Страница:
на нее. Выбора не было.
Камбер посмотрел на сына, Йорам поднял голову, встретил его взгляд и
снова уставился в свой бокал. Набрал полные легкие воздуха и решился.
-- У нас не было возможности поговорить раньше. Так? Камбер глядел в
сторону, на парок над вином,-- Йораму легче говорить, не видя его глаз.
-- Не было. Я надеялся провести этот день с тобой, но... Он пожал
плечами устало и безнадежно, и Йорам перевел взгляд на огонь в камине.
-- Я знаю, Синил...-- Йорам колебался-- Скажи, ты много думал о
завтрашнем дне? Камбер скрыл улыбку.
-- Если после стольких лет ты научился понимать меня хоть немного,
должен был не сомневаться, что мысли о завтрашнем дне в последнее время не
покидали мой мозг,-- негромко ответил он.-- Я тоже нервничаю, сынок. Просто
не вижу способа отказаться от того, что должен совершить.
-- Может, ты прав.-- Глаза Йорама скрылись под белесыми ресницами.--
Наверное, это неизбежно. Но тебе не приходило в голову искать и другие пути?
Что если не придется строить решительно все на лжи и обмане.
-- Как это?
-- В твоей власти узаконить свой статус.
-- Каким образом?-- прошептал Камбер.
-- Приняв священнический сан,-- ответил Йорам, обратив к отцу умоляющий
взор.-- Сделай это сейчас и завтра ты войдешь в собор с чистой совестью. Ты
можешь! Видит Бог, мы часто разговаривали об этом раньше. Еще в юношестве ты
стал диаконом. Уже много лет ты вдовец. У тебя есть право на священство.
Уверен, что в подобных обстоятельствах Энском сказал бы то же самое. --
Энском?
Камбер глубоко вздохнул и выдохнул, унимая стук неистово забившегося
сердца, когда смысл слов Йорама проник в глубины его существа.
Быть священником, а не прятать под облачением пустоту. Эта мысль
взбудоражила и одновременно напугала. В глубине души он всегда носил надежду
когда-нибудь дать священные обеты. Его монастырское обучение сказалось на
нем значительно сильнее, чем он сам раньше думал.
Но это было в прошлом, когда он еще был самим собой, а Алистер Каллен
жил. Имел ли Камбер МакРори, присвоивший облик другого, смелость
приблизиться к алтарю Господнему и просить о даровании священного сана?
Решится ли он совместить святое служение и греховный обман?
Может ли позволить архиепископу Энскому, примасу Гвинедда и давнишнему
другу, надеть на него епископскую митру? Если заранее раскрыться Энскому и
добиться его согласия, он тоже ввергнется во грех, либо оттолкнет лжеца и
предаст публичному позору. Так скорее всего и будет.
Значит, остается довериться судьбе и никак не влиять на течение
событий. Что тогда? Он, не став священником, получает епископство и, чтобы
скрывать обман, совершает таинство святой веры и отправляет требы-- то, что
Богом предназначено только священнослужителям, но никак не диаконам.
Выбор у него невелик: жить под бременем преступного обмана или
послушаться Йорама.
ГЛАВА 15
Хвалите Господа, все народы, прославляйте Его, все племена.
Псалтирь 116:1
Потрясенный, Камбер вернулся к действительности, чувствуя на себе
взгляд сына и не зная, сколько времени провел в своем внутреннем мире.. Его;
пальцы сдавили бокал, едва не ломая его, ни с того ни с сего в голову
пришло, как он будет выглядеть на завтрашнем посвящении с забинтованной
рукой, если бокал все-таки лопнет.
Он заставил себя ослабить хватку и поставил бокал на пол рядом с собой.
Перевел дух и взглянул на Йорама.
-- Определенно, ты выбил меня из колеи. Казалось, больше не придется
ломать голову над тем, с чего ты начал. Мы не можем не пройти завтрашней
голгофы, это ясно. Не знаю, имею ли право подвергать Энскома и его веру
испытанию, но если ан, узнав правду обо мне, откажет в помощи, его не в чем
будет упрекнуть.
-- Неужели ты думаешь, что он не поймет?-- робко спросил Йорам.-- Я
знаю, что он достойнейший, а ведь вы с ним давние знакомые.
Камбер опустил глаза, поглаживая изгибы резьбы на ручке кресла.
-- Ты и меля знаешь достаточно хорошо, сынок. Ив конце концов ты,
разумеется, прав. Священный сан и то, что за ним стоит, значат для меня
слишком много, чтобы отказываться от этой воистину высокой магии.-- Он
поднял голову и улыбнулся.-- Я просил его когда-нибудь посвятить меня, но
это все откладывалось. Думал, вот дети подрастут, вот Катан повзрослеет,
чтобы принять заботы о графстве. Тогда уж... А теперь Катана больше нет. Его
сын и наследник совсем дитя.-- Он вздохнул.-- А мы здесь и сейчас, и я,
подобно Синилу, должен научиться жить с тем, что вынужден был выбрать.
Йорам на мгновение отвел глаза, потом снова посмотрел на отца.
-- Значит, ты поговоришь с Энскомом?
-- Думаю, да. Я хочу еще немного повременить и, если ты выяснишь, нет
ли поблизости Риса и Эвайн, я буду очень признателен. Вы трое будете моими
свидетелями в случае согласия Энскома.-- Камбер несколько минут стоял
неподвижно, глядя на огонь, умирающий в камине, потом перешел в молельню. В
комнатке горела только красная лампада, и, зажигая свечи на алтаре, Камбер
улыбался с наивной радостью простолюдина.
Нет, не надо никаких деринийских премудростей и ухищрений, он примет
решение с чистой и ясной душой.
Опускаясь на колени у аналоя, он прикрыл глаза руками и несколько минут
успокаивался, углубившись в слова молитвы, внутренне собираясь для важного
шага.
Сомнения не покидали. Все ли последствия учтены? Стоило покопаться в
себе, обратиться к памяти Алистера, добраться до границ подсознания. Камбер
легко расстался с реальностью-- переход в трансцендентное состояние был
освоен им еще в юности.
Когда он вернулся и поднял голову, свечи на алтаре стали на целый дюйм
короче. Задуваемое сквозняком пламя колыхалось и мерцало. Сверху, с креста
из дерева и слоновой кости, на него с состраданием взирало ясное лицо
Спасителя.
Камбер склонил голову набок, пытаясь заглянуть под прикрытые веки, и
недовольно скривил губы, как делал это ребенком, потом улыбнулся и
капитулировал. Ему показалось, будто лицо на распятии осветилось ответной
улыбкой или свечи разом моргнули.
Все равно добрый знак. Он пойдет к своему старому другу Энскому.
Откроет правду и положит ее к ногам того, кто одновременно был ему братом и
духовным отцом. А потом, если Энском согласится, примет священный сан.
Только так можно пройти посвящение в епископы.
Плохо сознавая, что произойдет дальше, Камбер стучал в дверь Энскома.
Он дышал с натугой, во рту пересохло, руки судорожно подергивались. Рядом, с
факелом в руках, стоял монах-михайлинец.
Что думал о нем этот брат, заметил ли его состояние? Камбер молился,
чтобы монах приписал его нервозность естественному волнению кандидата в
епископы. Тишина за дверью делалась невыносима.
Потом в нее ударил кулак монаха, а он сбивчиво бормотал что-то о том,
что слух у архиепископа сдает, уже не тот, что прежде.
Камбер замер с рукой, занесенной над дверью,-- с другой стороны двери
отодвигали засов. Отворил сам Энском. Растрепанный вид и заспанные глаза
говорили о том, что он только что покинул постель.
-- Прошу прощения, что тревожу вас в такое время, ваша милость,--
заторопился Камбер.
-- Алистер?-- в голосе архиепископа звучало сонное недоумение,-- Я
полагал, вы давно в постели. Что-то не так?
-- Не мог заснуть, ваша милость, мне нужно исповедаться. Вы не могли
бы...
-- Исповедать вас?-- Энском оглядел бывшего викария и посмотрел ему в
глаза, сон слетел с него.-- Мне казалось, что у вас есть свой
духовник-михайлинец, святой отец. Он что, в отсутствии?
Камбер отвел взгляд и вкрадчиво отвечал:
-- Он не архиепископ, ваша милость. Есть обстоятельства, заставляющие
обратиться именно к вам.
Камбер подкрепил свою речь многозначительным взглядом, и Энском
посмотрел на него так, словно только что увидел. Махнув рукой, архиепископ
отпустил факельщика, огонь поплыл по темному коридору, удаляясь, и Энском
отступил в сторону, приглашая войти.
Пока он возился с дверным засовом, Камбер уже стоял в центре комнаты,
не зная, куда спрятать глаза. Он был в смятении, самоанализ не избавил от
страхов и робости перед наступающим моментом откровения. За Энскомом он,
трепеща, вошел в молельню архиепископа, еще более изысканную, чем у
Алистера. Хозяин молельни надел лежавшую на аналое бархатную епитрахиль.
-- Благодарю, что приняли меня в столь поздний час, Ваше
Преосвященство. Я не стал бы беспокоить вас, но мою исповедь нельзя доверить
больше никому.
Энском приложился губами к епитрахили, расправил складки ночной
рубашки, указал гостю место у аналоя и направился к алтарю.
Камбер, ухватив за рукав, развернул его к себе и начал возвращать свой
облик.
-- Что!..
На глазах архиепископа на затуманившемся лице проступали черты
человека, отпетого в кафедральном соборе несколько дней назад. Энском
привалился к стене и потянулся к своему нательному кресту. Его рот
открывался и закрывался, наконец сложилось единственное слово: "Камбер!"
Камбер смиренно улыбнулся и опустился на колени у аналоя, на место,
предназначенное ему.
-- Прости, старый друг. Я знаю, как трудно, и то ли еще будет.
-- Но как?.. Ты был мертв! Я видел тебя! Я служил по тебе отходную!--
Энском качал головой и снова и снова смотрел на Камбера, проводя рукой по
глазам, словно желая избавиться от наваждения.
-- Тебе будут не по нраву мои объяснения, еще меньше понравится то, что
я должен продолжать начатое и просить твоей помощи. Алистер убил Ариэллу и
погиб. Умер он, а не я.
-- Но ты...
В это мгновение Энскома осенило, и он опустился на ступеньку перед
алтарем, как громом пораженный.
-- Ты изменил облик. Ты понимал, что утрачиваешь влияние, мы ведь даже
говорили об этом. И решил начать сначала, раз Каллен умер. Он был мертв?
Энском так испугался своей догадки, что не сумел ее скрыть. В то же
мгновение Камбер был возле прелата, устремив серые глаза в его смятенные
голубые.
-- Милый друг, не думай об этом! Как могло прийти тебе в голову, что я
убил друга и сподвижника ради своих политических выгод?
Энском отвел глаза.
-- Убийство-- очень страшное слово,-- прошептал он.-- Порой достаточно
отказать в помощи тяжело раненному, и результат будет тот же.
Наступила долгая тишина, потом Камбер ответил едва слышно:
-- Разве я из числа способных на такое?
Энском протяжно выдохнул.
-- Не думаю... Нет. Но я и предположить не мог, что ты примешь облик
мертвого.-- Он поднял голову.-- Скажи мне то, что я хочу услышать, Камбер...
и моли Бога, чтобы это было правдой.
Энском хотел видеть глаза Камбера, и Камбер тоже этого хотел. Они будто
пытались заглянуть друг другу в душу. Наконец гость заговорил:
-- Я не могу винить тебя в сомнениях, милый друг. Твоя совесть и
высокий сан требуют этого. Но, поверь, я ни прямо, ни косвенно не виновен в
смерти Алистера Каллена. Он был мертв, когда мы нашли его. Йорам может
подтвердить это. Он все время был со мной.
-- Йорам?
Энском облегченно вздохнул и вытер рукавом вспотевшее лицо.
-- Бог мой, Камбер, тебе придется дать мне несколько минут, чтобы
свыкнуться с этим.-- Он нервно потирал руки. Отвернулся в сторону и снова
заговорил, размышляя вслух.-- Ты поменялся оболочками с Алистером и исполнял
его роль... почти две недели.-- Он замолчал и взглянул на Камбера.--
Выполнял обязанности священника, не так ли?
Камбер покачал головой.
-- По существу-- нет. Мне удавалось не выходить за пределы своего
диаконского посвящения. Об этом можно не беспокоиться.
-- Но ты играл роль настоятеля михайлинцев. Не хочешь же ты сказать,
Камбер МакРори, что не служил мессу, не исповедовал и не совершал других
святых таинств, права на которые не удостоен.
-- Пока нет. Но...-- Камбер вздохнул,-- сегодня вечером, после не очень
деликатной подсказки моего сына, я понял невозможность продолжать такую
жизнь и, если ты не поможешь мне, завтра же признаться во всем. Многие, да и
ты тоже, считают меня отчаянно дерзким, но никогда не осмелюсь я принять
епископскую митру, не будучи священником.
Энском долго смотрел на него, отыскивая в дымке деринийской премудрости
чистое зерно истины, потом опустил глаза.
-- Значит, ты пришел ко мне получить священство?
-- Да. И это должно быть сделано сегодня, сейчас. Я приму любую
епитимью, искуплю, чем только можно, содеянное мной. Возможно, я преступил
дозволенные пределы в своем стремлении сделать добро Гвинедду. Но ради этой
страны я на все готов. Энском, у меня был сын, и я потерял его. Катан-- одна
из бесчисленных жертв Имра... Но это в прошлом. Ты поможешь, Энском? Введешь
меня в священство?
-- Камбер...
Голос Энскома замер, он смотрел на распятие над алтарем.
-- Камбер, ты понимаешь, о чем просишь? Это совершается раз и навсегда.
-- Я всегда желал быть священником, даже в детстве. И ты знаешь это.
Если бы братья не умерли так рано, я остался бы в семинарии, и мы с тобой
приняли бы священный сан одновременно. Сейчас я мог быть епископом, а может,
и занимать твой пост.
Он указал на перстень архиепископа на пальце Энскома, тот вытянул руку,
и аметист блеснул на ней. Архиепископ поднял голову, его голубые глаза
сияли.
-- Наверное, ты прав,-- он попробовал улыбнуться.-- Ты мог стать
превосходным епископом.
-- Надеюсь, я буду им. По крайней мере, твое благословение даст мне
шанс.
Энском отвернулся, поигрывая расшитой епитрахилью, потом долго изучал
свой перстень. В конце концов, подняв голову, он ненадолго встретился
взглядом с Камбером и решительно поднялся.
-- Ты избрал нелегкий путь, Камбер. Но хорошо. Я посвящу тебя.-- К
архиепископу вернулась привычная твердость.
-- Однако не жди от меня снисхождения.
-- Я был бы разочарован всякой поблажкой.
-- Ладно. Мы поняли друг друга. Из того, что ты говорил, я сделал
вывод, что по крайней мере Йораму известна правда о тебе.
-- Йорам ожидает твоих распоряжений. Эвайн и Рис тоже. Больше никто не
знает истины. Энском кивнул.
-- Свидетелей не так много. У тебя их могло быть много больше. Придется
утешиться, что все присутствующие безусловно желанны,-- он продолжил,
помолчав:-- Тебе больше нечего сказать, не так ли? Для одной ночи было
довольно сюрпризов.
-- И еще один, последний,-- Камбер улыбнулся.
-- Ты меня пугаешь.
-- Вопрос в имени,-- быстро добавил Камбер.-- Возможно, тебе покажется
пустым, но я хотел бы в новом духовном звании сохранить свое диаконское имя.
-- Кирилл? Не вижу в этом ничего предосудительного. Ты ведь и прежде
часто использовал его как второе имя, не правда ли? Кроме того, об этом
никто не будет знать, кроме нас и твоих детей.
-- Мне бы также хотелось прибавить это имя во время рукоположения в
епископы. Ведь я вправе принять вместе с новым саном и дополнительное имя.
Энском поднял бровь.
-- Тебе хочется присоединить это имя к имени Алистера? А не поможет ли
это каким-нибудь дотошным умам приблизиться к истине, сложить единую
картину?
-- А что можно сложить?-- возразил Камбер.-- Легко объяснить решение
данью памяти старому другу.
-- А вдруг объяснения не удовлетворят?
Камбер пожал плечами.
-- Как священник и епископ, хранящий секреты исповеди, я не могу быть
подвергнут считыванию мыслей, если ты как архиепископ не потребуешь этого.
Другого пути доказать, что я не Алистер Каллен, нет.
-- Это ты так думаешь,-- пробормотал Энском.-- Будь по-твоему,
настаиваешь, так и сделаем.
Он остановился в проеме дверей, сделавшись темным силуэтом на фоне огня
свечей в соседней комнате. Его ночная рубашка и взъерошенные волосы никак не
вязались с торжественной решимостью лица.
-- И последнее, прежде чем я оставлю тебя наедине с твоей совестью и
пойду заниматься приготовлениями. Очевидно, ты обдумал все заранее. Может,
хочешь провести посвящение в каком-то определенном месте? Разумеется, в
соборе, как должно, церемония в любом случае не состоится.
-- Да, в михайлинской часовне, где мы провозгласили Синила законным
наследником престола. Место вполне подходит. А ты как думаешь?
ГЛАВА 16
Ибо всякий первосвященник, из человеков избираемый, для человеков
поставляется на служение Богу, чтобы приносить дары и жертвы за грехи.
Послание к Евреям 5:1
Двумя часами позже часовня была приготовлена. Пустовавшая уже год (со
дня Реставрации Халдейнов), она была наскоро вымыта и обставлена Рисом и
Эвайн под наблюдением Йорама. Камбер-- главное действующее лицо драмы,
которая должна была вот-вот начаться,-- еще не видел ни часовни, ни детей.
Вот уже битый час он расхаживал в маленькой комнатке перед часовней.
Было холодно, в долго пустовавшей комнате успели убрать пыль, а времени
разводить огонь не нашлось. Переодевшись, он ждал своего часа в
относительной чистоте, но согреваться мог у огонька единственной свечи. Она
мерцала на столе над разложенным облачением священника. Протягивая ладони к
огню, Камбер понимал, что зябко ему от нетерпеливого волнения-- человеческое
начало одерживало в нем верх над деринийским. Он досадовал на себя и все
никак не мог унять страхов и сделать тепло послушным.
Разум и многолетняя тренировка почему-то не помогали. Верно, все
соискатели священного сана переживали подобное в преддверии решительной
минуты.
Ведь он теперь-то в самом деле подготовлен. В душе, измученной
непрестанной борьбой, воцарился мир, и знания, необходимые священнику,
заняли место в мозгу. Слава Богу, деринийские способности воспринимать
неведомую премудрость не подвели, да и память Алистера была немалым
подспорьем.
До появления у дверей часовни Камбер провел час с Энскомом, изучавшим
канонические тексты с описанием канонического обряда посвящения. Сначала
один, а потом другой-- список с очень древнего оригинала, как он пояснил
Камберу. Архиепископ решил, что эта форма ритуала более подходит для дерини,
особенно таких, как Камбер.
Еще час был потрачен на пребывание в себе. Камбер взвешивал и судил
каждое свое слово и движение, сознавая, впрочем, что тщательная ревизия
памяти требует больше времени. Что-то могло ускользнуть или остаться
незамеченным в глубинах мозга.
Сейчас, как воинская перевязь, его перепоясывал орарь-- диаконская
епитрахиль синего цвета с колечком и белым шнуром на конце. Тело от горла до
пят скрывалось под стихарем. Когда же он впервые надел диаконское облачение?
Неужели сорок лет прошло?
Задумчиво поглаживая шелковый орарь, Камбер повернулся к столу. Эта
белоснежная риза, которую он наденет... Она-- символ достоинства духовного
лица. Восковая свеча лежала рядом. Ее он внесет в часовню перед началом
обряда, и увидит Всевышний, что чисты помыслы раба его перед алтарем
Господним.
Внезапный стук в дверь оглушил его.
Неужели пора?
В комнату бесшумно проскользнул Йорам с горящей свечой в руке, В его
глубокой озабоченности угадывалась и сдерживаемая радость. Не отрывая глаз
от сына, Камбер, повинуясь порыву, шагнул ему навстречу. Они остановились
лицом к лицу, посмотрели друг на друга и увидели новыми глазами.
Скоро их навеки свяжут не только кровные узы. Камбер, осознав это,
вздрогнул, Йорам поспешно поставил свечи на стол и обнял отца-- подумал, что
запоздалые страхи все еще мучат его.
Камбер прижал сына к себе, поглаживая золотистые волосы, как делал это,
когда Йорам был ребенком, отстранился и встретил его встревоженный взгляд.
-- Я не боюсь, сынок,-- сказал он, так жадно вглядываясь в лицо юноши,
чтобы запомнить каждую деталь,-- Правда, не боюсь. Ты думал, мне страшно?
Йорам гордо повел головой. Несмотря на все усилия, его глаза
наполнились слезами.
-- Нет, Я просто... просто обнимал тебя... брат. Камбер улыбнулся и
принялся поправлять и разглаживать свое облачение.
-- "Брат". Какое чудесное слово, ты можешь говорить так.-- Он с любовью
смотрел на Йорама.-- По-моему, это большая честь, чем быть твоим отцом.
Йорам нагнул голову и заморгал, прогоняя слезы, потом поднял глаза и
улыбнулся.
-- Пойдем... отец. Пора придавать этому слову второе значение.
Гордый, он умолк, взял ризу и перебросил через руку отца, зажег
восковую свечу, вложил ее в руку соискателя священного сана.
Крошечная комната сияла золотом и блеском базальта. Купол поддерживали
восемь стен, у каждой из них горело по толстенной свече желтого воска. Еще
шесть освещали алтарь и распятие на восточной стене. Четыре канделябра
обозначали стороны света: восточный стоял за алтарем, западный-- у входа,
еще два-- у стен. Такого не требовалось в обычном обряде рукоположения в
сан.
Все это Камбер мгновенно увидел и внес в память. Изумляли и
присутствующие. Им было тесно в маленькой часовне, а она казалась совсем
крошечной.
Энском в полном облачении располагался левее алтаря, возвышаясь над
остальными. Его лицо было непроницаемо. Рис и Эвайн стояли справа,
отделенные от архиепископа келдишским ковром, постеленным у ступеней алтаря.
Где-то позаимствованные михайлинские мантии преобразили молодых супругов.
Золотые волосы Эвайн не уместились в капюшоне и ниспадали до пояса. Они с
Рисом приветливо и многозначительно улыбались вошедшим.
Йорам затворил дверь и задвинул тяжелый засов. Энском сошел со ступеней
у алтаря и знаком пригласил Камбера ступить на ковер, переливавшийся, как
россыпь драгоценных камней. Камбер опустился на колени, поцеловал кольцо
архиепископа, и тот помог ему подняться.
-- Переведи дух, пока мы будем ставить преграды, друг мой. Мы
используем тот вид защиты, который был обнаружен тобой. Эвайн и Рис
настаивали на этом выборе.
Выпрямляясь, Камбер сдержал улыбку, вспоминая, что в последний раз они
ставили эти преграды в этой же самой комнате. В ту ночь они надеялись
наделить священника-принца деринийским могуществом, а в эту-- дерини давал
священные обеты. Эта проведенная им параллель веселила и пугала его.
Камбер стоял, вытянувшись и откинув голову назад, чтобы ни на что не
отвлекаться, он щурил глаза и чувствовал тепло восковой свечи в правой руке
и совсем иное-- тепло ризы-- на сгибе левой. Стоявший рядом Йорам поклонился
архиепископу и взошел к алтарю. Справа и немного позади стояли Рис и Эвайн.
Слева слышалось учащенное дыхание Энскома. Камбер в последний раз перед
шагом в новую жизнь углубился в себя.
Спустя мгновение Эвайн вышла вперед и опустилась на колени возле
ступеней. Йорам наклонился, поцеловал алтарь, взял в левую руку новую
восковую свечу и правою плавно приблизился к нетронутому фитилю.
Вспышка. Свеча разгорелась. Йорам повернулся, приглашая Эвайн подойти.
Когда Эвайн взойдет по ступеням, возьмет свечу и зажжет большую свечу на
востоке, они все должны начать передавать энергию формирующимся преградам.
Вспыхнуло пламя восточной свечи, Эвайн вернулась и, прикрывая пламя
ладонью, спускалась по ступеням, направляясь к свече справа от Камбера.
Камбер зажмурился и обратил свой мозг к возведенным преградам, ощущая
концентрацию энергии вокруг. Эвайн зажгла свечу справа и продолжала путь. Он
услышал шипение новой щепоти ладана, подсыпанной в дымившее кадило, и
перестал оценивать происходящее. Йорам с кадилом отмеривал шаги перед
алтарем, и Камбер растворялся, слушая его.
Incensum istud a te benedictum... Пусть эти благословенные благовония
вознесутся к Тебе, о, Господи. Et descendat super nos praesidium tuam. И
пусть Твои покрова защитят нас.
Эвайн зажгла последнюю свечу слева, и Камбер слышал, что она
возвращалась. В воцарившейся тишине позвякивали звенья цепочек качавшегося
кадила, Йорам окурил священным дымом сестру и повернул направо, чтобы
повторить ее путь. Когда его голос вновь поплыл среди курений, Эвайн заняла
место позади отца.
-- Terribilis esl locus iste: hiс domus Dei est, et porta caeli...
Устрашитесь-- это дом Господен и врата Небес, да будет наречен он обителью
Бога.
Йорам обошел по кругу и теперь кадил внутри него, овевая часовню
сладким дымом ладана. Закончив, он оставил кадило у алтаря и вернулся, чтобы
встать справа от Камбера, а Рис занял обычное место Целителя прямо перед
ним.
С закрытыми глазам Камбер остальными своими чувствами тоньше
воспринимал ход вещей. Вот Эвайн возвела руки и всем существом взывает к
тому, чье присутствие так необходимо им. К ее внутреннему порыву
примешивались какие-то реальные звуки и появились неуловимые, летучие
чувства, когда она начала заклинание.
-- Мы вне времени и вне земли. Как просили об этом наши предки, мы
соединяемся в одно целое. Все присутствующие склонили головы.
-- Именами твоих благословенных апостолов-- Марка, Луки, Матвея и
Иоанна-- именами твоих ангелов, всеми силами Света и Тьмы, мы призываем
Тебя, о, Всевышний. Защити и сохрани нас,-- продолжала Эвайн.-- Так было,
есть, да пребудет вовеки. Per omnia saecula saeculorum.
-- Аминь,-- разом слетело с губ. Не открывая глаз, Камбер опустился на
колени. Мимо прошел Энском, чтобы подняться на алтарь и начать службу.
-- Introibo ad altare Dei,-- произнес архиепископ.-- Я взойду на алтарь
Божий.
-- Ad Deum qui loetificat juventutem meam. Всевышнему, который дает мне
счастье молодости.-- Эти слова принадлежали Йораму, последовавшему за
архиепископом.
-- Judica me, Deus... Суди меня, о, Господи, и отдели от нечестивцев.
До тех пор пока Энском не закончил короткой молитвы, месса шла своим
привычным путем. Когда последние слова замерли в тишине, Камбер наконец
прибавил к прочим чувствам свое зрение.
Эвайн и Рис стояли слева, Йорам подхватил под правую руку, помогая
подняться. Энском был у аналоя, он потянулся за своим посохом архипастыря, и
драгоценная митра сверкнула, отражая огни свечей гранями своих каменьев. От
Камбер посмотрел на сына, Йорам поднял голову, встретил его взгляд и
снова уставился в свой бокал. Набрал полные легкие воздуха и решился.
-- У нас не было возможности поговорить раньше. Так? Камбер глядел в
сторону, на парок над вином,-- Йораму легче говорить, не видя его глаз.
-- Не было. Я надеялся провести этот день с тобой, но... Он пожал
плечами устало и безнадежно, и Йорам перевел взгляд на огонь в камине.
-- Я знаю, Синил...-- Йорам колебался-- Скажи, ты много думал о
завтрашнем дне? Камбер скрыл улыбку.
-- Если после стольких лет ты научился понимать меня хоть немного,
должен был не сомневаться, что мысли о завтрашнем дне в последнее время не
покидали мой мозг,-- негромко ответил он.-- Я тоже нервничаю, сынок. Просто
не вижу способа отказаться от того, что должен совершить.
-- Может, ты прав.-- Глаза Йорама скрылись под белесыми ресницами.--
Наверное, это неизбежно. Но тебе не приходило в голову искать и другие пути?
Что если не придется строить решительно все на лжи и обмане.
-- Как это?
-- В твоей власти узаконить свой статус.
-- Каким образом?-- прошептал Камбер.
-- Приняв священнический сан,-- ответил Йорам, обратив к отцу умоляющий
взор.-- Сделай это сейчас и завтра ты войдешь в собор с чистой совестью. Ты
можешь! Видит Бог, мы часто разговаривали об этом раньше. Еще в юношестве ты
стал диаконом. Уже много лет ты вдовец. У тебя есть право на священство.
Уверен, что в подобных обстоятельствах Энском сказал бы то же самое. --
Энском?
Камбер глубоко вздохнул и выдохнул, унимая стук неистово забившегося
сердца, когда смысл слов Йорама проник в глубины его существа.
Быть священником, а не прятать под облачением пустоту. Эта мысль
взбудоражила и одновременно напугала. В глубине души он всегда носил надежду
когда-нибудь дать священные обеты. Его монастырское обучение сказалось на
нем значительно сильнее, чем он сам раньше думал.
Но это было в прошлом, когда он еще был самим собой, а Алистер Каллен
жил. Имел ли Камбер МакРори, присвоивший облик другого, смелость
приблизиться к алтарю Господнему и просить о даровании священного сана?
Решится ли он совместить святое служение и греховный обман?
Может ли позволить архиепископу Энскому, примасу Гвинедда и давнишнему
другу, надеть на него епископскую митру? Если заранее раскрыться Энскому и
добиться его согласия, он тоже ввергнется во грех, либо оттолкнет лжеца и
предаст публичному позору. Так скорее всего и будет.
Значит, остается довериться судьбе и никак не влиять на течение
событий. Что тогда? Он, не став священником, получает епископство и, чтобы
скрывать обман, совершает таинство святой веры и отправляет требы-- то, что
Богом предназначено только священнослужителям, но никак не диаконам.
Выбор у него невелик: жить под бременем преступного обмана или
послушаться Йорама.
ГЛАВА 15
Хвалите Господа, все народы, прославляйте Его, все племена.
Псалтирь 116:1
Потрясенный, Камбер вернулся к действительности, чувствуя на себе
взгляд сына и не зная, сколько времени провел в своем внутреннем мире.. Его;
пальцы сдавили бокал, едва не ломая его, ни с того ни с сего в голову
пришло, как он будет выглядеть на завтрашнем посвящении с забинтованной
рукой, если бокал все-таки лопнет.
Он заставил себя ослабить хватку и поставил бокал на пол рядом с собой.
Перевел дух и взглянул на Йорама.
-- Определенно, ты выбил меня из колеи. Казалось, больше не придется
ломать голову над тем, с чего ты начал. Мы не можем не пройти завтрашней
голгофы, это ясно. Не знаю, имею ли право подвергать Энскома и его веру
испытанию, но если ан, узнав правду обо мне, откажет в помощи, его не в чем
будет упрекнуть.
-- Неужели ты думаешь, что он не поймет?-- робко спросил Йорам.-- Я
знаю, что он достойнейший, а ведь вы с ним давние знакомые.
Камбер опустил глаза, поглаживая изгибы резьбы на ручке кресла.
-- Ты и меля знаешь достаточно хорошо, сынок. Ив конце концов ты,
разумеется, прав. Священный сан и то, что за ним стоит, значат для меня
слишком много, чтобы отказываться от этой воистину высокой магии.-- Он
поднял голову и улыбнулся.-- Я просил его когда-нибудь посвятить меня, но
это все откладывалось. Думал, вот дети подрастут, вот Катан повзрослеет,
чтобы принять заботы о графстве. Тогда уж... А теперь Катана больше нет. Его
сын и наследник совсем дитя.-- Он вздохнул.-- А мы здесь и сейчас, и я,
подобно Синилу, должен научиться жить с тем, что вынужден был выбрать.
Йорам на мгновение отвел глаза, потом снова посмотрел на отца.
-- Значит, ты поговоришь с Энскомом?
-- Думаю, да. Я хочу еще немного повременить и, если ты выяснишь, нет
ли поблизости Риса и Эвайн, я буду очень признателен. Вы трое будете моими
свидетелями в случае согласия Энскома.-- Камбер несколько минут стоял
неподвижно, глядя на огонь, умирающий в камине, потом перешел в молельню. В
комнатке горела только красная лампада, и, зажигая свечи на алтаре, Камбер
улыбался с наивной радостью простолюдина.
Нет, не надо никаких деринийских премудростей и ухищрений, он примет
решение с чистой и ясной душой.
Опускаясь на колени у аналоя, он прикрыл глаза руками и несколько минут
успокаивался, углубившись в слова молитвы, внутренне собираясь для важного
шага.
Сомнения не покидали. Все ли последствия учтены? Стоило покопаться в
себе, обратиться к памяти Алистера, добраться до границ подсознания. Камбер
легко расстался с реальностью-- переход в трансцендентное состояние был
освоен им еще в юности.
Когда он вернулся и поднял голову, свечи на алтаре стали на целый дюйм
короче. Задуваемое сквозняком пламя колыхалось и мерцало. Сверху, с креста
из дерева и слоновой кости, на него с состраданием взирало ясное лицо
Спасителя.
Камбер склонил голову набок, пытаясь заглянуть под прикрытые веки, и
недовольно скривил губы, как делал это ребенком, потом улыбнулся и
капитулировал. Ему показалось, будто лицо на распятии осветилось ответной
улыбкой или свечи разом моргнули.
Все равно добрый знак. Он пойдет к своему старому другу Энскому.
Откроет правду и положит ее к ногам того, кто одновременно был ему братом и
духовным отцом. А потом, если Энском согласится, примет священный сан.
Только так можно пройти посвящение в епископы.
Плохо сознавая, что произойдет дальше, Камбер стучал в дверь Энскома.
Он дышал с натугой, во рту пересохло, руки судорожно подергивались. Рядом, с
факелом в руках, стоял монах-михайлинец.
Что думал о нем этот брат, заметил ли его состояние? Камбер молился,
чтобы монах приписал его нервозность естественному волнению кандидата в
епископы. Тишина за дверью делалась невыносима.
Потом в нее ударил кулак монаха, а он сбивчиво бормотал что-то о том,
что слух у архиепископа сдает, уже не тот, что прежде.
Камбер замер с рукой, занесенной над дверью,-- с другой стороны двери
отодвигали засов. Отворил сам Энском. Растрепанный вид и заспанные глаза
говорили о том, что он только что покинул постель.
-- Прошу прощения, что тревожу вас в такое время, ваша милость,--
заторопился Камбер.
-- Алистер?-- в голосе архиепископа звучало сонное недоумение,-- Я
полагал, вы давно в постели. Что-то не так?
-- Не мог заснуть, ваша милость, мне нужно исповедаться. Вы не могли
бы...
-- Исповедать вас?-- Энском оглядел бывшего викария и посмотрел ему в
глаза, сон слетел с него.-- Мне казалось, что у вас есть свой
духовник-михайлинец, святой отец. Он что, в отсутствии?
Камбер отвел взгляд и вкрадчиво отвечал:
-- Он не архиепископ, ваша милость. Есть обстоятельства, заставляющие
обратиться именно к вам.
Камбер подкрепил свою речь многозначительным взглядом, и Энском
посмотрел на него так, словно только что увидел. Махнув рукой, архиепископ
отпустил факельщика, огонь поплыл по темному коридору, удаляясь, и Энском
отступил в сторону, приглашая войти.
Пока он возился с дверным засовом, Камбер уже стоял в центре комнаты,
не зная, куда спрятать глаза. Он был в смятении, самоанализ не избавил от
страхов и робости перед наступающим моментом откровения. За Энскомом он,
трепеща, вошел в молельню архиепископа, еще более изысканную, чем у
Алистера. Хозяин молельни надел лежавшую на аналое бархатную епитрахиль.
-- Благодарю, что приняли меня в столь поздний час, Ваше
Преосвященство. Я не стал бы беспокоить вас, но мою исповедь нельзя доверить
больше никому.
Энском приложился губами к епитрахили, расправил складки ночной
рубашки, указал гостю место у аналоя и направился к алтарю.
Камбер, ухватив за рукав, развернул его к себе и начал возвращать свой
облик.
-- Что!..
На глазах архиепископа на затуманившемся лице проступали черты
человека, отпетого в кафедральном соборе несколько дней назад. Энском
привалился к стене и потянулся к своему нательному кресту. Его рот
открывался и закрывался, наконец сложилось единственное слово: "Камбер!"
Камбер смиренно улыбнулся и опустился на колени у аналоя, на место,
предназначенное ему.
-- Прости, старый друг. Я знаю, как трудно, и то ли еще будет.
-- Но как?.. Ты был мертв! Я видел тебя! Я служил по тебе отходную!--
Энском качал головой и снова и снова смотрел на Камбера, проводя рукой по
глазам, словно желая избавиться от наваждения.
-- Тебе будут не по нраву мои объяснения, еще меньше понравится то, что
я должен продолжать начатое и просить твоей помощи. Алистер убил Ариэллу и
погиб. Умер он, а не я.
-- Но ты...
В это мгновение Энскома осенило, и он опустился на ступеньку перед
алтарем, как громом пораженный.
-- Ты изменил облик. Ты понимал, что утрачиваешь влияние, мы ведь даже
говорили об этом. И решил начать сначала, раз Каллен умер. Он был мертв?
Энском так испугался своей догадки, что не сумел ее скрыть. В то же
мгновение Камбер был возле прелата, устремив серые глаза в его смятенные
голубые.
-- Милый друг, не думай об этом! Как могло прийти тебе в голову, что я
убил друга и сподвижника ради своих политических выгод?
Энском отвел глаза.
-- Убийство-- очень страшное слово,-- прошептал он.-- Порой достаточно
отказать в помощи тяжело раненному, и результат будет тот же.
Наступила долгая тишина, потом Камбер ответил едва слышно:
-- Разве я из числа способных на такое?
Энском протяжно выдохнул.
-- Не думаю... Нет. Но я и предположить не мог, что ты примешь облик
мертвого.-- Он поднял голову.-- Скажи мне то, что я хочу услышать, Камбер...
и моли Бога, чтобы это было правдой.
Энском хотел видеть глаза Камбера, и Камбер тоже этого хотел. Они будто
пытались заглянуть друг другу в душу. Наконец гость заговорил:
-- Я не могу винить тебя в сомнениях, милый друг. Твоя совесть и
высокий сан требуют этого. Но, поверь, я ни прямо, ни косвенно не виновен в
смерти Алистера Каллена. Он был мертв, когда мы нашли его. Йорам может
подтвердить это. Он все время был со мной.
-- Йорам?
Энском облегченно вздохнул и вытер рукавом вспотевшее лицо.
-- Бог мой, Камбер, тебе придется дать мне несколько минут, чтобы
свыкнуться с этим.-- Он нервно потирал руки. Отвернулся в сторону и снова
заговорил, размышляя вслух.-- Ты поменялся оболочками с Алистером и исполнял
его роль... почти две недели.-- Он замолчал и взглянул на Камбера.--
Выполнял обязанности священника, не так ли?
Камбер покачал головой.
-- По существу-- нет. Мне удавалось не выходить за пределы своего
диаконского посвящения. Об этом можно не беспокоиться.
-- Но ты играл роль настоятеля михайлинцев. Не хочешь же ты сказать,
Камбер МакРори, что не служил мессу, не исповедовал и не совершал других
святых таинств, права на которые не удостоен.
-- Пока нет. Но...-- Камбер вздохнул,-- сегодня вечером, после не очень
деликатной подсказки моего сына, я понял невозможность продолжать такую
жизнь и, если ты не поможешь мне, завтра же признаться во всем. Многие, да и
ты тоже, считают меня отчаянно дерзким, но никогда не осмелюсь я принять
епископскую митру, не будучи священником.
Энском долго смотрел на него, отыскивая в дымке деринийской премудрости
чистое зерно истины, потом опустил глаза.
-- Значит, ты пришел ко мне получить священство?
-- Да. И это должно быть сделано сегодня, сейчас. Я приму любую
епитимью, искуплю, чем только можно, содеянное мной. Возможно, я преступил
дозволенные пределы в своем стремлении сделать добро Гвинедду. Но ради этой
страны я на все готов. Энском, у меня был сын, и я потерял его. Катан-- одна
из бесчисленных жертв Имра... Но это в прошлом. Ты поможешь, Энском? Введешь
меня в священство?
-- Камбер...
Голос Энскома замер, он смотрел на распятие над алтарем.
-- Камбер, ты понимаешь, о чем просишь? Это совершается раз и навсегда.
-- Я всегда желал быть священником, даже в детстве. И ты знаешь это.
Если бы братья не умерли так рано, я остался бы в семинарии, и мы с тобой
приняли бы священный сан одновременно. Сейчас я мог быть епископом, а может,
и занимать твой пост.
Он указал на перстень архиепископа на пальце Энскома, тот вытянул руку,
и аметист блеснул на ней. Архиепископ поднял голову, его голубые глаза
сияли.
-- Наверное, ты прав,-- он попробовал улыбнуться.-- Ты мог стать
превосходным епископом.
-- Надеюсь, я буду им. По крайней мере, твое благословение даст мне
шанс.
Энском отвернулся, поигрывая расшитой епитрахилью, потом долго изучал
свой перстень. В конце концов, подняв голову, он ненадолго встретился
взглядом с Камбером и решительно поднялся.
-- Ты избрал нелегкий путь, Камбер. Но хорошо. Я посвящу тебя.-- К
архиепископу вернулась привычная твердость.
-- Однако не жди от меня снисхождения.
-- Я был бы разочарован всякой поблажкой.
-- Ладно. Мы поняли друг друга. Из того, что ты говорил, я сделал
вывод, что по крайней мере Йораму известна правда о тебе.
-- Йорам ожидает твоих распоряжений. Эвайн и Рис тоже. Больше никто не
знает истины. Энском кивнул.
-- Свидетелей не так много. У тебя их могло быть много больше. Придется
утешиться, что все присутствующие безусловно желанны,-- он продолжил,
помолчав:-- Тебе больше нечего сказать, не так ли? Для одной ночи было
довольно сюрпризов.
-- И еще один, последний,-- Камбер улыбнулся.
-- Ты меня пугаешь.
-- Вопрос в имени,-- быстро добавил Камбер.-- Возможно, тебе покажется
пустым, но я хотел бы в новом духовном звании сохранить свое диаконское имя.
-- Кирилл? Не вижу в этом ничего предосудительного. Ты ведь и прежде
часто использовал его как второе имя, не правда ли? Кроме того, об этом
никто не будет знать, кроме нас и твоих детей.
-- Мне бы также хотелось прибавить это имя во время рукоположения в
епископы. Ведь я вправе принять вместе с новым саном и дополнительное имя.
Энском поднял бровь.
-- Тебе хочется присоединить это имя к имени Алистера? А не поможет ли
это каким-нибудь дотошным умам приблизиться к истине, сложить единую
картину?
-- А что можно сложить?-- возразил Камбер.-- Легко объяснить решение
данью памяти старому другу.
-- А вдруг объяснения не удовлетворят?
Камбер пожал плечами.
-- Как священник и епископ, хранящий секреты исповеди, я не могу быть
подвергнут считыванию мыслей, если ты как архиепископ не потребуешь этого.
Другого пути доказать, что я не Алистер Каллен, нет.
-- Это ты так думаешь,-- пробормотал Энском.-- Будь по-твоему,
настаиваешь, так и сделаем.
Он остановился в проеме дверей, сделавшись темным силуэтом на фоне огня
свечей в соседней комнате. Его ночная рубашка и взъерошенные волосы никак не
вязались с торжественной решимостью лица.
-- И последнее, прежде чем я оставлю тебя наедине с твоей совестью и
пойду заниматься приготовлениями. Очевидно, ты обдумал все заранее. Может,
хочешь провести посвящение в каком-то определенном месте? Разумеется, в
соборе, как должно, церемония в любом случае не состоится.
-- Да, в михайлинской часовне, где мы провозгласили Синила законным
наследником престола. Место вполне подходит. А ты как думаешь?
ГЛАВА 16
Ибо всякий первосвященник, из человеков избираемый, для человеков
поставляется на служение Богу, чтобы приносить дары и жертвы за грехи.
Послание к Евреям 5:1
Двумя часами позже часовня была приготовлена. Пустовавшая уже год (со
дня Реставрации Халдейнов), она была наскоро вымыта и обставлена Рисом и
Эвайн под наблюдением Йорама. Камбер-- главное действующее лицо драмы,
которая должна была вот-вот начаться,-- еще не видел ни часовни, ни детей.
Вот уже битый час он расхаживал в маленькой комнатке перед часовней.
Было холодно, в долго пустовавшей комнате успели убрать пыль, а времени
разводить огонь не нашлось. Переодевшись, он ждал своего часа в
относительной чистоте, но согреваться мог у огонька единственной свечи. Она
мерцала на столе над разложенным облачением священника. Протягивая ладони к
огню, Камбер понимал, что зябко ему от нетерпеливого волнения-- человеческое
начало одерживало в нем верх над деринийским. Он досадовал на себя и все
никак не мог унять страхов и сделать тепло послушным.
Разум и многолетняя тренировка почему-то не помогали. Верно, все
соискатели священного сана переживали подобное в преддверии решительной
минуты.
Ведь он теперь-то в самом деле подготовлен. В душе, измученной
непрестанной борьбой, воцарился мир, и знания, необходимые священнику,
заняли место в мозгу. Слава Богу, деринийские способности воспринимать
неведомую премудрость не подвели, да и память Алистера была немалым
подспорьем.
До появления у дверей часовни Камбер провел час с Энскомом, изучавшим
канонические тексты с описанием канонического обряда посвящения. Сначала
один, а потом другой-- список с очень древнего оригинала, как он пояснил
Камберу. Архиепископ решил, что эта форма ритуала более подходит для дерини,
особенно таких, как Камбер.
Еще час был потрачен на пребывание в себе. Камбер взвешивал и судил
каждое свое слово и движение, сознавая, впрочем, что тщательная ревизия
памяти требует больше времени. Что-то могло ускользнуть или остаться
незамеченным в глубинах мозга.
Сейчас, как воинская перевязь, его перепоясывал орарь-- диаконская
епитрахиль синего цвета с колечком и белым шнуром на конце. Тело от горла до
пят скрывалось под стихарем. Когда же он впервые надел диаконское облачение?
Неужели сорок лет прошло?
Задумчиво поглаживая шелковый орарь, Камбер повернулся к столу. Эта
белоснежная риза, которую он наденет... Она-- символ достоинства духовного
лица. Восковая свеча лежала рядом. Ее он внесет в часовню перед началом
обряда, и увидит Всевышний, что чисты помыслы раба его перед алтарем
Господним.
Внезапный стук в дверь оглушил его.
Неужели пора?
В комнату бесшумно проскользнул Йорам с горящей свечой в руке, В его
глубокой озабоченности угадывалась и сдерживаемая радость. Не отрывая глаз
от сына, Камбер, повинуясь порыву, шагнул ему навстречу. Они остановились
лицом к лицу, посмотрели друг на друга и увидели новыми глазами.
Скоро их навеки свяжут не только кровные узы. Камбер, осознав это,
вздрогнул, Йорам поспешно поставил свечи на стол и обнял отца-- подумал, что
запоздалые страхи все еще мучат его.
Камбер прижал сына к себе, поглаживая золотистые волосы, как делал это,
когда Йорам был ребенком, отстранился и встретил его встревоженный взгляд.
-- Я не боюсь, сынок,-- сказал он, так жадно вглядываясь в лицо юноши,
чтобы запомнить каждую деталь,-- Правда, не боюсь. Ты думал, мне страшно?
Йорам гордо повел головой. Несмотря на все усилия, его глаза
наполнились слезами.
-- Нет, Я просто... просто обнимал тебя... брат. Камбер улыбнулся и
принялся поправлять и разглаживать свое облачение.
-- "Брат". Какое чудесное слово, ты можешь говорить так.-- Он с любовью
смотрел на Йорама.-- По-моему, это большая честь, чем быть твоим отцом.
Йорам нагнул голову и заморгал, прогоняя слезы, потом поднял глаза и
улыбнулся.
-- Пойдем... отец. Пора придавать этому слову второе значение.
Гордый, он умолк, взял ризу и перебросил через руку отца, зажег
восковую свечу, вложил ее в руку соискателя священного сана.
Крошечная комната сияла золотом и блеском базальта. Купол поддерживали
восемь стен, у каждой из них горело по толстенной свече желтого воска. Еще
шесть освещали алтарь и распятие на восточной стене. Четыре канделябра
обозначали стороны света: восточный стоял за алтарем, западный-- у входа,
еще два-- у стен. Такого не требовалось в обычном обряде рукоположения в
сан.
Все это Камбер мгновенно увидел и внес в память. Изумляли и
присутствующие. Им было тесно в маленькой часовне, а она казалась совсем
крошечной.
Энском в полном облачении располагался левее алтаря, возвышаясь над
остальными. Его лицо было непроницаемо. Рис и Эвайн стояли справа,
отделенные от архиепископа келдишским ковром, постеленным у ступеней алтаря.
Где-то позаимствованные михайлинские мантии преобразили молодых супругов.
Золотые волосы Эвайн не уместились в капюшоне и ниспадали до пояса. Они с
Рисом приветливо и многозначительно улыбались вошедшим.
Йорам затворил дверь и задвинул тяжелый засов. Энском сошел со ступеней
у алтаря и знаком пригласил Камбера ступить на ковер, переливавшийся, как
россыпь драгоценных камней. Камбер опустился на колени, поцеловал кольцо
архиепископа, и тот помог ему подняться.
-- Переведи дух, пока мы будем ставить преграды, друг мой. Мы
используем тот вид защиты, который был обнаружен тобой. Эвайн и Рис
настаивали на этом выборе.
Выпрямляясь, Камбер сдержал улыбку, вспоминая, что в последний раз они
ставили эти преграды в этой же самой комнате. В ту ночь они надеялись
наделить священника-принца деринийским могуществом, а в эту-- дерини давал
священные обеты. Эта проведенная им параллель веселила и пугала его.
Камбер стоял, вытянувшись и откинув голову назад, чтобы ни на что не
отвлекаться, он щурил глаза и чувствовал тепло восковой свечи в правой руке
и совсем иное-- тепло ризы-- на сгибе левой. Стоявший рядом Йорам поклонился
архиепископу и взошел к алтарю. Справа и немного позади стояли Рис и Эвайн.
Слева слышалось учащенное дыхание Энскома. Камбер в последний раз перед
шагом в новую жизнь углубился в себя.
Спустя мгновение Эвайн вышла вперед и опустилась на колени возле
ступеней. Йорам наклонился, поцеловал алтарь, взял в левую руку новую
восковую свечу и правою плавно приблизился к нетронутому фитилю.
Вспышка. Свеча разгорелась. Йорам повернулся, приглашая Эвайн подойти.
Когда Эвайн взойдет по ступеням, возьмет свечу и зажжет большую свечу на
востоке, они все должны начать передавать энергию формирующимся преградам.
Вспыхнуло пламя восточной свечи, Эвайн вернулась и, прикрывая пламя
ладонью, спускалась по ступеням, направляясь к свече справа от Камбера.
Камбер зажмурился и обратил свой мозг к возведенным преградам, ощущая
концентрацию энергии вокруг. Эвайн зажгла свечу справа и продолжала путь. Он
услышал шипение новой щепоти ладана, подсыпанной в дымившее кадило, и
перестал оценивать происходящее. Йорам с кадилом отмеривал шаги перед
алтарем, и Камбер растворялся, слушая его.
Incensum istud a te benedictum... Пусть эти благословенные благовония
вознесутся к Тебе, о, Господи. Et descendat super nos praesidium tuam. И
пусть Твои покрова защитят нас.
Эвайн зажгла последнюю свечу слева, и Камбер слышал, что она
возвращалась. В воцарившейся тишине позвякивали звенья цепочек качавшегося
кадила, Йорам окурил священным дымом сестру и повернул направо, чтобы
повторить ее путь. Когда его голос вновь поплыл среди курений, Эвайн заняла
место позади отца.
-- Terribilis esl locus iste: hiс domus Dei est, et porta caeli...
Устрашитесь-- это дом Господен и врата Небес, да будет наречен он обителью
Бога.
Йорам обошел по кругу и теперь кадил внутри него, овевая часовню
сладким дымом ладана. Закончив, он оставил кадило у алтаря и вернулся, чтобы
встать справа от Камбера, а Рис занял обычное место Целителя прямо перед
ним.
С закрытыми глазам Камбер остальными своими чувствами тоньше
воспринимал ход вещей. Вот Эвайн возвела руки и всем существом взывает к
тому, чье присутствие так необходимо им. К ее внутреннему порыву
примешивались какие-то реальные звуки и появились неуловимые, летучие
чувства, когда она начала заклинание.
-- Мы вне времени и вне земли. Как просили об этом наши предки, мы
соединяемся в одно целое. Все присутствующие склонили головы.
-- Именами твоих благословенных апостолов-- Марка, Луки, Матвея и
Иоанна-- именами твоих ангелов, всеми силами Света и Тьмы, мы призываем
Тебя, о, Всевышний. Защити и сохрани нас,-- продолжала Эвайн.-- Так было,
есть, да пребудет вовеки. Per omnia saecula saeculorum.
-- Аминь,-- разом слетело с губ. Не открывая глаз, Камбер опустился на
колени. Мимо прошел Энском, чтобы подняться на алтарь и начать службу.
-- Introibo ad altare Dei,-- произнес архиепископ.-- Я взойду на алтарь
Божий.
-- Ad Deum qui loetificat juventutem meam. Всевышнему, который дает мне
счастье молодости.-- Эти слова принадлежали Йораму, последовавшему за
архиепископом.
-- Judica me, Deus... Суди меня, о, Господи, и отдели от нечестивцев.
До тех пор пока Энском не закончил короткой молитвы, месса шла своим
привычным путем. Когда последние слова замерли в тишине, Камбер наконец
прибавил к прочим чувствам свое зрение.
Эвайн и Рис стояли слева, Йорам подхватил под правую руку, помогая
подняться. Энском был у аналоя, он потянулся за своим посохом архипастыря, и
драгоценная митра сверкнула, отражая огни свечей гранями своих каменьев. От