Страница:
– Совет соберется немедленно. Мы обсудим предложение твоего господина, более ничего не обещаю. Ступай, и да пребудет над тобой благословение олимпийцев.
Полоний понимающе улыбнулся. С плохо скрываемой иронией в голосе он произнес традиционную формулу прощания и удалился. Чуть погодя из-за отъехавшей в сторону декоративной панели с изображением сцен охоты на оленей вышел и снова оказался у стола жрец Хроноса. Председатель даже не посмотрел в его сторону, отдавая приказания секретарю о срочном созыве Совета. Софрон заговорил сам, и голос его не был веселым, как несколько минут назад, до визита посланника Феоктиста.
– Это единственный выход для нас, Павл. Войска синтетов – весомый аргумент в переговорах с империей. Флоксис не дурак, связываться с «бездушными» он не станет. Это даст нам время на подготовку…
– К чему? Только если собрать шмотки и семейство и отъехать к аргосскому диктатору в изгнание. Или ты говоришь об организованном отпоре, большой войне, как тридцать лет назад? Олигархи скорее принесут ключи от городов имперцам, нежели согласятся выдвинуть единого кандидата на роль командующего объединенной армией. И тебе это хорошо известно. Нас раздавят поодиночке, как и задумывали Флоксис и его триумвиры. Но и на пакт с Митридатом никто из автархов не пойдет – их свергнет собственный народ.
– Не надо преувеличивать ненависть демоса к синтетам. – Софрон вынул из внутреннего кармана пиджака плоскую «табулу»{40} и, вызвав небольшой голоэкран, начал водить пальцем по появившейся цветной таблице. – Феоктист уже год как готовит почву для принятия союза с Митридатом. Его борзописцы внушают демосу Семиградья, что синтеты по крайней мере не страшнее рабского аксона в голове. Народ уже почти согласен – взгляни на рейтинги опросов.
– Ну, тогда нашим шпионам из департамента разведки нужно урезать денежные персоналии{41} ровно на треть, раз они проморгали заговор, раскинувший сети прямо у них под носом.
– Заговорами занимается контрразведка, старый друг, – снова улыбнулся Софрон, убирая «табулу» в карман. – Смирись, придется засунуть гордость и принципы подальше.
– А что это… ЭТО, – Председатель выделил последнее слово, которым обозначил Митридата, не желая произносить вслух титул святотатствующего безумца, – потребует от нас взамен? Душу в заклад, или наших юношей в их армию?! Три тысячи лет тварь дремала в своей норе под развалинами старого Эвксина. Нужно было еще два с четвертью века назад обрушить на этот проклятый остров всю нашу мощь. И мы еще сомневались, насмехались над калекой, не помнящим родства. Теперь уже поздно, кадавр набрался сил, высасывая кровь Элисия… Боги карают нас за невежество, Стеф.
Неизбежность, о которой говорил жрец, злила Павлантия сверх всякой меры. Он понимал, что Софрон прав, но сознание не хотело смириться с лавиной фактов, которая обрушилась на Председателя.
– Митридат жаждет только одного – политической легитимности.
– Да?! А что потом?.. – Павлантий снова вскочил, но резкая боль в правом боку принудила автарха со стоном и ругательствами опуститься в кресло. – Чего еще захочет это древнее пугало, а, Стеф?!
Иерарх снова надел маску, и теперь его синтезированный баритон, каким говорят все жрецы Бога времени, зазвучал из-под маски особенно сухо и официально:
– Чего бы он ни захотел, Совет даст ему это. Собственно, я говорю сейчас от имени Олимпийского синклита. Жрецы всех богов приговорили – дайте Митридату то, что он просит, или Боги проклянут олигархию. Подчинитесь или уйдите.
Павлантия словно окатили холодной водой. Воистину, грядет эра перемен: жрецы никогда до нынешнего дня не осмеливались так дерзко говорить со светской властью, тем более противопоставлять себя ей. Наступило начало конца, Председатель буквально слышал, как дрожит и оседает фундамент с таким трудом взлелеянного равновесия. Мир рушился. Взяв себя в руки и выйдя из-за стола, он, чеканя каждое слово, произнес:
– Решать, что и кому дать, а что запретить, – прерогатива Совета олигархов. Я услышал мнение Синклита и доведу его до их сведения. Не задерживаю тебя, иерарх Стефаний, прощай.
Повисла долгая тягучая пауза, во время которой Софрон замер, словно борец-стасиец{42}, пропустивший смертельный удар. Впрочем, он быстро совладал с эмоциями, развернулся и, тяжело ступая, направился к выходу. Но на пороге, пока двери еще не разошлись в стороны, он обернулся и, отключив синтезатор речи, сказал уже спокойно:
– К чему этот пафос, старый друг? Сейчас не время цепляться за догмы, лучше пожертвовать малым, дабы избежать потери всего, что мы имеем. В любом случае ты будешь в меньшинстве. Прощай.
Павлантий ничего не ответил. Подойдя к окну, он прижался лбом к толстому стеклу и посмотрел на затягиваемое тучами темно-синее небо. На стекло упали первые тяжелые капли дождя, которые согнал прочь налетевший порывистый северо-западный ветер. Председатель ощутил себя особенно старым, и что самое противное – бессильным что-либо изменить. Грядущий день сулил спасение и гибель, но это опять-таки видел только он сам, да еще этот лукавый кадавр в стеклянной бочке с мутной влагой, которого все зовут Оракулом…
…После марш-броска на пределе сил и возможностей мы вышли к схрону, оборудованному около полугода назад, как раз на такой поганый случай, как наш. Серебрянников находился в бессознанке, синюшно-желтый оттенок его лица оптимизма не внушал. На жаре он продержится еще часов пять, потом придется по-тихому пристрелить, поскольку здешние места кишат паразитами, просто обожающими открытые полостные раны. Бинтовать не имело смысла, как, впрочем, и выжигать рану марганцовкой – спасти Батю от последствий не самого удачного ранения могли только срочная госпитализация с массированным применением антибиотиков и опытный хирург. Ни того ни другого у нас в наличии не было, а привал я сделал для того, чтобы дать отдых шатающимся от усталости и напряжения Дуге, Лису и Детонатору.
Мальчишка-проводник готов был топать и дальше, настолько сильным было впечатление, которое на него произвели американские коммандос, а это без вопросов были амеры, только прикинутые как-то странно. За инопланетянами не послали бы вертушку, да и вооруженных пиндосской «молотилкой» М60 инопланетян можно увидеть лишь в плохих, амеровских же, видеофильмах. Похоже, что-то новенькое они там придумали, вот и прилетели проверить свое изобретение, так сказать, на натуре. Поставив в охранение Детонатора и Дугу, я посадил Лиса за рацию и велел во что бы то ни стало прорваться сквозь помехи и доложить о случившемся в Центр. Само собой, не в московский, поскольку все наши операции координировались местной резидентурой, сидевшей, по слухам, чуть ли не под носом у местной «интилигенция милитар» (военной разведки) и насквозь ленивой и гнилой полиции. Мух не ловили только наши американские «заклятые друзья», да их британские помощники, иногда серьезно осложняя жизнь нашим «пиджакам»{43} и тем, чья работа была еще опасней – пахарям артели «плаща и кинжала», нелегалам.
– Сова, есть связь, – вполголоса сообщил Лис.
– Сообщи, что столкнулись с превосходящими силами противника, вынуждены отойти в квадрат… – тут я, сверившись с картой, понял, что, в случае чего, от лагеря партизан мы всего в двух дневных переходах нашим теперешним темпом, – …19’44. Подозреваем утечку, пусть пробьют по своим каналам. Запроси координаты точки встречи с группой обеспечения, сообщи о потерях и о том, что Батя серьезно ранен.
Лис кивнул и скороговоркой забормотал в микрофон. Потом, спустив наушники на шею, снова обернулся ко мне, вид у него был безразлично-усталый.
– Говорят, что нужно ждать результатов проверки еще три часа.
– Ладно, на быстрое решение я и не рассчитывал, такой форс-мажор, как наш, не каждый день случается. Собирайтесь, поднимемся выше по течению, там есть пара укромных пещер с родниками, там и затихаримся. Амеры, скорее всего, усиленно чешут эфир, могут натравить местных помощников, словить не словят, но побегать заставят. Не хочу их развлекать, да и «тяжелый» у нас, для резких телодвижений момент сейчас неподходящий.
Лис кивнул и быстро собрал свое нелегкое хозяйство, а я высвистел обоих караульных и поставил задачу проводнику. Люди устали, а меня словно зарядили какой-то кипучей энергией – адреналин не отпускал, да и чуйка вещала, что не все еще кончено на сегодня. Вставив в автомат новый «рог» и мягко, без клацанья, передернув затвор, я пошел вперед, раздвигая заросли то стволом, то руками. Места, по которым мы ползли черепашьим ходом, были самыми что ни на есть погаными: узкая тропка шла вверх под углом градусов сорок, а шаг в сторону означал нырок с высоты как минимум пяти метров по заросшим кустарником и лианами скалам. Пещеры тоже еще нужно было отыскать, поскольку все ориентиры в таких буераках меняются буквально на следующий день, как только вы оставите облюбованное для стоянки укромное местечко. Но Симон уверенно шел метрах в трех впереди и всем своим видом показывал, что с пути мы не собьемся. Батя уже не стонал, вырубившись, как только Дуга с Детонатором один раз нечаянно рванули носилки. Лицо подполковника напоминало посмертную гипсовую маску, крови он потерял много, да и паразиты скорее всего уже проникли в кровь и начали медленно убивать раненого.
До пещер добраться получилось ближе к одиннадцати часам утра, солнце стало ощутимо припекать, а мошкара и дневные обитатели сельвы завели свой сводящий с ума монотонный концерт. Вход в новое укрытие имел в высоту полтора метра, зияя темным провалом, откуда несло стылым ветерком. Ни в полный рост, ни тем более вдвоем протиснуться в узкую, заросшую плющом расщелину не удастся. Лис первым нырнул внутрь и через пять минут высунулся, показывая знаком, что все нормально. Втянуть носилки и разместиться получилось ближе к двенадцати дня, избежав начинающейся дикой и душной жары.
Пещера внутри напоминала полупустой мешок с развязанной горловиной: длинный и извилистый коридор заканчивался довольно просторным залом, в дальнем углу которого бил небольшой родник. Раненого разместили у западной стены таким образом, чтобы его не было заметно сразу от входа. Разместились все, вещи и оружие никто не бросил, суеты не было. Лис, едва глотнув воды из родника, сразу же сплюнул, чтобы не запороть дыхалку, и начал возиться с рацией, уйдя к выходу, чтобы вытянуть выносную шнуровую антенну. Детонатор и Дуга устало привалились к стене, усевшись на расстеленные синтетические подстилки.
Дождавшись, когда Лис вернется и подсветит мне фонариком, я сменил повязки на начавшей распространять сладковатый гнилостный запах дырке в животе Серебрянникова. Пулю удалось извлечь, но условия не располагали к самолечению, все чаще и чаще мне приходила в голову мысль, что вся эта возня – зряшное дело. При желтоватом свете карманного фонаря воспаленный участок кожи вокруг разреза выглядел особенно нехорошо. Закончив, я сполоснул руки в спирте из фляги, потом наконец добрался до родника и прополоскал рот, поскольку жажда была нестерпимой, и тут возникло еще одно дело, которое требовало личного участия. Подозвав Славку, я шепотом объяснил ситуацию:
– Трупы ребят нужно найти и спрятать. Я возвращаюсь, а вы сидите тут, ждите результатов проверки.
– Э! – Славка сморщил казавшееся в полумраке черным, как у старого негра с картинки, лицо. – Зачем один идешь? Там сейчас уже полно федералов, трупы если не вывезли, то уж точно сфотографировали и опознали.
– Отставить, – голос я никогда не повышаю, сказывается привычка обходиться без крика, очень полезная в профессиональном плане. – Даже если и есть там кто, то скорее всего, пара часовых с офицером. Вертушек слышно не было, а транспортный конвой вышлют не раньше, чем к полудню, ты это не хуже меня знаешь. Переправлюсь южнее и выше по течению, выну тела ребят и хорошенько их спрячу. Своих бросать нельзя, запомни это и никогда не забывай, лейтенант.
Детонатор потупился, вздулись и заходили под кожей желваки. Я пристыдил друга, хотя и меньше всего желал, чтобы наш разговор шел по такому сценарию. Через мгновение веселый и обычно легкий в общении Детонатор молча кивнул, и уже хотел было уйти в свой угол, но я удержал друга, ухватив за плечо. Тот высвободился, но заметив, что и мне самому неловко, остановился, глядя куда-то в сторону.
– Слава, не время сейчас гонор показывать, давай по-взрослому, без соплей. Остаешься за старшего. Сидишь и слушаешь эфир. Я вернусь… – бросив взгляд на светящиеся стрелки черного с красной звездочкой циферблата «командирских» часов, я автоматически отметил время: – …через пять часов. Если что-то пойдет не так – уходите в точку эвакуации, которую даст центр, это приказ.
– Почему один идешь?
Сил хватил только на то, чтобы пожать плечами. Как сказать другу, что с предшествовавшего выходу на задание вечера меня не отпускает необъяснимое чувство тревоги? Беда словно бы шла за нашим небольшим отрядом по пятам, имея в виду только мою грешную душу. Так уже случалось раз или два, но тогда не было под моим началом трех душ, одного зеленого пацана и умирающего командира. Стремясь взять весь удар ветра Судьбы, о котором говорила Анита, на себя, я хотел тем самым уберечь от бури остальных. Но вслух сказал:
– Потому что я тут самый крайний, пока Батя в отрубе. Береги его, постарайся донести живьем, лады?
Славка только согласно наклонил голову и ушел в дальний угол пещеры, сел на коврик, привалившись спиной к стене, устало прикрыл глаза. Прощание вышло жестким, но сейчас важно действовать быстро, пока федералы не опомнились и не стали рыть носом землю, понукаемые в хвост и в гриву своими американскими хозяевами.
Автомат я оставил, брать с собой ничего, кроме ножа, пистоля и легкой американской МСЛ, смысла не было. Прикрыть или как-то отвлечь противника не удалось, попытаюсь хоть похоронить тела ребят отдельно от местных. Это и почесть и, что самое главное, не даст амерам вывезти тела, чтобы потом козырять фотоснимками мертвых «русских коммандос» в местных и своих, «штатовских», газетах. Наполнил флягу свежей водой и наконец позволил себе выпить мелкими глотками немного; в этой воде не было паразитов, что встречается тут довольно редко. Симон говорит, что это из-за каких-то примесей в горной породе, через которую, как сквозь естественный фильтр, родник пробивает себе дорогу наверх. Обычно приходится пить обеззараженную воду, после которой остается мерзкое послевкусие и дико ноют почки. В голове почти сразу же прояснилось, и я, прислонившись к стене плечом, развернул планшет с картой, подсвечивая себе фонариком. Когда я уже почти нащупал подходящий маршрут, кто-то тронул меня за локоть. Оторвав взгляд от карты, я глянул через плечо. Это был наш парнишка-проводник. Неловко подбирая русские слова, Симон заговорил:
– Ты пойдешь назад, где был бой с демонами?
– Пойду, но это были не демоны. Ты что, учился плохо? Нет ни демонов, ни богов. Все зло и добро на земле только сами люди, амиго. Мистика тут ни при чем. Что ты хотел сказать?
Я перешел на испанский, чтобы не смущать пацана, поскольку его речь была невразумительна, но проводник упорно продолжал говорить на ломаном, чужом для него языке.
– В горах, есть канатный мост, дорога. Быстро быть на другой сторона… другой берег, час, может, два поберечь. Могу показать. Мы пользовались им, очень быть давно. Вместе с мой братья. Давно, лет четыре-пять, никому не известно, кроме братья и мой… Меня.
Парень тыкал грязным пальцем с коротко обрезанным ногтем в карту. Выговорившись, он замолчал, с надеждой глядя мне в глаза. Сообщение выглядело любопытно, я задумался, прикидывая, как лишние полтора часа на дорогу смогут повлиять на уже вырисовывавшийся план акции. По всему получалось, что тогда удастся обойти выставленные посты и секреты федералов и избежать сложностей с переправой по речке с бурным течением. Что ни говори, а ходить в мокрых шмотках очень не хотелось.
– Ладно, боец, – похлопал я по плечу Симона, который снова смутился и даже покраснел: добрые слова парню не часто случалось слышать от взрослых, – пойдем к твоему мосту…
– Нет мост… Канатный мост…
Парень шустро стал перебирать по воздуху руками, и я понял, что он имел ввиду. Значит, это просто трос, натянутый с одного берега на другой. Такие «мосты» часто используют в горах.
– Один хрен – дорога. Веди, время дорого.
– Esto bien[7], – парень впервые за последние сутки улыбнулся, сверкнув двумя рядами белых зубов.
– Ну, вот и договорились. Только давай так, амиго: ты меня до дороги этой своей проводи и сразу обратно, понял?
– Я… Меня…
Улыбка и счастливый тон улетучились, и мне пришлось взять парнишку за плечи и, встряхнув, разъяснить ситуацию.
– Симон, ты солдат, воин. А воин не всегда делает то, что ему нравится, гораздо чаще просто выполняет скучные приказы командира. А командир сейчас я, и мой приказ будет такой: – Парень тут же рефлекторно подобрался и молча слушал, хотя обида, что его не считают способным, еще плескалась в глубине его глаз вместе с еле сдерживаемыми слезами. – Проводишь меня, вернешься в пещеру и во что бы то ни стало выведешь остальных туда, куда прикажет команданте Ставо. Задача ясна?
– Так точно, ясна, – парнишка украдкой смахнул предательски блестевшую на ресницах влагу и утвердительно мотнул головой.
– Вот и отлично. А теперь пошли, солнце уже высоко.
Спустя каких-то минут сорок, постоянно рискуя сверзиться на гладкие глыбы каменистого берега реки, еще недавно бывшей пусть и строптивым, но неглубоким ручьем, мы вышли к вершине скалы. Симон аккуратно, чтобы не повредить дерн, отвалил замшелый камень на краю скального выступа и, запустив руку по локоть в открывшееся углубление, вытянул оттуда трос. Он продел один его конец в не замеченный мной сразу барабан лебедки, который извлек из-под другой ничем не примечательной кучки камней. Вся система была устроена таким образом, чтобы за пару минут переправиться и ликвидировать следы своего пребывания. Такой трос мог выдержать солидную нагрузку, пользовались им регулярно: скорее всего, братья Симона тягали по «канатке» всякий ценный груз, но это меня не касалось. Взявшись за хитро скрученную восьмеркой ручку, я проверил, как она ходит по тросу, и, кивнув парню на прощание, скользнул вниз. Полет получился не таким уж и стремительным, пару раз пришлось чуть дернуть за ручку, как только скольжение замедлялось. Но другого берега достигнуть удалось быстро и, судя по отсутствию пальбы и «комитета по встрече», практически незаметно для кого-либо. Спрятав ручку транспортера, как и сказал Симон, под ствол поваленного ветром дерева, отряхнувшись и поправив снарягу, я начал спуск вниз по течению, чтобы выйти в уже знакомые места.
Заросли по мере удаления от скал становились гуще, солнце скрылось, уступив место привычному полумраку. Когда до цели оставалось чуть меньше пяти километров, я замер и прислушался. Вроде все было как обычно: галдели птицы и… я услышал шум воды в отдалении. Водопад. Первая мысль была о том, что сначала следовало бы осмотреть место возле водопада. Федералы наверняка получат приказ собрать тела своих, а ведь именно оттуда мы в первый раз услышали стрельбу и взрывы. Нужно пробраться к водопаду первым и осмотреть там все как можно тщательнее, важна любая информация о произошедшем. Но на месте расстрелянного каравана тоже железно кто-то уже должен быть, поскольку основной бой и последующая эвакуация десанта происходили именно там. Скорее всего, сейчас там оставили пару-тройку часовых, чтобы потом, уже не торопясь, собрать трофеи и все задокументировать. Вот этим нужно воспользоваться, потому как если расклад именно таков, то я без помех подчищу наши следы, и тогда пиндосы с прихлебателями ни черта не найдут. Взяв левее к востоку, я длинными перебежками рванул к месту боя. Через час быстрого бега впереди показались выкошенные взрывами солидного размера просеки, и я понял, что добрался.
Но сначала нужно было выяснить, откуда пришли те странные амеры, от которых нам еле удалось уйти. Сверившись с картой, я повернул на юг, имея в качестве ориентира водопад Эль-Кристалино, чтобы обойти его с северо-восточной стороны и выйти на пересечение трех самых больших троп в этом районе. В свое время мы пару раз караулили в здешних местах, на тропках, которые зверье протоптало к водопою. Стерегли мы как местных коммандос, так и их штатовских учителей. В обоих случаях все прошло без видимых результатов: пиндосы наскочили на оставленные Славкой «сюрпризы», но и только, – трупы они забрали с собой, и с тех пор мы больше в этих местах не пересекались. Несмотря на то, что местный колорит мне не особо нравится, есть и тут красивые места. Вроде этого шумного потока воды, падающего с высоты двадцати пяти метров.
Выйдя к берегу небольшого озерца, образованного падающей с приличной высоты водой, я осмотрелся и, не обнаружив явного присутствия засады, начал обходить озеро с северо-востока. Времени на подробный осмотр места, откуда предположительно явились эти гады, естественно, не было, но я примерно представлял, что случилось. Скорее всего, амеры напоролись на неизвестную группу диверсантов или федералов. Потом был бой, отголоски которого я и слышал, причем постреляться вполне могли свои со своими, в нашем ремесле это обычное дело. Сколько раз происходило следующее: одна группа выходит в патрулирование, обнаруживает следы непонятно кого в зоне ответственности и устраивает на предполагаемого противника засаду. Другая группа, независимо от первой, вполне возможно, даже из соседней части, шарится в чужом секторе, банально сбившись с пути. Причем друг о друге парни ничего не знают, не рассчитывая вообще встретить кого-нибудь из своих. Потом одни попадают в засаду, а другие узнают о том, что вышла промашка, уже на досмотре трупов. В двух случаях из трех промашку скрывают от командования, чтобы избежать неприятных для себя последствий. Редко когда правда выплывает наружу, обычно все списывается на противника, и, в конечном итоге, так и должно быть.
Никто не виновен, что выстрелил первым, потому что раздумья могут стоить тебе и твоим товарищам жизни. Все сводится к формуле: либо ты, либо тебя, что в принципе вполне закономерно, хотя и звучит дико с точки зрения обывателя. Противник в такой войне – это не идущий в полный рост под боевым штандартом пехотинец с ясно видимыми знаками различия и незнакомым оружием. Враг незаметен, быстр и хитер. В лучшем случае успеваешь разглядеть смазанный силуэт, увидеть тень, отбрасываемую кем-то, осторожно перемещающимся от укрытия к укрытию. Может быть, это просто дикий зверь, но чаще всего – именно враг. Зевнешь, и вот уже он, а не ты осматривает быстро остывающий труп с остекленевшим, остановившимся взглядом. Это ты, мертвый и уже безразличный к происходящему, становишься галочкой в чьем-то рапорте, сухой цифрой в активе более удачливого противника. Короче, прав на такой войне тот, кто выжил, а мертвые… Им уже безразличны игры живых – их ждет покой…
Спустя полчаса я вышел на место боестолкновения, тут все еще было не тронуто человеком, только порезвились падальщики и насекомые. Все подтвердилось: группа из шести человек пришла с северо-запада и устроила засаду. Ребята грамотно поставили пару противопехоток, а сами засели так, чтобы любой, кто пойдет по тропе с юго-запада, подставится под атаку в левый фланг и с тыла. Судя по направлению атаки, ждали кого-то из наших коллег, поскольку только так можно выбить звено управления группой у тех, кого обучали, к примеру, Батя или я сам. Я осмотрел оружие, обувь, и картина заиграла новыми красками: передо мной в разной степени разложения лежали тушки людей из группы моего «злейшего друга» – лейтенанта Гарсиа. А вот и сам он, перерубленный пулеметной очередью почти надвое. Тот, кто это сделал, даже толком не остановился и расстрелял людей битого, опытного пиндоса, словно в тире. И заняло все представление около десяти секунд, потом странный противник американцев отправился по наши души. Но вот растяжек эти суперсолдаты не заметили, сначала «суперы», как для простоты я их стал называть, намотали на себя обе мины, поставленные людьми покойного лейтенанта. Скорее всего, не заметили они мины только из-за скорости, с которой перемещались, то есть километров сорок в час, а может, и все шестьдесят.
Полоний понимающе улыбнулся. С плохо скрываемой иронией в голосе он произнес традиционную формулу прощания и удалился. Чуть погодя из-за отъехавшей в сторону декоративной панели с изображением сцен охоты на оленей вышел и снова оказался у стола жрец Хроноса. Председатель даже не посмотрел в его сторону, отдавая приказания секретарю о срочном созыве Совета. Софрон заговорил сам, и голос его не был веселым, как несколько минут назад, до визита посланника Феоктиста.
– Это единственный выход для нас, Павл. Войска синтетов – весомый аргумент в переговорах с империей. Флоксис не дурак, связываться с «бездушными» он не станет. Это даст нам время на подготовку…
– К чему? Только если собрать шмотки и семейство и отъехать к аргосскому диктатору в изгнание. Или ты говоришь об организованном отпоре, большой войне, как тридцать лет назад? Олигархи скорее принесут ключи от городов имперцам, нежели согласятся выдвинуть единого кандидата на роль командующего объединенной армией. И тебе это хорошо известно. Нас раздавят поодиночке, как и задумывали Флоксис и его триумвиры. Но и на пакт с Митридатом никто из автархов не пойдет – их свергнет собственный народ.
– Не надо преувеличивать ненависть демоса к синтетам. – Софрон вынул из внутреннего кармана пиджака плоскую «табулу»{40} и, вызвав небольшой голоэкран, начал водить пальцем по появившейся цветной таблице. – Феоктист уже год как готовит почву для принятия союза с Митридатом. Его борзописцы внушают демосу Семиградья, что синтеты по крайней мере не страшнее рабского аксона в голове. Народ уже почти согласен – взгляни на рейтинги опросов.
– Ну, тогда нашим шпионам из департамента разведки нужно урезать денежные персоналии{41} ровно на треть, раз они проморгали заговор, раскинувший сети прямо у них под носом.
– Заговорами занимается контрразведка, старый друг, – снова улыбнулся Софрон, убирая «табулу» в карман. – Смирись, придется засунуть гордость и принципы подальше.
– А что это… ЭТО, – Председатель выделил последнее слово, которым обозначил Митридата, не желая произносить вслух титул святотатствующего безумца, – потребует от нас взамен? Душу в заклад, или наших юношей в их армию?! Три тысячи лет тварь дремала в своей норе под развалинами старого Эвксина. Нужно было еще два с четвертью века назад обрушить на этот проклятый остров всю нашу мощь. И мы еще сомневались, насмехались над калекой, не помнящим родства. Теперь уже поздно, кадавр набрался сил, высасывая кровь Элисия… Боги карают нас за невежество, Стеф.
Неизбежность, о которой говорил жрец, злила Павлантия сверх всякой меры. Он понимал, что Софрон прав, но сознание не хотело смириться с лавиной фактов, которая обрушилась на Председателя.
– Митридат жаждет только одного – политической легитимности.
– Да?! А что потом?.. – Павлантий снова вскочил, но резкая боль в правом боку принудила автарха со стоном и ругательствами опуститься в кресло. – Чего еще захочет это древнее пугало, а, Стеф?!
Иерарх снова надел маску, и теперь его синтезированный баритон, каким говорят все жрецы Бога времени, зазвучал из-под маски особенно сухо и официально:
– Чего бы он ни захотел, Совет даст ему это. Собственно, я говорю сейчас от имени Олимпийского синклита. Жрецы всех богов приговорили – дайте Митридату то, что он просит, или Боги проклянут олигархию. Подчинитесь или уйдите.
Павлантия словно окатили холодной водой. Воистину, грядет эра перемен: жрецы никогда до нынешнего дня не осмеливались так дерзко говорить со светской властью, тем более противопоставлять себя ей. Наступило начало конца, Председатель буквально слышал, как дрожит и оседает фундамент с таким трудом взлелеянного равновесия. Мир рушился. Взяв себя в руки и выйдя из-за стола, он, чеканя каждое слово, произнес:
– Решать, что и кому дать, а что запретить, – прерогатива Совета олигархов. Я услышал мнение Синклита и доведу его до их сведения. Не задерживаю тебя, иерарх Стефаний, прощай.
Повисла долгая тягучая пауза, во время которой Софрон замер, словно борец-стасиец{42}, пропустивший смертельный удар. Впрочем, он быстро совладал с эмоциями, развернулся и, тяжело ступая, направился к выходу. Но на пороге, пока двери еще не разошлись в стороны, он обернулся и, отключив синтезатор речи, сказал уже спокойно:
– К чему этот пафос, старый друг? Сейчас не время цепляться за догмы, лучше пожертвовать малым, дабы избежать потери всего, что мы имеем. В любом случае ты будешь в меньшинстве. Прощай.
Павлантий ничего не ответил. Подойдя к окну, он прижался лбом к толстому стеклу и посмотрел на затягиваемое тучами темно-синее небо. На стекло упали первые тяжелые капли дождя, которые согнал прочь налетевший порывистый северо-западный ветер. Председатель ощутил себя особенно старым, и что самое противное – бессильным что-либо изменить. Грядущий день сулил спасение и гибель, но это опять-таки видел только он сам, да еще этот лукавый кадавр в стеклянной бочке с мутной влагой, которого все зовут Оракулом…
* * *
Временный лагерь диверсионной группы повстанцев EFPLK. 18 февраля 1990 года, 04:55 по местному времени. «Товарищ Мигель», он же Егор Шубин – военный советник.…После марш-броска на пределе сил и возможностей мы вышли к схрону, оборудованному около полугода назад, как раз на такой поганый случай, как наш. Серебрянников находился в бессознанке, синюшно-желтый оттенок его лица оптимизма не внушал. На жаре он продержится еще часов пять, потом придется по-тихому пристрелить, поскольку здешние места кишат паразитами, просто обожающими открытые полостные раны. Бинтовать не имело смысла, как, впрочем, и выжигать рану марганцовкой – спасти Батю от последствий не самого удачного ранения могли только срочная госпитализация с массированным применением антибиотиков и опытный хирург. Ни того ни другого у нас в наличии не было, а привал я сделал для того, чтобы дать отдых шатающимся от усталости и напряжения Дуге, Лису и Детонатору.
Мальчишка-проводник готов был топать и дальше, настолько сильным было впечатление, которое на него произвели американские коммандос, а это без вопросов были амеры, только прикинутые как-то странно. За инопланетянами не послали бы вертушку, да и вооруженных пиндосской «молотилкой» М60 инопланетян можно увидеть лишь в плохих, амеровских же, видеофильмах. Похоже, что-то новенькое они там придумали, вот и прилетели проверить свое изобретение, так сказать, на натуре. Поставив в охранение Детонатора и Дугу, я посадил Лиса за рацию и велел во что бы то ни стало прорваться сквозь помехи и доложить о случившемся в Центр. Само собой, не в московский, поскольку все наши операции координировались местной резидентурой, сидевшей, по слухам, чуть ли не под носом у местной «интилигенция милитар» (военной разведки) и насквозь ленивой и гнилой полиции. Мух не ловили только наши американские «заклятые друзья», да их британские помощники, иногда серьезно осложняя жизнь нашим «пиджакам»{43} и тем, чья работа была еще опасней – пахарям артели «плаща и кинжала», нелегалам.
– Сова, есть связь, – вполголоса сообщил Лис.
– Сообщи, что столкнулись с превосходящими силами противника, вынуждены отойти в квадрат… – тут я, сверившись с картой, понял, что, в случае чего, от лагеря партизан мы всего в двух дневных переходах нашим теперешним темпом, – …19’44. Подозреваем утечку, пусть пробьют по своим каналам. Запроси координаты точки встречи с группой обеспечения, сообщи о потерях и о том, что Батя серьезно ранен.
Лис кивнул и скороговоркой забормотал в микрофон. Потом, спустив наушники на шею, снова обернулся ко мне, вид у него был безразлично-усталый.
– Говорят, что нужно ждать результатов проверки еще три часа.
– Ладно, на быстрое решение я и не рассчитывал, такой форс-мажор, как наш, не каждый день случается. Собирайтесь, поднимемся выше по течению, там есть пара укромных пещер с родниками, там и затихаримся. Амеры, скорее всего, усиленно чешут эфир, могут натравить местных помощников, словить не словят, но побегать заставят. Не хочу их развлекать, да и «тяжелый» у нас, для резких телодвижений момент сейчас неподходящий.
Лис кивнул и быстро собрал свое нелегкое хозяйство, а я высвистел обоих караульных и поставил задачу проводнику. Люди устали, а меня словно зарядили какой-то кипучей энергией – адреналин не отпускал, да и чуйка вещала, что не все еще кончено на сегодня. Вставив в автомат новый «рог» и мягко, без клацанья, передернув затвор, я пошел вперед, раздвигая заросли то стволом, то руками. Места, по которым мы ползли черепашьим ходом, были самыми что ни на есть погаными: узкая тропка шла вверх под углом градусов сорок, а шаг в сторону означал нырок с высоты как минимум пяти метров по заросшим кустарником и лианами скалам. Пещеры тоже еще нужно было отыскать, поскольку все ориентиры в таких буераках меняются буквально на следующий день, как только вы оставите облюбованное для стоянки укромное местечко. Но Симон уверенно шел метрах в трех впереди и всем своим видом показывал, что с пути мы не собьемся. Батя уже не стонал, вырубившись, как только Дуга с Детонатором один раз нечаянно рванули носилки. Лицо подполковника напоминало посмертную гипсовую маску, крови он потерял много, да и паразиты скорее всего уже проникли в кровь и начали медленно убивать раненого.
До пещер добраться получилось ближе к одиннадцати часам утра, солнце стало ощутимо припекать, а мошкара и дневные обитатели сельвы завели свой сводящий с ума монотонный концерт. Вход в новое укрытие имел в высоту полтора метра, зияя темным провалом, откуда несло стылым ветерком. Ни в полный рост, ни тем более вдвоем протиснуться в узкую, заросшую плющом расщелину не удастся. Лис первым нырнул внутрь и через пять минут высунулся, показывая знаком, что все нормально. Втянуть носилки и разместиться получилось ближе к двенадцати дня, избежав начинающейся дикой и душной жары.
Пещера внутри напоминала полупустой мешок с развязанной горловиной: длинный и извилистый коридор заканчивался довольно просторным залом, в дальнем углу которого бил небольшой родник. Раненого разместили у западной стены таким образом, чтобы его не было заметно сразу от входа. Разместились все, вещи и оружие никто не бросил, суеты не было. Лис, едва глотнув воды из родника, сразу же сплюнул, чтобы не запороть дыхалку, и начал возиться с рацией, уйдя к выходу, чтобы вытянуть выносную шнуровую антенну. Детонатор и Дуга устало привалились к стене, усевшись на расстеленные синтетические подстилки.
Дождавшись, когда Лис вернется и подсветит мне фонариком, я сменил повязки на начавшей распространять сладковатый гнилостный запах дырке в животе Серебрянникова. Пулю удалось извлечь, но условия не располагали к самолечению, все чаще и чаще мне приходила в голову мысль, что вся эта возня – зряшное дело. При желтоватом свете карманного фонаря воспаленный участок кожи вокруг разреза выглядел особенно нехорошо. Закончив, я сполоснул руки в спирте из фляги, потом наконец добрался до родника и прополоскал рот, поскольку жажда была нестерпимой, и тут возникло еще одно дело, которое требовало личного участия. Подозвав Славку, я шепотом объяснил ситуацию:
– Трупы ребят нужно найти и спрятать. Я возвращаюсь, а вы сидите тут, ждите результатов проверки.
– Э! – Славка сморщил казавшееся в полумраке черным, как у старого негра с картинки, лицо. – Зачем один идешь? Там сейчас уже полно федералов, трупы если не вывезли, то уж точно сфотографировали и опознали.
– Отставить, – голос я никогда не повышаю, сказывается привычка обходиться без крика, очень полезная в профессиональном плане. – Даже если и есть там кто, то скорее всего, пара часовых с офицером. Вертушек слышно не было, а транспортный конвой вышлют не раньше, чем к полудню, ты это не хуже меня знаешь. Переправлюсь южнее и выше по течению, выну тела ребят и хорошенько их спрячу. Своих бросать нельзя, запомни это и никогда не забывай, лейтенант.
Детонатор потупился, вздулись и заходили под кожей желваки. Я пристыдил друга, хотя и меньше всего желал, чтобы наш разговор шел по такому сценарию. Через мгновение веселый и обычно легкий в общении Детонатор молча кивнул, и уже хотел было уйти в свой угол, но я удержал друга, ухватив за плечо. Тот высвободился, но заметив, что и мне самому неловко, остановился, глядя куда-то в сторону.
– Слава, не время сейчас гонор показывать, давай по-взрослому, без соплей. Остаешься за старшего. Сидишь и слушаешь эфир. Я вернусь… – бросив взгляд на светящиеся стрелки черного с красной звездочкой циферблата «командирских» часов, я автоматически отметил время: – …через пять часов. Если что-то пойдет не так – уходите в точку эвакуации, которую даст центр, это приказ.
– Почему один идешь?
Сил хватил только на то, чтобы пожать плечами. Как сказать другу, что с предшествовавшего выходу на задание вечера меня не отпускает необъяснимое чувство тревоги? Беда словно бы шла за нашим небольшим отрядом по пятам, имея в виду только мою грешную душу. Так уже случалось раз или два, но тогда не было под моим началом трех душ, одного зеленого пацана и умирающего командира. Стремясь взять весь удар ветра Судьбы, о котором говорила Анита, на себя, я хотел тем самым уберечь от бури остальных. Но вслух сказал:
– Потому что я тут самый крайний, пока Батя в отрубе. Береги его, постарайся донести живьем, лады?
Славка только согласно наклонил голову и ушел в дальний угол пещеры, сел на коврик, привалившись спиной к стене, устало прикрыл глаза. Прощание вышло жестким, но сейчас важно действовать быстро, пока федералы не опомнились и не стали рыть носом землю, понукаемые в хвост и в гриву своими американскими хозяевами.
Автомат я оставил, брать с собой ничего, кроме ножа, пистоля и легкой американской МСЛ, смысла не было. Прикрыть или как-то отвлечь противника не удалось, попытаюсь хоть похоронить тела ребят отдельно от местных. Это и почесть и, что самое главное, не даст амерам вывезти тела, чтобы потом козырять фотоснимками мертвых «русских коммандос» в местных и своих, «штатовских», газетах. Наполнил флягу свежей водой и наконец позволил себе выпить мелкими глотками немного; в этой воде не было паразитов, что встречается тут довольно редко. Симон говорит, что это из-за каких-то примесей в горной породе, через которую, как сквозь естественный фильтр, родник пробивает себе дорогу наверх. Обычно приходится пить обеззараженную воду, после которой остается мерзкое послевкусие и дико ноют почки. В голове почти сразу же прояснилось, и я, прислонившись к стене плечом, развернул планшет с картой, подсвечивая себе фонариком. Когда я уже почти нащупал подходящий маршрут, кто-то тронул меня за локоть. Оторвав взгляд от карты, я глянул через плечо. Это был наш парнишка-проводник. Неловко подбирая русские слова, Симон заговорил:
– Ты пойдешь назад, где был бой с демонами?
– Пойду, но это были не демоны. Ты что, учился плохо? Нет ни демонов, ни богов. Все зло и добро на земле только сами люди, амиго. Мистика тут ни при чем. Что ты хотел сказать?
Я перешел на испанский, чтобы не смущать пацана, поскольку его речь была невразумительна, но проводник упорно продолжал говорить на ломаном, чужом для него языке.
– В горах, есть канатный мост, дорога. Быстро быть на другой сторона… другой берег, час, может, два поберечь. Могу показать. Мы пользовались им, очень быть давно. Вместе с мой братья. Давно, лет четыре-пять, никому не известно, кроме братья и мой… Меня.
Парень тыкал грязным пальцем с коротко обрезанным ногтем в карту. Выговорившись, он замолчал, с надеждой глядя мне в глаза. Сообщение выглядело любопытно, я задумался, прикидывая, как лишние полтора часа на дорогу смогут повлиять на уже вырисовывавшийся план акции. По всему получалось, что тогда удастся обойти выставленные посты и секреты федералов и избежать сложностей с переправой по речке с бурным течением. Что ни говори, а ходить в мокрых шмотках очень не хотелось.
– Ладно, боец, – похлопал я по плечу Симона, который снова смутился и даже покраснел: добрые слова парню не часто случалось слышать от взрослых, – пойдем к твоему мосту…
– Нет мост… Канатный мост…
Парень шустро стал перебирать по воздуху руками, и я понял, что он имел ввиду. Значит, это просто трос, натянутый с одного берега на другой. Такие «мосты» часто используют в горах.
– Один хрен – дорога. Веди, время дорого.
– Esto bien[7], – парень впервые за последние сутки улыбнулся, сверкнув двумя рядами белых зубов.
– Ну, вот и договорились. Только давай так, амиго: ты меня до дороги этой своей проводи и сразу обратно, понял?
– Я… Меня…
Улыбка и счастливый тон улетучились, и мне пришлось взять парнишку за плечи и, встряхнув, разъяснить ситуацию.
– Симон, ты солдат, воин. А воин не всегда делает то, что ему нравится, гораздо чаще просто выполняет скучные приказы командира. А командир сейчас я, и мой приказ будет такой: – Парень тут же рефлекторно подобрался и молча слушал, хотя обида, что его не считают способным, еще плескалась в глубине его глаз вместе с еле сдерживаемыми слезами. – Проводишь меня, вернешься в пещеру и во что бы то ни стало выведешь остальных туда, куда прикажет команданте Ставо. Задача ясна?
– Так точно, ясна, – парнишка украдкой смахнул предательски блестевшую на ресницах влагу и утвердительно мотнул головой.
– Вот и отлично. А теперь пошли, солнце уже высоко.
Спустя каких-то минут сорок, постоянно рискуя сверзиться на гладкие глыбы каменистого берега реки, еще недавно бывшей пусть и строптивым, но неглубоким ручьем, мы вышли к вершине скалы. Симон аккуратно, чтобы не повредить дерн, отвалил замшелый камень на краю скального выступа и, запустив руку по локоть в открывшееся углубление, вытянул оттуда трос. Он продел один его конец в не замеченный мной сразу барабан лебедки, который извлек из-под другой ничем не примечательной кучки камней. Вся система была устроена таким образом, чтобы за пару минут переправиться и ликвидировать следы своего пребывания. Такой трос мог выдержать солидную нагрузку, пользовались им регулярно: скорее всего, братья Симона тягали по «канатке» всякий ценный груз, но это меня не касалось. Взявшись за хитро скрученную восьмеркой ручку, я проверил, как она ходит по тросу, и, кивнув парню на прощание, скользнул вниз. Полет получился не таким уж и стремительным, пару раз пришлось чуть дернуть за ручку, как только скольжение замедлялось. Но другого берега достигнуть удалось быстро и, судя по отсутствию пальбы и «комитета по встрече», практически незаметно для кого-либо. Спрятав ручку транспортера, как и сказал Симон, под ствол поваленного ветром дерева, отряхнувшись и поправив снарягу, я начал спуск вниз по течению, чтобы выйти в уже знакомые места.
Заросли по мере удаления от скал становились гуще, солнце скрылось, уступив место привычному полумраку. Когда до цели оставалось чуть меньше пяти километров, я замер и прислушался. Вроде все было как обычно: галдели птицы и… я услышал шум воды в отдалении. Водопад. Первая мысль была о том, что сначала следовало бы осмотреть место возле водопада. Федералы наверняка получат приказ собрать тела своих, а ведь именно оттуда мы в первый раз услышали стрельбу и взрывы. Нужно пробраться к водопаду первым и осмотреть там все как можно тщательнее, важна любая информация о произошедшем. Но на месте расстрелянного каравана тоже железно кто-то уже должен быть, поскольку основной бой и последующая эвакуация десанта происходили именно там. Скорее всего, сейчас там оставили пару-тройку часовых, чтобы потом, уже не торопясь, собрать трофеи и все задокументировать. Вот этим нужно воспользоваться, потому как если расклад именно таков, то я без помех подчищу наши следы, и тогда пиндосы с прихлебателями ни черта не найдут. Взяв левее к востоку, я длинными перебежками рванул к месту боя. Через час быстрого бега впереди показались выкошенные взрывами солидного размера просеки, и я понял, что добрался.
Но сначала нужно было выяснить, откуда пришли те странные амеры, от которых нам еле удалось уйти. Сверившись с картой, я повернул на юг, имея в качестве ориентира водопад Эль-Кристалино, чтобы обойти его с северо-восточной стороны и выйти на пересечение трех самых больших троп в этом районе. В свое время мы пару раз караулили в здешних местах, на тропках, которые зверье протоптало к водопою. Стерегли мы как местных коммандос, так и их штатовских учителей. В обоих случаях все прошло без видимых результатов: пиндосы наскочили на оставленные Славкой «сюрпризы», но и только, – трупы они забрали с собой, и с тех пор мы больше в этих местах не пересекались. Несмотря на то, что местный колорит мне не особо нравится, есть и тут красивые места. Вроде этого шумного потока воды, падающего с высоты двадцати пяти метров.
Выйдя к берегу небольшого озерца, образованного падающей с приличной высоты водой, я осмотрелся и, не обнаружив явного присутствия засады, начал обходить озеро с северо-востока. Времени на подробный осмотр места, откуда предположительно явились эти гады, естественно, не было, но я примерно представлял, что случилось. Скорее всего, амеры напоролись на неизвестную группу диверсантов или федералов. Потом был бой, отголоски которого я и слышал, причем постреляться вполне могли свои со своими, в нашем ремесле это обычное дело. Сколько раз происходило следующее: одна группа выходит в патрулирование, обнаруживает следы непонятно кого в зоне ответственности и устраивает на предполагаемого противника засаду. Другая группа, независимо от первой, вполне возможно, даже из соседней части, шарится в чужом секторе, банально сбившись с пути. Причем друг о друге парни ничего не знают, не рассчитывая вообще встретить кого-нибудь из своих. Потом одни попадают в засаду, а другие узнают о том, что вышла промашка, уже на досмотре трупов. В двух случаях из трех промашку скрывают от командования, чтобы избежать неприятных для себя последствий. Редко когда правда выплывает наружу, обычно все списывается на противника, и, в конечном итоге, так и должно быть.
Никто не виновен, что выстрелил первым, потому что раздумья могут стоить тебе и твоим товарищам жизни. Все сводится к формуле: либо ты, либо тебя, что в принципе вполне закономерно, хотя и звучит дико с точки зрения обывателя. Противник в такой войне – это не идущий в полный рост под боевым штандартом пехотинец с ясно видимыми знаками различия и незнакомым оружием. Враг незаметен, быстр и хитер. В лучшем случае успеваешь разглядеть смазанный силуэт, увидеть тень, отбрасываемую кем-то, осторожно перемещающимся от укрытия к укрытию. Может быть, это просто дикий зверь, но чаще всего – именно враг. Зевнешь, и вот уже он, а не ты осматривает быстро остывающий труп с остекленевшим, остановившимся взглядом. Это ты, мертвый и уже безразличный к происходящему, становишься галочкой в чьем-то рапорте, сухой цифрой в активе более удачливого противника. Короче, прав на такой войне тот, кто выжил, а мертвые… Им уже безразличны игры живых – их ждет покой…
Спустя полчаса я вышел на место боестолкновения, тут все еще было не тронуто человеком, только порезвились падальщики и насекомые. Все подтвердилось: группа из шести человек пришла с северо-запада и устроила засаду. Ребята грамотно поставили пару противопехоток, а сами засели так, чтобы любой, кто пойдет по тропе с юго-запада, подставится под атаку в левый фланг и с тыла. Судя по направлению атаки, ждали кого-то из наших коллег, поскольку только так можно выбить звено управления группой у тех, кого обучали, к примеру, Батя или я сам. Я осмотрел оружие, обувь, и картина заиграла новыми красками: передо мной в разной степени разложения лежали тушки людей из группы моего «злейшего друга» – лейтенанта Гарсиа. А вот и сам он, перерубленный пулеметной очередью почти надвое. Тот, кто это сделал, даже толком не остановился и расстрелял людей битого, опытного пиндоса, словно в тире. И заняло все представление около десяти секунд, потом странный противник американцев отправился по наши души. Но вот растяжек эти суперсолдаты не заметили, сначала «суперы», как для простоты я их стал называть, намотали на себя обе мины, поставленные людьми покойного лейтенанта. Скорее всего, не заметили они мины только из-за скорости, с которой перемещались, то есть километров сорок в час, а может, и все шестьдесят.