Кокоулин Леонид Леонтьевич. Андрейка

   Вот и пришлось мне срочно ехать в район, чтобы выбить для Димки бульдозер. Не просто это далось, но бульдозер заказчик дал, и я его немедля отправил. А когда вернулся в бригаду, поначалу ничего не понял. Димка какой-то странный: без шапки, лицо, шея - бронза, даже волосы выгорели, двух цветов стали, как вода - на мели одна, на глубине другая. Полбульдозера раскидано, парни вокруг этой техники с ключами, кувалдами. Стучат, крутят гайки, на меня ноль внимания, будто не замечают.
   - Почему не работает бульдозер? Ремонтом, что ли, занялись? И что вообще происходит, можешь объяснить толком, Ланцов?
   В ответ улыбочка, мнется.
   Подхожу к ребятам. Талип сразу:
   - Кувалду, дед, притаскивать надо. Лошадь ковать.
   - Сам ты кувалда, - начинаю сердиться. - Чем занимаетесь?
   - Лошадиным силам овес даем, добавляем мощь, сил не хватает, - не моргнув глазом выпаливает Талип.
   Димка тянет меня за рукав:
   - Погоди, дед!
   - Брось, Ланцов, эти шуточки, - говорю. - Выкладывай все начистоту.
   Но Димка оттесняет меня в сторонку.
   - Понимаешь, дед, - понижает он голос до шепота, - такое дело, ты только выслушай, дед... - и тащит меня в палатку.
   Палатка тут же рядом, в распадке, с подветренной стороны горы. Заходим. Повар гремит посудой, расставляет на столе чашки в два ряда.
   Димка отодвигает своей ручищей чашки и сразу освобождает половину стола. Достает из-под нар ящик, ставит на лавку. Из ящика вынимает увесистую папку и хлопает ею по столу. Сам садится на лавку верхом и смотрит на меня как-то вызывающе.
   - У ребят возникла мечта, - говорит наконец Димка. - Только ты, дед, серьезно, понимаешь, - мечта. Не задумка, а мечта. Мы с ребятами договорились не трезвонить загодя. Решили бульдозер переоборудовать в самоходную электростанцию, совместить в одном механизме и бульдозер, и электростанцию, и тягач.
   Листаю эскизы, зарисовки. А Димка от нетерпения ерзает на лавке.
   - А ты знаешь, что бывает за разукомплектование оборудования?
   - Здесь-то, в тайге? - искренне удивляется Димка. - Зато самоходная станция, пятьдесят киловатт! Да это же понимать надо. Представь: бульдозер, он же крутит станок, тянет пену*.
   _______________
   * П е н а - прицепное устройство в виде волокуши из изогнутого
   листового металла, в котором перевозят инструментаж, запчасти по
   бездорожью.
   - Твоя работа? - спрашиваю Димку.
   - Наша. Ребята загорелись, живут этим.
   Оглянулся: лэповцы обступили, прислушиваются.
   - Вот только щит распределения не вписывается, куда бы его приспособить? - Димка грызет карандаш.
   Ребята, затаив дыхание, ждут.
   - Ладно, - говорю, - пообедаем, подумаем.
   Палатка сразу ожила.
   - Ты только, дед, смотри, чтобы все по уму, в ажуре, - загудели.
   Отобедали парни и на улицу. Повар освободил краешек стола, и я основательно уселся за Димкины чертежи.
   Димка вернулся часа через полтора и сразу подступил ко мне.
   - Вряд ли что получится из этой затеи, - усомнился он. - Например, проектный расчет усилия на вал лебедки один, а для генератора надо другой. Короче, полагается все проверить как следует.
   Димка ложится грудью на стол и двигает ко мне новый ватман.
   - Так, говорю, - идея в общем-то хорошая. Вот только, возможно, следует еще подумать над тем, чтобы привод осуществить...
   Теперь Димка смотрит мне в глаза не мигая.
   - А верно, дед! Продлить вал лебедки... - уже развивает Димка мысль дальше.
   Прикинули на бумаге - получается, совпадает. Рассчитали выносную площадку для генератора.
   - Хотелось бы покомпактнее, - досадует Димка, - давай укоротим вал генератора?
   Посчитали - можно укоротить. Полистали справочники...
   И так, что называется, три дня и три ночи конструировали, считали, рисовали, чертили, всей бригадой засиживались за полночь. Никого спать не уложишь! Фантазировали. И когда наконец конструкция на бумаге была готова, то вышло, что теперь можно работать бульдозером, давать электроэнергию, крутить генератор.
   Ребятам не терпелось увидеть свое изобретение в деле еще и потому, что основные работы приостановились: на пути линии электропередач лежал бездыханный неодолимый перевал Багровый.
   Пока я собирал Димкины эскизы, чтоб свезти их на базу в мастерскую и заказать кое-что по мелочам. Славка с нетерпением то и дело заглядывал в палатку и все спрашивал Димку:
   - Ну что, скоро?
   - Скоро, счас, - отвечал за Димку повар Валерка, - согреются, выпьют чаю и айда...
   Когда мы со Славкой вернулись из мастерских, Димка не удержался и со вздохом сказал:
   - Все глаза проглядели, ну что вы так долго... Правда, что ждать да догонять... - и полез в кузов. А когда увидел новый генератор, заорал: Ребята, давай сюда!
   Парни обступили машину. Открыли борта, подтащили лаги. Одним концом бревна положили на кузов, другим уперли в землю и по ним веревками спустили генератор на землю. Эти же веревки захлестнули петлями, продернули в петли жердь, подобрались по росту по четыре человека, присели, раз-два - подняли. Димка сбоку поддерживает, чтобы не раскачивался, и все уговаривает: "Поосторожнее, хлопцы, легонько, братцы..." И понесли генератор, как носят охотники диких кабанов. Осторожненько донесли, поставили на приготовленную выносную площадку и уже не отходили от своего изобретения.
   Славка ставит свою машину на прикол, сливает воду, достает из-под сиденья ключи и тоже идет помогать. Железный парень этот Славка: почти две ночи крутил баранку, - и хоть бы что. У меня тоже сон как рукой сняло. Правда, я дорогой немного подремал. Пока ездили, ребята тоже не сидели все бревна ошкурили, антисептиком промазали, сделали площадку под генератор, получился откидной стол, как в вагоне, только массивнее.
   Димка со штангелем в руках замеряет валы. Из кабины вылезает Славка, приседает на гусеницу, закуривает и смотрит на Талипа. А тот усердствует, крутит гайки.
   - Слушай, дорогой товарищ, что это ты язык высунул?
   - Язык? - переспрашивает Талип. - От удовольствия, Вячеслав Иванович. Может, я на этом крабе мировой рекорд ставить буду.
   - Ну так вот, было бы известно вам, не краб это, не-е, это ЭВМ. Больше того, даже не ЭВМ, а если хотите, после технической перевооруженности, извините, революции нашей бригады эта установка называется ПЛЭВХАХАММ! - Талип открывает рот. - Звучит? А в переводе так: первая лэповская вездепроходная характерная хваткая мощная машина. А ты "краб"!
   - А зачем характерная?
   - Нет, дорогой товарищ, - морщится Славка, - глухо у тебя с техническим прогрессом... - И уже к Димке: - Щит не вписывается. Не возражаешь, если я его на стенку, вот здесь, у дверцы посажу? Закрепим на резиновой подушке - и в работе мягче, и изоляция...
   - Правильно, - высунулся из-за бульдозера Талип, - два зайца прихлопнем.
   Димка дает добро. За эти дни у него голос будто окреп, по земле тверже ступает, увереннее. Или старше становится?
   - Ты что не бреешься, Дмитрий? Опускаться не дело.
   Димка втирает ладонью трехдневную щетину, конфузится.
   - Извини, дед, как-то за всем этим... - разводит руками.
   И как только у него руки дюжат без рукавиц, не руки - свекла. Достаю из кармана щуп и, оттесняя Димку плечом, помогаю определить зазор.
   - Вот хорошо, - говорит Димка, - а то никак не могу на глаз микроны поймать.
   - На глаз только соль отпускают, да и то редко.
   - Ну ты, дед, скажешь тоже... Пока мы соединяли и центровали валы, Славка приспособил распределительный щит, Талип с ребятами сделали все как полагается по технике безопасности.
   - Ну что, запускать?
   - Заводи, Славка, - распорядился Димка.
   Славка стал на гусеницу. Ребята не шелохнутся. Поднял капот, на всякий случай проверил - потрогал усики запальной свечи, дернул за рукоятку. Пускач рыкнул и сразу огласил распадки резкой пулеметной стрельбой из глушителя. Даже повар прибежал.
   Славка включил рычаги. Пускач с минуту поборолся с дизелем и, когда дизель, глухо вздохнув, выбросил сизые кольца дыма, звонко хохотнул и затих. Теперь дизель, отдуваясь, набирал обороты, и, когда стрелка на щите приборов оторвалась и полезла к красной черте, Димка крикнул:
   - Давай!
   Взвизгнули пускатели, и буровой станок ожил. В воздух полетели шапки. Перевал Багровый через час-другой зашевелился людьми, станками, а через день на перевал шагнули опоры.
   Высвободилось человек семь дизелистов, энергетиков, ими пополнили звено Талипа, четырех человек поставили вязать опоры.
   Как-то прикинули - получалось неплохо, производительность подскочила раза в два с половиной. И парни вдохновились, ходят именинниками.
   - А мы думали, что вы не возьмете перевал, - заговорили подъехавшие заказчики. - Честно говоря, мы уже намеревались менять трассу, делать обходы, да вот обойти перевал негде.
   И тут попалось на глаза заказчикам наше изобретение.
   - А это что за чудо-юдо, откуда?
   - Как откуда, - сказал Славка, - ПЛЭВХАХАММ, разве не слыхали?
   - Неужто в первый раз видите? - без улыбки поддержал Димка.
   Пригляделись.
   - Да это же наш бульдозер!!!
   ИСТОРИЯ С ЛЕСОМ
   А сейчас главное - строевой лес на изготовление опор.
   Славка садится на лесовоз. До поселка Артанаха хорошая дорога, только под колесами шипит. В распадке узорчатые следы драг. В Артанахе дороги расходятся - одна в Якутск, другая на лесосеку. Здесь и останавливаемся. Славка достает термос с измятыми боками, наливает кипяток, берет сахар. Пьем кипяток по очереди, жаль, заварку забыли.
   - Цвет лица портится от заварки, - бурчит Славка.
   - Пишет дружок из Заполярного? - спрашиваю.
   Славка кивает головой.
   - Я ведь не умею в дружбу играть. Схожусь трудно, но уж если дружба не предам. Не-е. Душу заложу за друга. Помню, они поженились, а у меня радости полон рот. Бегаю, как чокнутый, компенсацию взял за год. Всякую муру тащу, подушки, посуду, то, се. Комнату отдал свою. По первости не соглашались: живи, Славка, за брата. Как уживешь, комната-то: свинья ляжет, и хвост некуда откинуть. Сам понимаю, молодые. Мне что, я и в общаге перебуду. Ну конечно, забегаю проведать. Мы ведь с ним в тундре, на Диксоне где-нибудь, бывало, в зимовьюшке припухаем, слушаем, как пурга заливается, и о чем только не перетолкуем, чего не перещупаем, и в понятиях были одной стороны...
   Машина заходит в лес. Вроде наступают сумерки, но за поворотом светлеет. Под горою видны квадраты вырубки, обдутые ветрами ряды валков из сучьев, будто покосы. Въезжаем по косогору и упираемся в лесоделянку: ухает и стонет лес. Наперерез нам трелевщик волочит разлапистый кедр, он вздрагивает, переливается сине-черная хвоя. Я ищу мастера. Куда запропастился этот Леший? (Интересно, в самом деле, фамилия мастера Леший.)
   Леший у штабеля головешкой ставит кресты на торцах бревен. Заросший рыжей щетиной дядя-кряж, руки ниже колен, в спине сутул, широк, что-то у него есть от гориллы. Ни дать ни взять - леший. На меня не обращает никакого внимания. Поверх валенок навыпуск штаны, чтобы снег не попал. Облезлая цигейковая дошка. Ну, думаю, этого надо брать на испуг.
   - Где, - спрашиваю, - гидролес? Приказ получили?
   Баском стараюсь. Вид у меня ничего, внушительный.
   - Гидролес, говоришь? - Леший сдвигает с затылка деревянным метром шапку на лохматые брови. И когда шапка ложится на переносицу, поднимает бороду и беззвучно смеется. - Вы откель? - показывает он тем же метром на наш драндулет и садится на пень. Свежий срез похож на рулет.
   Я смотрю на мастера, а он спокойно набивает трубочку. Сидит как ни в чем не бывало. Подходят лесорубы, садятся невдалеке от нас на бревна, как воробьи на провода.
   - Сейчас у нас произойдет перебазировка на другую делянку, - поясняет Леший.
   А я ему опять насчет леса, откуда и зачем мы приехали.
   - Мы, паря, ведем сплошной повал, и не станем гоняться по тайге за отдельным сутунком*, понял? Одна морока. У нас план навалом, в кубах, а не поштучно.
   Понимаю, начинаю агитировать.
   _______________
   * С у т у н о к - обрубок.
   - Поштучно не можем! И все тут. Я че, я ни че, как они, - скалится Леший.
   С народом так с народом. Что делать, без леса ехать? Лезу на штабель по бревнам, как по лестнице. Забираюсь на самый верх, держу речь. Откуда и слова берутся.
   Лесорубы сидят на бревнах в позах, будто я собираюсь их фотографировать. Подкрались из-за штабеля тягачи, выбросили сизые кольца выхлопного газа, умолкли. Трактористы пялят чумазые рожи. Меня так и подмывает закатить что-нибудь такое геройское, а сам думаю, как бы вовремя закруглиться, не переборщить. Обвожу взглядом эту рать. Сидит и стоит войско с баграми, вагами - трелевщики, "дружбисты", вальщики. Вместо лат и кольчуг - войлочные доспехи на плечах, на груди.
   - Выручите, рабочие ждут лес...
   - Так бы сразу и говорил, - сказал похожий на Чингисхана мужичок и сует мне твердую, как жесть, руку, тянет вниз.
   До чего же плутоваты и симпатичны у него глаза!
   - Пять лесовозов завернем сегодня, - говорит, словно гвозди вбивает, - остальные потом.
   Сумасшедший что ли, этот Чингисхан. Пять лесовозов - сто кубов... Шутит? Откуда возьмет? А Чингисхан уже на штабеле, как петух на заборе. Туда-сюда разгоняет лесорубов. Делает это все он молчком: три пальца выкинул кверху, и вдруг сразу без команды заворочались тягачи, затараторили трелевщики. Тут, видно, разговоры не принято говорить. Дирижирует Чингисхан. Четко получается! Тряхнет шибче бородой - бегом бегут. Пуще прежнего застонал лес, заголосили "Дружбы", затараторили тракторы.
   Наседаю на Лешего.
   - Не сумлевайся, - говорит, - народ порядочный, скажут - отрубят. Вали за лесовозами, гони.
   Верю и не верю. Ну, думаю, обманут.
   К сумеркам возвращаюсь с лесовозами. Не узнаю лесосеку: просветлела вся, насколько хватает глаз.
   Смотрю. Один на вид такой невзрачный мужичишка стоит и вращает топором, будто колесо крутит. Топорище длинное, метра полтора. Перед лесорубом протягивают дерево с ветвями, а он все крутит топором вдоль него, и лесина на глазах становится окатой, как яичко, без единого сучка. Вот здорово! Стою как завороженный. Вот это работа! Чингисхан вершит штабеля, их кладут под угор, чтобы легче накатывать.
   Чингисхан торопит машины под погрузку. Прямо не верится: неужели ночью будут грузить? Сумерки приближаются, жмет мороз.
   Как только лесовоз выравнивается со штабелем, Чингисхан бросает кверху растопыренные пальцы и свистит соловьем-разбойником. Пять человек, вооруженные баграми, подходят к штабелю. Мужики сбрасывают телогрейки, остаются в нательных рубахах. Один запрыгивает на лесовоз с коротким крюком на палке. Другие по двое забегают с торцов штабеля, предварительно захватив багры. Рассматриваю багры, оказывается, они сделаны из выхлопного клапана автомашины. Штабеля высотой с одноэтажный дом. Один становится у вершины, другой - у комля. Вершина лесины в срезе с тарелку.
   Погонщик с комля хватает багром дерево и вращает на себя (с комля легче крутить бревно). Как только он его крутнул, напарник с другого конца бросает багор точно в центр лесины и разгоняет бревно. Оно набирает скорость. Тот, кто с вершины, то поддаст, то попридержит сутунок: так легче направлять его. Искусство погонщиков в том, чтобы на большой скорости точно ложились бревна в седло прицепа. Делается это быстро. Чем быстрее катится бревно по покатым лагам, тем легче с ним справляться.
   Как только пара погонщиков подбегает с сутунком к прицепу, верховой с машины на лету подхватывает бревно и досылает его на место. В это время вторая пара уже мчится с другим бревном. Первая пара бежит им навстречу, на полном ходу перехватывает бревно и гонит в прицеп. Вторая пара тут же бежит за другим бревном. Скорость все увеличивается. Лесины катятся непрерывной лентой. Только глазами вожу туда-сюда. Когда воз становится высоким и образуется обратный уклон покатов, сутунки еще с большей силой разгоняют и досылают ухватами. Если какая оплошность и бревно с ходу не попадает на воз, будут вытаскивать его двадцать человек, пока закатят тринадцатиметровую лиственницу. А Чингисхан пританцовывает на штабеле, да только срывается с губ - "оппа! оппа!" Свечи и сваи словно в обойму ложатся, двадцать минут - тридцать пять бревен. Все в ритме, в такт. Не работа - музыка (это если со стороны глядеть). Последнюю машину, пятую, грузят уже в темноте. Мастер считает бревна и оформляет накладную...
   Через мережку облаков проглядывают крупные звезды. Весь косогор выхвачен кострами. Сосновая стена леса отливает медью. Пахнет пригретым деревом, мечется огонь. Зябко...
   Захожу с другого конца в большую половину барака. На двухъярусных нарах вповалку спят лесорубы. Над раскаленными железными бочками на вешалках портянки и робы дымят. От запаха першит в горле. А они спят, хоть бы хны! Керосиновая лампа чадит. На поленьях у печки ссутулился старичок инвалид, дремлет.
   Возвращаюсь к себе. Отсвет так же весело пляшет по стенам. Пыхают жаром малиновые бока печки. Ложиться больше не решаюсь. Сажусь за письмо другу.
   "Дмитриевич!
   Мы живем по-разному. Я и Андрей живы и здоровы. Тянем лямку в одной упряжке, строим, я уже тебе писал. Ведь на будущую зиму ему в школу. У меня душа разрывается, в какие руки попадет парень. Я бы взял его к себе. А куда? Я и сам-то весь тут. Ни кола, ни двора.
   Ты спрашиваешь, каков у нас пейзаж? Есть ли рыбалка, охота? Все есть, Юра.
   Если захочешь к нам приехать, лучше до Дражного самолетом, потом пересядешь в машину, зимой сподручнее на вездеходе, летом на вертолете. На машине будешь ехать ущельями. Вначале коридором леса, потом пойдет редкая колючая лиственница, еще повыше стланик, и тут у тебя начнет закладывать уши. Глохнешь. Это высота.
   И откроется на самой макушке гор перед тобой страна Канкуния. По-якутски "камни". Камни, камни и горы слюды, ни одного деревца. На камнях бараки черные, потому что снаружи обшиты толем. Кучи дров вокруг них. Центральная улица обсыпана плитняком. На ней играют ребятишки. По ней упрешься в клуб-кино.
   Вот сюда - слюдянщикам мы и тянем высоковольтные линии, строим подстанции.
   А нас с непривычки иногда "шатучая" валит. Это болезнь от кислородного голодания. Тут однажды приключилось со мной такое. Пошел я пошукать каких-нибудь зверьков, забрался на каменную гриву - хоть рукой бери облака. А сердце тук-тук. Вдруг в глазах зеленые круги, а в висках словно кузнечики молоточком по наковальне. Сколько я провалялся меж камней - не знаю, очнулся - кровь на рубахе, на бороде спеклась и высохла.
   А охота, особенно осенью, неплохая. Есть чем душу отвести.
   Вот я тебе, Юра, написал, все как есть, как ты просил. Если надумаешь, приезжай - буду рад.
   Остаюсь твой Дюжев".
   РАБОЧИЕ БУДНИ
   Монотонное пение мотора, ритмичная качка надоели до тошноты. Хоть бы какая-нибудь живность: птичка, зверушка встретились. Унылый, однообразный коридор мелкого леса. С ума сойдешь.
   Смотрю на Славку. В бороде у него лепешки мазута. Глаза какие-то мутные. В такт машине клюет носом. Глаза у него гноятся от недосыпания, от всполохов, от снега. Он лениво тянется за папиросой - пачка "Беломора" защемлена в стеклодержателе. Ну и ручища у него! Долго не попадает в пачку обмороженными пальцами.
   Андрейка сейчас спит. У меня голова не держится, хоть лом глотай.
   Славка сидит, как сыч, недвижимы стали глаза простоквашные. Присмотрелся: дрыхнет, как только едет!
   - Эй, - кричу, - сохатого чуть не затоптал!
   Заморгал.
   - Остекленел, что ли, я? - И для порядка крутит баранку.
   Въехали на "Дунькин пуп", так прозвали ребята гору на перевале. Веселее пошло, вот и поворот, на обочине щит - эмблема нашей республики: анкерная опора, изолятор. В распадках сереет, а на востоке по горизонту будто мазнули белильной кистью. Под утро всегда сильнее тянет ко сну. Вот уже видно, как из трубы тянется к небу белый, как вата, дым.
   - Не спят, что ли? - говорит Славка.
   Подъезжаем. С подветренной стороны палатки "молотят" тракторы. Так всю зиму и стрекочут трудяги, их не глушат, а то не заведешь - таковы суровые условия Сибири. С непривычки не уснешь.
   В палатке вкусно пахнет. С полсотни румяных пончиков на столе. Талип в белом переднике хлопочет у печи.
   - Праздник какой? - спрашиваю.
   - Тоже мне - дед! Сегодня же день рождения Андрюхи.
   Вот досада, что-нибудь надо было привезти пацану. Славка подает мне плоский ящик, догадываюсь - слесарный инструмент.
   - Бери, дед. А я подарю этому "заклепу" компас. - И Славка лезет за печку спать, это его любимое место, как у кота.
   Сажусь на скамейку, облокачиваюсь на край стола. Есть не хочется. Чай в кружке уже остыл. Вставать тоже неохота. Кемарю.
   - Дед, а я тебя ждал, - шепчет на ухо Андрей и обнимает за шею.
   Андрей в новом спортивном костюме с начесом.
   - Кашу будешь? - Он разом приносит чашку, ставит на стол и хватается ручонками за валенок, упирается ногой мне в колено - помогает разуться. Он давненько не стрижен, и на висках косички.
   - Дед вернулся! Вот видите, я же говорил, - кричит Андрей.
   - Тихо, Андрюха, пусть спят.
   - А ты мне разрешишь на тракторе работать или мотор собирать? тараторит Андрей.
   - Смотри, это лиса прислала, - говорю и отдаю ящик.
   Андрей открывает его и замирает от восторга.
   - То, что надо! - Вынимает из гнезда молоток, ладит полированную ручку. - Она стеклянная?
   - Нет.
   - Попробую.
   - Разбудишь ребят.
   - Все равно вставать пора, - поддерживает Талип.
   Андрей заколачивает гвозди.
   - Молодец лиса.
   Ребята поднимаются, в палатке становится тесно. Подходит ко мне Талип, щурит глаза.
   - Работать - так товарищ дорогой, деньги получать - так гражданин задрипанный? Почему кассир обводил меня в черную рамку?
   Вечно эта бухгалтерия что-нибудь перепутает.
   Андрей тоже лезет с поддержкой:
   - Да, дед, не дали нам деньги. Пропустили в табеле.
   - Мал еще нос толкать, - обрывает Талип Андрейку.
   - Разберусь, - обещаю Талипу, а Андрей уже жмется ко мне, хватает меня за руку и первым делом спрашивает:
   - А сказку привез, не забыл?
   ...Вспоминаю. Как-то мы со Славкой приехали в бригаду поздно ночью. У Славки привычка: приедет - заглушит мотор, откинется на спинку, закроет глаза - отдыхает.
   Захожу в палатку, зажигаю свечу - спит братва. Кто скрючившись в три погибели, кто прямо в полушубке и валенках. Шарю в печке рукой, пепел мягкий - загрубевшие руки не чувствуют. Славка приходит с банкой солярки, ставит ее прямо в печь, поджигает - загудело.
   Оборачиваюсь - Андрейка сидит на койке, щурится и царапает голову.
   - Дед! - удивляется он, вдруг проснувшись, и бежит ко мне. - Ты че так долго не приезжал, забуксовал, да?
   Я завертываю Андрея в полушубок и сажаю за стол. Ставлю на печь чайник.
   - Ты из меня, дед, кулему сделал, - смеется Андрейка. - Мы с Талипом ходили петли ставить на зайцев, я отморозил лапу. - Андрей высовывает из-под полушубка босую ногу. Действительно, водянистый разбухший палец.
   - До свадьбы заживет, - говорю.
   - И Талип сказал, - обрадовался Андрей. - Дед, ты думаешь, я плакал? Нисколько. Когда валенок стянули, так я только вскрикнул - это я так, невзначай, дед, - оправдывается он.
   Наливаю чай, кружки потеют. Вышел Славка и занес замерзшую куропатку.
   - Это тебе, Андрюха, завтра на похлебку!
   Андрей гладит птицу и вздыхает.
   - Зря ты ее, дядя Слава. Она совсем как комочек снега. Дед, если ее отогреть, она оживет?
   - Нет, не оживет.
   Вынимаю из кармана горбушку мерзлого хлеба.
   - Это лиса тебе прислала гостинец.
   - Ну? Вот интересно. - Андрей с удовольствием грызет хлеб. Швыркает носом. Расспрашивает про лису.
   - Да! Пожалуй, ты всем бы парень ничего, да сопливый.
   - Где? - Андрей трет кулаком нос. - Видишь, нету.
   Расстилаю спальный мешок. Подбрасываем в печку дрова покрупнее. Андрей зыркает из полушубка.
   - Ну что, Андрей, подкрепился? Укладываться будем.
   - Будем, дед. А ты не замерзнешь? Давай вместе. Я тебя греть буду, говорит пацан серьезно.
   - Ладно, давай!
   Он уже не может скрыть радости - ныряет в мешок. Я разуваюсь, развешиваю портянки.
   - Не хочешь на улицу? - спрашиваю. - А то еще уплывешь.
   Андрей соглашается и лезет в мои валенки. Я - в мешок.
   Андрей возвращается с улицы, забирается мне под мышку. Холодный.
   - Звезды совсем близко к земле, скоро светать будет, - шепчет он. - А ты не очень устал, дед? Может, поговорим?
   - Устал, - говорю, - спи, завтра баню топить будем.
   - А сказку?
   Рассказывай всю ночь напролет, Андрей не сомкнет глаз. Особенно любит он сказки, где люди и звери выручают друг друга. Честность и смелость главная тема наших сказок. Мы их сами придумываем, и Андрей всегда один из героев сказки. Которые ему больше нравятся, просит повторить. А я, как правило, забываю, сбиваюсь. Он поправляет меня. У него хорошая память. Чувствует характеры. Как-то рассказываю про росомаху, про то, что она ходит за медведем - такая страшная, лохматая, ленивая - и все хватает куски с медвежьего стола. Наестся и валяется, пока не проголодается.
   Андрей в знак благодарности жмется ко мне. Мне нравится принципиальность Андрея: его за конфетку не купишь.
   - А брать меня с собой будешь, ведь ты мой дедушка?
   Днем солнце пригрело в полную силу. Выпрямились кое-где и заголубели стланики. Отклеились от неба заснеженные горы и отчетливее обозначились у горизонта.