Страница:
– А теперь послушай, Данно, – заговорил король. – Эта свора хвастунов утомляет меня не меньше, чем тебя, но мне нужна их преданность. Кто еще будет править этой жалкой пародией на королевство, когда мы выступим в поход?
– Ты прав, сеньор. Мои извинения.
Глин вздыхал и потягивал эль мелкими глотками, глядя в пустой камин. В последнее время на него часто накатывало плохое настроение, и эта мрачность сильно беспокоила его брата.
– Что так давит тебе на сердце, сеньор? – спросил Даннин.
– Смерть лорда Авоика и его братьев. А, клянусь адом, бывают минуты, когда я сомневаюсь в том, что могу быть королем… Думая обо всех этих смертях, которые принесли королевству мои притязания на трон…
– Что? Такие сомнения возможны только у настоящего короля. Готов поспорить: Кантрей плевать хотел на тех, кто умрет за его дело.
– Ты веришь в меня, не так ли, Данно?
– Я умру за тебя.
Глин поднял голову и в его глазах что-то подозрительно заблестело.
– Знаешь ли, бывают минуты, когда я думаю, что без тебя сошел бы с ума, – признался он после долгой паузы.
Даннин был слишком потрясен, чтобы отвечать. Глин тряхнул головой и встал.
– Оставь меня, – приказал он резко. – Я хочу побыть один.
Не удосужившись поклониться, Даннин поспешил прочь. На сердце у него было тяжело. Он вышел во двор. Даннин утешал себя только тем, что плохое настроение Глина вероятно уйдет, когда они выступят в поход, но это утешение было слабым. Настоящих схваток нынешним летом ожидать не приходится. – А те набеги и вылазки, которые им предстоят, возглавит, скорее всего, сам Даннин. Он будет сражаться, пока Глин тоскует в дане. Король слишком важен, чтобы рисковать случайной раной во время незначительного столкновения.
Бесцельное гуляние в конце концов привело Даннина к казармам. Перед конюшнями боевой отряд клана Волка чистил лошадей. Леди Гвенивер сидела на краю деревянной телеги и наблюдала за своими людьми. Несмотря на то, что она носила мужскую одежду и некрасиво остригла волосы, Даннин мог думать о ней только, как о женщине. О привлекательной женщине. Ее огромные, блестящие глаза горели, как маяки, привлекая его к себе.
То, как она двигалась, тоже влекло его: все жесты были четкими и тем не менее плавными, словно девушка пользовалась каким-то скрытым источником энергии.
Увидев Даннина, Гвенивер соскользнула с телеги и пошла ему навстречу.
– Лорд Даннин, моим людям нужны одеяла и одежда.
– Они получат их сегодня же. Теперь вы все – часть хозяйства короля, поэтому здесь для вас найдется все необходимое. У вас есть на это право.
– Спасибо. Наш сеньор на самом деле очень щедр.
– Да. У меня больше оснований, чем у большинства, хвалить его щедрость. Сколько незаконнорожденных сыновей когда-либо получали титул и место при дворе?
Гвенивер поморщилась, а Даннин улыбнулся. Он предпочитал сам поднимать деликатный вопрос своего рождения и бросать его в лица благородных господ – до того, как они успевали обратить это против него. На мгновение Даннин задумался, вспоминая выступление Амайна о способе поклонения Гвенивер, но что-то, казалось, подталкивало его, заставляя говорить дальше.
– Эта луна у тебя на щеке – она обозначает истинную клятву?
– А что еще это может быть?
– Ну, хитрость, уловка, способ безопасно путешествовать. Я никогда не стал бы упрекать тебя за это. Женщине на дороге с боевым отрядом лучше находиться под защитой Богини. Во всяком случае, лучше, чтобы мужчины так думали.
– Ты прав. Однако полумесяц теперь охватывает всю мою жизнь. Я дала Ей клятву и останусь Ей верна.
Спокойная холодность, прозвучавшая в ее голосе, не оставляла сомнений.
– Понятно, – поспешно сказал Даннин. – Я не собираюсь выспрашивать у тебя, как жрица получает видения. Но я хотел спросить тебя еще кое о чем. У твоей сестры есть поклонник, которого ты выбрала для нее? Я поговорю с королем от его имени.
– Правда? Это огромная услуга с твоей стороны.
– Почему ты так говоришь?
– О, не надо, мой лорд! Разве ты не видишь, каким сокровищем в глазах двора обладаешь? Ты пользуешься большим влиянием на короля, чем любой другой. Если ты не будешь ценить это благословение, то оно может обратиться в проклятие.
Даннин просто улыбнулся, поставленный в тупик напряженностью ее голоса. Он никогда не знал, что сказать, когда женщины заговаривали о неважном – точнее, о том, что оставалось несущественным лично для него. Мгновением спустя Гвенивер пожала плечами.
– Вот ответ на твой вопрос: в мужья моей сестре я предпочитаю лорда Гветмара из клана Ольхи.
– Я сражался рядом с ним. Он – хороший человек. Я назову королю его имя.
– Спасибо.
Гвенивер изобразила легкий реверанс и пошла прочь, оставив Даннина пылающим страстью к женщине, которую он никогда не сможет заполучить.
Лорд Даннин сдержал свое обещание поговорить с королем гораздо быстрее, чем ожидала Гвенивер. Во второй половине того же дня советник Саддар пришел к ней в покои с важной новостью. Из почтения к его возрасту Гвенивер усадила его в кресло у камина и налила ему меду, после чего опустилась в кресло напротив него.
– Спасибо, ваше святейшество, – поблагодарил он тонким, сухим голосом. – Я хотел лично выразить вам мою радость по поводу того, что клан Волка будет жить дальше.
– Благодарю вас, добрый господин.
Саддар улыбнулся и сделал маленький глоток меда.
– Король сам попросил меня поговорить с вами, – продолжал он, делая ударение на словах «король сам». – Он принял важное решение. Лорд Гветмар может отказаться от служения клану Ольхи и жениться на вашей сестре.
– Отлично! – Гвенивер подняла свой кубок. – Теперь все, что нам остается, – это доставить Маклу из храма.
– А, по этому поводу у меня имеются дополнительные новости. Король хочет, чтобы вы ее привезли поскорее. Он даст вам и Гветмару двести человек из своей личной стражи. Присоедините их к вашему боевому отряду.
– Боги! Наш сеньор чрезвычайно щедр.
– Во главе этих людей вас будет сопровождать лорд Даннин.
Саддар сделал паузу, словно ожидал какой-то мгновенной реакции. Гвенивер склонила голову набок и внимательно смотрела на него.
– А, ну, – наконец сказал советник. – А что ваше святейшество думает о лорде Даннине, если я, конечно, могу вас об этом спросить?
– Мои люди говорят, что он великолепен в битве. Клянусь, господин хороший, это единственное, что имеет для меня значение.
– Правда?
Что-то в улыбке старика заставило ее вспомнить странное предупреждение, которое она получила от Богини, но Гвенивер все равно смолчала.
– Не мое дело задавать вопросы тем, кто принес священные обеты, госпожа, но позвольте мне дать вам совет человека, пожилой возраст которого временами заставляет его высказываться прямо. Лорд Даннин – очень порывистый и импульсивный человек. Я бы на вашем месте не стал выпускать его из виду, – Саддар сделал паузу, чтобы допить мед из кубка. – Мне радостно видеть вас здесь, ваше святейшество. Несомненно Богиня прислала вас, как знак Ее благосклонности к нашему королю.
– Будем надеяться, что нет. Ее благосклонность темна и резка, как окровавленный клинок.
Улыбка застыла на губах Саддара. Он встал, вежливо поклонился и поспешно удалился.
Какое-то время Гвенивер обдумывала беспокойное замечание старика о Даннине. Она хотела обратиться к Богине и спросить Ее совета, но в действительности не была уверена в том, как ей надлежит действовать в подобном случае. Сохранились лишь несколько фрагментов обрядов, связанных с Черной Луной. Жрицы их храма знали пару заклинаний и ритуалов, которые следовало проводить при убывающей луне. Имелись обрывки фольклора, касающиеся определенных воинских молитв, которые сохранились со Времен Рассвета. И ничего больше. Без храма с зеркалом, без алтаря Гвенивер просто не знала, как приблизиться к Богине. У нее в седельных вьюках лежало письмо от Ардды к верховной жрице храма Кермора, представляющее Гвенивер, но она боялась идти со своими странными разговорами о Черной Луне к этой городской даме, часто бывающей при дворе.
Однако Гвенивер поняла, что больше всего ей требуется зеркало. На следующее утро она отправилась в город, но вместо храма пошла на рыночную площадь и купила себе серебряное зеркало в бронзовой оправе, которое было достаточно маленьким, чтобы поместиться в седельных вьюках. Ночью, после ужина, она заперлась в своих покоях, оставив только одну свечу, и поставила зеркало на комод, а сама встала перед ним на колени. На нее глядело ее собственное лицо, серебристое, чуть искаженное рябью.
– Моя госпожа, – прошептала Гвенивер. – Моя госпожа Тьмы.
В сознании она нарисовала свое видение, явившееся ей в храме, вызывая образ Богини из памяти. На протяжении последних недель Гвенивер столько размышляла об этом, что образ был у нее в сознании неподвижен и тверд – четкое изображение, которое она могла исследовать под различными углами, словно вначале смотрела на свой меч, лежащий на алтаре, затем – на зеркало или Ардду, стоящую поблизости. «Если только я смогу увидеть образ в зеркале, то, возможно, он шевельнется», – сказала она себе.
Когда Гвенивер попыталась выстроить образ на серебристой поверхности, та упорно оставалась пустой. Внезапно Гвенивер почувствовала себя глупо. Несомненно, она добивается невозможного, но какой-то упрямый инстинкт заставлял ее продолжать попытки. Как будто образ Богини мог выйти из глубин ее сознания и утвердиться на блестящем серебре зеркала.
Было очень поздно и Гвенивер зевала. Ей трудно было фокусировать взгляд. Внезапно она почувствовала себя ребенком, которому охота катать обруч палкой. Старайся – не старайся, а обруч все равно падает. А потом вдруг, без сознательного усилия, обруч катится.
Вначале Гвенивер увидела в зеркале мелькнувший след изображения; затем внезапно появился образ Богини – только на мгновение. Но он был там.
– Хвала имени моей госпожи!
Гвенивер забыла об усталости. Полночи она оставалась перед зеркалом, пока не смогла увидеть образ Богини так четко, словно он был нарисован на серебре. Ее колени и спина затекли и сильно болели, но она не обращала на это внимания. Наконец видение шевельнулось, и темные глаза ночи снова посмотрели на нее. Богиня улыбнулась, благословляя единственную почитающую Ее во всем королевстве Дэверри. Гвенивер заплакала – от чистой святой радости.
Поскольку план был простым, Даннин считал, что он сработает. Пока он сопровождает Гвенивер и ее людей к Храму Луны, два брата лорда Мейра из клана Оленя поведут карательную экспедицию в глубине территории, которую держит Кантрей, и ударят по владениям клана Вепря.
– Братья лорда Мейра закипают слюной, как бешеные собаки, из-за нанесенного их клану оскорбления, – заметил Глин. – Я обязан предоставить им шанс отомстить.
– Это лучший обманный маневр, который у нас может быть, сеньор. Мы доставим леди Маклу сюда в целости и сохранности.
– Хорошо, – Глин минуту размышлял. – Настоящие сражения за владения клана Волка не начнутся до осени, когда у клана Вепря появится достаточно свободного времени, чтобы заняться кровной враждой.
– Именно так. А к тому времени у нас будет достаточно сил, чтобы бороться с ними.
После того, как король отпустил его, Даннин отправился в женскую половину, чтобы взглянуть на своего сына. Несколько лет назад Глин нашел ему жену из благородного клана, который был готов закрыть глаза на незаконное рождение Даннина взамен на королевскую благосклонность. Гарейна умерла вскоре после родов, но ребенок родился здоровым.
Хотя традиция требовала, чтобы ребенка отдали на воспитание в другую семью, Глин принял другое решение: ребенка королевской крови слишком легко могли сделать заложником, чтобы позволять выносить его из дана. В свои четыре года Кобрин уже болтал об оружии и войне.
В этот день Даннин забрал его из детской и вывел во двор. Поскольку боевые отряды возвращались после дневных тренировок на дорогах и двор был полон мужчин и лошадей, которые двигались опасно быстро, Даннин поднял сына на руки и посадил себе на плечи. Мальчик был красивым ребенком, со светлыми и мягкими волосами и синими глазами. Кобрин обнял отца за шею.
– Я люблю тебя, папа.
На мгновение Даннин был слишком удивлен для того, чтобы ответить, потому что сам вырос в ненависти к собственному отцу.
– Правда? – переспросил он наконец. – Ну, спасибо.
Когда они гуляли по двору и Кобрин болтал о каждой лошади, которую видел, Даннин заметил Гвенивер, разговаривающую у главных ворот с лордами. Все еще держа мальчика на плечах, Даннин направился к ним. Кобрин показал на Гвенивер пальцем.
– Папа, это женщина!
Когда все засмеялись, мальчик смутился и спрятал лицо на плече у Даннина. Гвенивер подошла, чтобы получше взглянуть на ребенка.
– Какой красивый мальчишка! – воскликнула она. – Он твой, не так ли?
– Да. Когда-то я был женат.
– Это сюрприз. Я думала, что ты относишься к тому типу мужчин, которые никогда не женятся.
– Ты совсем неправильно меня оценила.
Гвенивер напряглась, как испуганная олениха. Молчание вдруг затянулось. Почему все, что говорит Даннин, выходит таким неловким? Положение спас Кобрин, который решил поговорить с дамой.
– Знаешь что? Король – мой дядя.
– Да, это так, – Гвенивер с некоторым облегчением обратила внимание на ребенка. – Он тебе нравится?
– Да. Он великолепный.
– Он даже более великолепен, чем в состоянии оценить мой отпрыск, – добавил Даннин. – Наш сеньор официально включил моего парня в линию наследования, сразу после своих собственных сыновей. Нечасто отпрыск бастарда становится принцем.
– Да, это на самом деле редкость. Ну, юный Кобрин, ты совершенно прав. Король на самом деле великолепен.
Во время вечерней трапезы Даннин обнаружил, что наблюдает за Гвенивер, и мысли его были бесчестными. Верно говорили в старину: мужчине, который полюбил посвященную Луне девушку, лучше держаться от предмета своих безнадежных желаний на расстоянии множества миль. Ее золотистые волосы светились в свете свечей, когда она сжимала тонкими пальцами серебряный кубок. Ее пальцы были такими нежными и красивыми, что Даннину было трудно поверить в ее способность размахивать мечом. Судя по тому, что ему говорил Рикин, Гвенивер убивала только потому, что ей сопутствовала удача. А удача имеет склонность покидать человека во время сражения.
Закончив трапезу, Даннин встал и отправился к столу Гвенивер. Он сел на корточки перед ней, вынуждая ее склониться к нему, чтобы их разговор никто не слышал.
– Я собирался тебя кое о чем спросить, – сказал он. – У тебя есть кольчуга?
– Нет. Знаешь ли, я никогда ее не носила.
– Что? О, боги, значит, ты не представляешь, насколько она тяжелая?
– Несомненно, я к ней привыкну. Моя Богиня будет защищать меня так долго, как долго пожелает видеть меня живой. А затем, когда ей будет угодно, чтобы я умерла, Она позволит мне погибнуть. Когда придет это время, ничто не убережет меня, даже если я надену лучшую кольчугу в королевстве.
– Несомненно, это правда, потому что когда к человеку приходит его вирд, то он приходит, но хорошая кольчуга помогает отклонить обычное невезение.
Когда Гвенивер улыбнулась, их глаза встретились, и в этот момент Даннин почувствовал, что они поняли друг друга и все зашло опасно глубоко. Он быстро встал.
– Но этим летом ты не умрешь, если я могу как-то помочь. Несомненно, у тебя будет болеть сердце от того, что придется подчиняться приказам бастарда, но после того, как мы вернемся с твоей сестрой, я начну тебя тренировать, как тринадцатилетнего парня, который только что вступил в боевой отряд. После моих тренировок многие из них доживают до взрослых лет, не так ли? Делай то, что я скажу, и ты проживешь долго.
В глазах Гвенивер загорелась ярость. Она начала подниматься, но Даннин быстро отскочил в сторону.
– Спокойной ночи, госпожа, и пусть твои сны будут священными.
Он быстро ушел, успев до того, как она смогла бы бросить ему вызов на поединок. Даннин видел, как это желание появлялось в ее глазах.
Невин не мог бы в точности сказать, когда именно король стал подозревать, что его потрепанный старый слуга обладает двеомером. Впервые появившись в дане Кермор примерно шесть лет назад, Невин предложил свои услуги травника, который умеет выращивать целебные растения и готовить лекарства. Помощник камерария принял его и разместил в хижине для слуг. Другая прислуга жила в подобных же домах. Первый год Невин видел Глина только на расстоянии, обычно во время церемоний и парадов. Анонимность прекрасно отвечала целям Невина; он находился при дворе только для того, чтобы следить за происходящим, но не вмешиваться в политику. По крайней мере, так смотрел на вещи он сам. Старый мастер двеомера выбрал двор Глина только потому, что терпеть не мог Слумара из Кантрейя, который был хитрым, вероломным, коварным и подозрительным.
Тем не менее – поскольку Глин был щедр и милостив к тем, кто служил ему, – на второй год король кое-что разузнал о человеке, предлагавшем его дану лекарства, крайне необходимые во время войны. Глин пригласил Невина в большой зал для официальной аудиенции. Конечно, аудиенция была очень короткой, и его принимали вместе с несколькими другими слугами, но, вероятно, старик сказал что-то, что привлекло внимание короля, поскольку вскоре после этого Глин посетил сад за конюшнями, где Невин выращивал травы, и снова говорил с ним. Постепенно эти беседы стали чем-то вроде привычки. Когда бы у короля ни возникало соответствующее настроение или свободная минута, он приходил в сад и задавал различные вопросы о той или иной траве, о смене сезонов, о свойствах растений и способах их выращивания. Создавалось впечатление, что подобные разговоры оказывают на него целительное воздействие. Слишком уж уставал король от бесконечных интриг и тяжелых обстоятельств.
На третий год Невину предоставили в полное распоряжение хорошую комнату в одном из боковых брохов, не дав никаких объяснений. Сказали только, что он-де заслуживает небольшого уединения. Вскоре после этого появилось место за одним из столов в большом зале, за которым сидели приближенные слуги. Посещения короля стали длиннее, в особенности зимой, когда у него было больше свободного времени. Иногда сеньор прямо спрашивал у слуги совета относительно каких-либо дел при дворе. Хотя Невин всегда давал ответы осторожно, казалось, король был доволен. Временами Глин делал легкие намеки на то, что считает Невина чем-то гораздо большим, нежели неопрятным стариком, которым он представляется.
Теперь очевидно король решил, что пришло время говорить открыто. В то утро, когда люди клана Оленя вывели свою армию, чтобы отправиться против клана Вепря, Невин высаживал на одной гряде окопник аптечный. Внезапно появился паж с известием о том, что король желает видеть его в совещательной комнате. Невин быстро вымыл руки в кожаном ведре и последовал за парнем в брох.
Глин был один. Он непринужденно сидел на краю стола, уставившись на карту, на которую падал солнечный свет из окна. Карта сильно поистрепалась, и в некоторых местах краски потускнели. Тут и там были проведены линии красными чернилами, потом их стирали, однако старые границы и линии сражений все равно просвечивали, превращая карту в кровоточащий палимпсест. Это зрелище заставило Невина подумать о том, что множество людей борются за его королевство. Из всех властителей в Дэверри у него имелись наиболее законные права на трон крылатого дракона. Конечно, только в том случае, если бы ему удалось убедить окружающих в том, что принц Галрион все еще жив – после стольких лет. Но это было маловероятно.
– Я позвал тебя сюда, чтобы кое о чем спросить, – резко произнес Глин. – Ты – единственный человек, которому я могу доверять. Я уверен, что ты сумеешь держать язык за зубами. Здесь даже священники вечно сплетничают, как старухи.
– Старухи умеют держать язык за зубами куда лучше, сеньор.
– Тем не менее для ответа на мой вопрос требуются познания священника, – здесь Глин сделал паузу. – Я надеялся, что мне сможет посоветовать двеомер.
– А мой сеньор считает, что я обладаю подобными знаниями?
– Да. Сеньор не прав?
– Прав.
Глин победно улыбнулся, но улыбался он совсем недолго.
– Тогда ответь мне вот на какой вопрос, – продолжал он. – Если мужчина или женщина дали клятву в храме, есть ли какой-либо способ отречься от клятвы, не оскорбляя богов?
– Только в очень редких случаях. Предположим, кто-то поклялся неправильно – из-за уловок подкупленного врагами священника. В таком случае другой священник, имеющий более высокий сан, может объявить клятву не имеющей силы. Давшее клятву лицо также может отказаться от нее, посвятив оставшуюся часть жизни служению богу, но это на самом деле очень сложный вопрос.
– Это едва ли наш случай.
– Ого! Как я понимаю, мой сеньор заметил, что его брат страдает о запрещенном.
– На самом деле – да. Двеомер не требуется, чтобы заметить лошадь в комнате, мой добрый волшебник.
– Именно так. Я только надеюсь, что никто, кроме нас, не заметил этого, сеньор. Многие завидуют Даннину.
Глин вздохнул и согласно кивнул.
– Если старик может предложить совет своему сеньору, то королю лучше поговорить об этом со своим братом, – продолжал Невин. – Будет ужасно, если Даннин совратит Гвенивер и вынудит ее нарушить клятву. Это нечестиво и… страшно.
Глин вздохнул и уставился на карту.
– Мне следует подумать о новом браке Даннина, – сказал он. – Я тут размышлял, не устроить ли его свадьбу с леди Маклой и не передать ли ему земли клана Волка. Но я не хочу, чтобы он всю зиму находился так далеко от моего двора. К тому же несомненно, что Гвенивер будет часто навещать сестру.
– Несомненно, сеньор. Могу я быть совсем бесцеремонным и спросить, почему вы так благосклонны к лорду Даннину? Учтите, лично я считаю, что он вполне достоин вашей благосклонности. Просто большинство людей не относятся к незаконнорожденным детям своих отцов с такой любовью. Большинство предпочитают вообще их не замечать.
– Ты совершенно прав. Понимаешь ли, поскольку мой отец решил, что я получу трон, когда я был только младенцем, то меня воспитывали, как короля. Для мальчишки это звучало великолепно: я предъявлю претензии на Священный Город после славных битв, я буду правителем всего, что могу обозреть, я спасу королевство от войн, и все будут славить мое имя. Но однажды я вышел во двор и увидел, как конюхи издеваются над маленьким мальчиком. Тогда ему было около шести, а мне восемь. Они насмехались над ним, называли ублюдком, а когда он попытался ударить одного, окружили его и стали бить. Я побежал туда и приказал им остановиться. Я чувствовал себя очень щедрым, настоящим королем, который защитил несчастное маленькое существо, – Глин улыбнулся, посмеиваясь над собой. – Я помог парню подняться, вытер ему нос, из которого текла кровь, и, клянусь всеми богами, вполне мог бы при этом посмотреться в зеркало! Нужно ли объяснять, что никто никогда не рассказывал молодому королю, как его отец любит кухарок? Вот что я выяснил в то утро. Я ворвался в покои отца, как король, каковым себя чувствовал, и потребовал ответа. «Что он себе позволяет? Что он думает?» – кричал я. Жаль, ты не мог видеть выражение его лица.
Невин тихонько рассмеялся.
– Я настоял на том, чтобы Даннин переехал жить ко мне в брох, поскольку он – мой брат, независимо от того, что думает по этому поводу наш отец, – продолжал Глин. – Понемногу брат рассказал мне, через какой ад прошел. Как над ним издевались и насмехались, дразнили сыном посудомойки. Его заставляли быть благодарным за каждый жалкий кусок, который он съедал. И таким образом, добрый волшебник, своим детским умом я начал постигать тайны правления. Я дал торжественную клятву великому Белу, что никогда не поставлю свою волю и собственные желания выше всего остального, как делал мой отец. Одной этой причины достаточно, чтобы объяснить мое отношение к Даннину. Он сделал мне подарок, который стоит дороже сотни лошадей. Но кроме этого Даннин – единственный человек при дворе, который любит меня таким, как я есть, а не ради влияния или земель, которые может получить от меня. Я кажусь тебе дураком, раз меня беспокоят такие вещи?
– Мой сеньор не дурак. Мой сеньор – один из самых здравомыслящих людей, которых я когда-либо встречал, и чтобы вы не считали это просто лестью, позвольте мне добавить, что здравомыслие – это проклятие в сумасшедшие времена, подобные нашим.
– Правда? – Король отвернулся, скрывая удивление. – Должно быть, ты прав. Ну, благодарю тебя, господин хороший, за совет. Если дела позволят, то в один из ближайших дней я зайду к тебе в садик, чтобы взглянуть, как там все растет.
Вместо того, чтобы возвращаться к грядкам, Невин отправился в свои покои. У него было беспокойно на сердце. Собирается ли Глин править, как единственный король в Дэверри? Невин надеялся, что таков его вирд. Однако он знал, что будущее закрыто для него.
Невин запер дверь, чтобы никто его не побеспокоил, встал в центре своей небольшой комнатки и представил, что у него в правой руке находится меч из голубого огня. Мастер двеомера медленно выстраивал образ, пока тот не начал жить независимо от его воли и от того, куда он обратит свое внимание. Только после этого старик воспользовался мечом – провел вокруг себя круг из голубого огня, мысленно представляя языки пламени, пока они тоже не ожили сами по себе.
– Ты прав, сеньор. Мои извинения.
Глин вздыхал и потягивал эль мелкими глотками, глядя в пустой камин. В последнее время на него часто накатывало плохое настроение, и эта мрачность сильно беспокоила его брата.
– Что так давит тебе на сердце, сеньор? – спросил Даннин.
– Смерть лорда Авоика и его братьев. А, клянусь адом, бывают минуты, когда я сомневаюсь в том, что могу быть королем… Думая обо всех этих смертях, которые принесли королевству мои притязания на трон…
– Что? Такие сомнения возможны только у настоящего короля. Готов поспорить: Кантрей плевать хотел на тех, кто умрет за его дело.
– Ты веришь в меня, не так ли, Данно?
– Я умру за тебя.
Глин поднял голову и в его глазах что-то подозрительно заблестело.
– Знаешь ли, бывают минуты, когда я думаю, что без тебя сошел бы с ума, – признался он после долгой паузы.
Даннин был слишком потрясен, чтобы отвечать. Глин тряхнул головой и встал.
– Оставь меня, – приказал он резко. – Я хочу побыть один.
Не удосужившись поклониться, Даннин поспешил прочь. На сердце у него было тяжело. Он вышел во двор. Даннин утешал себя только тем, что плохое настроение Глина вероятно уйдет, когда они выступят в поход, но это утешение было слабым. Настоящих схваток нынешним летом ожидать не приходится. – А те набеги и вылазки, которые им предстоят, возглавит, скорее всего, сам Даннин. Он будет сражаться, пока Глин тоскует в дане. Король слишком важен, чтобы рисковать случайной раной во время незначительного столкновения.
Бесцельное гуляние в конце концов привело Даннина к казармам. Перед конюшнями боевой отряд клана Волка чистил лошадей. Леди Гвенивер сидела на краю деревянной телеги и наблюдала за своими людьми. Несмотря на то, что она носила мужскую одежду и некрасиво остригла волосы, Даннин мог думать о ней только, как о женщине. О привлекательной женщине. Ее огромные, блестящие глаза горели, как маяки, привлекая его к себе.
То, как она двигалась, тоже влекло его: все жесты были четкими и тем не менее плавными, словно девушка пользовалась каким-то скрытым источником энергии.
Увидев Даннина, Гвенивер соскользнула с телеги и пошла ему навстречу.
– Лорд Даннин, моим людям нужны одеяла и одежда.
– Они получат их сегодня же. Теперь вы все – часть хозяйства короля, поэтому здесь для вас найдется все необходимое. У вас есть на это право.
– Спасибо. Наш сеньор на самом деле очень щедр.
– Да. У меня больше оснований, чем у большинства, хвалить его щедрость. Сколько незаконнорожденных сыновей когда-либо получали титул и место при дворе?
Гвенивер поморщилась, а Даннин улыбнулся. Он предпочитал сам поднимать деликатный вопрос своего рождения и бросать его в лица благородных господ – до того, как они успевали обратить это против него. На мгновение Даннин задумался, вспоминая выступление Амайна о способе поклонения Гвенивер, но что-то, казалось, подталкивало его, заставляя говорить дальше.
– Эта луна у тебя на щеке – она обозначает истинную клятву?
– А что еще это может быть?
– Ну, хитрость, уловка, способ безопасно путешествовать. Я никогда не стал бы упрекать тебя за это. Женщине на дороге с боевым отрядом лучше находиться под защитой Богини. Во всяком случае, лучше, чтобы мужчины так думали.
– Ты прав. Однако полумесяц теперь охватывает всю мою жизнь. Я дала Ей клятву и останусь Ей верна.
Спокойная холодность, прозвучавшая в ее голосе, не оставляла сомнений.
– Понятно, – поспешно сказал Даннин. – Я не собираюсь выспрашивать у тебя, как жрица получает видения. Но я хотел спросить тебя еще кое о чем. У твоей сестры есть поклонник, которого ты выбрала для нее? Я поговорю с королем от его имени.
– Правда? Это огромная услуга с твоей стороны.
– Почему ты так говоришь?
– О, не надо, мой лорд! Разве ты не видишь, каким сокровищем в глазах двора обладаешь? Ты пользуешься большим влиянием на короля, чем любой другой. Если ты не будешь ценить это благословение, то оно может обратиться в проклятие.
Даннин просто улыбнулся, поставленный в тупик напряженностью ее голоса. Он никогда не знал, что сказать, когда женщины заговаривали о неважном – точнее, о том, что оставалось несущественным лично для него. Мгновением спустя Гвенивер пожала плечами.
– Вот ответ на твой вопрос: в мужья моей сестре я предпочитаю лорда Гветмара из клана Ольхи.
– Я сражался рядом с ним. Он – хороший человек. Я назову королю его имя.
– Спасибо.
Гвенивер изобразила легкий реверанс и пошла прочь, оставив Даннина пылающим страстью к женщине, которую он никогда не сможет заполучить.
Лорд Даннин сдержал свое обещание поговорить с королем гораздо быстрее, чем ожидала Гвенивер. Во второй половине того же дня советник Саддар пришел к ней в покои с важной новостью. Из почтения к его возрасту Гвенивер усадила его в кресло у камина и налила ему меду, после чего опустилась в кресло напротив него.
– Спасибо, ваше святейшество, – поблагодарил он тонким, сухим голосом. – Я хотел лично выразить вам мою радость по поводу того, что клан Волка будет жить дальше.
– Благодарю вас, добрый господин.
Саддар улыбнулся и сделал маленький глоток меда.
– Король сам попросил меня поговорить с вами, – продолжал он, делая ударение на словах «король сам». – Он принял важное решение. Лорд Гветмар может отказаться от служения клану Ольхи и жениться на вашей сестре.
– Отлично! – Гвенивер подняла свой кубок. – Теперь все, что нам остается, – это доставить Маклу из храма.
– А, по этому поводу у меня имеются дополнительные новости. Король хочет, чтобы вы ее привезли поскорее. Он даст вам и Гветмару двести человек из своей личной стражи. Присоедините их к вашему боевому отряду.
– Боги! Наш сеньор чрезвычайно щедр.
– Во главе этих людей вас будет сопровождать лорд Даннин.
Саддар сделал паузу, словно ожидал какой-то мгновенной реакции. Гвенивер склонила голову набок и внимательно смотрела на него.
– А, ну, – наконец сказал советник. – А что ваше святейшество думает о лорде Даннине, если я, конечно, могу вас об этом спросить?
– Мои люди говорят, что он великолепен в битве. Клянусь, господин хороший, это единственное, что имеет для меня значение.
– Правда?
Что-то в улыбке старика заставило ее вспомнить странное предупреждение, которое она получила от Богини, но Гвенивер все равно смолчала.
– Не мое дело задавать вопросы тем, кто принес священные обеты, госпожа, но позвольте мне дать вам совет человека, пожилой возраст которого временами заставляет его высказываться прямо. Лорд Даннин – очень порывистый и импульсивный человек. Я бы на вашем месте не стал выпускать его из виду, – Саддар сделал паузу, чтобы допить мед из кубка. – Мне радостно видеть вас здесь, ваше святейшество. Несомненно Богиня прислала вас, как знак Ее благосклонности к нашему королю.
– Будем надеяться, что нет. Ее благосклонность темна и резка, как окровавленный клинок.
Улыбка застыла на губах Саддара. Он встал, вежливо поклонился и поспешно удалился.
Какое-то время Гвенивер обдумывала беспокойное замечание старика о Даннине. Она хотела обратиться к Богине и спросить Ее совета, но в действительности не была уверена в том, как ей надлежит действовать в подобном случае. Сохранились лишь несколько фрагментов обрядов, связанных с Черной Луной. Жрицы их храма знали пару заклинаний и ритуалов, которые следовало проводить при убывающей луне. Имелись обрывки фольклора, касающиеся определенных воинских молитв, которые сохранились со Времен Рассвета. И ничего больше. Без храма с зеркалом, без алтаря Гвенивер просто не знала, как приблизиться к Богине. У нее в седельных вьюках лежало письмо от Ардды к верховной жрице храма Кермора, представляющее Гвенивер, но она боялась идти со своими странными разговорами о Черной Луне к этой городской даме, часто бывающей при дворе.
Однако Гвенивер поняла, что больше всего ей требуется зеркало. На следующее утро она отправилась в город, но вместо храма пошла на рыночную площадь и купила себе серебряное зеркало в бронзовой оправе, которое было достаточно маленьким, чтобы поместиться в седельных вьюках. Ночью, после ужина, она заперлась в своих покоях, оставив только одну свечу, и поставила зеркало на комод, а сама встала перед ним на колени. На нее глядело ее собственное лицо, серебристое, чуть искаженное рябью.
– Моя госпожа, – прошептала Гвенивер. – Моя госпожа Тьмы.
В сознании она нарисовала свое видение, явившееся ей в храме, вызывая образ Богини из памяти. На протяжении последних недель Гвенивер столько размышляла об этом, что образ был у нее в сознании неподвижен и тверд – четкое изображение, которое она могла исследовать под различными углами, словно вначале смотрела на свой меч, лежащий на алтаре, затем – на зеркало или Ардду, стоящую поблизости. «Если только я смогу увидеть образ в зеркале, то, возможно, он шевельнется», – сказала она себе.
Когда Гвенивер попыталась выстроить образ на серебристой поверхности, та упорно оставалась пустой. Внезапно Гвенивер почувствовала себя глупо. Несомненно, она добивается невозможного, но какой-то упрямый инстинкт заставлял ее продолжать попытки. Как будто образ Богини мог выйти из глубин ее сознания и утвердиться на блестящем серебре зеркала.
Было очень поздно и Гвенивер зевала. Ей трудно было фокусировать взгляд. Внезапно она почувствовала себя ребенком, которому охота катать обруч палкой. Старайся – не старайся, а обруч все равно падает. А потом вдруг, без сознательного усилия, обруч катится.
Вначале Гвенивер увидела в зеркале мелькнувший след изображения; затем внезапно появился образ Богини – только на мгновение. Но он был там.
– Хвала имени моей госпожи!
Гвенивер забыла об усталости. Полночи она оставалась перед зеркалом, пока не смогла увидеть образ Богини так четко, словно он был нарисован на серебре. Ее колени и спина затекли и сильно болели, но она не обращала на это внимания. Наконец видение шевельнулось, и темные глаза ночи снова посмотрели на нее. Богиня улыбнулась, благословляя единственную почитающую Ее во всем королевстве Дэверри. Гвенивер заплакала – от чистой святой радости.
Поскольку план был простым, Даннин считал, что он сработает. Пока он сопровождает Гвенивер и ее людей к Храму Луны, два брата лорда Мейра из клана Оленя поведут карательную экспедицию в глубине территории, которую держит Кантрей, и ударят по владениям клана Вепря.
– Братья лорда Мейра закипают слюной, как бешеные собаки, из-за нанесенного их клану оскорбления, – заметил Глин. – Я обязан предоставить им шанс отомстить.
– Это лучший обманный маневр, который у нас может быть, сеньор. Мы доставим леди Маклу сюда в целости и сохранности.
– Хорошо, – Глин минуту размышлял. – Настоящие сражения за владения клана Волка не начнутся до осени, когда у клана Вепря появится достаточно свободного времени, чтобы заняться кровной враждой.
– Именно так. А к тому времени у нас будет достаточно сил, чтобы бороться с ними.
После того, как король отпустил его, Даннин отправился в женскую половину, чтобы взглянуть на своего сына. Несколько лет назад Глин нашел ему жену из благородного клана, который был готов закрыть глаза на незаконное рождение Даннина взамен на королевскую благосклонность. Гарейна умерла вскоре после родов, но ребенок родился здоровым.
Хотя традиция требовала, чтобы ребенка отдали на воспитание в другую семью, Глин принял другое решение: ребенка королевской крови слишком легко могли сделать заложником, чтобы позволять выносить его из дана. В свои четыре года Кобрин уже болтал об оружии и войне.
В этот день Даннин забрал его из детской и вывел во двор. Поскольку боевые отряды возвращались после дневных тренировок на дорогах и двор был полон мужчин и лошадей, которые двигались опасно быстро, Даннин поднял сына на руки и посадил себе на плечи. Мальчик был красивым ребенком, со светлыми и мягкими волосами и синими глазами. Кобрин обнял отца за шею.
– Я люблю тебя, папа.
На мгновение Даннин был слишком удивлен для того, чтобы ответить, потому что сам вырос в ненависти к собственному отцу.
– Правда? – переспросил он наконец. – Ну, спасибо.
Когда они гуляли по двору и Кобрин болтал о каждой лошади, которую видел, Даннин заметил Гвенивер, разговаривающую у главных ворот с лордами. Все еще держа мальчика на плечах, Даннин направился к ним. Кобрин показал на Гвенивер пальцем.
– Папа, это женщина!
Когда все засмеялись, мальчик смутился и спрятал лицо на плече у Даннина. Гвенивер подошла, чтобы получше взглянуть на ребенка.
– Какой красивый мальчишка! – воскликнула она. – Он твой, не так ли?
– Да. Когда-то я был женат.
– Это сюрприз. Я думала, что ты относишься к тому типу мужчин, которые никогда не женятся.
– Ты совсем неправильно меня оценила.
Гвенивер напряглась, как испуганная олениха. Молчание вдруг затянулось. Почему все, что говорит Даннин, выходит таким неловким? Положение спас Кобрин, который решил поговорить с дамой.
– Знаешь что? Король – мой дядя.
– Да, это так, – Гвенивер с некоторым облегчением обратила внимание на ребенка. – Он тебе нравится?
– Да. Он великолепный.
– Он даже более великолепен, чем в состоянии оценить мой отпрыск, – добавил Даннин. – Наш сеньор официально включил моего парня в линию наследования, сразу после своих собственных сыновей. Нечасто отпрыск бастарда становится принцем.
– Да, это на самом деле редкость. Ну, юный Кобрин, ты совершенно прав. Король на самом деле великолепен.
Во время вечерней трапезы Даннин обнаружил, что наблюдает за Гвенивер, и мысли его были бесчестными. Верно говорили в старину: мужчине, который полюбил посвященную Луне девушку, лучше держаться от предмета своих безнадежных желаний на расстоянии множества миль. Ее золотистые волосы светились в свете свечей, когда она сжимала тонкими пальцами серебряный кубок. Ее пальцы были такими нежными и красивыми, что Даннину было трудно поверить в ее способность размахивать мечом. Судя по тому, что ему говорил Рикин, Гвенивер убивала только потому, что ей сопутствовала удача. А удача имеет склонность покидать человека во время сражения.
Закончив трапезу, Даннин встал и отправился к столу Гвенивер. Он сел на корточки перед ней, вынуждая ее склониться к нему, чтобы их разговор никто не слышал.
– Я собирался тебя кое о чем спросить, – сказал он. – У тебя есть кольчуга?
– Нет. Знаешь ли, я никогда ее не носила.
– Что? О, боги, значит, ты не представляешь, насколько она тяжелая?
– Несомненно, я к ней привыкну. Моя Богиня будет защищать меня так долго, как долго пожелает видеть меня живой. А затем, когда ей будет угодно, чтобы я умерла, Она позволит мне погибнуть. Когда придет это время, ничто не убережет меня, даже если я надену лучшую кольчугу в королевстве.
– Несомненно, это правда, потому что когда к человеку приходит его вирд, то он приходит, но хорошая кольчуга помогает отклонить обычное невезение.
Когда Гвенивер улыбнулась, их глаза встретились, и в этот момент Даннин почувствовал, что они поняли друг друга и все зашло опасно глубоко. Он быстро встал.
– Но этим летом ты не умрешь, если я могу как-то помочь. Несомненно, у тебя будет болеть сердце от того, что придется подчиняться приказам бастарда, но после того, как мы вернемся с твоей сестрой, я начну тебя тренировать, как тринадцатилетнего парня, который только что вступил в боевой отряд. После моих тренировок многие из них доживают до взрослых лет, не так ли? Делай то, что я скажу, и ты проживешь долго.
В глазах Гвенивер загорелась ярость. Она начала подниматься, но Даннин быстро отскочил в сторону.
– Спокойной ночи, госпожа, и пусть твои сны будут священными.
Он быстро ушел, успев до того, как она смогла бы бросить ему вызов на поединок. Даннин видел, как это желание появлялось в ее глазах.
Невин не мог бы в точности сказать, когда именно король стал подозревать, что его потрепанный старый слуга обладает двеомером. Впервые появившись в дане Кермор примерно шесть лет назад, Невин предложил свои услуги травника, который умеет выращивать целебные растения и готовить лекарства. Помощник камерария принял его и разместил в хижине для слуг. Другая прислуга жила в подобных же домах. Первый год Невин видел Глина только на расстоянии, обычно во время церемоний и парадов. Анонимность прекрасно отвечала целям Невина; он находился при дворе только для того, чтобы следить за происходящим, но не вмешиваться в политику. По крайней мере, так смотрел на вещи он сам. Старый мастер двеомера выбрал двор Глина только потому, что терпеть не мог Слумара из Кантрейя, который был хитрым, вероломным, коварным и подозрительным.
Тем не менее – поскольку Глин был щедр и милостив к тем, кто служил ему, – на второй год король кое-что разузнал о человеке, предлагавшем его дану лекарства, крайне необходимые во время войны. Глин пригласил Невина в большой зал для официальной аудиенции. Конечно, аудиенция была очень короткой, и его принимали вместе с несколькими другими слугами, но, вероятно, старик сказал что-то, что привлекло внимание короля, поскольку вскоре после этого Глин посетил сад за конюшнями, где Невин выращивал травы, и снова говорил с ним. Постепенно эти беседы стали чем-то вроде привычки. Когда бы у короля ни возникало соответствующее настроение или свободная минута, он приходил в сад и задавал различные вопросы о той или иной траве, о смене сезонов, о свойствах растений и способах их выращивания. Создавалось впечатление, что подобные разговоры оказывают на него целительное воздействие. Слишком уж уставал король от бесконечных интриг и тяжелых обстоятельств.
На третий год Невину предоставили в полное распоряжение хорошую комнату в одном из боковых брохов, не дав никаких объяснений. Сказали только, что он-де заслуживает небольшого уединения. Вскоре после этого появилось место за одним из столов в большом зале, за которым сидели приближенные слуги. Посещения короля стали длиннее, в особенности зимой, когда у него было больше свободного времени. Иногда сеньор прямо спрашивал у слуги совета относительно каких-либо дел при дворе. Хотя Невин всегда давал ответы осторожно, казалось, король был доволен. Временами Глин делал легкие намеки на то, что считает Невина чем-то гораздо большим, нежели неопрятным стариком, которым он представляется.
Теперь очевидно король решил, что пришло время говорить открыто. В то утро, когда люди клана Оленя вывели свою армию, чтобы отправиться против клана Вепря, Невин высаживал на одной гряде окопник аптечный. Внезапно появился паж с известием о том, что король желает видеть его в совещательной комнате. Невин быстро вымыл руки в кожаном ведре и последовал за парнем в брох.
Глин был один. Он непринужденно сидел на краю стола, уставившись на карту, на которую падал солнечный свет из окна. Карта сильно поистрепалась, и в некоторых местах краски потускнели. Тут и там были проведены линии красными чернилами, потом их стирали, однако старые границы и линии сражений все равно просвечивали, превращая карту в кровоточащий палимпсест. Это зрелище заставило Невина подумать о том, что множество людей борются за его королевство. Из всех властителей в Дэверри у него имелись наиболее законные права на трон крылатого дракона. Конечно, только в том случае, если бы ему удалось убедить окружающих в том, что принц Галрион все еще жив – после стольких лет. Но это было маловероятно.
– Я позвал тебя сюда, чтобы кое о чем спросить, – резко произнес Глин. – Ты – единственный человек, которому я могу доверять. Я уверен, что ты сумеешь держать язык за зубами. Здесь даже священники вечно сплетничают, как старухи.
– Старухи умеют держать язык за зубами куда лучше, сеньор.
– Тем не менее для ответа на мой вопрос требуются познания священника, – здесь Глин сделал паузу. – Я надеялся, что мне сможет посоветовать двеомер.
– А мой сеньор считает, что я обладаю подобными знаниями?
– Да. Сеньор не прав?
– Прав.
Глин победно улыбнулся, но улыбался он совсем недолго.
– Тогда ответь мне вот на какой вопрос, – продолжал он. – Если мужчина или женщина дали клятву в храме, есть ли какой-либо способ отречься от клятвы, не оскорбляя богов?
– Только в очень редких случаях. Предположим, кто-то поклялся неправильно – из-за уловок подкупленного врагами священника. В таком случае другой священник, имеющий более высокий сан, может объявить клятву не имеющей силы. Давшее клятву лицо также может отказаться от нее, посвятив оставшуюся часть жизни служению богу, но это на самом деле очень сложный вопрос.
– Это едва ли наш случай.
– Ого! Как я понимаю, мой сеньор заметил, что его брат страдает о запрещенном.
– На самом деле – да. Двеомер не требуется, чтобы заметить лошадь в комнате, мой добрый волшебник.
– Именно так. Я только надеюсь, что никто, кроме нас, не заметил этого, сеньор. Многие завидуют Даннину.
Глин вздохнул и согласно кивнул.
– Если старик может предложить совет своему сеньору, то королю лучше поговорить об этом со своим братом, – продолжал Невин. – Будет ужасно, если Даннин совратит Гвенивер и вынудит ее нарушить клятву. Это нечестиво и… страшно.
Глин вздохнул и уставился на карту.
– Мне следует подумать о новом браке Даннина, – сказал он. – Я тут размышлял, не устроить ли его свадьбу с леди Маклой и не передать ли ему земли клана Волка. Но я не хочу, чтобы он всю зиму находился так далеко от моего двора. К тому же несомненно, что Гвенивер будет часто навещать сестру.
– Несомненно, сеньор. Могу я быть совсем бесцеремонным и спросить, почему вы так благосклонны к лорду Даннину? Учтите, лично я считаю, что он вполне достоин вашей благосклонности. Просто большинство людей не относятся к незаконнорожденным детям своих отцов с такой любовью. Большинство предпочитают вообще их не замечать.
– Ты совершенно прав. Понимаешь ли, поскольку мой отец решил, что я получу трон, когда я был только младенцем, то меня воспитывали, как короля. Для мальчишки это звучало великолепно: я предъявлю претензии на Священный Город после славных битв, я буду правителем всего, что могу обозреть, я спасу королевство от войн, и все будут славить мое имя. Но однажды я вышел во двор и увидел, как конюхи издеваются над маленьким мальчиком. Тогда ему было около шести, а мне восемь. Они насмехались над ним, называли ублюдком, а когда он попытался ударить одного, окружили его и стали бить. Я побежал туда и приказал им остановиться. Я чувствовал себя очень щедрым, настоящим королем, который защитил несчастное маленькое существо, – Глин улыбнулся, посмеиваясь над собой. – Я помог парню подняться, вытер ему нос, из которого текла кровь, и, клянусь всеми богами, вполне мог бы при этом посмотреться в зеркало! Нужно ли объяснять, что никто никогда не рассказывал молодому королю, как его отец любит кухарок? Вот что я выяснил в то утро. Я ворвался в покои отца, как король, каковым себя чувствовал, и потребовал ответа. «Что он себе позволяет? Что он думает?» – кричал я. Жаль, ты не мог видеть выражение его лица.
Невин тихонько рассмеялся.
– Я настоял на том, чтобы Даннин переехал жить ко мне в брох, поскольку он – мой брат, независимо от того, что думает по этому поводу наш отец, – продолжал Глин. – Понемногу брат рассказал мне, через какой ад прошел. Как над ним издевались и насмехались, дразнили сыном посудомойки. Его заставляли быть благодарным за каждый жалкий кусок, который он съедал. И таким образом, добрый волшебник, своим детским умом я начал постигать тайны правления. Я дал торжественную клятву великому Белу, что никогда не поставлю свою волю и собственные желания выше всего остального, как делал мой отец. Одной этой причины достаточно, чтобы объяснить мое отношение к Даннину. Он сделал мне подарок, который стоит дороже сотни лошадей. Но кроме этого Даннин – единственный человек при дворе, который любит меня таким, как я есть, а не ради влияния или земель, которые может получить от меня. Я кажусь тебе дураком, раз меня беспокоят такие вещи?
– Мой сеньор не дурак. Мой сеньор – один из самых здравомыслящих людей, которых я когда-либо встречал, и чтобы вы не считали это просто лестью, позвольте мне добавить, что здравомыслие – это проклятие в сумасшедшие времена, подобные нашим.
– Правда? – Король отвернулся, скрывая удивление. – Должно быть, ты прав. Ну, благодарю тебя, господин хороший, за совет. Если дела позволят, то в один из ближайших дней я зайду к тебе в садик, чтобы взглянуть, как там все растет.
Вместо того, чтобы возвращаться к грядкам, Невин отправился в свои покои. У него было беспокойно на сердце. Собирается ли Глин править, как единственный король в Дэверри? Невин надеялся, что таков его вирд. Однако он знал, что будущее закрыто для него.
Невин запер дверь, чтобы никто его не побеспокоил, встал в центре своей небольшой комнатки и представил, что у него в правой руке находится меч из голубого огня. Мастер двеомера медленно выстраивал образ, пока тот не начал жить независимо от его воли и от того, куда он обратит свое внимание. Только после этого старик воспользовался мечом – провел вокруг себя круг из голубого огня, мысленно представляя языки пламени, пока они тоже не ожили сами по себе.