Корнуэлл Патриция. Жестокое и странное

   Я смотрела на него в изумлении, чувствуя, как начинает пылать мое лицо.
   – Я никогда искренне не хотел вас оскорбить или выказать по отношению к вам какое-то неуважение, – продолжал он тихо, но убедительно, отчетливо произнося каждое слово, что придавало его выступлениям в зале суда особую внушительность. – Все это тактика. Адвокаты известны тем, что применяют разную тактику. Мы пользуемся «подрезками», «подкрутками», «подсечками» и скоростью для достижения необходимого эффекта. В основе всего того, что я из себя представляю, лежит искреннее и горячее желание сделать своих студентов стойкими и гарантировать их от заблуждений в этом далеком от совершенства мире, в котором мы живем. И, глядя на вас, я не чувствую разочарования. Возможно, вы являетесь одной из наиболее выдающихся личностей, которые у меня учились.
   – Почему вы мне все это говорите? – спросила я.
   – Потому что на этом этапе вашей жизни вам необходимо это знать. У вас, как я уже говорил, неприятности. И гордость не позволяет вам признаться в этом.
   Я молчала, в голове возникали противоречивые мысли.
   – Я помогу вам, если вы позволите.
   Если он говорил правду, то и я должна отплатить ему тем же. Я бросила взгляд на его открытую дверь и подумала, как просто было бы сюда проникнуть кому-нибудь. Я представила, как несложно будет его кому-то подстеречь, когда он, прихрамывая, пойдет к своей машине.
   – Если подобные обвинения будут продолжать появляться в газетах, например, вам надлежит разработать стратегию, и не одну...
   Я прервала его.
   – Мистер Грумэн, когда вы в последний раз видели Ронни Джо Уоддела?
   Задумавшись, он посмотрел наверх.
   – В последний раз я был в непосредственной близости от него по крайней мере год назад. Обычно большинство наших бесед проходило по телефону. Я бы оставался с ним до самого конца, если бы он позволил, как я уже рассказывал.
   – Значит, вы и не видели его, и не говорили с ним, когда его предположительно перевели на Спринг-стрит незадолго до казни.
   – Предположительно? Какое любопытное слово вы использовали, доктор Скарпетта.
   – Мы не можем доказать, что тринадцатого декабря казнили именно Уоддела.
   – Вы, конечно, шутите.
   На его лице появилось неподдельное изумление. Я объяснила ему все, что произошло, включая тот факт, что Дженнифер Дейтон была убита и что на стуле из столовой в ее доме был обнаружен отпечаток пальца Уоддела. Я рассказала ему об Эдди Хите и Сьюзан Стори и о том, что кто-то проникал в АСИОП. Когда я закончила, Грумэн продолжал неподвижно сидеть, пристально глядя на меня.
   – Боже мой, – пробормотал он.
   – Ваше письмо Дженнифер не было обнаружено, – продолжала я. – Полиции не удалось найти ни его, ни оригинал факса, адресованного вам. Возможно, кто-то это взял. Возможно, убийца сжег их в ее камине в тот вечер, когда она умерла. А может быть, она и сама избавилась от них, потому что боялась. Я думаю, что ее убили из-за того, что она что-то знала.
   – И, видимо, поэтому убили и Сьюзан Стори? Потому что она что-то знала?
   – Вполне возможно, – ответила я. – Я хочу сказать, что уже два человека, связанные каким-то образом с Ронни Уодделом, убиты. Если речь идет о тех, кто мог много знать об Уодделе, то вы будете далеко не последним в списке таких людей.
   – Так вы считаете, что я на очереди, – сказал он с кривой усмешкой. – Знаете, наверное, самая моя большая обида на Всевышнего заключается в том, что в промежутке между жизнью и смертью слишком часто включается хронометр. Считайте, что вы меня предупредили, доктор Скарпетта. Однако я не настолько глуп, чтобы рассчитывать на то, что смогу успешно скрыться от того, кто намерен меня пристрелить.
   – По крайней мере можно попытаться, – заметила я. – Вы должны принять меры предосторожности.
   – Я приму.
   – Может быть, вам с вашей женой стоит уехать куда-нибудь отдохнуть.
   – Беверли умерла три года назад, – сказал он.
   – Простите, мистер Грумэн.
   – Она уже давно была нездорова – почти все то время, что мы были вместе. И теперь, когда от меня никто не зависит, я целиком нахожусь во власти своих привычек и наклонностей. Я – неизлечимый работоман, который хочет изменить мир.
   – Думаю, что если кто-то и был близок к этому, то вы – один из них.
   – Ваше мнение не подтверждено никакими фактами, но тем не менее я вам признателен. И еще я хочу выразить вам свое глубокое сожаление по поводу смерти Марка. Я не был с ним хорошо знаком, но он производил впечатление порядочного человека.
   – Спасибо.
   Я встала, надела свою куртку и проверила в кармане ключи от машины. Он тоже поднялся.
   – Так что же мы теперь будем делать, доктор Скарпетта?
   – Я не думаю, что у вас есть какие-нибудь письма или другие предметы Ронни Уоддела, с которых можно было бы попробовать снять отпечатки.
   – Писем у меня нет, а документы, которые он подписывал, прошли через многие руки. Однако вы в любой момент можете ими воспользоваться.
   – Я сообщу вам, если у нас не будет иной альтернативы. Но есть еще кое-что, о чем бы я хотела вас спросить. – Мы стояли возле двери. Грумэн опирался на свою трость. – Вы сказали, что во время вашей последней беседы с Уодделом он высказал вам три свои просьбы. Одна – опубликовать его размышления, другая – позвонить Дженнифер Дейтон. А какая была третья?
   – Он хотел, чтобы я пригласил на казнь Норринга.
   – И вы пригласили?
   – Конечно, – ответил Грумэн. – И у вашего замечательного губернатора не хватило воспитания даже на то, чтобы ответить на приглашение.

Глава 10

   Был почти вечер, впереди виднелись очертания Ричмонда, когда я решила позвонить Роуз.
   – Доктор Скарпетта, где вы? – Голос моей секретарши был крайне взволнован. – Вы в своей машине?
   – Да. В пяти минутах от города.
   – Хорошо. Только вам не надо сейчас ехать сразу сюда.
   – Что?
   – До вас пытается дозвониться лейтенант Марино. Он сказал, что если мне удастся поговорить с вами, передать, чтобы вы позвонили ему в первую очередь. Он сказал, это крайне срочно.
   – Роуз, да в чем все-таки дело?
   – Вы новости не слушали? А дневную газету не читали?
   – Я весь день была в округе Колумбия. Что случилось?
   – Сегодня днем был найден мертвым Фрэнк Донахью.
   – Начальник тюрьмы? Тот самый Фрэнк Донахью?
   – Да.
   Не отрывая взгляда от дороги, я вцепилась в руль.
   – Что произошло?
   – Его застрелили. Пару часов назад был найден в своей машине. Как и Сьюзан.
   – Я еду, – сказала я, сворачивая налево и нажимая на газ.
   – Не торопитесь. Филдинг уже занимается этим. Прошу вас, позвоните Марино. Вам нужно почитать вчерашнюю газету. Им известно про пули.
   – Им?
   – Журналистам. Они узнали про пули и взаимосвязь между убийствами Эдди Хита и Сьюзан.
   Я позвонила Марино и сообщила, что еду домой. Поставив машину в гараж, я первым делом вытащила из почтового ящика вечернюю газету.
   Мне тут же бросилась в глаза фотография улыбающегося Фрэнка Донахью. Рядом была помещена статья под заголовком «УБИЙСТВО НАЧАЛЬНИКА ТЮРЬМЫ». Ниже была еще одна статья с фотографией другого государственного чиновника – с моей. В этой статье в основном речь шла о пулях, извлеченных из тел Хита и Сьюзан, о том, что они были выпущены из одного оружия, и о том, что оба убийства странным образом были связаны со мной. Помимо намеков, опубликованных в «Вашингтон пост», здесь было и кое-что похлеще.
   Не веря своим глазам, я прочла о том, что в доме Сьюзан Стори полиция обнаружила конверт с деньгами, на котором были мои отпечатки пальцев. Я проявила «неожиданный интерес» к делу Эдди Хита, явившись незадолго до его смерти в больницу округа Энрико, чтобы осмотреть его раны. Потом я проводила его вскрытие, и именно тогда Сьюзан отказалась стать свидетельницей по его делу и якобы убежала из морга. Когда она менее двух недель спустя была найдена убитой, я появилась на месте происшествия, затем неожиданно отправилась к ее родителям задавать вопросы и настояла на своем присутствии во время аутопсии.
   Статья не приписывала мне откровенного злодейства и не указывала его возможных мотивов, но содержавшиеся в ней намеки на мою причастность к делу Сьюзан были одновременно ошарашивающими и вызывающими. У меня могли быть серьезные недочеты в работе. Я забыла взять отпечатки Ронни Джо Уоддела, когда его тело после казни поступило в морг. Недавно я оставила тело убитой жертвы посреди коридора буквально напротив лифта, которым пользовались многочисленные сотрудники, работавшие в том же здании, тем самым ставя под сомнение ряд улик. Я держалась отчужденно со своими коллегами и порой вела себя непредсказуемо. Изменения моей личности увязывались со смертью моего любовника Марка Джеймса. Возможно, Сьюзан, изо дня в день работавшая бок о бок со мной, знала нечто такое, что могло отрицательно сказаться на моей профессиональной карьере. Возможно, я платила ей за молчание.
   – Мои отпечатки пальцев? – воскликнула я, стоило Марино появиться у меня в дверях. – Что это за чертовщина с принадлежащими мне отпечатками пальцев?
   – Погодите, док.
   – По-моему, на этот раз можно уже и в суд подавать. Все зашло слишком далеко.
   – Я не думаю, что вам сейчас захочется куда-то подавать.
   Вынимая свои сигареты, он шел за мной на кухню, где на столе была разложена вечерняя газета.
   – За всем этим стоит Бен Стивенс.
   – Док, мне кажется, вам будет интересно послушать то, что я вам скажу.
   – Наверняка это он рассказал про пули...
   – Черт возьми, док, да послушайте же наконец.
   Я села.
   – Мне тоже припекает, – начал он. – Я занимаюсь этими делами с вами, и тут вдруг вы становитесь их составной частью. Да, мы действительно нашли в доме Сьюзан конверт. Он оказался в ящике комода под какой-то одеждой. В нем лежали три стодолларовые бумажки. Вэндер пропустил их через свою систему и обнаружил несколько отпечатков. Два из них – ваши. Ваши отпечатки, как и мои, и многих других следователей, находятся в АСИОП для исключительных случаев, например, если мы вдруг оставим свои отпечатки там, где было совершено преступление.
   – Я не оставляла отпечатков на местах преступлений. Этому есть логичное объяснение. Должно быть. Может, я бралась за этот конверт где-то в офисе или в морге, и Сьюзан взяла его домой.
   – Это явно не служебный конверт, – возразил Марино. – Он в два раза больше обычного и сделан из плотной глянцевой черной бумаги. На нем ничего не написано.
   Я посмотрела на него, и в этот момент меня осенило.
   – В нем лежал шарфик, который я ей подарила.
   – Что за шарфик?
   – Моим рождественским подарком Сьюзан был красный шелковый шарфик, купленный мною в Сан-Франциско. По вашему описанию этот конверт похож на тот, в котором он лежал, – черный, из картона или плотной глянцевой бумаги. Он закрывался маленькой золотой пуговкой. Я сама заворачивала подарок. Разумеется, на нем остались мои отпечатки.
   – А триста долларов? – спросил Марино, стараясь не смотреть мне в глаза.
   – Про деньги я ничего не знаю.
   – Я спрашиваю, почему в том конверте, что вы ей дали, оказались деньги?
   – Может быть, она просто куда-то хотела их убрать. Под рукой оказался конверт. Возможно, ей не хотелось его выбрасывать. Не знаю. Не могла же я следить за тем, что она сделает с моим подарком.
   – Кто-нибудь видел, как вы дарили ей шарфик? – спросил он.
   – Нет. Ее мужа не было дома, когда она распечатала мой конверт.
   – Да, он говорит, что не знает ни о каком подарке от вас, кроме розовой пойнсеттии. Он говорит, Сьюзан никак не обмолвилась о том, что вы дарили ей какой-то шарфик.
   – Господи, Марино, этот шарфик был на ней в момент убийства.
   – Это не объясняет того, откуда он взялся.
   – По-моему, вы уже готовы выдвинуть против меня обвинение, – взорвалась я.
   – Я ни в чем вас не обвиняю. Вы что, не понимаете? Без этого никуда не денешься. Или вы предпочитаете, чтобы я сейчас здесь с вами полюбезничал, похлопал вас дружески по руке, а потом бы сюда ввалился какой-нибудь другой полицейский и стал напирать с расспросами?
   Он встал и принялся расхаживать по кухне, уставившись себе под ноги и засунув руки в карманы.
   – Расскажите мне про Донахью, – тихо сказала я.
   – Он был убит в своей машине, вероятно, сегодня рано утром. По словам его жены, он выехал из дома около шести пятнадцати. А днем, около половины второго, его «сандерберд» был обнаружен на стоянке возле Дип-Уотер-Терминала с трупом Донахью внутри.
   – Это я прочла в газете.
   – Послушайте, чем меньше мы будем об этом говорить, тем лучше.
   – Почему? Журналисты намекают, что и его я тоже убила?
   – Где вы были сегодня утром в шесть пятнадцать, док?
   – Я собиралась выезжать из дома в Вашингтон.
   – У вас есть свидетели, которые могли бы подтвердить, что вы не разъезжали вокруг Дип-Уотер-Терминала? Это недалеко от офиса судмедэкспертизы, как вам известно. Что-то в двух минутах езды.
   – Но это же абсурд.
   – Привыкайте. Это только начало. В вас еще Паттерсон вопьется.
   До того как стать главным прокурором штата, Рой Паттерсон был одним из самых воинственных и самолюбивых адвокатов по уголовным делам в городе. Мои слова всегда вызывали у него раздражение, так как в большинстве случаев от показаний судмедэксперта отношение присяжных к подзащитному не улучшалось.
   – Я никогда не говорил вам, насколько Паттерсон вас терпеть не может? – продолжал Марино. – Вы досаждали ему, когда он был адвокатом: сидели себе невозмутимо в своих строгих костюмах и выставляли его идиотом.
   – Он сам выставлял себя идиотом. Я лишь отвечала на его вопросы.
   – Не говоря уже о том, что ваш старый дружок, Билл Болтц, был одним из его ближайших приятелей. Думаю, мне не стоит продолжать.
   – Да уж, зря вы начали.
   – Я лишь знаю, что Паттерсон в вас вцепится. Думаю, он сейчас просто счастлив.
   – Марино, вы красный как свекла. Ради Бога, я не хочу, чтобы из-за меня вас хватил удар.
   – Давайте вернемся к тому шарфику, который вы, по вашим словам, подарили Сьюзан.
   – По моим словам?
   – Как называется тот магазин в Сан-Франциско, где вам его продали? – спросил он.
   – Это был не магазин.
   Продолжая расхаживать, он быстро взглянул на меня.
   – Это был уличный базар. Множество киосков и ларьков, в которых продавалась всякая всячина и изделия ручной работы. Типа Ковент-Гардена, – объяснила я.
   – У вас остался чек?
   – Зачем мне было его сохранять?
   – Значит, вы не знаете ни названия ларька, ничего такого. Значит, никак нельзя подтвердить, что вы купили этот шарфик у какого-то умельца или продавца, который пользуется такими черными глянцевыми пакетами.
   – Я не могу это подтвердить.
   Он продолжал ходить взад-вперед. Я смотрела в окно. На фоне луны проплывали тучи, темные силуэты деревьев качались на ветру. Я поднялась, чтобы закрыть шторы.
   Марино остановился.
   – Док, мне нужно будет ознакомиться с вашими финансовыми документами. Я не ответила.
   – Мне необходимо удостовериться, что вы не брали крупных сумм наличных из банка в последние месяцы.
   Я продолжала молчать.
   – Вы же не брали, док, верно?
   Я встала из-за стола с колотящимся сердцем.
   – Вы можете поговорить с моим адвокатом, – ответила я.

* * *

   После ухода Марино я поднялась наверх и, открыв кедровый шкафчик, где хранились мои документы, начала собирать банковские распечатки, налоговые декларации и другие финансовые бумаги. Я подумала обо всех защитниках в Ричмонде, которые, вероятно, были бы очень рады навсегда отделаться от меня.
   Я сидела на кухне и делала для себя кое-какие пометки в блокноте, когда в дверь позвонили. Это были Бентон Уэсли и Люси, и по их молчаливому виду я тут же поняла, что нет нужды им что-либо рассказывать.
   – Где Конни? – устало спросила я.
   – Она осталась встречать Новый год со своими родителями в Шарлоттсвилле.
   – Я пойду к тебе в кабинет, тетя Кей, – сказала Люси. Без улыбок и объятий она отправилась туда вместе со своим саквояжем.
   – Марино хочет познакомиться с моими финансовыми документами, – объяснила я Уэсли, когда он проследовал за мной в гостиную. – Бен Стивенс подстраивает все это. Из офиса пропадают личные дела и копии документов, и он рассчитывает, что это будет выглядеть так, словно их взяла я. И, по словам Марино, Рой Паттерсон сейчас предвкушает наслаждение. Это новости последнего часа.
   – Где у тебя скотч?
   – Хорошие напитки у, меня вот в том шкафчике. Стаканы в баре.
   – Я не хочу твоих хороших напитков.
   – А я хочу.
   Я начала разводить огонь.
   – Я звонил твоему заместителю по дороге сюда. Они уже успели взглянуть на пули, извлеченные из головы Донахью. Винчестер, свинец, двадцать второй калибр. Одна вошла в левую щеку и прошла сквозь весь череп, другая застряла у основания затылка.
   – То же оружие, из которого убили и тех двоих?
   – Да. Лед положить?
   – Да, пожалуйста.
   Я закрыла заслонку и отставила кочергу.
   – Полагаю, ни на месте преступления, ни на теле Донахью перьев не нашли?
   – По крайней мере мне об этом не известно. Ясно, что его убийца находился возле машины и выстрелил через открытое окно со стороны водителя. Это, конечно, не означает, что он прежде не сидел с ним в машине, однако я не думаю. Мне кажется, Донахью должен был с кем-то встретиться на автостоянке возле Дип-Уотер-Терминала. Когда тот тип появился, Донахью опустил стекло со своей стороны, и так все и произошло. Дауни тебе как-то помог? – Протянув мне стакан, он сел на диван.
   – Оказывается, что перышки, найденные во всех трех случаях, гагачьи.
   – Морская утка? – Уэсли наморщил лоб. – Этот пух используется для лыжных курток, перчаток и чего-то подобного?
   – Редко. Гагачий пух очень дорогой. Небогатые люди не станут покупать себе одежду, наполненную гагачьим пухом.
   Я продолжила свой рассказ о событиях дня, подробно описав несколько часов, проведенных в беседе с Грумэном, и заметив, что, на мой взгляд, он никоим образом не имел отношения к зловещим событиям, которые продолжали разворачиваться.
   – Я рад, что ты с ним встретилась, – сказал Уэсли. – Я надеялся, что ты так и сделаешь.
   – Тебя удивляет, как все оборачивается?
   – Нет. Все логично. Ситуация с Грумэном очень напоминает твою. Он получает факс от Дженнифер Дейтон, и это рождает подозрения, точно так же, как рождает подозрения и то, что твои отпечатки были обнаружены на конверте, который нашли в комоде у Сьюзан. Когда ты оказываешься в непосредственной близости от чего-то ужасного, на тебя летят брызги. Ты пачкаешься.
   – На меня не просто брызги попали. Я уже чуть ли не тону.
   – В данный момент это выглядит так. Возможно, тебе стоит поговорить об этом с Грумэном. Я не отвечала.
   – Мне бы хотелось, чтобы он был на моей стороне.
   – И не подозревала, что ты знал его. Бентон поднес свой стакан к губам, и кубики льда тихо стукнулись. Медная решетка камина блестела от пламени. Потрескивало дерево, подбрасывая вверх искры.
   – Я знаю о Грумэне, – сказал он. – Я знаю, что он был выпускником номер один Гарвардской школы права, потом был редактором юридического журнала, ему предложили преподавательскую должность, но он от нее отказался. И очень сожалел об этом. Но его доена, Беверли, не хотела уезжать из округа Колумбия. Понятно, у нее была масса проблем, далеко не последней из которых являлась ее дочь от первого брака, которая лечилась в Сент-Элизабетс, когда Грумэн познакомился с Беверли. Он переехал в округ Колумбия. Дочь умерла несколько лет спустя.
   – Ты что, проверял его биографические данные? – спросила я.
   – Вроде того.
   – Когда же ты решил этим заняться?
   – Когда узнал, что он получил факс от Дженнифер Дейтон. Как бы там ни было, он оказался чист со всех сторон, но все же с ним надо было кому-то поговорить.
   – Но это не единственная причина, по которой ты мне посоветовал с ним встретиться, да?
   – Это важная причина, но не единственная. Я подумал, тебе стоило бы туда вернуться. Я глубоко вздохнула.
   – Спасибо тебе, Бентон. Ты – хороший, доброжелательный человек.
   Он поднес стакан к губам и посмотрел на огонь.
   – Только, пожалуйста, не вмешивайся, – добавила я.
   – Это не в моем стиле.
   – Нет, как раз наоборот. Ты в этом профессионал. Если захочешь подтолкнуть, направить или нейтрализовать кого-то на заднем плане, всегда знаешь, как это сделать. Знаешь, как понаставить столько препятствий, что некто вроде меня едва ли разберется, как найти дорогу домой.
   – Для нас с Марино это очень важно. Как и для полицейского управления Ричмонда. И для Бюро. Либо мы имеем дело с психопатом, который должен был быть казнен, либо с тем, кто хочет заставить нас думать, что мы имеем дело с таким психопатом.
   – Марино предпочел бы отстранить меня от всего этого, – сказала я.
   – У него очень сложное положение. Он – начальник отдела по расследованию убийств, занимается программой по борьбе с преступностью в составе группы Бюро, и в то же время он твой друг и коллега. Он должен узнать все о тебе и о том, что происходит у тебя в офисе. Кроме того, он хочет оградить тебя от этого. Поставь себя на его место.
   – Хорошо. Но пусть и он поставит себя на мое.
   – Справедливо.
   – Его послушать, Бентон, так можно представить, что полмира участвует в вендетте против меня и хочет сжечь меня заживо.
   – Может, не полмира, но и не только Бен Стивенс держит наготове спички и керосин.
   – Кто же еще?
   – Я не могу называть имен, потому что не знаю. И я не стал бы утверждать, что главной задачей того, кто стоит за всем этим, является поставить крест на твоей профессиональной карьере. Но и этот вопрос стоит на повестке дня, и, подозреваю, одной из основных целей является скомпрометировать процедуру ведения дел по той причине, что информация об уликах, выходящая из твоего офиса, будет считаться весьма сомнительной. Не говоря уже о том, что в твоем лице штат потеряет одного из самых основных свидетелей среди экспертов. – Он посмотрел мне в глаза. – Тебе нужно подумать, чего сейчас будут стоить твои показания. Если бы ты в эту минуту оказалась на месте свидетеля в зале суда, помогла бы ты или навредила Эдди Хиту?
   Его слова болью отозвались в сердце.
   – В эту минуту я бы ему особо не могла помочь. Однако, если я вообще не явлюсь в суд, будет ли от этого лучше ему или кому бы то ни было другому?
   – Тут стоит подумать. Марино не хочет, чтобы ты себе навредила, Кей.
   – Тогда, может быть, ты сможешь внушить ему, что единственным разумным выходом из такой идиотской ситуации было бы предоставить ему заниматься своим делом и дать мне заниматься своим.
   – Ты позволишь? – Он встал и взял бутылку. Лед в стаканах уже растаял.
   – Бентон, давай поговорим об убийце. После того, что случилось с Донахью, что ты думаешь по этому поводу?
   Он поставил бутылку и поправил обуглившиеся поленья. Он немного постоял возле камина, спиной ко мне, засунув руки в карманы. Потом сел возле него, оперевшись руками о колени. Уэсли впервые за долгое время казался мне таким обеспокоенным.
   – Если хочешь знать правду, Кей, этот зверь пугает меня до полусмерти.
   – Чем он отличается от других убийц, которых ты ловил?
   – Я думаю, он начал играть по одним правилам, а потом решил изменить их.
   – Свои или чьи-то еще?
   – Я думаю, они изначально были не его. Сперва решения принимал тот, кто спланировал освобождение Уоддела. А теперь этот парень действует по своим правилам. А, может быть, лучше сказать, вообще без правил. Он хитер и осторожен. И пока он хозяин положения.
   – А мотивы? – спросила я.
   – Тут сложнее. С моей точки зрения, здесь было бы лучше говорить о задаче или цели. Я подозреваю, в его безумстве есть какая-то методичность, но распаляется он безумством. Он получает удовольствие от воздействия на людей. Десять лет Уоддел просидел за решеткой, и вдруг – кошмарное повторение его преступления. Вечером в день его казни убит мальчик в сексуально-садистской манере, напоминающей дело Робин Нейсмит. Начинают умирать другие люди, и все они каким-то образом связаны с Уодделом. Дженнифер Дейтон была его подругой. Сьюзан, похоже, по крайней мере косвенно была замешана в каком-то заговоре. Фрэнк Донахью был начальником тюрьмы и имел прямое отношение к казни, состоявшейся тринадцатого декабря. А как же при этом чувствуют себя остальные участники этой игры?
   – Следует понимать так, что любой, кто имел хоть какое-то отношение к Ронни Уодделу, должен чувствовать себя в большой опасности, – ответила я.