Пруст постоянно влюблялся в юношей и молодых мужчин. Эти влюбленности
большей частью оставались платоническими, а потом отношения перерастали к
дружеские. Самой сильной и длительной любовью Пруста был молодой автогонщик
Альфред Агостинелли, который вместе со своей любовницей Анной (Пруст считал
ее женой Альфреда), несколько лет жил в доме Пруста на правах его шофера, а
затем секретаря. Внезапный и загадочный уход Агостинелли от Пруста 1 декабря
1913 г. и затем его гибель в авиационной катастрофе 30 мая 1914 г. вызвали у
писателя отчаяние. "Я действительно любил Альфреда, - писал он через полгода
после гибели Агостинелли. - Мало сказать - любил, я обожал его. И я не знаю,
почему я пишу это в прошедшем времени, я буду любить его всегда". Хотя со
временем Альфреда заменили другие молодые секретари, Агостинелли не был
забыт. "Печаль убывает не потому, что умирают другие, а потому, что что-то
умирает в тебе самом. Нужна большая жизненная сила, чтобы поддерживать
неизменным собственное "Я" хотя бы в течение нескольких недель. Его друг не
забыл бедного Альфреда. Но он соединился с ним в смерти, а его наследник,
сегодняшнее "Я", хотя и любит Альфреда, знает его только по рассказам
другого. Это нежность из вторых рук".
Озабоченный собственными проблемами, Пруст испытывал постоянную
потребность говорить о гомосексуальности и в то же время был неспособен к
прямому самораскрытию. Единственным человеком, в разговоре с которым Пруст
однажды снял привычную маску, был Андре Жид. Когда 14 мая 1921 г. Жид принес
ему рукопись "Коридона", Пруст без всякого стеснения и угрызений совести,
даже с некоторым хвастовством, признался ему в своей педерастии и даже
рассказал о своих "экспериментах по вызыванию оргазма", но тут же заметил,
что в литературе об этом можно говорить только косвенно: "Вы можете
рассказывать все, что угодно, но только при условии, что вы никогда не
скажете "Я".
Трагедия Пруста заключалась в том, что нежные любовные чувства, которые
он испытывал к молодым мужчинам, были несовместимы с его темными
садомазохистскими фантазиями. Сексуальная жизнь постоянно больного Пруста
протекала главным образом, если не исключительно, в его воображении. В своей
эпопее "В поисках утраченного времени" "великий мастер притворства", как
назвал его Андре Жид, разделил свои эротические переживания на две части.
Все красивое, нежное и изящное, что было в его гомоэротических
воспоминаниях, Пруст отдал "девушкам в цвету", оставив на долю "Содома" все
темное и гротескное. Превратив Альфреда Агостинелли в Альбертину (именно
совпадение некоторых конкретных ситуаций подсказало литературоведам разгадку
образа Альбертины), Пруст описал свои любовные переживания и размышления о
них так, как если бы они были адресованы и вдохновлены женщинами.
Но "Альбертина" - не просто маска "Альфреда". Бисексуальная Альбертина
приоткрывает женственную сторону самого Рассказчика. Столь же многогранен
образ барона де Шарлю. Шарлю умен и эрудирован, но одновременно безжалостен
и коварен, Пруст связывает эти черты с тем, что Шарлю не только выглядит
неприятно-женственным, но по сути своей "является женщиной". Мало
привлекательны и другие гомосексуальные персонажи. Отрицательное изображение
гомосексуальности - социальная и психологическая самозащита. Пруста. Но
писатель не просто сводит с кем-то личные счеты. Он заставляет читателя все
время находиться в атмосфере чего-то неясного, неопределенного,
недосказанного. Простой и надежный мир, где мужчина - всегда мужчина,
женщина - всегда женщина, а у гомосексуала нет ничего общего с
гетеросексуалом, утрачивает привычные четкие очертания. И если почти о
каждом персонаже возникает вопрос: "так он все-таки - да или нет?", то и
читатель невольно задумывается о себе: "А я кто такой?" В этом смысле "В
поисках утраченного времени" - более современная книга, чем многие новейшие
тексты, где о каждом точно известно, кто есть who.
В отличие от Пруста, Андре Жид (1869-1951) выступил в защиту
гомосексуальности с открытым забралом. Рано потеряв отца, маленький Андре
жил под опекой любящей, но доминантной материи и с раннего детства
чувствовал себя непохожим на других мальчишек. В 9 лет на костюмированном
балу в школе, он влюбился в одетого чертенком мальчика немного старше себя и
не мог оторвать глаз от его изящного тела, по сравнению с которым он казался
себе смешным и безобразным. В то же время эмоционально ему было гораздо
легче в обществе девочек, подростком он был особенно дружен со своей кузиной
Мадлен Рондо, на которой женился в 1895 г. Однако глубокая любовь, которую
Жид испытывал к жене, была исключительно духовной; сексуально его волновали
мальчики- подростки.
Несмотря на легкий и общительный характер, юный Андрэ мучительно
переживал раздвоение собственных чувств. Центральная тема юношеских
дневников Жида - конфликт между моралью и искренностью: "Имей смелость быть
самим собой. Я должен подчеркнуть это также в своей голове" (10 июня 1891).
"Страх не быть искренним мучил меня несколько месяцев и не давал писать" (31
декабря 1891). "Меня волнует дилемма: быть моральным или быть искренним" (11
января 1892).
Важную роль в сексуальном раскрепощении Жида сыграл Уайльд. Их первая
встреча в Париже в 1891 г. испугала Жида. Когда в январе 1895 г. он случайно
встретился с Уайльдом и Альфредом Дугласом в Алжире, его первым побуждением
было убежать, но он не сделал этого. Уайльд пригласил его в кафе и там он
увидел юного флейтиста Мухаммеда, который с первого взгляда очаровал его.
Жид и раньше увлекался арабскими мальчиками, но никогда не осмеливался
довести свое увлечение до физической близости. На сей раз с ним рядом был
циничный Уайльд. Выходя из кафе, он спросил Жида: "Вы хотите этого
музыканта?" Превозмогая себя, срывающимся от стыда и волнения голосом, Жид
ответил "да", Уайльд сказал несколько слов проводнику, победно расхохотался,
и эту ночь Жид провел с Мухаммедом. Она стала его вторым рождением:
"Теперь я нашел, наконец, то, что для меня нормально. Не было больше
ничего принудительного, вымученного, сомнительного; в моей памяти об этом не
сохранилось ничего неприятного....После того, как Мухаммед ушел, я еще долго
находился в состоянии дрожащего ликования, и хотя уже рядом с ним я пять раз
пережил чувственный восторг, это повторялось еще несколько раз и, вернувшись
в свой гостиничный номер, я до самого утра испытывал его отголоски".
Теперь он точно знал, что ему нужно, однако это не помешало ему
жениться на Мадлен. Сексуальная жизнь Жида ограничивались краткосрочными
приключениями с 15-18-летними рабочими подростками и юными арабами. Жена
писателя, имевшая, подобно Софье Андреевне Толстой, доступ к его интимному
дневнику, относилась к этим похождениям терпимо, благо их "объекты" быстро
менялись. Гораздо серьезнее был роман 47-летнего писателя с его 16-летним
племянником Марком Аллегрэ. Жид знал Марка с раннего детства и когда тот
превратился в обаятельного подростка, страстно влюбился в него, заботился о
его развитии, возил с собой в Швейцарию, Англию, Тунис и Конго. О силе этой
любви говорят многочисленные дневниковые записи. Жид любуется стройным телом
и нежной кожей мальчика, "томностью, грацией и чувственностью его взгляда".
"Мысль о М. поддерживает меня в постоянном состоянии лиризма... Я не
чувствую больше ни своего возраста, ни ужаса времени, ни погоды". "Я уже не
могу обходиться без М. Вся моя молодость, это он". Но при всем уважении к
знаменитому дядюшке, Марка больше интересовали девушки. Жид не пытался
противиться этому и в дальнейшем их взаимоотношения с Марком переросли в
прочную дружбу.
Роман с Марком Аллегрэ активизировал потребность Жида открыто
рассказать людям об однополой любви. Эта идея жила в нем давно. Первым шагом
к самораскрытию была во многом автобиографическая повесть "Имморалист"
(1902), лирический герой которой, Мишель, мучительно освобождается от
традиционных протестантских ценностей, открывая подлинную сущность своей
сексуальности с помощью непосредственных и сердечных арабских мальчиков.
Вслед за "Имморалистом" появилась книга из четырех "сократических диалогов"
под многозначительным названием "Коридон", в которой Жид выступил с открытой
историко-философской апологией однополой любви, объявив педерастию главным
источником достижений античной цивилизации. Первый вариант "Коридона" Жид
выпустил в 1911 г. анонимно, тиражом всего в 12 экземпляров, для ближайших
друзей. Первое открытое издание книги вышло в 1924 г. и воспринималось как
ответ на карикатурный образ гомосексуала, нарисованный Прустом в "Содоме и
Гоморре".
Однако философские трактаты мало кто читает. Поэтому Жид продолжил тему
в романе "Фальшивомонетчики" (1926). Основная сюжетная линия романа -
история любви молодого писателя Эдуарда и его 15-летнего племянника Оливье.
Их неудержимо влечет друг к другу, Эдуард хочет помогать духовному развитию
юноши, а Оливье нуждается в его жизненном опыте и эмоциональном тепле.
Однако робость и страх быть непонятыми мешает обоим открыто выразить свои
чувства. Эдуарду кажется, что он не нужен мальчику, а Оливье, принимая
сдержанность Эдуарда за холодность, едва не становится добычей светского
циника графа де Пассавана, напоминающего прустовского де Шарлю. Но в конце
концов дяля и племянник обретают друг друга и даже мать Оливье благословляет
их отношения. В своей автобиографии "Если зерно не умирает.. " (1926) Жид
расставил все точки над и. Гомосексуальные чувства и отношения, которые
раньше можно было считать художественным вымыслом, теперь стали фактами его
биографии. Это, естественно, вызвало скандал. Отдельные критики обвиняли
Жида в развращении детей, в его откровенности увидели проявления
эксгибиционизма и нарциссизма. Но со временем люди привыкли. В 1947 г. Андре
Жид получил Нобелевскую премию по литературе.
От Андре Жида эстафета художественной гомоэротики протянулась к
драматургу, поэту, режиссеру и художнику Жану Кокто (1889 - 1963). Как и
Жид, Кокто был маменькиным сынком (его отец покончил с собой, когда Жану
было 8 лет) и всегда любил женское общество.. В лицее Кондорсэ Жан влюбился
в старшего по возрасту, сильного и необузданного одноклассника Даржелоса, не
мог спокойно видеть его голых ног в коротких шортах и открытого ворота
рубашки, но при встрече с ним наедине растерялся и попал в неловкое
положение. Через несколько дней после этого Даржелос заболел и умер,
оставшись в памяти Кокто символом агрессивной маскулинности. Свои ранние
эротические чувства и переживания Кокто описал в анонимно изданной "Белой
книге" (1928), к которой позже написал игривое предисловие - дескать, может
быть эта книга моя, а может быть и не моя, и в романе "Ужасные дети" (1929).
Человек разнообразных талантов и огромного личного обаяния, Кокто много лет
стоял в самом центре французского художественного авангарда и стал первым
открытым гомосексуалом, избранным членом Французской академии.
Художественная литература сыграла решающую роль и в постепенной
реабилитации женской однополой любви. Христианские богословы говорили о ней
гораздо реже, да и либертины ХVI -XVIII вв. не принимали ее всерьез.
Сексуальные отношения между женщинам казались самоуверенным мужчинам только
временной заменой или подготовкой к "настоящему" сексу. Если для "голубых"
мужчин главной опасностью было засветиться, обнаружить себя, то лесбиянки
страдали прежде всего от своей невидимости.
Хотя секс между женщинами будоражил мужское эротическое воображение,
единственным известным ему типом лесбиянки была мужеподобная и коварная
женшина-вамп, гермафродитка, которая успешно конкурирует с мужчинами и
развращает молоденьких девушек. Естественно, что этот образ наделялся самыми
отвратительными чертами. Даже в наиболее дружественной к лесбиянкам
стихотворной книге Шарля Бодлера "Цветы зла" (1857) сочувствие по поводу
неосуществимости их сексуальных желаний переплетается с осуждением их
"демонизма":
Вас, дев и дьяволиц, страдалиц и чудовищ,
Люблю вас, нашу явь презревшие умы!
Вы в бесконечности взыскуете сокровищ,
Вы, богомолицы, и вы, исчадья тьмы!
То плачете, а то кричите в исступленье,
О, сестры бедные! Душа за вас скорбит,
За муки хмурые, за боль неутоленья,
За сердце, где любовь, как пепел в урнах, спит.
(пер. С. Петрова)
Наибольшее внимание ученых-сексологов также привлекали мужеподобные,
крупные женщины с волосатыми ногами, грубыми манерами и низким голосом. Имея
дело преимущественно с транссексуалками, сексологи видели в них просто
"недоделанных" мужчин, приписывали всем лесбиянкам мужской склад ума и
характера, а также врожденную склонность к преступности и проституции.
Поскольку применить это к себе порядочная женщина, естественно, не
могла, единственным доступным способом символизации однополой любви было
представление ее как не имеющей эротической подоплеки романтической дружбы.
Поскольку женщины считались в принципе несексуальными, они могли целовать,
ласкать друг друга, спать вместе, выказывать чувства всеобъемлющей любви и
клясться в вечной верности и тем не менее не видеть в этих страстях ничего,
кроме душевных излияний. Мужчин это вполне устраивало.
Самый знаменитый пример таких отношений - так называемые "леди из
Лланголлена", Элинор Батлер (1739-1829) и Сары Понсонби (1755-1831). Дочь
знатной ирландской семьи Элинор Батлер, вернувшись из монастыря, где ее
воспитывали, отказалась думать о замужестве и целиком погрузилась в книги. В
1768 г. 29-летняя Элинор познакомилась с 13-летней Сарой и их сразу же
связала "особенная дружба". Десять лет спустя, переодевшись в мужское
платье, подруги сбежали из дома. Их догнали, вернули и решили поместить
Элинор в монастырь, а Сару принудить к замужеству. Но после того, как Сара
пригрозила разоблачить сексуальные домогательства своего опекуна, от них
отступились, девушки поселились в Уэльсе и прожили вместе долгую счастливую
жизнь. Официально никто не считал их отношения сексуальными. Даже знаменитая
ханжа, сплетница и гомофобка, отравившая жизнь многим достойным
современникам, в данном случае держала свои подозрения при себе.
Помогало лесбиянкам и сексологическое невежество, в частности -
викторианское представление об асексуальности женщин. До нас дошел
замечательный в этом смысл судебный процесс. В 1810 г. в Эдинбурге знатная
леди Камминг Гордон неожиданно забрала из частной женской школы свою
незаконнорожденную внучку Джейн и посоветовала другим родителям сделать то
же самое, мотивируя это соображениями нравственного порядка. Чтобы спасти
свое доброе имя и получить компенсацию за понесенный ущерб, молодые
учительницы подали в суд. Судейские протоколы достаточно красноречивы.
Девочка рассказала, что мисс Вудс забиралась в постель к подруге, ложилась
на нее и они обменивались явно эротическими репликами. Но судьи не могли
поверить столь чудовищному обвинению и приписали жалобы болезненному
воображению ученицы. После многолетнего разбирательства, в 1819 г. Палата
Лордов решила, что порядочные девушки просто не могли этого делать. Как
сказал один из судей, " ни одного такого случая неизвестно ни в Шотландии,
ни в Британии... Я считаю, что такое преступление не существует...
Совокупление без пенетрации ... равносильно обвинению в изнасиловании
посредством болтовни". Этот судебный прецедент еще долго охранял женщин от
"грязных подозрений".
Как и в случае с мальчиками, рассадниками однополой любви были
монастыри и возникшие в XIX в. школы-интернаты. Жесткая диктатура властных
старых дев-директрис и абсолютное замалчивание всех вопросов пола
благоприятствовали массовым влюбленностям девочек в учительниц и соучениц.
Учителя и теоретики педагогики, как водится, ничего в этом не понимали. Если
учителя-мужчины, зациклившись на мальчишеской чувственности, преуменьшали
духовную сторону отношений между мальчиками, то учительницы, наоборот,
гипертрофировали духовные свойства и пренебрегали фактами девичьей
сексуальности.
Важную роль в освободительном процессе и становлении нового женского
самосознания сыграли писательницы-лесбиянки. Маргерита Рэдклифф Холл
(1880-1943) с раннего детства обожала мужские занятия, увлекалась молодыми
женщинами и предпочитала называть себя Джоном. Унаследовав от деда огромное
состояние, она вела самостоятельный образ жизни, подолгу жила во Франции и в
Италии и имела несколько серьезных романов с женщинами.
Героиня главного произведения Рэдклифф Холл, романа "Колодезь
одиночества" (1928), Стивен Гордон больше похожа на транссексуалку, чем на
лесбиянку. Ее родители хотели иметь сына, появление девочки было для них
разочарованием. Не желая смириться с этим, они дали ей мужское имя "Стивен",
а ее главным наставником стал отец. Семилетняя Стивен одевается, как
мальчик, пренебрегает куклами и платьями, страстно влюбляется в юную
горничную Коллинз и категорически заявляет: "Я мальчик". С возрастам ее
маскулинность усугубляется. В 17 лет "она не имела с другими девочками
ничего общего, а они, в свою очередь, находили ее неприятной". С мужчинами
ей легче, но их раздражают ее ум и независимость. Соседям она кажется
странной и вызывает сплетни: что-то в ней явно не так! В 18 лет в жизни
Стивен появляется молодой человек Мартин, с которым у нее устанавливается
нежная дружба, но как только он объясняется в любви, Стивен охватывают ужас
и отвращение; Мартин уезжает, так и не поняв, в чем дело.
Стивен страстно влюбляется в легкомысленную молодую замужнюю женщину
Анджелу Кросби: " Я знаю, что люблю вас, и что ничто больше в мире не имеет
значения". Но Анджела просто забавляется с ней, а затем, испугавшись
разоблачения, выдает тайну своему мужу, который все сообщает матери Стивен.
После скандала, Стивен уезжает в Париж и становится писательницей. С началом
войны, она идет на фронт, где ценят ее мужество и решительность, потом
влюбляется в юную Мэри, которая отвечает ей взаимностью. Стивен берет
девушку к себе, но долго не решается сойтись с ней физически, боясь
причинить Мэри страдания. Любовь Мэри разбивает эти сомнения. "Когда Стивен
держала девушку в объятиях, она чувствовала, что она для Мэри - все: отец,
мать, друг и любовник, все сразу, а Мэри означает все для нее - ребенка,
друга, возлюбленную, все в одном лице". Но Мэри трудно жить в изоляции, а в
обществе они изгои. Появляется старый друг Стивен Мартин, теперь он все
понимает, но сам влюбляется в Мэри, которая отвечает ему взаимностью, но не
может оставить Стивен. Тогда Стивен жертвует собой: сделав вид, что у нее
роман с другой женщиной, она вынуждает Мэри уйти с Мартином.
"Колодезь одиночества" - не столько автобиография, сколько
художественная иллюстрация образа "сексуальной инверсии", почерпнутого Холл
из тогдашней сексологии. Ее цель - вызвать сочувствие, показать людям, что
"инвертированные" не могут жить иначе и тем не менее являются психологически
абсолютно нормальными. Хотя в книге нет никакой эротики, в 1934 г. "Колодезь
одиночества" был в Англии запрещен. Когда, по требованию Холл, прокурор
прочел вслух самое "непристойное" место книги, им оказалась фраза: "И этой
ночью они были неразделимы". Несмотря на запрет, "Колодезь" имел огромный
читательский успех, а благородный образ Стивен Гордон стал образцом для
подражания тысячам лесбиянок и транссексуалок во всем мире.
Этот освободительный эффект продолжался несколько поколений, но с
течением времени все яснее становилась и его неоднозначность. Известная
канадская писательница-лесбиянка Джейн Рюл (родилась в 1931 г.) вспоминает,
что она впервые прочла "Колодезь" в 15 лет. Я ничего не знала о реальной
жизни Рэдклифф Холл и очень мало - о своей собственной, но я была здорово
напугана. Подобно Стивен Гордон, я была высокой, у меня были широкие плечи и
узкие бедра, плоская грудь и низкий голос. Прочитав "Колодезь", " я вдруг
обнаружила, что я - урод, прирожденный монстр, представитель третьего пола,
которому, вероятно, придется называть себя мужским именем (телефонные
операторы уже обращались ко мне - "сэр"), носить галстук-бабочку и жить в
изгнании в каком-то европейском гетто".
Писательницы-лесбиянки утверждали себя не только своими произведениями,
но и стилем жизни. О своих чувствах и переживаниях им приходилось говорить
исключительно намеками, изображать себя или своих возлюбленных мужчинами,
или делать вид, что в женских влюбленностях нет ничего сексуального, или
описывать не женскую, а мужскую однополую любовь, о которой люди все-таки
знали больше. Вынужденные умолчания и недомолвки заставляли писательниц
вырабатывать особый литературный код, находить слова и знаки, понятные
только посвященным, иногда даже избегать местоимений "он" и "она".
Декодирование этих скрытых знаков и значений гораздо труднее, чем в более
откровенной "мужской" литературе. Иногда их можно понять только в контексте
интимной биографии автора, которая сама служит литературным текстом. Самые
знаменитые из них - американка Гертруда Стайн (1874-1946) и англичанка
Вирджиния Вулф (1882-1941).
Главным центром европейской гомосексуальной культуры первой трети XX
века, до прихода к власти Гитлера, была Германия. Гомоэротизм имел глубокие
исторические корни в немецкой культуре XVIII-XIX веков. Самым известным (и
откровенным) немецким гомоэротическим поэтом эпохи романтизма был граф
Август фон Платен (1796-1835). Большую часть жизни фон Платен прожил в
Италии и, как видно из его автобиографии, не уклонялся от телесных радостей.
Однако его поэзия исключительно целомудренна и посвящена преимущественно
теме неразделенной любви автора к молодым мужчинам. Сентиментальную
гомоэротику фон Платена язвительно высмеивал Генрих Гейне, но его высоко
ценил Томас Манн.
В начале XX в. эта традиция была продолжена. Хотя в Веймарской
республике гомосексуальность оставалась уголовным преступлением, в Берлине,
Гамбурге, Кельне и других немецких городах открыто существовало множество
гомосексуальных баров, кафе и дансингов, в которых посетители без труда
находили партнеров на любой вкус. Английские и американские гомосексуалы
слетались в Берлин, как в Мекку. Эта среда и ее нравы подробно описаны в
воспоминаниях и повестях Ишервуда, Аккерли, Одена и Спендера и в знаменитом
фильме Боба Фосса "Кабаре".
Наряду с бытовой субкультурой, в Германии была и развитая
гомосексуальная идеология, точнее - идеологии. Социал-демократические
теоретики добивались отмены уголовного преследования однополой любви, упирая
на то, что гомосексуалы - жертвы ошибки природы. Аристократы-эстеты,
напротив, доказывали ее возвышенно-духовный характер, требуя не снисхождения
к ней, а преклонения. Агрессивные же милитаристы, одинаково отвергая как
медикализацию, и интеллектуализацию гомоэроса, провозглашали его воплощением
мужской силы и мужества. Соответственно различались и образы "истинного
гомосексуала". У одних это был женственный андрогин, у других - изящный
юноша-эфеб, у третьих - сильный и грубый мужчина-воин.
Первая позиция была представлена Хиршфельдом. Основанный им в мае 1897
г. Научно-гуманитарный Комитет составил специальную петицию за отмену
дискриминационного 175 параграфа имперского уголовного кодекса, которую
подписали, в числе многих других выдающихся деятелей немецкой культуры,
Август Бебель, Карл Каутский, Альберт Эйнштейн, Мартин Бубер, Карл Ясперс,
Альфред Деблин, Герхард Гауптман, Герман Гессе, Томас и Генрих Манны, Райнер
Мария Рильке, Стефан Цвейг.
В отличие от Хиршфельда, Адольф Бранд, издатель первого в мире
гомосексуального журнала "Особенный" (Der Eigene), выходившего с 1896 по
1931 г., не просил о снисхождении, а доказывал, что мужская дружба-любовь -
самое благородное и высшее человеческое чувство, воплощающее лучшие традиции
древних немецких мужских союзов. В 1920-х годах нападки на Хиршфельда в
"Особенном" стали откровенно расистскими и антисемитскими, прямо смыкаясь с
фашистскими.
Культ мужской дружбы и "педагогического эроса" получил широкое
распространение среди лидеров и идеологов немецкого молодежного движения.
Некоторые руководители так называемых "Перелетных птиц" (Wandervogel) не
скрывали своего гомоэротизма. Обращаясь к родителям своих воспитанников,
Вильгельм Янсен писал: "Вы должны привыкнуть к тому, что в ваших рядах есть
так называемые гомосексуалы, лишь бы только их поведение по отношению к
вашим сыновьям оставалось безупречным". Но туристские походы, культ наготы и
совместная жизнь в палатках облегчали не только духовное, но и сексуальное
общение вожатых с воспитанниками, периодически вызывая скандальные
разоблачения, имевшие, как правило, политическую подоплеку.
Не без влияния фрейдизма, психологией гомосексуальности
заинтересовались крупнейшие немецкие прозаики. В повести Роберта Музиля
"Смятение воспитанника Терлеса" (1906) рассказывается, как в закрытой
мужской школе двое мальчиков раздевают догола и подвергают сексуальным
унижениям слабого и женственного Базини. У юного героя повести, оказавшегося
невольным свидетелем этой сцены, она сначала вызвала отвращение, но потом он