Маркиз отвез его обратно в казарму, обещая завтра прислать за ним карету, чтобы он приехал в салон графини де Ла Морлиер.
Сирано де Бержерак, живя в тесной комнатушке над трактиром "Давид и Голиаф", получил надушенное письмо с графским вензелем, содержащее приглашение графини де Ла Морлиер посетить ее салон в ближайший четверг в вечерние часы, "чтобы провести время в непринужденной обстановке и простоте".
Сирано задумался. Не имеется ли здесь в виду одежда знатных мужчин и драгоценности, украшающие вместе с туалетами их дам? Одна мысль о светских красавицах заставляла его жаждущее сердце трепетать, он еще надеялся, что сила поэтического слова может затмить его внешнее безобразие, которое он так хотел бы забыть.
И он помчался к своему другу Шапеллю рассказать о необыкновенной удаче, об открывшейся ему двери в высший свет Парижа, ибо салон графини славился как один из самых блестящих, где собирались вельможи и люди особо знатные, а дамы дивно прелестные, утонченные и изысканные.
И теперь появлялась надежда быть представленным ко двору.
Что делает всего одна удачная дуэль! Даже дамы, ах, эти жестокосердные дамы, может быть, хоть теперь они заметят его!
Шапелль, завсегдатай дома графов де Ла Морлиер, приглашением графини Савиньону был несколько озадачен.
- Не думаю, Сави, что за этой дверью тебе приоткроются ворота Лувра. Не нравится мне приближенный к очаровательной графине маркиз де Шампань, чье злоязычье соперничает только с его трусостью, мы с ним знакомы по твоей первой дуэли. Помнишь, как он по-крысиному удирал с чужой шпагой под мышкой? Неспроста все это.
- Ну почему же? - запротестовал Сирано, который не хотел упускать случай войти в высший свет, где ему грезились и удачи, а может быть, и счастье. - Я не вижу в этом приглашении никакого подвоха.
- Разумеется, я пойду с тобой, но, бывая там часто, я плохо выношу этого сплетника, для которого шелковые юбки служат синим небом.
Сирано, принимая во внимание "непринужденную простоту", занял у Шапелля на один вечер самую нарядную его одежду, поскольку они одного роста и сложения, а он был безнадежно беден.
Отец отказывал ему в деньгах, живя лишь на ренту от проданного имения и требуя, чтобы он зарабатывал сам, шел бы в священники, как его старший брат Жозеф, или на военную службу.
Сирано внутренне усмехался: уподобиться ханже Жозефу, дать обет безбрачия?
Как бы ему не пришлось дать этот обет самому себе даже без духовной карьеры, если и дальше его внешность будет отталкивать от него всех представительниц прекрасного пола!
К счастью, хлопоты и сборы отвлекали Сирано от этих мыслей.
- Брать ли с собой шпагу? Не зацепиться бы ею опять за какую-нибудь вазу, - беспокоился Сирано.
- Пояс нужен, чтобы не потерять панталоны, шпага - чтобы не потерять честь, - заметил Шапелль, разрушив сразу все сомнения друга.
Собравшееся в салоне графини де Ла Морлиер общество было самым блестящим, предупреждение о "непринужденной простоте" сделало свое дело: как мужчины, так и особенно дамы старались превзойти и самих себя, и своих соперниц по блеску и роскоши. Драгоценные колье и кольца, ожерелья, серьги, диадемы горели в волосах и ушах, на лебединых шеях прекрасных дам, тяжелые золотые цепи, старинные перстни, красочные банты во всех возможных местах украшали кавалеров, старики же назидательно отдавали дань прежним модам, внося в салон дух славных традиций прошлого, заложенных во времена Екатерины Медичи, когда блеск, красота и коварство стали символами знатности.
Появление двух нарядных молодых людей, один из которых бывал здесь частым гостем, было встречено общим вниманием, тем более что только они двое не знали об очередном, обязательном для вечеров графини сюрпризе, связанном с одним из них, вернее, с забавным носом одного из них.
Среди всего выставленного здесь богатства, изящества и парящей скуки грубым пнем в пышном благоухающем саду выделялся армейский капитан в столь неуместных в шелках гостиной тяжелых ботфортах, неуклюжий со своими солдатскими манерами и мешающей ему же самому слишком длинной шпагой.
Капитан де Ловелет мучительно ждал сигнала от маркиза де Шампань, увивавшегося среди дам, рассказывая каждой какую-нибудь пикантную историю. Старый солдат чувствовал себя здесь неуютно и мечтал поскорее поссориться с каким-то носатым молокососом, чтобы "отработать" угощение в трактире и приглашение на этот уж слишком утонченный вечер, где не с кем перекинуться словом о славных походах, боях, лошадях и поединках.
Наконец де Шампань, сделав капитану условный знак, направился к Сирано де Бержераку и с изысканно вежливым поклоном произнес:
- Почтенный господин поэт! Наши прелестные дамы поручили мне передать вам их просьбу прочитать какие-нибудь ваши стихи о красоте и любви.
Сирано, немного смущаясь, встал и, застенчиво оглянувшись, направился на середину гостиной, обдумывая, что бы прочесть столь избранному обществу.
Но дорогу ему внезапно преградил армейский капитан в ботфортах:
- Вы, сударь, намеревались толкнуть меня, торопясь, как юный петушок, прокукарекать свои стишки с помощью вашего носа, который заменил бы в полку призывную трубу, а еще лучше им пахать в поле, что делали, надо думать, не так уж давно, ваши близкие предки из числа грязных крестьян.
Сирано вспыхнул. Присутствующие с интересом следили за тем, что произойдет. Однако "поэтической дуэли", как у баронессы де Невильет, здесь не состоялось. Савиньон с непостижимой ни для капитана, ни для гостей графини ловкостью выбросил вперед руку и схватил барона за нос, притом так сжал его своими железными пальцами, что старый солдат не удержался от возгласа, получившегося, надо сказать, довольно гнусавым.
И Сирано стал водить капитана за нос по великосветской гостиной, уверяя блистательных гостей, что не отпустит почтенного барона до тех пор, пока нос того не сравняется с его собственным.
Дамы хихикали, многих мужчин разбирал хохот. Ведь смешным не сочувствуют!
Лишь один маркиз всполошился и вместе с хозяйкой дома бросился на выручку злосчастному капитану.
- Господин де Бержерак, умоляю, лишь ради меня и нашей будущей дружбы, отпустите моего гостя, - призывала очаровательная графиня с родинкой.
Маркиз же патетически восклицал:
- Господин де Бержерак! Взываю к вашей дворянской чести! - Де Шампань суетился вокруг, приседая и кланяясь и всем своим существом призывая выслушать его. - Если вы считаете себя оскорбленным, то я к вашим услугам как секундант.
- Не думаете ли вы, маркиз, что я унижусь до того, чтобы вызвать на поединок эту неуклюжую дубину? С него хватит и того урока, который я ему задаю на глазах у всех уважаемых мной гостей графини, искренне сожалея, что доставляю ей заботы.
- Боже! Де Бержерак! - завопил маркиз. - Вы унижаете не только его, но и себя этим ярмарочным зрелищем.
- Для ярмарки не хватает карусели, - огрызнулся Сирано.
- Милый юноша! Я понимаю ваши чувства и даже разделяю их, но я не могу себе представить, чтобы рыцарь, каким вы мне представляетесь, не внял просьбе дамы. Отпустите его. Он виноват. Это мы все видели, и все на вашей стороне, - умоляла графиня с родинкой.
Шапелль, подойдя к Савиньону, шепнул:
- Довольно, друг, с него хватит!
Просьбы дамы и друга сделали свое дело.
Сирано отпустил барона. Тот стоял растерянный, с покрасневшим, отекшим и мокрым носом и беспомощно чихал, не в силах остановиться. Да он и не знал, что делать.
Молокосос не вызвал его на поединок, как рассчитывал маркиз, а нанес ему сам неслыханное оскорбление.
Маркиз нырнул между смеющимся Сирано и чихающим капитаном, стремясь скорее прийти на помощь барону.
- Надеюсь, господин Сирано де Бержерак, - высокопарно начал он, - вы понимаете, что нанесенное вами барону оскорбление смывается только кровью?
- Вы собираетесь для этого предоставить собственную кровь? насмешливо осведомился Сирано.
- Боже упаси! Я говорю от имени оскорбленного барона де Ловелета, капитана армии герцога Анжуйского.
- Но, кроме чихания, я от него ничего не слышу, господин маркиз. К тому же, как всем заметно, нос его припух и почти сравнялся по размерам с моим, что меня удовлетворяет.
Маркиз умоляюще посмотрел на еще недавно столь бравого солдата. И только после этого, умерив чихание, капитан смог промямлить, что удовлетворения потребует он, а не кто-нибудь другой.
- Что ж, - сказал Сирано, - вызов на поединок сделан не мною, пеняйте на себя, господин капитан. Если вы действительно выберете себе в секунданты господина маркиза, то он может договориться с моим другом графом Шапеллем де Луилье о месте и времени встречи.
Поединок состоялся у той же монастырской стены, как и первая дуэль, и с тем же составом секундантов.
Но бой был значительно короче, чем сражение с графом де Вальвером. Результат же его был несколько неожиданным.
Старый солдат к началу боя уже пришел в себя и преисполнен был благородной ярости, решив хорошенько проучить юного нахала.
Со свирепым криком бросился он на тоненького по сравнению с ним юношу и сделал выпад, чтобы пронзить грудь противника, но... шпага его, словно по ней стукнули у рукоятки тяжелым молотом, вылетела из его руки и брякнулась о монастырскую стену.
Взбешенный капитан бросился за нею, чтобы продолжить бой, однако Сирано не стал ждать, пока он снова вооружится, как делал это с графом де Вальвером, а, едва капитан со шпагою в руке обернулся, приставил острие своей шпаги к его сердцу, потребовав, чтобы тот немедленно покаялся или перед ним, или перед господом богом.
Старый солдат выронил подобранную шпагу и решил, что лучше найти смерть на поле боя во славу герцога или короля, чем от этого наверняка прошедшего выучку у самого дьявола юнца.
- Приношу такие же извинения, какие выслушал однажды от самого маршала Франции, не стану называть его фамилии, - пролаял бедный капитан. - Вам чертовски везет, господин де Бержерак, и вы наверняка славный парень! Я взял бы вас в свою роту.
- Благодарю, капитан. Но пока я воздерживаюсь от военной службы, интересуясь науками и поэзией.
- Прискорбно, - вздохнул капитан. - А я, признаться, ударяю больше по другой части.
- Господа! - вмешался прыткий маркиз, смакуя свои будущие рассказы о происшедшем. - Поскольку дело разрешилось миром, то и указ короля можно считать ненарушенным, что я и предлагаю отметить, за мой счет, разумеется, в лучшем трактире Латинского квартала. Согласны ли бывшие противники?
- У солдата таких вещей не спрашивают, - отозвался капитан и разразился заразительным хохотом, похожим на лай престарелого пса.
Из-за раннего часа маркиз поднял трактирщика с постели, и тот обслуживал нежданных гостей в ночном колпаке, не желая упустить изрядной выручки.
Подвыпивший капитан стал умолять Сирано научить его своему волшебному приему, вполголоса добавив:
- Если вы не получили это ценой, о которой не говорят даже шепотом.
- Охотно научу вас, барон, если вы мне дадите слово дворянина, что будете с его помощью лишь разоружать противников, не нанося им ранений.
- За такой прием готов пообещать постричься хоть в монахи или пойти евнухом в гарем турецкого султана, предварительно повышибав шпаги у десятка-другого чистоплюев в кружевах! - пьяным голосом пообещал капитан и полез обниматься с былым своим противником. - Я в своей жизни проиграл только два боя! Тебе, молодой мой друг, и... как бы ты думал? Девчонке! И он захихикал. - Но какой! В кастраты к папе можно пойти! Не девчонка факел! Об нее можно было обжечься! Вот я и обжегся. Испугался за свое здоровье, как сегодня, когда ты пощекотал меня у сердца острием шпаги. Словом, каюсь, струсил первый раз в жизни! С тобой второй! - И он снова захохотал своим необычным хохотом.
Так закончился второй поединок Сирано де Бержерака, на миг появившегося в высшем парижском свете. Однако испытания его для вступления в это высшее общество не кончились.
Заботой маркиза де Шампань, графа де Вальвера, преследоваших свои собственные цели, Сирано не раз приглашали в высший парижский свет, но всякий раз ради нового скандала.
Оскорбления, притом взаимные, следовали одно за другим.
Они всякий раз заканчивались вызовом на поединок "оскорбителя", каковым неизменно оказывался более острый на язык, чем любой аристократ, Сирано де Бержерак.
Надо сказать, что дуэли эти так же неизменно выигрывались "оскорбителем" или традиционно заканчивались вышибанием шпаги из рук противника, или его несмертельным ранением.
Слава скандалиста за Сирано закрепилась, а ко двору его не приглашали. И ни одна из прекрасных дам не ответила ему нежным взглядом на его зовущий пламенный взор.
Жажда любви была у него подобна жажде путника в пустыне, а сознание собственного безобразия граничило с тем отчаянием, которое овладевает таким путником, сознающим свою обреченность.
И эти чувства Сирано пытался скрыть за внешней веселостью, непомерной гордостью и язвительностью ко всем, кто скрывал свою безобразную внутреннюю сущность.
Глава пятая
ЗНАНИЕ СИЛОЙ
Знание беспредельно. Оно совершенно
противоположно вере.
Г ё т е
Трудно представить себе более прелестное местечко, чем небольшое, утопающее в зелени имение почтенного графа Жермона де Луилье, ибо только в сердце Франции встречаются такие затянутые полупрозрачной дымкой уголки (какие мне приводилось видеть только там!) с извилистым ручейком, протекающим через парк, с изящными дугами мостиков, где так хочется задержаться, любуясь плавающими в тихой заводи кувшинками со сверкающими на солнце стрекозами над ними и раскинутыми вокруг по уснувшей воде влажными листьями, даже с приютившейся на каком-нибудь из них забавной лягушкой.
Все дышало в парке графа де Луилье тишиной, отдохновением и близостью к природе, аллея, берущая начало от аккуратного шато на пригорке, спускалась к пруду, заботливо обсаженная выросшими за столетья деревьями и оттеняющими их величественность кустами роз, которые цвели здесь все лето, как бы олицетворяя собой жизнь человеческую, распускаясь из бутона королевами белого, красного, даже черного (гордость Жермона де Луилье!) цвета, насыщая воздух душистым ароматом, чтобы, увядая затем, уступить место в живом букете красоты новым бутонам, нетерпеливо набухающим, жаждущим своей нежной пышности, столь чудесной и недолгой.
По этой аллее, вдыхая запахи благословенной земли, шли отец с сыном.
- Шапелль, - говорил граф Жермон де Луилье, вельможа старого закала, который сохранил с былых времен не только гордую осанку и аристократическую властность горбоносого, гладко выбритого лица с двумя энергичными складками по углам губ, но и не утратил своего влияния при дворе сменяющихся королей, с чем приходилось считаться даже всесильному кардиналу Ришелье, - мне не хотелось встретить тебя словами упрека, продолжал отец, - но сейчас, когда ты отдохнул от тряски в почтовой карете, я намерен объяснить тебе, почему вызвал тебя из Парижа.
- Я боялся вашего недомогания!
- Славу богу, я здоров, и если у меня есть боль, то вызвана она тревогой за тебя, родовитого дворянина и обещающего поэта. Я гордился и твоими стихами и твоим пребыванием в Сорбонне, так как образование - это храм знания, построенный на фундаменте воспитания, какое я тебе дал. Так почему же я слышу вдруг о попойках, кутежах, интрижках с женщинами, наконец, о дуэлях, в которых ты принимаешь участие?
- Клянусь, я не дрался ни разу!
- Вот как! - воскликнул вельможа, ударяя своей палкой о землю с такой силой, что едва не вонзил ее в дорожку. - Был только секундантом?
- Совершенно верно, отец! Только секундантом и у весьма порядочного человека.
- Вот как! - почти в гневе повторил отец. - И ты считаешь первого скандалиста Парижа столь порядочным человеком?
- Если вы имеете в виду моего друга Савиньона Сирано де Бержерака, то это именно так.
- Именно так! Я имею в виду господина Сирано де Бержерака, в котором мне не нравится все, начиная с его гасконского имени, присвоенного его отцом, отталкивающей внешности и кончая непристойным поведением в светском обществе! Эти непрекращающиеся дуэли, пренебрежение указом его величества, наконец, дерзкие стишки, порочащие дворянство, и даже комедия - пасквиль с осмеянием не только своего коллежа, но и священнослужителей, даже самой Церкви, все это мне претит!
- Но, отец, вы же не читали его сочинений!
- Мне достаточно слышать о них, чтобы позаботиться о пресечении твоего общения с ним.
Шапелль поник головой, покорно слушая отца. А тот продолжал:
- Вот так! Для того я и вызвал тебя сюда.
- А как же Сорбонна, лекции, профессора, экзамены? - робко спросил сын, добавив: - Но я счастлив быть подле вас.
- Экзамены, степень бакалавра! Я подумал об этом! Вас там слишком сушат догмами господ профессоров, которые еще не очнулись от былого спора, сколько чертей можно уместить на острие иголки. Я не против вольнодумства, даже твоего Сирано, порицая лишь его поведение. Но торжество догм едва ли не хуже! Я убежден, что в наше время нужно мыслить шире, как умели еще в Древней Греции, а не засыхать на корню без поливки свежими идеями, без чего я не вырастил бы ни старых, ни новых сортов роз, которыми мы любуемся с тобой.
- Они прекрасны, как и ваши мысли, отец!
- Твой умасливающий тон убеждает меня в моей правоте. Но чтобы ты не потерял драгоценное для обогащения ума время, ты, гость в нашем имении, вместе с наиболее близкими тебе товарищами, которых я позаботился пригласить сюда, прослушаешь приватный курс лекций по философии, не той мертвечины, которой пичкают ваши головы в Сорбонне в угоду всяким мантиям, а живой, обогащающей философией, растущей из античного веселия ума.
- Кто же прочтет здесь такой курс лекций?
- О! Ты и твои друзья не пожалеете! Пьер Гассенди!
- Гассенди?
- Да, тот самый Гассенди, который после заведования коллежем в Дине, где защитил докторскую диссертацию, преподавал философию в Эксе, обогащая ее жизнелюбивыми идеями Эпикура и развивая их в части понимания сущности вещей, за что подвергся гонению со стороны отцов-иезуитов, что для меня служит высшей рекомендацией ему, и я рад, что он принял мое приглашение на прочтение лекций для тебя и твоих друзей.
- А вот, кажется, идет один из них! - воскликнул Шапелль. - Да это Жан Поклен! Как я рад, отец, твоему выбору!
- Да, это обещающий юноша! Когда-нибудь он обязательно станет видным артистом и сочинителем пьес, имея в виду его теперешнюю склонность к сценическому искусству, с чем я имел возможность познакомиться лично, прежде чем пригласил его учиться в нашем доме у самого Гассенди*.
_______________
* Жан Батист Поклен получил впоследствии всемирную известность
под псевдонимом Мольер. (Примеч. авт.)
К отцу с сыном впереди группы молодых людей быстрым шагом подошел стройный юноша с волосами до плеч, с выразительным, быстро меняющим выражение лицом.
Он раскланялся с графом Жермоном де Луилье, выказав ему все знаки высшего уважения в стиле и традициях испанских грандов, великолепно скопированных им, а потом обнялся с Шапеллем.
- Я так благодарен графу Жермону де Луилье за приглашение слушать Гассенди рядом с тобой, Шапелль, что не знаю, как это выразить.
- Стихами, друг мой, стихами в одной из задуманных тобой пьес, посоветовал господин Жермон.
- О если бы мои стихи зазвучали когда-нибудь со сцены! - вздохнул юноша.
- Наблюдай жизнь и пиши о ней! - напутствовал мудрый вельможа и пошел принять выражение почтения и от остальных прибывших "студентов его приватного университета".
- Не подъезжает ли сам профессор? - забеспокоился хозяин.
- Мы обогнали карету, у которой чинили в дороге колесо. С нашей стороны это в высшей степени неучтиво, если в ней ехал сам Гассенди, сказал Жан Поклен.
- В таком случае я выеду встречать его, - решил господин Жермон.
Однако этого не понадобилось. Пока закладывали его карету, во двор усадьбы въехал запыленный экипаж, доставивший опального профессора из Экса.
Господин Жермон и молодые люди спешили к карете, но Жан Поклен успел раньше других и, открыв ее дверцу и опустив подножку, почтительно протянул руку приехавшему.
Пьер Гассенди, опираясь на нее, сошел с подножки.
Низенького роста, лет уже за сорок, склонный к полноте, в наглухо застегнутом камзоле с вертикальным рядом маленьких пуговок, доходящих до подбородка, с вдумчивым и удивительно спокойным бритым лицом, он снял шляпу перед встречающими, обнажив свой огромный лоб, увеличенный из-за отступивших на полголовы коротко стриженных волос, и приветливо и чуть застенчиво улыбнулся.
Граф Жермон де Луилье вышел вперед и произнес:
- Рады приветствовать вас, ваше преподобие господин профессор, в этом скромном замке, где нет ни башен, ни рвов, ни подъемных мостов, но где вас ожидают устремленные вверх, подобно башням, порывы ваших учеников, жаждущих глубоких, как крепостные рвы, знаний, к которым вы перебросите для них желанные мосты высокой мысли.
- Если вы, уважаемый граф Жермон де Луилье, удостаиваете меня чести читать здесь приватный курс философии, то курс риторики вам надлежало бы с вашим красноречием прочитать молодым людям самому, - почтительно поклонился радушному хозяину гонимый братьями-иезуитами вольнодумный философ.
Занятия начались на следующий день утром после общего завтрака, на котором присутствовал и сам господин Жермон со своей тоненькой, как тростиночка, болезненной супругой, графиней Розой де Луилье, которой муж с любовью посвящал выводимые им сорта удивительных роз.
Для учеников профессора в зале замка на высоких козлах был сооружен из длинных досок стол, у которого они могли писать и читать стоя. Профессор должен был занять место у козел с краю стола.
Но прежде чем он прошел на свое место, его задержал в дверях Шапелль.
- Ваше преподобие господин профессор, могу ли я просить вас об одном одолжении?
- Пожалуйста, сын мой, я рад быть вам полезным.
- Речь идет о непреклонности моего отца в отношении одного из моих друзей, который был бы счастлив слушать ваши лекции.
- Знаю ли я этого стремящегося к знанию юношу?
- Это Савиньон Сирано де Бержерак, окончивший коллеж де Бове в Париже.
- Бог мой! Даже в Эксе слышал о буйствах этого молодого человека, и я должен признаться, что разделяю мнение вашего почтенного родителя, ибо такой слушатель моего приватного курса лекций по философии едва ли поможет их усвоению остальными моими учениками.
Шапелль поник головой, потеряв всякую надежду переубедить своего отца с помощью Гассенди, на что он, как на последнюю надежду, рассчитывал.
Пыль на дороге взметнулась облачком и, превращаясь в длинный шлейф, долго оседала на землю.
Одинокий всадник мчался галопом, не переходя на рысь.
Лошадь покрылась разводами пены на взмокшей шерсти. Казалось, долго ей не выдержать.
Но цель была близка.
На всем скаку конь влетел во двор замка де Луилье, распугивая кур, разлетевшихся в разные стороны, как водяные брызги от брошенного в лужу камня.
Всадник соскочил с коня, почуявшего родную конюшню: конь принадлежал Шапеллю. Небрежно кинув подбежавшему слуге поводья, приехавший, не оглядываясь, бегом направился к крыльцу. Дорогу ему загородил другой слуга, но был отброшен в сторону столь неожиданным движением руки, что, оказавшись на земле, ничего не мог понять, тупо озираясь вокруг.
Порывисто открыв дверь, прибывший столкнулся лицом к лицу с хозяином замка.
- С кем имею честь? - спросил граф Жермон де Луилье.
Молодой человек в запыленной одежде вежливо поклонился.
- Друг вашего сына, ваше сиятельство, почтительно просит вызвать его, если почему-нибудь неудобно незваному гостю войти в дом.
- Именно так. Вызвать сына крайне неудобно, - заметил граф Жермон де Луилье, - хотя б у вас и были на то веские причины.
- Причина более чем веская, ваше сиятельство, поскольку вам, как никому другому, дорога дворянская честь.
- Вот как? У кого же она затронута, молодой человек?
- У меня, ваше сиятельство. Ваш сын должен немедленно мчаться со мной в Париж.
- Но это невозможно, заверяю вас.
- Это вопрос чести и моей и его. У меня нет другого секунданта.
- Опять дуэль, запрещенная королем и его высокопреосвященством господином кардиналом? Если не ошибаюсь, то я вижу перед собой неукротимого дуэлянта Сирано де Бержерака?
- Ваш слуга и друг вашего сына Шапелля Савиньон перед вами, ваше сиятельство, он вызван на дуэль юным герцогом Анжуйским, братом обольстительной Генриэтты, удочеренной его отцом. Он отозвался о ней неучтиво в моем присутствии, как о прижитой отцом на стороне, чем пробудил мой гнев, в ответ на что он вызвал меня на поединок. Мог ли я, судите сами, ваше сиятельство, не принять такого вызова и слыть трусом? А кроме Шапелля, секунданта мне не найти.
- Вот как! А не слишком ли часто вам приходится их искать, дорогой мой Сирано де Бержерак?
- Не чаще, чем меня вызывают на дуэль, ваше сиятельство.
- Я понимаю вашу готовность защищать свою честь и не слыть трусом, но Шапелля с вами не отпущу! Вот так!
- Ваше сиятельство, почтительно склоняя голову перед вами, я не рискнул бы вызвать вас на дуэль, но тот вызов придется принять вашему сыну, если он тотчас не поедет со мной, сохранив тем и нашу дружбу, и свою честь.
- Вы дерзки, молодой человек. В былое время я ответил бы вам согласием драться с вами, но сейчас я не позволю сделать это даже сыну, который слишком занят.
Сирано де Бержерак, живя в тесной комнатушке над трактиром "Давид и Голиаф", получил надушенное письмо с графским вензелем, содержащее приглашение графини де Ла Морлиер посетить ее салон в ближайший четверг в вечерние часы, "чтобы провести время в непринужденной обстановке и простоте".
Сирано задумался. Не имеется ли здесь в виду одежда знатных мужчин и драгоценности, украшающие вместе с туалетами их дам? Одна мысль о светских красавицах заставляла его жаждущее сердце трепетать, он еще надеялся, что сила поэтического слова может затмить его внешнее безобразие, которое он так хотел бы забыть.
И он помчался к своему другу Шапеллю рассказать о необыкновенной удаче, об открывшейся ему двери в высший свет Парижа, ибо салон графини славился как один из самых блестящих, где собирались вельможи и люди особо знатные, а дамы дивно прелестные, утонченные и изысканные.
И теперь появлялась надежда быть представленным ко двору.
Что делает всего одна удачная дуэль! Даже дамы, ах, эти жестокосердные дамы, может быть, хоть теперь они заметят его!
Шапелль, завсегдатай дома графов де Ла Морлиер, приглашением графини Савиньону был несколько озадачен.
- Не думаю, Сави, что за этой дверью тебе приоткроются ворота Лувра. Не нравится мне приближенный к очаровательной графине маркиз де Шампань, чье злоязычье соперничает только с его трусостью, мы с ним знакомы по твоей первой дуэли. Помнишь, как он по-крысиному удирал с чужой шпагой под мышкой? Неспроста все это.
- Ну почему же? - запротестовал Сирано, который не хотел упускать случай войти в высший свет, где ему грезились и удачи, а может быть, и счастье. - Я не вижу в этом приглашении никакого подвоха.
- Разумеется, я пойду с тобой, но, бывая там часто, я плохо выношу этого сплетника, для которого шелковые юбки служат синим небом.
Сирано, принимая во внимание "непринужденную простоту", занял у Шапелля на один вечер самую нарядную его одежду, поскольку они одного роста и сложения, а он был безнадежно беден.
Отец отказывал ему в деньгах, живя лишь на ренту от проданного имения и требуя, чтобы он зарабатывал сам, шел бы в священники, как его старший брат Жозеф, или на военную службу.
Сирано внутренне усмехался: уподобиться ханже Жозефу, дать обет безбрачия?
Как бы ему не пришлось дать этот обет самому себе даже без духовной карьеры, если и дальше его внешность будет отталкивать от него всех представительниц прекрасного пола!
К счастью, хлопоты и сборы отвлекали Сирано от этих мыслей.
- Брать ли с собой шпагу? Не зацепиться бы ею опять за какую-нибудь вазу, - беспокоился Сирано.
- Пояс нужен, чтобы не потерять панталоны, шпага - чтобы не потерять честь, - заметил Шапелль, разрушив сразу все сомнения друга.
Собравшееся в салоне графини де Ла Морлиер общество было самым блестящим, предупреждение о "непринужденной простоте" сделало свое дело: как мужчины, так и особенно дамы старались превзойти и самих себя, и своих соперниц по блеску и роскоши. Драгоценные колье и кольца, ожерелья, серьги, диадемы горели в волосах и ушах, на лебединых шеях прекрасных дам, тяжелые золотые цепи, старинные перстни, красочные банты во всех возможных местах украшали кавалеров, старики же назидательно отдавали дань прежним модам, внося в салон дух славных традиций прошлого, заложенных во времена Екатерины Медичи, когда блеск, красота и коварство стали символами знатности.
Появление двух нарядных молодых людей, один из которых бывал здесь частым гостем, было встречено общим вниманием, тем более что только они двое не знали об очередном, обязательном для вечеров графини сюрпризе, связанном с одним из них, вернее, с забавным носом одного из них.
Среди всего выставленного здесь богатства, изящества и парящей скуки грубым пнем в пышном благоухающем саду выделялся армейский капитан в столь неуместных в шелках гостиной тяжелых ботфортах, неуклюжий со своими солдатскими манерами и мешающей ему же самому слишком длинной шпагой.
Капитан де Ловелет мучительно ждал сигнала от маркиза де Шампань, увивавшегося среди дам, рассказывая каждой какую-нибудь пикантную историю. Старый солдат чувствовал себя здесь неуютно и мечтал поскорее поссориться с каким-то носатым молокососом, чтобы "отработать" угощение в трактире и приглашение на этот уж слишком утонченный вечер, где не с кем перекинуться словом о славных походах, боях, лошадях и поединках.
Наконец де Шампань, сделав капитану условный знак, направился к Сирано де Бержераку и с изысканно вежливым поклоном произнес:
- Почтенный господин поэт! Наши прелестные дамы поручили мне передать вам их просьбу прочитать какие-нибудь ваши стихи о красоте и любви.
Сирано, немного смущаясь, встал и, застенчиво оглянувшись, направился на середину гостиной, обдумывая, что бы прочесть столь избранному обществу.
Но дорогу ему внезапно преградил армейский капитан в ботфортах:
- Вы, сударь, намеревались толкнуть меня, торопясь, как юный петушок, прокукарекать свои стишки с помощью вашего носа, который заменил бы в полку призывную трубу, а еще лучше им пахать в поле, что делали, надо думать, не так уж давно, ваши близкие предки из числа грязных крестьян.
Сирано вспыхнул. Присутствующие с интересом следили за тем, что произойдет. Однако "поэтической дуэли", как у баронессы де Невильет, здесь не состоялось. Савиньон с непостижимой ни для капитана, ни для гостей графини ловкостью выбросил вперед руку и схватил барона за нос, притом так сжал его своими железными пальцами, что старый солдат не удержался от возгласа, получившегося, надо сказать, довольно гнусавым.
И Сирано стал водить капитана за нос по великосветской гостиной, уверяя блистательных гостей, что не отпустит почтенного барона до тех пор, пока нос того не сравняется с его собственным.
Дамы хихикали, многих мужчин разбирал хохот. Ведь смешным не сочувствуют!
Лишь один маркиз всполошился и вместе с хозяйкой дома бросился на выручку злосчастному капитану.
- Господин де Бержерак, умоляю, лишь ради меня и нашей будущей дружбы, отпустите моего гостя, - призывала очаровательная графиня с родинкой.
Маркиз же патетически восклицал:
- Господин де Бержерак! Взываю к вашей дворянской чести! - Де Шампань суетился вокруг, приседая и кланяясь и всем своим существом призывая выслушать его. - Если вы считаете себя оскорбленным, то я к вашим услугам как секундант.
- Не думаете ли вы, маркиз, что я унижусь до того, чтобы вызвать на поединок эту неуклюжую дубину? С него хватит и того урока, который я ему задаю на глазах у всех уважаемых мной гостей графини, искренне сожалея, что доставляю ей заботы.
- Боже! Де Бержерак! - завопил маркиз. - Вы унижаете не только его, но и себя этим ярмарочным зрелищем.
- Для ярмарки не хватает карусели, - огрызнулся Сирано.
- Милый юноша! Я понимаю ваши чувства и даже разделяю их, но я не могу себе представить, чтобы рыцарь, каким вы мне представляетесь, не внял просьбе дамы. Отпустите его. Он виноват. Это мы все видели, и все на вашей стороне, - умоляла графиня с родинкой.
Шапелль, подойдя к Савиньону, шепнул:
- Довольно, друг, с него хватит!
Просьбы дамы и друга сделали свое дело.
Сирано отпустил барона. Тот стоял растерянный, с покрасневшим, отекшим и мокрым носом и беспомощно чихал, не в силах остановиться. Да он и не знал, что делать.
Молокосос не вызвал его на поединок, как рассчитывал маркиз, а нанес ему сам неслыханное оскорбление.
Маркиз нырнул между смеющимся Сирано и чихающим капитаном, стремясь скорее прийти на помощь барону.
- Надеюсь, господин Сирано де Бержерак, - высокопарно начал он, - вы понимаете, что нанесенное вами барону оскорбление смывается только кровью?
- Вы собираетесь для этого предоставить собственную кровь? насмешливо осведомился Сирано.
- Боже упаси! Я говорю от имени оскорбленного барона де Ловелета, капитана армии герцога Анжуйского.
- Но, кроме чихания, я от него ничего не слышу, господин маркиз. К тому же, как всем заметно, нос его припух и почти сравнялся по размерам с моим, что меня удовлетворяет.
Маркиз умоляюще посмотрел на еще недавно столь бравого солдата. И только после этого, умерив чихание, капитан смог промямлить, что удовлетворения потребует он, а не кто-нибудь другой.
- Что ж, - сказал Сирано, - вызов на поединок сделан не мною, пеняйте на себя, господин капитан. Если вы действительно выберете себе в секунданты господина маркиза, то он может договориться с моим другом графом Шапеллем де Луилье о месте и времени встречи.
Поединок состоялся у той же монастырской стены, как и первая дуэль, и с тем же составом секундантов.
Но бой был значительно короче, чем сражение с графом де Вальвером. Результат же его был несколько неожиданным.
Старый солдат к началу боя уже пришел в себя и преисполнен был благородной ярости, решив хорошенько проучить юного нахала.
Со свирепым криком бросился он на тоненького по сравнению с ним юношу и сделал выпад, чтобы пронзить грудь противника, но... шпага его, словно по ней стукнули у рукоятки тяжелым молотом, вылетела из его руки и брякнулась о монастырскую стену.
Взбешенный капитан бросился за нею, чтобы продолжить бой, однако Сирано не стал ждать, пока он снова вооружится, как делал это с графом де Вальвером, а, едва капитан со шпагою в руке обернулся, приставил острие своей шпаги к его сердцу, потребовав, чтобы тот немедленно покаялся или перед ним, или перед господом богом.
Старый солдат выронил подобранную шпагу и решил, что лучше найти смерть на поле боя во славу герцога или короля, чем от этого наверняка прошедшего выучку у самого дьявола юнца.
- Приношу такие же извинения, какие выслушал однажды от самого маршала Франции, не стану называть его фамилии, - пролаял бедный капитан. - Вам чертовски везет, господин де Бержерак, и вы наверняка славный парень! Я взял бы вас в свою роту.
- Благодарю, капитан. Но пока я воздерживаюсь от военной службы, интересуясь науками и поэзией.
- Прискорбно, - вздохнул капитан. - А я, признаться, ударяю больше по другой части.
- Господа! - вмешался прыткий маркиз, смакуя свои будущие рассказы о происшедшем. - Поскольку дело разрешилось миром, то и указ короля можно считать ненарушенным, что я и предлагаю отметить, за мой счет, разумеется, в лучшем трактире Латинского квартала. Согласны ли бывшие противники?
- У солдата таких вещей не спрашивают, - отозвался капитан и разразился заразительным хохотом, похожим на лай престарелого пса.
Из-за раннего часа маркиз поднял трактирщика с постели, и тот обслуживал нежданных гостей в ночном колпаке, не желая упустить изрядной выручки.
Подвыпивший капитан стал умолять Сирано научить его своему волшебному приему, вполголоса добавив:
- Если вы не получили это ценой, о которой не говорят даже шепотом.
- Охотно научу вас, барон, если вы мне дадите слово дворянина, что будете с его помощью лишь разоружать противников, не нанося им ранений.
- За такой прием готов пообещать постричься хоть в монахи или пойти евнухом в гарем турецкого султана, предварительно повышибав шпаги у десятка-другого чистоплюев в кружевах! - пьяным голосом пообещал капитан и полез обниматься с былым своим противником. - Я в своей жизни проиграл только два боя! Тебе, молодой мой друг, и... как бы ты думал? Девчонке! И он захихикал. - Но какой! В кастраты к папе можно пойти! Не девчонка факел! Об нее можно было обжечься! Вот я и обжегся. Испугался за свое здоровье, как сегодня, когда ты пощекотал меня у сердца острием шпаги. Словом, каюсь, струсил первый раз в жизни! С тобой второй! - И он снова захохотал своим необычным хохотом.
Так закончился второй поединок Сирано де Бержерака, на миг появившегося в высшем парижском свете. Однако испытания его для вступления в это высшее общество не кончились.
Заботой маркиза де Шампань, графа де Вальвера, преследоваших свои собственные цели, Сирано не раз приглашали в высший парижский свет, но всякий раз ради нового скандала.
Оскорбления, притом взаимные, следовали одно за другим.
Они всякий раз заканчивались вызовом на поединок "оскорбителя", каковым неизменно оказывался более острый на язык, чем любой аристократ, Сирано де Бержерак.
Надо сказать, что дуэли эти так же неизменно выигрывались "оскорбителем" или традиционно заканчивались вышибанием шпаги из рук противника, или его несмертельным ранением.
Слава скандалиста за Сирано закрепилась, а ко двору его не приглашали. И ни одна из прекрасных дам не ответила ему нежным взглядом на его зовущий пламенный взор.
Жажда любви была у него подобна жажде путника в пустыне, а сознание собственного безобразия граничило с тем отчаянием, которое овладевает таким путником, сознающим свою обреченность.
И эти чувства Сирано пытался скрыть за внешней веселостью, непомерной гордостью и язвительностью ко всем, кто скрывал свою безобразную внутреннюю сущность.
Глава пятая
ЗНАНИЕ СИЛОЙ
Знание беспредельно. Оно совершенно
противоположно вере.
Г ё т е
Трудно представить себе более прелестное местечко, чем небольшое, утопающее в зелени имение почтенного графа Жермона де Луилье, ибо только в сердце Франции встречаются такие затянутые полупрозрачной дымкой уголки (какие мне приводилось видеть только там!) с извилистым ручейком, протекающим через парк, с изящными дугами мостиков, где так хочется задержаться, любуясь плавающими в тихой заводи кувшинками со сверкающими на солнце стрекозами над ними и раскинутыми вокруг по уснувшей воде влажными листьями, даже с приютившейся на каком-нибудь из них забавной лягушкой.
Все дышало в парке графа де Луилье тишиной, отдохновением и близостью к природе, аллея, берущая начало от аккуратного шато на пригорке, спускалась к пруду, заботливо обсаженная выросшими за столетья деревьями и оттеняющими их величественность кустами роз, которые цвели здесь все лето, как бы олицетворяя собой жизнь человеческую, распускаясь из бутона королевами белого, красного, даже черного (гордость Жермона де Луилье!) цвета, насыщая воздух душистым ароматом, чтобы, увядая затем, уступить место в живом букете красоты новым бутонам, нетерпеливо набухающим, жаждущим своей нежной пышности, столь чудесной и недолгой.
По этой аллее, вдыхая запахи благословенной земли, шли отец с сыном.
- Шапелль, - говорил граф Жермон де Луилье, вельможа старого закала, который сохранил с былых времен не только гордую осанку и аристократическую властность горбоносого, гладко выбритого лица с двумя энергичными складками по углам губ, но и не утратил своего влияния при дворе сменяющихся королей, с чем приходилось считаться даже всесильному кардиналу Ришелье, - мне не хотелось встретить тебя словами упрека, продолжал отец, - но сейчас, когда ты отдохнул от тряски в почтовой карете, я намерен объяснить тебе, почему вызвал тебя из Парижа.
- Я боялся вашего недомогания!
- Славу богу, я здоров, и если у меня есть боль, то вызвана она тревогой за тебя, родовитого дворянина и обещающего поэта. Я гордился и твоими стихами и твоим пребыванием в Сорбонне, так как образование - это храм знания, построенный на фундаменте воспитания, какое я тебе дал. Так почему же я слышу вдруг о попойках, кутежах, интрижках с женщинами, наконец, о дуэлях, в которых ты принимаешь участие?
- Клянусь, я не дрался ни разу!
- Вот как! - воскликнул вельможа, ударяя своей палкой о землю с такой силой, что едва не вонзил ее в дорожку. - Был только секундантом?
- Совершенно верно, отец! Только секундантом и у весьма порядочного человека.
- Вот как! - почти в гневе повторил отец. - И ты считаешь первого скандалиста Парижа столь порядочным человеком?
- Если вы имеете в виду моего друга Савиньона Сирано де Бержерака, то это именно так.
- Именно так! Я имею в виду господина Сирано де Бержерака, в котором мне не нравится все, начиная с его гасконского имени, присвоенного его отцом, отталкивающей внешности и кончая непристойным поведением в светском обществе! Эти непрекращающиеся дуэли, пренебрежение указом его величества, наконец, дерзкие стишки, порочащие дворянство, и даже комедия - пасквиль с осмеянием не только своего коллежа, но и священнослужителей, даже самой Церкви, все это мне претит!
- Но, отец, вы же не читали его сочинений!
- Мне достаточно слышать о них, чтобы позаботиться о пресечении твоего общения с ним.
Шапелль поник головой, покорно слушая отца. А тот продолжал:
- Вот так! Для того я и вызвал тебя сюда.
- А как же Сорбонна, лекции, профессора, экзамены? - робко спросил сын, добавив: - Но я счастлив быть подле вас.
- Экзамены, степень бакалавра! Я подумал об этом! Вас там слишком сушат догмами господ профессоров, которые еще не очнулись от былого спора, сколько чертей можно уместить на острие иголки. Я не против вольнодумства, даже твоего Сирано, порицая лишь его поведение. Но торжество догм едва ли не хуже! Я убежден, что в наше время нужно мыслить шире, как умели еще в Древней Греции, а не засыхать на корню без поливки свежими идеями, без чего я не вырастил бы ни старых, ни новых сортов роз, которыми мы любуемся с тобой.
- Они прекрасны, как и ваши мысли, отец!
- Твой умасливающий тон убеждает меня в моей правоте. Но чтобы ты не потерял драгоценное для обогащения ума время, ты, гость в нашем имении, вместе с наиболее близкими тебе товарищами, которых я позаботился пригласить сюда, прослушаешь приватный курс лекций по философии, не той мертвечины, которой пичкают ваши головы в Сорбонне в угоду всяким мантиям, а живой, обогащающей философией, растущей из античного веселия ума.
- Кто же прочтет здесь такой курс лекций?
- О! Ты и твои друзья не пожалеете! Пьер Гассенди!
- Гассенди?
- Да, тот самый Гассенди, который после заведования коллежем в Дине, где защитил докторскую диссертацию, преподавал философию в Эксе, обогащая ее жизнелюбивыми идеями Эпикура и развивая их в части понимания сущности вещей, за что подвергся гонению со стороны отцов-иезуитов, что для меня служит высшей рекомендацией ему, и я рад, что он принял мое приглашение на прочтение лекций для тебя и твоих друзей.
- А вот, кажется, идет один из них! - воскликнул Шапелль. - Да это Жан Поклен! Как я рад, отец, твоему выбору!
- Да, это обещающий юноша! Когда-нибудь он обязательно станет видным артистом и сочинителем пьес, имея в виду его теперешнюю склонность к сценическому искусству, с чем я имел возможность познакомиться лично, прежде чем пригласил его учиться в нашем доме у самого Гассенди*.
_______________
* Жан Батист Поклен получил впоследствии всемирную известность
под псевдонимом Мольер. (Примеч. авт.)
К отцу с сыном впереди группы молодых людей быстрым шагом подошел стройный юноша с волосами до плеч, с выразительным, быстро меняющим выражение лицом.
Он раскланялся с графом Жермоном де Луилье, выказав ему все знаки высшего уважения в стиле и традициях испанских грандов, великолепно скопированных им, а потом обнялся с Шапеллем.
- Я так благодарен графу Жермону де Луилье за приглашение слушать Гассенди рядом с тобой, Шапелль, что не знаю, как это выразить.
- Стихами, друг мой, стихами в одной из задуманных тобой пьес, посоветовал господин Жермон.
- О если бы мои стихи зазвучали когда-нибудь со сцены! - вздохнул юноша.
- Наблюдай жизнь и пиши о ней! - напутствовал мудрый вельможа и пошел принять выражение почтения и от остальных прибывших "студентов его приватного университета".
- Не подъезжает ли сам профессор? - забеспокоился хозяин.
- Мы обогнали карету, у которой чинили в дороге колесо. С нашей стороны это в высшей степени неучтиво, если в ней ехал сам Гассенди, сказал Жан Поклен.
- В таком случае я выеду встречать его, - решил господин Жермон.
Однако этого не понадобилось. Пока закладывали его карету, во двор усадьбы въехал запыленный экипаж, доставивший опального профессора из Экса.
Господин Жермон и молодые люди спешили к карете, но Жан Поклен успел раньше других и, открыв ее дверцу и опустив подножку, почтительно протянул руку приехавшему.
Пьер Гассенди, опираясь на нее, сошел с подножки.
Низенького роста, лет уже за сорок, склонный к полноте, в наглухо застегнутом камзоле с вертикальным рядом маленьких пуговок, доходящих до подбородка, с вдумчивым и удивительно спокойным бритым лицом, он снял шляпу перед встречающими, обнажив свой огромный лоб, увеличенный из-за отступивших на полголовы коротко стриженных волос, и приветливо и чуть застенчиво улыбнулся.
Граф Жермон де Луилье вышел вперед и произнес:
- Рады приветствовать вас, ваше преподобие господин профессор, в этом скромном замке, где нет ни башен, ни рвов, ни подъемных мостов, но где вас ожидают устремленные вверх, подобно башням, порывы ваших учеников, жаждущих глубоких, как крепостные рвы, знаний, к которым вы перебросите для них желанные мосты высокой мысли.
- Если вы, уважаемый граф Жермон де Луилье, удостаиваете меня чести читать здесь приватный курс философии, то курс риторики вам надлежало бы с вашим красноречием прочитать молодым людям самому, - почтительно поклонился радушному хозяину гонимый братьями-иезуитами вольнодумный философ.
Занятия начались на следующий день утром после общего завтрака, на котором присутствовал и сам господин Жермон со своей тоненькой, как тростиночка, болезненной супругой, графиней Розой де Луилье, которой муж с любовью посвящал выводимые им сорта удивительных роз.
Для учеников профессора в зале замка на высоких козлах был сооружен из длинных досок стол, у которого они могли писать и читать стоя. Профессор должен был занять место у козел с краю стола.
Но прежде чем он прошел на свое место, его задержал в дверях Шапелль.
- Ваше преподобие господин профессор, могу ли я просить вас об одном одолжении?
- Пожалуйста, сын мой, я рад быть вам полезным.
- Речь идет о непреклонности моего отца в отношении одного из моих друзей, который был бы счастлив слушать ваши лекции.
- Знаю ли я этого стремящегося к знанию юношу?
- Это Савиньон Сирано де Бержерак, окончивший коллеж де Бове в Париже.
- Бог мой! Даже в Эксе слышал о буйствах этого молодого человека, и я должен признаться, что разделяю мнение вашего почтенного родителя, ибо такой слушатель моего приватного курса лекций по философии едва ли поможет их усвоению остальными моими учениками.
Шапелль поник головой, потеряв всякую надежду переубедить своего отца с помощью Гассенди, на что он, как на последнюю надежду, рассчитывал.
Пыль на дороге взметнулась облачком и, превращаясь в длинный шлейф, долго оседала на землю.
Одинокий всадник мчался галопом, не переходя на рысь.
Лошадь покрылась разводами пены на взмокшей шерсти. Казалось, долго ей не выдержать.
Но цель была близка.
На всем скаку конь влетел во двор замка де Луилье, распугивая кур, разлетевшихся в разные стороны, как водяные брызги от брошенного в лужу камня.
Всадник соскочил с коня, почуявшего родную конюшню: конь принадлежал Шапеллю. Небрежно кинув подбежавшему слуге поводья, приехавший, не оглядываясь, бегом направился к крыльцу. Дорогу ему загородил другой слуга, но был отброшен в сторону столь неожиданным движением руки, что, оказавшись на земле, ничего не мог понять, тупо озираясь вокруг.
Порывисто открыв дверь, прибывший столкнулся лицом к лицу с хозяином замка.
- С кем имею честь? - спросил граф Жермон де Луилье.
Молодой человек в запыленной одежде вежливо поклонился.
- Друг вашего сына, ваше сиятельство, почтительно просит вызвать его, если почему-нибудь неудобно незваному гостю войти в дом.
- Именно так. Вызвать сына крайне неудобно, - заметил граф Жермон де Луилье, - хотя б у вас и были на то веские причины.
- Причина более чем веская, ваше сиятельство, поскольку вам, как никому другому, дорога дворянская честь.
- Вот как? У кого же она затронута, молодой человек?
- У меня, ваше сиятельство. Ваш сын должен немедленно мчаться со мной в Париж.
- Но это невозможно, заверяю вас.
- Это вопрос чести и моей и его. У меня нет другого секунданта.
- Опять дуэль, запрещенная королем и его высокопреосвященством господином кардиналом? Если не ошибаюсь, то я вижу перед собой неукротимого дуэлянта Сирано де Бержерака?
- Ваш слуга и друг вашего сына Шапелля Савиньон перед вами, ваше сиятельство, он вызван на дуэль юным герцогом Анжуйским, братом обольстительной Генриэтты, удочеренной его отцом. Он отозвался о ней неучтиво в моем присутствии, как о прижитой отцом на стороне, чем пробудил мой гнев, в ответ на что он вызвал меня на поединок. Мог ли я, судите сами, ваше сиятельство, не принять такого вызова и слыть трусом? А кроме Шапелля, секунданта мне не найти.
- Вот как! А не слишком ли часто вам приходится их искать, дорогой мой Сирано де Бержерак?
- Не чаще, чем меня вызывают на дуэль, ваше сиятельство.
- Я понимаю вашу готовность защищать свою честь и не слыть трусом, но Шапелля с вами не отпущу! Вот так!
- Ваше сиятельство, почтительно склоняя голову перед вами, я не рискнул бы вызвать вас на дуэль, но тот вызов придется принять вашему сыну, если он тотчас не поедет со мной, сохранив тем и нашу дружбу, и свою честь.
- Вы дерзки, молодой человек. В былое время я ответил бы вам согласием драться с вами, но сейчас я не позволю сделать это даже сыну, который слишком занят.