Кейбелл Джеймс Брэнч. Юрген

   – Мессир, – сказал призрак мужчины и распрямился во весь рост, – вы виновны в том, что нахально питаете такое подозрение. Я могу лишь надеяться, что оно проистекает из вашего неведения.
   – Ибо я уверена, – вставила дама, – что мне всегда не нравились коты, и у нас в замке их никогда не было.
   – Простите мою прямоту, мессир, – продолжил призрак-мужчина, – но вы не можете вращаться в благородном обществе, если на самом деле не в силах отличить представителей семейства кошачьих от членов правящей династии Глатиона.
   – Я видел вдовствующих королев, которые оправдывали подобное замешательство, – заметил Юрген. – Все же умоляю простить меня, потому что я не имел представления, что обращаюсь к августейшим особам.
   – Я – король Смойт, – объяснил фантом-мужчина, – а это моя девятая жена, королева Сильвия Терея.
   Юрген поклонился так изящно, как (льстил он себе) только было возможно при таких обстоятельствах. Не так-то легко изящно поклониться, сидя в постели.
   – Весьма часто я слышал о вас, король Смойт, – сказал Юрген. – Вы – дедушка Гогирвана Гора и убили свою девятую жену, и восьмую жену, и пятую жену, и третью жену тоже. Вас прозвали Черным Королем, так как вы имели репутацию самого безнравственного монарха, который когда-либо правил Глатионом и Красными Островами.
   Юргену показалось, что король Смойт проявил некоторое смущение, но трудно определить, когда призрак рдеет от стыда.
   – Вероятно, обо мне выражались подобным образом, – проговорил Смойт, – ибо соседи – страшные сплетники, а мне не везло в браках. И я сожалею, с горечью сожалею, но признаю, что в миг крайнего, однако не совсем уж ничем не вызванного возбуждения я умертвил даму, которую вы сейчас лицезреете.
   – А я уверена, что моей вины тут нет, – сказала Сильвия Терея.
   – Несомненно, моя дорогая, ты сопротивлялась изо всех сил, и мне бы лишь хотелось, чтоб ты была более крупной и здоровой женщиной. Но, полагаю, вы можете сейчас ощутить, мессир, как глупо ожидать, что возвышенный король Глатиона и его королева, в которой он души не чает, сядут к вам на кровать и завоют?
   И, поразмыслив, Юрген признал, что никогда ничего такого не переживал, да и не мог вспомнить (веско добавил он) ни одного подобного инцидента, происшедшего с его друзьями.
   – Представление определенно нелепое, – продолжил король Смойт и очень мрачно улыбнулся. – Мы же пришли сюда с совершенно другими намерениями. По сути, мы хотим попросить у вас как у члена семьи помощи в одном деликатном деле.
   – Я был бы рад, – ответил Юрген, – оказать вам услугу любым возможным способом. Но почему вы называете меня членом семьи?
   – По правде говоря, – усмехнулся Смойт, – я не заявляю никаких прав на родство с герцогом Логрейским…
   – Порой, – говорит Юрген, – некоторые люди предпочитают путешествовать инкогнито. Будучи королем, вы должны это понять.
   – …Меня интересует скорее внук Стейнворы. Теперь, не сомневаюсь, вы вспомните вашу бабушку Стейнвору, эту очаровательную старушку. Но я-то помню Стейнвору – жену Людвига, одну из прелестнейших девушек, которую когда-либо освещал королевский взор.
   – О, сударь, – проговорил, ужаснувшись, Юрген, – что вы мне такое рассказываете?
   – Всего лишь то, что у меня всегда была нежная натура, – ответил король Смойт, – и что в те дни я был прекрасным, честным и прямым молодым королем. И одним из результатов этого стал ваш отец, которого люди звали Коттом, сыном Людвига. Но могу вас уверить, что Людвиг не сделал ничего, чтобы заслужить это.
   – Ну и ну! – сказал Юрген. – Все это весьма скандально и к тому же очень печально: вам всучивают совершенно нового деда в такой ранний час. Все же это произошло давным-давно, и, если Людвиг не расстраивался по этому поводу, я тоже не вижу причины расстраиваться. И, кроме того, король Смойт, возможно, вы говорите неправду.
   – Если ты сомневаешься в моем признании, милостивый внук, тебе нужно лишь взглянуть в ближайшее зеркало. Именно из-за этого мы и рискнули потревожить твой сон. По-моему, ты обладаешь поразительным сходством. У тебя налицо все наши фамильные черты.
   Тут Юрген внимательно рассмотрел короля Смойта Глатионского.
   – На самом деле, – сказал Юрген, – разумеется, весьма лестно, когда тебе говорят, что у тебя царственная внешность. Я вообще не знаю, что сказать в ответ на подразумеваемый комплимент, не показавшись неучтивым. Я ни на миг не поставил бы под сомнение то, что вы в свое время были весьма восхитительны и также, без сомнения, весьма справедливы. Тем не менее… в общем, мой нос, по тем впечатлениям, которые до сих пор позволяли получить зеркала, не является вздернутым.
   – Но общеизвестно, что внешний вид обманчив, – заметил король Смойт.
   – А что касается левой стороны вашего лица, – возразила королева Сильвия Терея, – я обнаруживаю отчетливое сходство.
   – Я могу показаться чересчур тупым, – сказал Юрген, – так как я немного туповат. У меня такая черта, очень плохая черта, сформировавшаяся в раннем детстве, и я не в силах от нее избавиться. Поэтому я не имею представления о том, на что вы вдвоем намекаете.
   Ответил призрак короля Смойта:
   – Объясню. Как раз шестьдесят три года назад в эту ночь я убил свою девятую жену при особо зверских обстоятельствах, о чем ты, проявив весьма дурной тон, сейчас упомянул.
   Тут Юрген до некоторой степени смутился, почувствовав, что не пристало тому, кто совсем недавно отрезал голову собственной жене, вставать в позу праведника.
   – Конечно, – сказал Юрген, мысля шире, – в браке всегда возможны такие мелкие семейные разногласия.
   – Пусть будет так! Хотя, клянусь одиннадцатью тысячами спутниц Урсулы по путешествиям, было время, когда я не переносил подобной критики. Ладно, те времена давно прошли, и сейчас я – бескровное существо, которое ветер по своему усмотрению носит по краям, где еще вчера страшились короля Смойта. Но, что было, то было.
   – Это кажется разумным, – сказал Юрген, – а быть малость риторичным – привилегия дедушек. Поэтому умоляю вас, сударь, продолжайте.
   – Два года спустя я сопровождал императора Локрина в его походе против суеветтов – дурного, любящего роскошь народа, который особо почитает Гозарина. Должен сказать тебе, внучек, что это был крупный набег, совершенный отрядом неплохих бойцов на край благоденствия и красивых женщин. Но, увы, как говорится, во время нашего возвращения из Оснаха мой любимый полководец был взят в плен этим архизлодеем герцогом Коринеем Корнуоллским. А я, среди многих других, кто сопровождал императора, заплатил за наше развеселое воровство и душегубство очень горькую цену. Кориней не обладал широким кругозором и вообще не был тем, кого бы ты назвал светским человеком. Так что меня заточили в зловонную темницу… меня – Смойта Глатионского, покорившего Энисгарт и Саргилл в открытой битве и бесстрашно взявшего в жены наследницу Камвея! Но я избавлю тебя от неприятных подробностей. Достаточно сказать, что я не был удовлетворен своими покоями. Однако покинуть их можно было только одним способом. Он заключался в убийстве тюремщика – шаг, который, признаюсь, для меня отвратителен. Я преуспел в жизни и устал убивать людей, однако, по зрелом размышлении, жизнь бесстыдного мошенника, лишенного всякой доброты и малейшего сострадания, глухого даже к предложениям о подкупе, не казалась потрясающе важной.
   – Легко могу вообразить, дедушка, что вас не очень глубоко интересовала природа и анатомия вашего тюремщика. Поэтому вы совершили неизбежное.
   – Да, я вероломно убил его и бежал в неузнаваемом обличье в Глатион, где вскоре умер. Моя смерть как раз тогда была весьма досадна. Я вот-вот собирался жениться, а моя невеста была удивительно привлекательной девушкой – дочерью короля Тирнога Грайнтнорского. Она стала бы моей тринадцатой женой. А за неделю до церемонии я споткнулся и упал на ступенях собственного замка, сломав себе шею. Унизительная кончина для того, кто был воином с заслуженной репутацией. По правде говоря, это заставило меня подумать, что, может, в конце концов, есть что-то в тех старых предрассудках насчет несчастливого числа «тринадцать». Но о чем я говорил?.. Ах, да! Также было несчастьем оказаться небрежным в отношении убийств. Вообрази, что за пару подобных дел я приговорен ежегодно в день совершения убийств посещать место своего преступления. Такое условие достаточно справедливо, и я не жалуюсь, хотя, конечно же, это отнимает целый вечер. Но так случилось, что я вероломно убил тюремщика большим булыжником пятнадцатого июня. Несчастливая же сторона этого, по-настоящему неловкое положение состоит в том, что это с точностью до часа – годовщина смерти моей девятой жены.
   – И ты убиваешь малозначительных посторонних в такой день! – сказала королева Сильвия. – Ты вылез из тюремного окошка, наряженный аббатисой, в ту годовщину, когда тебе следовало стоять на коленях в тщетном раскаянии! Но ты жестокий человек, Смойт, и ты оказал своей жене мало внимания тогда, когда ее вполне можно было помянуть, – это факт.
   – Моя дорогая, признаю, что это небрежность с моей стороны. Не могу сказать ничего большего. В любом случае, внучек, после своей кончины я обнаружил, что подобная небрежность приводит к тому, что пятнадцатого июня в три утра я должен находиться в двух разных местах.
   – Но это справедливо, – предположил Юрген.
   – Пожалуй, это действительно справедливо, – согласился Смойт, – но, по-моему, это просто невозможно. Однако мне помог мой прапрадедушка Пенпингтон Врейчврас-ап-Мильванд Глазаньеф. В его лице тоже наблюдалось семейное сходство. И он настолько напоминал меня во всем, что, ко всеобщему удовлетворению, играл мою роль. И с помощью моей покойной жены каждый июнь воплощал в жизнь мое жуткое преступление на месте его происшествия.
   – На самом деле, – сказала королева Сильвия, – он владел мечом намного лучше тебя, мой дорогой. Захватывающее удовольствие быть убитой Пенпингтоном Врейчврас-ап-Мильвандом Глазаньефом, и я всегда буду о нем горевать.
   – Ты должен понять, внучек, что срок пребывания короля Пенпингтона Врейчврас-ап-Мильванда Глазаньефа в Чистилище истек, и он недавно отправился в Рай. Для него это, смею сказать, удовольствие, и я не жалуюсь. А у меня не осталось никого, чтоб занять мое место. Ангелы, как ты легко поймешь, не разрешают совершать убийства, даже из доброты душевной. Они думают, что это создаст опасный прецедент.
   – Все это, – сказал Юрген, – кажется прискорбным, но высказанным не до конца. Я отдам всю душу и еще половину, чтоб услужить вам, сударь, но не имею и семи восьмых представления о том, чего вы от меня хотите. Давайте же, скажите прямо!
   – Ты, как я уже говорил, обладаешь семейным сходством с нами. Ты, по сути, живой двойник Смойта Глатионского. Поэтому умоляю тебя, милостивый внук, в эту ночь с помощью королевы Сильвии Тереи сыграть роль моего призрака и показать для всеобщего удовлетворения, что в три часа утра в Белой Башне обитают духи. Иначе, – уныло сказал Смойт, – последствия будут плачевны.
   – Но у меня нет опыта в разыгрывании из себя привидения, – признался Юрген. – Я не стану притворятся, что силен в этом деле, и даже не знаю, как это происходит.
   – Все проще простого, хотя некоторая мистическая подготовка будет, конечно же, необходима для того, чтобы превратить живого человека в призрак…
   – Обычная подготовка, сударь, вне всяких сомнений, и я положительно склонен быть заколотым, отравленным или каким-то еще в том же духе, чтоб ублажить своего деда.
   Но Смойт и Сильвия решили, что любой такой радикальный шаг был бы излишним, поскольку предполагается лишь временное пребывание Юргена в образе привидения. По сути, Юргену придется лишь осушить кубок, украшенный чеканкой, который протягивала ему Сильвия Терея, произнося друидские заклинания.
   Какой-то миг Юрген колебался. В целом все казалось весьма невероятным. Но все же узы родства сильны, и не часто выпадает случай помочь, хотя бы немного, давно умершему деду. Кроме того, зелье имело очень соблазнительный запах.
   – Хорошо, – сказал Юрген, – я готов отведать любой напиток, – и немедленно выпил.
   Букет был превосходен. Однако поначалу напиток, казалось, не подействовал на Юргена. Затем он почувствовал легкое головокружение. Потом он посмотрел вниз и с удивлением заметил, что в его постели никого нет. При более тщательном изучении проявились неясные очертания человеческой фигуры, под которой находилась смятая простыня. Это все, решил он, что осталось от Юргена. И от этого у него возникло странное ощущение. Юрген подпрыгнул, как напуганный конь, да так неистово, что вылетел из кровати и обнаружил себя невесомо плывущим по комнате.
   Теперь Юрген совершенно четко распознал это чувство. Оно часто посещало его во сне, когда он сгибал ноги в коленях, так что ступни касались ягодиц, и перемещался по воздуху без каких-либо усилий. Тогда это казалось до смешного простым, и он удивлялся, почему раньше никогда об этом не думал. И тогда он размышлял: «Это же превосходный способ передвижения. Я утром вот так появлюсь к завтраку и покажу Лизе, до чего это просто. Как же это ее изумит, и она, конечно, поймет, какой я умный!» А потом Юрген просыпался и обнаруживал, что почему-то забыл этот фокус.
   Но именно сейчас подобный способ перемещения был очень легким. И Юрген пару раз для практики облетел кровать, а затем поднялся к потолку. Из-за неопытности он неправильно рассчитал необходимую силу и внезапно попал в комнату этажом выше, где оказался парящим непосредственно над епископом Мерионским. Его высокопреосвященство был не один, но, так как оба обитателя покоев спали, Юрген не засвидетельствовал ничего неепископального. Тут Юрген присоединился к своему деду, опоясался Калибуром и требовательно спросил, что делать дальше.
   – Убийство произойдет, как обычно, в Белой Башне. Королева Сильвия ознакомит тебя с подробностями. Ты, однако, можешь сам выдумать большую часть роли, поскольку Хозяйка Озера, занимающая сегодня ночью эту комнату, весьма вероятно, не знакома с нашей ужасной историей.
   Затем король Смойт заметил, что самое время отправляться на свидание в Корнуолл, и растворился в воздухе с легкой самоуверенностью, говорившей о большой практике, а Юрген последовал за королевой Сильвией Тереей.

Глава XVII
О прокричавшем слишком рано петухе

   Дальше история рассказывает о том, как Юрген и призрак королевы Сильвии Тереи вошли в Белую Башню. Хозяйка Озера находилась в постели; она спала одна, что с одобрением отметил Юрген, так как ему больше не хотелось вторгаться в чьи-либо интимные отношения. И госпожа Анайтида не проснулась при их появлении.
   Это была унылая комната с высокими панелями на стенах и с точно выверенным количеством лунного света, струящегося из двух окон. Любой призрак, даже начинающий, мог оправдать в таких условиях свою репутацию, и Юрген подумал, что поступил правильно. Он был атавистически жесток, а сымпровизировать сопутствующий диалог не составляло труда.. Поэтому все шло гладко и с таким вдохновением, что Анайтида проснулась от очень трогательных завываний королевы Сильвии о пощаде и села в постели, как будто слегка испуганная. Затем Хозяйка Озера откинулась на подушки и наблюдала за продолжением ужасной сцены с великолепным самообладанием.
   Трагедия доросла до своей страшной кульминации и красиво завершилась. С помощью Калибура Юрген умертвил свою временную жену. Он поволок за волосы ее бесчувственное тело по полу, но сперва предусмотрительно положил себе в карман, как просила королева Сильвия, ее гребень, чтобы тот не потерялся. Юрген позволил себе немного злодейского хохота и все старинные проклятия, которые помнил. Короче, все прошло великолепно, и он покинул Белую Башню с чувством самодовольства вместе с королевой Сильвией Тереей.
   И в темноте, после того как он вернул ей гребень, королева сказала Юргену, как ей жаль с ним расставаться.
   – Я должна опять уйти назад, в холодную могилу, мессир Юрген, и в высокое пламя Чистилища; и, может быть, я больше вас не увижу.
   – Я буду горевать по этому поводу, – сказал Юрген, – вы самая прелестная особа, которую я когда-либо видел.
   Королева была польщена.
   – Это восхитительная мальчишеская речь, и видно, что она идет от сердца. Я очень хотела бы повстречать таких неискушенных людей в своем нынешнем местопребывании. Вместо этого я нахожусь в толпе закоренелых грешников, у которых нет сердца, которые во всем неискренни и неоткровенны, и мне ненавистно их жеманство.
   – Подозреваю, что вы не совсем счастливы в своем браке, а, Сильвия?
   – Я вижу Смойта очень редко. Ведь у него восемь других жен находятся в том же самом пламени, и он не вполне может проявлять свои пристрастия. Хотя две из его королев отправились прямо в Рай, а восьмая жена, Гудрун, которую мы вынуждены бояться, наверно, была нераскаявшейся грешницей, потому что так и не дошла до Чистилища. Но я сама всегда не доверяла Гудрун, иначе я бы никогда не надоумила Смойта задушить ее и сделать королевой меня. Понимаете, я думала, что быть королевой прекрасно, – в те дни, Юрген, когда я была простодушной девчушкой. А Смойт в те дни был сплошной мед, благовония и бархат и редко поступал так, Юрген, что я могла бы предвидеть жестокую судьбу, которая выпадет на мою долю.
   – На самом деле, Сильвия, грустно быть убитой рукой, которая, так сказать, поклялась присматривать за твоим благоденствием и по праву должна служить тебе на коленях.
   – Я возражала не против этого. Смойт убил меня в припадке ревности, а ревность – ошибочный способ высказывания комплиментов. Нет, Юрген, мне выпало худшее и отравило всю мою жизнь во плоти. – И Сильвия заплакала.
   – И что же это такое, Сильвия? Королева Сильвия прошептала ужасную тайну:
   – Мой муж меня не понимал.
   – Клянусь Небесами, – сказал Юрген, – когда женщина говорит мне такое, даже если женщина мертва, я знаю, чего она от меня ждет.
   Тут Юрген обнял призрак Сильвии Тереи и утешил королеву. Затем, обнаружив, что она вполне охотно принимает утешения, Юрген присел на темные ступени, одной рукой по-прежнему обнимая королеву Сильвию. Воздействие снадобья, очевидно, улетучивалось, поскольку Юрген обнаружил, что состоит уже не из холодных невесомых паров, но из некоей горячей и твердой плоти. Но, вероятно, воздействие вина, которое Юрген выпил раньше, не улетучилось. Неистово заговорив в темноте о необходимости каким-то образом отомстить за оскорбление, нанесенное его деду Людвигу, он выхватил свой меч – волшебный Калибур.
   – Вы чувствуете, – сказал Юрген, – я ношу такое оружие как вполне достаточное для рядовых столкновений. И разве мне не следует воспользоваться им, чтобы отплатить королю Смойту за ту несправедливость, которую он навлек на бедного Людвига? Что ж, я определенно обязан так сделать. Это мой долг.
   – Но Смойт к этому времени уже вернулся в Чистилище, – возразила королева Сильвия. – А поднимать меч на женщину – трусость.
   – Карающий меч Юргена, мой заколдованный Калибур – ужас для всех завистливых мужчин, но утешение для всех милых женщин.
   – Это, несомненно, очень большой меч, – сказала она. – О, изумительный меч, как я могу определить даже в темноте. Но, повторяю, Смойта здесь нет, чтобы помериться с вами силой оружия.
   – Сейчас ваши доводы раздражают меня, тогда как честная женщина позаботилась бы о том, чтобы все наследство ее умершего мужа было соответственным образом удовлетворено…
   – Ох, ох! И что же вы имеете в виду?..
   – Но определенно, что внук является… в одном колене… своего рода наследством.
   – В том, что вы выдвигаете, что-то есть…
   – В том, что я выдвигаю, есть много чего, могу вас уверить. Это самый естественный и доходчивый вид логики. И я просто хочу освободиться от долга…
   – Но вы возбуждаете меня своим огромным мечом. Вы меня нервируете, и я не могу спорить, пока вы им тут размахиваете. Уберите же ваш меч! О, что же с вами делать? Вот же ножны для вашего меча, – проговорила она.
   В этот момент их прервали.
   – Герцог Логрейский, – произнес голос госпожи Анайтиды, – не думаете ли вы, что лучше удалиться, а то подобные шалости у дверей моей спальни вызовут скандал?
   Анайтида приоткрыла дверь спальни и с лампой в руке высунулась на лестницу. Юрген немного смутился. Его явную близость с дамой, которая мертва вот уже шестьдесят три года, трудно, как он чувствовал, было бы объяснить. Так что Юрген, поднявшись на ноги, проворно вложил в ножны оружие, которое показывал королеве Сильвии, и решил изящно обойти молчанием это дело. А на дворе закукарекал петух. Наступил рассвет.
   – Желаю вам доброго утра, госпожа Анайтида, – сказал Юрген. – Но здесь такие запутанные лестницы, что я, должно быть, заблудился. Я собираюсь на прогулку. А это моя дальняя родственница, королева Сильвия Терея, которая любезно согласилась быть моей спутницей. Понимаете ли, мы собираемся в лес пособирать грибы и понаблюдать за восходом солнца.
   – Мессир де Логрей, думаю, было бы намного лучше отправиться обратно в постель.
   – С другой стороны, сударыня, моим несомненным долгом является сопровождение королевы Сильвии…
   – Что касается этого, мессир, то я не вижу никакой королевы Сильвии.
   Юрген огляделся. Определенно, девятой жены его дедушки нигде не было видно.
   – Да, она исчезла. Но этого и следовало ожидать при крике петуха. Пожалуй, петух закукарекал не вовремя, – сказал с сожалением Юрген. – Это несправедливо.
   – В погребе Гогирвана славные запасы, а вы допоздна засиделись с Ориеном и Арибером. И, несомненно, им тоже посчастливилось обнаружить пару королев в погребе Гогирвана. Тем не менее, по-моему, вы все еще немного пьяны.
   – Ответьте же мне, госпожа Анайтида: не посещали ли вас этой ночью два призрака?
   – Что ж, очень может быть, – ответила она. – Но Белая Башня знаменита своими привидениями, и я провела там лишь несколько спокойных ночей, ведь люди Гогирвана – сплошные скоты.
   «По правде говоря, – гадал Юрген, – что за особа эта госпожа Анайтида, оставшаяся невозмутимой при таком зверском убийстве, как то, что я совершил, и обращающая на призраков не больше внимания, чем я на комаров? Я слышал, что она – чародейка. Уверен, у нее прекрасная фигура. Короче, вот предмет, который вознаградил бы своего исследователя, не будь юная Гиневра возлюбленной моего сердца».
   Вслух же он сказал:
   – Вероятно, я пьян, сударыня. Тем не менее я по-прежнему думаю, что петух закукарекал не вовремя.
   – Когда-нибудь вам придется объяснить смысл этих слов, – сказала она. – Между тем я возвращаюсь в постель и опять-таки советую вам сделать то же самое.
   Тут дверь затворилась, упал засов, и Юрген пошел прочь, по-прежнему находясь в сильном возбуждении.
   «Эта госпожа Анайтида – интересная особа, – размышлял он, – и мне доставило бы удовольствие, если бы выдался случай показать ей сейчас мое огорчение по поводу петуха. Происшествие маловероятное. Значит, к тому же, она наткнулась на меня, когда мой меч был обнажен, и, следовательно, знает, что я владею оружием, достойным уважения. Она однажды может ощутить необходимость в хорошем воине – эта миловидная Хозяйка Озера, у которой нет мужа. Поэтому давайте будем терпеливы. Между тем оказывается, что во мне течет королевская кровь. Полагаю, в этом скандале что-то есть, потому что я обнаружил в себе много общего с королем Смойтом. Однако двенадцать жен! Нет, это слишком. Я не ограничивал бы количество браков, но двенадцать законных жен говорят об оптимизме, мне неведомом. Нет, не думаю, что я пьян, но бесспорно, что я шагаю не очень твердо. Определенно, мы выпили лишнего. Так что мне лучше всего возвратиться тихонько в постель и ничего больше не говорить о случившемся нынче ночью».
   Что он и сделал. И это был первый раз, когда Юрген, в прошлом ростовщик, вел беседу с госпожой Анайтидой, которую люди называли Хозяйкой Озера.

Глава XVIII
Почему Мерлин вел беседу в полумраке

   Два дня спустя за Юргеном послали от Мерлина Амброзия. Герцог Логрейский встретился с волшебником в полумраке, ибо окна комнаты были занавешены и не пропускали сияния дня. В комнате все, таким образом, представало в рассеянном, смягченном свете, не дававшем теней. В руке Мерлин держал квадратное зеркальце вершка в три, от которого он озадачивающе поднял свои темные глаза.
   – Я поговорил с коллегой послом, госпожой Анайтидой, и стал гадать, мессир де Логрей, не разводили ли вы когда-нибудь белых голубей.