Страница:
чем, и он стал беседовать с Игорьком на школьные темы, одновременно
напряженно обдумывая ситуацию.
Нежинской и Хлыстунова не было долго, раза в три дольше, чем
требовалось, чтобы отнести передачу. За это время Элефантов связал воедино
целую цепь, казалось, разрозненных фактов.
Эдик иногда звонил им и, поболтав с кем-нибудь из сотрудников, звал к
телефону Марию. Время от времени он заходил, и Мария выходила его провожать.
Все как в случае с Астаховым, один к одному, но Элефантов никогда раньше не
обращал внимания на это совпадение, не проводил между Петром Васильевичем и
Хлыстуновым никаких параллелей. Когда однажды Нежинский приревновал Марию к
Эдику, Элефантов первым посмеялся над вздорностью подобных подозрений.
Глупец! А цепочка разматывалась все дальше. Неоднократно Мария беседовала по
телефону с матерью Эдика, на вопросы отвечала, что они знают друг друга
давно, через общих знакомых. Элефантову показалось странным, что только
после знакомства с Эдиком Мария выяснила, что давно знает его мать, но
значения этому он не придал. В прошлом году Эдика видели в Хосте в то же
время, когда там отдыхала Нежинская. Но и это он посчитал случайностью.
И, наконец, последнее -- недавно Эдик на своем "Москвиче" попал в
аварию. Сам он не пострадал, но сетовал, что сильно повредил машину. Вот и
разгадка таинственному происшествию с Нежинской!
Хлыстунов! Элефантов чувствовал себя последним идиотом, которого только
что обвели вокруг пальца. И не один раз. Он вспомнил придуманный Честертоном
эффект почтальона: от привычного, примелькавшегося человека не ждут чего-то
необычного.
Вернулись Эдик с Марией. Веселые, оживленные. Он сыплет анекдотами, она
смеется.
-- Ну что, поехали? Я тебя подвезу!
Эдик всегда был услужливым парнем.
Мария поцеловала мать и сынишку.
-- А нас?
И предприимчивым, старался ничего не упускать.
Она чмокнула Эдика и Элефантова.
-- До свидания. Спасибо, что проведали.
Потом подошла к Эдику вплотную и три раза крепко поцеловала его в щеку.
Сердце у Элефантова покатилось куда-то вниз.
Эдик завез домой Варвару Петровну и Игорька, дружески попрощался и
пообещал еще заехать. Чувствовалось, что он в семье свой человек.
-- Где ты отдыхал? -- спросил Элефантов, когда они остались одни.
-- На море, -- беспечно ответил Хлыстунов.
-- В Хосте?
-- Ага, -- он отвел глаза и не спросил, откуда Сергей это знает.
-- С Марией? -- продолжал Элефантов, подумав, что любой на месте Эдика
послал бы его к черту за такую назойливость.
-- Ну как тебе сказать... Я в санатории, а она дикарем...
Эдик не любил ни с кем ссориться. Элефантов почувствовал, что он врет,
но даже эта ложь дела не меняла.
-- Я слышал, ты разбил машину?
-- Кошмар! Вернулся из отпуска и на второй день -- бац! Пришлось крыло
менять и лобовое стекло! Еще повезло -- нашел знакомого, он все быстро
сделал, и обошлось не так дорого!
"Марии обошлось дороже, -- зло подумал Элефантов. -- До сих пор
расплачивается". Он вспомнил, сколько уколов и других неприятных процедур
пришлось перенести Нежинской. И из-за чего? Из-за этого благополучного и
самодовольного везунчика? Впрочем...
-- Ты жениться не думаешь?
-- Нет, -- Эдик бросил быстрый взгляд и опять не поинтересовался, чем
вызван подобный вопрос.
Взяв два дня за свой счет, Элефантов съездил в Хосту. Зачем он это
делает -- он не знал, но противиться охватившей его потребности оказался не
в состоянии.
В квартирном бюро узнал, где останавливалась Нежинская, и через час
стоял в маленькой опрятной комнатке с двумя кроватями и окном, выходящим на
море.
-- У меня летом жили муж и жена из вашего города, -- хозяйка, маленькая
приветливая женщина, как видно, любила поговорить. -- Мария и Эдик. Им
понравилось. Так будете заезжать?
"Муж и жена"! Элефантов посмотрел на стоящие рядом кровати, представил,
как Хлыстунов и Нежинская ложатся спать, как они просыпаются... Как будто
поковырял подсыхающую рану.
-- Наверное, нет, -- Элефантов чуть поклонился, -- слишком жаркая
комната, уж извините.
То, что таинственный соперник оказался всего-навсего Эдиком
Хлыстуновым, вызвало у Элефантова двоякие чувства.
С одной стороны, было досадно, что Мария связалась с мелким
коммерсантом, но Элефантов ее за это не осуждал: женщина -- слабое существо,
ее легко увлечь, особенно если рядом никого нет. Он вновь выругал себя за
старые ошибки.
С другой стороны, Элефантов не считал Хлыстунова серьезным конкурентом.
Так же как и Спирька, он во многом проигрывает ему, Элефантову, и Мария это
увидит. А значит, можно радоваться, что у нее не оказалось кого-то похожего
на Астахова.
Нежинская не спросила, почему он не приходил несколько дней, а
Элефантов, естественно, не стал ничего объяснять.
-- Скоро меня выписывают, -- по тону нельзя было понять, радует это ее
или нет. -- Надо готовиться к нормальной жизни. В воскресенье нарушу режим и
отправлюсь к маме. Тут мне уже изрядно надоело!
-- Отлично! -- обрадовался Элефантов. -- Давай встретимся!
-- Ну что ты, -- Мария покачала головой. -- Я так соскучилась по
Игорьку. Проведу целый день с ним.
-- Тогда я позвоню.
Но когда Элефантов в воскресенье позвонил, ответила Варвара Петровна.
-- Марию?.. -- голос у нее был несколько растерянный. -- Она уже
уехала.
"Куда?" -- хотел спросить Элефантов, но не спросил. Возвратиться в
клинику она не могла: еще рано, на какой-то час не стоило и вырываться.
Значит...
Ему опять стало тошно. Значит, Мария соскучилась по Эдику больше, чем
по сыну...
Сев в такси, он поехал к дому Нежинской. Если у подъезда стоит машина
Хлыстунова, значит, догадка верна.
Еще издали среди нескольких автомобилей, припаркованных на тротуаре, он
заметил светлый "Москвич". Тот или нет? 12-27 КЛМ. Но какой номер у Эдика?
Этого он не помнил. Вроде бы его машина чуть светлее... А на крыше, кажется,
багажник...
Элефантов поймал себя на том, что нарочно занимает голову всякими
мыслями, лишь бы не представлять происходящего наверху, на седьмом этаже, в
квартире Марии.
"Кого обманываешь? Сам себя? Ты же рассчитал, что они здесь, и приехал
убедиться! Вот, пожалуйста, то, что ты и ожидал увидеть -- автомобиль,
светлый "Москвич"! Не будь его -- это ничего бы не означало: Эдик мог
повезти ее к себе на Южный, но ты бы тешил себя иллюзиями -- дескать,
ошибся... Так не прячь голову в песок! Ты же не открыл для себя ничего
нового!"
Но одно дело -- представлять отвлеченно, а другое -- знать, что это
происходит именно сейчас, сию минуту, совсем неподалеку...
Элефантов задрожал от горя и унижения. Подняться наверх и колотить в
дверь? Скорее всего ему не откроют... А если и откроют? Элефантов
почувствовал, как кулаки наливались свинцовой тяжестью. Раз! В солнечное
правой! Два! Крюк слева в челюсть! Три! Сплетенными в замок руками добить
ударом по шее!
Он никогда не решал таким путем никаких вопросов, считая, что драка --
не метод достижения целей. Но сейчас испытывал острое желание избить Эдика.
Жестоко. В кровь. Хотя никогда в жизни он по-настоящему не дрался, он ни на
минуту не сомневался, что ему это удастся. Благопристойный, не любящий ссор
Эдик -- обыкновенный трус, он ничего не сможет противопоставить его ярости!
Ну, а что потом?
Элефантов представил отвращение в глазах Марии, и кулаки разжались. Но
ярость требовала выхода. Проколоть шины "Москвича"? Разбить стекла? Еще
глупее.
Ссутулившись, Элефантов побрел прочь.
В конце концов, Эдик ни в чем не виноват. И она тоже. Когда у них все
начиналось, он был равнодушен к Марии и его не стоило принимать в расчет. А
сейчас изменить устоявшиеся отношения непросто. Для этого недостаточно
дарить женщине цветы и писать стихи. Надо убедить ее в глубине и искренности
своих чувств, войти в ее жизнь, стать для нее необходимым... И он сумеет это
сделать!
Но безукоризненная логичность рассуждении не помогла Элефантову.
"Значит, все верно? Женщина, которую ты любишь, спит с каким-то хлыщом,
а ты считаешь это правильным? -- внутри сидел злой бес, считавший своим
долгом как можно сильнее растравить ему душу. -- Браво! Ты прямо образец
объективности! И всепрощенчества!"
У Элефантова пропал аппетит и появилась бессонница. Осунулся, похудел.
Как оленю с простреленным легким, ему не хватало воздуха, и он ходил с
полуоткрытым ртом, не видя ничего вокруг.
Как-то вечером его неудержимо повлекло к дому Марии, он надеялся на
чудо, и оно произошло: "Москвич" 12-27 КЛМ по-прежнему стоял у подъезда.
Значит, машина принадлежала кому-то из жильцов! Значит, когда он в прошлый
раз мучился подозрениями у безобидного автомобиля, в квартире на седьмом
этаже никого не было! И хотя он понимал: это дела не меняет, то, чего он
стыдился и боялся, скорее всего происходило в другом месте, у Эдика, в Южном
микрорайоне, у него будто камень с души свалился. Странное существо --
человек!
Правда, через некоторое время тоска нахлынула снова и с утроенной
силой. Мария готовилась к выписке. Здесь он разнообразил длинные часы
вынужденного безделья, помогал отвлечься от невеселых больничных
размышлений, ободрял и поддерживал ее... Такая роль стала привычной для
обоих. А как сложатся их отношения теперь? Ведь он может попросту оказаться
ненужным...
-- Я пока поживу у мамы, но буду звонить, -- рассеянно сказала на
прощание Мария. -- И ты звони, когда захочешь.
Конечно, она не привязалась к нему так, как он бы этого хотел. Пока. Но
скоро все переменится.
Сидящий в Элефантове бес издевательски засмеялся.
А, собственно, отчего все должно перемениться? Почему Мария вдруг
предпочтет тебя остальным? Что есть у тебя за душой? Возможности, власть,
деньги? Вот то-то!
Зато у меня голова на плечах!
Эка невидаль! Посмотри вокруг -- вон их сколько, голов-то! Да еще
каких, не чета твоей! Модные прически, фирменные шляпы, кожаные и замшевые
кепочки! А что под ними -- никого не интересует. К тому же там у всех
одинаково -- серое мозговое вещество. И каждому хватает: на недостаток ума
никто не жалуется. Правда, ты гордишься своей способностью быстро
перерабатывать информацию, выдавать качественно новые мысли, идеи, теории...
Но кому это нужно? И какая польза, например, Марии от твоего хваленого
интеллектуального потенциала?
И тут Элефантова осенило. Надо предложить Марии заняться наукой! Это ее
захватит, отвлечет от глупостей и мелочей, на которые можно незаметно
растранжирить всю жизнь. Перед ней откроется необозримое поле для приложения
сил, появятся реальные перспективы! Скоро он получит отдел, и Мария сможет
беспрепятственно разрабатывать свою тему. Да, в конце концов, у него самого
собрано материала не на одну диссертацию!
Его идея Нежинской понравилась.
-- Я и сама думала над этим. Я себя знаю, я справлюсь, буду работать
как вол, надо только взяться. И чтобы меня кто-то подталкивал, направлял...
-- Не беспокойся, я сумею подтолкнуть тебя, помочь. Через три года ты
защитишься, гарантирую!
Элефантова распирала радость: он сможет сделать для своей любимой
большое дело, станет ей полезным, у них появятся общие интересы, общая
цель... Но почему на ее лице явственно проступает сомнение?
-- Тебя что-то смущает?
-- Все не так-то легко, -- она помедлила, как бы раздумывая: продолжать
или нет. -- Ты, например, до сих пор не кандидат.
Элефантов немного обиделся.
-- Я же не ставил пока такой цели. Занимался другими делами,
экспериментировал, распылялся. Сейчас оформляю результаты и выйду на защиту.
Ты что, сомневаешься?
-- Да нет.
Сомнение на лице не исчезало.
-- Так в чем же дело? Тебе будет легче идти за мной. Я отдам половину
того, что собрал, определю направление поиска, не будет получаться -- напишу
сам!
-- Вот это меня и смущает: все будет находиться в твоих руках.
Они катались в колесе обозрения, кабинка медленно поднималась над
городом, руки Элефантова, нервные и жилистые, лежали на металлическом
штурвальчике.
-- А чем плохи мои руки? -- он крутанул штурвальчик, и кабина
завертелась вокруг оси. -- Ничем не хуже чьих-либо других!
Бодрым тоном он пытался затушевать неприятное ощущение: Мария боится
зависимости, но от друга, к которому искренне расположен, нельзя зависеть...
-- Да, не хуже... -- неуверенно согласилась Мария. -- Ну что ж,
попробуем...
Прощаясь, он напросился к ней в гости и, дожидаясь назначенного дня,
страшно волновался. Если раньше он ждал каждого телефонного звонка, то
теперь боялся, что Мария передумает и отменит встречу.
Он не стал вызывать лифт и пошел пешком, опасаясь, что Марии не
окажется дома. Когда дверь открылась, волнение не прошло, к нему добавились
неловкость и скованность, которых он не испытывал даже при первом свидании.
Он неуклюже вручил Марии цветы, положил на стол фрукты и поцеловал в
щеку, ощутив горький привкус.
-- Ты как будто продолжаешь проведывать меня в больнице, -- засмеялась
Нежинская.
-- Наверное, уже привык, -- Элефантов старался никак не проявить
волнения и неловкости. -- Ты ничего не чувствовала вчера, да и сегодня с
утра?
-- Ничего, -- непонимающе посмотрела она. -- А что?
-- Ужасно тосковал по тебе, просто выть хотелось. Задрать голову и выть
по-собачьи...
Он уткнулся лицом в ее ладони, по одному целовал тонкие пальцы.
-- Какой ты нежный, -- как-то задумчиво сказала Мария. -- Я давно тебя
таким не видела...
-- Ты никогда меня таким не видела. Я люблю тебя.
Этого он не говорил ни одной женщине, даже собственной жене. Чтобы
избегать красивостей.
-- Что? -- она, очевидно, тоже не ожидала таких слов.
-- Я люблю тебя.
Он привлек Марию, целовал щеки, лоб, глаза.
-- Почему ты такая горькая?
Мария тихо засмеялась, и он уловил ответный порыв.
-- Это косметическая притирка. Я же не думала...
Она не договорила.
Губы Элефантова вобрали привкус лекарства, и теперь горьким казалось
все: нежная шея, трогательно худенькие ключицы, горькой была плоская чуткая
грудь с большими коричневыми сосками, упругий живот, длинные гладкие ноги...
Горькими были мягкие губы и быстрый горячий язык, и она, ощутив эту
вернувшуюся к ней горечь, на миг отстранилась:
-- Горькая любовь?
-- Нет... Вовсе нет... -- ему хотелось высказать все, что делалось на
душе, но слов катастрофически не хватало. -- Эта горечь -- ерунда...
-- Ты стал совсем другим... Такой ласковый...
-- Господи, Машенька, как я в тебя влюбился...
-- Через три года? -- Мария смеялась.
-- Да, через три... Я так мучился, переживал...
Первый раз он полностью исповедовался, наизнанку выворачивал душу, и
ему совсем не было стыдно.
-- Я же этого не знала.
"Конечно, не знала. А теперь знает. И все будет подругому", -- билась
радостная мысль...
Принимая душ, Мария прихватила волосы резинкой, и они торчали вверх,
как корона. Она ходила по комнате обнаженной, и Элефантов любовался ею, про
себя удивляясь переменчивости восприятия.
-- Знаешь, чем отличается любимая женщина от нелюбимой?
-- Нет, -- она выжидающе глянула ему в глаза.
-- На нее приятно смотреть и после этого, -- он сделал паузу. -- А мне
приятно смотреть на тебя.
Она села на диван, и он, как мечтал когда-то, положил голову на острые
коленки.
-- Будешь меня любить?
-- Почему "будешь"?
Подразумевалось, что она уже сейчас любит, но Элефантову ее тон не
показался убедительным.
-- Будешь со мной?
Ставя вопрос по-другому, он все-таки рассчитывал получить более четкий
и обнадеживающий ответ.
-- Надеюсь.
Снова ему не понравилась неопределенность и нотки равнодушия в голосе.
"Просто ей надо ко мне привыкнуть, -- решил он. -- А для этого
требуется время".
Уходить не хотелось. Элефантов долго прощался в прихожей, оттягивая
момент, когда надо будет открыть дверь и захлопнуть ее за собой.
-- Все было хорошо? -- спросил он напоследок.
-- Да, спасибо, ты молодец.
-- Тебе спасибо.
Замок щелкнул, и Элефантов побежал вниз по лестнице. Все его существо
пело, только в глубине души чувствовался неприятный осадок: на простыне он
заметил несколько постыдных пятен -- следы своего предшественника. Или
предшественников?
Ну, ничего не поделаешь, жизнь есть жизнь... Сейчас его совершенно не
интересовали ее взаимоотношения со Спирькой, Астаховым, Эдиком. Все это в
прошлом!
Прыгая через три ступеньки, он выбежал на улицу. Возле подъезда стоял
светлый "Москвич" 12-27 КЛМ. И хотя Элефантов понимал, что это совершенно не
нужно, несолидно и даже глупо, он не удержался и показал ему кукиш.
Упругим, пружинящим шагом Элефантов шел по сказочному, раскинувшемуся
на огромной зеленой равнине городу. Городу счастья из мечты своего детства.
Он чувствовал себя молодым, бодрым, стремительным. Кровь играет, сила бьет
через край. Сейчас он может бежать без устали несколько километров, прыгнуть
на асфальт со второго этажа, драться один против троих, пробить голым
кулаком стену в полкирпича!
И весь этот физический и духовный подъем, это чудо перевоплощения
вызваны чудесной женщиной, которая доверилась ему и ответила любовью на его
чувство.
Элефантову хотелось петь.
"Все равно обойду я любого, в порошок разгрызу удила, лишь бы выдержали
подковы и печенка не подвела!"
Огромными упругими скачками он несся по бескрайнему зеленому простору,
в лицо бил встречный ветер. Спирька, Эдик и даже Астахов остались далеко
позади. Мария предпочла его им! И, черт побери, она не пожалеет об этом! У
нее не сложилась судьба, она металась из стороны в сторону, наделала уйму
ошибок... И все потому, что рядом не было надежного любящего человека, на
которого можно положиться... Но теперь такой человек у нее есть... Его
захлестнула теплая волна нежности. Он сделает все, чтобы помочь ей стать
счастливой! Все, что сможет!
В состоянии блаженной прострации Элефантов переходил через дорогу, как
вдруг из-за остановившегося перед светофором троллейбуса с ревом выскочил
автомобиль; он инстинктивно отпрыгнул, и машина пронеслась впритирку, обдав
волной спрессованного воздуха и парализующего ужаса: слишком невероятной
была эта бешеная скорость на красный свет по полосе встречного движения,
гипсовая маска водителя, не сделавшего попытки объехать или затормозить,
чудовищная реальность неожиданной, а оттого еще более нелепой смерти,
которой только чудом удалось избежать.
"Пьяный, что ли?" -- подумал ошарашенный Элефантов, глядя вслед
вильнувшей обратно через осевую серой "Волге -- фургону с круглым пятнышком
облупившейся краски на задней стойке кузова и вывалившимся уголком матового
стекла.
Трудно было поверить, что похожий на человека шофер только что походя
готов был раздавить его и оставить расплющенным на асфальте на полпути от
дома Марии к его собственному дому. Элефантов с болезненной ясностью
почувствовал, что его смерть стала бы подлинным несчастьем только в одном из
этих домов. От хорошего настроения ничего не осталось.
Вечером по телевизору передали сообщение про нападение на
инкассаторскую машину, очевидцев просили сообщить об увиденном. Элефантов
позвонил, в институт пришел поджарый целеустремленный инспектор с волевым
лицом, они поговорили в вестибюле, Крылов записал его адрес и служебный
телефон: если понадобитесь -- вызовем, хотя вряд ли, опознать не сможете...
Разглядывая собеседника, Элефантов думал, что этому обычному на вид
парню предстоит стать на пути той темной и беспощадной силы, которая вчера
пронеслась рядом, внушив ощущение беспомощности, растерянность и страх. А
майору, похоже, не страшно, он рвется встретиться с взбудоражившими весь
город "Призраками", тем острее ощущается собственная несостоятельность: даже
примет не запомнил... Впрочем, ерунда, у каждого своя работа, а у него еще
есть Мария" которая сочувственно выслушала рассказ об этой ужасной истории.
Мария, Мария...
Если бы в этот момент кто-нибудь сказал, что слова Марии про горькую
любовь окажутся пророческими, он бы плюнул такому человеку в физиономию.
Слова Старика запали мне в душу. Рассматривая вразброс усеянную
пробоинами мишень, невольно подумал: а как бы отстрелял Элефантов? У него не
дрожат руки, взгляд тверд и цепок, к тому же занимался альпинизмом. А
Спиридонов, кстати, боится высоты...
Зуммер внутреннего телефона прервал размышления.
-- Саша, надо выехать на задержание, -- голос Гапаськова был достаточно
серьезным. -- Получи оружие, Котов уже в машине, по дороге расскажет.
Участковый рассказал немногое. Дом спокойный, и вдруг -- бытовой дебош
с ножевым ранением. Преступник вооружен, грозит убить каждого, кто
подступится.
-- Наверное, это Петька -- больше некому, -- озабоченно размышлял вслух
Котов. -- Выпить любит, нервнобольного изображает по пьянке, но серьезного
за ним не водилось...
Возле подъезда стояла "скорая", толпился народ, раненого успели
погрузить в машину.
-- В живот, проникающее, -- на ходу сказал врач. -- Состояние средней
тяжести, нетрезв. После операции можно будет делать прогнозы...
Мигнул маячок, "скорая" рванула с места. Врачам предстоит одна работа,
нам -- другая.
-- ...На кухне со всех столов ножи собрал и бегает по квартире,
мать-перемать, всех порешу...
-- ...думали, притворяется, а видно, вправду дурной -- глаза
вытаращены, красный, ничего не соображает...
-- Хорошо, успели выбежать, мог любого зарезать, он психованный...
Возбужденно гомонили женщины в шлепанцах и домашних халатах, непривычно
выглядящие на оживленной улице.
-- Пойдешь с нами, Васильич? -- спросил Котов у крепкого, средних лет
мужчины в майке и тренировочных брюках и расстегнул кобуру.
Васильич без особого воодушевления кивнул.
По крутой лестнице поднялись на третий этаж. Котов осторожно толкнул
дверь, возле которой лепился добрый десяток звонков.
-- Заходи, кому жить надоело! -- вырвался на площадку истеричный крик.
-- Не дури, Петя, милиция.
Котов нырнул в дверной проем, что-то ударилось о стенку, зазвенел
металлический таз. Я прыгнул следом. В длинном коридоре голый по пояс
человек с охапкой ножей под мышкой занес над головой руку, Котов, закрываясь
табуреткой, двигался на него. Рука резко опустилась, нож пролетел над
головой и хлестко ударился о дверь. Я схватил таз, защищаясь им, как щитом.
Вам! Звонко отозвался импровизированный щит. Хлоп! Третий нож стукнулся
о табуретку.
Петя, как заправский метатель в цирке, выхватывал из-под мышки ножи и
бросал, а мы наступали, оттесняя его в глубь коридора. Когда мы
приблизились, он повернулся и побежал, я схватил с подоконника цветочный
горшок и бросил вдогонку. Горшок угодил в голую спину, дебошир шлепнулся на
пол. В каждой руке он держал ножи и отчаянно размахивал ими.
-- Все равно не дамся! Всех порежу!
-- Сейчас поглядим!
Котов длинными деревянными щипцами, с помощью которых хозяйки вынимают
из выварки белье, прижал шею хулигана к полу, я наступил на одну руку,
осмелевший Васильич -- на другую.
-- Докатился, поймали тебя, как гадюку! -- укорил он соседа.
-- Убью и отвечать не буду! -- продолжал хрипеть тот. -- Ты, сука,
считай, уже мертвец!
-- Сейчас, сейчас...
Котов защелкнул наручники.
-- Вот теперь пугай как можешь!
-- Что же вы со мной делаете, -- Петя неожиданно жалобно заплакал. -- Я
-- больной, у меня нервы, в психиатричке лежал, а вы -- в кандалы... Да
знаете, что вам за это будет?! У меня справок полный чемодан...
-- Все, Петя, кончились твои справки.
Котов перевел дух, вытер клетчатым платком вспотевшее лицо, поправил
галстук, поднял с пола и отряхнул о колено фуражку.
-- Кончились. Подошьют их, конечно, к делу, экспертизу тебе проведут и
напишут: психопатические черты личности, алкогольный невроз...
Петя притих, слушал внимательно, а при последних словах участкового
блаженно улыбнулся и согласно закивал головой.
-- ...а в конце добавят: способен отдавать отчет в своих действиях и
руководить ими, вменяем. Значит, можешь отвечать перед судом, перед людьми,
потерпевшим...
Петя икнул, из носа выскочила сопля.
-- А если я извинюсь? Извинюсь я? Я ж его не сильно порезал! И перед
вами на колени встану...
-- Пошли в машину!
По дороге Петя плакал, жаловался на горькую судьбу, нервное
расстройство, помешавшее стать дипломатом, ругал потерпевшего, который и сам
во всем виноват.
Сдав его наконец в дежурную часть, я с облегчением вздохнул и тщательно
вымыл руки. Но через час пришлось повторить эту процедуру, потому что ко мне
пришел сотрапезник по вечеринке у Рогальских -- величавый Семен Федотович,
который начал с приглашения потолковать в ресторане по душам, а закончил
обещанием завтра же вручить сберкнижку со вкладом на предъявителя.
Между этими предложениями он невнятно бормотал что-то про неприятности
по работе, непорядок в документах, из-за которых образовалась недостача,
упоминал Широкова, опечатавшего склад, и делал многозначительные жесты,
сопровождающиеся столь же многозначительным подмигиванием.
Он изрядно подрастерял свою важность, был явно напуган и выглядел
довольно жалко, если бы не эти потирания пальцами и подмигивания -- как
своему, я бы не вышел из себя, не стал бы хватать его за шиворот и
выбрасывать из кабинета и уж, конечно, не наподдал бы коленом под зад, что
совсем недостойно работника милиции.
Тем более что к двери приближался очередной посетитель, и посетителем
этим, как ни странно, оказался Сергей Элефантов.
-- Ты что, мысли прочел? Теперь тебя можно вызывать без повесток?
-- Да я насчет Юртасика. Его мать на работу прибежала: узнай, что
напряженно обдумывая ситуацию.
Нежинской и Хлыстунова не было долго, раза в три дольше, чем
требовалось, чтобы отнести передачу. За это время Элефантов связал воедино
целую цепь, казалось, разрозненных фактов.
Эдик иногда звонил им и, поболтав с кем-нибудь из сотрудников, звал к
телефону Марию. Время от времени он заходил, и Мария выходила его провожать.
Все как в случае с Астаховым, один к одному, но Элефантов никогда раньше не
обращал внимания на это совпадение, не проводил между Петром Васильевичем и
Хлыстуновым никаких параллелей. Когда однажды Нежинский приревновал Марию к
Эдику, Элефантов первым посмеялся над вздорностью подобных подозрений.
Глупец! А цепочка разматывалась все дальше. Неоднократно Мария беседовала по
телефону с матерью Эдика, на вопросы отвечала, что они знают друг друга
давно, через общих знакомых. Элефантову показалось странным, что только
после знакомства с Эдиком Мария выяснила, что давно знает его мать, но
значения этому он не придал. В прошлом году Эдика видели в Хосте в то же
время, когда там отдыхала Нежинская. Но и это он посчитал случайностью.
И, наконец, последнее -- недавно Эдик на своем "Москвиче" попал в
аварию. Сам он не пострадал, но сетовал, что сильно повредил машину. Вот и
разгадка таинственному происшествию с Нежинской!
Хлыстунов! Элефантов чувствовал себя последним идиотом, которого только
что обвели вокруг пальца. И не один раз. Он вспомнил придуманный Честертоном
эффект почтальона: от привычного, примелькавшегося человека не ждут чего-то
необычного.
Вернулись Эдик с Марией. Веселые, оживленные. Он сыплет анекдотами, она
смеется.
-- Ну что, поехали? Я тебя подвезу!
Эдик всегда был услужливым парнем.
Мария поцеловала мать и сынишку.
-- А нас?
И предприимчивым, старался ничего не упускать.
Она чмокнула Эдика и Элефантова.
-- До свидания. Спасибо, что проведали.
Потом подошла к Эдику вплотную и три раза крепко поцеловала его в щеку.
Сердце у Элефантова покатилось куда-то вниз.
Эдик завез домой Варвару Петровну и Игорька, дружески попрощался и
пообещал еще заехать. Чувствовалось, что он в семье свой человек.
-- Где ты отдыхал? -- спросил Элефантов, когда они остались одни.
-- На море, -- беспечно ответил Хлыстунов.
-- В Хосте?
-- Ага, -- он отвел глаза и не спросил, откуда Сергей это знает.
-- С Марией? -- продолжал Элефантов, подумав, что любой на месте Эдика
послал бы его к черту за такую назойливость.
-- Ну как тебе сказать... Я в санатории, а она дикарем...
Эдик не любил ни с кем ссориться. Элефантов почувствовал, что он врет,
но даже эта ложь дела не меняла.
-- Я слышал, ты разбил машину?
-- Кошмар! Вернулся из отпуска и на второй день -- бац! Пришлось крыло
менять и лобовое стекло! Еще повезло -- нашел знакомого, он все быстро
сделал, и обошлось не так дорого!
"Марии обошлось дороже, -- зло подумал Элефантов. -- До сих пор
расплачивается". Он вспомнил, сколько уколов и других неприятных процедур
пришлось перенести Нежинской. И из-за чего? Из-за этого благополучного и
самодовольного везунчика? Впрочем...
-- Ты жениться не думаешь?
-- Нет, -- Эдик бросил быстрый взгляд и опять не поинтересовался, чем
вызван подобный вопрос.
Взяв два дня за свой счет, Элефантов съездил в Хосту. Зачем он это
делает -- он не знал, но противиться охватившей его потребности оказался не
в состоянии.
В квартирном бюро узнал, где останавливалась Нежинская, и через час
стоял в маленькой опрятной комнатке с двумя кроватями и окном, выходящим на
море.
-- У меня летом жили муж и жена из вашего города, -- хозяйка, маленькая
приветливая женщина, как видно, любила поговорить. -- Мария и Эдик. Им
понравилось. Так будете заезжать?
"Муж и жена"! Элефантов посмотрел на стоящие рядом кровати, представил,
как Хлыстунов и Нежинская ложатся спать, как они просыпаются... Как будто
поковырял подсыхающую рану.
-- Наверное, нет, -- Элефантов чуть поклонился, -- слишком жаркая
комната, уж извините.
То, что таинственный соперник оказался всего-навсего Эдиком
Хлыстуновым, вызвало у Элефантова двоякие чувства.
С одной стороны, было досадно, что Мария связалась с мелким
коммерсантом, но Элефантов ее за это не осуждал: женщина -- слабое существо,
ее легко увлечь, особенно если рядом никого нет. Он вновь выругал себя за
старые ошибки.
С другой стороны, Элефантов не считал Хлыстунова серьезным конкурентом.
Так же как и Спирька, он во многом проигрывает ему, Элефантову, и Мария это
увидит. А значит, можно радоваться, что у нее не оказалось кого-то похожего
на Астахова.
Нежинская не спросила, почему он не приходил несколько дней, а
Элефантов, естественно, не стал ничего объяснять.
-- Скоро меня выписывают, -- по тону нельзя было понять, радует это ее
или нет. -- Надо готовиться к нормальной жизни. В воскресенье нарушу режим и
отправлюсь к маме. Тут мне уже изрядно надоело!
-- Отлично! -- обрадовался Элефантов. -- Давай встретимся!
-- Ну что ты, -- Мария покачала головой. -- Я так соскучилась по
Игорьку. Проведу целый день с ним.
-- Тогда я позвоню.
Но когда Элефантов в воскресенье позвонил, ответила Варвара Петровна.
-- Марию?.. -- голос у нее был несколько растерянный. -- Она уже
уехала.
"Куда?" -- хотел спросить Элефантов, но не спросил. Возвратиться в
клинику она не могла: еще рано, на какой-то час не стоило и вырываться.
Значит...
Ему опять стало тошно. Значит, Мария соскучилась по Эдику больше, чем
по сыну...
Сев в такси, он поехал к дому Нежинской. Если у подъезда стоит машина
Хлыстунова, значит, догадка верна.
Еще издали среди нескольких автомобилей, припаркованных на тротуаре, он
заметил светлый "Москвич". Тот или нет? 12-27 КЛМ. Но какой номер у Эдика?
Этого он не помнил. Вроде бы его машина чуть светлее... А на крыше, кажется,
багажник...
Элефантов поймал себя на том, что нарочно занимает голову всякими
мыслями, лишь бы не представлять происходящего наверху, на седьмом этаже, в
квартире Марии.
"Кого обманываешь? Сам себя? Ты же рассчитал, что они здесь, и приехал
убедиться! Вот, пожалуйста, то, что ты и ожидал увидеть -- автомобиль,
светлый "Москвич"! Не будь его -- это ничего бы не означало: Эдик мог
повезти ее к себе на Южный, но ты бы тешил себя иллюзиями -- дескать,
ошибся... Так не прячь голову в песок! Ты же не открыл для себя ничего
нового!"
Но одно дело -- представлять отвлеченно, а другое -- знать, что это
происходит именно сейчас, сию минуту, совсем неподалеку...
Элефантов задрожал от горя и унижения. Подняться наверх и колотить в
дверь? Скорее всего ему не откроют... А если и откроют? Элефантов
почувствовал, как кулаки наливались свинцовой тяжестью. Раз! В солнечное
правой! Два! Крюк слева в челюсть! Три! Сплетенными в замок руками добить
ударом по шее!
Он никогда не решал таким путем никаких вопросов, считая, что драка --
не метод достижения целей. Но сейчас испытывал острое желание избить Эдика.
Жестоко. В кровь. Хотя никогда в жизни он по-настоящему не дрался, он ни на
минуту не сомневался, что ему это удастся. Благопристойный, не любящий ссор
Эдик -- обыкновенный трус, он ничего не сможет противопоставить его ярости!
Ну, а что потом?
Элефантов представил отвращение в глазах Марии, и кулаки разжались. Но
ярость требовала выхода. Проколоть шины "Москвича"? Разбить стекла? Еще
глупее.
Ссутулившись, Элефантов побрел прочь.
В конце концов, Эдик ни в чем не виноват. И она тоже. Когда у них все
начиналось, он был равнодушен к Марии и его не стоило принимать в расчет. А
сейчас изменить устоявшиеся отношения непросто. Для этого недостаточно
дарить женщине цветы и писать стихи. Надо убедить ее в глубине и искренности
своих чувств, войти в ее жизнь, стать для нее необходимым... И он сумеет это
сделать!
Но безукоризненная логичность рассуждении не помогла Элефантову.
"Значит, все верно? Женщина, которую ты любишь, спит с каким-то хлыщом,
а ты считаешь это правильным? -- внутри сидел злой бес, считавший своим
долгом как можно сильнее растравить ему душу. -- Браво! Ты прямо образец
объективности! И всепрощенчества!"
У Элефантова пропал аппетит и появилась бессонница. Осунулся, похудел.
Как оленю с простреленным легким, ему не хватало воздуха, и он ходил с
полуоткрытым ртом, не видя ничего вокруг.
Как-то вечером его неудержимо повлекло к дому Марии, он надеялся на
чудо, и оно произошло: "Москвич" 12-27 КЛМ по-прежнему стоял у подъезда.
Значит, машина принадлежала кому-то из жильцов! Значит, когда он в прошлый
раз мучился подозрениями у безобидного автомобиля, в квартире на седьмом
этаже никого не было! И хотя он понимал: это дела не меняет, то, чего он
стыдился и боялся, скорее всего происходило в другом месте, у Эдика, в Южном
микрорайоне, у него будто камень с души свалился. Странное существо --
человек!
Правда, через некоторое время тоска нахлынула снова и с утроенной
силой. Мария готовилась к выписке. Здесь он разнообразил длинные часы
вынужденного безделья, помогал отвлечься от невеселых больничных
размышлений, ободрял и поддерживал ее... Такая роль стала привычной для
обоих. А как сложатся их отношения теперь? Ведь он может попросту оказаться
ненужным...
-- Я пока поживу у мамы, но буду звонить, -- рассеянно сказала на
прощание Мария. -- И ты звони, когда захочешь.
Конечно, она не привязалась к нему так, как он бы этого хотел. Пока. Но
скоро все переменится.
Сидящий в Элефантове бес издевательски засмеялся.
А, собственно, отчего все должно перемениться? Почему Мария вдруг
предпочтет тебя остальным? Что есть у тебя за душой? Возможности, власть,
деньги? Вот то-то!
Зато у меня голова на плечах!
Эка невидаль! Посмотри вокруг -- вон их сколько, голов-то! Да еще
каких, не чета твоей! Модные прически, фирменные шляпы, кожаные и замшевые
кепочки! А что под ними -- никого не интересует. К тому же там у всех
одинаково -- серое мозговое вещество. И каждому хватает: на недостаток ума
никто не жалуется. Правда, ты гордишься своей способностью быстро
перерабатывать информацию, выдавать качественно новые мысли, идеи, теории...
Но кому это нужно? И какая польза, например, Марии от твоего хваленого
интеллектуального потенциала?
И тут Элефантова осенило. Надо предложить Марии заняться наукой! Это ее
захватит, отвлечет от глупостей и мелочей, на которые можно незаметно
растранжирить всю жизнь. Перед ней откроется необозримое поле для приложения
сил, появятся реальные перспективы! Скоро он получит отдел, и Мария сможет
беспрепятственно разрабатывать свою тему. Да, в конце концов, у него самого
собрано материала не на одну диссертацию!
Его идея Нежинской понравилась.
-- Я и сама думала над этим. Я себя знаю, я справлюсь, буду работать
как вол, надо только взяться. И чтобы меня кто-то подталкивал, направлял...
-- Не беспокойся, я сумею подтолкнуть тебя, помочь. Через три года ты
защитишься, гарантирую!
Элефантова распирала радость: он сможет сделать для своей любимой
большое дело, станет ей полезным, у них появятся общие интересы, общая
цель... Но почему на ее лице явственно проступает сомнение?
-- Тебя что-то смущает?
-- Все не так-то легко, -- она помедлила, как бы раздумывая: продолжать
или нет. -- Ты, например, до сих пор не кандидат.
Элефантов немного обиделся.
-- Я же не ставил пока такой цели. Занимался другими делами,
экспериментировал, распылялся. Сейчас оформляю результаты и выйду на защиту.
Ты что, сомневаешься?
-- Да нет.
Сомнение на лице не исчезало.
-- Так в чем же дело? Тебе будет легче идти за мной. Я отдам половину
того, что собрал, определю направление поиска, не будет получаться -- напишу
сам!
-- Вот это меня и смущает: все будет находиться в твоих руках.
Они катались в колесе обозрения, кабинка медленно поднималась над
городом, руки Элефантова, нервные и жилистые, лежали на металлическом
штурвальчике.
-- А чем плохи мои руки? -- он крутанул штурвальчик, и кабина
завертелась вокруг оси. -- Ничем не хуже чьих-либо других!
Бодрым тоном он пытался затушевать неприятное ощущение: Мария боится
зависимости, но от друга, к которому искренне расположен, нельзя зависеть...
-- Да, не хуже... -- неуверенно согласилась Мария. -- Ну что ж,
попробуем...
Прощаясь, он напросился к ней в гости и, дожидаясь назначенного дня,
страшно волновался. Если раньше он ждал каждого телефонного звонка, то
теперь боялся, что Мария передумает и отменит встречу.
Он не стал вызывать лифт и пошел пешком, опасаясь, что Марии не
окажется дома. Когда дверь открылась, волнение не прошло, к нему добавились
неловкость и скованность, которых он не испытывал даже при первом свидании.
Он неуклюже вручил Марии цветы, положил на стол фрукты и поцеловал в
щеку, ощутив горький привкус.
-- Ты как будто продолжаешь проведывать меня в больнице, -- засмеялась
Нежинская.
-- Наверное, уже привык, -- Элефантов старался никак не проявить
волнения и неловкости. -- Ты ничего не чувствовала вчера, да и сегодня с
утра?
-- Ничего, -- непонимающе посмотрела она. -- А что?
-- Ужасно тосковал по тебе, просто выть хотелось. Задрать голову и выть
по-собачьи...
Он уткнулся лицом в ее ладони, по одному целовал тонкие пальцы.
-- Какой ты нежный, -- как-то задумчиво сказала Мария. -- Я давно тебя
таким не видела...
-- Ты никогда меня таким не видела. Я люблю тебя.
Этого он не говорил ни одной женщине, даже собственной жене. Чтобы
избегать красивостей.
-- Что? -- она, очевидно, тоже не ожидала таких слов.
-- Я люблю тебя.
Он привлек Марию, целовал щеки, лоб, глаза.
-- Почему ты такая горькая?
Мария тихо засмеялась, и он уловил ответный порыв.
-- Это косметическая притирка. Я же не думала...
Она не договорила.
Губы Элефантова вобрали привкус лекарства, и теперь горьким казалось
все: нежная шея, трогательно худенькие ключицы, горькой была плоская чуткая
грудь с большими коричневыми сосками, упругий живот, длинные гладкие ноги...
Горькими были мягкие губы и быстрый горячий язык, и она, ощутив эту
вернувшуюся к ней горечь, на миг отстранилась:
-- Горькая любовь?
-- Нет... Вовсе нет... -- ему хотелось высказать все, что делалось на
душе, но слов катастрофически не хватало. -- Эта горечь -- ерунда...
-- Ты стал совсем другим... Такой ласковый...
-- Господи, Машенька, как я в тебя влюбился...
-- Через три года? -- Мария смеялась.
-- Да, через три... Я так мучился, переживал...
Первый раз он полностью исповедовался, наизнанку выворачивал душу, и
ему совсем не было стыдно.
-- Я же этого не знала.
"Конечно, не знала. А теперь знает. И все будет подругому", -- билась
радостная мысль...
Принимая душ, Мария прихватила волосы резинкой, и они торчали вверх,
как корона. Она ходила по комнате обнаженной, и Элефантов любовался ею, про
себя удивляясь переменчивости восприятия.
-- Знаешь, чем отличается любимая женщина от нелюбимой?
-- Нет, -- она выжидающе глянула ему в глаза.
-- На нее приятно смотреть и после этого, -- он сделал паузу. -- А мне
приятно смотреть на тебя.
Она села на диван, и он, как мечтал когда-то, положил голову на острые
коленки.
-- Будешь меня любить?
-- Почему "будешь"?
Подразумевалось, что она уже сейчас любит, но Элефантову ее тон не
показался убедительным.
-- Будешь со мной?
Ставя вопрос по-другому, он все-таки рассчитывал получить более четкий
и обнадеживающий ответ.
-- Надеюсь.
Снова ему не понравилась неопределенность и нотки равнодушия в голосе.
"Просто ей надо ко мне привыкнуть, -- решил он. -- А для этого
требуется время".
Уходить не хотелось. Элефантов долго прощался в прихожей, оттягивая
момент, когда надо будет открыть дверь и захлопнуть ее за собой.
-- Все было хорошо? -- спросил он напоследок.
-- Да, спасибо, ты молодец.
-- Тебе спасибо.
Замок щелкнул, и Элефантов побежал вниз по лестнице. Все его существо
пело, только в глубине души чувствовался неприятный осадок: на простыне он
заметил несколько постыдных пятен -- следы своего предшественника. Или
предшественников?
Ну, ничего не поделаешь, жизнь есть жизнь... Сейчас его совершенно не
интересовали ее взаимоотношения со Спирькой, Астаховым, Эдиком. Все это в
прошлом!
Прыгая через три ступеньки, он выбежал на улицу. Возле подъезда стоял
светлый "Москвич" 12-27 КЛМ. И хотя Элефантов понимал, что это совершенно не
нужно, несолидно и даже глупо, он не удержался и показал ему кукиш.
Упругим, пружинящим шагом Элефантов шел по сказочному, раскинувшемуся
на огромной зеленой равнине городу. Городу счастья из мечты своего детства.
Он чувствовал себя молодым, бодрым, стремительным. Кровь играет, сила бьет
через край. Сейчас он может бежать без устали несколько километров, прыгнуть
на асфальт со второго этажа, драться один против троих, пробить голым
кулаком стену в полкирпича!
И весь этот физический и духовный подъем, это чудо перевоплощения
вызваны чудесной женщиной, которая доверилась ему и ответила любовью на его
чувство.
Элефантову хотелось петь.
"Все равно обойду я любого, в порошок разгрызу удила, лишь бы выдержали
подковы и печенка не подвела!"
Огромными упругими скачками он несся по бескрайнему зеленому простору,
в лицо бил встречный ветер. Спирька, Эдик и даже Астахов остались далеко
позади. Мария предпочла его им! И, черт побери, она не пожалеет об этом! У
нее не сложилась судьба, она металась из стороны в сторону, наделала уйму
ошибок... И все потому, что рядом не было надежного любящего человека, на
которого можно положиться... Но теперь такой человек у нее есть... Его
захлестнула теплая волна нежности. Он сделает все, чтобы помочь ей стать
счастливой! Все, что сможет!
В состоянии блаженной прострации Элефантов переходил через дорогу, как
вдруг из-за остановившегося перед светофором троллейбуса с ревом выскочил
автомобиль; он инстинктивно отпрыгнул, и машина пронеслась впритирку, обдав
волной спрессованного воздуха и парализующего ужаса: слишком невероятной
была эта бешеная скорость на красный свет по полосе встречного движения,
гипсовая маска водителя, не сделавшего попытки объехать или затормозить,
чудовищная реальность неожиданной, а оттого еще более нелепой смерти,
которой только чудом удалось избежать.
"Пьяный, что ли?" -- подумал ошарашенный Элефантов, глядя вслед
вильнувшей обратно через осевую серой "Волге -- фургону с круглым пятнышком
облупившейся краски на задней стойке кузова и вывалившимся уголком матового
стекла.
Трудно было поверить, что похожий на человека шофер только что походя
готов был раздавить его и оставить расплющенным на асфальте на полпути от
дома Марии к его собственному дому. Элефантов с болезненной ясностью
почувствовал, что его смерть стала бы подлинным несчастьем только в одном из
этих домов. От хорошего настроения ничего не осталось.
Вечером по телевизору передали сообщение про нападение на
инкассаторскую машину, очевидцев просили сообщить об увиденном. Элефантов
позвонил, в институт пришел поджарый целеустремленный инспектор с волевым
лицом, они поговорили в вестибюле, Крылов записал его адрес и служебный
телефон: если понадобитесь -- вызовем, хотя вряд ли, опознать не сможете...
Разглядывая собеседника, Элефантов думал, что этому обычному на вид
парню предстоит стать на пути той темной и беспощадной силы, которая вчера
пронеслась рядом, внушив ощущение беспомощности, растерянность и страх. А
майору, похоже, не страшно, он рвется встретиться с взбудоражившими весь
город "Призраками", тем острее ощущается собственная несостоятельность: даже
примет не запомнил... Впрочем, ерунда, у каждого своя работа, а у него еще
есть Мария" которая сочувственно выслушала рассказ об этой ужасной истории.
Мария, Мария...
Если бы в этот момент кто-нибудь сказал, что слова Марии про горькую
любовь окажутся пророческими, он бы плюнул такому человеку в физиономию.
Слова Старика запали мне в душу. Рассматривая вразброс усеянную
пробоинами мишень, невольно подумал: а как бы отстрелял Элефантов? У него не
дрожат руки, взгляд тверд и цепок, к тому же занимался альпинизмом. А
Спиридонов, кстати, боится высоты...
Зуммер внутреннего телефона прервал размышления.
-- Саша, надо выехать на задержание, -- голос Гапаськова был достаточно
серьезным. -- Получи оружие, Котов уже в машине, по дороге расскажет.
Участковый рассказал немногое. Дом спокойный, и вдруг -- бытовой дебош
с ножевым ранением. Преступник вооружен, грозит убить каждого, кто
подступится.
-- Наверное, это Петька -- больше некому, -- озабоченно размышлял вслух
Котов. -- Выпить любит, нервнобольного изображает по пьянке, но серьезного
за ним не водилось...
Возле подъезда стояла "скорая", толпился народ, раненого успели
погрузить в машину.
-- В живот, проникающее, -- на ходу сказал врач. -- Состояние средней
тяжести, нетрезв. После операции можно будет делать прогнозы...
Мигнул маячок, "скорая" рванула с места. Врачам предстоит одна работа,
нам -- другая.
-- ...На кухне со всех столов ножи собрал и бегает по квартире,
мать-перемать, всех порешу...
-- ...думали, притворяется, а видно, вправду дурной -- глаза
вытаращены, красный, ничего не соображает...
-- Хорошо, успели выбежать, мог любого зарезать, он психованный...
Возбужденно гомонили женщины в шлепанцах и домашних халатах, непривычно
выглядящие на оживленной улице.
-- Пойдешь с нами, Васильич? -- спросил Котов у крепкого, средних лет
мужчины в майке и тренировочных брюках и расстегнул кобуру.
Васильич без особого воодушевления кивнул.
По крутой лестнице поднялись на третий этаж. Котов осторожно толкнул
дверь, возле которой лепился добрый десяток звонков.
-- Заходи, кому жить надоело! -- вырвался на площадку истеричный крик.
-- Не дури, Петя, милиция.
Котов нырнул в дверной проем, что-то ударилось о стенку, зазвенел
металлический таз. Я прыгнул следом. В длинном коридоре голый по пояс
человек с охапкой ножей под мышкой занес над головой руку, Котов, закрываясь
табуреткой, двигался на него. Рука резко опустилась, нож пролетел над
головой и хлестко ударился о дверь. Я схватил таз, защищаясь им, как щитом.
Вам! Звонко отозвался импровизированный щит. Хлоп! Третий нож стукнулся
о табуретку.
Петя, как заправский метатель в цирке, выхватывал из-под мышки ножи и
бросал, а мы наступали, оттесняя его в глубь коридора. Когда мы
приблизились, он повернулся и побежал, я схватил с подоконника цветочный
горшок и бросил вдогонку. Горшок угодил в голую спину, дебошир шлепнулся на
пол. В каждой руке он держал ножи и отчаянно размахивал ими.
-- Все равно не дамся! Всех порежу!
-- Сейчас поглядим!
Котов длинными деревянными щипцами, с помощью которых хозяйки вынимают
из выварки белье, прижал шею хулигана к полу, я наступил на одну руку,
осмелевший Васильич -- на другую.
-- Докатился, поймали тебя, как гадюку! -- укорил он соседа.
-- Убью и отвечать не буду! -- продолжал хрипеть тот. -- Ты, сука,
считай, уже мертвец!
-- Сейчас, сейчас...
Котов защелкнул наручники.
-- Вот теперь пугай как можешь!
-- Что же вы со мной делаете, -- Петя неожиданно жалобно заплакал. -- Я
-- больной, у меня нервы, в психиатричке лежал, а вы -- в кандалы... Да
знаете, что вам за это будет?! У меня справок полный чемодан...
-- Все, Петя, кончились твои справки.
Котов перевел дух, вытер клетчатым платком вспотевшее лицо, поправил
галстук, поднял с пола и отряхнул о колено фуражку.
-- Кончились. Подошьют их, конечно, к делу, экспертизу тебе проведут и
напишут: психопатические черты личности, алкогольный невроз...
Петя притих, слушал внимательно, а при последних словах участкового
блаженно улыбнулся и согласно закивал головой.
-- ...а в конце добавят: способен отдавать отчет в своих действиях и
руководить ими, вменяем. Значит, можешь отвечать перед судом, перед людьми,
потерпевшим...
Петя икнул, из носа выскочила сопля.
-- А если я извинюсь? Извинюсь я? Я ж его не сильно порезал! И перед
вами на колени встану...
-- Пошли в машину!
По дороге Петя плакал, жаловался на горькую судьбу, нервное
расстройство, помешавшее стать дипломатом, ругал потерпевшего, который и сам
во всем виноват.
Сдав его наконец в дежурную часть, я с облегчением вздохнул и тщательно
вымыл руки. Но через час пришлось повторить эту процедуру, потому что ко мне
пришел сотрапезник по вечеринке у Рогальских -- величавый Семен Федотович,
который начал с приглашения потолковать в ресторане по душам, а закончил
обещанием завтра же вручить сберкнижку со вкладом на предъявителя.
Между этими предложениями он невнятно бормотал что-то про неприятности
по работе, непорядок в документах, из-за которых образовалась недостача,
упоминал Широкова, опечатавшего склад, и делал многозначительные жесты,
сопровождающиеся столь же многозначительным подмигиванием.
Он изрядно подрастерял свою важность, был явно напуган и выглядел
довольно жалко, если бы не эти потирания пальцами и подмигивания -- как
своему, я бы не вышел из себя, не стал бы хватать его за шиворот и
выбрасывать из кабинета и уж, конечно, не наподдал бы коленом под зад, что
совсем недостойно работника милиции.
Тем более что к двери приближался очередной посетитель, и посетителем
этим, как ни странно, оказался Сергей Элефантов.
-- Ты что, мысли прочел? Теперь тебя можно вызывать без повесток?
-- Да я насчет Юртасика. Его мать на работу прибежала: узнай, что