Да, да, этими вот руками я продал Японию, продал родину пришельцу из космоса. Не могу вам передать, что я испытывал. Наверно, таких мук совести не знал еще ни один человек на свете. В конце концов мне пришлось лечь в психиатрическую клинику, правда ненадолго. Потом я снова стал моряком. Теперь каждый раз, как только мы подходим к этим широтам, не могу удержаться от слез. Плачу и каюсь…
   А Япония… эта страна и вправду была прекрасной… Почему так бывает, а? Умрет человек, и только тогда начинаешь его ценить. То же самое и с Японией — я полюбил ее по-настоящему только тогда, когда она исчезла. Япония… грязная, жалкая, кишащая людьми, как муравейник муравьями, утопающая в клоаке городов, изрезанных переулками и густо пересыпанных трущобами, и в то же время… нежная, светлая, утонченная, полная молодой энергии… Улыбки японских женщин, гора Фудзи… Милые зеленые горы, острова и море… Страна, похожая на прелестный карликовый сад… японская кухня… тишина древних храмов… интеллигенты, знающие все на свете… неоновые огни сумасшедших увеселительных центров… И все, все исчезло… Даже следа не осталось! Ну как же здесь не плакать?! И я, один только я виноват! Моей страны не стало лишь потому, что однажды, по пьянке, я — последний идиот, безмозглый, самонадеянный мелкий мошенник — предложил этому типу: "Купите Японию!" Я… вот этими грязными руками продал прекрасную, подобную драгоценной жемчужине Японию. Продал собственную родину!..
   Хотя… если призадуматься, покупатель всегда найдется, когда кто-то хочет что-то продать… Допустим, земля бы никому не принадлежала, как, например, солнце или воздух. Нет владельца, не будет и покупателя. Тогда бы и цены на землю не поднимались с бешеной скоростью, а всякие задыхающиеся от собственной жадности типы не загребали бы земельные участки, которые им абсолютно не нужны. И этой мерзкой лягушке с "Планеты торговли" не удалось бы ничем попользоваться…
   Вот что я хочу вам сказать напоследок… Простите, не знаю, где ваша родина, но очень может быть, что лягушка сейчас как раз там и находится. Наверно, никто еще ничего не замечает, жизнь идет, как раньше, но если копнуть поглубже — страшненькая получится картина: страна уже не существует как таковая! Запродана какому-нибудь чужаку. Земля, на которой стоят города, заводы, фабрики, тянутся железнодорожные рельсы, кем-то когда-то заложенная и перезаложенная, теперь находится в руках пришельцев с далекой планеты. Значит, и люди со всем их скарбом стали собственностью этих типов. Но они ни о чем и не подозревают… Ведь и Япония так была продана — со всеми потрохами. Вот тут она раньше и находилась, где сейчас плывет наш корабль… Потому я и говорю: будьте бдительны! Вам смешно? А смеяться-то не над чем — очень печальная история… Мне, например, не до смеха. Опять улыбаетесь… усмехаетесь… Ой, что-то странно вы выглядите… Ну да, и уши острые, и глаза, как пуговицы… Надеюсь, вы не собираетесь купить какую-нибудь страну?..

Cakе Комацу
Повестка о мобилизации

   Сегодня после работы я ходил в больницу проведать отца и возвращался домой несколько позже обычного. Мне повстречался Такэи, мой сосед и сослуживец. К нам в отдел он пришел недавно, сразу по окончании университета. Жил Такэи один, в доме для холостяков. Сейчас парень прифрантился, как видно, собрался на ночную пирушку. Мы кивнули друг другу, и я хотел было пройти мимо, но он меня окликнул:
   — Оно-сан… я все собираюсь вас спросить, да забываю. Вы не знаете, что это такое? Я получил это дня три-четыре назад.
   Он вытащил из кармана и протянул мне помятый конверт, склеенный из голубой оберточной бумаги. Из надорванного конверта выглядывал красноватый листочек.
   — Да ведь это… — я невольно повысил голос, пробежав глазами бумажку. — Это повестка насчет мобилизации в армию!
   — Я и сам вижу, не разучился еще читать, — Такэи усмехнулся. — Но объясните мне, пожалуйста, что такое повестка?
   Я вытаращил глаза, потом прыснул. Такэи только в этом году окончил университет, ему сейчас года двадцать три, от силы двадцать четыре, значит, во время войны он был совсем еще сосунком. Что ж, может быть, для людей его возраста естественно не знать, что такое повестка.
   — Повестка… ну, это вроде вызова. Раньше, когда гражданских лиц призывали в нашу бывшую армию, им присылали такую вот повестку.
   — Гм… да… — пробормотал Такэй в явном замешательстве. — Но почему ее сейчас прислали мне?
   — Наверно, опять какая-нибудь реклама, — ответил я, вертя в руках шершавый листок.
   Несколько лет назад я слышал, будто один старый армейский кабак печатал свою рекламу на таких листках.
   — Что вы! — Такэи недоверчиво выпятил нижнюю губу. — Здесь нет никакого рекламного текста.
   Действительно, ничего похожего на рекламный текст здесь не было. На грязновато-красной, словно вылинявшей, грубой бумаге было напечатано унылым, давно уже устаревшим шрифтом:
   ПОВЕСТКА. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ НАБОР. СЕТАРО ТАКЭИ
   проживающему в деревне, городе уезда префектуры на участке полицейского подкомисса риата приказано считать себя мобилизованным в пополнение (чрезвычайное) и явиться в указанный ниже день и час в отряд полка, к которому он приписан, имея при себе настоящую повестку.
   Вышеназванное лицо обязано погрузиться на поезд (судно) на станции (в порту) в часов минут дня месяца. Куда и когда нужно явиться по прибытии Время Место явки Приписан к отряду минут месяца дня Город район улица сборный пункт отряда Командование Хиросимского полка Поезд (судно) Класс Стоимость проезда на экспрессе Город проездной талон № от станции до станции третий Порядок получения денег по настоящему талону см на обороте
   И это все. Ничего похожего на рекламу — названия магазина или ресторана — я так и не нашел, сколько ни искал. Имя и фамилия Такэи и все прочие данные были написаны тонкой кисточкой, плохой тушью.
   — Очевидно, это шутка, но шутка дурацкая и очень злая, — проговорил я. Что мне было сказать еще?
   Я сам впервые держал в руках повестку. Правда, во время войны, когда я уже ходил в гимназию, отец получил такую же повестку.
   Во всем этом было что-то жестокое и мрачное. Как точно указано время отправки, как тщательно выписаны все данные о полицейском подкомиссариате нашего микрорайона, о станциях отправления и прибытия! На меня повеяло могильным холодом, словно возродились те годы, когда в стране властвовали Министерство внутренних дел и Военное министерство.
   — Вы действительно имеете какое-то отношение к Хиросиме? — спросил я Такэи, возвращая ему листок и содрогаясь от внутреннего холода.
   — Да, я оттуда родом, записан в метрическую книгу мэрии, — Такэи небрежно сунул конверт в карман. — Интересно все-таки, кто мог послать эту чепуху?
   Действительно, если подумать, бессмысленный, глупый розыгрыш. Человек старшего поколения, получив подобную бумажку, еще мог бы испугаться — ведь наши старики когда-то жили в постоянном страхе, ожидая призыва в армию. Но на современного юношу, даже не знающего, что такое повестка, вряд ли это могло произвести впечатление.
   — Простите, задержал вас из-за ерунды, — Такэи поклонился. — Всего хорошего.
   Он повернулся ко мне спиной и зашагал прочь, насвистывая на ходу. Я долго смотрел ему вслед. Проходя мимо уличного фонаря, он вытащил из кармана какую-то бумажку, скатал ее в комок и бросил в урну. Мне почему-то стало не по себе.
   На следующий день, придя на работу, я с головой окунулся в дела, закрутился и совершенно забыл о вчерашнем разговоре. Перед самым обедом, когда я наконец урвал минутку передохнуть, меня подозвал начальник отдела.
   — Оно-кун, кажется, Такэи — ваш сосед по дому?
   — Да.
   — Я попросил бы вас заглянуть к нему на обратном пути. Что-то его поведение мне не нравится: не успел поступить на работу, а уже позволяет себе отсутствовать без разрешения.
   Только тут я заметил, что Такэи нет в отделе. В груди у меня закололо, но всего лишь на секунду. Не стоит беспокоиться по каждому поводу. Тогда я еще не придавал этому серьезного значения. Но во время обеденного перерыва, приводя в порядок бумаги на столе, я вдруг обнаружил под ними грязновато-красный листок. Мне чуть не стало плохо.
   Когда я дрожащей рукой взял повестку, Сакума, молодой парень, тоже поступивший к нам в этом году, сказал;
   — Это я получил. Вчера прислали в общежитие. Вот, захватил с собой. Подумал, может, знает кто-нибудь, что это такое?
   — И вам тоже… — голос мой звучал хрипло.
   — А что это? — равнодушно спросил Сакума. — Извещение о посылке, пришедшей в почтовое отделение?
   Я ничего не ответил и обратился к начальнику отдела:
   — Шеф, вы в армии были?
   — Был, — он удивленно взглянул на меня.
   — По мобилизации?
   — Да. Что это вы вдруг заинтересовались?
   Я молча протянул ему листок.
   — Oro! Нy и ну… — он, кажется, развеселился. — Какой шутник этим занимается? Мода, что ли, такая нынче?
   — Повестка о мобилизации так выглядит?
   — Н-да… — шеф скорчил кислую мину, словно проглотил лимон. Прочитал повестку, повертел ее в руках, осмотрел со всех сторон. — Да, все точно… совсем как настоящая повестка. Меня тоже по такой бумажке забрали в свое время.
   С минуту он смотрел куда-то вдаль, потом тихо сказал:
   — От одного воспоминания дрожь пробирает…
   — Вы хотя бы догадываетесь, кто мог вам ее прислать? — спросил я Сакуму, собиравшегося выйти из комнаты.
   — Нет, — ответил он беспечно, не оборачиваясь. — Подумаешь, какая-то паршивая бумажонка…
   — Было время, по такой паршивой бумажонке всех без разбора забирали на войну, — шеф горько усмехнулся, возвращая мне листок. — Никто и пикнуть не смел… Конечно, нынешняя молодежь этого и представить не может, она ведь даже не знает, что такое воинская повинность.
   — Интересно! — воскликнул Гото, сотрудник другого отдела, заглядывая в листок через мое плечо. — Значит, не только я получил?
   — Вы тоже получили?! — мой голос сорвался на крик. — И она у вас при себе?
   — Нет, я ее разорвал и выбросил.
   — Раньше вас за это расстреляли бы! — рассмеялся шеф. — А вообще-то странная вещь… У нас кто-нибудь еще получил такие повестки?
   — Кажется, во всей фирме человек семь-восемь попучили. — Гото оставался беззаботным. — Они начали появляться дней десять назад. Уже и в газетах писали…
   Он взял со стола газету, развернул ее и показал нам небольшую заметку в разделе сенсаций.
   "В последнее время различные толки среди населения вызывают красные бумажки, доставляемые по почте. Это повестки из подкомиссариата, которые получают холостые мужчины в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет. Они являются точными копиями "красных бумажек", запомнившихся тем, кто пережил войну. Все соответствует бывшим повесткам: указание места и времени явки в приписной отряд, маршрут следования к месту назначения и пр. Наша молодежь, не знающая, что такое война, реагирует на них спокойно, вернее, никак не реагирует, зато многие родители серьезно взволнованы такой, как они считают, злой шуткой. Число молодых людей, получивших повестки, неуклонно возрастает, и раздаются голоса, требующие полицейского расследования этого дела".
   — Оказывается, все получают… — разочарованно протянул Сакума. Кажется, он был недоволен, что эта честь выпала не только ему. — Интересно все-таки, чья это проделка?
   — Возможно, какие-нибудь шовинистические организации пытаются посеять панику среди населения, — сказал шеф.
   В столовой для служащих в этот день только и было разговоров, что о загадочных повестках. А я все время думал о Такэи, который без предупреждения не вышел на работу, и волновался. Помнится, в его повестке явка как раз была назначена на сегодня…
   Я беспокоился о Такэи, но не смог сразу пойти к нему. Сначала мне пришлось отправиться в больницу, поговорить с главным врачом относительно состояния отца.
   — Операцию делать нельзя, больной не перенесет ее, — сказал главврач. — Лучше оставить его в покое, так он дольше протянет.
   Отец, исхудавший, осунувшийся, беспокойно метался по кровати, не переставая бормотать:
   — Вперед! Огонь! Огонь! Враг на правом фланге! Танки!.. Не уходите без меня!.. Не оставляйте меня здесь… умоляю, не оставляйте…
   — За последний месяц ему стало хуже. Этот процесс прогрессирует, — главный врач дотронулся до своего лба. — Бедняге кажется, что мы все еще воюем.
   В детстве я не очень-то любил отца. У нас в доме царил дух милитаризма, ярым приверженцем которого он был. Мы с матерью по-настоящему страдали, когда он начинал нас «воспитывать». Однако теперь мне было тяжело смотреть на него: старый — ему уже давно перевалило за шестьдесят, — больной, беспомощный, а все еще бредит войной. Наверно, и на войне ему приходилось трудно — слишком уж упрямый, своенравный характер.
   Когда я повернулся спиной к его кровати, собираясь уходить, какое-то смутное воспоминание промелькнуло у меня в голове. В коридоре я попытался вспомнитьо чем, но так ничего и не вспомнил.
   К Такэи я попал вечером. Его квартира была на замке. В этот день он так и не вернулся домой, а на следующий снова не вышел на работу. И через день, и через два не вышел. У нас о нем никто ничего не знал.
   Как раз в это время в нашей фирме начали исчезать и другие служащие. Я заметил, что многие столы пустуют. Ни один из молодых сотрудников не отпрашивался у начальства. Сначала мы думали — легкомысленные парни загуляли, но вскоре выяснилось, что и дома о них ничего не известно. Пропали без вести. Вообще-то люди довольно часто пропадают без вести. Так, например, только в 196… году в Токио по невыясненным причинам пропали без вести пять тысяч пятьсот мужчин. В том числе полторы тысячи исчезли бесследно, словно испарились. На это обратили внимание не сразу. И только когда было установлено, что количество «испарившихся» молодым холостых мужчин неуклонно увеличивается по всей Японии, в стране забили тревогу.
   — Ужас, что творится! — простонал я, кончив читать статью на первой странице газеты. Да, теперь статьи об исчезновении помещали уже не в разделе сенсаций, а на первой полосе. — Пишут, что за какие-нибудь две недели в Японии исчезло семь тысяч пятьсот парней. Связь с "красными бумажками" совершенно очевидна. Люди пропадают за день до указанного срока явки в отряд назначения…
   — Поговаривают, будто на самом деле исчезло еще больше. И дальнейшие прогнозы тоже неблагоприятные, — сказал Накадзаки, бухгалтерский работник, большой скептик. — Интересно, много таких, которые, прочитав газету, связывают исчезновение с повесткой?
   Я невольно окинул взглядом комнату. Столы Такай, Сакума, Гото и некоторых других сотрудников пустовали.
   — И куда только смотрит полиция! — я повертел газету в руках, мне не работалось. — Ведь только сейчас приступили к настоящему расследованию.
   — Полиция не виновата. На первых порах родственники пропавших подавали обычные заявления в соответствующие подкомиссариаты. — Накадзаки откинул волосы назад и пригладил их ладонью. — Так что и розыски велись обычным порядком. Я думаю, немало времени потребуется, пока начнется специальное расследована этого массового, планомерного похищения людей.
   — Но зачем? Кому это понадобилось? — от волнения я кусал ногти. — Может быть, это политические интриги, шовинистических организаций?
   — Ходят слухи, будто существует тайная военная организация, — раздраженно вмешался шеф. В последнее время он стал очень нервным — еще бы, как тут не потерять голову, когда молодые сотрудники исчезают один за другим! — Помните, несколько лет назад в парламенте поднимался вопрос о подпольной организации, вербовавшей японскую молодежь в тайные добровольческие отряды? Кажется, юношей посылали не то в Юго-Восточную Азию, не то еще куда-то…
   — Что-то непохоже! — я покачал головой. — Во всяком случае, никто из наших пропавших сотрудников не записался бы в тайную добровольческую армию. Вот если бы им предложили бесплатное кругосветное путешествие, с радостью отправились бы… Да и масштабы очень уж большие.
   — Кто их там разберет! Существуют же на свете международные банды, торгующие людьми, — в голосе шефа послышалось отчаяние. — А молодежь у нас способная, может быть, похватали наших ребят и отправили в какие-нибудь мелкие государства подальше отсюда. Там тоже чиновники нужны. Или того хуже: используют их как быков-производителей…
   — Но разве банда стала бы заранее предупреждать жертву специальной повесткой? Нет, здесь что-то другое. Надо смотреть действительности прямо в лицо… Я слышал, все пропавшие — сильные здоровые парни в возрасте от двадцати двух до двадцати шести лет. И, обратите внимание, как правило, вторые сыновья в семье.
   — Ну и что?
   — А то… — Накадзаки пустым взглядом уставился в пространство. — Может быть, чем черт не шутит… может быть, это настоящая мобилизация…
   Мы с шефом невольно переглянулись. Я почувствовал себя так, словно меня ударили по голове чем-то тяжелым.
   Мне показалось, что страшно давно, нет, наоборот, совсем недавно, всего несколько месяцев назад, кто-то уже говорил об этом… о мобилизации… Кто же это был? Где я это слышал?.. Я изо всех сил старался вспомнить. Но чем больше напрягал память, тем более расплывчатым становилось воспоминание.
   Страшная, напоминавшая давно оконченную войну повестка продолжала появляться в почтовых ящиках квартир, где жили мужчины соответствующего возраста. Пожалуй, слово «появляться» больше всего подходит в данном случае, ибо полиция установила, что почта здесь ни при чем: "красные бумажки" не были зарегистрированы ни в одном почтовом отделении и ни один почтальон их не доставлял. Кто же опускал их в почтовые ящики?..
   Вопрос повис в воздухе, потому что никто во всей Японии, от Хоккайдо и до Кюсю, не видел таинственных отправителей.
   Родители сыновей, получивших повестку, или просто сыновей соответствующего возраста с искаженными лицами бежали в полицию — куда же смотрят блюстители порядка?! Почему нельзя мобилизовать все силы и ликвидировать эту ужасную банду, похищающую людей? Или хотя бы предотвратить исчезновение тех, кто на очереди?.. И полиция действительно мобилизовала все силы для охраны получивших повестку, ни на что другое ее уже не хватало. В первое время власти для каждого очередника выделяли специальный наряд полицейских. Его должны были охранять в течение двадцати четырех часов до срока явки, указанного в повестке. Потом, когда повестки стали массовым явлением, от этой меры пришлось отказаться — слишком мало было полицейских. Кроме того, молодые люди, получившие повестку, все равно исчезали, как бы тщательно их ни охраняли, — буквально испарялись на глазах. И происходило это всегда за несколько минут до указанного срока, когда мобилизованный должен был сесть в поезд и отправиться к месту назначения.
   Когда выяснилось, что никакие силы не могут противостоять этой страшной и загадочной мобилизации, среди населения началась настоящая паника. Каждый день парламент осаждали демонстрации родителей. "Объявите чрезвычайное положение! Выделите для восстановления порядка отряды полиции и самообороны!" — требовали люди. Однако вскоре полицейские и члены отрядов самообороны тоже начали получать пресловутые "красные бумажки". Число мобилизованных достигло нескольких сотен тысяч, и правительство наконец-то поставило этот вопрос на обсуждение кабинета министров и парламента. Но обсуждение было бессмыслицей — разве можно принять какие-либо меры против сверхъестественного явления, причины которого не выяснены?.. Мобилизация не признавала никаких социальных градаций. Наследники виднейших политических деятелей и финансовых магнатов исчезали с тем же успехом, что и сыновья простых рабочих и крестьян. "Красная бумажка" была всесильной. Не пощадила она и молодых знаменитостей — актеров, певцов, писателей, чемпионов. Когда один из самых популярных певцов получил повестку, его обезумевшие от ужаса, но полные решимости поклонники создали гвардию телохранителей. Но это не помогло. В день и час явки, указанные в повестке, актер, пытаясь снискать еще большую популярность, выступал на эстраде перед многочисленной публикой. Вдруг он страшно вскрикнул и растворился в воздухе на глазах у онемевщеи публики и гвардии телохранителей.
   В первое время молодежь, получившая повестки, совсем не волновалась, беспокоились только их близкие. Оно и понятно: двадцатилетние парни, здоровые, отлично сложенные, не имели ни малейшего представления о войне. Зато люди среднего поколения, испытавшие ее на собственной шкуре, сразу заволновались так, словно кто-то прикоснулся к их старым, но еще не зажившим ранам. В первый период смятения и ужаса жертвой разъяренной толпы стали почти все конторы шовинистических организаций и так называемые милитаристские бары. Но таких заведений вообще было мало. Наблюдались случаи нападения на нотные магазины; обезумевшие люди рвали и топтали ногами ноты военных песен и маршей. Бунтовщики устроили также погром на телестудии, демонстрировавшей военные фильмы, в редакции журнала для юношества с милитаристским уклоном и на фабрике игрушек, производившей игрушечные крейсеры, истребители и танки, сделанные по моделям, сохранившимся с времен прошлой войны. Почтенные родители, в массе своей вполне благонадежные граждане, внезапно превратились в буянов и хулиганов. Они кричали:
   — Гниды, паразиты! Видно, вам мало прошлой войны?! Что — недостаточно разжирели на нашей крови, недостаточно людей загубили?! Теперь опять за старое взялись!
   Кинокомпании не снимали больше военных фильмов. Издательства не печатали романов и повестей о войне. Казалось, бесчисленные литературные герои, все эти храбрые солдаты и гениальные полководцы, трусливо убрались подальше, как только на страну вновь упала мрачная тень милитаризма. Старые боевые песни, которые нет-нет да и звучали в кабаках, где собирались ветераны и просто люди старшего поколения, вовсе смолкли. Антивоенные настроения охватили всю страну. Но несмотря на это, в Японии и без войны разыгрывалась военная трагедия…
   Жены, матери и невесты устраивали многочисленные конференции под лозунгом: "Защитим наших дорогих сыновей, мужей и возлюбленных от чудовища новой войны!"
   Вообще в борьбе против мобилизации женщины были активнее мужчин. Но их активность не давала никаких результатов — люди не знали, против кого и против чего бороться.
   — Мы надеемся, на этот раз вы будете с нами! — агитировали нас члены пацифистских организаций. — Во время войны вы протестовали только внутренне, в мыслях своих, но открыто так и не высказались. Нельзя допустить, чтобы трагедия повторилась. Друзья, объединимся в борьбе!
   — Но против кого? — спрашивали мы.
   — Разумеется, против сил войны, против военщины! — восклицали пацифисты с жаром. — Эта мобилизация — вне всякого сомнения, гнусная интрига тайных милитаристов.
   — Но что же мы должны делать?
   — Как — что?! Всем объединиться и сказать решительное "нет"! — кричали они. — Если вы откажетесь, мы будем бороться одни. Мы все как один скажем «нет» мобилизации, уйдем в подполье и там будем продолжать борьбу…
   Каждый день на улицах города можно было видеть демонстрации женщин с плакатами "Долой войну!", "Долой мобилизацию!". Но наши женщины стреляли холостыми зарядами, и их выступления начали приобретать истерический характер.
   Мужчины были на грани отчаяния. Каждый знал: если получишь повестку, скрывайся не скрывайся, ничто не поможет. Многие пытались бежать за границу, в какую-нибудь далекую заморскую страну. Но это почти никому не удавалось. По совершенно непонятным причинам или виза оказывалась недействительной, или в тот момент, когда человек поднимался по трапу на пароход, он исчезал, как дым. Казалось, у тех, кто проводил эту чудовищную мобилизацию, была своя тайная полиция, как в довоенной Японии. Поговаривали, будто некоторые охваченные ужасом мобилизованные в тот час, когда они должны были явиться в сборный пункт, слышали бряцание сабли. И действительно, довоенные полицейские имели на вооружении сабли…
   — Я, кажется, кое-что понял, — сказал мне однажды Накадзаки, побледневший и осунувшийся от тяжких дум.
   Как только началась эта странная история, Накадзаки совсем забросил работу. Он целыми днями сидел с отсутствующим видом, уставившись в одну точку.
   — Поняли? Что поняли?
   — Да причину всех этих событий…
   — Причину? — я подскочил на стуле как ужаленяый. — Какие тут могут быть причины?! Это же сплошное безумие! Весь мир сошел с ума — вот единственно здравая мысль.
   — У каждого безумного явления должно быть свое объяснение, может быть, не менее безумное, чем само явление.
   — Но как же можно объяснить эти таинственные исчезновения? Ведь люди исчезают на глазах у всех…
   — Во-первых, внезапное исчезновение людей не такая уж редкость, — Накадзакн нахмурил брови. — В конце девятнадцатого века человек по имени Дэвид Ланг внезапно исчез на совершенно открытом пастбище в штате Теннесси на глазах членов своей семьи и знакомых. Бывали и такие случаи, когда ребенок, прыгнув с забора, словно бы растворяйся в воздухе, не достигнув земли. А еще один человек в снежную ночь пошел за водой и исчез у колодца. Родственники слышали его голос, звавший на помощь. Голос доносился откуда-то сверху. На снегу остались только следы этого несчастного, а сам он, как видно, уносился все выше и выше. Голос звучал вроде бы с неба и, наконец, умолк…