– Какие у вас еще есть пленки? – вдруг спросила Константин.
– О чем вы?
– Не то дерьмо, что вы показывали, – запись на быстром соединении.
Плешетт покачала головой:
– Ее нет. Ни один салон не может позволить себе такой архив.
– Это удобно. Как подсоединиться к этому уровню?
– Не отвечайте, – сказал Розарио.
Плешетт не обратила на него внимания.
– Никак. Можете войти сами, или ничего не выйдет. Константин кивнула:
– Тогда я войду сама.
Розарио и Плешетт уставились на нее с одинаково оцепенелыми выражениями лиц.
– Что? – вместе сказали они.
– Что ? – спросил Тальяферро, хвостом следуя за ней к комнате, где убили парня.
– Я должна выяснить, – сказала Константин. – Мы должны выяснить.
– Мы? В смысле ты и я или…
Она остановилась в дверях номера:
– Меня достала вся эта чушь. Хватит. «Округ Колумбия, жизнь там так дешева, совсем иной мир». «Сломал те же ребра». «Токио после катастрофы только для японцев». И не надо забывать про Боди Сативу, всезнающую, всевидящую, но ничего не говорящую. Она мне ответит по e-mail. Ага. Мое имя будет у всех распространителей спама, и всю оставшуюся жизнь я буду разгребать почту в поисках заветного письма.
Он посмотрел, как она расправляет костюм:
– Да, но, господи… Ты там ничего не умеешь. А все, что ты вынесешь, ничего не докажет.
– Может, и докажет, если мне удастся убедить в этом кого-нибудь.
– Но кого?
Константин тяжело вздохнула:
– Не знаю. Если бы кому-нибудь появилось дело до этого, кто-нибудь бы помог. Если я найду тех, кто знает или видел что-нибудь, я скажу, что им надо прийти или еще что, а они придут… Тогда есть шанс. Так написано в онлайновом соглашении. Тебе надо взглянуть: этакий манифест идеальной жизни.
– Ты же меня так не бросишь, да? – простонал Тальяферро. – Одна из моих подруг по Академии подалась в прошлом году в наемники «Закона и порядка». А ей и не хватало всего маскарадного костюма и собственных комиксов.
– Нет, – сказала Константин, расправляя костюм ИР. Она помолчала. – Или не знаю. Может, и да. – Тальяферро начал что-то говорить, но она остановила его: – Просто я устала колесить вокруг со словами: «Господи, интересно, что там случилось?» Я собираюсь выяснить, и если единственный способ – вколоть себе это, – она помахала герметичным пузырьком с прозрачной жидкостью, – то, в конце концов, так мы теперь живем.
Тальяферро тревожно насупил брови:
– Этот крошечный адвокат Плешетт все зарубит.
– Только если там будут доказательства вины Плешетт. Может, я докажу, что она невиновна. Тогда в его интересах будет сохранить все найденное.
К ее удивлению, Тальяферро лишь разволновался немного больше.
– Нельзя быть твердо уверенным в таких вещах. Послушай, моя последняя и лучшая подача, выслушаешь?
Ей не хотелось, но она кивнула:
– Валяй.
– Не ходи туда. Эти ребята могут выйти на тебя и убить так, что даже не заметишь. Все может закончиться созданием прецедента, которого ты явно не желала. – Последовала пауза. – Ладно, больше мне нечего сказать.
– Хорошо. Я выслушала, – ответила она. – Можешь не мучиться здесь, пока я буду там.
– Нет уж, я останусь, – безропотно сказал он. – Можешь позвонить, если что потребуется. Не то чтобы я мог войти и принести…
– Там намного больше места, чем отсюда кажется, – ответила Константин улыбаясь. Тальяферро засопел.
– Они хотели бы, чтоб ты так думала.
На этот раз Плешетт выдала ей другой костюм, после того как ее адвокат Розарио заставил Константин подписать заявление, подтверждающее, что Константин во время расследования не воспользуется возможностями костюма и наркотиками для поиска улик и доказательств против Плешетт. Никто не был уверен, будет ли эта сделка выполнена или нет, но Константин было все равно. В этом костюме был отсек для пузырька, расположенный в полости между грудями, оттуда была проведена трубочка вдоль воротника к низу задней части шеи, где наркотик вводился в организм.
– Как приятно, – прошептала она, раздеваясь перед облачением в костюм. Ей вдруг показалось, что наркотик может на нее не подействовать… или, скорее, он подействует на нее, но может сработать слишком хорошо, поскольку у нее нет к нему привычки. Она может провести несколько часов, лежа на спине в пустой комнате, созерцая галлюцинации на черном экране выключенного шлема, и ей будет казаться, что она что-то делает.
И не смешно ли будет, если именно это и происходит со всеми на самом деле? И только сила внушения заставляет верить, что они находятся все вместе и видят одно и то же. Или, по крайней мере, одинаково называют предметы.
Она застегнула костюм на шее, на мгновение коснувшись места, куда будет вводиться наркотик. Перед ней вдруг возник образ фальшивого ребенка в подвальной дыре. У тебя же нет ничего дурного на уме, да?
А если есть? Она стояла, глядя на шлем в руках и не замечая его, видя только лицо девочки, как она сидела вначале на кровати, потом улыбнулась Константин, когда та держала ее одной рукой, а другой пыталась ударить.
Легко опуститься до дикарей в модуле «Гангстерских войн».
– Опуститься? – прошептал ей Тальяферро.
Да, только лучше бы сказать одичать, подумала она.
Делай все, что захочешь, поскольку на самом деле ты этого не делаешь, да? Это не посчитают, не зачислят в твои личные достижения, это ничего не будет решать, не может быть использовано в суде. Игровая площадка потерянных душ, нет – площадка для потерянных душ. Кем мы все без исключения являемся. Все мы потерянные души, кто-то больше, кто-то меньше. И если ты свою совсем потерял, то на многочисленных складах можешь выбрать новую.
Она состроила своим мыслям гримасу. Она колебалась и не надевала шлем.
Но я ее не тронула, кем бы или чем бы на самом деле она ни была. Я ее не тронула . Она глубоко и облегченно вздохнула.
Но сможешь ли ты остановиться, когда примешь дозу и никто не будет знать, с какой скоростью ты станешь мчаться?
Она снова вздохнула и села на край стула, положив шлем на колени.
Но ты точно знаешь, что убийство парня никак не связано с ИР. А остальные семь смертей – глупое совпадение. Кто-нибудь вел статистику смертей, происходивших во время сессий ИР?
Наверное, нет. Они все, наверное, слишком заняты поиском Двери вовне.
Парень нашел Дверь вовне. Кроме того, о ком говорила его жена.
«Убийство парня полностью завязано на ИР, – неожиданно поняла она. – Потому что он называл себя здесь Томоюки Игучи, а там Шанти Лав».
И она поспешила поскорее надеть шлем, прежде чем снова начнет с собой спорить.
Ее охватило такое сильное головокружение, что она почти не заметила инъекции, которая закончилась, едва она начала ее бояться. Когда в голове немного прояснилось, Константин обнаружила в руках каталог Шанти Лав, не тот, что она потеряла, – другой, неизвестный ей, но изрядно потрепанный, часто используемый и набитый до отказа.
Она начала его изучать с самой темной обложки и оказалась там, где впервые увидела, как Шанти Лав начал/а свою последнюю прогулку в песках перед тем, как наткнулся/лась на убийцу. Константин отошла дальше в тень, наблюдая, как сотни персонажей тают на пляже и проносятся по мостовой.
И потом одни персонажи лениво растворяются, в то время как другие появляются на их месте. Одни группы совсем не замечали других, а те не замечали третьих, которые покрывали и тех и других, стирая. Происходящее напоминало быстрый просмотр исторических событий, как приходили одни виды и вытеснялись другими. Только дело было не во времени, а в скорости, она знала, что причина такого восприятия то, что наркотик повысил ее скорость буквально. Самые медленные были незаметны для разогнавшихся, и наоборот.
Она нахмурилась. Если парень был подключен на скорости, как могла получиться съемка?
– Хочу получить доступ к записи на медленной скорости, – тихо сказала она каталогу.
Он превратился в белый лист, несколько мгновений оставался чистым, потом на нем появилась высококачественная голограмма мужских губ, во много раз больше нормальных.
– Ключевые слова? – так же тихо спросил рот. Ключевые слова.
– Томоюки Игучи. Шанти Лав, – произнесла она, надеясь, что угадала хотя бы одного.
– Кого из них? – спросил рот.
– Кого из них, – повторила она, тщетно пытаясь понять, как объяснить, что это единое целое.
– Какую пленку?
Константин облегченно рассмеялась. Конечно. Записей должно быть много.
– Э… Убийство.
– Какое? Константин замерла:
– Какое? Какое что?
– Какое из убийств? – терпеливо спросил рот и подождал, пока она соберется с мыслями.
[ДВЕНАДЦАТЬ]
[ТРИНАДЦАТЬ]
[ЧЕТЫРНАДЦАТЬ]
[ПЯТНАДЦАТЬ]
– О чем вы?
– Не то дерьмо, что вы показывали, – запись на быстром соединении.
Плешетт покачала головой:
– Ее нет. Ни один салон не может позволить себе такой архив.
– Это удобно. Как подсоединиться к этому уровню?
– Не отвечайте, – сказал Розарио.
Плешетт не обратила на него внимания.
– Никак. Можете войти сами, или ничего не выйдет. Константин кивнула:
– Тогда я войду сама.
Розарио и Плешетт уставились на нее с одинаково оцепенелыми выражениями лиц.
– Что? – вместе сказали они.
– Что ? – спросил Тальяферро, хвостом следуя за ней к комнате, где убили парня.
– Я должна выяснить, – сказала Константин. – Мы должны выяснить.
– Мы? В смысле ты и я или…
Она остановилась в дверях номера:
– Меня достала вся эта чушь. Хватит. «Округ Колумбия, жизнь там так дешева, совсем иной мир». «Сломал те же ребра». «Токио после катастрофы только для японцев». И не надо забывать про Боди Сативу, всезнающую, всевидящую, но ничего не говорящую. Она мне ответит по e-mail. Ага. Мое имя будет у всех распространителей спама, и всю оставшуюся жизнь я буду разгребать почту в поисках заветного письма.
Он посмотрел, как она расправляет костюм:
– Да, но, господи… Ты там ничего не умеешь. А все, что ты вынесешь, ничего не докажет.
– Может, и докажет, если мне удастся убедить в этом кого-нибудь.
– Но кого?
Константин тяжело вздохнула:
– Не знаю. Если бы кому-нибудь появилось дело до этого, кто-нибудь бы помог. Если я найду тех, кто знает или видел что-нибудь, я скажу, что им надо прийти или еще что, а они придут… Тогда есть шанс. Так написано в онлайновом соглашении. Тебе надо взглянуть: этакий манифест идеальной жизни.
– Ты же меня так не бросишь, да? – простонал Тальяферро. – Одна из моих подруг по Академии подалась в прошлом году в наемники «Закона и порядка». А ей и не хватало всего маскарадного костюма и собственных комиксов.
– Нет, – сказала Константин, расправляя костюм ИР. Она помолчала. – Или не знаю. Может, и да. – Тальяферро начал что-то говорить, но она остановила его: – Просто я устала колесить вокруг со словами: «Господи, интересно, что там случилось?» Я собираюсь выяснить, и если единственный способ – вколоть себе это, – она помахала герметичным пузырьком с прозрачной жидкостью, – то, в конце концов, так мы теперь живем.
Тальяферро тревожно насупил брови:
– Этот крошечный адвокат Плешетт все зарубит.
– Только если там будут доказательства вины Плешетт. Может, я докажу, что она невиновна. Тогда в его интересах будет сохранить все найденное.
К ее удивлению, Тальяферро лишь разволновался немного больше.
– Нельзя быть твердо уверенным в таких вещах. Послушай, моя последняя и лучшая подача, выслушаешь?
Ей не хотелось, но она кивнула:
– Валяй.
– Не ходи туда. Эти ребята могут выйти на тебя и убить так, что даже не заметишь. Все может закончиться созданием прецедента, которого ты явно не желала. – Последовала пауза. – Ладно, больше мне нечего сказать.
– Хорошо. Я выслушала, – ответила она. – Можешь не мучиться здесь, пока я буду там.
– Нет уж, я останусь, – безропотно сказал он. – Можешь позвонить, если что потребуется. Не то чтобы я мог войти и принести…
– Там намного больше места, чем отсюда кажется, – ответила Константин улыбаясь. Тальяферро засопел.
– Они хотели бы, чтоб ты так думала.
На этот раз Плешетт выдала ей другой костюм, после того как ее адвокат Розарио заставил Константин подписать заявление, подтверждающее, что Константин во время расследования не воспользуется возможностями костюма и наркотиками для поиска улик и доказательств против Плешетт. Никто не был уверен, будет ли эта сделка выполнена или нет, но Константин было все равно. В этом костюме был отсек для пузырька, расположенный в полости между грудями, оттуда была проведена трубочка вдоль воротника к низу задней части шеи, где наркотик вводился в организм.
– Как приятно, – прошептала она, раздеваясь перед облачением в костюм. Ей вдруг показалось, что наркотик может на нее не подействовать… или, скорее, он подействует на нее, но может сработать слишком хорошо, поскольку у нее нет к нему привычки. Она может провести несколько часов, лежа на спине в пустой комнате, созерцая галлюцинации на черном экране выключенного шлема, и ей будет казаться, что она что-то делает.
И не смешно ли будет, если именно это и происходит со всеми на самом деле? И только сила внушения заставляет верить, что они находятся все вместе и видят одно и то же. Или, по крайней мере, одинаково называют предметы.
Она застегнула костюм на шее, на мгновение коснувшись места, куда будет вводиться наркотик. Перед ней вдруг возник образ фальшивого ребенка в подвальной дыре. У тебя же нет ничего дурного на уме, да?
А если есть? Она стояла, глядя на шлем в руках и не замечая его, видя только лицо девочки, как она сидела вначале на кровати, потом улыбнулась Константин, когда та держала ее одной рукой, а другой пыталась ударить.
Легко опуститься до дикарей в модуле «Гангстерских войн».
– Опуститься? – прошептал ей Тальяферро.
Да, только лучше бы сказать одичать, подумала она.
Делай все, что захочешь, поскольку на самом деле ты этого не делаешь, да? Это не посчитают, не зачислят в твои личные достижения, это ничего не будет решать, не может быть использовано в суде. Игровая площадка потерянных душ, нет – площадка для потерянных душ. Кем мы все без исключения являемся. Все мы потерянные души, кто-то больше, кто-то меньше. И если ты свою совсем потерял, то на многочисленных складах можешь выбрать новую.
Она состроила своим мыслям гримасу. Она колебалась и не надевала шлем.
Но я ее не тронула, кем бы или чем бы на самом деле она ни была. Я ее не тронула . Она глубоко и облегченно вздохнула.
Но сможешь ли ты остановиться, когда примешь дозу и никто не будет знать, с какой скоростью ты станешь мчаться?
Она снова вздохнула и села на край стула, положив шлем на колени.
Но ты точно знаешь, что убийство парня никак не связано с ИР. А остальные семь смертей – глупое совпадение. Кто-нибудь вел статистику смертей, происходивших во время сессий ИР?
Наверное, нет. Они все, наверное, слишком заняты поиском Двери вовне.
Парень нашел Дверь вовне. Кроме того, о ком говорила его жена.
«Убийство парня полностью завязано на ИР, – неожиданно поняла она. – Потому что он называл себя здесь Томоюки Игучи, а там Шанти Лав».
И она поспешила поскорее надеть шлем, прежде чем снова начнет с собой спорить.
Ее охватило такое сильное головокружение, что она почти не заметила инъекции, которая закончилась, едва она начала ее бояться. Когда в голове немного прояснилось, Константин обнаружила в руках каталог Шанти Лав, не тот, что она потеряла, – другой, неизвестный ей, но изрядно потрепанный, часто используемый и набитый до отказа.
Она начала его изучать с самой темной обложки и оказалась там, где впервые увидела, как Шанти Лав начал/а свою последнюю прогулку в песках перед тем, как наткнулся/лась на убийцу. Константин отошла дальше в тень, наблюдая, как сотни персонажей тают на пляже и проносятся по мостовой.
И потом одни персонажи лениво растворяются, в то время как другие появляются на их месте. Одни группы совсем не замечали других, а те не замечали третьих, которые покрывали и тех и других, стирая. Происходящее напоминало быстрый просмотр исторических событий, как приходили одни виды и вытеснялись другими. Только дело было не во времени, а в скорости, она знала, что причина такого восприятия то, что наркотик повысил ее скорость буквально. Самые медленные были незаметны для разогнавшихся, и наоборот.
Она нахмурилась. Если парень был подключен на скорости, как могла получиться съемка?
– Хочу получить доступ к записи на медленной скорости, – тихо сказала она каталогу.
Он превратился в белый лист, несколько мгновений оставался чистым, потом на нем появилась высококачественная голограмма мужских губ, во много раз больше нормальных.
– Ключевые слова? – так же тихо спросил рот. Ключевые слова.
– Томоюки Игучи. Шанти Лав, – произнесла она, надеясь, что угадала хотя бы одного.
– Кого из них? – спросил рот.
– Кого из них, – повторила она, тщетно пытаясь понять, как объяснить, что это единое целое.
– Какую пленку?
Константин облегченно рассмеялась. Конечно. Записей должно быть много.
– Э… Убийство.
– Какое? Константин замерла:
– Какое? Какое что?
– Какое из убийств? – терпеливо спросил рот и подождал, пока она соберется с мыслями.
[ДВЕНАДЦАТЬ]
ПУСТАЯ ЧАШКА [VI]
Юки хотела забросать женщину вопросами: насколько скорость ее падения соотносится с ее собственной скоростью, что особенного она сделала для достижения такой быстроты, есть ли потолок скорости и, вероятно, самое важное – может, она комета, совершающая свой виток вокруг солнца, или горящий в атмосфере метеор? Но женщина, так похожая на бабушку и называющая себя gaijin[14] именем, кажется, не собиралась отвечать. По крайней мере, не на эти вопросы.
– Bunraku означает, что ты будешь совершать это не одна, – сказала она Юки, указывая на марионетку, расположенную в горделивом спокойствии меж трех кукловодов.
– Не думаю, что мне понравится быть марионеткой, – с сожалением заметила Юки.
– Не марионеткой. – Боди Сатива была ею недовольна. – «Марионетка» слабо отражает суть. Шлюховод Джой Флауэр сделала из тебя марионетку – по причинам, без причин, для собственного удовольствия. Просто чтобы посмотреть на твою реакцию, когда ее клиент будет ползать внутри тебя, надев тебя, словно костюм.
– Все равно ничего не понимаю, – сказала Юки. – Зачем…
– А тебе и не надо ничего понимать. Тебе не надо понимать смысл резиновых кукол с определенными дырками, тебе не надо понимать смысл избиения кнутом. Никто не просит понимать тебя. Никто не спрашивает разрешения. Никто.
Юки пожала плечами:
– И что мне делать?
– Откройся Старой Японии. – Боди Сатива указала на центр стола. Марионетка исчезла, оставив троих кукловодов, с головы до ног закутанных в черное, они стояли и ждали.
Она не представляла теперь своей скорости, как быстро работало ее сознание, она просто ощущала приятную медленную дремоту. Готовая к сотрудничеству, но не подчиняясь, она позволила Боди Сативе помочь себе подняться на кресло, затем она шагнула на стол, где встретилась с кукловодами. На одном из них была пара абсурдно высоких сабо. Она подошла к ним… Какой-то крохотной частью сознания ее еще интересовало, почему она к ним подошла и на чем они все стояли, поскольку стол, казалось, исчез, растворившись во тьме.
Она встала перед ними. Они стояли неподвижно, и она знала, что они к ней не пойдут. В этом bunraku ей придется сделать первый шаг. Она осторожно повернулась, подняла руки на уровень плеч и опрокинулась. Она почувствовала, как они поймали ее и держали, а потом почувствовала, как обнимает их, заключая их всех вместе со Старой Японией в себя.
Найти его или его каталог – выбор на самом деле был предрешен. Она никогда не видела его каталога, но она видела его. Если она его однажды видела, то увидит снова. Ей нужно было только его изображение с высоким разрешением и поддержка сердца Старой Японии, единение, за которым всегда следил Том: они оба были стопроцентными японцами.
Она встала коленями на пол из черного дерева, до такой степени отполированного, что оно казалось черным зеркалом. Она посмотрела в него и увидела бесстрастное лицо Тома. Старая Япония подняла руки, погружая Юки в изящный танец, который знала каждая ее клеточка, хотя последний раз его танцевали задолго до появления письменности. Нигде не осталось никаких записей об этом; но они и не были нужны.
– Bunraku означает, что ты будешь совершать это не одна, – сказала она Юки, указывая на марионетку, расположенную в горделивом спокойствии меж трех кукловодов.
– Не думаю, что мне понравится быть марионеткой, – с сожалением заметила Юки.
– Не марионеткой. – Боди Сатива была ею недовольна. – «Марионетка» слабо отражает суть. Шлюховод Джой Флауэр сделала из тебя марионетку – по причинам, без причин, для собственного удовольствия. Просто чтобы посмотреть на твою реакцию, когда ее клиент будет ползать внутри тебя, надев тебя, словно костюм.
– Все равно ничего не понимаю, – сказала Юки. – Зачем…
– А тебе и не надо ничего понимать. Тебе не надо понимать смысл резиновых кукол с определенными дырками, тебе не надо понимать смысл избиения кнутом. Никто не просит понимать тебя. Никто не спрашивает разрешения. Никто.
Юки пожала плечами:
– И что мне делать?
– Откройся Старой Японии. – Боди Сатива указала на центр стола. Марионетка исчезла, оставив троих кукловодов, с головы до ног закутанных в черное, они стояли и ждали.
Она не представляла теперь своей скорости, как быстро работало ее сознание, она просто ощущала приятную медленную дремоту. Готовая к сотрудничеству, но не подчиняясь, она позволила Боди Сативе помочь себе подняться на кресло, затем она шагнула на стол, где встретилась с кукловодами. На одном из них была пара абсурдно высоких сабо. Она подошла к ним… Какой-то крохотной частью сознания ее еще интересовало, почему она к ним подошла и на чем они все стояли, поскольку стол, казалось, исчез, растворившись во тьме.
Она встала перед ними. Они стояли неподвижно, и она знала, что они к ней не пойдут. В этом bunraku ей придется сделать первый шаг. Она осторожно повернулась, подняла руки на уровень плеч и опрокинулась. Она почувствовала, как они поймали ее и держали, а потом почувствовала, как обнимает их, заключая их всех вместе со Старой Японией в себя.
Найти его или его каталог – выбор на самом деле был предрешен. Она никогда не видела его каталога, но она видела его. Если она его однажды видела, то увидит снова. Ей нужно было только его изображение с высоким разрешением и поддержка сердца Старой Японии, единение, за которым всегда следил Том: они оба были стопроцентными японцами.
Она встала коленями на пол из черного дерева, до такой степени отполированного, что оно казалось черным зеркалом. Она посмотрела в него и увидела бесстрастное лицо Тома. Старая Япония подняла руки, погружая Юки в изящный танец, который знала каждая ее клеточка, хотя последний раз его танцевали задолго до появления письменности. Нигде не осталось никаких записей об этом; но они и не были нужны.
[ТРИНАДЦАТЬ]
СМЕРТЬ В ЗЕМЛЕ ОБЕТОВАННОЙ [VI]
Белый лист в руках Константин начал расти. Она положила его на землю и отступила, на песке выросла колонна шириной с дверной проем. Белая чистая дверь – рот исчез. Константин подошла к краю и дотронулась рукой. Как она и предполагала, дверь оказалась бестелесной. Чтобы что-нибудь увидеть, нужно войти. Прямо сюда, дамы и господа. Путь наружу…
Она почувствовала, как сердце предупреждающе ёкнуло, хотя это была полная ерунда. Она знала, что это ерунда. И хотя, казалось, было легко поверить, что там ерунда, чем поверить в чепуху здесь. Когда ты здесь, стоишь на мягком песке, доходящем до лодыжек, накачанная так, что чувствуешь все гораздо живее, чем в любой реальности, там приобретает бледность теоретического существования или даже мысли, которые у нее когда-то были, картинки, виденные ею когда-то и где-то. Здесь, внутри, оно действительно было больше, чем казалось оттуда, снаружи, и не важно, во что они (кем бы эти они ни были) хотят заставить тебя поверить, окружающее было реальней, чем люди вообще могут себе представить. Потому что большинство людей представляют себе только парки развлечений вроде «Ну-Йока после катастрофы», а если это предел их мечтаний, вряд ли ты сможешь заставить их желать большего.
Для этих ребят, подумала Константин, это может показаться Дверью вовне.
Сохраняя дыхание, она совершила гигантский шаг внутрь.
Она стояла над оградой у большого пруда, где она видела летающую тарелку и где, наверное, встретила фальшивого ребенка, взволнованно вспомнила Константин и огляделась. Она слышала металлическое поскрипывание. Но больше никаких звуков.
Постепенно светало, затянутое облаками небо посерело. Внизу, в темной воде, немного дальше, чем она могла видеть, играли какие-то существа. Некоторые были похожи на людей, другие как люди, но совсем на них не похожи. Вцепившись в перила, Константин ждала.
Она увидела, как он приближается с севера, маленький на расстоянии, но то, как он размахивал крыльями, указывало на его необъятные размеры. Дракон. Извините, эволюционировавший дракон. С чего они взяли, размышляла Константин. Размер мозга больше среднего? Положение большого пальца? Докторская степень?
Когда он подлетел ближе, она была рада, что солнце скрыто облаками, его отражение от металлически блестящей поверхности дракона нестерпимо бы слепило глаза. Он был размером с небольшой дом, примерно того размера, каким мы обычно представляем дракона. Структура тела больше напоминала мамонта, нежели рептилию, хотя ей он казался больше похожим на льва. Крылья были чем-то средним между тончайшим парусом и крыльями летучей мыши. Константин считала, что они будут кожаными, но теперь она видела, что они были светлее, почти прозрачными, и в них играли радужные узоры, несмотря на рассеянный дневной свет.
Она наблюдала, как он описал круг над ее головой, потом стал спускаться ниже и ниже. Теперь она его ясно рассмотрела. Лицо у него было такое, что всякие претензии на развитие отпадают, решила она. Глаза, хотя и с узкими зрачками и несомненно относились к органам зрений рептилий, располагались как человеческие – на передней части головы, и вместо длинных, на манер крокодильих, челюстей, больше присущих драконам, нос и рот опять же больше походили на львиную морду.
Потом словно молния осветила и ее мозг, и внутреннюю часть лица эволюционировавшего дракона: Салли Лефкоу, первая подозрительная смерть. Дракон продолжал опускаться рядом с водой, великолепные прозрачные крылья ожесточенно били по воздуху. Он взглянул ей в глаза, точнее, она в его – это была пленка, поняла она, и дракон ее не видит.
Потом она стала видеть зрением дракона, поместившись у него на голове. Впечатление ошеломляющее, хотя что-то во взгляде дракона было не так. Константин показалось, что ее собственные глаза начинают смотреть в разные стороны, способность восприятия возросла, но вместе с тем возросло и напряжение, словно дракон был под воздействием какого-то наркотика…
Она узнала акселерант, но было что-то еще, не пересекающееся по ощущениям ни с Салли Лефкоу, ни с акселерантом, ни с их смесью. Дракон взмыл на сумасшедшую высоту, словно бешеная хищная птица, Константин ощутила чесотку по всему телу, только внутри.
На мгновение перед ней появились все физические данные. Цифры для Константин ничего не значили, но ей и не нужны были цифры, чтобы почувствовать сильнейшую панику Салли оттого, что внутри нее кто-то двигался, руководя ее персонажем, двигая ее телом. Дракон замолотил крыльями по воздуху, а потом, в отчаянной попытке выдворить захватчика, кем бы он ни оказался, или просто в отчаянном движении, бросился прямо в океан.
В темноте Константин чувствовала, как Салли Лефкоу борется за воздух: не потому, что она тонула, а потому, что разбухшая плоть перекрыла доступ кислороду. Плоть продолжала разбухать все больше, и обычной гиперчувствительностью это нельзя было объяснить, плоть раздувалась и, раздуваясь, становилась жестче, смещая челюсти, рвя хрящи и связки, разрушая речевой аппарат.
Константин очнулась около ограды из железных трубок, откашливаясь и жадно хватая воздух. Глаза были до краев переполнены водой, и она рыдала. Она заставила себя подняться и сесть, кашляя: она вылезла из воды. Был еще день, и было пасмурно, но дракон исчез. С трудом она поднялась на ноги и потом согнулась пополам в новом приступе кашля, от которого у нее болела грудь и горло. Ее слюна была густой и кислой. Константин не знала, что произойдет, если она попробует ее выплюнуть. Скорее всего, намочит свой шлем изнутри.
Она выпрямилась и увидела, что у ограды ее ждет новая фигура. Константин раньше не видела этого персонажа, но черты были настолько исключительными/что перепутать было невозможно. Мэрилин Пресли не замечала ее, да в любом случае уже бы не увидела. Ее лицо было обращено к чему-то прямо над головой Константин. Константин не видела, но чувствовала внимание Мэрилин и знала, что очень скоро она увидит летающую тарелку, похитившую Мэрилин как раз перед тем, как Эмилио Торрес умер от передозировки неизвестным веществом.
Так много физических ощущений, связанных с состоянием сознания, восхищенно подумала Константин, поднимаясь вместе с Мэрилин в тарелку. Чаще всего мы не замечаем, что дышим соответственно той или иной эмоции. Или, присваивая определенной эмоции определенный настрой, позже мы не только будем вызывать этот настрой, чтобы испытать эмоцию, но и попытаемся его создать в том, в ком захотим эту эмоцию вызвать.
Позже возникло новое жуткое ощущение, чувство захвата тела некоей силой, пропитавшей все внутри и начавшей распоряжаться тобой помимо твоей воли. Сердце Эмилио Торреса взбесилось, кишечник стал опорожняться. Неожиданно она перестала видеть, но продолжала чувствовать, поэтому знала, что Торрес сорвал шлем и ищет что-то. Что?
«Противоядие», – догадалась она. Он считал себя отравленным и пытался найти нужное лекарство. Из-за этого, а может, он просто решил остыть и решить, как действовать дальше. Но, что бы он ни принимал, его било, как кузнечным молотом. Что-то остановило все органы, каждую клеточку, каждый дюйм его тела, остановило и выбросило.
Колени Константин подогнулись, и она рухнула на мостовую.
– Ладно, – тяжело дыша, произнесла она, – ладно, я поняла, можно прекратить…
Но следующая жертва – мужчина-оборотень – уже скакала к ней по травяным кочкам парка, и снова стемнело.
Она почувствовала, как сердце предупреждающе ёкнуло, хотя это была полная ерунда. Она знала, что это ерунда. И хотя, казалось, было легко поверить, что там ерунда, чем поверить в чепуху здесь. Когда ты здесь, стоишь на мягком песке, доходящем до лодыжек, накачанная так, что чувствуешь все гораздо живее, чем в любой реальности, там приобретает бледность теоретического существования или даже мысли, которые у нее когда-то были, картинки, виденные ею когда-то и где-то. Здесь, внутри, оно действительно было больше, чем казалось оттуда, снаружи, и не важно, во что они (кем бы эти они ни были) хотят заставить тебя поверить, окружающее было реальней, чем люди вообще могут себе представить. Потому что большинство людей представляют себе только парки развлечений вроде «Ну-Йока после катастрофы», а если это предел их мечтаний, вряд ли ты сможешь заставить их желать большего.
Для этих ребят, подумала Константин, это может показаться Дверью вовне.
Сохраняя дыхание, она совершила гигантский шаг внутрь.
Она стояла над оградой у большого пруда, где она видела летающую тарелку и где, наверное, встретила фальшивого ребенка, взволнованно вспомнила Константин и огляделась. Она слышала металлическое поскрипывание. Но больше никаких звуков.
Постепенно светало, затянутое облаками небо посерело. Внизу, в темной воде, немного дальше, чем она могла видеть, играли какие-то существа. Некоторые были похожи на людей, другие как люди, но совсем на них не похожи. Вцепившись в перила, Константин ждала.
Она увидела, как он приближается с севера, маленький на расстоянии, но то, как он размахивал крыльями, указывало на его необъятные размеры. Дракон. Извините, эволюционировавший дракон. С чего они взяли, размышляла Константин. Размер мозга больше среднего? Положение большого пальца? Докторская степень?
Когда он подлетел ближе, она была рада, что солнце скрыто облаками, его отражение от металлически блестящей поверхности дракона нестерпимо бы слепило глаза. Он был размером с небольшой дом, примерно того размера, каким мы обычно представляем дракона. Структура тела больше напоминала мамонта, нежели рептилию, хотя ей он казался больше похожим на льва. Крылья были чем-то средним между тончайшим парусом и крыльями летучей мыши. Константин считала, что они будут кожаными, но теперь она видела, что они были светлее, почти прозрачными, и в них играли радужные узоры, несмотря на рассеянный дневной свет.
Она наблюдала, как он описал круг над ее головой, потом стал спускаться ниже и ниже. Теперь она его ясно рассмотрела. Лицо у него было такое, что всякие претензии на развитие отпадают, решила она. Глаза, хотя и с узкими зрачками и несомненно относились к органам зрений рептилий, располагались как человеческие – на передней части головы, и вместо длинных, на манер крокодильих, челюстей, больше присущих драконам, нос и рот опять же больше походили на львиную морду.
Потом словно молния осветила и ее мозг, и внутреннюю часть лица эволюционировавшего дракона: Салли Лефкоу, первая подозрительная смерть. Дракон продолжал опускаться рядом с водой, великолепные прозрачные крылья ожесточенно били по воздуху. Он взглянул ей в глаза, точнее, она в его – это была пленка, поняла она, и дракон ее не видит.
Потом она стала видеть зрением дракона, поместившись у него на голове. Впечатление ошеломляющее, хотя что-то во взгляде дракона было не так. Константин показалось, что ее собственные глаза начинают смотреть в разные стороны, способность восприятия возросла, но вместе с тем возросло и напряжение, словно дракон был под воздействием какого-то наркотика…
Она узнала акселерант, но было что-то еще, не пересекающееся по ощущениям ни с Салли Лефкоу, ни с акселерантом, ни с их смесью. Дракон взмыл на сумасшедшую высоту, словно бешеная хищная птица, Константин ощутила чесотку по всему телу, только внутри.
На мгновение перед ней появились все физические данные. Цифры для Константин ничего не значили, но ей и не нужны были цифры, чтобы почувствовать сильнейшую панику Салли оттого, что внутри нее кто-то двигался, руководя ее персонажем, двигая ее телом. Дракон замолотил крыльями по воздуху, а потом, в отчаянной попытке выдворить захватчика, кем бы он ни оказался, или просто в отчаянном движении, бросился прямо в океан.
В темноте Константин чувствовала, как Салли Лефкоу борется за воздух: не потому, что она тонула, а потому, что разбухшая плоть перекрыла доступ кислороду. Плоть продолжала разбухать все больше, и обычной гиперчувствительностью это нельзя было объяснить, плоть раздувалась и, раздуваясь, становилась жестче, смещая челюсти, рвя хрящи и связки, разрушая речевой аппарат.
Константин очнулась около ограды из железных трубок, откашливаясь и жадно хватая воздух. Глаза были до краев переполнены водой, и она рыдала. Она заставила себя подняться и сесть, кашляя: она вылезла из воды. Был еще день, и было пасмурно, но дракон исчез. С трудом она поднялась на ноги и потом согнулась пополам в новом приступе кашля, от которого у нее болела грудь и горло. Ее слюна была густой и кислой. Константин не знала, что произойдет, если она попробует ее выплюнуть. Скорее всего, намочит свой шлем изнутри.
Она выпрямилась и увидела, что у ограды ее ждет новая фигура. Константин раньше не видела этого персонажа, но черты были настолько исключительными/что перепутать было невозможно. Мэрилин Пресли не замечала ее, да в любом случае уже бы не увидела. Ее лицо было обращено к чему-то прямо над головой Константин. Константин не видела, но чувствовала внимание Мэрилин и знала, что очень скоро она увидит летающую тарелку, похитившую Мэрилин как раз перед тем, как Эмилио Торрес умер от передозировки неизвестным веществом.
Так много физических ощущений, связанных с состоянием сознания, восхищенно подумала Константин, поднимаясь вместе с Мэрилин в тарелку. Чаще всего мы не замечаем, что дышим соответственно той или иной эмоции. Или, присваивая определенной эмоции определенный настрой, позже мы не только будем вызывать этот настрой, чтобы испытать эмоцию, но и попытаемся его создать в том, в ком захотим эту эмоцию вызвать.
Позже возникло новое жуткое ощущение, чувство захвата тела некоей силой, пропитавшей все внутри и начавшей распоряжаться тобой помимо твоей воли. Сердце Эмилио Торреса взбесилось, кишечник стал опорожняться. Неожиданно она перестала видеть, но продолжала чувствовать, поэтому знала, что Торрес сорвал шлем и ищет что-то. Что?
«Противоядие», – догадалась она. Он считал себя отравленным и пытался найти нужное лекарство. Из-за этого, а может, он просто решил остыть и решить, как действовать дальше. Но, что бы он ни принимал, его било, как кузнечным молотом. Что-то остановило все органы, каждую клеточку, каждый дюйм его тела, остановило и выбросило.
Колени Константин подогнулись, и она рухнула на мостовую.
– Ладно, – тяжело дыша, произнесла она, – ладно, я поняла, можно прекратить…
Но следующая жертва – мужчина-оборотень – уже скакала к ней по травяным кочкам парка, и снова стемнело.
[ЧЕТЫРНАДЦАТЬ]
ПУСТАЯ ЧАШКА [VII]
Она двигалась во тьме. Ею двигали, и она чувствовала, что не одинока, даже не считая трех ningyo-zukai[15] летящих рядом. Рядом в темноте было полно Nisei[16]. Ощущение их присутствия то возрастало, то убывало. Иногда (Оки чувствовала, что она и трое кукловодов теряют синхронность и вместо слаженного движения у каждого рождается свое. Или они вчетвером растворялись в едином целом, в существе, которое могло получиться только при условии полного растворения друг в друге.
Была ли это Старая Япония? Или просто способ пробудить и оживить идею Старой Японии? Она не знала. Многие nisei ее возраста были воспитаны как не-японцами, так и вполне ассимилировавшимися на Западе японцами. Она знала культуру и историю, но она не была в нее погружена так глубоко, как ее бабушка, а японцы поколения бабушки с трудом воспринимали такие вещи. Мы теряем молодежь, говорили они, и Юки, как многие молодые люди, думала: Почему теряете? Мы же здесь.
Она помнила, как услышала, что бабушка согласилась передать свой мозг после смерти для создания нейронной сети. В те времена много спорили по поводу использования мозгов умерших для создания структур, разводок, нейронов, синапсов. Ей это все мало что говорило. Она никогда не думала, что ее бабушка интересуется или занимается такими вещами.
Хочу узнать, бывают ли призраки в машинах.
Так, может, бывают. Может?
Она почувствовала, что сбивает остальных ningyo-zukai. Эта Боди Сатива не вышла и не сказала, что она ее бабушка. Она знала о Юки совсем немного. Все, что вас интересует, можно легко выяснить в Сети. Юки вдруг очень сильно захотела увидеть свою бабушку. Сильное желание, чтобы где-нибудь хоть в какой-нибудь форме, хоть жалкое подобие старушки, что-то вроде записи или храма. Если существует возможность воскресить Старую Японию, то почему невозможно это?
Ее движения стали более ровными. Теперь она танцевала, она и другие кукловоды, только теперь она их больше не чувствовала. Она стала поглощать их, а потом стала думать о bunraku. Марионетка не забирала сознания кукловодов – появлялось общее сознание, жизнь которого состояла из движений кукловодов и желания зрителей вдохнуть в нее жизнь.
Они стояли вокруг и хлопаньем создавали ритм, они выстукивали его ногами о землю. Земля. Они стояли на поляне у кромки леса – одно из исчезнувших еще до пожара в Гиндзе мест. Это была совсем другая легенда. Юки теперь это помнила, медленно кружась в танце, она смотрела в лица японцев: некоторые настоящие nisei, другие не совсем, но все они пришли вместе оживлять Старую Японию. Кто рассказал ей эту историю? Бабушка? Или, может, Том, или все остальные?
История о том, как в мир вернулся день после продолжительной, нескончаемой ночи – Аматерасу, в гневе запершаяся в пещере, рассерженная на проделки брата. Она отказывалась от движения, помнила Юки, поворачиваясь к темному зеву пещеры, даже когда все остальные боги и богини пришли умолять ее. И тогда Ужасная Женщина Небес встала на перевернутую бочку и стала танцевать. Не прекрасный стилизованный танец в шелковых кимоно, под тонкий перезвон колокольчиков, но что-то древнее. Тот танец, который мог станцевать только sansei, не умеющий даже говорить.
Но легенда снова изменилась, так как в пещере прятался Том, а не Аматерасу, и его гораздо меньше интересовали нескончаемая ночь и восстановление Старой Японии. Как, впрочем, и Аматерасу.
Что ж, значит, придется обо всем заботиться ей и ей же придется всех собрать здесь для общей цели. Не замечая, она начала петь его имя, толпа поддержала, сначала робко, потом сила звука многократно возросла.
Была ли это Старая Япония? Или просто способ пробудить и оживить идею Старой Японии? Она не знала. Многие nisei ее возраста были воспитаны как не-японцами, так и вполне ассимилировавшимися на Западе японцами. Она знала культуру и историю, но она не была в нее погружена так глубоко, как ее бабушка, а японцы поколения бабушки с трудом воспринимали такие вещи. Мы теряем молодежь, говорили они, и Юки, как многие молодые люди, думала: Почему теряете? Мы же здесь.
Она помнила, как услышала, что бабушка согласилась передать свой мозг после смерти для создания нейронной сети. В те времена много спорили по поводу использования мозгов умерших для создания структур, разводок, нейронов, синапсов. Ей это все мало что говорило. Она никогда не думала, что ее бабушка интересуется или занимается такими вещами.
Хочу узнать, бывают ли призраки в машинах.
Так, может, бывают. Может?
Она почувствовала, что сбивает остальных ningyo-zukai. Эта Боди Сатива не вышла и не сказала, что она ее бабушка. Она знала о Юки совсем немного. Все, что вас интересует, можно легко выяснить в Сети. Юки вдруг очень сильно захотела увидеть свою бабушку. Сильное желание, чтобы где-нибудь хоть в какой-нибудь форме, хоть жалкое подобие старушки, что-то вроде записи или храма. Если существует возможность воскресить Старую Японию, то почему невозможно это?
Ее движения стали более ровными. Теперь она танцевала, она и другие кукловоды, только теперь она их больше не чувствовала. Она стала поглощать их, а потом стала думать о bunraku. Марионетка не забирала сознания кукловодов – появлялось общее сознание, жизнь которого состояла из движений кукловодов и желания зрителей вдохнуть в нее жизнь.
Они стояли вокруг и хлопаньем создавали ритм, они выстукивали его ногами о землю. Земля. Они стояли на поляне у кромки леса – одно из исчезнувших еще до пожара в Гиндзе мест. Это была совсем другая легенда. Юки теперь это помнила, медленно кружась в танце, она смотрела в лица японцев: некоторые настоящие nisei, другие не совсем, но все они пришли вместе оживлять Старую Японию. Кто рассказал ей эту историю? Бабушка? Или, может, Том, или все остальные?
История о том, как в мир вернулся день после продолжительной, нескончаемой ночи – Аматерасу, в гневе запершаяся в пещере, рассерженная на проделки брата. Она отказывалась от движения, помнила Юки, поворачиваясь к темному зеву пещеры, даже когда все остальные боги и богини пришли умолять ее. И тогда Ужасная Женщина Небес встала на перевернутую бочку и стала танцевать. Не прекрасный стилизованный танец в шелковых кимоно, под тонкий перезвон колокольчиков, но что-то древнее. Тот танец, который мог станцевать только sansei, не умеющий даже говорить.
Но легенда снова изменилась, так как в пещере прятался Том, а не Аматерасу, и его гораздо меньше интересовали нескончаемая ночь и восстановление Старой Японии. Как, впрочем, и Аматерасу.
Что ж, значит, придется обо всем заботиться ей и ей же придется всех собрать здесь для общей цели. Не замечая, она начала петь его имя, толпа поддержала, сначала робко, потом сила звука многократно возросла.
[ПЯТНАДЦАТЬ]
СМЕРТЬ В ЗЕМЛЕ ОБЕТОВАННОЙ [VII]
Боль в ИР, по наблюдениям Константин, дольше не притуплялась, может, потому, что при физическом воздействии происходит повреждение нерва. В костюме можно гораздо дольше воздействовать на нерв, чем если, скажем, бить по телу дубиной или хлестать кожаным ремнем.
И что, жертвам нравилась боль или они были удивлены ее подлинностью?
Или акселерант уничтожал все лишнее, например здравый смысл?
Что бы это ни было, Константин было жалко людей, испытавших ее перед смертью. Хотя себя сейчас ей было еще жальче.
Смерть мужчины-пантеры была самой грубой, поскольку был задавлен или уничтожен сам инстинкт самосохранения. Нет, никто в салоне ничего не слышал и не видел, поскольку каждый был похоронен заживо в своем собственном мире. А Марш Кьюкендал бился головой об пол в своем звуконепроницаемом костюме, в полном одиночестве, зато его право на неприкосновенность частной жизни не было нарушено. Константин потребовалось достаточно много времени, чтобы осознать, что она жива.
Когда это произошло, времени на выход не было, не было времени даже собраться с мыслями. В Денвере несостоявшаяся гимнастка Лидия Стэнг одиноко скакала на лошади и неудачно попыталась совершить какой-то кульбит в воздухе. Константин скакала с ней вместе и не могла решить, что вызывает больший ужас: знание о том, что будет дальше, или тихий жуткий звук ломающейся шеи?
В шлеме вполне можно задохнуться – закрыть вентиляцию, передавить шею, потерять сознание. Фло спал в момент смерти, Константин нет.
Жертвы номер шесть и семь – а, особый десерт, двойная смерть, произошедшая одновременно. Двойное убийство: какой-то извращенец, сидя в цельном пузыре с экстази, вызвал эту сцену к жизни. Может ли человек порезать себя так, будто его зарезал посторонний? Или раскромсать и разделать себя так, что никто не поверит в самоубийство? Хотя, конечно, этого делать не придется, поскольку тебя носят в качестве одежды, марионетки…
И что, жертвам нравилась боль или они были удивлены ее подлинностью?
Или акселерант уничтожал все лишнее, например здравый смысл?
Что бы это ни было, Константин было жалко людей, испытавших ее перед смертью. Хотя себя сейчас ей было еще жальче.
Смерть мужчины-пантеры была самой грубой, поскольку был задавлен или уничтожен сам инстинкт самосохранения. Нет, никто в салоне ничего не слышал и не видел, поскольку каждый был похоронен заживо в своем собственном мире. А Марш Кьюкендал бился головой об пол в своем звуконепроницаемом костюме, в полном одиночестве, зато его право на неприкосновенность частной жизни не было нарушено. Константин потребовалось достаточно много времени, чтобы осознать, что она жива.
Когда это произошло, времени на выход не было, не было времени даже собраться с мыслями. В Денвере несостоявшаяся гимнастка Лидия Стэнг одиноко скакала на лошади и неудачно попыталась совершить какой-то кульбит в воздухе. Константин скакала с ней вместе и не могла решить, что вызывает больший ужас: знание о том, что будет дальше, или тихий жуткий звук ломающейся шеи?
В шлеме вполне можно задохнуться – закрыть вентиляцию, передавить шею, потерять сознание. Фло спал в момент смерти, Константин нет.
Жертвы номер шесть и семь – а, особый десерт, двойная смерть, произошедшая одновременно. Двойное убийство: какой-то извращенец, сидя в цельном пузыре с экстази, вызвал эту сцену к жизни. Может ли человек порезать себя так, будто его зарезал посторонний? Или раскромсать и разделать себя так, что никто не поверит в самоубийство? Хотя, конечно, этого делать не придется, поскольку тебя носят в качестве одежды, марионетки…