Плам подумала, что нельзя быть такой подозрительной. Бриз сказал бы, что это сродни паранойе. То, что она видела, как Лео, Чарли и Ричард возят в Париж картины, еще ничего не значит, сказал бы он. Для людей их круга это все равно что иметь при себе карманный словарь туриста. Париж и Лондон - два из трех крупнейших в мире центров живописи. "Ты же не удивляешься, когда заядлый рыбак отправляется на рыбалку, имея при себе удочку. Так почему тебе кажется странным, что Лео, Чарли или Ричард ездят в Париж с картинами?" - так сказал бы Бриз.
"Но тогда зачем Лео, Чарли и Ричард сознательно водят меня за нос?" ответила бы ему Плам.
Глава 19
Вторник, 24 марта 1992 года
Шофер Плам дал толстому консьержу на чай, и тот разрешил их машине остаться на внутреннем дворе, вымощенном булыжником. Она сидела, все так же откинувшись на заднем сиденье, и, невидимая снаружи, не сводила глаз с единственного выхода из здания. Не прошло и сорока минут, как оттуда вышел Ричард Степман, уже без картины, и уверенно направился к воротам.
Лишь только он скрылся за воротами, Плам поспешила в здание и очутилась в лабиринте его переходов. Справившись несколько раз, где находится "ле бьюро", она попала наконец в зал, напоминавший машинописное бюро тридцатых годов, где четыре ряда секретарш что есть мочи колотили по пишущим машинкам под надзором сухопарой дамы с бешеными глазами в розовом костюме от Шанель. Она направила Плам в главную приемную со стеллажами с картинами, над которыми колдовала молодая блондинка в длинном черном свитере и высоких красных сапогах, говорившая на безупречном английском, да еще с аристократическим произношением. Плам объяснила ей, что только что видела, как в их здание вошел ее старый друг Ричард Степман, но потеряла его в бесчисленных коридорах.
Блондинка ответила, что мсье Степман уже ушел, оставив картину для продажи. У них есть только его лондонский адрес. Пока она выписывала его на листок бумаги, Плам оглядела помещение, где все было продумано до мелочей. Стоявший с ленивым видом охранник сразу же насторожился, когда она подошла к стеллажам и стала разглядывать картины. Затем она прошла к картине, на которой было сосредоточено главное внимание охранника. Это был небольшой рисунок Брака с изображением двух чаек, выполненный гуашью с серой и желтоватой размывкой. Чувствуя что-то знакомое, Плам пыталась вспомнить, где она видела этого Брака. Несомненно, подлинный, он был слишком ценным, чтобы продаваться на этом второразрядном аукционе. "Зачем кому-то нужно нести ценнейшие картины сюда, где за них не дадут и половины того, что можно сорвать на главных аукционах?" - недоумевала Плам. Наверное, все дело в том, что подробности здешних продаж не разносятся по всему миру, как это бывает при сделках на престижных распродажах. Скорее всего "Леви-Фонтэн" - это наиболее подходящее место для сбыта картин, которые оказываются слишком "горячими" для того, чтобы продавать их в Лондоне или Нью-Йорке.
- Этот Брак пойдет с молотка в среду, - сообщила девушка в бесконечно высоких красных сапогах. - И наверняка по самой дорогой цене.
- Он очень хорош, - согласилась Плам. - А кто владелец?
- Анонимный. Он заинтересовал вас? Хотите посмотреть каталог?
Взяв предложенный каталог, Плам спросила между прочим:
- А что продает мсье Степман?
- Набросок Аугустуса Джона. Просто прелесть. Его сейчас фотографируют в нашей студии. Мсье впервые продает у нас. Он наш новый клиент.
- Как вы думаете, почему он продает здесь, а не в Лондоне?
Девушка пожала плечами.
- Ему рекомендовал нас другой англичанин, который давно уже продает картины здесь. Может быть, вы знаете мсье Боумана?
- Даже очень хорошо.
Ничего больше разузнать не удалось. Не удалось также взглянуть и на набросок Джона. Как только взгляд девушки в красных сапогах стал настороженно-подозрительным, Плам ретировалась.
Медленно возвращаясь к своей машине, она недоумевала, зачем Дугласу Боуману нужно скрывать свое имя, продавая картины. Может быть, для того, чтобы не платить налоги с прибылей? Может быть, Чарли вез картины своего отца, когда Лео заметил его на пароме? Тогда в этом нет ничего сомнительного, и она может вычеркнуть Чарли из списка подозреваемых.
Но это не объясняет странного поведения Ричарда Степмана по пути из Лондона в Париж.
Интересно, а действительно ли это набросок Джона?
***
Через полчаса Плам стояла на улице Якоба, перед входом в галерею Монфьюма, собираясь с духом, прежде чем войти. По ее просьбе шофер поинтересовался по телефону, когда мсье Монфьюма сможет поговорить с покупательницей из Англии. Ему ответили, что он будет только к концу дня.
Наконец она сказала себе, что если станет медлить, то, чего доброго, не успеет закончить свои дела до возвращения Монфьюма. Она вошла, и в нос ей снова ударил запах вощеных полов, и опять прозвучала трель старомодного колокольчика на двери. Из глубины зала к ней опять вышел молодой светловолосый продавец с добродушным лицом. Узнав Плам, он расплылся в улыбке, демонстрировавшей готовность отложить все дела ради того, чтобы прийти на помощь другому человеку.
- Оценил ли ваш муж тот старинный сосуд?
- Он был просто в восторге от него, - улыбнулась Плам тому, что почти не покривила душой. - Но на этот раз мне нужен подарок для моей тети. - Она не успеет навестить тетю Гарриет из-за того, что та весь день проведет в Сорбонне, но может устроить ей сюрприз с доставкой.
Когда молодой человек упаковывал желтую чашку с блюдцем из Лиможа, Плам сказала:
- У моей подруги возникло сомнение в отношении купленной у вас картины. Когда я смогу увидеть мсье Монфьюма?
Продавец замер с зеленой лентой в руках.
- Сомнение? Какого рода сомнение? Мсье Монфьюма будет здесь после ленча. Картинами у нас занимается только он.
Плам показала ему диапозитив картины леди Бингер, и продавец вспомнил:
- А-а, Босхарт. Эта картина интересовала вас и в прошлый раз, не так ли?
- Да. Она попала к вам от мсье Тонона. Вы не могли бы дать мне его адрес?
На простоватом лице молодого продавца появилось сомнение.
- Мне не полагается рассказывать о наших источниках, как вы понимаете... Вид у него стал совершенно растерянным.
- А зачем вам это знать? - раздался голос за спиной у Плам, которая не слышала звона колокольчика. Она резко обернулась и сразу поняла, что перед ней мсье Монфьюма. Маленькие острые глазки сверлили ее через стекла очков. Красное, как помидор, лицо обрамляли редкие седые волосы.
- Я.., э... Я хотела, - сбивчиво начала она, злясь, что ее застали врасплох. - На этой картине изображен тюльпан, которого не существовало в то время, когда она была написана.
- А какое отношение эта картина имеет к вам?
- Леди Бингер, ее нынешняя владелица, хочет знать причину такой несуразности. Профессор Инид Соумз из Британского института изобразительных искусств просила меня помочь ей разобраться в этом. Нам известно, что приобрели эту картину у мсье Тонона, поэтому я хочу поговорить с ним.
Монфьюма засунул руки в карманы своего пальто с собольим воротником и уставился на Плам.
- Так или иначе, но это еще не рекомендации. И я не вижу тут оснований для того, чтобы обсуждать свои дела с незнакомой дамой. - Он говорил медленно, выдерживая паузы между предложениями и ясно давая понять, что не потерпит, чтобы его прерывали. - Я не волен говорить о своих поставщиках и не имею такого желания, мадам. Рекомендую вам ознакомиться с нашими условиями продажи. Полагаю, это не уголовное дело?
Плам отрицательно покачала головой, и мсье Монфьюма прямо на глазах расслабился.
- Скорее всего, картина, как и большинство полотен такой давности, подвергалась реставрации, и это вполне может объяснить появление такого тюльпана, разве нет?.. Всего доброго, мадам.
Вернувшись в свою арендованную машину, Плам осознала, что опять оказалась в тупике. Тонон - не слишком редкое имя во Франции, и ее шофер уже обзвонил всех Тононов в Париже, которые были указаны в телефонном справочнике, но так и не нашел среди них ни одного художника или торговца картинами. Он мог быть где угодно - во Франции, в Бельгии, Люксембурге или в Швейцарии, или еще где-нибудь: в наши дни люди переезжают с места на место и вовсе не обязательно проводят всю жизнь там, где родились. Так что мсье Тонон может находиться в любом месте земного шара.
Суббота, 28 марта 1992 года
Через пять дней после своей поездки в Париж Плам в заляпанном краской летном комбинезоне цвета хаки сидела, скрестив ноги, на полу в своей студии и наливала чай Дженни и Лулу, которая привезла с собой Вольфа. Малыш уже умял три сдобные булочки с кремом и два здоровенных куска фруктового бисквита.
- Прекрасная работа, Плам. - Дженни разглядывала большое полотно, прислоненное к стене.
- Хм... - Плам подняла глаза, склонила голову к плечу и пристально вгляделась в холст. Пока выходило неплохо, вот только тот маленький участок, слева внизу, все еще кажется скучным; может, пройтись бирюзой? Не хотелось бы делать его слишком навязчивым и разрушать контраст между легкими оттенками охры и едва проступающей оранжевой отмывкой справа внизу. Надо обострить область перехода синего в черный, так, чтобы кремовая фигура в центре отступила на задний план. Сейчас она слишком выпячена. И еще надо убрать эти красные полосы по фуксину. Подавить их.
- Жаль, что мы не застали Бриза... Положи назад эту булочку, Вольф! взвизгнула Лулу привычным голосом молодой матери.
- Я сама едва застала его, - сказала Плам. - Он вернулся из Милана в среду и сразу же улетел в Нью-Йорк, но обещал в следующий вторник вернуться.
Перед самым отъездом Бриз провел ревизию картин, написанных Плам со времени возвращения из Австралии. Он ходил по студии и присматривался к трем завершенным полотнам, двум маленьким и, одному большому.
- Не много, нетерпимо, - с облегчением признал он. - Я чертовски рад, что ты наконец сосредоточилась на бьеннале. И слава богу, есть что представить Британскому совету. У тебя налицо прогресс. Большая картина получилась лучше всего-Это гвоздь твоей экспозиции в Венеции. Она чудесная.
Полотно было выполнено в бледных и нежных тонах. Преобладали оттенки лилового, фиолетового и зеленого, но, несмотря на их легкость, уверенно выстроенная композиция и смелое применение цвета придавали картине сильную выразительность.
- Она называется "Пробуждение", - сказала Плам.
- Такое впечатление, что глаз не в состоянии постичь ее до конца, словно под поверхностью у нее скрывается что-то еще, - рассуждал Бриз, прищурив глаза. - Своим настроением, но не исполнением, она напоминает туземную вещь, которую ты купила в Австралии.
Плам пыталась понять, почему Бриз, который так легко мог схватить то, что она хотела передать в картине, оказывается глух к ее мыслям и чувствам, когда она облекает их в слова? Наверное, он считает, что как к художнице к ней надо прислушиваться, поощрять ее самобытность, позволять экспериментировать и гореть. И ничего такого по отношению к жене.
***
- Вольф, отойди от стола с красками, - крикнула Лулу. - Извини, Плам, мне не следовало его брать с собой. В моей мастерской он кроткий, как ангел.
- Он никогда не научится вести себя прилично, если ты будешь все время держать его дома, - возразила ей Дженни. - Не будь так строга с ним. Расслабься.
- Подожди, пока у тебя будет свой, и ты поймешь, что не сможешь расслабиться лет восемнадцать. - Лулу вскочила, чтобы оттащить Вольфа от банок с красками.
- Как Дон? - торопливо спросила Плам, вспомнив вдруг имя нового друга Дженни.
- Дон расстался со мной вчера вечером, - коротко бросила Дженни. На глазах у нее выступили слезы. - Яне понимаю, что я делаю не правильно. Почему мужчины бегут от меня? Я теперь такая осторожная.
Уже давно, после того как Лулу передала ей совет своей матери, Дженни поклялась никогда не говорить мужчине, что любит его или - хуже того - хочет иметь от него ребенка. Почему-то после такого заявления с ее стороны мужчина срывался с постели как ужаленный и пулей бросался на улицу, забыв застегнуть "молнию" на брюках.
Как всегда, когда она жаловалась на несчастную судьбу и стенала по поводу своей фигуры, подруги бросились утешать Дженни. Предоставленный самому себе Вольф воспользовался моментом, чтобы прикончить оставшуюся сдобу.
- Почему я должна притворяться, что он мне безразличен, когда это не так? - завывала Дженни. - Почему я должна насиловать себя?
- Потому что это касается не одной тебя, - без обиняков заявила Лулу. Собираясь втроем, они без конца обсуждали проблемы сексуального поведения Дженни: ее желание угодить; ее опасение оказаться неспособной приходить в экстаз так же быстро, как предыдущие подружки ее приятеля; ее страх перед тем, что у любовника не хватит терпения и он бросит ее.
- Мужчина не может чувствовать этого, - пролепетала Дженни, словно успокаивая себя.
- Физически он, может быть, не чувствует, что женщина симулирует, объясняла ей Лулу, - но он вполне может знать тебя достаточно хорошо, чтобы определить, когда ты притворяешься. И если он убедился в этом, но не хочет говорить в глаза, то что происходит? Вы оба становитесь неискренними.
- А если ты притворяешься, а он не замечает, - заметила Плам, - то тебе, наверное, делается обидно, и от этого отношения становятся только хуже.
Лулу подалась вперед.
- Ты знаешь, что секс не сводится только к физическому акту и не ограничивается постелью. Секс отражается на всей твоей жизни, потому что продолжает влиять на твое мироощущение и после того, как ты встала с постели. - Она мечтательно потянулась. - После ночи хорошего секса дождливый понедельник кажется чудесным, а сексуальная неудовлетворенность может повергнуть в уныние на долгие дни, даже если находишься в самом распрекрасном месте мира, где над головой колышутся пальмы, ноты все равно будешь казаться себе неполноценной, обманутой и несчастной.
- Особенно если партнер при этом явно получил свое, - добавила Плам.
- А это, в свою очередь, сказывается на всех твоих вне постельных отношениях. - Лулу шлепнула Вольфа по замасленным рукам, которыми он хватал ее леггинсы. - То ты впадаешь в плаксивость, то делаешься агрессивной и набрасываешься на детей.
Плам засмеялась, глядя на Вольфа.
- Мне вот совсем не смешно, - сердито проговорила Дженни. Она всегда сама просила совета и всегда обижалась, получив его.
- Мы тебя понимаем, - успокаивала ее Лулу, - но мы всего лишь хотим, чтобы ты не чувствовала себя такой несчастной. Вольф, оставь в покое!
- Не думаю, что кто-то из вас представляет, что я чувствую на самом деле, - с горечью сказала Дженни. - Особенно когда выслушиваю ваши снисходительные советы.
- Мы вовсе не хотели быть снисходительными, правда ведь, Плам?
- А я воспринимаю это только так. - В голосе Дженни еще прибавилось горечи. - Вы обе не понимаете, как я устала быть тихой, надежной Дженни: готовой услужить, развеселить, посидеть с детьми, поспать на чьей-то софе. И, конечно, вечной невестой, которой не суждено ничего другого. - Она с вызовом тряхнула русыми волосами. - Вы не знаете, что значит вечно прозябать на задворках. Сколько раз мне приходилось слышать, как то одна, то другая из вас спрашивает: "Можно я приведу с собой мою подругу Дженни?" И сразу всем понятно, что Дженни - это уж никак не гвоздь сезона, что она свободна, а значит, никому не нужна. Но почему? - Она вскочила на ноги и уставилась в зеркало. - Я знаю, что я слишком велика, чтобы носить эти желтые леггинсы с красным свитером, что во всем этом выгляжу, как шут гороховый. И что ни напяль на себя, все равно не будешь ни амазонкой, ни Юноной, а останешься просто слоном, который всегда больше тех мерзавцев, с кем вы вечно меня сводите. Не надо, не надо мне объяснять, что анатомия - это судьба.
Плам с Лулу переглянулись. Они любили Дженни, но хорошо знали, что ее лучше не трогать в такие моменты. Она стояла у окна и смотрела на бледный закат, освещающий шапки распускающейся листвы.
- Я хочу иметь то же, что есть у вас: собственного мужчину и детей. Чтобы всех их любить. - Она повернулась к подругам. - Но разве вы не видите, как мало у меня шансов, чтобы получить когда-нибудь хоть десятую часть того, что вы имеете как должное?
Плам подскочила к окну и обняла Дженни. Оттаскивая Вольфа от подноса с чайными приборами, Лулу выкрикивала:
- Дженни, мы любим тебя! Ты часть нашей семьи! Ты наша сестра...
- Ты такая особенная! - Плам крепче обняла ее. - Мы знаем тебя и верим в тебя... - Она смолкла, услышав стук в дверь.
Сандра протянула ей конверт.
- Посыльный только что принес его. Я подумала, что это, может быть, что-то важное.
Все еще занятая мыслями о Дженни, Плам торопливо вскрыла конверт и вынула лист белой бумаги. Лицо у нее сразу стало таким же белым...
- О боже! - Она протянула подругам лист. - Еще одна угроза!
Мгновенно забыв о бедах Дженни, все трое впились в лист обычной машинописной бумаги. Из букв разной величины, вырезанных из газет, на нем были составлены слова:
БРОСЬ ОХОТУ ЗА КАРТ. ИЛИ УМРЕШЬ
Адрес на обычном конверте был написан от руки черной шариковой ручкой. Пока они оцепенело глазели на лист, Вольф исхитрился съесть ромовый бисквит.
Плам подскочила к переговорному устройству, вызвала кухню и спросила у Сандры, откуда приходил посыльный. Сандра сообщила, что парню, у которого она расписалась в получении письма, было лет восемнадцать. Одет он был в кожаный костюм мотоциклиста, а с головы не снимал защитный шлем, поэтому она почти не видела его лица и не знает, откуда он приехал.
- Это от того же самого человека, те же самые методы. - Руки у Плам дрожали.
- Ты уверена? А где другое письмо - то, которое ты получила в Нью-Йорке? спросила Дженни. - Надо сравнить их.
Плам не помнила, сохранилось ли оно у Бриза.
- Мне кажется странным, почему адрес на конверте написан от руки, а не составлен из тех же вырезанных букв, - заметила Дженни.
- Это могло бы броситься в глаза посыльному, и он бы запомнил его, объяснила Лулу.
Плам попыталась рассуждать здраво.
- Адрес на конверте, который я получила в Нью-Йорке, был написан печатными буквами, а на этом - обычными письменными.
- Если этот человек не хотел оставлять следов, то почему он не воспользовался пишущей машинкой? - теоретизировала Дженни. - Пишущую машинку тоже, конечно, можно вычислить, но не станет же полиция проверять все машинки Англии.
- Не у каждого есть пишущая машинка, - возразила Лулу. - Кто бы это ни был, ясно, что он не работает в офисе, иначе бы он отпечатал адрес на компьютере и тут же стер бы его из памяти. Если он все же служит в каком-то офисе, тогда это либо слишком важная персона, либо слишком ничтожная для того, чтобы знать, как пользоваться компьютером.
- Что говорилось в нью-йоркском письме? - спросила Дженни.
- "Забудь голландскую кар. Или тебе конец". - Плам хорошо запомнила эти слова. - На сей раз стиль больше похож на американский, не так ли?
- Может быть, так, а может, и нет, - пожала плечами Дженни.
Плам еще раз взглянула на листок.
- Общее в этих двух посланиях только союз "или", а это не так уж много.
- Ты заявишь в полицию? - спросила Дженни.
- Скорее всего нет. Они тут же спросят, почему я уверена, что это не шутка. И мне нечего будет сказать... Впрочем, я подумаю. Посмотрю, что скажет Бриз... Хотя нет, мне не хочется, чтобы он узнал об этом письме. Он может решить, что ему следует все бросить и вернуться. Но я-то знаю, что дел у него невпроворот и что некоторые из них никак не могут быть отложены. Да и что может сделать Бриз? В этом доме я и так в безопасности... Хотя я не знаю... Пока не решила... Подожду до утра.
Лулу вновь принялась разглядывать конверт.
- Скорее всего почерк изменен, ведь любому идиоту известно, что по нему можно установить, кто писал, но не каждый знает, что даже по измененному почерку можно найти автора. - Она перевернула конверт.
Дженни заглянула ей через плечо.
- А ты уверена, что автор письма не попросил кого-то другого написать адрес?
- Тогда кому-то еще стало бы известно о нем, а это рискованно.
- Ты думаешь, это мужчина? - спросила Плам.
- Не обязательно, - сказала Лулу.
- Как еще можно узнать что-нибудь из этого проклятого письма? - Выдержка начинала изменять Плам.
- А как насчет Клары Стивене - того графолога, для которой я печатала одно время? Она определяет характер людей по почерку при их приеме на работу. Клара может помочь нам составить психологический портрет того, кто писал.
Телефона в студии не было, и Лулу бросилась вниз в спальню Плам, волоча за собой Вольфа.
Бледная как полотно Плам глядела на Дженни.
- Я ничего не могу поделать со своим страхом. Хоть бы Бриз поскорее вернулся. - Ее охватил ледяной озноб. - Этот дом, конечно, надежен, как крепость. Во всяком случае, в этом заверяет страховая компания, ведь мы держим здесь ценные картины. - Плам знала, что все окна в доме защищены стальными жалюзи, а сигнализация подключена к полицейскому участку, расположенному в двух шагах, на Олбани-стрит. - Но я все равно боюсь, Дженни.
- Может быть, это не так опасно, как тебе кажется, - пыталась успокоить ее Дженни. - Может быть, кто-то просто хочет, чтобы ты бросила свои поиски. Мне не верится, что кто-то собирается убить тебя. Тебя просто хотят запугать.
- Тогда они добились своего. - Такой страх Плам испытывала впервые с тех пор, как начала свое расследование. Тогда в Нью-Йорке Бризу почти удалось убедить ее, что письмо с угрозой было чьей-то глупой шуткой. Но два письма, и, как видно, от одного и того же отправителя, полученные в разных странах, вряд ли могли быть проделкой шутника.
"Может, Бриз был прав, - думала Плам. - Может, мое стремление разоблачить тех, кто фабрикует подделки, действительно чревато.., опасными последствиями".
Она молча повернулась к Дженни, и они обнялись, только на этот раз уже Дженни утешала Плам, забыв свои гневные слова, которые в сердцах говорила только что.
В дверях студии появилась Лулу.
- Клара говорит, что мы можем приехать прямо сейчас, но нам надо поторопиться, она собирается в театр. - На лице у нее появилась жалобная гримаса. - Извини, Плам. Вольфа стошнило на твое кружевное покрывало. Мне лучше отвезти его домой.
***
Клара Стивене, маленькая, ухоженная и тихая, жила в Челси в таком же маленьком, ухоженном и тихом доме с террасой, который, очевидно, стоил немалых денег.
В маленькой гостиной Плам с Дженни молча примостились на цветастые стулья и уставились на графолога в халате из розового атласа и роговых очках. Она положила конверт на маленький дамский столик и рассматривала его через лупу, которая зависала над словами, написанными черной шариковой ручкой:
Плам Рассел
129 Честер-террас,
Риджечтс-парк
Лондон С31 6ЕД
Наконец Клара Стивене проговорила:
- Это симпатичный почерк, свободно струящийся по листу. Скорее всего он принадлежит мужчине. Я могу определить это по размерам пальцев. Это, безусловно, умный и решительный человек, пытавшийся скрыть свой почерк.
- Вы хотите сказать, что почерк не изменен? - с надеждой спросила Плам.
- Только слегка. Характерные особенности остались теми же самыми - как, например, вот эта Т, красующаяся в слове "террас". - Она отложила лупу и ткнула в конверт серебряным ножом для бумаг. - Поскольку буквы усиленно клонятся влево, можно предположить, что обычно он пишет их прямо или с правым наклоном. Ну а поскольку такую великолепную букву Т с основанием, заведенным слева до верха, нельзя написать с правым наклоном, то можно предположить, что обычно эта рука пишет без какого-либо наклона. - Миссис Стивене посмотрела на Плам. - Это быстрая и плавная рука человека с гибким умом, привыкшего манипулировать идеями, быстро приспосабливая их к своим целям. - Словно загипнотизированная, Плам неотрывно следила за кончиком серебряного ножа, перебегавшего от буквы к букве. - Формы букв не отличаются особой оригинальностью. Эти вытянутые и угловатые буквы, похожие на иглы, имеют зловещий вид... А в этих крючках есть что-то претенциозное, что заставляет меня подозревать скрытую агрессивность, алчность и опасность. - Она вернула конверт Плам. - Я уверена во всем, что я только что сказала вам. Но можно еще немножко пофантазировать, если хотите. В вашем случае любая смелая догадка может о казаться полезной.
- Вы, наверное, единственная, кто способен помочь мне в этом деле, проговорила Плам.
Хотя в комнате было тепло, Клара Стивене поплотнее запахнула халат, словно защищаясь от ветра, и посмотрела на Плам.
- Для этого человека скорее всего характерны навязчивые состояния и злые намерения... Внешне он представляется дружелюбным, но внутри у него явно сидит ущербность. - Поколебавшись, она продолжила:
- И думаю.., он может оказаться.., неспособным отличить, где зло, а где добро.
- Что вы имеете в виду? - тихо спросила Плам. Вместе с сожалением в голосе миссис Стивене ясно прозвучало предостережение:
- Он может быть психопатом.
***
- Мне не хватало только психопата! - Черный "Порше" Плам с визгом огибал Слоан-сквер.
- Сбавь скорость, не то мы свернем себе шею, - посоветовала Дженни.
- Мне лучше обратиться в полицию.
- Конечно, тем, кто на виду, часто грозят смертью всякие глупые идиоты.
- Пусть решает полиция.
***
В полицейском участке на Олбани-стрит, дежурное помещение которого было отделано темным кедром, а одну из стен украшала огромная серебряная эмблема муниципальной полиции, Плам рассказала дружелюбно настроенному дежурному констеблю гораздо больше, чем собиралась. В конечном итоге она выложила всю свою историю, включая даже свои сомнения по поводу поведения Ричарда Степмана в Париже.
"Но тогда зачем Лео, Чарли и Ричард сознательно водят меня за нос?" ответила бы ему Плам.
Глава 19
Вторник, 24 марта 1992 года
Шофер Плам дал толстому консьержу на чай, и тот разрешил их машине остаться на внутреннем дворе, вымощенном булыжником. Она сидела, все так же откинувшись на заднем сиденье, и, невидимая снаружи, не сводила глаз с единственного выхода из здания. Не прошло и сорока минут, как оттуда вышел Ричард Степман, уже без картины, и уверенно направился к воротам.
Лишь только он скрылся за воротами, Плам поспешила в здание и очутилась в лабиринте его переходов. Справившись несколько раз, где находится "ле бьюро", она попала наконец в зал, напоминавший машинописное бюро тридцатых годов, где четыре ряда секретарш что есть мочи колотили по пишущим машинкам под надзором сухопарой дамы с бешеными глазами в розовом костюме от Шанель. Она направила Плам в главную приемную со стеллажами с картинами, над которыми колдовала молодая блондинка в длинном черном свитере и высоких красных сапогах, говорившая на безупречном английском, да еще с аристократическим произношением. Плам объяснила ей, что только что видела, как в их здание вошел ее старый друг Ричард Степман, но потеряла его в бесчисленных коридорах.
Блондинка ответила, что мсье Степман уже ушел, оставив картину для продажи. У них есть только его лондонский адрес. Пока она выписывала его на листок бумаги, Плам оглядела помещение, где все было продумано до мелочей. Стоявший с ленивым видом охранник сразу же насторожился, когда она подошла к стеллажам и стала разглядывать картины. Затем она прошла к картине, на которой было сосредоточено главное внимание охранника. Это был небольшой рисунок Брака с изображением двух чаек, выполненный гуашью с серой и желтоватой размывкой. Чувствуя что-то знакомое, Плам пыталась вспомнить, где она видела этого Брака. Несомненно, подлинный, он был слишком ценным, чтобы продаваться на этом второразрядном аукционе. "Зачем кому-то нужно нести ценнейшие картины сюда, где за них не дадут и половины того, что можно сорвать на главных аукционах?" - недоумевала Плам. Наверное, все дело в том, что подробности здешних продаж не разносятся по всему миру, как это бывает при сделках на престижных распродажах. Скорее всего "Леви-Фонтэн" - это наиболее подходящее место для сбыта картин, которые оказываются слишком "горячими" для того, чтобы продавать их в Лондоне или Нью-Йорке.
- Этот Брак пойдет с молотка в среду, - сообщила девушка в бесконечно высоких красных сапогах. - И наверняка по самой дорогой цене.
- Он очень хорош, - согласилась Плам. - А кто владелец?
- Анонимный. Он заинтересовал вас? Хотите посмотреть каталог?
Взяв предложенный каталог, Плам спросила между прочим:
- А что продает мсье Степман?
- Набросок Аугустуса Джона. Просто прелесть. Его сейчас фотографируют в нашей студии. Мсье впервые продает у нас. Он наш новый клиент.
- Как вы думаете, почему он продает здесь, а не в Лондоне?
Девушка пожала плечами.
- Ему рекомендовал нас другой англичанин, который давно уже продает картины здесь. Может быть, вы знаете мсье Боумана?
- Даже очень хорошо.
Ничего больше разузнать не удалось. Не удалось также взглянуть и на набросок Джона. Как только взгляд девушки в красных сапогах стал настороженно-подозрительным, Плам ретировалась.
Медленно возвращаясь к своей машине, она недоумевала, зачем Дугласу Боуману нужно скрывать свое имя, продавая картины. Может быть, для того, чтобы не платить налоги с прибылей? Может быть, Чарли вез картины своего отца, когда Лео заметил его на пароме? Тогда в этом нет ничего сомнительного, и она может вычеркнуть Чарли из списка подозреваемых.
Но это не объясняет странного поведения Ричарда Степмана по пути из Лондона в Париж.
Интересно, а действительно ли это набросок Джона?
***
Через полчаса Плам стояла на улице Якоба, перед входом в галерею Монфьюма, собираясь с духом, прежде чем войти. По ее просьбе шофер поинтересовался по телефону, когда мсье Монфьюма сможет поговорить с покупательницей из Англии. Ему ответили, что он будет только к концу дня.
Наконец она сказала себе, что если станет медлить, то, чего доброго, не успеет закончить свои дела до возвращения Монфьюма. Она вошла, и в нос ей снова ударил запах вощеных полов, и опять прозвучала трель старомодного колокольчика на двери. Из глубины зала к ней опять вышел молодой светловолосый продавец с добродушным лицом. Узнав Плам, он расплылся в улыбке, демонстрировавшей готовность отложить все дела ради того, чтобы прийти на помощь другому человеку.
- Оценил ли ваш муж тот старинный сосуд?
- Он был просто в восторге от него, - улыбнулась Плам тому, что почти не покривила душой. - Но на этот раз мне нужен подарок для моей тети. - Она не успеет навестить тетю Гарриет из-за того, что та весь день проведет в Сорбонне, но может устроить ей сюрприз с доставкой.
Когда молодой человек упаковывал желтую чашку с блюдцем из Лиможа, Плам сказала:
- У моей подруги возникло сомнение в отношении купленной у вас картины. Когда я смогу увидеть мсье Монфьюма?
Продавец замер с зеленой лентой в руках.
- Сомнение? Какого рода сомнение? Мсье Монфьюма будет здесь после ленча. Картинами у нас занимается только он.
Плам показала ему диапозитив картины леди Бингер, и продавец вспомнил:
- А-а, Босхарт. Эта картина интересовала вас и в прошлый раз, не так ли?
- Да. Она попала к вам от мсье Тонона. Вы не могли бы дать мне его адрес?
На простоватом лице молодого продавца появилось сомнение.
- Мне не полагается рассказывать о наших источниках, как вы понимаете... Вид у него стал совершенно растерянным.
- А зачем вам это знать? - раздался голос за спиной у Плам, которая не слышала звона колокольчика. Она резко обернулась и сразу поняла, что перед ней мсье Монфьюма. Маленькие острые глазки сверлили ее через стекла очков. Красное, как помидор, лицо обрамляли редкие седые волосы.
- Я.., э... Я хотела, - сбивчиво начала она, злясь, что ее застали врасплох. - На этой картине изображен тюльпан, которого не существовало в то время, когда она была написана.
- А какое отношение эта картина имеет к вам?
- Леди Бингер, ее нынешняя владелица, хочет знать причину такой несуразности. Профессор Инид Соумз из Британского института изобразительных искусств просила меня помочь ей разобраться в этом. Нам известно, что приобрели эту картину у мсье Тонона, поэтому я хочу поговорить с ним.
Монфьюма засунул руки в карманы своего пальто с собольим воротником и уставился на Плам.
- Так или иначе, но это еще не рекомендации. И я не вижу тут оснований для того, чтобы обсуждать свои дела с незнакомой дамой. - Он говорил медленно, выдерживая паузы между предложениями и ясно давая понять, что не потерпит, чтобы его прерывали. - Я не волен говорить о своих поставщиках и не имею такого желания, мадам. Рекомендую вам ознакомиться с нашими условиями продажи. Полагаю, это не уголовное дело?
Плам отрицательно покачала головой, и мсье Монфьюма прямо на глазах расслабился.
- Скорее всего, картина, как и большинство полотен такой давности, подвергалась реставрации, и это вполне может объяснить появление такого тюльпана, разве нет?.. Всего доброго, мадам.
Вернувшись в свою арендованную машину, Плам осознала, что опять оказалась в тупике. Тонон - не слишком редкое имя во Франции, и ее шофер уже обзвонил всех Тононов в Париже, которые были указаны в телефонном справочнике, но так и не нашел среди них ни одного художника или торговца картинами. Он мог быть где угодно - во Франции, в Бельгии, Люксембурге или в Швейцарии, или еще где-нибудь: в наши дни люди переезжают с места на место и вовсе не обязательно проводят всю жизнь там, где родились. Так что мсье Тонон может находиться в любом месте земного шара.
Суббота, 28 марта 1992 года
Через пять дней после своей поездки в Париж Плам в заляпанном краской летном комбинезоне цвета хаки сидела, скрестив ноги, на полу в своей студии и наливала чай Дженни и Лулу, которая привезла с собой Вольфа. Малыш уже умял три сдобные булочки с кремом и два здоровенных куска фруктового бисквита.
- Прекрасная работа, Плам. - Дженни разглядывала большое полотно, прислоненное к стене.
- Хм... - Плам подняла глаза, склонила голову к плечу и пристально вгляделась в холст. Пока выходило неплохо, вот только тот маленький участок, слева внизу, все еще кажется скучным; может, пройтись бирюзой? Не хотелось бы делать его слишком навязчивым и разрушать контраст между легкими оттенками охры и едва проступающей оранжевой отмывкой справа внизу. Надо обострить область перехода синего в черный, так, чтобы кремовая фигура в центре отступила на задний план. Сейчас она слишком выпячена. И еще надо убрать эти красные полосы по фуксину. Подавить их.
- Жаль, что мы не застали Бриза... Положи назад эту булочку, Вольф! взвизгнула Лулу привычным голосом молодой матери.
- Я сама едва застала его, - сказала Плам. - Он вернулся из Милана в среду и сразу же улетел в Нью-Йорк, но обещал в следующий вторник вернуться.
Перед самым отъездом Бриз провел ревизию картин, написанных Плам со времени возвращения из Австралии. Он ходил по студии и присматривался к трем завершенным полотнам, двум маленьким и, одному большому.
- Не много, нетерпимо, - с облегчением признал он. - Я чертовски рад, что ты наконец сосредоточилась на бьеннале. И слава богу, есть что представить Британскому совету. У тебя налицо прогресс. Большая картина получилась лучше всего-Это гвоздь твоей экспозиции в Венеции. Она чудесная.
Полотно было выполнено в бледных и нежных тонах. Преобладали оттенки лилового, фиолетового и зеленого, но, несмотря на их легкость, уверенно выстроенная композиция и смелое применение цвета придавали картине сильную выразительность.
- Она называется "Пробуждение", - сказала Плам.
- Такое впечатление, что глаз не в состоянии постичь ее до конца, словно под поверхностью у нее скрывается что-то еще, - рассуждал Бриз, прищурив глаза. - Своим настроением, но не исполнением, она напоминает туземную вещь, которую ты купила в Австралии.
Плам пыталась понять, почему Бриз, который так легко мог схватить то, что она хотела передать в картине, оказывается глух к ее мыслям и чувствам, когда она облекает их в слова? Наверное, он считает, что как к художнице к ней надо прислушиваться, поощрять ее самобытность, позволять экспериментировать и гореть. И ничего такого по отношению к жене.
***
- Вольф, отойди от стола с красками, - крикнула Лулу. - Извини, Плам, мне не следовало его брать с собой. В моей мастерской он кроткий, как ангел.
- Он никогда не научится вести себя прилично, если ты будешь все время держать его дома, - возразила ей Дженни. - Не будь так строга с ним. Расслабься.
- Подожди, пока у тебя будет свой, и ты поймешь, что не сможешь расслабиться лет восемнадцать. - Лулу вскочила, чтобы оттащить Вольфа от банок с красками.
- Как Дон? - торопливо спросила Плам, вспомнив вдруг имя нового друга Дженни.
- Дон расстался со мной вчера вечером, - коротко бросила Дженни. На глазах у нее выступили слезы. - Яне понимаю, что я делаю не правильно. Почему мужчины бегут от меня? Я теперь такая осторожная.
Уже давно, после того как Лулу передала ей совет своей матери, Дженни поклялась никогда не говорить мужчине, что любит его или - хуже того - хочет иметь от него ребенка. Почему-то после такого заявления с ее стороны мужчина срывался с постели как ужаленный и пулей бросался на улицу, забыв застегнуть "молнию" на брюках.
Как всегда, когда она жаловалась на несчастную судьбу и стенала по поводу своей фигуры, подруги бросились утешать Дженни. Предоставленный самому себе Вольф воспользовался моментом, чтобы прикончить оставшуюся сдобу.
- Почему я должна притворяться, что он мне безразличен, когда это не так? - завывала Дженни. - Почему я должна насиловать себя?
- Потому что это касается не одной тебя, - без обиняков заявила Лулу. Собираясь втроем, они без конца обсуждали проблемы сексуального поведения Дженни: ее желание угодить; ее опасение оказаться неспособной приходить в экстаз так же быстро, как предыдущие подружки ее приятеля; ее страх перед тем, что у любовника не хватит терпения и он бросит ее.
- Мужчина не может чувствовать этого, - пролепетала Дженни, словно успокаивая себя.
- Физически он, может быть, не чувствует, что женщина симулирует, объясняла ей Лулу, - но он вполне может знать тебя достаточно хорошо, чтобы определить, когда ты притворяешься. И если он убедился в этом, но не хочет говорить в глаза, то что происходит? Вы оба становитесь неискренними.
- А если ты притворяешься, а он не замечает, - заметила Плам, - то тебе, наверное, делается обидно, и от этого отношения становятся только хуже.
Лулу подалась вперед.
- Ты знаешь, что секс не сводится только к физическому акту и не ограничивается постелью. Секс отражается на всей твоей жизни, потому что продолжает влиять на твое мироощущение и после того, как ты встала с постели. - Она мечтательно потянулась. - После ночи хорошего секса дождливый понедельник кажется чудесным, а сексуальная неудовлетворенность может повергнуть в уныние на долгие дни, даже если находишься в самом распрекрасном месте мира, где над головой колышутся пальмы, ноты все равно будешь казаться себе неполноценной, обманутой и несчастной.
- Особенно если партнер при этом явно получил свое, - добавила Плам.
- А это, в свою очередь, сказывается на всех твоих вне постельных отношениях. - Лулу шлепнула Вольфа по замасленным рукам, которыми он хватал ее леггинсы. - То ты впадаешь в плаксивость, то делаешься агрессивной и набрасываешься на детей.
Плам засмеялась, глядя на Вольфа.
- Мне вот совсем не смешно, - сердито проговорила Дженни. Она всегда сама просила совета и всегда обижалась, получив его.
- Мы тебя понимаем, - успокаивала ее Лулу, - но мы всего лишь хотим, чтобы ты не чувствовала себя такой несчастной. Вольф, оставь в покое!
- Не думаю, что кто-то из вас представляет, что я чувствую на самом деле, - с горечью сказала Дженни. - Особенно когда выслушиваю ваши снисходительные советы.
- Мы вовсе не хотели быть снисходительными, правда ведь, Плам?
- А я воспринимаю это только так. - В голосе Дженни еще прибавилось горечи. - Вы обе не понимаете, как я устала быть тихой, надежной Дженни: готовой услужить, развеселить, посидеть с детьми, поспать на чьей-то софе. И, конечно, вечной невестой, которой не суждено ничего другого. - Она с вызовом тряхнула русыми волосами. - Вы не знаете, что значит вечно прозябать на задворках. Сколько раз мне приходилось слышать, как то одна, то другая из вас спрашивает: "Можно я приведу с собой мою подругу Дженни?" И сразу всем понятно, что Дженни - это уж никак не гвоздь сезона, что она свободна, а значит, никому не нужна. Но почему? - Она вскочила на ноги и уставилась в зеркало. - Я знаю, что я слишком велика, чтобы носить эти желтые леггинсы с красным свитером, что во всем этом выгляжу, как шут гороховый. И что ни напяль на себя, все равно не будешь ни амазонкой, ни Юноной, а останешься просто слоном, который всегда больше тех мерзавцев, с кем вы вечно меня сводите. Не надо, не надо мне объяснять, что анатомия - это судьба.
Плам с Лулу переглянулись. Они любили Дженни, но хорошо знали, что ее лучше не трогать в такие моменты. Она стояла у окна и смотрела на бледный закат, освещающий шапки распускающейся листвы.
- Я хочу иметь то же, что есть у вас: собственного мужчину и детей. Чтобы всех их любить. - Она повернулась к подругам. - Но разве вы не видите, как мало у меня шансов, чтобы получить когда-нибудь хоть десятую часть того, что вы имеете как должное?
Плам подскочила к окну и обняла Дженни. Оттаскивая Вольфа от подноса с чайными приборами, Лулу выкрикивала:
- Дженни, мы любим тебя! Ты часть нашей семьи! Ты наша сестра...
- Ты такая особенная! - Плам крепче обняла ее. - Мы знаем тебя и верим в тебя... - Она смолкла, услышав стук в дверь.
Сандра протянула ей конверт.
- Посыльный только что принес его. Я подумала, что это, может быть, что-то важное.
Все еще занятая мыслями о Дженни, Плам торопливо вскрыла конверт и вынула лист белой бумаги. Лицо у нее сразу стало таким же белым...
- О боже! - Она протянула подругам лист. - Еще одна угроза!
Мгновенно забыв о бедах Дженни, все трое впились в лист обычной машинописной бумаги. Из букв разной величины, вырезанных из газет, на нем были составлены слова:
БРОСЬ ОХОТУ ЗА КАРТ. ИЛИ УМРЕШЬ
Адрес на обычном конверте был написан от руки черной шариковой ручкой. Пока они оцепенело глазели на лист, Вольф исхитрился съесть ромовый бисквит.
Плам подскочила к переговорному устройству, вызвала кухню и спросила у Сандры, откуда приходил посыльный. Сандра сообщила, что парню, у которого она расписалась в получении письма, было лет восемнадцать. Одет он был в кожаный костюм мотоциклиста, а с головы не снимал защитный шлем, поэтому она почти не видела его лица и не знает, откуда он приехал.
- Это от того же самого человека, те же самые методы. - Руки у Плам дрожали.
- Ты уверена? А где другое письмо - то, которое ты получила в Нью-Йорке? спросила Дженни. - Надо сравнить их.
Плам не помнила, сохранилось ли оно у Бриза.
- Мне кажется странным, почему адрес на конверте написан от руки, а не составлен из тех же вырезанных букв, - заметила Дженни.
- Это могло бы броситься в глаза посыльному, и он бы запомнил его, объяснила Лулу.
Плам попыталась рассуждать здраво.
- Адрес на конверте, который я получила в Нью-Йорке, был написан печатными буквами, а на этом - обычными письменными.
- Если этот человек не хотел оставлять следов, то почему он не воспользовался пишущей машинкой? - теоретизировала Дженни. - Пишущую машинку тоже, конечно, можно вычислить, но не станет же полиция проверять все машинки Англии.
- Не у каждого есть пишущая машинка, - возразила Лулу. - Кто бы это ни был, ясно, что он не работает в офисе, иначе бы он отпечатал адрес на компьютере и тут же стер бы его из памяти. Если он все же служит в каком-то офисе, тогда это либо слишком важная персона, либо слишком ничтожная для того, чтобы знать, как пользоваться компьютером.
- Что говорилось в нью-йоркском письме? - спросила Дженни.
- "Забудь голландскую кар. Или тебе конец". - Плам хорошо запомнила эти слова. - На сей раз стиль больше похож на американский, не так ли?
- Может быть, так, а может, и нет, - пожала плечами Дженни.
Плам еще раз взглянула на листок.
- Общее в этих двух посланиях только союз "или", а это не так уж много.
- Ты заявишь в полицию? - спросила Дженни.
- Скорее всего нет. Они тут же спросят, почему я уверена, что это не шутка. И мне нечего будет сказать... Впрочем, я подумаю. Посмотрю, что скажет Бриз... Хотя нет, мне не хочется, чтобы он узнал об этом письме. Он может решить, что ему следует все бросить и вернуться. Но я-то знаю, что дел у него невпроворот и что некоторые из них никак не могут быть отложены. Да и что может сделать Бриз? В этом доме я и так в безопасности... Хотя я не знаю... Пока не решила... Подожду до утра.
Лулу вновь принялась разглядывать конверт.
- Скорее всего почерк изменен, ведь любому идиоту известно, что по нему можно установить, кто писал, но не каждый знает, что даже по измененному почерку можно найти автора. - Она перевернула конверт.
Дженни заглянула ей через плечо.
- А ты уверена, что автор письма не попросил кого-то другого написать адрес?
- Тогда кому-то еще стало бы известно о нем, а это рискованно.
- Ты думаешь, это мужчина? - спросила Плам.
- Не обязательно, - сказала Лулу.
- Как еще можно узнать что-нибудь из этого проклятого письма? - Выдержка начинала изменять Плам.
- А как насчет Клары Стивене - того графолога, для которой я печатала одно время? Она определяет характер людей по почерку при их приеме на работу. Клара может помочь нам составить психологический портрет того, кто писал.
Телефона в студии не было, и Лулу бросилась вниз в спальню Плам, волоча за собой Вольфа.
Бледная как полотно Плам глядела на Дженни.
- Я ничего не могу поделать со своим страхом. Хоть бы Бриз поскорее вернулся. - Ее охватил ледяной озноб. - Этот дом, конечно, надежен, как крепость. Во всяком случае, в этом заверяет страховая компания, ведь мы держим здесь ценные картины. - Плам знала, что все окна в доме защищены стальными жалюзи, а сигнализация подключена к полицейскому участку, расположенному в двух шагах, на Олбани-стрит. - Но я все равно боюсь, Дженни.
- Может быть, это не так опасно, как тебе кажется, - пыталась успокоить ее Дженни. - Может быть, кто-то просто хочет, чтобы ты бросила свои поиски. Мне не верится, что кто-то собирается убить тебя. Тебя просто хотят запугать.
- Тогда они добились своего. - Такой страх Плам испытывала впервые с тех пор, как начала свое расследование. Тогда в Нью-Йорке Бризу почти удалось убедить ее, что письмо с угрозой было чьей-то глупой шуткой. Но два письма, и, как видно, от одного и того же отправителя, полученные в разных странах, вряд ли могли быть проделкой шутника.
"Может, Бриз был прав, - думала Плам. - Может, мое стремление разоблачить тех, кто фабрикует подделки, действительно чревато.., опасными последствиями".
Она молча повернулась к Дженни, и они обнялись, только на этот раз уже Дженни утешала Плам, забыв свои гневные слова, которые в сердцах говорила только что.
В дверях студии появилась Лулу.
- Клара говорит, что мы можем приехать прямо сейчас, но нам надо поторопиться, она собирается в театр. - На лице у нее появилась жалобная гримаса. - Извини, Плам. Вольфа стошнило на твое кружевное покрывало. Мне лучше отвезти его домой.
***
Клара Стивене, маленькая, ухоженная и тихая, жила в Челси в таком же маленьком, ухоженном и тихом доме с террасой, который, очевидно, стоил немалых денег.
В маленькой гостиной Плам с Дженни молча примостились на цветастые стулья и уставились на графолога в халате из розового атласа и роговых очках. Она положила конверт на маленький дамский столик и рассматривала его через лупу, которая зависала над словами, написанными черной шариковой ручкой:
Плам Рассел
129 Честер-террас,
Риджечтс-парк
Лондон С31 6ЕД
Наконец Клара Стивене проговорила:
- Это симпатичный почерк, свободно струящийся по листу. Скорее всего он принадлежит мужчине. Я могу определить это по размерам пальцев. Это, безусловно, умный и решительный человек, пытавшийся скрыть свой почерк.
- Вы хотите сказать, что почерк не изменен? - с надеждой спросила Плам.
- Только слегка. Характерные особенности остались теми же самыми - как, например, вот эта Т, красующаяся в слове "террас". - Она отложила лупу и ткнула в конверт серебряным ножом для бумаг. - Поскольку буквы усиленно клонятся влево, можно предположить, что обычно он пишет их прямо или с правым наклоном. Ну а поскольку такую великолепную букву Т с основанием, заведенным слева до верха, нельзя написать с правым наклоном, то можно предположить, что обычно эта рука пишет без какого-либо наклона. - Миссис Стивене посмотрела на Плам. - Это быстрая и плавная рука человека с гибким умом, привыкшего манипулировать идеями, быстро приспосабливая их к своим целям. - Словно загипнотизированная, Плам неотрывно следила за кончиком серебряного ножа, перебегавшего от буквы к букве. - Формы букв не отличаются особой оригинальностью. Эти вытянутые и угловатые буквы, похожие на иглы, имеют зловещий вид... А в этих крючках есть что-то претенциозное, что заставляет меня подозревать скрытую агрессивность, алчность и опасность. - Она вернула конверт Плам. - Я уверена во всем, что я только что сказала вам. Но можно еще немножко пофантазировать, если хотите. В вашем случае любая смелая догадка может о казаться полезной.
- Вы, наверное, единственная, кто способен помочь мне в этом деле, проговорила Плам.
Хотя в комнате было тепло, Клара Стивене поплотнее запахнула халат, словно защищаясь от ветра, и посмотрела на Плам.
- Для этого человека скорее всего характерны навязчивые состояния и злые намерения... Внешне он представляется дружелюбным, но внутри у него явно сидит ущербность. - Поколебавшись, она продолжила:
- И думаю.., он может оказаться.., неспособным отличить, где зло, а где добро.
- Что вы имеете в виду? - тихо спросила Плам. Вместе с сожалением в голосе миссис Стивене ясно прозвучало предостережение:
- Он может быть психопатом.
***
- Мне не хватало только психопата! - Черный "Порше" Плам с визгом огибал Слоан-сквер.
- Сбавь скорость, не то мы свернем себе шею, - посоветовала Дженни.
- Мне лучше обратиться в полицию.
- Конечно, тем, кто на виду, часто грозят смертью всякие глупые идиоты.
- Пусть решает полиция.
***
В полицейском участке на Олбани-стрит, дежурное помещение которого было отделано темным кедром, а одну из стен украшала огромная серебряная эмблема муниципальной полиции, Плам рассказала дружелюбно настроенному дежурному констеблю гораздо больше, чем собиралась. В конечном итоге она выложила всю свою историю, включая даже свои сомнения по поводу поведения Ричарда Степмана в Париже.