Страница:
— Ты устал, — сказала она после того, как несколько мгновений рассматривала его. — Он получает от тебя лучшее, так как приходит первым, а потом появляюсь я — всегда с надеждой — и нахожу…
— Человека, недостойного тебя?
— Человека, не поддающегося моим угасающим чарам. Я старею, Сейнион. Мне кажется, моя дочь сегодня ночью влюбилась.
Он вздохнул.
— Я отвечу последовательно: нет, и нет, и… возможно.
— Дай мне разобраться. — Он видел, что она удивлена. — Ты наконец поддаешься мне, я еще не старая, на твой взгляд, Рианнон, возможно, влюблена?
Что-то такое было в Энид, что всегда вызывало у него желание улыбнуться.
— Нет, увы, и да, действительно, и, возможно, она влюблена, но молодые всегда влюблены.
— А те из нас, кто не молод? Сейнион, поцелуй меня, пожалуйста. Прошло уже больше года.
Он и правда секунду поколебался, по тем же старым причинам, но затем встал и подошел к сидящей женщине и поцеловал ее прямо в губы. И когда она подняла голову, он, несмотря на непритворную усталость, почувствовал биение своего сердца и быстрый прилив желания. Он отступил назад. Увидел озорное выражение ее лица за секунду до того, как она протянула руку и прикоснулась к его мужскому естеству под одеждой.
Он ахнул, услышал ее смех, и она убрала руку.
— Всего лишь проверяю, Сейнион. Не бойся меня. Что бы ты ни говорил по доброте, наступит ночь, когда я уже не смогу взволновать тебя. В одно из таких посещений…
— В эту ночь я умру, — сказал он, и он говорил серьезно.
Она перестала смеяться и сделала знак солнечного диска, отводя беду.
Или попыталась это сделать. Они услышали во дворе крик. Быстро обернувшись, Сейнион увидел в окне огненную дугу брошенной горящей головни.
Потом он увидел всадников во дворе фермы, и раздались крики.
Алун думал о том, что уже видел таким брата, пусть и не совсем таким. Дей был беспокойным, раздражительным и испуганным. Гриффит, занимавший левую сторону недостаточно широкой кровати, совершил ошибку, пожаловавшись, что Дей бродит в темноте, и получил в ответ сокрушительный поток брани.
— Это несправедливо, — заметил Алун.
Дей резко обернулся к нему, и Алун, лежа на середине кровати (он вытащил короткую соломинку), посмотрел на напряженную, застывшую фигуру брата в темноте.
— Ложись в постель, поспи немного. Она будет здесь и утром.
— О чем это ты говоришь? — осведомился Дей.
Гриффит опрометчиво фыркнул от смеха. Дей шагнул к нему. Алун даже подумал, что брат сейчас ударит их кузена. Этот гнев — вот чем этот раз отличался от прошлых, когда Дей увлекался девушкой. Гнев и страх.
— Неважно, — быстро произнес Алун. — Послушай, если не можешь спать, то в зале наверняка играют в кости. Только не бери с собой все деньги и не пей слишком много.
— Почему ты мне указываешь, что я должен делать?
— Чтобы мы могли немного отдохнуть, — мягко ответил Алун. — Ступай с богом. Выиграй что-нибудь.
Дей поколебался, напряженный силуэт в другом конце комнаты. Затем, бросив еще одно проклятие, он рывком распахнул дверь и вышел.
— Подожди, — тихо сказал Алун Гриффиту. Они ждали, лежа рядом на кровати.
Дверь снова распахнулась.
Дей вернулся в комнату, прошел к своему мешку, схватил кошелек и снова вышел.
— Теперь, — сказал Алун, — можешь назвать его идиотом.
— Он идиот, — произнес Гриффит с чувством и повернулся на бок.
Алан повернулся на другой бок, с твердым намерением уснуть. Но ему это не удалось. Стук в дверь и женский голос из коридора послышались всего через несколько секунд.
По выражению лица Хельды и по быстрым взглядам, которые она бросала на Рианнон, было очевидно, что она встревожена. Их юная кузина бросилась на постель, как только они вчетвером вернулись из зала в ее комнату. Она лежала там, все еще в зеленом платье с поясом, освещенная расточительно большим количеством свечей. Теперь, когда Мередд навсегда переехала к дочерям Джада, Рианнон потребовала соседнюю комнату для других трех женщин. Она выглядела, сказать по правде, действительно больной: ее лихорадило, глаза ярко блестели.
Не обменявшись ни словом, три женщины решили ее развеселить и поэтому не возразили в ответ на ее тут же высказанное требование зажечь огни, как и на следующее пожелание.
Рания обладала самым чистым голосом, в церкви и в пиршественном зале, а Эйрин — самой хорошей памятью. Они вместе вышли в другую комнату, пошептались, а потом вернулись через соединяющую комнаты дверь. Эйрин улыбалась, Рания прикусила губу, как делала всегда перед тем, как петь.
— У меня не слишком хорошо получится, — сказала она. — Мы ведь всего один раз ее слышали.
— Знаю, — ответила Рианнон непривычно мягко, ее голос противоречил ее взгляду. — Но попытайся.
У них не было здесь арфы. Рания пела без аккомпанемента. Правда, пела она хорошо, женский голос в тихой (слишком ярко освещенной) комнате поздней ночью придавал песне другое звучание по сравнению с той же песней, исполненной в зале на закате солнца, когда ее пел для них младший сын Оуина ап Глинна:
— Богом клянусь всемогущим.
Было неясно, повторяет ли она слова песни, или говорит от души… или правда и то и другое. Они смотрели на нее.
— Что со мной происходит? — спросила Рианнон тоненьким голоском.
Две другие девушки повернулись к Хельде, которая уже была замужем и овдовела. Она мягко ответила:
— Тебе нужен мужчина, и это желание тебя сжигает. Это пройдет, дорогая. Правда, это проходит.
— Ты так думаешь? — спросила Рианнон.
И никто из них не мог сравнить этот голос с тем, который обычно отдавал распоряжения им всем — им троим, ее сестрам, всем молодым женщинам в доме и родственникам, — как ее отец отдавал приказы своим воинам.
Это могло быть забавным, это должно было быть забавным, но перемена слишком глубоко ранила, и девушка казалась совсем больной.
— Я принесу тебе вина. — Эйрин встала. Рианнон покачала головой. Ее зеленая шапочка соскользнула.
— Мне не нужно вина.
— Нет, нужно, — возразила Хельда. — Иди, Эйрин.
— Нет, — снова сказала девушка на кровати. — Это не то, что мне нужно.
— Ты не можешь получить то, что тебе нужно, — с насмешкой в голосе сказала Хельда, подходя к кровати. — Эйрин, у меня есть лучшая идея. Иди на кухню, и пускай они приготовят отвар, тот, который мы пьем, когда не можем уснуть. Мы все его выпьем. — Она улыбнулась трем другим женщинам, на десять лет моложе ее. — Слишком много мужчин ночует сегодня в доме.
— Уже слишком поздно? Мы не могли бы позвать его сюда?
— Кого? Певца? — Хельда вздернула брови. Рианнон кивнула, умоляюще глядя на нее. Это было поразительно. Она умоляла, а не приказывала.
Хельда обдумала это. Ей самой ничуть не хотелось спать.
— Не одного, — наконец ответила она. — Вместе с его братом и другим кадирцем.
— Но мне не нужны двое других, — возразила Рианнон, на мгновение становясь самой собой.
— Ты не можешь получить то, что тебе нужно, — снова повторила Хельда.
Рания взяла свечу и пошла за отваром; Эйрин, как более смелую, отправили за тремя мужчинами. Рианнон села на кровати, приложила тыльную сторону ладоней к щекам, потом встала, подошла к окну и открыла его — вопреки всем разумным советам, — чтобы ветерок охладил ее хотя бы чуть-чуть.
— Я нормально выгляжу? — спросила она.
— Это не имеет значения, — ответила Хельда возмутительно спокойно.
— У меня кружится голова.
— Я знаю.
— Я никогда так себя не чувствовала.
— Знаю, — сказала Хельда. — Это пройдет.
— Они скоро придут?
Алун поспешно оделся и пошел искать Дея в пиршественный зал, оставив Гриффита в коридоре вместе с девушкой и свечой. Оба они ничуть не возражали. Они могли бы пойти в женские комнаты за углом и подождать там, но они, казалось, не собирались этого делать.
Он нес арфу в кожаном чехле. Женщина особенно подчеркнула, что дочь Брина ап Хиула хочет видеть певца. Девушка с каштановыми волосами, которая сказала ему это у двери до того, как Гриффит вылез из постели, улыбалась, глаза ее отражали пламя свечи, которую она держала в руке.
Поэтому Алун пошел искать Дея. Нашел его за игрой в кости у стола вместе с двумя их товарищами и тремя людьми an Хиула. Он почувствовал облегчение, увидев, что перед Деем уже лежит кучка монет. Его старший брат хорошо играл в кости, решительно делал ставки и считал и умел быстрым движением кисти бросить кости — любые кости — так, чтобы они падали на короткую сторону чаще, чем можно было ожидать. Если он выигрывает, как обычно, это означает, что он все-таки не слишком выбит из колеи.
Возможно. Один из игроков заметил Алуна в дверях и толкнул Дея. Брат поднял глаза, и Алун поманил его к себе. Дей поколебался, потом увидел арфу. Он встал и пошел через комнату. В ней было темно, только на столах горело две лампы, где мужчины не спали и играли. Большинство тех, кто ночевал тут же, уже спали на лежанках вдоль стен, между ними устроились собаки.
— В чем дело? — спросил Дей. Его голос звучал резко.
Алун старался говорить весело.
— Жаль тебе мешать выигрывать деньги у арбертян, но нас пригласили к леди Рианнон.
— Что?
— Я бы не стал такое выдумывать.
Дей замер. Алун видел это даже в полутьме.
— Нас? Нас всех?
— Всех троих. — Он поколебался. И сказал правду — лучше здесь, чем там: — Она, э, просила взять арфу, как я понял.
— Кто это сказал?
— Девушка, которая за нами пришла.
Короткое молчание. Кто-то громко рассмеялся за столом игроков. Кто-то выругался, один из спящих у стены.
— О, Джад. О, святой Джад. Алун, зачем ты спел эту песню? — спросил Дей почти шепотом.
— Что? — Алун был искренне огорошен.
— Если бы ты не… — Дей закрыл глаза. — Я полагаю, ты не мог ответить, что хочешь спать и тебе не хочется вставать с постели?
Алун прочистил горло.
— Мог. — Этот ответ дался ему с трудом. Дей покачал головой. Снова открыл глаза.
— Нет, ты уже встал с постели, держишь в руках арфу. Та девушка тебя видела. — Тут он еле слышно выругался. Ругательство больше напоминало молитву, чем проклятие, и было адресовано не Алуну, а вообще никому.
Дей поднял обе руки и положил кулаки на плечи Алуна, как иногда делал. Поднял их и опустил, нечто среднее между ударом и объятием. Подержал их там мгновение, затем убрал руки.
— Ты иди, — сказал он. — Я думаю, что не справлюсь с этим. Выйду на воздух.
— Дей?
— Иди, — повторил его брат, почти теряя самообладание. И отвернулся.
Алун смотрел, как он пересек комнату, отодвинул засов тяжелой наружной двери дома Брина ап Хуила, открыл створку и вышел один в ночь.
Какой-то человек встал из-за игорного стола и закрыл за ним дверь на засов. Алун увидел, как один парень из их собственного отряда посмотрел на него; он махнул рукой, и их друг спрятал кошелек Дея и его выигрыш. Алун отвернулся.
И в ту же секунду услышал тревожный, отчаянный крик старшего брата во дворе. Сигнал тревоги, последнее слово, которое прозвучало.
Затем копыта коней забарабанили по твердой земле, раздались воинственные крики эрлингов, вспыхнул огонь, и ночь взорвалась.
Глава 3
— Человека, недостойного тебя?
— Человека, не поддающегося моим угасающим чарам. Я старею, Сейнион. Мне кажется, моя дочь сегодня ночью влюбилась.
Он вздохнул.
— Я отвечу последовательно: нет, и нет, и… возможно.
— Дай мне разобраться. — Он видел, что она удивлена. — Ты наконец поддаешься мне, я еще не старая, на твой взгляд, Рианнон, возможно, влюблена?
Что-то такое было в Энид, что всегда вызывало у него желание улыбнуться.
— Нет, увы, и да, действительно, и, возможно, она влюблена, но молодые всегда влюблены.
— А те из нас, кто не молод? Сейнион, поцелуй меня, пожалуйста. Прошло уже больше года.
Он и правда секунду поколебался, по тем же старым причинам, но затем встал и подошел к сидящей женщине и поцеловал ее прямо в губы. И когда она подняла голову, он, несмотря на непритворную усталость, почувствовал биение своего сердца и быстрый прилив желания. Он отступил назад. Увидел озорное выражение ее лица за секунду до того, как она протянула руку и прикоснулась к его мужскому естеству под одеждой.
Он ахнул, услышал ее смех, и она убрала руку.
— Всего лишь проверяю, Сейнион. Не бойся меня. Что бы ты ни говорил по доброте, наступит ночь, когда я уже не смогу взволновать тебя. В одно из таких посещений…
— В эту ночь я умру, — сказал он, и он говорил серьезно.
Она перестала смеяться и сделала знак солнечного диска, отводя беду.
Или попыталась это сделать. Они услышали во дворе крик. Быстро обернувшись, Сейнион увидел в окне огненную дугу брошенной горящей головни.
Потом он увидел всадников во дворе фермы, и раздались крики.
Алун думал о том, что уже видел таким брата, пусть и не совсем таким. Дей был беспокойным, раздражительным и испуганным. Гриффит, занимавший левую сторону недостаточно широкой кровати, совершил ошибку, пожаловавшись, что Дей бродит в темноте, и получил в ответ сокрушительный поток брани.
— Это несправедливо, — заметил Алун.
Дей резко обернулся к нему, и Алун, лежа на середине кровати (он вытащил короткую соломинку), посмотрел на напряженную, застывшую фигуру брата в темноте.
— Ложись в постель, поспи немного. Она будет здесь и утром.
— О чем это ты говоришь? — осведомился Дей.
Гриффит опрометчиво фыркнул от смеха. Дей шагнул к нему. Алун даже подумал, что брат сейчас ударит их кузена. Этот гнев — вот чем этот раз отличался от прошлых, когда Дей увлекался девушкой. Гнев и страх.
— Неважно, — быстро произнес Алун. — Послушай, если не можешь спать, то в зале наверняка играют в кости. Только не бери с собой все деньги и не пей слишком много.
— Почему ты мне указываешь, что я должен делать?
— Чтобы мы могли немного отдохнуть, — мягко ответил Алун. — Ступай с богом. Выиграй что-нибудь.
Дей поколебался, напряженный силуэт в другом конце комнаты. Затем, бросив еще одно проклятие, он рывком распахнул дверь и вышел.
— Подожди, — тихо сказал Алун Гриффиту. Они ждали, лежа рядом на кровати.
Дверь снова распахнулась.
Дей вернулся в комнату, прошел к своему мешку, схватил кошелек и снова вышел.
— Теперь, — сказал Алун, — можешь назвать его идиотом.
— Он идиот, — произнес Гриффит с чувством и повернулся на бок.
Алан повернулся на другой бок, с твердым намерением уснуть. Но ему это не удалось. Стук в дверь и женский голос из коридора послышались всего через несколько секунд.
По выражению лица Хельды и по быстрым взглядам, которые она бросала на Рианнон, было очевидно, что она встревожена. Их юная кузина бросилась на постель, как только они вчетвером вернулись из зала в ее комнату. Она лежала там, все еще в зеленом платье с поясом, освещенная расточительно большим количеством свечей. Теперь, когда Мередд навсегда переехала к дочерям Джада, Рианнон потребовала соседнюю комнату для других трех женщин. Она выглядела, сказать по правде, действительно больной: ее лихорадило, глаза ярко блестели.
Не обменявшись ни словом, три женщины решили ее развеселить и поэтому не возразили в ответ на ее тут же высказанное требование зажечь огни, как и на следующее пожелание.
Рания обладала самым чистым голосом, в церкви и в пиршественном зале, а Эйрин — самой хорошей памятью. Они вместе вышли в другую комнату, пошептались, а потом вернулись через соединяющую комнаты дверь. Эйрин улыбалась, Рания прикусила губу, как делала всегда перед тем, как петь.
— У меня не слишком хорошо получится, — сказала она. — Мы ведь всего один раз ее слышали.
— Знаю, — ответила Рианнон непривычно мягко, ее голос противоречил ее взгляду. — Но попытайся.
У них не было здесь арфы. Рания пела без аккомпанемента. Правда, пела она хорошо, женский голос в тихой (слишком ярко освещенной) комнате поздней ночью придавал песне другое звучание по сравнению с той же песней, исполненной в зале на закате солнца, когда ее пел для них младший сын Оуина ап Глинна:
Рания застенчиво опустила глаза, закончив петь. Сияющая Эйрин захлопала в ладоши. Хельда, самая старшая из трех, сидела молча, с отрешенным выражением лица. Рианнон через секунду сказала:
Залы Арберта нынешней ночью темны,
В небесах ни одной мы не видим луны,
Я спою вам и после умолкну.
Ночь — неведомый знак,
Ночь — с мечом тайный враг,
Звери бродят и в поле, и в чаще.
Светят звезды над волком, и над совой,
И над прочей всякою тварью живой.
Только спят в безопасности люди
Залы Арберта нынешней ночью темны,
В небесах ни одной мы не видим луны,
Я спою вам и после умолкну
Звезда — долгожданной надежды полна,
Ночью сон пробуждает желанья от сна,
Ночь — ловушка для тайных желаний.
Звезды видят счастливых влюбленных в ночи,
Эхо вздохов во тьме до рассвета звучит,
Ведь не все этой ночью уснули.
Вот загадка таинственных темных часов,
Что с людьми пребывала с начала веков,
И поэтому можем сказать мы:
Это необходимо, как ночи уход,
Это необходимо, как ночь, что грядет,
В этом богом клянусь всемогущим.
Залы Арберта нынешней ночью темны,
В небесах ни одной мы не видим луны,
Я вам спел и теперь умолкаю
— Богом клянусь всемогущим.
Было неясно, повторяет ли она слова песни, или говорит от души… или правда и то и другое. Они смотрели на нее.
— Что со мной происходит? — спросила Рианнон тоненьким голоском.
Две другие девушки повернулись к Хельде, которая уже была замужем и овдовела. Она мягко ответила:
— Тебе нужен мужчина, и это желание тебя сжигает. Это пройдет, дорогая. Правда, это проходит.
— Ты так думаешь? — спросила Рианнон.
И никто из них не мог сравнить этот голос с тем, который обычно отдавал распоряжения им всем — им троим, ее сестрам, всем молодым женщинам в доме и родственникам, — как ее отец отдавал приказы своим воинам.
Это могло быть забавным, это должно было быть забавным, но перемена слишком глубоко ранила, и девушка казалась совсем больной.
— Я принесу тебе вина. — Эйрин встала. Рианнон покачала головой. Ее зеленая шапочка соскользнула.
— Мне не нужно вина.
— Нет, нужно, — возразила Хельда. — Иди, Эйрин.
— Нет, — снова сказала девушка на кровати. — Это не то, что мне нужно.
— Ты не можешь получить то, что тебе нужно, — с насмешкой в голосе сказала Хельда, подходя к кровати. — Эйрин, у меня есть лучшая идея. Иди на кухню, и пускай они приготовят отвар, тот, который мы пьем, когда не можем уснуть. Мы все его выпьем. — Она улыбнулась трем другим женщинам, на десять лет моложе ее. — Слишком много мужчин ночует сегодня в доме.
— Уже слишком поздно? Мы не могли бы позвать его сюда?
— Кого? Певца? — Хельда вздернула брови. Рианнон кивнула, умоляюще глядя на нее. Это было поразительно. Она умоляла, а не приказывала.
Хельда обдумала это. Ей самой ничуть не хотелось спать.
— Не одного, — наконец ответила она. — Вместе с его братом и другим кадирцем.
— Но мне не нужны двое других, — возразила Рианнон, на мгновение становясь самой собой.
— Ты не можешь получить то, что тебе нужно, — снова повторила Хельда.
Рания взяла свечу и пошла за отваром; Эйрин, как более смелую, отправили за тремя мужчинами. Рианнон села на кровати, приложила тыльную сторону ладоней к щекам, потом встала, подошла к окну и открыла его — вопреки всем разумным советам, — чтобы ветерок охладил ее хотя бы чуть-чуть.
— Я нормально выгляжу? — спросила она.
— Это не имеет значения, — ответила Хельда возмутительно спокойно.
— У меня кружится голова.
— Я знаю.
— Я никогда так себя не чувствовала.
— Знаю, — сказала Хельда. — Это пройдет.
— Они скоро придут?
Алун поспешно оделся и пошел искать Дея в пиршественный зал, оставив Гриффита в коридоре вместе с девушкой и свечой. Оба они ничуть не возражали. Они могли бы пойти в женские комнаты за углом и подождать там, но они, казалось, не собирались этого делать.
Он нес арфу в кожаном чехле. Женщина особенно подчеркнула, что дочь Брина ап Хиула хочет видеть певца. Девушка с каштановыми волосами, которая сказала ему это у двери до того, как Гриффит вылез из постели, улыбалась, глаза ее отражали пламя свечи, которую она держала в руке.
Поэтому Алун пошел искать Дея. Нашел его за игрой в кости у стола вместе с двумя их товарищами и тремя людьми an Хиула. Он почувствовал облегчение, увидев, что перед Деем уже лежит кучка монет. Его старший брат хорошо играл в кости, решительно делал ставки и считал и умел быстрым движением кисти бросить кости — любые кости — так, чтобы они падали на короткую сторону чаще, чем можно было ожидать. Если он выигрывает, как обычно, это означает, что он все-таки не слишком выбит из колеи.
Возможно. Один из игроков заметил Алуна в дверях и толкнул Дея. Брат поднял глаза, и Алун поманил его к себе. Дей поколебался, потом увидел арфу. Он встал и пошел через комнату. В ней было темно, только на столах горело две лампы, где мужчины не спали и играли. Большинство тех, кто ночевал тут же, уже спали на лежанках вдоль стен, между ними устроились собаки.
— В чем дело? — спросил Дей. Его голос звучал резко.
Алун старался говорить весело.
— Жаль тебе мешать выигрывать деньги у арбертян, но нас пригласили к леди Рианнон.
— Что?
— Я бы не стал такое выдумывать.
Дей замер. Алун видел это даже в полутьме.
— Нас? Нас всех?
— Всех троих. — Он поколебался. И сказал правду — лучше здесь, чем там: — Она, э, просила взять арфу, как я понял.
— Кто это сказал?
— Девушка, которая за нами пришла.
Короткое молчание. Кто-то громко рассмеялся за столом игроков. Кто-то выругался, один из спящих у стены.
— О, Джад. О, святой Джад. Алун, зачем ты спел эту песню? — спросил Дей почти шепотом.
— Что? — Алун был искренне огорошен.
— Если бы ты не… — Дей закрыл глаза. — Я полагаю, ты не мог ответить, что хочешь спать и тебе не хочется вставать с постели?
Алун прочистил горло.
— Мог. — Этот ответ дался ему с трудом. Дей покачал головой. Снова открыл глаза.
— Нет, ты уже встал с постели, держишь в руках арфу. Та девушка тебя видела. — Тут он еле слышно выругался. Ругательство больше напоминало молитву, чем проклятие, и было адресовано не Алуну, а вообще никому.
Дей поднял обе руки и положил кулаки на плечи Алуна, как иногда делал. Поднял их и опустил, нечто среднее между ударом и объятием. Подержал их там мгновение, затем убрал руки.
— Ты иди, — сказал он. — Я думаю, что не справлюсь с этим. Выйду на воздух.
— Дей?
— Иди, — повторил его брат, почти теряя самообладание. И отвернулся.
Алун смотрел, как он пересек комнату, отодвинул засов тяжелой наружной двери дома Брина ап Хуила, открыл створку и вышел один в ночь.
Какой-то человек встал из-за игорного стола и закрыл за ним дверь на засов. Алун увидел, как один парень из их собственного отряда посмотрел на него; он махнул рукой, и их друг спрятал кошелек Дея и его выигрыш. Алун отвернулся.
И в ту же секунду услышал тревожный, отчаянный крик старшего брата во дворе. Сигнал тревоги, последнее слово, которое прозвучало.
Затем копыта коней забарабанили по твердой земле, раздались воинственные крики эрлингов, вспыхнул огонь, и ночь взорвалась.
Глава 3
Она любопытная и слишком смелая. Всегда была такой, с первого момента своего пробуждения под холмом. Постоянно интересуется другим миром, меньше боится, чем другие, хотя присутствие железа может так же легко высосать из нее все силы, как из всех остальных.
Сегодня ночью в доме на северной опушке леса больше смертных, чем когда-либо раньше; их ауру невозможно не почувствовать. Нет лун, отбрасывающих тень: она вышла посмотреть. По пути прошла мимо зеленого спруога, разозлилась на него, чтобы заставить его прекратить болтовню. Она знала, что он сейчас пойдет и расскажет царице, где она. Неважно, говорит она себе. Им смотреть не запрещено.
Стадо в загоне встревожено. Это первое, что она чувствует. Огни в доме почти все уже погасли и горят только в одном, нет в двух окнах спален и в большом зале за тяжелыми дверьми. Железо на дверях. Смертные спят по ночам, полные страха.
Она чувствует удары копыт о землю к западу отсюда.
И сама пугается раньше, чем видит их. Прискакавшие на лошадях смертные прыгают через забор или проламывают его и попадают во двор дома. Брошены факелы, и выхвачено железо, и оно повсюду, острое, как смерть, тяжелое, как смерть. Она не за этим пришла и чуть не убежала, чтобы рассказать царице и остальным. Но осталась, высоко наверху, не видимая никем искорка в темной листве деревьев.
Более и менее яркие ауры по всему двору фермы. Двери распахиваются, люди выбегают из дома, из овина в темноту, сжимая в руках железо. Много шума, криков, но она умеет отчасти поставить заслон звукам: смертные всегда слишком шумят. Сейчас они дерутся. Возникает ощущение жара, кружится голова, во дворе пахнет кровью. Она чувствует, как ее волосы меняют цвет. Она и раньше такое видела, но не здесь. Воспоминания, далекие, пытаются пробиться к ней в сейчас.
Она чувствует себя больной, истаявшей из-за железа внизу. Прижимается к березе, и дерево дает силу. Продолжает смотреть, уставшая и дрожащая, ей страшно. Нет лун, снова говорит она себе, ее тень или проблеск никто не увидит, если только не найдется смертный, знающий о существовании ее мира.
Она смотрит, как черный конь поднимается на дыбы, бьет копытами бегущего человека, видит, как тот падает. Огонь, одно из отдельных строений уже пылает. Смятение в темноте и мечущиеся фигурки смертных. Дым. Слишком много крови, слишком много железа.
Потом ей в голову приходит другая мысль. И при этой мысли, быстрой и яркой, как светлячок над водой, она ощущает спазм, дрожь возбуждения, похожую на желание, между лопатками, там, где у них всех когда-то были крылья. Она снова дрожит, но уже иначе. Всматривается пристальнее в живых и мертвых среди хаоса во дворе фермы внизу. Да. Да.
Она знает, кто погиб первым. Она умеет это видеть.
Он лежит лицом вниз на изрытой, истоптанной земле. Первый мертвец в безлунную ночь. Он может принадлежать им, если она будет действовать достаточно быстро. Ей необходимо действовать быстро, его душа уже бледнеет, прямо у нее на глазах, она почти исчезла. Так давно к ним не приходил смертный в расцвете лет.
Однако это значит, что придется войти во двор. Там повсюду железо. Кони бьют копытами, почуяв ее, боятся.
Нет лун. Единственное время, когда это можно сделать. Ее не могут заметить. Она повторяет это себе еще раз.
Ни у кого из них больше нет крыльев, никто не умеет летать. Она отпускает дерево, разжимая один за другим пальцы, и идет вперед и вниз. Видит по дороге человека. Он бежит вверх по склону, тяжело дыша. Он так и не узнает, что она здесь, проскользнувшая мимо тень полумира.
Алун бросился бежать со всех ног, с сильно бьющимся сердцем, голос брата звенел у него в ушах, сердце стиснул кулак страха.
Когда он добрался до спальни, Гриффит, которому звуки битвы были так же знакомы, как им всем, уже был готов. Он шагнул вперед, сунул Алуну его клинок молча. Алун бросил арфу, там где стоял; выхватил из ножен меч, бросил и ножны тоже, нахлобучил на голову шлем.
Женщина, которая была с Гриффитом, не молчала и была в ужасе.
— Милостивый Джад! У наших комнат нет охраны. Пошли! Скорее!
Алун и Гриффит переглянулись. Сказать было нечего. Сердце готово разорваться. Они побежали в противоположном направлении, еще дальше по тому же темному коридору; рядом бежала девушка с каштановыми волосами, почему-то держа за руку Алуна, свеча где-то упала. Потом они свернули, скользя на повороте, и по дальнему крылу побежали к женским комнатам.
Прочь от двойных дверей, от сражения во дворе фермы. От Дея.
Девушка, тяжело дыша, указала рукой на дверь. Они ворвались внутрь. Вскрикнула женщина, потом увидела, что это они. Прикрыла рот тыльной стороной ладони, пятясь к столу. Алун быстро окинул взглядом комнату, держа обнаженный меч. Три женщины, одна из них дочь Брина. Две комнаты, соединенные дверью. Он прошел прямо к выходящему на восток окну, которое почему-то оказалось открытым. Протянул руки, чтобы закрыть ставни и заложить их деревянным брусом.
Молот эрлинга разнес в щепки дерево, разбил подоконник и чуть не сломал протянутую руку Алуна, словно лучинку. Закричала женщина. Алун ткнул мечом в разбитое окно, ничего не видя в темноте. Услышал стон боли. Кто-то издал громкий предостерегающий крик; он с силой повернул меч и дернул его назад. Над окном нависли копыта коня, ударили в уже разбитую оконную раму, и она провалилась внутрь, — а затем какой-то человек влетел через окно прямо в комнату.
Гриффит бросился к нему с проклятием, но его выпад отразил круглый щит, и юноша едва увернулся от последовавшего удара топором.
Женщины попятились назад, с криками Алун встал рядом с кузеном, но ему тут же пришлось резко обернуться назад, так как второй мужчина в ревом ввалился в окно с молотом в руке. Они вычислили, где находятся женщины. Эрлинги. Здесь. Кошмар в безлунную ночь; в ночь, созданную для нападения.
Но что они делают так далеко от моря? Почему здесь? Это невозможно было объяснить. Сюда их дружины обычно не добирались.
Алун обрушил меч на второго нападавшего, но его удар был отбит с сокрушительной силой. Отлетевшие щепки поранили его до крови, и эрлинга тоже. Алун отступил назад, заслоняя женщин. Услышал звон оружия, топот сапог у себя за спиной, а затем слова, которые так жаждал услышать.
— Бросайте оружие! Вас двое, нас пятеро и сейчас будет больше.
Алун бросил взгляд назад, увидел одного из командиров Брина, мужчину, почти такого же могучего, как эрлинги. “Слава Джаду за его милосердие!” — подумал он. Командир говорил на языке англсинов, но медленно. Этот язык ближе к языку эрлингов, они должны понять.
— Возможно, за вас дадут выкуп, — продолжал воин Брина, — если кому-то нужны. Если тронете женщин, умрете лютой смертью сегодня ночью и будете желать смерти еще до того, как она придет.
Позже Алун решил, что эти слова были ошибкой.
Потому что, услышав их, первый эрлинг мгновенно, с быстротой кота, проскользнул по полной людей комнате, схватил Рианнон мер Брин и выдернул ее из кучки других женщин. Это именно она криком предупредила Алуна и заставила его отскочить от окна. Эрлинг держал ее перед собой, как щит, заломив ей руку за спину и прижав лезвие топора к ее горлу. Алун хотел выругаться, но у него перехватило дыхание.
Одна из женщин упала на колени. Теперь в комнате толпилось множество людей, пахло потом и кровью, грязью и глиной со двора. Они слышали снаружи звуки боя, собаки захлебывались лаем, скот мычал и метался по загону. Кто-то закричал, затем крик оборвался.
— Выкуп, говоришь? — прорычал эрлинг. У него была светлая борода, он носил доспехи. Глаза сверкали из-под железного шлема с длинным щитком для носа. — Нет. Не так. Вы сейчас бросите оружие. Или я отрежу ей грудь. Хотите посмотреть? Не знаю, кто она, но одежда красивая. Резать?
Командир Брина шагнул вперед.
— Я сказал, брось оружие!
Тишина, напряженная, как натянутая тетива. У Алуна пересохло во рту, словно в нем было полно пепла. Дей во дворе. Дей во дворе. Он все время был там один.
— Пускай он это сделает, — сказала Рианнон, дочь Брина ап Хиула. — Пускай он это сделает, а потом убейте его за меня.
— Нет! Послушай меня, — быстро вмешался Алун. — Здесь больше пятидесяти воинов. Не может быть, чтобы столько людей участвовало в вашем набеге. Ваш ярл совершил ошибку. Вы проиграете. Послушай! Тебе некуда идти. Решай свою судьбу здесь.
— Я ее решу, когда мы сядем на корабль, — прохрипел тот. — Ингавин ждет своих воинов.
— А его воины убивают женщин?
— Сингаэльских шлюх — убивают.
У одного из стоящих за спиной Алуна вырвался сдавленный звук. Рианнон стояла с заведенной за спину рукой, лезвие топора дрожало у ее горла. Алун видел страх в ее глазах, но в ее словах не слышалось страха.
— Так умри за эту сингаэльскую шлюху. Убей его, Шон! Сделай это!
Топор, схваченный у самого лезвия, шевельнулся. На зеленом платье с высоким воротом появился надрез, у ключицы выступила кровь.
— Милостивый Джад! — простонала стоящая на коленях женщина.
Мгновение никто не двигался, никто не дышал. А затем второй эрлинг, тот, что влез в окно, с грохотом бросил свой щит.
— Брось ее, Свен. Мне уже приходилось бывать у них в плену.
— Будь женщиной для сингаэлей, если хочешь! — огрызнулся человек по имени Свен. — Ингавин ждет меня! Бросайте оружие, или я разрублю ее на куски!
Алун, глядя в его светлые, дикие глаза, слыша безумие боя в голосе, медленно положил свой меч.
По телу девушки текла кровь. Он увидел, как она смотрит на него. Он думал о Дее, оставшемся снаружи, о том предостерегающем крике перед тем, как застучали копыта и появился огонь. Совсем без оружия. Сердце его рыдало, ему хотелось убивать, и он пытался найти в себе силы для молитвы.
— Делай, как я, — сказал он Гриффиту, не поворачивая головы.
— Не надо! — шепотом, но очень ясно произнесла Рианнон.
Гриффит посмотрел на нее, на Алуна, а потом бросил свой клинок.
— Он ее убьет, — сказал Алун стоящим сзади людям, не оборачиваясь. Он не отрывал глаз от девушки. — Пусть покончат с его товарищами во дворе, а потом мы разберемся с этими двумя. Им отсюда некуда идти, для них нет места на земле Джада.
— Тогда он ее действительно убьет, — сказал человек по имени Шон и шагнул вперед, не выпуская меча. Смерть была в его голосе и застарелая ярость.
Топор снова шевельнулся, на зеленой ткани появилась еще одна прореха, вторая яркая полоска крови на белой коже. Одна из женщин всхлипнула. Не та, которую захватили, хотя Рианнон теперь прикусила губу.
Они стояли так целое мгновение. Такое же долгое, как то, которое предшествовало сотворению мира Джадом. Затем взлетел молот.
Желтобородый эрлинг носил на голове железный шлем, иначе его голова от этого удара смялась бы, как спелый фрукт. Все равно звук удара в переполненной комнате на таком близком расстоянии получился тошнотворным. Мужчина обмяк, словно кукла, набитая соломой: он умер еще до того, как его тело ударилось о землю. Топор упал, не причинив вреда.
Алуну показалось, что никто в комнате еще несколько секунд не дышал. Это след смерти, подумал он. Слишком много людей. Здесь, в комнате. Такие вещи должны происходить… под открытым небом или под парусом корабля.
Женщина, в покоях которой все произошло, стояла на месте, не двигалась. Летящий молот просвистел так близко, что задел ее волосы. Теперь руки у нее были опущены, и никто не держал у ее горла топор. Алун видел две струйки крови на ее платье, раны на шее и у ключицы. Он увидел, как она медленно вдохнула воздух. Ее руки дрожали. Больше никаких признаков. Смерть прикоснулась к ней и отвернулась. Можно и задрожать чуть-чуть.
Он повернулся к эрлингу, который метнул молот. Рыжеватая борода с проседью; длинные волосы выбились из-под шлема. Не молодой человек. Его бросок, если бы он хоть чуть-чуть отклонился от цели, убил бы дочь Брина, размозжив ей череп. Этот человек оглядел их всех, потом вытянул пустые руки.
— Все мужчины — глупцы, — произнес он на языке англсинов. Они могли его понять. — Боги дали нам мало мудрости, одним меньше, чем другим. Этот человек, Свен, разозлил меня, должен признаться. Мы все уйдем к нашим богам, так или иначе. Незачем спешить туда. Он убил бы девушку и погубил бы нас обоих. Глупо. За меня вам не дадут большого выкупа, но все равно сдаюсь вам обоим и этой леди. — Он перевел взгляд с Алуна на Шона, стоящего у него за спиной, затем на Рианнон мер Брин.
— Убить его, госпожа? — мрачно спросил Шон. В его голосе слышалось желание это сделать.
Сегодня ночью в доме на северной опушке леса больше смертных, чем когда-либо раньше; их ауру невозможно не почувствовать. Нет лун, отбрасывающих тень: она вышла посмотреть. По пути прошла мимо зеленого спруога, разозлилась на него, чтобы заставить его прекратить болтовню. Она знала, что он сейчас пойдет и расскажет царице, где она. Неважно, говорит она себе. Им смотреть не запрещено.
Стадо в загоне встревожено. Это первое, что она чувствует. Огни в доме почти все уже погасли и горят только в одном, нет в двух окнах спален и в большом зале за тяжелыми дверьми. Железо на дверях. Смертные спят по ночам, полные страха.
Она чувствует удары копыт о землю к западу отсюда.
И сама пугается раньше, чем видит их. Прискакавшие на лошадях смертные прыгают через забор или проламывают его и попадают во двор дома. Брошены факелы, и выхвачено железо, и оно повсюду, острое, как смерть, тяжелое, как смерть. Она не за этим пришла и чуть не убежала, чтобы рассказать царице и остальным. Но осталась, высоко наверху, не видимая никем искорка в темной листве деревьев.
Более и менее яркие ауры по всему двору фермы. Двери распахиваются, люди выбегают из дома, из овина в темноту, сжимая в руках железо. Много шума, криков, но она умеет отчасти поставить заслон звукам: смертные всегда слишком шумят. Сейчас они дерутся. Возникает ощущение жара, кружится голова, во дворе пахнет кровью. Она чувствует, как ее волосы меняют цвет. Она и раньше такое видела, но не здесь. Воспоминания, далекие, пытаются пробиться к ней в сейчас.
Она чувствует себя больной, истаявшей из-за железа внизу. Прижимается к березе, и дерево дает силу. Продолжает смотреть, уставшая и дрожащая, ей страшно. Нет лун, снова говорит она себе, ее тень или проблеск никто не увидит, если только не найдется смертный, знающий о существовании ее мира.
Она смотрит, как черный конь поднимается на дыбы, бьет копытами бегущего человека, видит, как тот падает. Огонь, одно из отдельных строений уже пылает. Смятение в темноте и мечущиеся фигурки смертных. Дым. Слишком много крови, слишком много железа.
Потом ей в голову приходит другая мысль. И при этой мысли, быстрой и яркой, как светлячок над водой, она ощущает спазм, дрожь возбуждения, похожую на желание, между лопатками, там, где у них всех когда-то были крылья. Она снова дрожит, но уже иначе. Всматривается пристальнее в живых и мертвых среди хаоса во дворе фермы внизу. Да. Да.
Она знает, кто погиб первым. Она умеет это видеть.
Он лежит лицом вниз на изрытой, истоптанной земле. Первый мертвец в безлунную ночь. Он может принадлежать им, если она будет действовать достаточно быстро. Ей необходимо действовать быстро, его душа уже бледнеет, прямо у нее на глазах, она почти исчезла. Так давно к ним не приходил смертный в расцвете лет.
Однако это значит, что придется войти во двор. Там повсюду железо. Кони бьют копытами, почуяв ее, боятся.
Нет лун. Единственное время, когда это можно сделать. Ее не могут заметить. Она повторяет это себе еще раз.
Ни у кого из них больше нет крыльев, никто не умеет летать. Она отпускает дерево, разжимая один за другим пальцы, и идет вперед и вниз. Видит по дороге человека. Он бежит вверх по склону, тяжело дыша. Он так и не узнает, что она здесь, проскользнувшая мимо тень полумира.
* * *
Он должен добраться до своего меча. Дей предупредил их криком, потом крикнул еще раз. Мужчины вскакивали с лежанок, с ревом хватали оружие. Двойные двери распахнулись настежь, и первые из их людей выскочили в ночь. Алун услышал крики эрлингов, ответные крики воинов Брина, увидел своих кадирцев, выбежавших наружу. Но его собственная комната и его меч находились в другом конце коридора, в другом конце. Это ужасно, совсем в другом конце.Алун бросился бежать со всех ног, с сильно бьющимся сердцем, голос брата звенел у него в ушах, сердце стиснул кулак страха.
Когда он добрался до спальни, Гриффит, которому звуки битвы были так же знакомы, как им всем, уже был готов. Он шагнул вперед, сунул Алуну его клинок молча. Алун бросил арфу, там где стоял; выхватил из ножен меч, бросил и ножны тоже, нахлобучил на голову шлем.
Женщина, которая была с Гриффитом, не молчала и была в ужасе.
— Милостивый Джад! У наших комнат нет охраны. Пошли! Скорее!
Алун и Гриффит переглянулись. Сказать было нечего. Сердце готово разорваться. Они побежали в противоположном направлении, еще дальше по тому же темному коридору; рядом бежала девушка с каштановыми волосами, почему-то держа за руку Алуна, свеча где-то упала. Потом они свернули, скользя на повороте, и по дальнему крылу побежали к женским комнатам.
Прочь от двойных дверей, от сражения во дворе фермы. От Дея.
Девушка, тяжело дыша, указала рукой на дверь. Они ворвались внутрь. Вскрикнула женщина, потом увидела, что это они. Прикрыла рот тыльной стороной ладони, пятясь к столу. Алун быстро окинул взглядом комнату, держа обнаженный меч. Три женщины, одна из них дочь Брина. Две комнаты, соединенные дверью. Он прошел прямо к выходящему на восток окну, которое почему-то оказалось открытым. Протянул руки, чтобы закрыть ставни и заложить их деревянным брусом.
Молот эрлинга разнес в щепки дерево, разбил подоконник и чуть не сломал протянутую руку Алуна, словно лучинку. Закричала женщина. Алун ткнул мечом в разбитое окно, ничего не видя в темноте. Услышал стон боли. Кто-то издал громкий предостерегающий крик; он с силой повернул меч и дернул его назад. Над окном нависли копыта коня, ударили в уже разбитую оконную раму, и она провалилась внутрь, — а затем какой-то человек влетел через окно прямо в комнату.
Гриффит бросился к нему с проклятием, но его выпад отразил круглый щит, и юноша едва увернулся от последовавшего удара топором.
Женщины попятились назад, с криками Алун встал рядом с кузеном, но ему тут же пришлось резко обернуться назад, так как второй мужчина в ревом ввалился в окно с молотом в руке. Они вычислили, где находятся женщины. Эрлинги. Здесь. Кошмар в безлунную ночь; в ночь, созданную для нападения.
Но что они делают так далеко от моря? Почему здесь? Это невозможно было объяснить. Сюда их дружины обычно не добирались.
Алун обрушил меч на второго нападавшего, но его удар был отбит с сокрушительной силой. Отлетевшие щепки поранили его до крови, и эрлинга тоже. Алун отступил назад, заслоняя женщин. Услышал звон оружия, топот сапог у себя за спиной, а затем слова, которые так жаждал услышать.
— Бросайте оружие! Вас двое, нас пятеро и сейчас будет больше.
Алун бросил взгляд назад, увидел одного из командиров Брина, мужчину, почти такого же могучего, как эрлинги. “Слава Джаду за его милосердие!” — подумал он. Командир говорил на языке англсинов, но медленно. Этот язык ближе к языку эрлингов, они должны понять.
— Возможно, за вас дадут выкуп, — продолжал воин Брина, — если кому-то нужны. Если тронете женщин, умрете лютой смертью сегодня ночью и будете желать смерти еще до того, как она придет.
Позже Алун решил, что эти слова были ошибкой.
Потому что, услышав их, первый эрлинг мгновенно, с быстротой кота, проскользнул по полной людей комнате, схватил Рианнон мер Брин и выдернул ее из кучки других женщин. Это именно она криком предупредила Алуна и заставила его отскочить от окна. Эрлинг держал ее перед собой, как щит, заломив ей руку за спину и прижав лезвие топора к ее горлу. Алун хотел выругаться, но у него перехватило дыхание.
Одна из женщин упала на колени. Теперь в комнате толпилось множество людей, пахло потом и кровью, грязью и глиной со двора. Они слышали снаружи звуки боя, собаки захлебывались лаем, скот мычал и метался по загону. Кто-то закричал, затем крик оборвался.
— Выкуп, говоришь? — прорычал эрлинг. У него была светлая борода, он носил доспехи. Глаза сверкали из-под железного шлема с длинным щитком для носа. — Нет. Не так. Вы сейчас бросите оружие. Или я отрежу ей грудь. Хотите посмотреть? Не знаю, кто она, но одежда красивая. Резать?
Командир Брина шагнул вперед.
— Я сказал, брось оружие!
Тишина, напряженная, как натянутая тетива. У Алуна пересохло во рту, словно в нем было полно пепла. Дей во дворе. Дей во дворе. Он все время был там один.
— Пускай он это сделает, — сказала Рианнон, дочь Брина ап Хиула. — Пускай он это сделает, а потом убейте его за меня.
— Нет! Послушай меня, — быстро вмешался Алун. — Здесь больше пятидесяти воинов. Не может быть, чтобы столько людей участвовало в вашем набеге. Ваш ярл совершил ошибку. Вы проиграете. Послушай! Тебе некуда идти. Решай свою судьбу здесь.
— Я ее решу, когда мы сядем на корабль, — прохрипел тот. — Ингавин ждет своих воинов.
— А его воины убивают женщин?
— Сингаэльских шлюх — убивают.
У одного из стоящих за спиной Алуна вырвался сдавленный звук. Рианнон стояла с заведенной за спину рукой, лезвие топора дрожало у ее горла. Алун видел страх в ее глазах, но в ее словах не слышалось страха.
— Так умри за эту сингаэльскую шлюху. Убей его, Шон! Сделай это!
Топор, схваченный у самого лезвия, шевельнулся. На зеленом платье с высоким воротом появился надрез, у ключицы выступила кровь.
— Милостивый Джад! — простонала стоящая на коленях женщина.
Мгновение никто не двигался, никто не дышал. А затем второй эрлинг, тот, что влез в окно, с грохотом бросил свой щит.
— Брось ее, Свен. Мне уже приходилось бывать у них в плену.
— Будь женщиной для сингаэлей, если хочешь! — огрызнулся человек по имени Свен. — Ингавин ждет меня! Бросайте оружие, или я разрублю ее на куски!
Алун, глядя в его светлые, дикие глаза, слыша безумие боя в голосе, медленно положил свой меч.
По телу девушки текла кровь. Он увидел, как она смотрит на него. Он думал о Дее, оставшемся снаружи, о том предостерегающем крике перед тем, как застучали копыта и появился огонь. Совсем без оружия. Сердце его рыдало, ему хотелось убивать, и он пытался найти в себе силы для молитвы.
— Делай, как я, — сказал он Гриффиту, не поворачивая головы.
— Не надо! — шепотом, но очень ясно произнесла Рианнон.
Гриффит посмотрел на нее, на Алуна, а потом бросил свой клинок.
— Он ее убьет, — сказал Алун стоящим сзади людям, не оборачиваясь. Он не отрывал глаз от девушки. — Пусть покончат с его товарищами во дворе, а потом мы разберемся с этими двумя. Им отсюда некуда идти, для них нет места на земле Джада.
— Тогда он ее действительно убьет, — сказал человек по имени Шон и шагнул вперед, не выпуская меча. Смерть была в его голосе и застарелая ярость.
Топор снова шевельнулся, на зеленой ткани появилась еще одна прореха, вторая яркая полоска крови на белой коже. Одна из женщин всхлипнула. Не та, которую захватили, хотя Рианнон теперь прикусила губу.
Они стояли так целое мгновение. Такое же долгое, как то, которое предшествовало сотворению мира Джадом. Затем взлетел молот.
Желтобородый эрлинг носил на голове железный шлем, иначе его голова от этого удара смялась бы, как спелый фрукт. Все равно звук удара в переполненной комнате на таком близком расстоянии получился тошнотворным. Мужчина обмяк, словно кукла, набитая соломой: он умер еще до того, как его тело ударилось о землю. Топор упал, не причинив вреда.
Алуну показалось, что никто в комнате еще несколько секунд не дышал. Это след смерти, подумал он. Слишком много людей. Здесь, в комнате. Такие вещи должны происходить… под открытым небом или под парусом корабля.
Женщина, в покоях которой все произошло, стояла на месте, не двигалась. Летящий молот просвистел так близко, что задел ее волосы. Теперь руки у нее были опущены, и никто не держал у ее горла топор. Алун видел две струйки крови на ее платье, раны на шее и у ключицы. Он увидел, как она медленно вдохнула воздух. Ее руки дрожали. Больше никаких признаков. Смерть прикоснулась к ней и отвернулась. Можно и задрожать чуть-чуть.
Он повернулся к эрлингу, который метнул молот. Рыжеватая борода с проседью; длинные волосы выбились из-под шлема. Не молодой человек. Его бросок, если бы он хоть чуть-чуть отклонился от цели, убил бы дочь Брина, размозжив ей череп. Этот человек оглядел их всех, потом вытянул пустые руки.
— Все мужчины — глупцы, — произнес он на языке англсинов. Они могли его понять. — Боги дали нам мало мудрости, одним меньше, чем другим. Этот человек, Свен, разозлил меня, должен признаться. Мы все уйдем к нашим богам, так или иначе. Незачем спешить туда. Он убил бы девушку и погубил бы нас обоих. Глупо. За меня вам не дадут большого выкупа, но все равно сдаюсь вам обоим и этой леди. — Он перевел взгляд с Алуна на Шона, стоящего у него за спиной, затем на Рианнон мер Брин.
— Убить его, госпожа? — мрачно спросил Шон. В его голосе слышалось желание это сделать.