работающих в этом здании, адвокату пройти было невозможно. Поэтому я набрал номер своего знакомого следователя, с которым я не так давно работал по одному из уголовных дел, – с ним у нас были довольно неплохие отношения, – и напросился к нему на прием. Он ничуть не удивился моему визиту, думая, что я собираюсь что-либо уточнить или мне понадобились какие-то бумаги, поскольку дело в ближайшее время должно было быть направлено в суд.
Пробыв в его кабинете несколько минут, я вышел в коридор и, поднявшись на третий этаж, подошел к двери, где находился следователь по делу моего нового клиента. Я постучал в дверь и тут же открыл ее. Войдя в кабинет, я увидел, что это отдельная комната, вероятно, кабинет заместителя начальника отдела по раскрытию убийств. В кабинете за столом сидели два незнакомых человека. Один из них смотрел телевизор, другой что-то писал. Там же был и хозяин кабинета, Уткин.
Хозяину кабинета было лет 35—40. Он был достаточно плотного телосложения, с темно-русыми волосами.
Когда я вошел, присутствующие не обратили на меня никакого внимания. Каждый был занят своим делом. Я решил представиться, назвал свое имя и отчество и сказал, что являюсь адвокатом Александра Солоника.
Тут все сразу же прекратили свои занятия и, не сговариваясь, уставились на меня. В кабинете воцарилась тишина, которая продолжалась около двух минут.
Наконец Уткин спросил:
– А документы у вас есть?
– Конечно, есть, – ответил я и положил на его стол свое адвокатское удостоверение и ордер, выписанный только что в юридической консультации.
Уткин долго всматривался в мое удостоверение, как бы проверяя, когда оно выписано, до какого дня действительно, похож ли я на фотографию. Потом он так же внимательно изучал ордер. Затем попросил меня выйти, чтобы проверить мои полномочия.
Усмехнувшись, я сказал:
– Неужели вы думаете, что я, зная, насколько серьезна и компетентна ваша организация, представлю вам фальшивый ордер или поддельное удостоверение?
– Я уверен, что вы этого не сделаете, – ответил Уткин, – но я должен проверить вас.
Я вышел. После я понял, что целью была не проверка, а, вероятнее всего, координация дальнейших действий в связи с неожиданным появлением адвоката.
Через несколько минут дверь открылась, и Уткин пригласил меня войти. Я вошел. Двое, которые сидели в кабинете, как мне показалось, лишь притворялись, что занимаются своими делами. На самом же деле они внимательно смотрели в мою сторону и слушали наш разговор.
Первым прервал паузу Уткин:
– Я хотел поинтересоваться, кто вас нанял? Наташа?
Я ответил, что моя задача – защита клиента и я, в отличие от правоохранительных органов, никогда не проверяю документы у будущего клиента, их подлинность и является ли он родственником или близким знакомым. Человек внес деньги в нашу консультацию, предложил мне участвовать в защите близкого ему лица. А какие у них отношения и кем он является – это не моя задача.
– Конечно, – согласился со мной Уткин. – Но что вы хотите от нас?
– Прежде всего – чтобы вы дали разрешение, допуск на встречу с моим клиентом и ознакомили с первоначальными процессуальными документами, которые он подписал, и с предварительным обвинением.
Уткин сделал паузу и посмотрел на человека, который сидел за телевизионным монитором. Я взглянул на экран монитора и увидел, как ближним стоп-кадром на меня смотрел человек, лежащий на больничной койке под капельницей, весь в бинтах. Я догадался, что именно этот человек и есть Солоник и что это является доказательством того, что сейчас он находится в больнице после тяжелого ранения.
Уткин сказал, посмотрев еще раз на мое удостоверение и назвав меня по имени-отчеству:
– Я хочу вас предупредить, что вы приняли не совсем правильное решение. – Он тщательно подбирал слова и смотрел на человека, сидящего за монитором.
– А в чем неверно мое решение?
– Вы выбрали не того клиента.
– А как я могу определить, тот клиент или не тот?
– Прежде всего, этот человек обвиняется в убийстве – и вам, вероятно, это хорошо известно – троих работников милиции.
– Это ваша версия, что он обвиняется в убийстве, – ответил я. – Но мы же знаем, что там был и второй человек. Может быть, и не мой клиент убил этих людей, а другие совершили убийства. Такое может быть?
– Да, и такое может быть. Но это вряд ли. Кроме того, я вам скажу чуть позже, какие у него серьезные проблемы. И эти проблемы могут также негативно сказаться на вашей безопасности.
– Даже так? Вы, наверное, пытаетесь меня запугать?
– Нет, нет! – возразил Уткин. – Это не по нашей линии.
Через некоторое время он протянул мне два листа процессуальных документов, а сам начал печатать разрешение на посещение мной моего клиента в следственном изоляторе.
Вчитываясь в эти листочки – одним было обвинение, а другим – протокол задержания, – я узнал, что Солоник под фамилией Валерий Максимов был задержан тремя работниками милиции – потом выяснилось, что это сотрудники специальной службы при ГУВД Москвы, – капитаном Игорем Нечаевым, лейтенантами Сергеем Ермаковым и Юрием Киселевым для выяснения личности. Когда они прошли в офис для проверки документов, Солоник и его подельник Алексей Монин, неожиданно вытащив пистолеты, начали стрелять и тяжело ранили троих вышеуказанных милиционеров, а также сотрудника охранного бюро «Бумеранг» Александра Заярского. Кроме того, они сумели ранить еще двоих сотрудников охранной фирмы «Бумеранг», и один из преступников смог скрыться в Ботаническом саду. Другого – Александра Солоника – настигла пуля, попав в спину, и он оказался задержанным. При задержании у него был обнаружен 9-миллиметровый пистолет иностранного производства «глок». Вскоре раненые вместе с Солоником были доставлены в институт Склифосовского. Нечаев после ранения в голову и Ермаков, получивший пулю в живот, скончались. Также скончался и сотрудник «Бумеранга». Двое сотрудников «Бумеранга» были тяжело ранены.
Прочитав документы, я отложил их в сторону и сделал паузу, как бы глядя на них еще раз. Присутствующие в кабинете внимательно смотрели на меня, стараясь понять мою реакцию. Первым тишину нарушил Уткин.
– Вот видите, товарищ адвокат, какого негодяя вам приходится защищать! Как вы вообще можете его защищать?
Я, подумав, сказал:
– Конечно, я понимаю тяжесть обвинения, предъявленного моему клиенту. Но дело в том, что моя функция оговорена в праве каждого на защиту и меня направило государство. Конечно, я могу выйти из этого дела, но на мое место придет другой человек. Ведь человеку, который подозревается в убийстве, по закону положен защитник, и вы это знаете не хуже меня.
Уткин смутился, но тут же нашелся:
– А как же ваши моральные принципы, оценки? Вы же видите, что он – убийца, и все равно собираетесь его защищать.
– Давайте посмотрим, – ответил я, – может быть, он не столь опасен. Ведь он мог убить не всех троих. Это мог сделать и его напарник Алексей Монин или кто-то еще в результате перестрелки.
Уткин протянул мне листок бумаги, на котором было разрешение на мой визит в следственный изолятор, где находится Солоник. Я попрощался, взял свое удостоверение и вышел из кабинета, но меня остановил человек, который сидел у маленького портативного телевизора. Он настиг меня в коридоре.
– Я хочу вас предостеречь, – сказал он мне, – что для вас существует еще одна опасность.
– Какая опасность? – удивился я. – Вы хотите сказать, что работники милиции не простят убийства своих коллег?
– Я этого не отрицаю, – сказал мой собеседник, явно похожий на оперативника из МУРа. – И это может случиться. Но главная опасность заключается в том, что ваш клиент сознался под видеокамерой на больничной койке в убийстве очень серьезных людей из уголовного мира. Сейчас я вам их назову. Может быть, услышав это, вы все же не будете вести это дело.
Я с большим удивлением посмотрел на него. Оперативник продолжил:
– Вот в каких заказных убийствах он признался. Это Валерий Длугач, Анатолий Семенов, Владислав Ваннер. Это Николай Причистин, Виктор Никифоров. Вам эти фамилии что-нибудь говорят?
Да, мне эти фамилии говорили многое. Валерий Длугач был вор в законе по кличке Глобус, главарь бауманской преступной группировки. Он имел колоссальный авторитет в элите уголовного мира. Анатолий Семенов по кличке Рэмбо (позднее следствие обвинит в убийстве Рэмбо других людей) был соратником Длугача и также принадлежал к бауманскому сообществу. Владислав Ваннер по кличке Бобон – продолжатель дела Глобуса. Виктор Никифоров – вор в законе под кличкой Калина. Ходило очень много слухов о том, что Калина является чуть ли не приемным сыном самого Япончика – Вячеслава Иванькова. Николай Причистин был лидером ишимской группировки из Тюмени. Это были крупнейшие люди из элиты преступного мира. И, конечно, определенные проблемы и опасности со стороны «кровников» в отношении моего клиента, а может быть, и в отношении меня могли быть достаточно реальны.
Оперативник продолжал:
– Кроме того, ваш клиент совершил два побега – один из зала суда, при вынесении первого приговора, а другой – из колонии. Учитывая все это, я могу вам сказать доверительно – да вы и сами это понимаете, – что ему грозит смертная казнь. Никто ему убийства трех милиционеров не простит. Поэтому вашему клиенту терять нечего, и он может решиться даже на то, чтобы захватить кого-либо в заложники, и мне бы очень не хотелось, чтобы этим заложником оказались вы. Этот человек, как вы понимаете, может пойти на что угодно. Впрочем, – добавил оперативник, – решать вам. Никто из нас не будет на вас влиять. Но имейте в виду, что разрушить это дело или направить его на доследование вам никто не позволит – вы должны знать это совершенно четко. Поэтому решайте сами: хотите работать с ним – работайте. И еще: он сидит в специальной тюрьме, СИЗО № 4.
Я знал, что СИЗО № 4 – это специальный блок, расположенный в Матросской Тишине. До недавнего времени там сидели знаменитые члены ГКЧП. Практически это была тюрьма в тюрьме.
Когда я покинул здание Московской прокуратуры, вышел на Новокузнецкую улицу и сел в свой автомобиль, всю дорогу в Матросскую Тишину думал только об опасности попасть в категорию заложников. Перед моими глазами вставали картины, недавно увиденные в криминальной хронике, когда в колонии уголовники берут в заложники медсестер, работников охраны, посетителей комнат свиданий, куда к ним приходят. Мне виделось, как ОМОН или СОБР, вызываемые на освобождение заложников, расстреливали не только похитителей, но и жертв. С такими неприятными ощущениями я ехал и думал: у моего клиента – конечно, я его еще не видел и не знаю, что это за человек, – возможно, никаких шансов практически нет. Нетрудно было догадаться, что перед ним три приговора: будущий приговор судебных органов, который ему, скорее всего, гарантирует смертную казнь; приговор, который ему могут вынести работники милиции и убрать его даже в следственном изоляторе – а такие случаи были, я их знал; и наконец, это месть воров в законе и уголовных авторитетов, которые тоже наверняка не простят ему убийства своих коллег.
С такими мрачными и ужасными мыслями я подъехал к следственному изолятору Матросская Тишина. Я уже представлял заранее, как громадный детина, коротко стриженный, со зловещим лицом, весь в татуировках, схватит меня, приставит заточку или нож к горлу и возьмет меня в заложники. Только эта картина и стояла перед моими глазами. Я даже остановился у какого-то киоска и купил баллончик со слезоточивым газом и положил его в карман. Конечно, я не в первый раз видел людей, обвиняемых в убийстве, даже в какой-то мере привык к ним и рассматривал их как обычных людей, поскольку адвокат не дает моральной оценки своего клиента. Он видит человека как объект юридического дела, в котором ему нужно решить определенную юридическую задачу. А здесь меня охватили совершенно противоположные чувства. Я видел определенную угрозу, которая может быть направлена против меня. С таким чувством страха я вошел в здание следственного изолятора № 1, известного как изолятор Матросская Тишина.
Я поднялся на второй этаж, предъявил свое удостоверение и взял для заполнения карточку вызова клиента. В тот день я решил вызвать двух клиентов, причем двух новых. Первый был Рафик А., который также принадлежал к какой-то бандитской группировке и обвинялся в убийстве другого бандита в кафе. Я заполнил карточку на Рафика А. и на Александра Солоника и протянул эти карточки женщине, сидящей в картотеке. Она молча взяла мои карточки, достала из картотеки листок и стала сверять все данные в моей карточке с данными, записанными в картотеке. Когда она все это сделала, она взяла красный карандаш и ткнула им в листок вызова, где был записан Александр Солоник. Я прекрасно знал, что значит перечеркивание красным карандашом – что человек является особо опасным и склонен к побегу. Кроме того, она взяла ручку и написала: «Обязательно наручники!»
Чувство страха у меня еще больше усилилось.
– Поднимайтесь на 4-й этаж в 70-й кабинет, – сказала работница изолятора.
Я поднялся на четвертый этаж в указанный мне кабинет и стал ждать своего клиента.
Неожиданно дверь следственного кабинета открылась и вошел конвоир, держащий в руках листок. Я узнал свой почерк. Обратившись ко мне, он спросил:
– Солоника на допрос вы вызывали?
Я поправил конвоира:
– Не на допрос, а на беседу. Я адвокат. (Допросы проводят следователи, адвокаты – беседы.)
– Ну да, на беседу, – поправился конвоир, взглянув еще раз на листок.
– Я.
Дверь открылась, и в кабинет вошел человек в спортивном костюме и в наручниках.
Конвоиры дали возможность Солонику сесть на стул и тут же ловким движением пристегнули наручник к металлической ножке стула. Я пробовал протестовать, сказал:
– Снимите хотя бы наручники!
Конвоиры ответили:
– Не положено! – И вышли из кабинета.
Я взглянул на своего нового клиента. Александру Солонику было тридцать два – тридцать три года, невысокого роста – не больше 165 сантиметров, крепкого телосложения, с русыми волосами и голубыми глазами. Он смотрел на меня и улыбался. Молчание продолжалось несколько минут. Я немножко успокоился: хоть не громила, не зверское лицо, улыбается – уже хорошо! Я вытащил из кармана взятый накануне у Наташи брелок в качестве условного знака и пароля и положил его на стол. Хотел было сказать, что я от Наташи, но он, опередив меня, кивнул головой и сказал:
– Я ждал вас завтра. – И тут же, взяв свободной рукой брелок, улыбнулся и спросил: – Ну, как она там? Небось гоняет на машине с большой скоростью?
Для меня было странным, почему он знал, что я приду завтра, почему сразу узнал, что я являюсь его адвокатом.
Он продолжал улыбаться, осматривал кабинет, где мы должны были с ним беседовать. Я представился, назвал свою фамилию и имя, сказал, что я адвокат. Он выслушал это улыбаясь и неожиданно спросил:
– Как там, на воле-то? Как погода?
И тут я увидел, как он, оглянувшись, как бы осматривая кабинет, вытащил из кармана спортивных брюк шпильку и ловким движением расстегнул свой наручник. Я оторопел. Он встал, разминая ноги, и направился в мою сторону, к окну. Мне показалось, что сейчас он сделает резкое движение, схватит меня за горло и возьмет в заложники. У меня даже руки онемели. Я положил левую руку в карман пиджака, где у меня лежал баллончик с газом. Но Александр дошел до окна, посмотрел на улицу, в тюремный двор, взглянул наверх, увидел, что стоит ясная погода, прошелся немного по кабинету и вновь сел за стол.
Когда я приехал в консультацию, где работал Павел П. – а она находилась на Таганке, – народу там практически уже не было, кроме женщины, которая сидела в холле.
Павел вывел меня в коридор и представил достаточно молодой симпатичной женщине.
– Наташа, – представилась она.
На вид ей было 25—27 лет. Она была достаточно красивой женщиной, с темными волосами, немного смуглым лицом, одета в очень модную и очень дорогую норковую шубу. Взгляд ее был печальный.
Мы поздоровались. Потом наступила пауза. Каждый из нас вглядывался друг в друга. Наташа сказала:
– Моего мужа обвиняют в убийстве милиционеров. Может быть, вы слышали о перестрелке на Петровско-Разумовском рынке, которая произошла в начале октября, примерно неделю назад?
Конечно, я знал о перестрелке на Петровско-Разумовском рынке. Все газеты и все телевизионные программы сообщали, что в результате перестрелки было убито трое работников милиции, два человека ранено и был пойман опасный преступник, который тоже был ранен и доставлен в больницу. Но фамилия этого преступника в средствах массовой информации пока не сообщалась.
Безусловно, это было очень громкое дело – убийство сразу троих работников милиции!
Наташа рассказала, что после ранения ее мужа доставили в институт Склифосовского для операции, а потом перевели в специальную больницу. Несколько дней назад он из больницы переведен в следственный изолятор Матросская Тишина. Если у меня есть желание поработать по этому делу, необходимо действовать с большим вниманием и осторожностью.
Я поинтересовался, что это значит – с осторожностью?
– Потом узнаете, – ответила Наташа. – Кроме того, по условиям контракта – все это будет оплачено – вы должны ходить к моему мужу каждый день в разное время.
Это меня еще больше заинтриговало.
– Хорошо, – сказал я, – разрешите мне подумать до утра.
Выйдя из консультации, я сел в машину и поехал не домой, а в близлежащую библиотеку. Приехав туда, я взял сразу несколько подшивок газет и очень внимательно прочел все публикации, связанные с перестрелкой 6 октября 1994 года на Петровско-Разумовском рынке. Вскоре я узнал фамилии и имена погибших милиционеров, узнал, что тяжелораненый при задержании опасный преступник прежде совершил два побега из мест заключения.
Я не знаю точно, что повлияло на мое решение принять это дело к защите. Казалось, какая-то таинственная сила заставила меня взять это дело, оно представлялось мне достаточно интересным, и, может быть, я как-то сумею помочь своему клиенту.
На следующее утро мы вновь встретились с Наташей и поехали в мою консультацию, чтобы заключить соответствующий договор о правовой помощи и выписать ордер. (Ордер является нашим документом, который дает адвокатам право участвовать в уголовном процессе на следствии или на суде.)
Наташа сказала мне, что дело ведет Московская городская прокуратура, причем по этому делу создана специальная бригада, которую возглавляет один из начальников отдела Московской городской прокуратуры.
– Есть еще одна особенность, – сказала Наташа. – Вероятно, о ней вам сообщат в прокуратуре. Но я вам могу сказать, что мой муж, помимо этого, обвиняется и в убийстве влиятельных фигур уголовного мира, поэтому в условиях нашего контракта должен быть записан специальный пункт, чтобы вы никому из своих клиентов, особенно из братвы, не говорили, что являетесь защитником моего мужа и соответственно где он сидит. То есть, иными словами, вы – хранитель конфиденциальной информации, которая станет вам известна в связи с защитой моего мужа.
Тогда я еще не знал, что это за имена и какую они имеют значимость в уголовной иерархии.
Я в раздумьях ехал на улицу Новокузнецкая, где находится городская прокуратура. Я специально решил не сообщать заранее следователю о своем визите, поскольку мне хорошо знакомы приемы, когда следователь, стараясь выиграть какое-то время, работая с подозреваемым, чтобы в дело не вступил адвокат, и имея определенное преимущество, затягивает допуск адвоката к делу под различными предлогами – то ему некогда, то он срочно уезжает на совещание, то клиент заболел... Эти приемы мне были уже хорошо известны. Поэтому я решил появиться в прокуратуре неожиданно.
Зная фамилию следователя и номер его кабинета, я подъехал к зданию на Новокузнецкой. Нужно было как-то проникнуть в это здание. Но сложность заключалась в том, что здание имело пропускную систему и без предварительного приглашения со стороны людей, работающих в этом здании, адвокату пройти было невозможно. Поэтому я набрал номер своего знакомого следователя, с которым я не так давно работал по одному из уголовных дел, – с ним у нас были довольно неплохие отношения, – и напросился к нему на прием. Он ничуть не удивился моему визиту, думая, что я собираюсь что-либо уточнить или мне понадобились какие-то бумаги, поскольку дело в ближайшее время должно было быть направлено в суд.
Пробыв в его кабинете несколько минут, я вышел в коридор и, поднявшись на третий этаж, подошел к двери, где находился следователь по делу моего нового клиента. Я постучал в дверь и тут же открыл ее. Войдя в кабинет, я увидел, что это отдельная комната, вероятно, кабинет заместителя начальника отдела по раскрытию убийств. В кабинете за столом сидели два незнакомых человека. Один из них смотрел телевизор, другой что-то писал. Там же был и хозяин кабинета, Уткин.
Хозяину кабинета было лет 35—40. Он был достаточно плотного телосложения, с темно-русыми волосами.
Когда я вошел, присутствующие не обратили на меня никакого внимания. Каждый был занят своим делом. Я решил представиться, назвал свое имя и отчество и сказал, что являюсь адвокатом Александра Солоника.
Тут все сразу же прекратили свои занятия и, не сговариваясь, уставились на меня. В кабинете воцарилась тишина, которая продолжалась около двух минут.
Наконец Уткин спросил:
– А документы у вас есть?
– Конечно, есть, – ответил я и положил на его стол свое адвокатское удостоверение и ордер, выписанный только что в юридической консультации.
Уткин долго всматривался в мое удостоверение, как бы проверяя, когда оно выписано, до какого дня действительно, похож ли я на фотографию. Потом он так же внимательно изучал ордер. Затем попросил меня выйти, чтобы проверить мои полномочия.
Усмехнувшись, я сказал:
– Неужели вы думаете, что я, зная, насколько серьезна и компетентна ваша организация, представлю вам фальшивый ордер или поддельное удостоверение?
– Я уверен, что вы этого не сделаете, – ответил Уткин, – но я должен проверить вас.
Я вышел. После я понял, что целью была не проверка, а, вероятнее всего, координация дальнейших действий в связи с неожиданным появлением адвоката.
Через несколько минут дверь открылась, и Уткин пригласил меня войти. Я вошел. Двое, которые сидели в кабинете, как мне показалось, лишь притворялись, что занимаются своими делами. На самом же деле они внимательно смотрели в мою сторону и слушали наш разговор.
Первым прервал паузу Уткин:
– Я хотел поинтересоваться, кто вас нанял? Наташа?
Я ответил, что моя задача – защита клиента и я, в отличие от правоохранительных органов, никогда не проверяю документы у будущего клиента, их подлинность и является ли он родственником или близким знакомым. Человек внес деньги в нашу консультацию, предложил мне участвовать в защите близкого ему лица. А какие у них отношения и кем он является – это не моя задача.
– Конечно, – согласился со мной Уткин. – Но что вы хотите от нас?
– Прежде всего – чтобы вы дали разрешение, допуск на встречу с моим клиентом и ознакомили с первоначальными процессуальными документами, которые он подписал, и с предварительным обвинением.
Уткин сделал паузу и посмотрел на человека, который сидел за телевизионным монитором. Я взглянул на экран монитора и увидел, как ближним стоп-кадром на меня смотрел человек, лежащий на больничной койке под капельницей, весь в бинтах. Я догадался, что именно этот человек и есть Солоник и что это является доказательством того, что сейчас он находится в больнице после тяжелого ранения.
Уткин сказал, посмотрев еще раз на мое удостоверение и назвав меня по имени-отчеству:
– Я хочу вас предупредить, что вы приняли не совсем правильное решение. – Он тщательно подбирал слова и смотрел на человека, сидящего за монитором.
– А в чем неверно мое решение?
– Вы выбрали не того клиента.
– А как я могу определить, тот клиент или не тот?
– Прежде всего, этот человек обвиняется в убийстве – и вам, вероятно, это хорошо известно – троих работников милиции.
– Это ваша версия, что он обвиняется в убийстве, – ответил я. – Но мы же знаем, что там был и второй человек. Может быть, и не мой клиент убил этих людей, а другие совершили убийства. Такое может быть?
– Да, и такое может быть. Но это вряд ли. Кроме того, я вам скажу чуть позже, какие у него серьезные проблемы. И эти проблемы могут также негативно сказаться на вашей безопасности.
– Даже так? Вы, наверное, пытаетесь меня запугать?
– Нет, нет! – возразил Уткин. – Это не по нашей линии.
Через некоторое время он протянул мне два листа процессуальных документов, а сам начал печатать разрешение на посещение мной моего клиента в следственном изоляторе.
Вчитываясь в эти листочки – одним было обвинение, а другим – протокол задержания, – я узнал, что Солоник под фамилией Валерий Максимов был задержан тремя работниками милиции – потом выяснилось, что это сотрудники специальной службы при ГУВД Москвы, – капитаном Игорем Нечаевым, лейтенантами Сергеем Ермаковым и Юрием Киселевым для выяснения личности. Когда они прошли в офис для проверки документов, Солоник и его подельник Алексей Монин, неожиданно вытащив пистолеты, начали стрелять и тяжело ранили троих вышеуказанных милиционеров, а также сотрудника охранного бюро «Бумеранг» Александра Заярского. Кроме того, они сумели ранить еще двоих сотрудников охранной фирмы «Бумеранг», и один из преступников смог скрыться в Ботаническом саду. Другого – Александра Солоника – настигла пуля, попав в спину, и он оказался задержанным. При задержании у него был обнаружен 9-миллиметровый пистолет иностранного производства «глок». Вскоре раненые вместе с Солоником были доставлены в институт Склифосовского. Нечаев после ранения в голову и Ермаков, получивший пулю в живот, скончались. Также скончался и сотрудник «Бумеранга». Двое сотрудников «Бумеранга» были тяжело ранены.
Прочитав документы, я отложил их в сторону и сделал паузу, как бы глядя на них еще раз. Присутствующие в кабинете внимательно смотрели на меня, стараясь понять мою реакцию. Первым тишину нарушил Уткин.
– Вот видите, товарищ адвокат, какого негодяя вам приходится защищать! Как вы вообще можете его защищать?
Я, подумав, сказал:
– Конечно, я понимаю тяжесть обвинения, предъявленного моему клиенту. Но дело в том, что моя функция оговорена в праве каждого на защиту и меня направило государство. Конечно, я могу выйти из этого дела, но на мое место придет другой человек. Ведь человеку, который подозревается в убийстве, по закону положен защитник, и вы это знаете не хуже меня.
Уткин смутился, но тут же нашелся:
– А как же ваши моральные принципы, оценки? Вы же видите, что он – убийца, и все равно собираетесь его защищать.
– Давайте посмотрим, – ответил я, – может быть, он не столь опасен. Ведь он мог убить не всех троих. Это мог сделать и его напарник Алексей Монин или кто-то еще в результате перестрелки.
Уткин протянул мне листок бумаги, на котором было разрешение на мой визит в следственный изолятор, где находится Солоник. Я попрощался, взял свое удостоверение и вышел из кабинета, но меня остановил человек, который сидел у маленького портативного телевизора. Он настиг меня в коридоре.
– Я хочу вас предостеречь, – сказал он мне, – что для вас существует еще одна опасность.
– Какая опасность? – удивился я. – Вы хотите сказать, что работники милиции не простят убийства своих коллег?
– Я этого не отрицаю, – сказал мой собеседник, явно похожий на оперативника из МУРа. – И это может случиться. Но главная опасность заключается в том, что ваш клиент сознался под видеокамерой на больничной койке в убийстве очень серьезных людей из уголовного мира. Сейчас я вам их назову. Может быть, услышав это, вы все же не будете вести это дело.
Я с большим удивлением посмотрел на него. Оперативник продолжил:
– Вот в каких заказных убийствах он признался. Это Валерий Длугач, Анатолий Семенов, Владислав Ваннер. Это Николай Причистин, Виктор Никифоров. Вам эти фамилии что-нибудь говорят?
Да, мне эти фамилии говорили многое. Валерий Длугач был вор в законе по кличке Глобус, главарь бауманской преступной группировки. Он имел колоссальный авторитет в элите уголовного мира. Анатолий Семенов по кличке Рэмбо (позднее следствие обвинит в убийстве Рэмбо других людей) был соратником Длугача и также принадлежал к бауманскому сообществу. Владислав Ваннер по кличке Бобон – продолжатель дела Глобуса. Виктор Никифоров – вор в законе под кличкой Калина. Ходило очень много слухов о том, что Калина является чуть ли не приемным сыном самого Япончика – Вячеслава Иванькова. Николай Причистин был лидером ишимской группировки из Тюмени. Это были крупнейшие люди из элиты преступного мира. И, конечно, определенные проблемы и опасности со стороны «кровников» в отношении моего клиента, а может быть, и в отношении меня могли быть достаточно реальны.
Оперативник продолжал:
– Кроме того, ваш клиент совершил два побега – один из зала суда, при вынесении первого приговора, а другой – из колонии. Учитывая все это, я могу вам сказать доверительно – да вы и сами это понимаете, – что ему грозит смертная казнь. Никто ему убийства трех милиционеров не простит. Поэтому вашему клиенту терять нечего, и он может решиться даже на то, чтобы захватить кого-либо в заложники, и мне бы очень не хотелось, чтобы этим заложником оказались вы. Этот человек, как вы понимаете, может пойти на что угодно. Впрочем, – добавил оперативник, – решать вам. Никто из нас не будет на вас влиять. Но имейте в виду, что разрушить это дело или направить его на доследование вам никто не позволит – вы должны знать это совершенно четко. Поэтому решайте сами: хотите работать с ним – работайте. И еще: он сидит в специальной тюрьме, СИЗО № 4.
Я знал, что СИЗО № 4 – это специальный блок, расположенный в Матросской Тишине. До недавнего времени там сидели знаменитые члены ГКЧП. Практически это была тюрьма в тюрьме.
Когда я покинул здание Московской прокуратуры, вышел на Новокузнецкую улицу и сел в свой автомобиль, всю дорогу в Матросскую Тишину думал только об опасности попасть в категорию заложников. Перед моими глазами вставали картины, недавно увиденные в криминальной хронике, когда в колонии уголовники берут в заложники медсестер, работников охраны, посетителей комнат свиданий, куда к ним приходят. Мне виделось, как ОМОН или СОБР, вызываемые на освобождение заложников, расстреливали не только похитителей, но и жертв. С такими неприятными ощущениями я ехал и думал: у моего клиента – конечно, я его еще не видел и не знаю, что это за человек, – возможно, никаких шансов практически нет. Нетрудно было догадаться, что перед ним три приговора: будущий приговор судебных органов, который ему, скорее всего, гарантирует смертную казнь; приговор, который ему могут вынести работники милиции и убрать его даже в следственном изоляторе – а такие случаи были, я их знал; и наконец, это месть воров в законе и уголовных авторитетов, которые тоже наверняка не простят ему убийства своих коллег.
С такими мрачными и ужасными мыслями я подъехал к следственному изолятору Матросская Тишина. Я уже представлял заранее, как громадный детина, коротко стриженный, со зловещим лицом, весь в татуировках, схватит меня, приставит заточку или нож к горлу и возьмет меня в заложники. Только эта картина и стояла перед моими глазами. Я даже остановился у какого-то киоска и купил баллончик со слезоточивым газом и положил его в карман. Конечно, я не в первый раз видел людей, обвиняемых в убийстве, даже в какой-то мере привык к ним и рассматривал их как обычных людей, поскольку адвокат не дает моральной оценки своего клиента. Он видит человека как объект юридического дела, в котором ему нужно решить определенную юридическую задачу. А здесь меня охватили совершенно противоположные чувства. Я видел определенную угрозу, которая может быть направлена против меня. С таким чувством страха я вошел в здание следственного изолятора № 1, известного как изолятор Матросская Тишина.
Я поднялся на второй этаж, предъявил свое удостоверение и взял для заполнения карточку вызова клиента. В тот день я решил вызвать двух клиентов, причем двух новых. Первый был Рафик А., который также принадлежал к какой-то бандитской группировке и обвинялся в убийстве другого бандита в кафе. Я заполнил карточку на Рафика А. и на Александра Солоника и протянул эти карточки женщине, сидящей в картотеке. Она молча взяла мои карточки, достала из картотеки листок и стала сверять все данные в моей карточке с данными, записанными в картотеке. Когда она все это сделала, она взяла красный карандаш и ткнула им в листок вызова, где был записан Александр Солоник. Я прекрасно знал, что значит перечеркивание красным карандашом – что человек является особо опасным и склонен к побегу. Кроме того, она взяла ручку и написала: «Обязательно наручники!»
Чувство страха у меня еще больше усилилось.
– Поднимайтесь на 4-й этаж в 70-й кабинет, – сказала работница изолятора.
Я поднялся на четвертый этаж в указанный мне кабинет и стал ждать своего клиента.
Неожиданно дверь следственного кабинета открылась и вошел конвоир, держащий в руках листок. Я узнал свой почерк. Обратившись ко мне, он спросил:
– Солоника на допрос вы вызывали?
Я поправил конвоира:
– Не на допрос, а на беседу. Я адвокат. (Допросы проводят следователи, адвокаты – беседы.)
– Ну да, на беседу, – поправился конвоир, взглянув еще раз на листок.
– Я.
Дверь открылась, и в кабинет вошел человек в спортивном костюме и в наручниках.
Конвоиры дали возможность Солонику сесть на стул и тут же ловким движением пристегнули наручник к металлической ножке стула. Я пробовал протестовать, сказал:
– Снимите хотя бы наручники!
Конвоиры ответили:
– Не положено! – И вышли из кабинета.
Я взглянул на своего нового клиента. Александру Солонику было тридцать два – тридцать три года, невысокого роста – не больше 165 сантиметров, крепкого телосложения, с русыми волосами и голубыми глазами. Он смотрел на меня и улыбался. Молчание продолжалось несколько минут. Я немножко успокоился: хоть не громила, не зверское лицо, улыбается – уже хорошо! Я вытащил из кармана взятый накануне у Наташи брелок в качестве условного знака и пароля и положил его на стол. Хотел было сказать, что я от Наташи, но он, опередив меня, кивнул головой и сказал:
– Я ждал вас завтра. – И тут же, взяв свободной рукой брелок, улыбнулся и спросил: – Ну, как она там? Небось гоняет на машине с большой скоростью?
Для меня было странным, почему он знал, что я приду завтра, почему сразу узнал, что я являюсь его адвокатом.
Он продолжал улыбаться, осматривал кабинет, где мы должны были с ним беседовать. Я представился, назвал свою фамилию и имя, сказал, что я адвокат. Он выслушал это улыбаясь и неожиданно спросил:
– Как там, на воле-то? Как погода?
И тут я увидел, как он, оглянувшись, как бы осматривая кабинет, вытащил из кармана спортивных брюк шпильку и ловким движением расстегнул свой наручник. Я оторопел. Он встал, разминая ноги, и направился в мою сторону, к окну. Мне показалось, что сейчас он сделает резкое движение, схватит меня за горло и возьмет в заложники. У меня даже руки онемели. Я положил левую руку в карман пиджака, где у меня лежал баллончик с газом. Но Александр дошел до окна, посмотрел на улицу, в тюремный двор, взглянул наверх, увидел, что стоит ясная погода, прошелся немного по кабинету и вновь сел за стол.