Страница:
Возможно, лорд Эдвард несколько постарел за пять лет, однако силы и ловкости не растерял, что подтверждала живость, с какой он спустился по лестнице и стиснул племянника в медвежьих объятиях.
— Ну и ну, — смущенно пробормотал тот. — Если бы я знал, что меня ждет такой прием, никогда б не покинул Нью-Дели.
Лорд Эдвард, видимо, и сам удивленный избытком своих чувств, выпустил племянника из объятий, но ласково положил руку ему на плечо.
— Добро пожаловать домой, мой мальчик, — грубовато произнес он. — Мы по тебе скучали. Ты ужасно выглядишь. Как насчет виски?
— Прекрасная мысль.
Лорд Эдвард обернулся, пронзив взглядом дочь, которая осторожно пробиралась к двери столовой.
— Куда ты направилась? — сурово вопросил он.
— Забрать книжку, разумеется, — объявила Лиззи, не останавливаясь. — Я забыла ее у своего прибора на обеденном столе.
— Ладно, возьми и немедленно возвращайся к себе. Только смотри, чтобы твоя матушка не услышала, что я разрешаю тебе читать за обедом, а то она мне задаст.
— Да, папа.
— Всякий раз, когда у их матери близятся роды, они распускаются, — смущенно улыбнулся лорд Эдвард. — Ее уложили в постель всего два дня назад, а я, по-моему, с тех пор никого из них не видел.
— Номер седьмой не торопится на свет? — с усмешкой осведомился Джереми.
— Да, чуть задерживается, но думаю, теперь уже недолго осталось, — с такой же усмешкой ответил дядюшка, поднимаясь по лестнице. — Пиджин хватит одного взгляда на тебя, чтобы сразу начались роды.
— Так плохо выгляжу? — Джереми погладил темную щетину на подбородке. — Лиззи меня не узнала, хотя я тоже сначала не понял, кто она такая.
— Все твой загар, не говоря уже о носе. В конце концов, тебе все-таки сломали нос. Отличная работа. Я же знаю, как ты старался избавиться от прямого, полученного в наследство. — Они повернули к библиотеке, но лорд Эдвард приостановился и насмешливо выгнул бровь. — Жаль, я собирался заняться этим лично, когда ты осмелишься показаться дома.
Герцог осторожно попятился, не забыв силу дядюшкиного кулака.
— Если вы имеете в виду Звезду Джайпура, то я могу все объяснить.
— Можешь? Очень любопытно. Я видел опровержение в «Таймс» и понимаю, на скорое появление новой герцогини Ролингз рассчитывать нечего?
— Этого я не сказал. Просто она не из Индии, а из близких к этому дому краев.
Лорда Эдварда можно было упрекнуть во многих недостатках, только не в отсутствии сообразительности.
— Вот как обстоит дело. — Он покачал головой. — Пиджин говорила, что ты явишься домой, когда узнаешь о помолвке Мэгги, но я не поверил.
— Надеюсь, пари вы не заключали? — улыбнулся герцог.
— Увы, кажется, заключил. Проклятие! Значит, теперь я должен приюту Ролингзов сотню фунтов! — удрученно вздохнул лорд Эдвард, направляясь в библиотеку. — Господи, Джерри, пять лет прошло, неужели ты не можешь оставить бедную девушку в покое?
Улыбка мгновенно исчезла с лица Джереми.
— Не могу, — сухо ответил он. — Так же как, судя по всему, вы не можете оставить в покое тетушку.
— Туше. — Лорд Эдвард нажал на ручку двери.
Очутившись в библиотеке, герцог с облегчением увидел пылающий камин, а на буфете графин с виски. Он поспешил к огню и стал отогревать руки, пока дядя наливал два бокала.
— Ну, с возвращением домой, — произнес он.
— Благодарю. — Джереми залпом опорожнил почти весь бокал, сразу ощутив, как огненная жидкость начала его согревать.
Он еще не совсем пришел в себя после бурной ночи любви. Целый день, проведенный в дороге, еще больше сказался на нем, а теперь предстояли нелегкие объяснения с тетушкой, не говоря уже о задаче переубедить семейство Мэгги в своем к ней отношении.
Дядя снова наполнил его бокал.
— Ладно, — вздохнул он, садясь в глубокое кресло зеленой кожи, где, видимо, читал газету, которая валялась на полу. — Давай разберемся. Ты вступил в конную гвардию, уплыл в Индию, поубивал несчетное количество мятежных бенгальцев, заслужил повышение в чине, спас королевского посла в Бомбее, получил следующее повышение, воспрепятствовал разграблению Дворца ветров, был награжден Звездой Джайпура… Поправь меня, если я что-то перепутал…
— Напротив. Вам, оказывается, моя военная карьера известна во всех деталях. За исключением мелкой подробности. Звезда Джайпура — сапфир, а не принцесса.
Лорд Эдвард вроде бы воспринял известие без малейшего сомнения.
— А как насчет объявления во вчерашней «Таймс»?
— Принцесса, кажется, не согласна с моим решением принять вместо нее сапфир. — Герцог пожал плечами, словно говоря: «Что прикажете делать бедному парню?»
— Понимаю. Должен сказать, что своей отвагой ты произвел большое впечатление на многих пэров. Был даже разговор, не отправить ли тебя на зулусов, чтобы в зародыше подавить мятеж, о котором идут слухи. Я постарался отговорить их от этой затеи. По-моему, тебя лучше занять чем-либо в Англии. Например, ты можешь быть советником при Уайтхолле.
Джереми опустился на ковер перед камином, чтобы поскорее согреться.
— В Уайтхолле? Вряд ли мне понравится. Это занятие для старых адмиралов, чтобы вновь переживать славные денечки.
— Нет! — возмутился лорд Эдвард. — Уайтхолл — штаб вооруженных сил ее величества, поэтому, Джерри, лучше сказать «да»… если тебя позовут. Любой офицер ухватился бы за такой шанс.
— Пожалуй, Уайтхолл лучше Нью-Дели. Я чертовски устал от Индии. Никакого стоящего виски, москиты размером с кулак.
— И, видимо, никаких женщин, — сухо заметил дядя. — Разумеется, кроме принцессы.
— О чем вы говорите? Женщин там сколько угодно.
— Но тебе до сих пор нужна Мэгги?
— Да, Мэгги. До сих пор. По-моему, я наконец ее заслужил.
— Заслужил ее? О чем ты говоришь?
— Разве вы не помните наш разговор в конюшне, после того как вы… э-э… застали нас и обвинили меня в безделье. Сказали, что такой девушки я не заслуживаю, ибо ничего в своей жизни не сделал. Теперь, думаю, вы согласитесь, что я потрудился достаточно в жизни, рискуя ею на службе отечеству.
— Ты хочешь сказать… — Лорд Эдвард потрясенно отставил почти нетронутый бокал. — Джерри, ты пытаешься сказать мне, что конная гвардия, Джайпур, все это для того, чтобы доказать, что ты достоин Мэгги?
— А вы считаете, она этого недостойна? — возмутился Джереми.
— Считаю ли я, что она… Господи, при чем здесь это? Я просто удивлен, думал, ты давно забыл о Мэгги Герберт.
— С чего бы? Пять лет назад вы заявили, что она станет отличной герцогиней. Вы изменили свое мнение? Или его изменил вам сэр Артур? Может, вы с ним согласны, что живопись — неприличное занятие для женщины?
— Дело не в том, — нахмурился лорд Эдвард. — Я только имел в виду, что пять лет весьма долгий срок для молодого человека с такой… страстной натурой, чтобы хранить верность одной женщине. Особенно если та недавно объявила о своей помолвке с другим.
— Вот именно! А какого дьявола я, по-вашему, сюда вернулся? — Джереми вскочил и быстро заходил по комнате.
— Господи, я даже представить не мог… Ты хуже Пиджин! Когда что-то вобьешь себе в голову, этого из тебя не выбьет ни ад, ни потоп.
Герцог насупился.
— Это плохо? — рявкнул он.
— Нет, просто забавно, вот и все. Итак, ты убил ее жениха?
— Нет, хотя думал об этом. Я решил испробовать другой подход. Собственно, я здесь поэтому.
— Неужели? — с интересом осведомился лорд Эдвард. — Только не говори Пиджин, а то она всерьез решит, что ты наконец последовал ее советам.
— Я получил ее записку, — улыбнулся Джереми. — И рад был узнать, что все в порядке.
— Джерри, ты никогда не был подхалимом, как тебе удалось столь продвинуться в чинах? Выкладывай. Что на самом деле привело тебя в Йоркшир, когда любовь всей твоей жизни, не говоря о ее женихе, находится в Лондоне?
— Ее семейство.
— Ее семья? Какое отношение имеет к этому ее семья?
— Полное. Я собираюсь убедить их в том, что неодобрение ими занятий Мэгги нелепо, заставить их согласиться, что ее брак со мной предпочтительнее брака с лягушатником. — Джереми перестал метаться по комнате. — У вас есть какие-нибудь возражения?
— А если есть? — с усмешкой поинтересовался лорд Эдвард.
Джереми усмехнулся в ответ, но без всякого намека на шутливость сказал:
— Тогда выбора нет, мне придется тебя побить.
— В таком случае возражений у меня нет.
— Правда? Никаких?
— Никаких, — пожал плечами дядя. — Мэгги Герберт мне нравится. Она не терпит дураков, в том числе своих родственников. Этим нельзя не восхищаться. Однако я не представляю, как ты договоришься с ее сестрой Анной. Твоя тетушка считает, что миссис Картрайт никак не оправится от неудачной беременности. И не только в физическом смысле. Кажется, она убеждена, что женщины детородного возраста, не стремящиеся завести детей, идут наперекор природе. Думаю, Анна принадлежит к тем женщинам, которые жаждут иметь много детей, но не могут, а потому терзаются, что есть женщины, которые могут, но не хотят.
Джереми, не отличавшийся любовью к детям, которых видел или пронзительно орущими, или хватающимися за все липкими ручонками, с понимающим видом кивнул, хотя не понял ничего.
— Анна никогда не поддерживала родительское решение отпустить сестру в Париж. Но поскольку это была Мэгги, художественная школа представлялась ей меньшим злом… — лорд Эдвард сурово поглядел на племянника, — чем некоторые другие.
Джереми поднял брови, однако раньше дядя называл его похуже, чем злом, а посему решил смолчать.
— Когда Мэгги заявила, что собирается посвятить себя занятию живописью… — объяснил лорд Эдвард, — Анна, по словам Пиджин, окончательно свихнулась. Как же, сестра не только нарушает порядок, установленный природой, но и порочит доброе имя Гербертов!
— Понимаю, — кивнул Джереми. — Значит, это мне и нужно преодолеть?
— Ох, это еще не все, — жизнерадостно успокоил его дядюшка. — Не забывай о сэре Артуре. Старшая дочь так настроила его против Мэгги, что он без ярости слышать о ней не может. Никогда не видел его таким упрямым. Он хочет, чтобы она сидела взаперти у домашнего очага, а не разгуливала по Лондону, рисуя богатых и праздных. Он будет очень недоволен твоим вмешательством в его семейные проблемы и намерением жениться на его дочери. На тот и другой счет у него свои непреклонные взгляды.
— Знаю, — мрачно произнес Джереми, — поэтому я взял с собой пистолет.
— О! — произнес Лорд Эдвард. — Это меняет дело. Не так ли?
— Надеюсь.
Глава 34
Глава 35
— Ну и ну, — смущенно пробормотал тот. — Если бы я знал, что меня ждет такой прием, никогда б не покинул Нью-Дели.
Лорд Эдвард, видимо, и сам удивленный избытком своих чувств, выпустил племянника из объятий, но ласково положил руку ему на плечо.
— Добро пожаловать домой, мой мальчик, — грубовато произнес он. — Мы по тебе скучали. Ты ужасно выглядишь. Как насчет виски?
— Прекрасная мысль.
Лорд Эдвард обернулся, пронзив взглядом дочь, которая осторожно пробиралась к двери столовой.
— Куда ты направилась? — сурово вопросил он.
— Забрать книжку, разумеется, — объявила Лиззи, не останавливаясь. — Я забыла ее у своего прибора на обеденном столе.
— Ладно, возьми и немедленно возвращайся к себе. Только смотри, чтобы твоя матушка не услышала, что я разрешаю тебе читать за обедом, а то она мне задаст.
— Да, папа.
— Всякий раз, когда у их матери близятся роды, они распускаются, — смущенно улыбнулся лорд Эдвард. — Ее уложили в постель всего два дня назад, а я, по-моему, с тех пор никого из них не видел.
— Номер седьмой не торопится на свет? — с усмешкой осведомился Джереми.
— Да, чуть задерживается, но думаю, теперь уже недолго осталось, — с такой же усмешкой ответил дядюшка, поднимаясь по лестнице. — Пиджин хватит одного взгляда на тебя, чтобы сразу начались роды.
— Так плохо выгляжу? — Джереми погладил темную щетину на подбородке. — Лиззи меня не узнала, хотя я тоже сначала не понял, кто она такая.
— Все твой загар, не говоря уже о носе. В конце концов, тебе все-таки сломали нос. Отличная работа. Я же знаю, как ты старался избавиться от прямого, полученного в наследство. — Они повернули к библиотеке, но лорд Эдвард приостановился и насмешливо выгнул бровь. — Жаль, я собирался заняться этим лично, когда ты осмелишься показаться дома.
Герцог осторожно попятился, не забыв силу дядюшкиного кулака.
— Если вы имеете в виду Звезду Джайпура, то я могу все объяснить.
— Можешь? Очень любопытно. Я видел опровержение в «Таймс» и понимаю, на скорое появление новой герцогини Ролингз рассчитывать нечего?
— Этого я не сказал. Просто она не из Индии, а из близких к этому дому краев.
Лорда Эдварда можно было упрекнуть во многих недостатках, только не в отсутствии сообразительности.
— Вот как обстоит дело. — Он покачал головой. — Пиджин говорила, что ты явишься домой, когда узнаешь о помолвке Мэгги, но я не поверил.
— Надеюсь, пари вы не заключали? — улыбнулся герцог.
— Увы, кажется, заключил. Проклятие! Значит, теперь я должен приюту Ролингзов сотню фунтов! — удрученно вздохнул лорд Эдвард, направляясь в библиотеку. — Господи, Джерри, пять лет прошло, неужели ты не можешь оставить бедную девушку в покое?
Улыбка мгновенно исчезла с лица Джереми.
— Не могу, — сухо ответил он. — Так же как, судя по всему, вы не можете оставить в покое тетушку.
— Туше. — Лорд Эдвард нажал на ручку двери.
Очутившись в библиотеке, герцог с облегчением увидел пылающий камин, а на буфете графин с виски. Он поспешил к огню и стал отогревать руки, пока дядя наливал два бокала.
— Ну, с возвращением домой, — произнес он.
— Благодарю. — Джереми залпом опорожнил почти весь бокал, сразу ощутив, как огненная жидкость начала его согревать.
Он еще не совсем пришел в себя после бурной ночи любви. Целый день, проведенный в дороге, еще больше сказался на нем, а теперь предстояли нелегкие объяснения с тетушкой, не говоря уже о задаче переубедить семейство Мэгги в своем к ней отношении.
Дядя снова наполнил его бокал.
— Ладно, — вздохнул он, садясь в глубокое кресло зеленой кожи, где, видимо, читал газету, которая валялась на полу. — Давай разберемся. Ты вступил в конную гвардию, уплыл в Индию, поубивал несчетное количество мятежных бенгальцев, заслужил повышение в чине, спас королевского посла в Бомбее, получил следующее повышение, воспрепятствовал разграблению Дворца ветров, был награжден Звездой Джайпура… Поправь меня, если я что-то перепутал…
— Напротив. Вам, оказывается, моя военная карьера известна во всех деталях. За исключением мелкой подробности. Звезда Джайпура — сапфир, а не принцесса.
Лорд Эдвард вроде бы воспринял известие без малейшего сомнения.
— А как насчет объявления во вчерашней «Таймс»?
— Принцесса, кажется, не согласна с моим решением принять вместо нее сапфир. — Герцог пожал плечами, словно говоря: «Что прикажете делать бедному парню?»
— Понимаю. Должен сказать, что своей отвагой ты произвел большое впечатление на многих пэров. Был даже разговор, не отправить ли тебя на зулусов, чтобы в зародыше подавить мятеж, о котором идут слухи. Я постарался отговорить их от этой затеи. По-моему, тебя лучше занять чем-либо в Англии. Например, ты можешь быть советником при Уайтхолле.
Джереми опустился на ковер перед камином, чтобы поскорее согреться.
— В Уайтхолле? Вряд ли мне понравится. Это занятие для старых адмиралов, чтобы вновь переживать славные денечки.
— Нет! — возмутился лорд Эдвард. — Уайтхолл — штаб вооруженных сил ее величества, поэтому, Джерри, лучше сказать «да»… если тебя позовут. Любой офицер ухватился бы за такой шанс.
— Пожалуй, Уайтхолл лучше Нью-Дели. Я чертовски устал от Индии. Никакого стоящего виски, москиты размером с кулак.
— И, видимо, никаких женщин, — сухо заметил дядя. — Разумеется, кроме принцессы.
— О чем вы говорите? Женщин там сколько угодно.
— Но тебе до сих пор нужна Мэгги?
— Да, Мэгги. До сих пор. По-моему, я наконец ее заслужил.
— Заслужил ее? О чем ты говоришь?
— Разве вы не помните наш разговор в конюшне, после того как вы… э-э… застали нас и обвинили меня в безделье. Сказали, что такой девушки я не заслуживаю, ибо ничего в своей жизни не сделал. Теперь, думаю, вы согласитесь, что я потрудился достаточно в жизни, рискуя ею на службе отечеству.
— Ты хочешь сказать… — Лорд Эдвард потрясенно отставил почти нетронутый бокал. — Джерри, ты пытаешься сказать мне, что конная гвардия, Джайпур, все это для того, чтобы доказать, что ты достоин Мэгги?
— А вы считаете, она этого недостойна? — возмутился Джереми.
— Считаю ли я, что она… Господи, при чем здесь это? Я просто удивлен, думал, ты давно забыл о Мэгги Герберт.
— С чего бы? Пять лет назад вы заявили, что она станет отличной герцогиней. Вы изменили свое мнение? Или его изменил вам сэр Артур? Может, вы с ним согласны, что живопись — неприличное занятие для женщины?
— Дело не в том, — нахмурился лорд Эдвард. — Я только имел в виду, что пять лет весьма долгий срок для молодого человека с такой… страстной натурой, чтобы хранить верность одной женщине. Особенно если та недавно объявила о своей помолвке с другим.
— Вот именно! А какого дьявола я, по-вашему, сюда вернулся? — Джереми вскочил и быстро заходил по комнате.
— Господи, я даже представить не мог… Ты хуже Пиджин! Когда что-то вобьешь себе в голову, этого из тебя не выбьет ни ад, ни потоп.
Герцог насупился.
— Это плохо? — рявкнул он.
— Нет, просто забавно, вот и все. Итак, ты убил ее жениха?
— Нет, хотя думал об этом. Я решил испробовать другой подход. Собственно, я здесь поэтому.
— Неужели? — с интересом осведомился лорд Эдвард. — Только не говори Пиджин, а то она всерьез решит, что ты наконец последовал ее советам.
— Я получил ее записку, — улыбнулся Джереми. — И рад был узнать, что все в порядке.
— Джерри, ты никогда не был подхалимом, как тебе удалось столь продвинуться в чинах? Выкладывай. Что на самом деле привело тебя в Йоркшир, когда любовь всей твоей жизни, не говоря о ее женихе, находится в Лондоне?
— Ее семейство.
— Ее семья? Какое отношение имеет к этому ее семья?
— Полное. Я собираюсь убедить их в том, что неодобрение ими занятий Мэгги нелепо, заставить их согласиться, что ее брак со мной предпочтительнее брака с лягушатником. — Джереми перестал метаться по комнате. — У вас есть какие-нибудь возражения?
— А если есть? — с усмешкой поинтересовался лорд Эдвард.
Джереми усмехнулся в ответ, но без всякого намека на шутливость сказал:
— Тогда выбора нет, мне придется тебя побить.
— В таком случае возражений у меня нет.
— Правда? Никаких?
— Никаких, — пожал плечами дядя. — Мэгги Герберт мне нравится. Она не терпит дураков, в том числе своих родственников. Этим нельзя не восхищаться. Однако я не представляю, как ты договоришься с ее сестрой Анной. Твоя тетушка считает, что миссис Картрайт никак не оправится от неудачной беременности. И не только в физическом смысле. Кажется, она убеждена, что женщины детородного возраста, не стремящиеся завести детей, идут наперекор природе. Думаю, Анна принадлежит к тем женщинам, которые жаждут иметь много детей, но не могут, а потому терзаются, что есть женщины, которые могут, но не хотят.
Джереми, не отличавшийся любовью к детям, которых видел или пронзительно орущими, или хватающимися за все липкими ручонками, с понимающим видом кивнул, хотя не понял ничего.
— Анна никогда не поддерживала родительское решение отпустить сестру в Париж. Но поскольку это была Мэгги, художественная школа представлялась ей меньшим злом… — лорд Эдвард сурово поглядел на племянника, — чем некоторые другие.
Джереми поднял брови, однако раньше дядя называл его похуже, чем злом, а посему решил смолчать.
— Когда Мэгги заявила, что собирается посвятить себя занятию живописью… — объяснил лорд Эдвард, — Анна, по словам Пиджин, окончательно свихнулась. Как же, сестра не только нарушает порядок, установленный природой, но и порочит доброе имя Гербертов!
— Понимаю, — кивнул Джереми. — Значит, это мне и нужно преодолеть?
— Ох, это еще не все, — жизнерадостно успокоил его дядюшка. — Не забывай о сэре Артуре. Старшая дочь так настроила его против Мэгги, что он без ярости слышать о ней не может. Никогда не видел его таким упрямым. Он хочет, чтобы она сидела взаперти у домашнего очага, а не разгуливала по Лондону, рисуя богатых и праздных. Он будет очень недоволен твоим вмешательством в его семейные проблемы и намерением жениться на его дочери. На тот и другой счет у него свои непреклонные взгляды.
— Знаю, — мрачно произнес Джереми, — поэтому я взял с собой пистолет.
— О! — произнес Лорд Эдвард. — Это меняет дело. Не так ли?
— Надеюсь.
Глава 34
Мэгги стояла посреди галереи де Вету, нервно покусывая губу. Почти одиннадцать часов, но Огюстен еще не появлялся, что на него совсем не похоже.
Правда, она и не жаждала его видеть, понимая, что сегодня никакие отговорки не помогут. Ни головная боль, ни плохие грузчики, а самое главное, сегодня не возникнет рядом Джереми.
Сегодня она должна разорвать помолвку.
К счастью, когда Мэгги приехала в галерею, помощники Огюстена были уже на месте и открыли ей дверь. Слава Богу, иначе бы она замерзла, дожидаясь его на Бонд-стрит. Погода была типичной для февраля: холодной, с ветром, под ногами мерзкая слякоть.
«Чудный денек для открытия выставки», — с тоской подумала Мэгги. Едва ли найдутся глупцы, которые в такую погоду захотят выйти на улицу, чтобы посмотреть на «картинки», если можно уютно посидеть у собственного камина. Вряд ли кто-нибудь явится сегодня на открытие ее выставки.
И это Мэгги устраивало!
Конечно, Огюстен будет разочарован, но она, разумеется, втайне почувствует облегчение. Из-за всех переживаний и нежданной эмоциональной встряски ей меньше всего хотелось видеть толпу людей. Она не готова улыбаться, выслушивать комплименты своей работе или критику, что более вероятно. Впервые в жизни ей было абсолютно все равно, что подумают о ее картинах, сердце у нее разрывалось. И поделом! Она ведь оказалась самой гадкой девушкой на свете, занималась любовью с одним мужчиной, будучи помолвленной с другим, поэтому заслуживала не только разбитого сердца, но и ужасных рецензий на свою выставку в газетах. Да, она их заслужила и надеялась, что завтрашняя «Таймс» ее не разочарует.
Помощник Огюстена, который вчера получил от хозяина по уху, вроде бы забеспокоился о ней. Видимо, из-за того, что она как дурочка застыла посреди галереи и с ее зонта на сверкающий паркет натекла целая лужа. Молодой человек робко подошел к ней с чашкой горячего чая, она, вздрогнув, приняла ее и не заметила, как он потихоньку забрал у нее зонтик, куда-то унес, потом извинился за опоздание хозяина и пригласил Мэгги пройтись по галерее и оценить развеску полотен.
Мэгги не могла скрыть удивления, поскольку думала, что ее позвали в галерею пораньше, чтобы она этим руководила.
Молодой человек виновато покраснел. Конечно, так и было задумано, но его товарищи вместе с ним решили поторопиться. Мэгги поняла: он был так расстроен вчерашней оплошностью, что проработал всю ночь, дабы убедить хозяина в своей надежности и самостоятельности, а теперь хозяин оказался столь неучтив, что не явился вовремя.
Это совсем не похоже на Огюстена. Тронутая участием клерка, Мэгги почувствовала нарастающее раздражение по поводу небрежности своего жениха и заявила, что с радостью осмотрит выставку. Мистер Корман, так звали молодого человека, повел ее по залу.
Картины были в прекрасных рамах (в некоторых случаях более привлекательных, чем сами работы, как она решила), размешены с очевидной заботливостью, большие полотна не угнетали маленькие, а пейзажи разумно чередовались с портретами, чтобы глаз не уставал от слишком большого пространства зелени или синевы.
Мэгги, прихлебывая на ходу чай, осыпала Кормана и его сотрудников похвалами, хотя ей было трудно сосредоточиться на живописи. Ее занимала мысль, куда пропал Огюстен, ведь он не опаздывал никогда.
Господи, вдруг Джереми прав и это Огюстен пытался убить его на Парк-лейн и около здания «Таймс»? Вдруг Огюстен последовал за герцогом в Йоркшир и сейчас пытается довести задуманное до конца?
А она в Лондоне и бессильна его остановить!
Нет, это чистая нелепость. Огюстен не станет никого убивать, он просто опаздывал. Джереми ничего не угрожало. Пусть он использовал ее и бросил, но сейчас в безопасности.
Мистер Корман свернул вместе с ней за угол, и Мэгги от ужаса едва не уронила чашку, на почетном месте, под масляным фонарем висел портрет Джереми!
— Откуда вы это взяли? — с трудом выговорила она.
Несколько смущенный ее вопросом, Корман объяснил, что она сама прислала картину в числе других, привезенных вчера из мастерской.
— О нет! Я никогда не собиралась выставлять этот портрет. Нанятые Огюсте… грузчики месье де Вегу, должно быть, взяли его по ошибке. Я не собиралась его показывать. Никому!
— Но, мисс, — беспомощно пролепетал Корман, — простите меня за смелость, это одна из лучших работ вашего собрания. Вы, конечно, не захотите, чтобы мы его сняли. Мы выстроили всю экспозицию вокруг этого портрета. Он ее центр.
Почти уронив чашку на какую-то подставку, Мэгги без сил опустилась на голубой диванчик, специально поставленный напротив портрета Джереми, словно в предвкушении того, что дамы станут падать от него в обморок.
Мэгги бы не удивилась, если б какая-нибудь женщина действительно потеряла сознание от одного взгляда на герцога. На портрете Джереми был таким, как той ночью на террасе, когда Мэгги спросила, куда он направляется, а герцог ответил: «К дьяволу!» Выражение лица то ли рассерженное, то ли досадливое, темная бровь иронически выгнута, уголок рта приподнят в усмешке. Он стоял вполоборота к зрителю, нога на балюстраде террасы, в одной руке шляпа, а другая, сжатая в кулак, опиралась на правое бедро. Джереми был одет для верховой езды, но костюм не скрывал мускулистую силу красивого мужского тела. Мэгги покраснела. О чем только она думала, когда его писала!
Впрочем, как раз это было совершенно ясно.
Портрет был написан по памяти, но каждая деталь отражена с точностью дагерротипа, хотя в отличие от изображения на пластинке в живописном образе выражались суть, качества характера, язвительный юмор, проницательность, а главное, чувственность, настолько очевидная, что Мэгги почудилось, будто Джереми вот-вот сойдет с холста, шагнет к ней, подхватит на руки и начнет целовать… прямо здесь и сейчас.
Нужно благодарить того, кто поставил этот диванчик!
Она написала портрет два года назад. Четыре дня лихорадочной работы, во время которой она не позволяла никому, даже Беранж или мадам Бонэр, посмотреть, что она делает. Это произошло вскоре после встречи с Огюстеном. Тогда она решила, что если напишет портрет Джереми, то он, возможно, уйдет из ее тела, души и жизни.
Чего, разумеется, не случилось. Она не могла смотреть на законченный портрет без тоски в сердце, пришлось убрать его, приказав себе никогда больше не глядеть на него. И она свято выполняла свое решение.
— Нужно снять его, — слабым голосом пролепетала Мэгги.
Корман, имеющий достаточный опыт работы с темпераментными художниками и умеющий с ними обращаться, сказал:
— Понимаю, вы сегодня волнуетесь, мисс Герберт, но этот портрет — ваша лучшая работа. Было бы преступно не включить его в экспозицию. И взгляните, как удачно мы расположили по бокам два пейзажа. У вас нет других картин подобного размера, чтобы его заменить.
— Вы не понимаете, мистер Корман. Мы должны его снять. Это полотно является частью моего личного собрания, оно не продается и никогда не предназначалось для показа. Никому! Даже… э-э… объекту, который, хоть шансы малы, возможно, придет сюда.
Всего лишь надежда, которую Мэгги старалась подавить. Она не знала, почему Джереми так внезапно уехал в Йоркшир, но продолжала надеяться, что он еще появится в этот самый важный день ее жизни.
— Да, теперь я понимаю, в чем ваше затруднение. И все же, мисс Герберт, вы не должны считать, что изображенный джентльмен будет оскорблен вашей работой. Ни в коей мере! Вы изобразили его так лестно. — Взгляд Кормана оценивающе скользнул по портрету. — Ни один мужчина не станет возражать против того, что его видят столь мужественным.
Сзади вдруг раздался знакомый голос:
— Маргерита!
Она испуганно обернулась, увидев, что Огюстен спешит к ней по залу, сбрасывая на ходу пальто.
Значит, он не поехал в Йоркшир убивать Джереми.
— О Боже, — пробормотала она. К счастью, мистер Корман, видимо, догадался о ее смущении и быстро заслонил собой портрет.
— Маргерита? — снова позвал Огюстен.
В его голосе звучало нечто странное, хотя она не могла догадаться, в чем дело, однако внешне спокойно встала с диванчика и с невозмутимостью, похвальной в женщине, которая еще минуту назад пребывала в растерянности, направилась к жениху. Вблизи он выглядел просто ужасно. Нет, даже не из-за синяков, они как раз проходили, а из-за чего-то совершенно непонятного.
— Ох, Маргерита! — улыбнулся Огюстен и быстро поцеловал ее в щеку. — Прости. Я очень виноват, шери. Не знаю, как это получилось, я никогда в жизни не просыпал.
— Ты проспал? — Мэгги не верила своим ушам. Огюстен за время их знакомства доказал, что был жаворонком, и вставал очень рано.
— Стыдись! — укоризненно сказала она. — Ты куда-то отправился вчера, после того как завез мне свои прекрасные розы?
Де Вегу отвернулся, чтобы отдать пальто помощнику.
— Нет, нет, — торопливо произнес он с такой сердечностью, что Мэгги сразу поняла: он лжет. — Думаю, я простудился.
— Да, — кивнула Мэгги. — Надеюсь, ты не пренебрегаешь своим здоровьем?
— Ничего подобного. — Однако его мысли явно были далеко. — А это что такое? Вы уже все сделали? Ты славно потрудилась, шери!
Мэгги изучающе глядела на него. Что-то с Огюстеном неладное. Но что именно?
— Не я, — призналась она. — Это мистер Корман и его сотрудники. Они взяли на себя труд развесить картины прошлой ночью, и когда я пришла, все уже было готово. Должна заявить, что я очень довольна результатом. — Может, Огюстен не обратит внимания на портрет Джереми. Хотя как можно его не заметить? Он притягивал к себе взгляды так же, как оригинал, где бы тот ни появлялся.
Сотрудники переминались с ноги на ногу, не зная, как воспримет хозяин их самодеятельность. Видимо, его похвалу заслужить трудно и, как всякая редкость, она всегда ценится.
— Великолепно, — заключил Огюстен. — Я удовлетворен. А ты, Маргерита? Ты довольна?
Та подтвердила, что вполне довольна, и лишь тогда осознала, чем тревожило ее поведение жениха. Он не смотрел ей в глаза! Странно, Огюстен вел себя так, словно чувствовал за собой вину. Господи, что же такое он натворил? Неужели причинил вред Джереми? Не может быть! Если бы с Джереми приключилось несчастье, она бы уже знала об этом.
Или нет?
Пока Мэгги размышляла, Огюстен снова заговорил в той же фальшиво-сердечной манере и не глядя ей в глаза:
— А теперь, надеюсь, ты готова выслушать великолепную новость, дорогая. Необыкновенную, замечательную новость. Я сам не сразу поверил в нее, однако сегодня утром все было подтверждено запиской, которую направил мне лорд-канцлер. Лично. Ты готова, Маргерита?
Она была готова на все, чтобы только не смотреть на портрет Джереми, поэтому с полной искренностью ответила:
— Да, Огюстен.
— Его королевское высочество принц Уэльский посетит сегодня твою выставку, — провозгласил Огюстен с таким удовольствием, что Мэгги не могла не улыбнуться. Нет, ее обрадовала не перспектива встречи с принцем Уэльским, а радость Огюстена от этой вести. По правде говоря, она была несколько разочарована, ибо ждала, что он сообщит ей о приезде отца. Впрочем, посещение выставки принцем Уэльским тоже совсем неплохо.
— Очень мило.
— Право, Маргерита, ты отнеслась к этому слишком прохладно! — воскликнул Огюстен, — Может, ты не расслышала, что я сказал? Принц…
— Я все расслышала и тоже считаю, что это очень любезно…
— Маргерита! — Она, кажется, добилась его исключительного внимания. — Разве ты не понимаешь? Королева хочет найти художника-портретиста, чтобы заказать портреты своих внуков. Она посылает принца Уэльского на твою вставку, следовательно, раздумывает, не поручить ли заказ тебе!
Несмотря на тревоги, Мэгги наконец почувствовала себя польщенной и взволнованной. Заказ от королевы. О большей чести художнику и мечтать не приходится!
Огюстен постарался улыбнуться, но с его перебитым носом, а также со сквозившей в каждом жесте и слове неискренностью зрелище получилось неприятное. Хотя улыбка есть улыбка.
— Что вы скажете, мадемуазель, насчет ленча со мной в кафе через дорогу? Надо же это отпраздновать. Там мы обсудим стратегию поведения при встрече с принцем Уэльским.
Это было не единственным, что им следовало обсудить. Да и кафе не лучшее место для разрыва помолвки, однако выбирать не из чего, придется обойтись тем, что посылает судьба. Она согласна идти куда угодно, лишь бы увести его от портрета Джереми.
Но может, она просто дурочка? В конце концов, что страшного в одном портрете? Какой от него вред?
Правда, она и не жаждала его видеть, понимая, что сегодня никакие отговорки не помогут. Ни головная боль, ни плохие грузчики, а самое главное, сегодня не возникнет рядом Джереми.
Сегодня она должна разорвать помолвку.
К счастью, когда Мэгги приехала в галерею, помощники Огюстена были уже на месте и открыли ей дверь. Слава Богу, иначе бы она замерзла, дожидаясь его на Бонд-стрит. Погода была типичной для февраля: холодной, с ветром, под ногами мерзкая слякоть.
«Чудный денек для открытия выставки», — с тоской подумала Мэгги. Едва ли найдутся глупцы, которые в такую погоду захотят выйти на улицу, чтобы посмотреть на «картинки», если можно уютно посидеть у собственного камина. Вряд ли кто-нибудь явится сегодня на открытие ее выставки.
И это Мэгги устраивало!
Конечно, Огюстен будет разочарован, но она, разумеется, втайне почувствует облегчение. Из-за всех переживаний и нежданной эмоциональной встряски ей меньше всего хотелось видеть толпу людей. Она не готова улыбаться, выслушивать комплименты своей работе или критику, что более вероятно. Впервые в жизни ей было абсолютно все равно, что подумают о ее картинах, сердце у нее разрывалось. И поделом! Она ведь оказалась самой гадкой девушкой на свете, занималась любовью с одним мужчиной, будучи помолвленной с другим, поэтому заслуживала не только разбитого сердца, но и ужасных рецензий на свою выставку в газетах. Да, она их заслужила и надеялась, что завтрашняя «Таймс» ее не разочарует.
Помощник Огюстена, который вчера получил от хозяина по уху, вроде бы забеспокоился о ней. Видимо, из-за того, что она как дурочка застыла посреди галереи и с ее зонта на сверкающий паркет натекла целая лужа. Молодой человек робко подошел к ней с чашкой горячего чая, она, вздрогнув, приняла ее и не заметила, как он потихоньку забрал у нее зонтик, куда-то унес, потом извинился за опоздание хозяина и пригласил Мэгги пройтись по галерее и оценить развеску полотен.
Мэгги не могла скрыть удивления, поскольку думала, что ее позвали в галерею пораньше, чтобы она этим руководила.
Молодой человек виновато покраснел. Конечно, так и было задумано, но его товарищи вместе с ним решили поторопиться. Мэгги поняла: он был так расстроен вчерашней оплошностью, что проработал всю ночь, дабы убедить хозяина в своей надежности и самостоятельности, а теперь хозяин оказался столь неучтив, что не явился вовремя.
Это совсем не похоже на Огюстена. Тронутая участием клерка, Мэгги почувствовала нарастающее раздражение по поводу небрежности своего жениха и заявила, что с радостью осмотрит выставку. Мистер Корман, так звали молодого человека, повел ее по залу.
Картины были в прекрасных рамах (в некоторых случаях более привлекательных, чем сами работы, как она решила), размешены с очевидной заботливостью, большие полотна не угнетали маленькие, а пейзажи разумно чередовались с портретами, чтобы глаз не уставал от слишком большого пространства зелени или синевы.
Мэгги, прихлебывая на ходу чай, осыпала Кормана и его сотрудников похвалами, хотя ей было трудно сосредоточиться на живописи. Ее занимала мысль, куда пропал Огюстен, ведь он не опаздывал никогда.
Господи, вдруг Джереми прав и это Огюстен пытался убить его на Парк-лейн и около здания «Таймс»? Вдруг Огюстен последовал за герцогом в Йоркшир и сейчас пытается довести задуманное до конца?
А она в Лондоне и бессильна его остановить!
Нет, это чистая нелепость. Огюстен не станет никого убивать, он просто опаздывал. Джереми ничего не угрожало. Пусть он использовал ее и бросил, но сейчас в безопасности.
Мистер Корман свернул вместе с ней за угол, и Мэгги от ужаса едва не уронила чашку, на почетном месте, под масляным фонарем висел портрет Джереми!
— Откуда вы это взяли? — с трудом выговорила она.
Несколько смущенный ее вопросом, Корман объяснил, что она сама прислала картину в числе других, привезенных вчера из мастерской.
— О нет! Я никогда не собиралась выставлять этот портрет. Нанятые Огюсте… грузчики месье де Вегу, должно быть, взяли его по ошибке. Я не собиралась его показывать. Никому!
— Но, мисс, — беспомощно пролепетал Корман, — простите меня за смелость, это одна из лучших работ вашего собрания. Вы, конечно, не захотите, чтобы мы его сняли. Мы выстроили всю экспозицию вокруг этого портрета. Он ее центр.
Почти уронив чашку на какую-то подставку, Мэгги без сил опустилась на голубой диванчик, специально поставленный напротив портрета Джереми, словно в предвкушении того, что дамы станут падать от него в обморок.
Мэгги бы не удивилась, если б какая-нибудь женщина действительно потеряла сознание от одного взгляда на герцога. На портрете Джереми был таким, как той ночью на террасе, когда Мэгги спросила, куда он направляется, а герцог ответил: «К дьяволу!» Выражение лица то ли рассерженное, то ли досадливое, темная бровь иронически выгнута, уголок рта приподнят в усмешке. Он стоял вполоборота к зрителю, нога на балюстраде террасы, в одной руке шляпа, а другая, сжатая в кулак, опиралась на правое бедро. Джереми был одет для верховой езды, но костюм не скрывал мускулистую силу красивого мужского тела. Мэгги покраснела. О чем только она думала, когда его писала!
Впрочем, как раз это было совершенно ясно.
Портрет был написан по памяти, но каждая деталь отражена с точностью дагерротипа, хотя в отличие от изображения на пластинке в живописном образе выражались суть, качества характера, язвительный юмор, проницательность, а главное, чувственность, настолько очевидная, что Мэгги почудилось, будто Джереми вот-вот сойдет с холста, шагнет к ней, подхватит на руки и начнет целовать… прямо здесь и сейчас.
Нужно благодарить того, кто поставил этот диванчик!
Она написала портрет два года назад. Четыре дня лихорадочной работы, во время которой она не позволяла никому, даже Беранж или мадам Бонэр, посмотреть, что она делает. Это произошло вскоре после встречи с Огюстеном. Тогда она решила, что если напишет портрет Джереми, то он, возможно, уйдет из ее тела, души и жизни.
Чего, разумеется, не случилось. Она не могла смотреть на законченный портрет без тоски в сердце, пришлось убрать его, приказав себе никогда больше не глядеть на него. И она свято выполняла свое решение.
— Нужно снять его, — слабым голосом пролепетала Мэгги.
Корман, имеющий достаточный опыт работы с темпераментными художниками и умеющий с ними обращаться, сказал:
— Понимаю, вы сегодня волнуетесь, мисс Герберт, но этот портрет — ваша лучшая работа. Было бы преступно не включить его в экспозицию. И взгляните, как удачно мы расположили по бокам два пейзажа. У вас нет других картин подобного размера, чтобы его заменить.
— Вы не понимаете, мистер Корман. Мы должны его снять. Это полотно является частью моего личного собрания, оно не продается и никогда не предназначалось для показа. Никому! Даже… э-э… объекту, который, хоть шансы малы, возможно, придет сюда.
Всего лишь надежда, которую Мэгги старалась подавить. Она не знала, почему Джереми так внезапно уехал в Йоркшир, но продолжала надеяться, что он еще появится в этот самый важный день ее жизни.
— Да, теперь я понимаю, в чем ваше затруднение. И все же, мисс Герберт, вы не должны считать, что изображенный джентльмен будет оскорблен вашей работой. Ни в коей мере! Вы изобразили его так лестно. — Взгляд Кормана оценивающе скользнул по портрету. — Ни один мужчина не станет возражать против того, что его видят столь мужественным.
Сзади вдруг раздался знакомый голос:
— Маргерита!
Она испуганно обернулась, увидев, что Огюстен спешит к ней по залу, сбрасывая на ходу пальто.
Значит, он не поехал в Йоркшир убивать Джереми.
— О Боже, — пробормотала она. К счастью, мистер Корман, видимо, догадался о ее смущении и быстро заслонил собой портрет.
— Маргерита? — снова позвал Огюстен.
В его голосе звучало нечто странное, хотя она не могла догадаться, в чем дело, однако внешне спокойно встала с диванчика и с невозмутимостью, похвальной в женщине, которая еще минуту назад пребывала в растерянности, направилась к жениху. Вблизи он выглядел просто ужасно. Нет, даже не из-за синяков, они как раз проходили, а из-за чего-то совершенно непонятного.
— Ох, Маргерита! — улыбнулся Огюстен и быстро поцеловал ее в щеку. — Прости. Я очень виноват, шери. Не знаю, как это получилось, я никогда в жизни не просыпал.
— Ты проспал? — Мэгги не верила своим ушам. Огюстен за время их знакомства доказал, что был жаворонком, и вставал очень рано.
— Стыдись! — укоризненно сказала она. — Ты куда-то отправился вчера, после того как завез мне свои прекрасные розы?
Де Вегу отвернулся, чтобы отдать пальто помощнику.
— Нет, нет, — торопливо произнес он с такой сердечностью, что Мэгги сразу поняла: он лжет. — Думаю, я простудился.
— Да, — кивнула Мэгги. — Надеюсь, ты не пренебрегаешь своим здоровьем?
— Ничего подобного. — Однако его мысли явно были далеко. — А это что такое? Вы уже все сделали? Ты славно потрудилась, шери!
Мэгги изучающе глядела на него. Что-то с Огюстеном неладное. Но что именно?
— Не я, — призналась она. — Это мистер Корман и его сотрудники. Они взяли на себя труд развесить картины прошлой ночью, и когда я пришла, все уже было готово. Должна заявить, что я очень довольна результатом. — Может, Огюстен не обратит внимания на портрет Джереми. Хотя как можно его не заметить? Он притягивал к себе взгляды так же, как оригинал, где бы тот ни появлялся.
Сотрудники переминались с ноги на ногу, не зная, как воспримет хозяин их самодеятельность. Видимо, его похвалу заслужить трудно и, как всякая редкость, она всегда ценится.
— Великолепно, — заключил Огюстен. — Я удовлетворен. А ты, Маргерита? Ты довольна?
Та подтвердила, что вполне довольна, и лишь тогда осознала, чем тревожило ее поведение жениха. Он не смотрел ей в глаза! Странно, Огюстен вел себя так, словно чувствовал за собой вину. Господи, что же такое он натворил? Неужели причинил вред Джереми? Не может быть! Если бы с Джереми приключилось несчастье, она бы уже знала об этом.
Или нет?
Пока Мэгги размышляла, Огюстен снова заговорил в той же фальшиво-сердечной манере и не глядя ей в глаза:
— А теперь, надеюсь, ты готова выслушать великолепную новость, дорогая. Необыкновенную, замечательную новость. Я сам не сразу поверил в нее, однако сегодня утром все было подтверждено запиской, которую направил мне лорд-канцлер. Лично. Ты готова, Маргерита?
Она была готова на все, чтобы только не смотреть на портрет Джереми, поэтому с полной искренностью ответила:
— Да, Огюстен.
— Его королевское высочество принц Уэльский посетит сегодня твою выставку, — провозгласил Огюстен с таким удовольствием, что Мэгги не могла не улыбнуться. Нет, ее обрадовала не перспектива встречи с принцем Уэльским, а радость Огюстена от этой вести. По правде говоря, она была несколько разочарована, ибо ждала, что он сообщит ей о приезде отца. Впрочем, посещение выставки принцем Уэльским тоже совсем неплохо.
— Очень мило.
— Право, Маргерита, ты отнеслась к этому слишком прохладно! — воскликнул Огюстен, — Может, ты не расслышала, что я сказал? Принц…
— Я все расслышала и тоже считаю, что это очень любезно…
— Маргерита! — Она, кажется, добилась его исключительного внимания. — Разве ты не понимаешь? Королева хочет найти художника-портретиста, чтобы заказать портреты своих внуков. Она посылает принца Уэльского на твою вставку, следовательно, раздумывает, не поручить ли заказ тебе!
Несмотря на тревоги, Мэгги наконец почувствовала себя польщенной и взволнованной. Заказ от королевы. О большей чести художнику и мечтать не приходится!
Огюстен постарался улыбнуться, но с его перебитым носом, а также со сквозившей в каждом жесте и слове неискренностью зрелище получилось неприятное. Хотя улыбка есть улыбка.
— Что вы скажете, мадемуазель, насчет ленча со мной в кафе через дорогу? Надо же это отпраздновать. Там мы обсудим стратегию поведения при встрече с принцем Уэльским.
Это было не единственным, что им следовало обсудить. Да и кафе не лучшее место для разрыва помолвки, однако выбирать не из чего, придется обойтись тем, что посылает судьба. Она согласна идти куда угодно, лишь бы увести его от портрета Джереми.
Но может, она просто дурочка? В конце концов, что страшного в одном портрете? Какой от него вред?
Глава 35
— Как ты мог?
Джереми приоткрыл один глаз. Слова, выразительно произнесенные у него над ухом, заставили его на миг забыть о том, где он находится. Герцог потянулся к Мэгги, чтобы ощутить теплоту ее свернувшегося клубочком тела, но его рука коснулась чего-то округлого и довольно плотного. Открыв второй глаз, Джереми с ужасом увидел, что дотронулся до очень выпуклого живота своей тетушки. Он быстро сел и с дрожью в голосе воскликнул:
— Тетя Пиджин!
— Как ты мог? — повторила та, стоя у постели. — Стыдись, Джерри!
Он настороженно уставился на нее. Пиджин совсем не изменилась с их последнего свидания пять лет назад. Разве что мелких морщинок «от смеха» прибавилось в уголках зеленых глаз и возле рта, да в распущенных темных волосах проблескивали серебряные нити. Она явно только что встала с постели.
Джереми не мог сообразить, о чем она толкует. Может, она имела в виду, как он ухитрился обручиться с индийской принцессой? Или почему так долго отсутствовал и не писал? В надежде отвлечь тетушку от подобных тем, герцог осторожно произнес:
— Я думал, Паркс велел тебе лежать в постели.
— Лежать в постели! Как, по-твоему, могу я оставаться в постели, узнав, что мой племянник вернулся домой после долгого отсутствия? И что у него малярия! Джереми, Джереми! — Она укоризненно потрясла головой. — Как ты мог? Как мог не сообщить нам об этом? Я никогда бы не написала тебе о Мэгги, если б знала, что ты болен.
— Именно потому я и не писал.
— Но малярия, Джереми! Ты выглядишь ужасно.
— Мне уже говорили. — Он собрался встать, но тут вспомнил, что лежит под простыней голым. Не мог же он явиться пред очи тетушки в чем мать родила! — Кто вообще тебя сюда пустил? Разве воды уже не отошли?
— Нет, — ответила Пиджин и, к его досаде, решительно уселась на край постели. — Не умничай. Чин полковника не дает тебе права грубить старшим.
— А дядя Эдвард знает, что ты встала? Он ужасно рассердится, когда узнает…
— Он за своими детьми уследить не может, не то что за женой. А теперь расскажи мне о себе и Мэгги. Знаешь, с твоей стороны очень неприлично жить в доме на Парк-лейн, когда она там без компаньонки. Бедного Эверса из-за этого чуть удар не хватил. Я с трудом сумела убедить его не увольняться. Нам пришлось обещать ему прибавку к жалованью и уверить, что ты намерен жениться на ней. Ну а теперь скажи, что она тебе ответила.
Джереми приоткрыл один глаз. Слова, выразительно произнесенные у него над ухом, заставили его на миг забыть о том, где он находится. Герцог потянулся к Мэгги, чтобы ощутить теплоту ее свернувшегося клубочком тела, но его рука коснулась чего-то округлого и довольно плотного. Открыв второй глаз, Джереми с ужасом увидел, что дотронулся до очень выпуклого живота своей тетушки. Он быстро сел и с дрожью в голосе воскликнул:
— Тетя Пиджин!
— Как ты мог? — повторила та, стоя у постели. — Стыдись, Джерри!
Он настороженно уставился на нее. Пиджин совсем не изменилась с их последнего свидания пять лет назад. Разве что мелких морщинок «от смеха» прибавилось в уголках зеленых глаз и возле рта, да в распущенных темных волосах проблескивали серебряные нити. Она явно только что встала с постели.
Джереми не мог сообразить, о чем она толкует. Может, она имела в виду, как он ухитрился обручиться с индийской принцессой? Или почему так долго отсутствовал и не писал? В надежде отвлечь тетушку от подобных тем, герцог осторожно произнес:
— Я думал, Паркс велел тебе лежать в постели.
— Лежать в постели! Как, по-твоему, могу я оставаться в постели, узнав, что мой племянник вернулся домой после долгого отсутствия? И что у него малярия! Джереми, Джереми! — Она укоризненно потрясла головой. — Как ты мог? Как мог не сообщить нам об этом? Я никогда бы не написала тебе о Мэгги, если б знала, что ты болен.
— Именно потому я и не писал.
— Но малярия, Джереми! Ты выглядишь ужасно.
— Мне уже говорили. — Он собрался встать, но тут вспомнил, что лежит под простыней голым. Не мог же он явиться пред очи тетушки в чем мать родила! — Кто вообще тебя сюда пустил? Разве воды уже не отошли?
— Нет, — ответила Пиджин и, к его досаде, решительно уселась на край постели. — Не умничай. Чин полковника не дает тебе права грубить старшим.
— А дядя Эдвард знает, что ты встала? Он ужасно рассердится, когда узнает…
— Он за своими детьми уследить не может, не то что за женой. А теперь расскажи мне о себе и Мэгги. Знаешь, с твоей стороны очень неприлично жить в доме на Парк-лейн, когда она там без компаньонки. Бедного Эверса из-за этого чуть удар не хватил. Я с трудом сумела убедить его не увольняться. Нам пришлось обещать ему прибавку к жалованью и уверить, что ты намерен жениться на ней. Ну а теперь скажи, что она тебе ответила.