Страница:
Хоакин схватил расстегнутые полы корсажа и потянул их вниз, так что платье соскользнуло к ее ногам. Затем он запустил пальцы в ее волосы и запрокинул ей голову. Ее глаза сузились, в них он увидел смесь страсти и отчаяния. Это стало последней каплей, которая лишила его сдержанности.
— Черт бы тебя побрал! — Хоакин целовал ее грубо, безжалостно, впиваясь языком в ее чуткий рот, не обращая внимания на тихие вскрики, не задаваясь вопросом, являлись они следствием боли или удовольствия. Теперь уже ничто не имело значения: эта женщина отдала себя ему, и он возьмет ее так, как она того заслуживает, — без нежности и снисхождения. Хоакин снял с нее нижнее белье, затем начал раздеваться сам.
Хеллер больше не могла думать: ее тело отзывалось на каждое его движение собственным желанием, которое затягивало ее в поток его страсти. Теряя контроль над собой, она обхватила его руками, поглощая исходящее от него тепло, энергию, одержимость.
Когда ее живот почувствовал его набухшую плоть, желание переполнило Хеллер. Он поднял ее, подхватив под ягодицы, и тела выровнялись: грудь к груди, живот к животу, мужественность к женственности.
Обняв его за шею, она снова и снова покрывала лихорадочными поцелуями мужественное лицо.
Хриплый стон вырвался из груди Хоакина, не в силах больше терпеть, он понес ее к кровати. Погасив свет, лег около нее и прижался губами к ее груди.
Молния удовольствия пронзила тело Хеллер; протяжный стон слетел с ее губ, когда он прихватил зубами сосок. В тот же миг его рука скользнула вниз по ее бедру.
Хеллер напрягла ноги: она не ожидала, что он посмеет тронуть ее там; издав тихий тревожный вскрик, она постаралась остановить вторжение, но он был слишком силен. Желание остановить его тут же пропало, когда его пальцы погрузились внутрь.
— Пожалуйста, я… я хочу…
— Чего ты хочешь, Хеллер? Скажи мне.
— Тебя! — Ее дыхание коснулось его щеки. — Я хочу тебя!
Он повернул ее на спину и поднялся над ней зловещим штормовым облаком. Напряжение было так велико, что Хеллер не могла думать о своей израненной спине, даже когда коснулась ею прохладного постельного белья. Она лишь посмотрела вниз, на их голые тела и закрыла глаза.
Итак, все решено: занавес вот-вот поднимется, и представление начнется. Она сомневалась, что сможет остановить его теперь, даже если захочет. Вот он согнулся, целуя ее, затем втиснул одно колено между ее бедрами, потом другое. Она почувствовала, как задрожало его копье… и тут же глубоко вошло в нее.
Тело Хеллер прогнулось, и она невольно вскрикнула… Хоакину все стало ясно.
Она лгала! Хеллер была девственницей, и она не отдала себя Мейджеру! Должно быть, этот мерзавец имел какую-то другую власть над ней.
Хоакин резко отстранился и, взглянув в ее большие глаза, увидел в них боль. Проклятие! Он должен был понять, что она притворялась. Впрочем, что толку теперь осуждать себя: назад хода не было, и ничего нельзя было исправить.
Он замер в ожидании, пока его тело само не начало двигаться, сначала медленно, потом все быстрее, показывая ей, что она не должна больше бояться боли.
Хеллер почувствовала нечто особенное, какое-то тепло внутри. Он что-то говорил ей на странной смеси испанского и английского, все вокруг нее колыхалось подобно морю перед штормом, а она только крепче прижимала бедра к его телу.
Когда Хеллер почувствовала, как разгоревшаяся внутри ее искра разлетелась и разорвалась тысячами осколков, она обхватила Хоакина за шею и изо всех сил притянула к себе, глубоко впиваясь пальцами в мускулистые плечи.
— Расслабься, дорогая, — раздался у ее уха его шепот. Он медленно двигался в ней, давая возможность подольше наслаждаться его присутствием внутри ее, и Хеллер подумала, что никогда прежде не испытывала чего-либо настолько приятного, настолько совершенного.
Внезапно его движения ускорились, и она ощутила его настойчивость. Он проникал в нее все глубже, пока из его груди не вырвалось ее имя.
— Хеллер! Боже, Хеллер! — Он сделал последний сильный толчок…
Легкий ночной ветерок успокаивал их разгоряченные тела, казалось, навсегда слившиеся друг с другом. Наконец он повернулся на бок.
— Тебе хорошо? — спросил он Хеллер, целуя в губы.
— Да. Пожалуйста, поцелуйте меня снова, — попросила она, проводя пальчиком по контурам его лица, словно желая запомнить навсегда таким, каким оно было сейчас.
Через некоторое время Хоакин встал с кровати и подошел к открытому окну — высокая, великолепно сложенная фигура в дорожке лунного света. Он будто нарочно предоставлял Хеллер возможность любоваться собой.
Хеллер не раз слышала рассказы шлюх с Коу-Бей о потере ими девственности — некоторые из них ощущали боль, их мучило кровотечение. Она также была свидетельницей того, как они хихикали, обсуждая, насколько хорош тот или иной мужчина, и в конце концов приходя к мнению, что не всех мужчин Бог создал одинаковыми. Со временем, размышляла Хеллер, ее тело приспособится к телу дона Рикардо, и не будет больше ощущать боли.
Вот только у нее этого времени не было.
Завтра она уедет и больше никогда не увидит его снова.
Ветер колыхал шторы, и Хеллер как зачарованная наблюдала, как его тело впитывало воздух, словно некую живую субстанцию, выполняя какой-то древний языческий ритуал.
Затем ветер прошептал ее имя, и она погрузилась в сон, лежа в объятиях теплой ночи.
Хоакин вступил в едва освещенную прихожую и, положив руку на ручку двери, остановился. Обернувшись, он пристально посмотрел на Хеллер, мирно спавшую среди беспорядочно смятого постельного белья.
До сегодняшнего вечера его единственной целью в жизни было отомстить за смерть Роситы, раз и навсегда уничтожив Лютера Мейджера, и вот теперь его судьба неожиданно переплелась с судьбой этой милой бостонской девушки, которая каким-то непостижимым образом не только нашла место в его сердце, но и стала заложницей Мейджера. Наблюдая за ее сном, Хоакин поклялся себе, что непременно выяснит, какое влияние имеет на нее Мейджер, а для этого станет ее невидимым постоянным сопровождающим. Другого способа защитить ее от Мейджера он не видел.
Закрыв за собой дверь, выйдя в коридор, Хоакин пригладил волосы, когда неожиданно соседняя дверь распахнулась и Абигайль Пейтон, выглянув из нее, взволнованным шепотом спросила:
— Дон Рикардо, ну как она? Могу я пройти к ней теперь?
Тетушка с надеждой и доверием смотрела на него, и Хоакин поежился, будто школьник. Однако он не мог не ответить и поэтому, прокашлявшись, проговорил так же тихо:
— Я думаю, Хеллер чувствует себя лучше, сеньора, но она действительно уже легла спать и просила не беспокоить ее.
Абигайль подозрительно огляделась, затем прижала руку к горлу и осторожно вышла в холл.
— А как насчет этого нелепого брака с Гордоном Пирсом? Она все еще думает об этом?
Хоакин медленно кивнул.
— К сожалению, я не смог переубедить ее. — Он не мог успокоиться. — Ваша племянница очень упряма, сеньора.
Абигайль печально вздохнула.
— Ума не приложу, что мне теперь делать…
Не желая, чтобы их слышали, Хоакин понизил голос до шепота:
— Поезжайте с ней, сеньора, и не спускайте с нее глаз. Я не слишком доверяю мистеру Пирсу, но, возможно, если вы будете рядом, он побоится переступить границы приличия.
Абигайль с облегчением вздохнула, ее лицо посветлело.
— А теперь извините меня, уже поздно.
— Да-да, конечно! — Старушка с готовностью кивнула. — Мне нужно многое сделать, раз я еду завтра с Хеллер. — Она протянула Хоакину руку. — Спасибо, дон Рикардо! Я с первого взгляда поняла, что вы благородный человек, поэтому желаю Хеллер и вам… — Она покачала головой и засмеялась. — О, разумеется, я ничего не подразумеваю. Еще раз большое спасибо за все.
С этими словами Абигайль исчезла за своей дверью.
Хоакин немного постоял в тишине, затем направился к лестнице, унося в душе благодарность к этой милой старой леди.
На следующее утро Хеллер мрачно ходила взад и вперед между платяным шкафом и дорожным сундуком, перенося вещи по одной, будто так она могла отдалить неизбежное. Абигайль милостиво оставила ее одну, позволив принять ванку и приготовиться для поездки. Теперь, тщательно укладывая в сундуке свои пожитки, она смотрела на них так, будто они принадлежали не ей, а кому-то еще. Они и принадлежали другой Хеллер Пейтон, целомудренной бостонской леди, секретарю по культуре правления Бостонской торговой палаты.
Последним Хеллер взяла платье, которое снял с нее дон Рикардо; разложив его на кровати, она аккуратно застегнула маленькие деревянные пуговки и пригладила руками воротник.
Говоря по правде, она должна бы испытывать стыд оттого, что позволила себе накануне; на самом же деле Хеллер была даже рада случившемуся. Ей довелось пережить самые лучшие ощущения, которые она когда-либо знала. Даже если дон Рикардо не раскроет ей своих чувств, она истолкует их сама.
Внезапная мысль о том, что ей уже никогда не придется быть с ним снова, пронзила ее подобно ножу, вонзающемуся глубоко в грудь. Теперь эта рана никогда не заживет; не пройдет и дня без того, чтобы она не подумала о нем, задаваясь вопросом, что он делает сейчас, с кем он…
Что ж, по крайней мере у нее была вчерашняя ночь, которая навсегда сохранится в ее памяти. Хеллер уложила платье в сундук, а золотую двадцатидолларовую монету спрятала внутрь корсажа. При этом ей пришло в голову, что у нее была еще одна причина для радости — занятие любовью с доном Рикардо, так или иначе, очистило ее от мерзости насилия Гордона Пирса. Хотя у Хеллер из-за воздействия эфира не осталось никаких воспоминании об этом, она чувствовала себя оскверненной. Несмотря на то что Гордон забрал ее девственность, она обещала себе, что всегда будет думать о ночи с доном Рикардо как о своей первой ночи любви.
Услышав, что тетушка открыла дверь, она поспешно обернулась.
— Ты закончила собираться, дорогая?
— Почти. — Хеллер притворно улыбнулась. Она будет скучать по Абигайль, ужасно-ужасно скучать. Именно Абигайль спасла ее от жизни в нищете, забрана к себе в дом, одела, накормила, более того, Абигайль дала ей образование, любила ее. Мысль о том, что они никогда больше не увидятся, была непереносима. Впрочем, возможно, когда-нибудь…
— Надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я взяла на себя смелость попросить дона Рикардо поговорить с тобой?
Хеллер опустила глаза, боясь, что тетушка заметит, какое действие оказывает на нее само упоминание его имени.
— Нет, разумеется, нет.
— Я видела, как он выходил… от тебя.
— И… что он сказал?
— Только то, что не смог переубедить тебя.
Хеллер начала намеренно небрежно бросать свои туалетные принадлежности в сундук.
— О да, он опробовал все… но мое сердце требует, чтобы я вышла замуж за Гордона, тетушка.
— Не пытайся обмануть меня! Ты прекрасно знаешь, что дон Рикардо любит тебя, и твое сердце…
Хеллер взмахнула рукой, прерывая ее, и в отчаянии опустилась на кровать.
— Тетушка, вы не правы, он не любит меня! — Она надеялась, что не ошибается: для всех было бы лучше, если бы он ненавидел ее, она вовсе не хотела причинить ему боль.
— Да нет же, нет! Он тебя любит, моя дорогая девочка, и более того, ты тоже любишь его!
Соленый бриз ворвался в комнату, и перед глазами Хеллер вновь возникло чарующее видение: дон Рикардо, стоящий перед окном. Ее горло сжалось.
— Позволь мне узнать, что ты сказала ему прошлой ночью?
— Тетушка, пожалуйста, я сейчас не хочу говорить об этом…
— Доброе утро, леди! — Лютер Мейджер бесцеремонно открыл дверь и по-хозяйски вошел в комнату, как будто уже имел на это все права. Поцеловав Хеллер в щеку, он небрежно спросил: — У вас все готово к отъезду?
Хеллер искоса посмотрела на него; в ее взгляде сквозило презрение.
— Берите сундук, шляпную коробку, чемодан и несите все вниз, в холл. Мы спустимся через минуту, — обратился Мейджер к появившимся следом за ним китайским мальчикам, служащим отеля.
— Вы можете также забрать и мой сундук, и шляпную коробку, — как ни в чем не бывало обратилась Абигайль к одному из мальчиков.
Хеллер удивленно посмотрела на нее:
— Как, вы тоже…
— Разумеется, я еду с вами, дорогая, — объявила Абигайль, демонстрируя улыбку Чеширского кота Мейджеру. — Я думала всю ночь и пришла к выводу, что это единственно правильный поступок. — Покачав предостерегающе пальцем перед его лицом, она добавила: — Надеюсь, мистер Пирс, вы не тот человек, который позволит другим допускать непристойные мысли о ваших отношениях с моей племянницей. Именно для того, чтобы укоротить злые языки, я и решила поехать с вами и действовать как наставник до того времени, когда вы поженитесь.
— Но вы не можете, тетушка…
— Очень даже могу, дорогая, — Абигайль ласково похлопала племянницу по руке, — и уже обо всем позаботилась. Когда я спустилась на завтрак, то поговорила с Алексом и объяснила ему ситуацию. Алекс просил меня телеграфировать ему через день или два — он должен быть уверен, что мы благополучно добрались. Разумеется, я пообещала ему это.
Хеллер не знала, огорчаться ей этим новым обстоятельством или вздохнуть с облегчением. В любом случае вряд ли ей удалось бы отговорить Абигайль от ее затеи. Видимо, Гордон Пирс тоже не мог ничего с этим поделать, поскольку даже не попытался остановить мальчиков, тут же подхвативших багаж Абигайль.
— Между прочим, Хеллер, дорогая, я сказала Алексу, что ты отдашь ему свой дневник…
— О да, конечно!
— Вот и хорошо. А теперь пойдемте. Я уверена, Алекс всем успел рассказать, что мистер Пирс завоевал твое сердце, племянница, и что мы отправляемся прямо сейчас. Вероятно, наши друзья уже собрались в холле, чтобы проводить нас.
Глава 14
— Черт бы тебя побрал! — Хоакин целовал ее грубо, безжалостно, впиваясь языком в ее чуткий рот, не обращая внимания на тихие вскрики, не задаваясь вопросом, являлись они следствием боли или удовольствия. Теперь уже ничто не имело значения: эта женщина отдала себя ему, и он возьмет ее так, как она того заслуживает, — без нежности и снисхождения. Хоакин снял с нее нижнее белье, затем начал раздеваться сам.
Хеллер больше не могла думать: ее тело отзывалось на каждое его движение собственным желанием, которое затягивало ее в поток его страсти. Теряя контроль над собой, она обхватила его руками, поглощая исходящее от него тепло, энергию, одержимость.
Когда ее живот почувствовал его набухшую плоть, желание переполнило Хеллер. Он поднял ее, подхватив под ягодицы, и тела выровнялись: грудь к груди, живот к животу, мужественность к женственности.
Обняв его за шею, она снова и снова покрывала лихорадочными поцелуями мужественное лицо.
Хриплый стон вырвался из груди Хоакина, не в силах больше терпеть, он понес ее к кровати. Погасив свет, лег около нее и прижался губами к ее груди.
Молния удовольствия пронзила тело Хеллер; протяжный стон слетел с ее губ, когда он прихватил зубами сосок. В тот же миг его рука скользнула вниз по ее бедру.
Хеллер напрягла ноги: она не ожидала, что он посмеет тронуть ее там; издав тихий тревожный вскрик, она постаралась остановить вторжение, но он был слишком силен. Желание остановить его тут же пропало, когда его пальцы погрузились внутрь.
— Пожалуйста, я… я хочу…
— Чего ты хочешь, Хеллер? Скажи мне.
— Тебя! — Ее дыхание коснулось его щеки. — Я хочу тебя!
Он повернул ее на спину и поднялся над ней зловещим штормовым облаком. Напряжение было так велико, что Хеллер не могла думать о своей израненной спине, даже когда коснулась ею прохладного постельного белья. Она лишь посмотрела вниз, на их голые тела и закрыла глаза.
Итак, все решено: занавес вот-вот поднимется, и представление начнется. Она сомневалась, что сможет остановить его теперь, даже если захочет. Вот он согнулся, целуя ее, затем втиснул одно колено между ее бедрами, потом другое. Она почувствовала, как задрожало его копье… и тут же глубоко вошло в нее.
Тело Хеллер прогнулось, и она невольно вскрикнула… Хоакину все стало ясно.
Она лгала! Хеллер была девственницей, и она не отдала себя Мейджеру! Должно быть, этот мерзавец имел какую-то другую власть над ней.
Хоакин резко отстранился и, взглянув в ее большие глаза, увидел в них боль. Проклятие! Он должен был понять, что она притворялась. Впрочем, что толку теперь осуждать себя: назад хода не было, и ничего нельзя было исправить.
Он замер в ожидании, пока его тело само не начало двигаться, сначала медленно, потом все быстрее, показывая ей, что она не должна больше бояться боли.
Хеллер почувствовала нечто особенное, какое-то тепло внутри. Он что-то говорил ей на странной смеси испанского и английского, все вокруг нее колыхалось подобно морю перед штормом, а она только крепче прижимала бедра к его телу.
Когда Хеллер почувствовала, как разгоревшаяся внутри ее искра разлетелась и разорвалась тысячами осколков, она обхватила Хоакина за шею и изо всех сил притянула к себе, глубоко впиваясь пальцами в мускулистые плечи.
— Расслабься, дорогая, — раздался у ее уха его шепот. Он медленно двигался в ней, давая возможность подольше наслаждаться его присутствием внутри ее, и Хеллер подумала, что никогда прежде не испытывала чего-либо настолько приятного, настолько совершенного.
Внезапно его движения ускорились, и она ощутила его настойчивость. Он проникал в нее все глубже, пока из его груди не вырвалось ее имя.
— Хеллер! Боже, Хеллер! — Он сделал последний сильный толчок…
Легкий ночной ветерок успокаивал их разгоряченные тела, казалось, навсегда слившиеся друг с другом. Наконец он повернулся на бок.
— Тебе хорошо? — спросил он Хеллер, целуя в губы.
— Да. Пожалуйста, поцелуйте меня снова, — попросила она, проводя пальчиком по контурам его лица, словно желая запомнить навсегда таким, каким оно было сейчас.
Через некоторое время Хоакин встал с кровати и подошел к открытому окну — высокая, великолепно сложенная фигура в дорожке лунного света. Он будто нарочно предоставлял Хеллер возможность любоваться собой.
Хеллер не раз слышала рассказы шлюх с Коу-Бей о потере ими девственности — некоторые из них ощущали боль, их мучило кровотечение. Она также была свидетельницей того, как они хихикали, обсуждая, насколько хорош тот или иной мужчина, и в конце концов приходя к мнению, что не всех мужчин Бог создал одинаковыми. Со временем, размышляла Хеллер, ее тело приспособится к телу дона Рикардо, и не будет больше ощущать боли.
Вот только у нее этого времени не было.
Завтра она уедет и больше никогда не увидит его снова.
Ветер колыхал шторы, и Хеллер как зачарованная наблюдала, как его тело впитывало воздух, словно некую живую субстанцию, выполняя какой-то древний языческий ритуал.
Затем ветер прошептал ее имя, и она погрузилась в сон, лежа в объятиях теплой ночи.
Хоакин вступил в едва освещенную прихожую и, положив руку на ручку двери, остановился. Обернувшись, он пристально посмотрел на Хеллер, мирно спавшую среди беспорядочно смятого постельного белья.
До сегодняшнего вечера его единственной целью в жизни было отомстить за смерть Роситы, раз и навсегда уничтожив Лютера Мейджера, и вот теперь его судьба неожиданно переплелась с судьбой этой милой бостонской девушки, которая каким-то непостижимым образом не только нашла место в его сердце, но и стала заложницей Мейджера. Наблюдая за ее сном, Хоакин поклялся себе, что непременно выяснит, какое влияние имеет на нее Мейджер, а для этого станет ее невидимым постоянным сопровождающим. Другого способа защитить ее от Мейджера он не видел.
Закрыв за собой дверь, выйдя в коридор, Хоакин пригладил волосы, когда неожиданно соседняя дверь распахнулась и Абигайль Пейтон, выглянув из нее, взволнованным шепотом спросила:
— Дон Рикардо, ну как она? Могу я пройти к ней теперь?
Тетушка с надеждой и доверием смотрела на него, и Хоакин поежился, будто школьник. Однако он не мог не ответить и поэтому, прокашлявшись, проговорил так же тихо:
— Я думаю, Хеллер чувствует себя лучше, сеньора, но она действительно уже легла спать и просила не беспокоить ее.
Абигайль подозрительно огляделась, затем прижала руку к горлу и осторожно вышла в холл.
— А как насчет этого нелепого брака с Гордоном Пирсом? Она все еще думает об этом?
Хоакин медленно кивнул.
— К сожалению, я не смог переубедить ее. — Он не мог успокоиться. — Ваша племянница очень упряма, сеньора.
Абигайль печально вздохнула.
— Ума не приложу, что мне теперь делать…
Не желая, чтобы их слышали, Хоакин понизил голос до шепота:
— Поезжайте с ней, сеньора, и не спускайте с нее глаз. Я не слишком доверяю мистеру Пирсу, но, возможно, если вы будете рядом, он побоится переступить границы приличия.
Абигайль с облегчением вздохнула, ее лицо посветлело.
— А теперь извините меня, уже поздно.
— Да-да, конечно! — Старушка с готовностью кивнула. — Мне нужно многое сделать, раз я еду завтра с Хеллер. — Она протянула Хоакину руку. — Спасибо, дон Рикардо! Я с первого взгляда поняла, что вы благородный человек, поэтому желаю Хеллер и вам… — Она покачала головой и засмеялась. — О, разумеется, я ничего не подразумеваю. Еще раз большое спасибо за все.
С этими словами Абигайль исчезла за своей дверью.
Хоакин немного постоял в тишине, затем направился к лестнице, унося в душе благодарность к этой милой старой леди.
На следующее утро Хеллер мрачно ходила взад и вперед между платяным шкафом и дорожным сундуком, перенося вещи по одной, будто так она могла отдалить неизбежное. Абигайль милостиво оставила ее одну, позволив принять ванку и приготовиться для поездки. Теперь, тщательно укладывая в сундуке свои пожитки, она смотрела на них так, будто они принадлежали не ей, а кому-то еще. Они и принадлежали другой Хеллер Пейтон, целомудренной бостонской леди, секретарю по культуре правления Бостонской торговой палаты.
Последним Хеллер взяла платье, которое снял с нее дон Рикардо; разложив его на кровати, она аккуратно застегнула маленькие деревянные пуговки и пригладила руками воротник.
Говоря по правде, она должна бы испытывать стыд оттого, что позволила себе накануне; на самом же деле Хеллер была даже рада случившемуся. Ей довелось пережить самые лучшие ощущения, которые она когда-либо знала. Даже если дон Рикардо не раскроет ей своих чувств, она истолкует их сама.
Внезапная мысль о том, что ей уже никогда не придется быть с ним снова, пронзила ее подобно ножу, вонзающемуся глубоко в грудь. Теперь эта рана никогда не заживет; не пройдет и дня без того, чтобы она не подумала о нем, задаваясь вопросом, что он делает сейчас, с кем он…
Что ж, по крайней мере у нее была вчерашняя ночь, которая навсегда сохранится в ее памяти. Хеллер уложила платье в сундук, а золотую двадцатидолларовую монету спрятала внутрь корсажа. При этом ей пришло в голову, что у нее была еще одна причина для радости — занятие любовью с доном Рикардо, так или иначе, очистило ее от мерзости насилия Гордона Пирса. Хотя у Хеллер из-за воздействия эфира не осталось никаких воспоминании об этом, она чувствовала себя оскверненной. Несмотря на то что Гордон забрал ее девственность, она обещала себе, что всегда будет думать о ночи с доном Рикардо как о своей первой ночи любви.
Услышав, что тетушка открыла дверь, она поспешно обернулась.
— Ты закончила собираться, дорогая?
— Почти. — Хеллер притворно улыбнулась. Она будет скучать по Абигайль, ужасно-ужасно скучать. Именно Абигайль спасла ее от жизни в нищете, забрана к себе в дом, одела, накормила, более того, Абигайль дала ей образование, любила ее. Мысль о том, что они никогда больше не увидятся, была непереносима. Впрочем, возможно, когда-нибудь…
— Надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я взяла на себя смелость попросить дона Рикардо поговорить с тобой?
Хеллер опустила глаза, боясь, что тетушка заметит, какое действие оказывает на нее само упоминание его имени.
— Нет, разумеется, нет.
— Я видела, как он выходил… от тебя.
— И… что он сказал?
— Только то, что не смог переубедить тебя.
Хеллер начала намеренно небрежно бросать свои туалетные принадлежности в сундук.
— О да, он опробовал все… но мое сердце требует, чтобы я вышла замуж за Гордона, тетушка.
— Не пытайся обмануть меня! Ты прекрасно знаешь, что дон Рикардо любит тебя, и твое сердце…
Хеллер взмахнула рукой, прерывая ее, и в отчаянии опустилась на кровать.
— Тетушка, вы не правы, он не любит меня! — Она надеялась, что не ошибается: для всех было бы лучше, если бы он ненавидел ее, она вовсе не хотела причинить ему боль.
— Да нет же, нет! Он тебя любит, моя дорогая девочка, и более того, ты тоже любишь его!
Соленый бриз ворвался в комнату, и перед глазами Хеллер вновь возникло чарующее видение: дон Рикардо, стоящий перед окном. Ее горло сжалось.
— Позволь мне узнать, что ты сказала ему прошлой ночью?
— Тетушка, пожалуйста, я сейчас не хочу говорить об этом…
— Доброе утро, леди! — Лютер Мейджер бесцеремонно открыл дверь и по-хозяйски вошел в комнату, как будто уже имел на это все права. Поцеловав Хеллер в щеку, он небрежно спросил: — У вас все готово к отъезду?
Хеллер искоса посмотрела на него; в ее взгляде сквозило презрение.
— Берите сундук, шляпную коробку, чемодан и несите все вниз, в холл. Мы спустимся через минуту, — обратился Мейджер к появившимся следом за ним китайским мальчикам, служащим отеля.
— Вы можете также забрать и мой сундук, и шляпную коробку, — как ни в чем не бывало обратилась Абигайль к одному из мальчиков.
Хеллер удивленно посмотрела на нее:
— Как, вы тоже…
— Разумеется, я еду с вами, дорогая, — объявила Абигайль, демонстрируя улыбку Чеширского кота Мейджеру. — Я думала всю ночь и пришла к выводу, что это единственно правильный поступок. — Покачав предостерегающе пальцем перед его лицом, она добавила: — Надеюсь, мистер Пирс, вы не тот человек, который позволит другим допускать непристойные мысли о ваших отношениях с моей племянницей. Именно для того, чтобы укоротить злые языки, я и решила поехать с вами и действовать как наставник до того времени, когда вы поженитесь.
— Но вы не можете, тетушка…
— Очень даже могу, дорогая, — Абигайль ласково похлопала племянницу по руке, — и уже обо всем позаботилась. Когда я спустилась на завтрак, то поговорила с Алексом и объяснила ему ситуацию. Алекс просил меня телеграфировать ему через день или два — он должен быть уверен, что мы благополучно добрались. Разумеется, я пообещала ему это.
Хеллер не знала, огорчаться ей этим новым обстоятельством или вздохнуть с облегчением. В любом случае вряд ли ей удалось бы отговорить Абигайль от ее затеи. Видимо, Гордон Пирс тоже не мог ничего с этим поделать, поскольку даже не попытался остановить мальчиков, тут же подхвативших багаж Абигайль.
— Между прочим, Хеллер, дорогая, я сказала Алексу, что ты отдашь ему свой дневник…
— О да, конечно!
— Вот и хорошо. А теперь пойдемте. Я уверена, Алекс всем успел рассказать, что мистер Пирс завоевал твое сердце, племянница, и что мы отправляемся прямо сейчас. Вероятно, наши друзья уже собрались в холле, чтобы проводить нас.
Глава 14
Хоакин и Лино расположились в половине квартала от Маркет-стрит; они, с трудом сдерживая лошадей, с восхода солнца томились ожиданием. Часы уже показывали три минуты девятого, но проезжая часть по-прежнему была пустынна.
— Хороший день для длинной поездки: погода обещает быть теплой и солнечной, — заметил Лино, искоса поглядывая на Хоакина. Его товарищ был далеко не в лучшем настроении, когда возвратился в «Уот-Чир-Хаус» и объявил, что на рассвете предстоит им следовать за Мейджером на его ранчо.
Хотя Хоакин явно не спешил делиться информацией о своих отношениях с Хеллер, его поступки за последние несколько дней все объясняли. Без сомнения, он влюбился в огненно-рыжую маленькую бостонку. Лино надеялся, что Хеллер чувствовала то же самое; что же касается Роситы, Хоакин и так оплакивал ее смерть достаточно долго. Когда, готовясь оставить гостиницу, Хоакин рассказал ему о последовательности событий, закончившихся тем, что он и Хеллер занялись любовью, Лино чувствовал себя отцом-исповедником.
— Это не было насилием, Хоакин, — успокоил он друга, — потому что ты не принуждал ее.
— Возможно, но мне следовало догадаться, чем все кончится. Хеллер готова была пойти на что угодно, лишь бы убедить меня, что она хочет выйти замуж за Мейджера. Не знаю, чем он угрожал ей, но это испугало ее до такой степени, что теперь она вынуждена делать все, что ему взбредет в голову. Жаль, что она мне не доверяет, но скорее всего я сам сделал слишком мало, чтобы завоевать ее доверие. — Хоакин прошелся по комнате, пытаясь дать выход накопившемуся нервному напряжению. — Представь, она начала подражать шлюхе, да как похоже! Я даже сперва поверил ей, но потом понял… Должно быть, она думала, что ее поведение внушит мне отвращение и я уйду. — Он замотал головой. — Черт, все это так глупо!
— Кто может знать, что творится в голове женщины…
Лино не хотелось объяснять Хоакину, что причиной его страданий стала любовь к Хеллер; недалек тот день, когда он сам поймет это. Пока же самым лучшим, по его мнению, было сменить тему.
— Агенты Уэллс-Фарго посетили дом Мейджера, но если верить слуге, хозяина не оказалось на месте.
Хоакин улыбнулся.
— Так вот чем объясняется его столь поспешное бегство!
После обильного завтрака они оседлали лошадей и направились в сторону «Гранд-отеля», неподалеку от которого им предстояло затаиться в ожидании.
Лино снова посмотрел на часы. Уже почти четверть девятого! Он начал что-то быстро говорить Хоакину, когда фургон, запряженный парой гнедых, вывернул из-за угла, подкатил к входу в гостиницу и Мейджер, соскочив на землю, исчез в холле отеля.
— Все выглядит так, будто он отправляется на прогулку и поэтому не берет с собой много вещей, — заметил Хоакин, разглядев всего лишь один небольшой ящик и два среднего размера саквояжа, закрепленных на специальной платформе.
— Да, и к тому же наш путешественник уже не сможет вернуться домой за вещами, — добавил Лино. — Его имущество конфискуют. — Он покачал головой. — Мы разрушили все, что Мейджер здесь воздвиг, — его бизнес, его дом, его мечты и амбиции…
Хоакин прищурился.
— Есть еще кое-что — его социальный статус. Надеюсь, мое письмо позаботится и об этом. — Он расстегнул седельную сумку и извлек из нее конверт. — Это послание редактору «Альта». Кажется, я ничего не пропустил: Уэллс-Фарго, Сан-Квентин, Кантон Чарли, мусорная телега Дрэйка, экс-начальник тюрьмы по фамилии Хендерсон… Жаль, что меня не будет здесь, чтобы увидеть, как все это появится на газетной странице.
Лино рассмеялся, настроение его улучшилось.
— Сомневаюсь, что после этого Коммерческий совет пошлет мистеру Пирсу уведомление о возобновлении членства.
Тем временем служащие в красной униформе загрузили еще два сундука, саквояжи и шляпные коробки в заднюю часть фургона, а затем Мейджер помог вышедшим вслед за ним женщинам занять места внутри и сел сам.
Когда фургон проехал половину Маркет-стрит, Хоакин приблизился к входу в гостиницу и поманил одного из китайчат золотой десятидолларовой монетой.
— Отнеси это в газету и отдай редактору. Сообщи ему, что тебя послал Хоакин Мурьета.
Хоакин и Лино выехали вслед за фургоном из города, следуя на безопасном расстоянии. За всю дорогу Лино не произнес ни слова, и Хоакин был благодарен ему за это.
Слава Богу, Абигайль вняла его совету и поехала вместе с Хеллер. Интересно, какую женскую хитрость она использовала? Как бы то ни было, присутствие тетушки поможет в случае, если Мейджер решит уединиться со своей невестой. Единственный недостаток ситуации состоял в том, что теперь им нужно было защищать двух женщин, а не одну.
Он может легко остановить все это, напомнил себе Хоакин. Он также мог позаботиться о Мейджере вчера ночью или сегодня рано утром. Но в этом деле расставлены еще не все точки. Надо отнять кое-что у Мейджера.
Он поднял голову и посмотрел вдаль, ругая себя за упрямство. Медленное, постепенное уничтожение Мейджера мало-помалу стало его навязчивой идеей.
Если бы не эта чертова идея, он убил бы Мейджера сразу в тот момент, когда увидел его в Китайском квартале. Но семнадцать лет ожидания укрепили его решение: теперь только смерть могла остановить Хоакина, не дать ему довести до конца это дело.
Он вспомнил вчерашнюю ночь и подумал о Хеллер. Она не отдавала себя Мейджеру, и она не была шлюхой, но все же кое-что здесь требовало объяснений. У Хоакина было странное чувство, что Хеллер не сознавала, какой подарок вручила ему. Неужели она настолько наивна? Вряд ли. Но что бы это ни было, он знал, что она не жалела об этом.
К полудню третьего дня они достигли предгорий Сьерра-Невады, в нескольких милях к востоку от Энджелз-Кэмпа. Мейджер повернул фургон на север и поехал по высокогорью.
Увидев, что следы фургона резко поворачивают влево и отклоняются от дороги, Хоакин и Лино придержали лошадей и остановились.
— О Боже, он направляется в…
— Я знаю. — Хоакин мрачно кивнул. — Эльдорадо.
Он догадался о намерениях Мейджера со вчерашнего дня, но не стал делиться с Лино своими подозрениями, надеясь, что ошибается.
— Не случайно в долине полно всякого сброда. Мейджер, должно быть, объявил, что мой участок земли покинут, и зарегистрировал его на себя.
Лино приподнялся на стременах, наблюдая, как фургон исчезает за холмом.
— Интересно… Выходит, он знал, что ты нашел золотую жилу… Кто мог рассказать ему?
— Только брат Роситы — он посетил нас вскоре после того, как мы закончили строить здесь дом.
— Но это же просто мерзко! Если он зарегистрировал землю, значит, Эльдорадо принадлежит теперь ему, из этого следует…
— Из этого следует, что я должен буду уничтожить его.
— Но ты ведь хочешь вернуть то, что тебе принадлежит?
— Я больше не думаю об этом. Моя жизнь в Эльдорадо закончилась, когда убили Роситу. Теперь мой дом — ранчо «Мурьета». — Хоакин пришпорил Тигра и пустил его легким галопом, двигаясь в том же направлении, что и фургон, — в горы.
Подъем был недолог, но крут и опасен. Вскоре перед путниками возникла большая пещера, и Хоакин, остановив коня в нескольких сотнях метров от входа, проверил оружие. На земле он разглядел свежие следы, оставленные здесь, судя по всему, меньше часа назад. Они принадлежали человеку, носившему ботинки со стоптанными каблуками. Рядом Хоакин обнаружил следы копыт осла.
Хоакин поднял голову и внимательно осмотрелся.
— Прикрой меня, — приказал он Лино, затем, сжимая в руке «кольт», спешился и осторожно прокрался к входу в пещеру.
— Эй, кто бы ты ни был, выходи с поднятыми руками, — прокричал он, направив ствол в темную дыру.
Из пещеры тут же отозвался старческий голос:
— Пожалуйста, сеньор, не стреляйте в Пепе, я уже выхожу.
Хоакин переглянулся с Лино.
Что-то бормоча себе под нос, Пепе вышел на свет.
— Не стреляйте, прошу вас!
Забавный облик странного обитателя пещеры заставил Хоакина напрячь память.
— Пепе? Пепе Лопес?
Маленький человек сдвинул сомбреро на затылок, открывая обветренное, загорелое лицо.
— Ну да, я Пепе Лопес, а вы — Хоакин Мурьета. Вернулись наконец!
Спрятав «кольт» в кобуру, Хоакин выступил из-за сосны и, подойдя ближе, обнял старика.
— Рад видеть тебя, друг мой! Прошло так много времени; я думал, что ты вернулся в Мексику. — Он улыбнулся и махнул рукой Лино.
Пепе согласно закивал, потом прошамкал беззубым ртом:
— Я так и сделал, потом оказался здесь. Я появляюсь там, где нужно, Хоакин, и ты знаешь это.
— Привет, Пепе! — Подойдя к ним, Лино, в свою очередь, сердечно обнял мексиканца.
— Ах да, я должен был догадаться. — Глаза Пепе заблестели от волнения. — Вы нашли друг друга и снова вместе. Это хорошо.
— Ну и что тебе здесь нужно, дружище? — спросил Хоакин, он стоял, скрестив на груди руки, слегка покачиваясь на широко расставленных ногах.
Старик усмехнулся.
— Ты обижаешь меня, Мурьета. Пако и я, мы ждем тебя здесь уже целых три года.
— Как, этот старый осел все еще с тобой? — вмешался Лино. — Это бьшо самое мерзкое животное, которое я когда-либо…
Пепе поспешно приложил палец к губам:
— Тс-с! Он услышит тебя, Пако не забыл того, что ты сделал ему.
Хриплый рев из кустов, росших рядом с пещерой, заставил Лино попятиться назад.
— Ты ведь привязал его, не так ли? Пепе важно кивнул:
— Да, можешь не бояться. Возможно, теперь вы подружитесь с ним, а может, и нет, но я надеюсь, что ты не станешь снова пытаться надеть на него седло, а вместо этого предложишь ему маисовую лепешку и попросишь у него прощения, — предположил он с серьезным видом.
Лино, пробормотав проклятие, направился туда, где оставил своего коня.
— Что заставило тебя ожидать здесь моего возвращения, Пепе? — спросил с любопытством Хоакин. — Я ведь и сам не знал об этом до вчерашнего вечера.
— Ты спрашиваешь Пепе Лопеса, откуда он знает то, что знает? Стыдись, Хоакин! — Прикрыв глаза морщинистой рукой, старик посмотрел вверх. — Я вижу это в небесах, откуда ветер приносит мне вести. Ветер и небо говорят: «Этот человек вернется в Эльдорадо, чтобы отомстить за Роситу!»
Пепе американцы называли колдуном; индейцы шаманом, мексиканцы — курандеро, целителем. Хоакин не был уверен, кем был старик на самом деле, зато он знал точно, что только благодаря мексиканцу вернулся тогда из небытия…
…когда в нем уже не было жизни и даже намека на то, что можно вернуть ее. В отдалении он слышал выстрелы и задавался вопросом, сколько из его храбрых товарищей умрет из-за него в этот жаркий июльский день на Канта, — ведь это он настоял на том, чтобы они повели лошадей на юг, пока не узнал, что Мейджера осудили.
Солнце обжигающими лучами лишало его последних сил, когда он услышал голос поблизости, а затем, посмотрев в ту сторону, смутно различил бредущих вместе старика и осла: в расплавленном воздухе их фигуры мерцали подобно миражу.
— Ты не умрешь, господин. Ты будешь жить и преодолеешь еще много преград. Ты будешь жить, чтобы начать новую жизнь.
Старик встал на колени около него и смочил его загорелое лицо водой из фляги, затем положил руку ему на лоб и монотонно, нараспев начал что-то бормотать…
Хоакин не сомневался, что ему никогда не суждено забыть это.
Он подошел к восточному краю плато и посмотрел вниз на покрытую зеленью долину Эльдорадо. Река Станислос, пересекая ее, несла свои воды к водопаду, поросшему мхом; серый дымок поднимался в небо из дымохода, который они с Роси-той соорудили из желтых камней, во множестве лежавших на дне реки. Фасад дома, выложенный из таких же камней, был скрыт за стеной сосен. Росита выбрала эти камни из-за цвета и назвала дом золотым. А еще она называла дом и долину Эльдорадо бесконечностью. Хоакин часто думал, что Росита, должно быть, знала о краткости отведенного им времени.
— Хороший день для длинной поездки: погода обещает быть теплой и солнечной, — заметил Лино, искоса поглядывая на Хоакина. Его товарищ был далеко не в лучшем настроении, когда возвратился в «Уот-Чир-Хаус» и объявил, что на рассвете предстоит им следовать за Мейджером на его ранчо.
Хотя Хоакин явно не спешил делиться информацией о своих отношениях с Хеллер, его поступки за последние несколько дней все объясняли. Без сомнения, он влюбился в огненно-рыжую маленькую бостонку. Лино надеялся, что Хеллер чувствовала то же самое; что же касается Роситы, Хоакин и так оплакивал ее смерть достаточно долго. Когда, готовясь оставить гостиницу, Хоакин рассказал ему о последовательности событий, закончившихся тем, что он и Хеллер занялись любовью, Лино чувствовал себя отцом-исповедником.
— Это не было насилием, Хоакин, — успокоил он друга, — потому что ты не принуждал ее.
— Возможно, но мне следовало догадаться, чем все кончится. Хеллер готова была пойти на что угодно, лишь бы убедить меня, что она хочет выйти замуж за Мейджера. Не знаю, чем он угрожал ей, но это испугало ее до такой степени, что теперь она вынуждена делать все, что ему взбредет в голову. Жаль, что она мне не доверяет, но скорее всего я сам сделал слишком мало, чтобы завоевать ее доверие. — Хоакин прошелся по комнате, пытаясь дать выход накопившемуся нервному напряжению. — Представь, она начала подражать шлюхе, да как похоже! Я даже сперва поверил ей, но потом понял… Должно быть, она думала, что ее поведение внушит мне отвращение и я уйду. — Он замотал головой. — Черт, все это так глупо!
— Кто может знать, что творится в голове женщины…
Лино не хотелось объяснять Хоакину, что причиной его страданий стала любовь к Хеллер; недалек тот день, когда он сам поймет это. Пока же самым лучшим, по его мнению, было сменить тему.
— Агенты Уэллс-Фарго посетили дом Мейджера, но если верить слуге, хозяина не оказалось на месте.
Хоакин улыбнулся.
— Так вот чем объясняется его столь поспешное бегство!
После обильного завтрака они оседлали лошадей и направились в сторону «Гранд-отеля», неподалеку от которого им предстояло затаиться в ожидании.
Лино снова посмотрел на часы. Уже почти четверть девятого! Он начал что-то быстро говорить Хоакину, когда фургон, запряженный парой гнедых, вывернул из-за угла, подкатил к входу в гостиницу и Мейджер, соскочив на землю, исчез в холле отеля.
— Все выглядит так, будто он отправляется на прогулку и поэтому не берет с собой много вещей, — заметил Хоакин, разглядев всего лишь один небольшой ящик и два среднего размера саквояжа, закрепленных на специальной платформе.
— Да, и к тому же наш путешественник уже не сможет вернуться домой за вещами, — добавил Лино. — Его имущество конфискуют. — Он покачал головой. — Мы разрушили все, что Мейджер здесь воздвиг, — его бизнес, его дом, его мечты и амбиции…
Хоакин прищурился.
— Есть еще кое-что — его социальный статус. Надеюсь, мое письмо позаботится и об этом. — Он расстегнул седельную сумку и извлек из нее конверт. — Это послание редактору «Альта». Кажется, я ничего не пропустил: Уэллс-Фарго, Сан-Квентин, Кантон Чарли, мусорная телега Дрэйка, экс-начальник тюрьмы по фамилии Хендерсон… Жаль, что меня не будет здесь, чтобы увидеть, как все это появится на газетной странице.
Лино рассмеялся, настроение его улучшилось.
— Сомневаюсь, что после этого Коммерческий совет пошлет мистеру Пирсу уведомление о возобновлении членства.
Тем временем служащие в красной униформе загрузили еще два сундука, саквояжи и шляпные коробки в заднюю часть фургона, а затем Мейджер помог вышедшим вслед за ним женщинам занять места внутри и сел сам.
Когда фургон проехал половину Маркет-стрит, Хоакин приблизился к входу в гостиницу и поманил одного из китайчат золотой десятидолларовой монетой.
— Отнеси это в газету и отдай редактору. Сообщи ему, что тебя послал Хоакин Мурьета.
Хоакин и Лино выехали вслед за фургоном из города, следуя на безопасном расстоянии. За всю дорогу Лино не произнес ни слова, и Хоакин был благодарен ему за это.
Слава Богу, Абигайль вняла его совету и поехала вместе с Хеллер. Интересно, какую женскую хитрость она использовала? Как бы то ни было, присутствие тетушки поможет в случае, если Мейджер решит уединиться со своей невестой. Единственный недостаток ситуации состоял в том, что теперь им нужно было защищать двух женщин, а не одну.
Он может легко остановить все это, напомнил себе Хоакин. Он также мог позаботиться о Мейджере вчера ночью или сегодня рано утром. Но в этом деле расставлены еще не все точки. Надо отнять кое-что у Мейджера.
Он поднял голову и посмотрел вдаль, ругая себя за упрямство. Медленное, постепенное уничтожение Мейджера мало-помалу стало его навязчивой идеей.
Если бы не эта чертова идея, он убил бы Мейджера сразу в тот момент, когда увидел его в Китайском квартале. Но семнадцать лет ожидания укрепили его решение: теперь только смерть могла остановить Хоакина, не дать ему довести до конца это дело.
Он вспомнил вчерашнюю ночь и подумал о Хеллер. Она не отдавала себя Мейджеру, и она не была шлюхой, но все же кое-что здесь требовало объяснений. У Хоакина было странное чувство, что Хеллер не сознавала, какой подарок вручила ему. Неужели она настолько наивна? Вряд ли. Но что бы это ни было, он знал, что она не жалела об этом.
К полудню третьего дня они достигли предгорий Сьерра-Невады, в нескольких милях к востоку от Энджелз-Кэмпа. Мейджер повернул фургон на север и поехал по высокогорью.
Увидев, что следы фургона резко поворачивают влево и отклоняются от дороги, Хоакин и Лино придержали лошадей и остановились.
— О Боже, он направляется в…
— Я знаю. — Хоакин мрачно кивнул. — Эльдорадо.
Он догадался о намерениях Мейджера со вчерашнего дня, но не стал делиться с Лино своими подозрениями, надеясь, что ошибается.
— Не случайно в долине полно всякого сброда. Мейджер, должно быть, объявил, что мой участок земли покинут, и зарегистрировал его на себя.
Лино приподнялся на стременах, наблюдая, как фургон исчезает за холмом.
— Интересно… Выходит, он знал, что ты нашел золотую жилу… Кто мог рассказать ему?
— Только брат Роситы — он посетил нас вскоре после того, как мы закончили строить здесь дом.
— Но это же просто мерзко! Если он зарегистрировал землю, значит, Эльдорадо принадлежит теперь ему, из этого следует…
— Из этого следует, что я должен буду уничтожить его.
— Но ты ведь хочешь вернуть то, что тебе принадлежит?
— Я больше не думаю об этом. Моя жизнь в Эльдорадо закончилась, когда убили Роситу. Теперь мой дом — ранчо «Мурьета». — Хоакин пришпорил Тигра и пустил его легким галопом, двигаясь в том же направлении, что и фургон, — в горы.
Подъем был недолог, но крут и опасен. Вскоре перед путниками возникла большая пещера, и Хоакин, остановив коня в нескольких сотнях метров от входа, проверил оружие. На земле он разглядел свежие следы, оставленные здесь, судя по всему, меньше часа назад. Они принадлежали человеку, носившему ботинки со стоптанными каблуками. Рядом Хоакин обнаружил следы копыт осла.
Хоакин поднял голову и внимательно осмотрелся.
— Прикрой меня, — приказал он Лино, затем, сжимая в руке «кольт», спешился и осторожно прокрался к входу в пещеру.
— Эй, кто бы ты ни был, выходи с поднятыми руками, — прокричал он, направив ствол в темную дыру.
Из пещеры тут же отозвался старческий голос:
— Пожалуйста, сеньор, не стреляйте в Пепе, я уже выхожу.
Хоакин переглянулся с Лино.
Что-то бормоча себе под нос, Пепе вышел на свет.
— Не стреляйте, прошу вас!
Забавный облик странного обитателя пещеры заставил Хоакина напрячь память.
— Пепе? Пепе Лопес?
Маленький человек сдвинул сомбреро на затылок, открывая обветренное, загорелое лицо.
— Ну да, я Пепе Лопес, а вы — Хоакин Мурьета. Вернулись наконец!
Спрятав «кольт» в кобуру, Хоакин выступил из-за сосны и, подойдя ближе, обнял старика.
— Рад видеть тебя, друг мой! Прошло так много времени; я думал, что ты вернулся в Мексику. — Он улыбнулся и махнул рукой Лино.
Пепе согласно закивал, потом прошамкал беззубым ртом:
— Я так и сделал, потом оказался здесь. Я появляюсь там, где нужно, Хоакин, и ты знаешь это.
— Привет, Пепе! — Подойдя к ним, Лино, в свою очередь, сердечно обнял мексиканца.
— Ах да, я должен был догадаться. — Глаза Пепе заблестели от волнения. — Вы нашли друг друга и снова вместе. Это хорошо.
— Ну и что тебе здесь нужно, дружище? — спросил Хоакин, он стоял, скрестив на груди руки, слегка покачиваясь на широко расставленных ногах.
Старик усмехнулся.
— Ты обижаешь меня, Мурьета. Пако и я, мы ждем тебя здесь уже целых три года.
— Как, этот старый осел все еще с тобой? — вмешался Лино. — Это бьшо самое мерзкое животное, которое я когда-либо…
Пепе поспешно приложил палец к губам:
— Тс-с! Он услышит тебя, Пако не забыл того, что ты сделал ему.
Хриплый рев из кустов, росших рядом с пещерой, заставил Лино попятиться назад.
— Ты ведь привязал его, не так ли? Пепе важно кивнул:
— Да, можешь не бояться. Возможно, теперь вы подружитесь с ним, а может, и нет, но я надеюсь, что ты не станешь снова пытаться надеть на него седло, а вместо этого предложишь ему маисовую лепешку и попросишь у него прощения, — предположил он с серьезным видом.
Лино, пробормотав проклятие, направился туда, где оставил своего коня.
— Что заставило тебя ожидать здесь моего возвращения, Пепе? — спросил с любопытством Хоакин. — Я ведь и сам не знал об этом до вчерашнего вечера.
— Ты спрашиваешь Пепе Лопеса, откуда он знает то, что знает? Стыдись, Хоакин! — Прикрыв глаза морщинистой рукой, старик посмотрел вверх. — Я вижу это в небесах, откуда ветер приносит мне вести. Ветер и небо говорят: «Этот человек вернется в Эльдорадо, чтобы отомстить за Роситу!»
Пепе американцы называли колдуном; индейцы шаманом, мексиканцы — курандеро, целителем. Хоакин не был уверен, кем был старик на самом деле, зато он знал точно, что только благодаря мексиканцу вернулся тогда из небытия…
…когда в нем уже не было жизни и даже намека на то, что можно вернуть ее. В отдалении он слышал выстрелы и задавался вопросом, сколько из его храбрых товарищей умрет из-за него в этот жаркий июльский день на Канта, — ведь это он настоял на том, чтобы они повели лошадей на юг, пока не узнал, что Мейджера осудили.
Солнце обжигающими лучами лишало его последних сил, когда он услышал голос поблизости, а затем, посмотрев в ту сторону, смутно различил бредущих вместе старика и осла: в расплавленном воздухе их фигуры мерцали подобно миражу.
— Ты не умрешь, господин. Ты будешь жить и преодолеешь еще много преград. Ты будешь жить, чтобы начать новую жизнь.
Старик встал на колени около него и смочил его загорелое лицо водой из фляги, затем положил руку ему на лоб и монотонно, нараспев начал что-то бормотать…
Хоакин не сомневался, что ему никогда не суждено забыть это.
Он подошел к восточному краю плато и посмотрел вниз на покрытую зеленью долину Эльдорадо. Река Станислос, пересекая ее, несла свои воды к водопаду, поросшему мхом; серый дымок поднимался в небо из дымохода, который они с Роси-той соорудили из желтых камней, во множестве лежавших на дне реки. Фасад дома, выложенный из таких же камней, был скрыт за стеной сосен. Росита выбрала эти камни из-за цвета и назвала дом золотым. А еще она называла дом и долину Эльдорадо бесконечностью. Хоакин часто думал, что Росита, должно быть, знала о краткости отведенного им времени.