Страница:
Савода сейчас сидел за столом в халате и шлепанцах, сняв парик и натянув на голову носок. Вид у него был как у актера или танцовщика, готового в любую минуту начать накладывать грим.
На Спиннерене был легкий шелковый японский халат.
– Может, тебе следовало бы подумать о новой машине? – сказал Спиннерен.
– Да ты что, дорогой, откуда же мне взять деньги?
– Можно подыскать работу, за которую будут платить больше, чем в книжной лавке.
– И чем прикажешь заняться? Нет, скажи, чем ты мне прикажешь заняться? Пойти на панель и начать путаться с кем попало?
– Я же не говорю, что ты путался с кем попало.
– А мне уже приходилось заниматься этим и откладывать каждый грош, когда надо было скопить на операцию. Но работать по сорок восемь часов в сутки я не могу.
– В книжной лавке тебе платят три сорок пять в час, – задумчиво сказал Спиннерен. – А ты покупаешь себе туфли за полтораста.
– Так что ж, прикажешь мне одеваться как дешевой потаскушке?
– Я обращаю твое внимание лишь на одно обстоятельство: три сорок пять в час.
– В книжном магазине я завязываю знакомства. Думаешь, мне хочется стоять на панели? О Господи, только представить… И кроме того, уличная конкуренция становится все безжалостней. И сутенеры не терпят независимых людей вроде меня. Трижды в неделю мне угрожают все то время, которое нужно, чтобы пройти от магазина до остановки автобуса. О Господи…
– Вот мы и приехали. Тебе нужна новая тачка. Та, что у тебя в гараже, – ее сзади подталкивать нужно. Да и зачем тебе вообще «ягуар»?
– А зачем тебе «БМВ»?
– Мы говорим о десятилетнем «ягуаре», который каждую минуту ломается.
– Нет, мы говорим о том, что мне надо отсасывать у прохожих, как последней потаскушке.
– Не говори такого.
– Вот в том-то и дело. Речь идет о моем человеческом достоинстве. О моем стиле жизни.
– М-м-да… Так вот, что касается твоего стиля жизни…
– Я хочу сменить его.
– Да слышал я это, черт тебя побери!
– Не ори на меня.
– А разве я орал?
– Только что!
– Ну, это не нарочно, – сказал Спиннерен. – Я знаю, что тебе хочется все изменить.
– И я надрываюсь изо всех сил, чтобы этого добиться. Коплю каждый грош, который могу выклянчить, одолжить или обменять на любовь, и откладываю на операцию.
Они помолчали, каждый из них пил свой кофе.
– Значит, все-таки операция? – в конце концов спросил Спиннерен.
– Для меня это единственный способ изменить жизнь. Я хочу сказать: мне противно быть педерастом. Я… – Он запнулся, на глаза ему накатились слезы, грозя вот-вот выплеснуться наружу. – Я женщина. Вот я что такое. Создав меня, Бог совершил ошибку при выборе пола.
Спиннерен, поморгав, отвернулся, чтобы не глядеть на этого слабака.
– Слишком много вложил в меня одного, слишком много другого, – продолжил Савода. – И я получился женщиной, у которой есть болт и пара яиц, зато почти нет молочных желез.
– По крайней мере, бороды у тебя тоже нет.
– Все дело в гормонах. И вот, погляди-ка. – Он распахнул халат. Кроме трусиков, на нем ничего не было. И грудь у него оказалась как у десятилетней девочки или у толстого мужика, хотя сам Савода был худощав. – Мне кажется, я могу похвастаться кое-какими результатами. А как по-твоему?
– Что да, то да. Ну, и на когда же ты назначил операцию?
– Мне страшно, – ответил Савода.
Лицо его исказилось, как будто он собирался расплакаться. И действительно, по щекам скатились две-три слезинки.
– Бояться тут нечего, – возразил Спиннерен. – В наши дни это широко распространенная операция.
– Я боюсь того, что и после операции по-прежнему не смогу прибиться ни к тому полу, ни к другому. Меня предостерегали, что мужчине чрезвычайно трудно полюбить транссексуала, прошедшего через операцию.
– Значит, своему мужику ты об этом не расскажешь.
– Как же я смогу? Как же я смогу солгать человеку, которого полюблю?
– Но, может, он сумеет справиться с такими переживаниями, – после долгой задумчивой паузы заметил Спиннерен.
– Говорят, что для мужчины это предельно трудно. Что-то такое в мужском «эго» этому противится.
– А ты не хочешь посмотреть телевизор? – спросил Спиннерен.
– А почему бы и нет. – Савода вытер глаза рукавом халата. – Я хочу сказать, по крайней мере, эти мудаки, которых показывают по ящику, живут более или менее нормальной жизнью. Сплошное кровосмесительство, гомосексуализм, путаница полов, развращение малолетних, наркотики, убийства, постоянные обращения за помощью к шаманам. О Господи, тут уж поневоле – или совсем рехнешься, или обхохочешься.
Они прошли в гостиную и включили телевизор. Спиннерен следил за происходящим на экране нехотя, словно сам оставался на расстоянии в миллион миль отсюда и ему нравилось оставаться именно там. Савода искоса поглядывал на него. Он жил в постоянном страхе перед тем, что когда-нибудь Спиннерену надоест его постоянное нытье и он велит горемычному компаньону убраться из дома к чертовой матери.
– Да, не повезло тебе, – вздохнул Савода. – Какая я для тебя обуза.
– Смотри на экран, – ответил Спиннерен.
Свистун в некотором обалдении уставился на экран с фирменным знаком передающей студии. Фирменный знак исчез – и вспыхнул другой, извещающий о начале шоу «Полуночная Америка». Свистун подумал о миллионах безмолвных зрителей, сидящих сейчас словно бы в одной, гигантских размеров, комнате и собирающихся убить время, следя за тем, как будут валять дурака злосчастные комики.
Фирменный знак исчез. По экрану пробежала строка: «Шоу демонстрируется в записи».
Появилось большое луноподобное лицо.
– Вы готовы, полуночные пташки? – в ручной микрофон спросил Джокко Макдун.
– Готовы, – заорали приглашенные в студию.
– Вы готовы встретить этого человека, ночные сычи?
– Готовы!
– Готовы встретить любимого спутника вашего ночного одиночества?
– Готовы!
– Готовы встретиться с Мистером-Полуночная-Америка?..
Аудитория взорвалась от восторга, и, раздвинув занавес в глубине сцены, на подиум вышел Роджер Твелвтрис. Он широко раскинул руки, он, преисполнившись смирения, начал раскланиваться направо и налево, всеобщее восхищение, судя по всему, его удивило и, может быть, даже несколько испугало. Эдакий простачок из деревенской глуши – и ничего страшного, если кто-нибудь вспомнит при этом о том, что его юность прошла в трущобах Южной Филадельфии.
Вот он, в скромных брючатах, в вязаной жилетке, в твидовой курточке, самую малость уже заношенной на локтях. Тот самый человек, с которым вы встретитесь на экране переносного телевизора, сделав привал в ночной пустыне, или заглянув в придорожный бар и подсев к стойке выпить стаканчик кофе. Озабоченный всегдашними хлопотами фермер, усталый коммивояжер, врач из маленького городка, вытащенный посреди ночи из постели принять роды или же закрыть глаза только что умершему старику. Усредненный и обобщенный американец, соль земли, бессонный приверженец американской мечты, – одним словом, человек, с которым хочется поговорить, когда тебе грустно и ты никак не можешь заснуть. Потому что тоже находишься в дороге. В одинокой бесконечно долгой дороге, хоть куда-нибудь да ведущей или же не ведущей никуда.
– Дайте передохнуть, а, – произносит Твелвтрис. – Дайте мне самую малость передохнуть.
В доме у самого Твелвтриса в каждой комнате было по телевизору того или иного формата. Не считая тех восьми аппаратов с двадцатью пятьюдюймовой диагональю каждый, которые, выстроившись в ряд, занимали целую стену в «студии», которая качеством оборудования не уступала профессиональной.
Большая часть гостей – и уж наверняка все, кто искал или ожидал милостей хозяина дома, собрались в «студии», любуясь живой иконой, повторенной восемь раз подряд, и жадно ловя малейшую тень на экране.
Остальные разбрелись по дому кто куда. Примерно полдюжины гостей, считающих себя особо интимной компанией, собрались на кухне вокруг чащи с пуншем и с интересом поглядывали на то, как хлопочет повар-никарагуанец.
Одна парочка даже предалась любви, запершись в ванной, причем и здесь мужчина поглядывал на телеэкран, тогда как дама, извиваясь у него на бедрах, смотрела на того же Твелвтриса на том же телеэкране, только отраженного в зеркале для бритья. Конечно, это было нелепо, но ведь никогда не знаешь, какие вопросы тебе зададут чуть позже.
Дженни ушла к себе, легла на постель, поглядела с высоты подушек на груду подарков, которые по ее требованию втащил сюда Пуласки. Она думала о том, хорошо ли ей живется в Хуливуде, если даже в день собственного гражданского совершеннолетия ей некому отдаться. Телевизор с девятнадцатидюймовой диагональю был включен не на полную мощность – однако на вполне достаточную, чтобы разбирать шутки, все до единой казавшиеся ей в этот вечер плоскими.
А Мистер-Полуночная-Америка на экране никак не унимался, хотя и взывал к публике со словами: «Дайте передохнуть».
Твелвтрис ушел к себе в спальню. Извлек из кармана «сюрприз», преподнесенный ему Нелли, вынул из обертки магнитофонную кассету. На ней наверху была от руки написана дата – «13 сентября 1980». Вставил кассету, нажал на «пуск» и снизил громкость до минимума.
Его же собственный голос произнес:
– Я нанял тебя поиграть.
Тонкий и усталый женский голос возразил на это:
– Ну хорошо, я знаю. Но ради всего святого! Вы же обещали, что не зайдете слишком далеко.
Послышался звук шлепка. Или удара. Или шлепка – но у самого микрофона.
– Ах, черт, – пробормотала женщина.
Послышались новые шлепки, все сильнее и сильнее. Потом на смену им пришли глухие удары. Звук был такой, словно деревянным молотком били по дыне.
Твелвтрис начал приходить в ярость, постепенно проникаясь мыслью о том, что Нелли шантажирует его. И в то же самое время он почувствовал сильную эрекцию – словно виртуальное переживание сравнилось по интенсивности с тем, подлинным и давнишним.
«Ах, нет, нет, только не это», – лились из динамиков женские стенания. Звучали они уже не протестом и даже не мольбой. Звучали они так, словно женщина пыталась убедить своего мучителя в том, что ему не имеет смысла истязать ее и дальше, – не имеет смысла, потому что она уже мертва.
Глава семнадцатая
На Спиннерене был легкий шелковый японский халат.
– Может, тебе следовало бы подумать о новой машине? – сказал Спиннерен.
– Да ты что, дорогой, откуда же мне взять деньги?
– Можно подыскать работу, за которую будут платить больше, чем в книжной лавке.
– И чем прикажешь заняться? Нет, скажи, чем ты мне прикажешь заняться? Пойти на панель и начать путаться с кем попало?
– Я же не говорю, что ты путался с кем попало.
– А мне уже приходилось заниматься этим и откладывать каждый грош, когда надо было скопить на операцию. Но работать по сорок восемь часов в сутки я не могу.
– В книжной лавке тебе платят три сорок пять в час, – задумчиво сказал Спиннерен. – А ты покупаешь себе туфли за полтораста.
– Так что ж, прикажешь мне одеваться как дешевой потаскушке?
– Я обращаю твое внимание лишь на одно обстоятельство: три сорок пять в час.
– В книжном магазине я завязываю знакомства. Думаешь, мне хочется стоять на панели? О Господи, только представить… И кроме того, уличная конкуренция становится все безжалостней. И сутенеры не терпят независимых людей вроде меня. Трижды в неделю мне угрожают все то время, которое нужно, чтобы пройти от магазина до остановки автобуса. О Господи…
– Вот мы и приехали. Тебе нужна новая тачка. Та, что у тебя в гараже, – ее сзади подталкивать нужно. Да и зачем тебе вообще «ягуар»?
– А зачем тебе «БМВ»?
– Мы говорим о десятилетнем «ягуаре», который каждую минуту ломается.
– Нет, мы говорим о том, что мне надо отсасывать у прохожих, как последней потаскушке.
– Не говори такого.
– Вот в том-то и дело. Речь идет о моем человеческом достоинстве. О моем стиле жизни.
– М-м-да… Так вот, что касается твоего стиля жизни…
– Я хочу сменить его.
– Да слышал я это, черт тебя побери!
– Не ори на меня.
– А разве я орал?
– Только что!
– Ну, это не нарочно, – сказал Спиннерен. – Я знаю, что тебе хочется все изменить.
– И я надрываюсь изо всех сил, чтобы этого добиться. Коплю каждый грош, который могу выклянчить, одолжить или обменять на любовь, и откладываю на операцию.
Они помолчали, каждый из них пил свой кофе.
– Значит, все-таки операция? – в конце концов спросил Спиннерен.
– Для меня это единственный способ изменить жизнь. Я хочу сказать: мне противно быть педерастом. Я… – Он запнулся, на глаза ему накатились слезы, грозя вот-вот выплеснуться наружу. – Я женщина. Вот я что такое. Создав меня, Бог совершил ошибку при выборе пола.
Спиннерен, поморгав, отвернулся, чтобы не глядеть на этого слабака.
– Слишком много вложил в меня одного, слишком много другого, – продолжил Савода. – И я получился женщиной, у которой есть болт и пара яиц, зато почти нет молочных желез.
– По крайней мере, бороды у тебя тоже нет.
– Все дело в гормонах. И вот, погляди-ка. – Он распахнул халат. Кроме трусиков, на нем ничего не было. И грудь у него оказалась как у десятилетней девочки или у толстого мужика, хотя сам Савода был худощав. – Мне кажется, я могу похвастаться кое-какими результатами. А как по-твоему?
– Что да, то да. Ну, и на когда же ты назначил операцию?
– Мне страшно, – ответил Савода.
Лицо его исказилось, как будто он собирался расплакаться. И действительно, по щекам скатились две-три слезинки.
– Бояться тут нечего, – возразил Спиннерен. – В наши дни это широко распространенная операция.
– Я боюсь того, что и после операции по-прежнему не смогу прибиться ни к тому полу, ни к другому. Меня предостерегали, что мужчине чрезвычайно трудно полюбить транссексуала, прошедшего через операцию.
– Значит, своему мужику ты об этом не расскажешь.
– Как же я смогу? Как же я смогу солгать человеку, которого полюблю?
– Но, может, он сумеет справиться с такими переживаниями, – после долгой задумчивой паузы заметил Спиннерен.
– Говорят, что для мужчины это предельно трудно. Что-то такое в мужском «эго» этому противится.
– А ты не хочешь посмотреть телевизор? – спросил Спиннерен.
– А почему бы и нет. – Савода вытер глаза рукавом халата. – Я хочу сказать, по крайней мере, эти мудаки, которых показывают по ящику, живут более или менее нормальной жизнью. Сплошное кровосмесительство, гомосексуализм, путаница полов, развращение малолетних, наркотики, убийства, постоянные обращения за помощью к шаманам. О Господи, тут уж поневоле – или совсем рехнешься, или обхохочешься.
Они прошли в гостиную и включили телевизор. Спиннерен следил за происходящим на экране нехотя, словно сам оставался на расстоянии в миллион миль отсюда и ему нравилось оставаться именно там. Савода искоса поглядывал на него. Он жил в постоянном страхе перед тем, что когда-нибудь Спиннерену надоест его постоянное нытье и он велит горемычному компаньону убраться из дома к чертовой матери.
– Да, не повезло тебе, – вздохнул Савода. – Какая я для тебя обуза.
– Смотри на экран, – ответил Спиннерен.
Свистун в некотором обалдении уставился на экран с фирменным знаком передающей студии. Фирменный знак исчез – и вспыхнул другой, извещающий о начале шоу «Полуночная Америка». Свистун подумал о миллионах безмолвных зрителей, сидящих сейчас словно бы в одной, гигантских размеров, комнате и собирающихся убить время, следя за тем, как будут валять дурака злосчастные комики.
Фирменный знак исчез. По экрану пробежала строка: «Шоу демонстрируется в записи».
Появилось большое луноподобное лицо.
– Вы готовы, полуночные пташки? – в ручной микрофон спросил Джокко Макдун.
– Готовы, – заорали приглашенные в студию.
– Вы готовы встретить этого человека, ночные сычи?
– Готовы!
– Готовы встретить любимого спутника вашего ночного одиночества?
– Готовы!
– Готовы встретиться с Мистером-Полуночная-Америка?..
Аудитория взорвалась от восторга, и, раздвинув занавес в глубине сцены, на подиум вышел Роджер Твелвтрис. Он широко раскинул руки, он, преисполнившись смирения, начал раскланиваться направо и налево, всеобщее восхищение, судя по всему, его удивило и, может быть, даже несколько испугало. Эдакий простачок из деревенской глуши – и ничего страшного, если кто-нибудь вспомнит при этом о том, что его юность прошла в трущобах Южной Филадельфии.
Вот он, в скромных брючатах, в вязаной жилетке, в твидовой курточке, самую малость уже заношенной на локтях. Тот самый человек, с которым вы встретитесь на экране переносного телевизора, сделав привал в ночной пустыне, или заглянув в придорожный бар и подсев к стойке выпить стаканчик кофе. Озабоченный всегдашними хлопотами фермер, усталый коммивояжер, врач из маленького городка, вытащенный посреди ночи из постели принять роды или же закрыть глаза только что умершему старику. Усредненный и обобщенный американец, соль земли, бессонный приверженец американской мечты, – одним словом, человек, с которым хочется поговорить, когда тебе грустно и ты никак не можешь заснуть. Потому что тоже находишься в дороге. В одинокой бесконечно долгой дороге, хоть куда-нибудь да ведущей или же не ведущей никуда.
– Дайте передохнуть, а, – произносит Твелвтрис. – Дайте мне самую малость передохнуть.
В доме у самого Твелвтриса в каждой комнате было по телевизору того или иного формата. Не считая тех восьми аппаратов с двадцатью пятьюдюймовой диагональю каждый, которые, выстроившись в ряд, занимали целую стену в «студии», которая качеством оборудования не уступала профессиональной.
Большая часть гостей – и уж наверняка все, кто искал или ожидал милостей хозяина дома, собрались в «студии», любуясь живой иконой, повторенной восемь раз подряд, и жадно ловя малейшую тень на экране.
Остальные разбрелись по дому кто куда. Примерно полдюжины гостей, считающих себя особо интимной компанией, собрались на кухне вокруг чащи с пуншем и с интересом поглядывали на то, как хлопочет повар-никарагуанец.
Одна парочка даже предалась любви, запершись в ванной, причем и здесь мужчина поглядывал на телеэкран, тогда как дама, извиваясь у него на бедрах, смотрела на того же Твелвтриса на том же телеэкране, только отраженного в зеркале для бритья. Конечно, это было нелепо, но ведь никогда не знаешь, какие вопросы тебе зададут чуть позже.
Дженни ушла к себе, легла на постель, поглядела с высоты подушек на груду подарков, которые по ее требованию втащил сюда Пуласки. Она думала о том, хорошо ли ей живется в Хуливуде, если даже в день собственного гражданского совершеннолетия ей некому отдаться. Телевизор с девятнадцатидюймовой диагональю был включен не на полную мощность – однако на вполне достаточную, чтобы разбирать шутки, все до единой казавшиеся ей в этот вечер плоскими.
А Мистер-Полуночная-Америка на экране никак не унимался, хотя и взывал к публике со словами: «Дайте передохнуть».
Твелвтрис ушел к себе в спальню. Извлек из кармана «сюрприз», преподнесенный ему Нелли, вынул из обертки магнитофонную кассету. На ней наверху была от руки написана дата – «13 сентября 1980». Вставил кассету, нажал на «пуск» и снизил громкость до минимума.
Его же собственный голос произнес:
– Я нанял тебя поиграть.
Тонкий и усталый женский голос возразил на это:
– Ну хорошо, я знаю. Но ради всего святого! Вы же обещали, что не зайдете слишком далеко.
Послышался звук шлепка. Или удара. Или шлепка – но у самого микрофона.
– Ах, черт, – пробормотала женщина.
Послышались новые шлепки, все сильнее и сильнее. Потом на смену им пришли глухие удары. Звук был такой, словно деревянным молотком били по дыне.
Твелвтрис начал приходить в ярость, постепенно проникаясь мыслью о том, что Нелли шантажирует его. И в то же самое время он почувствовал сильную эрекцию – словно виртуальное переживание сравнилось по интенсивности с тем, подлинным и давнишним.
«Ах, нет, нет, только не это», – лились из динамиков женские стенания. Звучали они уже не протестом и даже не мольбой. Звучали они так, словно женщина пыталась убедить своего мучителя в том, что ему не имеет смысла истязать ее и дальше, – не имеет смысла, потому что она уже мертва.
Глава семнадцатая
На следующее утро Свистун и Нелли вышли из своих комнат с пятиминутным интервалом, однако она оказалась первой.
Когда он в шортах и пляжном халате, которого никогда не надевал дома, выскользнул на кухню, она уже стояла у плиты и варила кофе. На ней был все тот же поношенный халат. Пряди волос рассыпались по всему лицу ржаной соломой. Увидев Свистуна, она бегло улыбнулась ему. Под глазами у нее были маленькие мешки, которые ее только красили.
Бип и Бонго лежали на полу. Свистуну показалось, будто и псы ухмыльнулись при его появлении.
Раздвижные стеклянные двери были открыты в патио с бассейном. Когда Свистун вышел на свежий воздух, солнечные блики на поверхности воды вонзили ему в глаза ленивые лезвия. Даже синева безоблачного неба показалась ему невыносимой. Он торопливо шагнул назад, в дом, где работал кондиционер и было прохладно.
– Мы умерли и попали в ад, – сказала Нелли.
– По-вашему, в аду есть система кондиционирования воздуха?
– Я решила, что мы прекрасно можем позавтракать и здесь, если вы не против.
– «У Милорда» без нас обойдутся. Яичница с чем-нибудь?
– С беконом или с сосисками?
– Или-или. Нет, и с тем, и с другим.
– Можете пока поджарить тосты?
– Люблю приобретать новые трудовые навыки. Он заглянул в обширную хлебницу.
– У нас богатый выбор.
– А как насчет английских хлебцов?
– Имеются.
– Отлично. Вот это подойдет.
Он распечатал два заранее нарезанные тонкими ломтиками хлебца, разделил ломтики вилкой и вставил первую пару в тостер.
– У Твелвтриса крайне скверный характер, – заметил он.
– Наконец-то вы это поняли.
– Он вас когда-нибудь бил?
– А что, разве похоже?
– Но хоть раз он все-таки вас ударил? Мне трудно работать, если я ничего не знаю.
– Да, он несколько раз меня бил. Но не часто и не слишком сильно.
– А как до этого доходило?
– И я всегда обещала, что, если он не прекратит этого, то я убью его, когда он уснет.
– Значит, это были своего рода грубые забавь!? Сексуального свойства?
Лопаточкой она сняла яичницу со сковороды и разложила в две тарелки. Сняла бекон и сосиски с другой сковороды и разложила их тоже. Подала завтрак на стол. Тостер выплюнул ломтики поджарившегося хлеба. Свистун подхватил их щипчиками и вставил в тостер новую пару.
– Знаете, – сказала она, – мы с вами могли бы провести научную дискуссию. На тему о том, как бьют, мучают, истязают жен.
– Лично я никого и пальцем не коснулся. Разумеется, в этом смысле.
– Я понимаю, что вас интересует. Но сама не знаю, где кончается одно, а начинается совершенно другое. Иногда бывало и так, что мне хотелось, чтобы меня немного помучили. Знаете, чтобы испытать ощущение опасности. Это все равно как представлять себе, будто тебя насилуют. Женщины так делают, а мужчинам из-за этого кажется, будто те сами стремятся к тому, чтобы их изнасиловали. Но на самом деле это не так. Просто хочется немного пофантазировать на эту тему. Вы понимаете, что я имею в виду?
Свистун кивнул. Он стоял сейчас, глядя на тостер, готовый вот-вот выдать новую пару тостов.
– Я ведь и не говорил о грубых контактных поединках.
– Ну хорошо. Роджер стремился и к тому, и к другому. Иногда я принимала в этом участие, но в какой-то момент он начинал терять голову. Тогда мне приходилось его останавливать. Пару раз он при этом так разъярялся, что и впрямь был готов нанести мне серьезные повреждения. Именно тогда я и говорила, что убью его. И говорила на полном серьезе. И он знал, что я говорю это на полном серьезе. Так что никаких недоразумений и недоговоренностей в этой связи у нас с ним не было.
Тостер выщелкнул вторую пару тостов. Свистун выложил их на тарелку и подал к столу.
– А какие-нибудь неприятности у него из-за этого или из-за чего-то вроде этого случались?
– Что за неприятности вы имеете в виду?
– Может быть, он довел какую-нибудь женщину до такого состояния, что вмешалась полиция?
Она внимательно посмотрела на Свистуна. Он сидел, наклонясь над тарелкой; судя по всему, его интересовал сейчас только завтрак.
– Вам известно об этом что-то, о чем не знаю я? – спросила она.
– Все это байки. Давние байки.
– А про кого из знаменитых людей не рассказывают подобных баек?
– Значит, вам неизвестно, соответствуют ли истории, которые ходят про Твелвтриса, действительности?
– А что за истории?
– О том, что ему нравилось истязать женщин.
– Проституток?
– Да, профессионалок.
– Он никогда не рассказывал мне об этом.
Можно подумать, что она стремится заклеймить Твелвтриса как неприкасаемого, подумал Свистун. Что начнет кивать в ответ на любую грязную историю, которую про него расскажут. Что подтвердит любые подозрения по его поводу, а если дело дойдет до суда, покажет со свидетельского места, что обо всем этом ей доводилось слышать. Так можно подумать, потому что это было бы в ее интересах, да только черта с два! Интересно, честна она со своим детективом или стремится обвести его вокруг пальца? Почему самого Свистуна не покидает ощущение, будто она умело и ловко обрабатывает его?
– Вы ведь работаете на меня, не так ли, Уистлер?
Он чуть не обжегся, настолько его поразили ее слова. Казалось, она прочитала его мысли.
– Вы по-прежнему охраняете мое тело?
– Я по-прежнему на вас работаю.
– Но с оплатой вам придется обождать. Он кивнул.
– Обождать я могу.
– Сегодня мне надо съездить в Венис, – сказала она. – Во второй половине дня.
– В Венис? А зачем?
– Дело в моей матери.
– Значит, оттуда вы и прибыли? Из Вениса?
– Ах нет. Я прибыла из великого множества мест. Но там я жила вместе с матерью, прежде чем отправилась в Голливуд за счастьем.
Они сидели в самой дальней нише – Боско, Канаан и Кортес, – трое не похожих друг на друга ведьмаков в современной постановке «Макбета». Канаан только что вернул Боско комментированное издание «Алисы в Стране Чудес». Книга лежала на столике посреди тарелок и кофейных чашек.
– А где Свистун? – спросил Кортес.
– Откуда мне знать, – ответил Канаан.
– Разве он не завтракает здесь каждый день?
– Иногда завтракает, – заметил Боско.
– Да нет, каждый день!
– Почти каждый.
– Хватит про это, – рявкнул Канаан. – Мне-то хоть завтрак не портьте!
– А тебе как кажется, – спросил у него Кортес, – Свистун втрескался?
– Я не уверен, что его по-прежнему интересуют женщины, – ответил Канаан. – Не в том смысле, что он перешел на мальчиков, а в принципе.
– Что, однако же, не исключает того, что он может втрескаться.
– Как мне кажется, – вмешался Боско, – про человека можно сказать, что он втрескался, если любой активности другого рода он предпочитает пребывание в любовной постели.
– Ну, к завтраку он не прибыл, – сказал Кортес, испытующе посмотрев на Канаана, который сделал вид, будто пропустил это замечание мимо ушей. – Ну хорошо… Допустим… Но можем мы сформулировать это так: существует опасность того, что Свистун может втрескаться?
– Это вне всякого сомнения, – сказал Канаан. Боско покачал головой.
– Мне так не кажется. Я бы не сказал, что Свистун пойдет за какой-нибудь женщиной на поводке. Что касается баб…
– Вот тут ты ошибаешься, – перебил его Кортес. – Эта Нелли никакая тебе не баба. Если обычная баба – это машина, то Нелли – роскошный лимузин с золотой фигуркой на радиаторе.
– А тебе-то откуда известно? – спросил Боско.
– Что ж, у меня, по-твоему, глаз нет?
– Нет, что тебе известно о ней? Свистуну не привыкать, что женщины разыгрывают перед ним всяческие спектакли. Неужели тебе кажется, что он способен связаться с ней, не проверив всю подноготную?
– С каких это пор мужчина со вставшим членом проверяет подноготную женщины, на которую у него встал? – возразил Канаан, ударившись во всегдашнее философствование.
– Ну, так, может, кто-нибудь из вас двоих проверил ее подноготную, – поинтересовался Боско.
Детективы переглянулись.
– Этим займусь я, – выпалил Кортес, когда Канаан уже раскрыл было рот, собираясь ответить.
– Вот и хорошо. А то мы сперва выносим приговор, а уж потом судим, – сказал Боско.
– Что? – удивился Канаан.
– Тебе не понять, пока ты не прочтешь эту книгу.
Канаан накрыл ладонью обложку «Алисы».
Кортес поднялся с места.
– Мне преступников ловить надо.
– Только не говорите Свистуну, что нас заинтересовала его личная жизнь, – сказал Боско как раз в тот момент, когда тот появился в дверях на пару с Нелли. – Мы только что о вас говорили, – закончил он, дождавшись, пока парочка подошла к столику.
– И надеюсь, только хорошее, – заметила Нелли.
– Мы желаем вам исключительно добра, – сказал Боско. – Хотите позавтракать?
– Мы уже завтракали. Разве что кофе.
– Как поживаете, миссис Твелвтрис? – осведомился Кортес.
– Нелли.
– Прошу прощения. – Он улыбнулся одной из самых белозубых своих улыбок и потер пальцем висок, как проштрафившийся шофер или садовник. – Я уже ухожу, но все равно мне приятно повидаться с вами.
– И мне с вами тоже.
– У вас есть какие-нибудь планы на нынешний день? – спросил он, словно Свистун с Нелли были его друзьями-отпускниками или туристами.
– Мы вроде бы собирались в Венис, – сказала Нелли.
– Ах вот как, в Венис? Чрезвычайно любопытное местечко.
– Там живет моя мать.
– Что ж, тогда понятно. – Кортес обратился к Свистуну: – А можно тебя на минуточку?
Они отошли в дальний конец зала, где ни у стойки, ни в нишах сейчас никого не было.
– Что ты делал в «Армантье»?
– Только не говори мне, что тебе проболтался Эсма!
– А кто же еще? И ты там задавал вопросы. Скажи на милость, с какой стати ты это делал?
Проще всего, а возможно, и полезней всего, было бы рассказать Кортесу про ночного фотографа и обертку из-под карамели. Но Свистуну не понравился подход Кортеса: тот зажимал его в угол, а это уж было просто оскорбительно.
Он пожал плечами.
– Из чистого любопытства.
– Не понимаю. Объяснись.
– Да прекрасно ты понимаешь…
– Нет, не понимаю.
– Это моя территория…
– Двадцать, а то и двадцать пять кварталов отсюда, а дальше на юг по бульвару.
– Ну и что? Это же все равно Голливуд.
– Ну, а Форест-Лаун и Барбенк – это не Голливуд.
– Значит, и макияжница тебе обо всем рассказала? Да у тебя в осведомителях, выходит, полгорода!
– Я попросил ее позвонить мне, если кто-нибудь заинтересуется похоронами Выборга.
– Убийцы возвращаются на место преступления? Ты в это веришь?
– Иногда такое случается.
– Ну хорошо. У меня возникла парочка…
– Ты вмешиваешься в ход следствия по делу об убийстве!
– … вопросов.
– Ты надеешься вывести клиента из игры, вот чем ты занимаешься! Значит, по-твоему, убитый сам вспорол себе живот?
Последнее предположение было ошибочным, однако Свистун виновато улыбнулся, как будто Кортес и впрямь припер его к стенке.
– У тебя и без того есть клиентка, – сказал Кортес. – Вот и занимайся ею. Хорошенько охраняй Нелли. А если тебе это не по вкусу, только свистни, и я тебя подменю.
– Для этого тебе придется уйти в отставку. Кортес ухмыльнулся, на этот раз – вполне дружелюбно.
– Что ж, и это можно устроить.
– Вот и отлично, – сказал Свистун и замолчал. Ему только что посоветовали не лезть в чужое дело. Это было, конечно, неприятно. Зато теперь в разговоре намечалась приятная перемена.
– Ты хоть понимаешь, Свистун, о чем я тебе толкую? Если тебе нужно что-нибудь узнать о любом деле, которое я веду, спроси у меня – и я сам тебе расскажу все, что можно. Но не суетись вокруг фигурантов, не получив на то предварительного разрешения.
– Вот и отлично, – повторил Свистун.
Он проводил взглядом покинувшего кофейню Кортеса. Уже выйдя на улицу, тот обернулся и помахал рукой – сперва Свистуну, потом Нелли.
Свистун вернулся за столик.
– Хочу попросить вас об одном одолжении, – сказал он Боско и Канаану.
– В чем дело? – спросил Канаан.
– О точно таком же, что и вчера.
– Что вы меня постоянно бросаете на этих людей! – возмутилась Нелли. – Можно подумать, будто вам не терпится от меня избавиться. У меня что, изо рта плохо пахнет?
– Все дело в том, что…
– … что вы не успели закончить вчерашнее, – сказала она за него. – Хотя я понятия не имею, чем именно вы занимаетесь.
– Совершенно верно.
– Ладно, мальчики. – Она оперлась ладонями на стол, посмотрела прямо в глаза сперва Канаану, потом Боско. – Так чем займемся сегодня?
– Я могу почитать вам «Алису», – сказал Боско.
Свистун знал, что служителя морга зовут Чарли Чикерингом. Друзьями они не были, но Чарли никогда не отказывался заработать лишний доллар.
Глазные линзы у него были похожи на донца бутылок из-под кока-колы, на зубах он носил серебряную пластинку. Когда Свистун подошел к его столу, он пил лимонад из горлышка.
– Тебя повысили по службе? – спросил Свистун.
– А в чем дело?
– Раз ты на работе.
– Это не повышение, а всего лишь дополнительные обязанности.
– И дополнительный шанс получить пару баксов со стороны.
– Не понял?
– К тебе чаще обращаются за информацией.
– А ты что, прибыл сюда за информацией?
– Мне нужно разобраться с результатами вскрытия одной проститутки, умершей от побоев лет шесть-семь назад.
– Шутишь? Такое досье наверняка давно уничтожили.
– Даже если речь идет о нераскрытом убийстве?
– Если так, то оно, не исключено, хранится в архиве.
– Что тебе мешает проверить?
– Архив в подвале.
– Ну, так пойдем туда вместе, если ты боишься темноты.
– Да нет, я хочу сказать, на это потребуется определенное время, а мне не положено уходить далеко от этого стола.
– В такое время дня трупы едва ли начнут поступать сюда пачками, правда?
– Правила есть правила, сам понимаешь.
– Однако отлить ты же ходишь. Тем более если пьешь столько лимонаду.
– Знал бы ты, сколько он теперь стоит! Свистун выложил на стол пятерку.
– Видать, придется переходить на минеральную воду.
Свистун добавил еще пятерку.
– Я ведь о многом и не прошу.
– Ну ладно, чего не сделаешь ради старого приятеля!
Чарли наконец поднялся с места. Забрал обе пятерки, вчетверо сложил их и сунул в задний карман.
Они прошли на подвальный уровень. В картотечных ящиках здесь хранилось великое множество документов.
– А почему бы не пропустить все это через компьютер? – спросил Свистун.
– Через компьютер мы пропускаем только свежую информацию. А здесь самое настоящее царство мертвых.
– Но ведь должна иметься какая-то рубрикация.
– Это да. Все распределено по годам поступления.
– Ради Бога, Чарли. Прояви хоть какую-нибудь инициативу. За десять-то долларов, – сказал Свистун. – Или прикажешь мне самому разгребать все эти кучи?
Когда он в шортах и пляжном халате, которого никогда не надевал дома, выскользнул на кухню, она уже стояла у плиты и варила кофе. На ней был все тот же поношенный халат. Пряди волос рассыпались по всему лицу ржаной соломой. Увидев Свистуна, она бегло улыбнулась ему. Под глазами у нее были маленькие мешки, которые ее только красили.
Бип и Бонго лежали на полу. Свистуну показалось, будто и псы ухмыльнулись при его появлении.
Раздвижные стеклянные двери были открыты в патио с бассейном. Когда Свистун вышел на свежий воздух, солнечные блики на поверхности воды вонзили ему в глаза ленивые лезвия. Даже синева безоблачного неба показалась ему невыносимой. Он торопливо шагнул назад, в дом, где работал кондиционер и было прохладно.
– Мы умерли и попали в ад, – сказала Нелли.
– По-вашему, в аду есть система кондиционирования воздуха?
– Я решила, что мы прекрасно можем позавтракать и здесь, если вы не против.
– «У Милорда» без нас обойдутся. Яичница с чем-нибудь?
– С беконом или с сосисками?
– Или-или. Нет, и с тем, и с другим.
– Можете пока поджарить тосты?
– Люблю приобретать новые трудовые навыки. Он заглянул в обширную хлебницу.
– У нас богатый выбор.
– А как насчет английских хлебцов?
– Имеются.
– Отлично. Вот это подойдет.
Он распечатал два заранее нарезанные тонкими ломтиками хлебца, разделил ломтики вилкой и вставил первую пару в тостер.
– У Твелвтриса крайне скверный характер, – заметил он.
– Наконец-то вы это поняли.
– Он вас когда-нибудь бил?
– А что, разве похоже?
– Но хоть раз он все-таки вас ударил? Мне трудно работать, если я ничего не знаю.
– Да, он несколько раз меня бил. Но не часто и не слишком сильно.
– А как до этого доходило?
– И я всегда обещала, что, если он не прекратит этого, то я убью его, когда он уснет.
– Значит, это были своего рода грубые забавь!? Сексуального свойства?
Лопаточкой она сняла яичницу со сковороды и разложила в две тарелки. Сняла бекон и сосиски с другой сковороды и разложила их тоже. Подала завтрак на стол. Тостер выплюнул ломтики поджарившегося хлеба. Свистун подхватил их щипчиками и вставил в тостер новую пару.
– Знаете, – сказала она, – мы с вами могли бы провести научную дискуссию. На тему о том, как бьют, мучают, истязают жен.
– Лично я никого и пальцем не коснулся. Разумеется, в этом смысле.
– Я понимаю, что вас интересует. Но сама не знаю, где кончается одно, а начинается совершенно другое. Иногда бывало и так, что мне хотелось, чтобы меня немного помучили. Знаете, чтобы испытать ощущение опасности. Это все равно как представлять себе, будто тебя насилуют. Женщины так делают, а мужчинам из-за этого кажется, будто те сами стремятся к тому, чтобы их изнасиловали. Но на самом деле это не так. Просто хочется немного пофантазировать на эту тему. Вы понимаете, что я имею в виду?
Свистун кивнул. Он стоял сейчас, глядя на тостер, готовый вот-вот выдать новую пару тостов.
– Я ведь и не говорил о грубых контактных поединках.
– Ну хорошо. Роджер стремился и к тому, и к другому. Иногда я принимала в этом участие, но в какой-то момент он начинал терять голову. Тогда мне приходилось его останавливать. Пару раз он при этом так разъярялся, что и впрямь был готов нанести мне серьезные повреждения. Именно тогда я и говорила, что убью его. И говорила на полном серьезе. И он знал, что я говорю это на полном серьезе. Так что никаких недоразумений и недоговоренностей в этой связи у нас с ним не было.
Тостер выщелкнул вторую пару тостов. Свистун выложил их на тарелку и подал к столу.
– А какие-нибудь неприятности у него из-за этого или из-за чего-то вроде этого случались?
– Что за неприятности вы имеете в виду?
– Может быть, он довел какую-нибудь женщину до такого состояния, что вмешалась полиция?
Она внимательно посмотрела на Свистуна. Он сидел, наклонясь над тарелкой; судя по всему, его интересовал сейчас только завтрак.
– Вам известно об этом что-то, о чем не знаю я? – спросила она.
– Все это байки. Давние байки.
– А про кого из знаменитых людей не рассказывают подобных баек?
– Значит, вам неизвестно, соответствуют ли истории, которые ходят про Твелвтриса, действительности?
– А что за истории?
– О том, что ему нравилось истязать женщин.
– Проституток?
– Да, профессионалок.
– Он никогда не рассказывал мне об этом.
Можно подумать, что она стремится заклеймить Твелвтриса как неприкасаемого, подумал Свистун. Что начнет кивать в ответ на любую грязную историю, которую про него расскажут. Что подтвердит любые подозрения по его поводу, а если дело дойдет до суда, покажет со свидетельского места, что обо всем этом ей доводилось слышать. Так можно подумать, потому что это было бы в ее интересах, да только черта с два! Интересно, честна она со своим детективом или стремится обвести его вокруг пальца? Почему самого Свистуна не покидает ощущение, будто она умело и ловко обрабатывает его?
– Вы ведь работаете на меня, не так ли, Уистлер?
Он чуть не обжегся, настолько его поразили ее слова. Казалось, она прочитала его мысли.
– Вы по-прежнему охраняете мое тело?
– Я по-прежнему на вас работаю.
– Но с оплатой вам придется обождать. Он кивнул.
– Обождать я могу.
– Сегодня мне надо съездить в Венис, – сказала она. – Во второй половине дня.
– В Венис? А зачем?
– Дело в моей матери.
– Значит, оттуда вы и прибыли? Из Вениса?
– Ах нет. Я прибыла из великого множества мест. Но там я жила вместе с матерью, прежде чем отправилась в Голливуд за счастьем.
Они сидели в самой дальней нише – Боско, Канаан и Кортес, – трое не похожих друг на друга ведьмаков в современной постановке «Макбета». Канаан только что вернул Боско комментированное издание «Алисы в Стране Чудес». Книга лежала на столике посреди тарелок и кофейных чашек.
– А где Свистун? – спросил Кортес.
– Откуда мне знать, – ответил Канаан.
– Разве он не завтракает здесь каждый день?
– Иногда завтракает, – заметил Боско.
– Да нет, каждый день!
– Почти каждый.
– Хватит про это, – рявкнул Канаан. – Мне-то хоть завтрак не портьте!
– А тебе как кажется, – спросил у него Кортес, – Свистун втрескался?
– Я не уверен, что его по-прежнему интересуют женщины, – ответил Канаан. – Не в том смысле, что он перешел на мальчиков, а в принципе.
– Что, однако же, не исключает того, что он может втрескаться.
– Как мне кажется, – вмешался Боско, – про человека можно сказать, что он втрескался, если любой активности другого рода он предпочитает пребывание в любовной постели.
– Ну, к завтраку он не прибыл, – сказал Кортес, испытующе посмотрев на Канаана, который сделал вид, будто пропустил это замечание мимо ушей. – Ну хорошо… Допустим… Но можем мы сформулировать это так: существует опасность того, что Свистун может втрескаться?
– Это вне всякого сомнения, – сказал Канаан. Боско покачал головой.
– Мне так не кажется. Я бы не сказал, что Свистун пойдет за какой-нибудь женщиной на поводке. Что касается баб…
– Вот тут ты ошибаешься, – перебил его Кортес. – Эта Нелли никакая тебе не баба. Если обычная баба – это машина, то Нелли – роскошный лимузин с золотой фигуркой на радиаторе.
– А тебе-то откуда известно? – спросил Боско.
– Что ж, у меня, по-твоему, глаз нет?
– Нет, что тебе известно о ней? Свистуну не привыкать, что женщины разыгрывают перед ним всяческие спектакли. Неужели тебе кажется, что он способен связаться с ней, не проверив всю подноготную?
– С каких это пор мужчина со вставшим членом проверяет подноготную женщины, на которую у него встал? – возразил Канаан, ударившись во всегдашнее философствование.
– Ну, так, может, кто-нибудь из вас двоих проверил ее подноготную, – поинтересовался Боско.
Детективы переглянулись.
– Этим займусь я, – выпалил Кортес, когда Канаан уже раскрыл было рот, собираясь ответить.
– Вот и хорошо. А то мы сперва выносим приговор, а уж потом судим, – сказал Боско.
– Что? – удивился Канаан.
– Тебе не понять, пока ты не прочтешь эту книгу.
Канаан накрыл ладонью обложку «Алисы».
Кортес поднялся с места.
– Мне преступников ловить надо.
– Только не говорите Свистуну, что нас заинтересовала его личная жизнь, – сказал Боско как раз в тот момент, когда тот появился в дверях на пару с Нелли. – Мы только что о вас говорили, – закончил он, дождавшись, пока парочка подошла к столику.
– И надеюсь, только хорошее, – заметила Нелли.
– Мы желаем вам исключительно добра, – сказал Боско. – Хотите позавтракать?
– Мы уже завтракали. Разве что кофе.
– Как поживаете, миссис Твелвтрис? – осведомился Кортес.
– Нелли.
– Прошу прощения. – Он улыбнулся одной из самых белозубых своих улыбок и потер пальцем висок, как проштрафившийся шофер или садовник. – Я уже ухожу, но все равно мне приятно повидаться с вами.
– И мне с вами тоже.
– У вас есть какие-нибудь планы на нынешний день? – спросил он, словно Свистун с Нелли были его друзьями-отпускниками или туристами.
– Мы вроде бы собирались в Венис, – сказала Нелли.
– Ах вот как, в Венис? Чрезвычайно любопытное местечко.
– Там живет моя мать.
– Что ж, тогда понятно. – Кортес обратился к Свистуну: – А можно тебя на минуточку?
Они отошли в дальний конец зала, где ни у стойки, ни в нишах сейчас никого не было.
– Что ты делал в «Армантье»?
– Только не говори мне, что тебе проболтался Эсма!
– А кто же еще? И ты там задавал вопросы. Скажи на милость, с какой стати ты это делал?
Проще всего, а возможно, и полезней всего, было бы рассказать Кортесу про ночного фотографа и обертку из-под карамели. Но Свистуну не понравился подход Кортеса: тот зажимал его в угол, а это уж было просто оскорбительно.
Он пожал плечами.
– Из чистого любопытства.
– Не понимаю. Объяснись.
– Да прекрасно ты понимаешь…
– Нет, не понимаю.
– Это моя территория…
– Двадцать, а то и двадцать пять кварталов отсюда, а дальше на юг по бульвару.
– Ну и что? Это же все равно Голливуд.
– Ну, а Форест-Лаун и Барбенк – это не Голливуд.
– Значит, и макияжница тебе обо всем рассказала? Да у тебя в осведомителях, выходит, полгорода!
– Я попросил ее позвонить мне, если кто-нибудь заинтересуется похоронами Выборга.
– Убийцы возвращаются на место преступления? Ты в это веришь?
– Иногда такое случается.
– Ну хорошо. У меня возникла парочка…
– Ты вмешиваешься в ход следствия по делу об убийстве!
– … вопросов.
– Ты надеешься вывести клиента из игры, вот чем ты занимаешься! Значит, по-твоему, убитый сам вспорол себе живот?
Последнее предположение было ошибочным, однако Свистун виновато улыбнулся, как будто Кортес и впрямь припер его к стенке.
– У тебя и без того есть клиентка, – сказал Кортес. – Вот и занимайся ею. Хорошенько охраняй Нелли. А если тебе это не по вкусу, только свистни, и я тебя подменю.
– Для этого тебе придется уйти в отставку. Кортес ухмыльнулся, на этот раз – вполне дружелюбно.
– Что ж, и это можно устроить.
– Вот и отлично, – сказал Свистун и замолчал. Ему только что посоветовали не лезть в чужое дело. Это было, конечно, неприятно. Зато теперь в разговоре намечалась приятная перемена.
– Ты хоть понимаешь, Свистун, о чем я тебе толкую? Если тебе нужно что-нибудь узнать о любом деле, которое я веду, спроси у меня – и я сам тебе расскажу все, что можно. Но не суетись вокруг фигурантов, не получив на то предварительного разрешения.
– Вот и отлично, – повторил Свистун.
Он проводил взглядом покинувшего кофейню Кортеса. Уже выйдя на улицу, тот обернулся и помахал рукой – сперва Свистуну, потом Нелли.
Свистун вернулся за столик.
– Хочу попросить вас об одном одолжении, – сказал он Боско и Канаану.
– В чем дело? – спросил Канаан.
– О точно таком же, что и вчера.
– Что вы меня постоянно бросаете на этих людей! – возмутилась Нелли. – Можно подумать, будто вам не терпится от меня избавиться. У меня что, изо рта плохо пахнет?
– Все дело в том, что…
– … что вы не успели закончить вчерашнее, – сказала она за него. – Хотя я понятия не имею, чем именно вы занимаетесь.
– Совершенно верно.
– Ладно, мальчики. – Она оперлась ладонями на стол, посмотрела прямо в глаза сперва Канаану, потом Боско. – Так чем займемся сегодня?
– Я могу почитать вам «Алису», – сказал Боско.
Свистун знал, что служителя морга зовут Чарли Чикерингом. Друзьями они не были, но Чарли никогда не отказывался заработать лишний доллар.
Глазные линзы у него были похожи на донца бутылок из-под кока-колы, на зубах он носил серебряную пластинку. Когда Свистун подошел к его столу, он пил лимонад из горлышка.
– Тебя повысили по службе? – спросил Свистун.
– А в чем дело?
– Раз ты на работе.
– Это не повышение, а всего лишь дополнительные обязанности.
– И дополнительный шанс получить пару баксов со стороны.
– Не понял?
– К тебе чаще обращаются за информацией.
– А ты что, прибыл сюда за информацией?
– Мне нужно разобраться с результатами вскрытия одной проститутки, умершей от побоев лет шесть-семь назад.
– Шутишь? Такое досье наверняка давно уничтожили.
– Даже если речь идет о нераскрытом убийстве?
– Если так, то оно, не исключено, хранится в архиве.
– Что тебе мешает проверить?
– Архив в подвале.
– Ну, так пойдем туда вместе, если ты боишься темноты.
– Да нет, я хочу сказать, на это потребуется определенное время, а мне не положено уходить далеко от этого стола.
– В такое время дня трупы едва ли начнут поступать сюда пачками, правда?
– Правила есть правила, сам понимаешь.
– Однако отлить ты же ходишь. Тем более если пьешь столько лимонаду.
– Знал бы ты, сколько он теперь стоит! Свистун выложил на стол пятерку.
– Видать, придется переходить на минеральную воду.
Свистун добавил еще пятерку.
– Я ведь о многом и не прошу.
– Ну ладно, чего не сделаешь ради старого приятеля!
Чарли наконец поднялся с места. Забрал обе пятерки, вчетверо сложил их и сунул в задний карман.
Они прошли на подвальный уровень. В картотечных ящиках здесь хранилось великое множество документов.
– А почему бы не пропустить все это через компьютер? – спросил Свистун.
– Через компьютер мы пропускаем только свежую информацию. А здесь самое настоящее царство мертвых.
– Но ведь должна иметься какая-то рубрикация.
– Это да. Все распределено по годам поступления.
– Ради Бога, Чарли. Прояви хоть какую-нибудь инициативу. За десять-то долларов, – сказал Свистун. – Или прикажешь мне самому разгребать все эти кучи?