Страница:
Уч-Курган. Узбекистан.
Горный учебный центр. День 20-й
С некоторых пор ребята из второго отделения уверовали в способности
предвидения старшего прапорщика Дыгало. Все, о чем он говорил, сбывалось. А
если не сбывалось само, то Дыгало лично организовывал, чтобы его слова
оказались правдой.
Сразу после принятия присяги замполит батальона по одному вызвал в
канцелярию каждого бойца и мягким, но не терпящим возражений тоном попросил
написать рапорт о том, что имярек добровольно просит направить его по
окончании боевой учебы в братскую Демократическую республику Афганистан,
чтобы помочь народу страны в отражении империалистической агрессии. Почему в
братской стране сохранились империалисты после почти восьми лет пребывания
на ее земле ограниченного контингента советских войск, майор-замполит не
уточнял. Как и предсказывала Кассандра в форме прапора-десантника,
отказавшихся написать рапорт ни в отделении, ни во взводе не нашлось. Лишь в
роте оказался один таджик, невесть как попавший в ВДВ, который твердо стоял
на своем, не соглашаясь воевать с единоверцами. Выяснилось, что его отец --
мулла, да еще в серьезном чине, и после небольшого и быстро замятого
скандала строптивца перевели служить в какие-то другие войска.
Следующее предсказание о том, что неприятности еще не кончились, тоже
очень быстро и самым жестоким образом отразилось на ходе службы второго
отделения. На следующий после присяги день Дыгало показался в роте сияющий,
как начищенный самовар.
-- Ну, клоуны, -- потер он руки, построив бойцов. -- Вот теперь
начнется настоящая учеба. Комполка согласился увеличить интенсивность
обучения. Так что, родные, завтра с утра мы отправляемся в Уч-Курган.
-- В какой еще Уч-Кудук? -- подал голос неугомонный Ряба. -- Это про
который в песне поется?
-- Уч-Хуюк! -- передразнил Дыгало, на радостях даже не став орать на
наглеца. -- В Уч-Кургане находится Горный учебный центр нашего полка. Там мы
будем с вами проходить курс интенсивной терапии по лепке из говна людей.
Утро в горном учебном центре, куда их под вечер привезли на крытых
"Уралах", сразу показало, что обучение по методу Дыгало парням легко не
дастся. Вместо утреннего кросса налегке прапор приказал собраться по полной
программе -- в бронежилетах, касках и с десантными ранцами РД-54 за спиной.
Сначала, пока солнце висело еще низко, было просто тяжело. Лагерь
располагался почти на границе с Киргизией, на высоте около двух с небольшим
тысяч метров. Не сказать, что высокогорье, но равнинным мальчишкам и на
такой высоте кислорода не хватало при физических нагрузках. Зато воздух
свежий и даже прохладный. Но по мере того как солнце вставало, становилось
все хуже. В глазах темнело и шли багровые круги, пот лил по лицу, словно на
голову опрокинули ведро соленой воды. Оседавшая на лице пыль прочерчивала
струйки пота. Хриплое дыхание раздирало легкие.
Дыгало бежал рядом в кроссовках, тельнике-безрукавке и неизменном
берете на голове. Внушительный левый бицепс украшала затейливая наколка, где
стилизованными под арабскую вязь буквами стояла надпись, говорившая что-то
про Афганистан и 345-й ОПДП. Парни уже знали, что это означает триста сорок
пятый отдельный парашютно-десантный полк -- тот полк, куда, судя по всему,
им и предстояло попасть по окончании учебы. Дыхание прапорщика оставалось
ровным, казалось, что он даже получает удовольствие от быстрого бега по
горам.
-- Стоять! -- скомандовал он.
Измотанные солдаты повалились на пыльную каменистую землю, лихорадочно
шаря по ремням, отыскивая фляжки.
-- Я сказал стоять, а не лежать! -- бешено взвизгнул Дыгало, срываясь
на фальцет, странный для его могучей фигуры. -- Отставить фляги! Пить только
по команде!
Солдаты хмуро поднимались, с ненавистью глядя на своего мучителя.
-- Да хоть дыры на мне протрите, -- зло рассмеялся прапорщик. -- Снять
РД. Насыпаем камни под завязку.
Отделение ошарашенно уставилось на него, не веря, что он может так
поступить.
-- Плохо слышно? Я уши вам прочищу! Жить хотите -- потейте здесь.
-- Есть, товарищ прапорщик, -- хмыкнув, ответил Лютый и первым принялся
набивать свой ранец камнями.
За ним последовали и остальные.
-- Не шлангуем, набиваем под завязку, -- контролировал процесс Дыгало.
-- Помогаем одеть ранец товарищу. Сейчас будем отрабатывать штурм Ебун-горы.
Стоявшие в строю измотанные бойцы непонимающе смотрели на него.
-- Вот -- Ебун-гора! -- Дыгало вытянул руку вперед, указывая на
каменистый склон, усеянный мелким, острым щебнем.
Уклон был градусов шестьдесят, а то и семьдесят, карабкаться можно,
только цепляясь пальцами за землю. А на парнях -- пятнадцатикилограммовые
бронежилеты и набитые булыжниками ранцы за спиной. Наверху склона
издевательски ржали, показывая на них пальцами, свежие бойцы из первого
отделения.
-- Первое налегке бежало, -- пожаловался Стас.
-- Налегке побежишь, когда тебе духи просраться дадут! -- одернул
прапор. -- А здесь, чем больше боезапаса ты с собой на верхотуру упрешь, тем
больше шансов живым вернуться. Понял? Слушай боевую задачу. Атаковать
противника, выбить его с захваченной высоты, закрепиться. Доложить о
готовности.
Ребята еще до конца не верили, что им придется это сделать, а Лютый, в
бесшабашном веселье сверкая глазами, уже доложил:
-- Второе отделение к выполнению боевой задачи готово!
-- Тогда вперед! -- рявкнул Дыгало.
Никто не понял почему, но невыполнимое задание вспенило кровь в жилах
изнуренных солдат. Когда Лютый с воплем "Ура!" кинулся на осыпь, остальные
подхватили его клич и ринулись следом. Они штурмовали Ебун-гору так, будто
на ее вершине сидело само воплощение вселенского зла по имени старший
прапорщик Дыгало, и они хотели ее взять, тем самым уничтожив зло.
Они карабкались изо всех сил, сдирая ногти, оставляя кожу пальцев на
пыльном щебне. Тяжеленные, набитые камнями ранцы, тянули их вниз, каски
сползали на глаза, грязные потеки пота превратили лица в жутковатые маски.
Их запал иссяк когда, они не проползли еще и трети пути.
Лютый греб щебень всеми конечностями, раздирая рот в бешеном крике, и
упорно полз вверх. Следом за ним карабкались Пиночет и Ряба, пытаясь не
отстать. Чугун хрипел, закатывая глаза и скрипя зубами от ненависти. Следом,
с приличным отрывом, спокойно забирался Джоконда. Казалось, что спокойно. Он
не орал, не закатывал истерик, просто перебирал конечностями с застывшим на
лице оскалом. Только расширенные до пределов зрачки могли выдать, что он
находился в полуобморочном состоянии. Но кто мог в такой момент заглянуть в
его глаза?
Стас и Воробей карабкались последними. Серега Стасенко намеренно
экономил силы и не хотел терять из виду самого слабого. А Воробей, скребя
камень содранными в кровь пальцами, плакал от бессилия, потому что НЕ МОГ
добраться до вершины. Он судорожно заползал на метр, придавленный груженым
РД, а потом сползал вниз на два. Слезы катились по его щекам, смешиваясь с
потом, поэтому никто их не видел. Наконец он ткнулся носом в землю и
заскулил от отчаяния.
-- Стасенко! Петровский! -- раздался над ухом ненавистный сиплый рев
Дыгало. -- Стоять! Вниз! Помочь товарищу! Десант своих не бросает. --
Оказалось, что прапор лезет на кручу рядом с ними, только он почти не
запыхался, разве что рубцы на шраме налились краснотой.
Стас с Джокондой съехали обратно, и, подталкивая Воробья и подтягивая
его, снова начали свое восхождение на Голгофу.
Они смогли. Обессиленные и выжатые, как половые тряпки, они все-таки
доползли до вершины, где их ждали веселые, издевательски хохочущие, свежие
парни из первого отделения. Бежавшие кросс без выкладки, они забирались на
Ебун-гору налегке и уже минут пятнадцать перекуривали в ожидании странных,
навьюченных по макушку, взмыленных муравьев, ползущих по склону к ним. Они
не отбивали нападения. Они просто спихивали своих сослуживцев пинком обратно
вниз.
Лютый грохнулся на спину, едва не сломав позвоночник о набитый
булыжниками РД, и сползал по осыпи вниз головой, молча, не сводя с
победителей все запоминающего взгляда. Ряба летел вниз кувырком, проклиная
соперников такой черной матерщиной, что тем становилось жутковато. Что орал
на своем языке Пиночет, пропахивая лицом острый щебень, не знал никто.
Чугун, получивший от кого-то ботинком в лицо, свалился на камни, и, полежав,
сам спустился вниз. К тому времени и Воробья со Стасом вышвырнули с вершины,
один Джоконда умудрился по-змеиному извернуться и дернуть за ногу того, кто
сбрасывал его под откос. Только противник прокатился метра три, а Джоконда
очнулся лишь у подножия.
Не хватило сил, слов, не хватало воздуха. Сквозь обугленное горло
продирался лишь тяжелый хрип. Кто-то сидел, кто-то лежал, кто-то тупо
разглядывал изодранные до мяса пальцы, кто-то безуспешно пытался приладить
на место клок, вырванный из плотной хэбэшки. Никто не обращал внимания на
ликующих на вершине победителей, их просто никто не видел.
Хруст щебня под подошвами ботинок прапорщика Дыгало тоже привлек мало
внимания. Тот постоял над распростертыми телами, наливаясь злобой. Несмотря
на жару, лицо его медленно бледнело, а губы стянулись в ниточку и стали
почти синими.
-- Боевая задача не выполнена, -- холодным и бесцветным голосом
произнес он. -- Вы знаете, что это означает, товарищи солдаты? Это значит,
что ты -- труп! -- прошипел он, подняв за шкирку, как котенка, навьюченного
полуцентнером груза и без того не маленького Пиночета. -- Твоя мамка в
горном ауле не дождется тебя домой. И твоя сестренка пойдет в школу без
тебя! -- выкрикнул он, пнув ногой Сергея Стасенко. -- Вы все -- мертвяки! И
ты! -- сбил он с ног ударом начавшего подниматься Чугуна, заводясь все
сильнее и сильнее. -- И ты! И ты! Вы все -- жратва для червей! Вы -- "груз
двести" для "черного тюльпана"! Полусгнившее говно в цинковой обертке! Ваши
гробы не дадут открыть для прощания, чтобы вонь весь город не пропитала! Вы
не смогли взять высоту. И колонна, что пойдет здесь через час, нарвется на
засаду! Ты понимаешь, сука, что значит всего один пулемет на такой высотке?!
-- прапор завизжал, срывая голос в истерике, схватив Лютого за грудки и
рывком подтянув к своему лицу. -- Ты знаешь, что такое, когда колонна
попадает в засаду? Когда лупят отовсюду, и ты не видишь откуда! Когда ни
вперед ни назад и зарыться не во что! Когда всех твоих друзей, по одному, на
твоих глазах! А ты только ждешь, когда будет твоя пуля, и молишься, чтобы в
лоб, а не в живот, потому что твой друг уже десять минут визжит, как свинья,
потому что пуля разворотила ему кишки, а никто не может подползти, чтобы ему
помочь! Это произойдет из-за тебя! -- ударил он ногой в живот Воробья. --
Потому что ты дохляк, и чтобы тебя вытащить, двое твоих товарищей вернулись
под пули на склон. И из-за тебя! -- Он снова встряхнул Лютого, -- потому что
ты бросил командование и полез вперед, забыв про остальных. Из-за вас всех!
Потому что вы не десантники, а просто мясо! ВСТАТЬ!!! Надеть каски!
Мертвецам не нужен отдых! Бегом в расположение! Камни из рюкзаков ссыпать
перед воротами КПП.
Парни из второго отделения сидели в курилке, но никто из них не курил.
Легкие, измученные за день, не принимали дыма, выворачиваясь в кашле после
первой же затяжки.
-- Я, наверное, вообще брошу, -- выговорил Воробей, задохнувшись после
очередной попытки затянуться.
-- Давай, -- не упустил возможности Чугун. -- Сдохнешь здоровеньким. А
вот те, кто полезет тебя из-под пуль вытаскивать, сдохнут тоже. Оленька
такого подвига ведь не оценит, а, пернатый?
-- Пошел ты... -- не поднимая глаз, едва удерживая дрожь в руках,
ответил Воробей. Он и безо всяких подколок себе места не находил. Слова
Дыгало странным образом ударили его прямо в сердце. Прийти домой в тельнике
и берете -- фигня. Вернуться, не запачкавшись кровью товарищей, -- задача
посерьезнее.
-- Чего-о?! -- обалдев, протянул Чугун. -- Ты с кем говоришь, птица?
-- Закрой пасть, Чугун, -- так же устало бросил Лютый. -- Ты что, себя
сегодня подвигом украсил? Такой же мешок с дерьмом, как и все остальные,
только покрупнее.
-- В крупном мешке и дерьма побольше, -- хихикнул Ряба.
-- Я не понял! -- приподнялся с места Чугун.
-- Нечего и понимать, -- отрезал Лютый. -- Хули цепляться к пацану,
если сам по уши. И вообще, не нуди, и так тошно.
Лютый никому бы никогда не признался, но и в нем сегодняшняя истерика
прапорщика что-то изменила. В какой-то неуловимый миг что-то сломалось, и он
понял, что война не просто слово. И "пулемет на высотке" -- то, чем для
кого-то меряется жизнь. Он еще не понял всего по-настоящему, не мог понять,
потому что не видел сам, но перестал относиться к этому как к кинофильму.
Начавшую разгораться ссору потушили те, кто стал косвенной причиной ее
возникновения. Несколько ребят из первого отделения, так "героически"
сегодня отстоявших свою высоту, подошли к курилке, и один из них насмешливо
заметил:
-- Устали, ползуны. Не желаете еще в "Царь-горы" сыграть? Нам
понравилось.
-- Только в следующий раз камни возле КПП не выбрасывайте, заносите в
часть, мы из них еще казармочку построим.
Никто из второго не стал отвечать, нарываться на ссору. Только Пиночет
прикоснулся к рассеченной щеке, наскоро залепленной медиком пластырем,
Джоконда внимательно стал рассматривать изодранные в мясо ладони, да Ряба
спокойно, без малейшей угрозы в голосе, сообщил:
-- В одной казарме спим, мужики.
-- Вы чего? -- опешил один из приколистов. -- Вы, это, не дурите!
-- Да ну их! -- потянул его за руку второй. -- Психи, как и их кусок.
Сон-тренаж Дыгало провел без энтузиазма. Через пятнадцать минут он
оставил солдат в кроватях, а сам удалился в свою каптерку. Оттуда доносились
звуки музыки -- прапор на японском двухкассетнике крутил какую-то новомодную
мутоту -- "Мираж", кажется. Время от времени раздавались глухие мощные удары
-- Дыгало, разряжаясь, молотил набитую вместо песка мелким щебнем грушу.
Второе отделение не спало. Казалось бы, после такой нагрузки должны
отрубиться, едва ухо коснется подушки, ан нет, сон не шел.
-- Он же идиот! -- простонал Стас, когда из каптерки раздалась
очередная серия ударов по груше. Причем, судя по рыку Дыгало, он пытался эту
грушу самым натуральным образом убить. -- Натуральный дебил! Мы не выйдем
живыми из такой учебки!
-- Да нормально все, -- буркнул Лютый, с трудом переворачиваясь на
другой бок и стараясь не задевать ничего огромным синяком на полспины. --
Выживем как-нибудь. Одного понять не могу. Если нас всех в Афган готовят, то
почему остальные все делают в нормальном режиме. Один же взвод, а первое
отделение бегает налегке, всегда впереди нас, да еще час курят, пока мы
доберемся. Конечно, им как не хер делать нас скинуть оттуда. Ладно бы еще
менялись -- раз они, раз мы. Так нет, уже три дня мы эту Ебун-гору берем. И
завтра будем.
-- Потому что в тех отделениях сержанты нормальные, а у нас прапор
Дыгало, -- мрачно вставил Чугун. -- Выслуживается, сука. Хочет самым старшим
прапорщиком стать.
-- Контуженный он, -- вдруг вставил молчавший Ряба. -- На всю башку
контуженный. Они в колонне в засаду попали. Он в тот раз не на броне был, а
внутри, поэтому не сбросило, а контузило, да еще гореть стал. Как-то
выбрался. А за это время весь его взвод на склоне положили духи, когда
какой-то московский офицер, мудак, ехавший с колонной, решил в войнушку
поиграть и повел солдат вверх по голой круче в атаку на пулеметы. Все
погибли, до единого, вместе с тем офицером. Дыгало в госпиталь попал, там
хотели комиссовать под чистую, но он как-то упросил. В итоге перевели в
Ферганскую учебку. А он до сих пор рапорта строчит то комполка, то министру
обороны, чтобы обратно в Афган перевели. Только кому он там, на хер, нужен,
с больной башкой? Вот и бесится, на нас срывает. Короче, пока рапорт не
удовлетворят, будет звереть. А его никогда не удовлетворят. Так что попали
мы, мужики, по самое не балуйся.
Все молча переваривали услышанное.
-- Откуда знаешь? -- спросил Пиночет.
-- В Фергане еще с одним прапором поболтал. Он тогда еще
посочувствовал. Сказал, что если Дыгало не убьет, то Афган легкой прогулкой
покажется.
-- Вперед! Не дохнем, клоуны! -- Дыгало бежал сбоку в кроссовках.
Второе отделение, хрипло дыша, возглавляло колонну. Первое и третье
умирали чуть позади. По плану старшего прапорщика, сегодня назначался выход
в горы.
Разумеется, с полной выкладкой. Благо, хоть рюкзаки камнями набивать не
заставил.
-- Учимся! Все запоминаем! -- наставлял прапор. -- Если это не атака,
то дуром в гору переть не нужно. Идем зигзагом, траверсом. Иногда, чтобы
разгрузить работающие мышцы, можно даже боком, а то и спиной вперед. По
гребню нужно идти чуть в стороне, на метр-другой в любую сторону, чтобы над
гребнем торчала только голова, иначе вас видно будет даже из Пакистана. Но
голова должна хоть чуточку, но возвышаться над гребнем. Иначе все звуки с
той стороны будут склоном отражаться вверх, и вы не услышите даже того, что
происходит в пяти метрах от вас. В горах кто выше -- тот и победил. Вы
должны уметь забираться на любую верхотуру быстрее горных козлов. Хотя с
местными вы все равно не сравнитесь, но нужно стараться. Если вы остались
ниже -- вы трупы. Шагом!
Уставшие солдаты перешли на шаг и тут же потянулись к флягам.
-- Отставить! -- взревел Дыгало. -- Кто давал команду пить? Пить только
по моей команде! Смотрите на этих уродов!
Парни повернулись к присосавшимся к фляжкам ребятам из первого и
третьего отделений.
-- Вы думаете, им сейчас хорошо? Вы думаете, Дыгало -- сука? Думаете!
-- отмахнулся он, увидев, как "втораки" мотают головами. -- А мне по херу,
что вы думаете! В горах вода дороже золота! Каждая капля! Лучше кровь
отдать, чем воду. Где вы ее наберете? Думаете, вертушкой подбросят? Хрен
сосите, мечтатели!
-- В речке можно взять, -- мрачно ответил Бекбулатов. -- В горах вода
чистая.
-- Чистая?! -- взвился прапор. -- А дизентерию, желтуху, тиф не хочешь?
Это у вас на Кавказе любой ишак минералкой ссытся, а в Афгане -- глоток
чужой воды -- смерть. Любой афганец в луже с дохлой кошкой может напоить
ишака, помыть ноги, а потом сам напиться -- и ему ни хера не будет. А вы,
изнеженные цивилизацией, сдохнете через полчаса после такого водопоя. Зачем
вам вода? Думаете, обезвоживание уже наступило? Херня. Просто у вас в
глотках пересохло. Таскайте с собой косточку от урюка. А если нет --
возьмите голышок.
Дыгало подобрал со склона небольшой гладкий камушек и засунул его за
щеку.
-- Ходите и сосите. Сушняк в горле от недостатка слюны. Сосание камушка
вызывает слюноотделение. Будет легче. Отдохнули? Теперь бегом!
Первое и третье, насосавшись теплой вонючей воды из фляжек, топотали
позади и напоминали собой толпу живых мертвецов.
-- Смотрите на этих уродов, клоуны! -- веселился Дыгало. -- Вы так
хотите?
Вернулись в горный лагерь ближе к вечеру. Командиры отделений с ужасом
взирали на своих подопечных. Вода у них кончилась часов за пять до
возвращения в лагерь. Пацаны из второго отделения даже делились с ними своей
водой, сами довольствуясь смачиванием губ.
-- Может, на Ебун-гору, товарищ старший прапорщик? -- ухмыльнулся
Лютый, глядя на измотанных соперников.
-- Перетопчешься, -- отказал Дыгало. -- Слишком легкая добыча.
"Здравствуй, милая моя, любимая Оля! Ты не представляешь, как я по тебе
скучаю. Каждый день перед сном передо мной возникают твои печальные глаза. Я
засыпаю, думая о тебе, и просыпаюсь с этой же мыслью. Прошел всего месяц, а
такое ощущение, что я не видел тебя уже целую вечность. Служба у меня
проходит нормально, ребята подобрались отличные. В нашем отделении почти все
земляки, только один чеченец Тимур Бекбулатов. Тоже хороший парень. Я уже
прыгнул один раз с парашютом. Это просто здорово. Жаль только, что, как
сказал наш командир, больше мы этого не увидим. У нас сокращенная программа.
А потом отправка за границу. А там горы, и прыжки с парашютом не нужны. Наш
командир, прапорщик Дыгало, тоже замечательный человек, настоящий герой.
Прошел Афганистан, ранен, имеет боевые награды. Только он очень
требовательный. Но это для нашего же блага. Извини, время кончается, если
сейчас не отдам письмо почтальону, то придется ждать еще три дня. Так что
лучше я тебе еще напишу. Пока, любимая моя. Твой Володя Воробьев".
Воробей запечатал конверт, огляделся по сторонам. "Отличные ребята",
которые, как казалось Воробью, дружно его презирают, дописывали свои письма.
Где-то еще бродит "замечательный человек" Дыгало, которого дружно ненавидел
уже целый взвод после последнего выхода в горы.
"Отец! Здесь тоже горы, но не такие как у нас, совсем другие. И здесь
очень жарко. Но меня это не пугает. В нашем роду не было пугливых. Скажи
маме, что у меня все хорошо. Брату Малику передай, чтобы готовился к армии
лучше. Я думал, что хорошо готов, но оказалось, что нагрузки здесь больше,
чем даже я ожидал. Меня это не сломило, но Малику нужно готовиться лучше..."
"Миха! Я тут уже обустроился, и хотя нас мотает то в горный лагерь, то
в учебный полк, но адрес уже постоянный есть. Вот только я пока под колпаком
у нашего прапора, так что мы с дружбаном, Олегом Лютаевым, добазарились, что
посылку нужно отправлять не на меня, а на его имя. Он у куска в уважении,
хотя реально классный пацан, бывший детдомовец. Не парень, а просто ураган.
Но так вышло, что прапор его уважает, и посылку на него будет проверять не
так тщательно. Так что скажи Натахе, чтобы слала, как договаривались. Привет
братве. Ваш Ряба".
"Привет, Ника! Я обещал писать, но, честно говоря, пока не знаю, о чем.
Мы не очень хорошо расстались, ты была обижена, говорила, что я упрямец и не
ценю тебя. Но мне действительно нужны были новые, совершенно другие
впечатления. Я застоялся на месте, мне нужен новый толчок для того, чтобы
реализовать себя. Надеюсь, ты это со временем поймешь и простишь. Люди здесь
совсем другие, не похожие на тех, что на гражданке. Они становятся другими
уже здесь. И я становлюсь другим. И еще здесь просто потрясающая природа. Не
знаю, как бы я смог увидеть ее неповторимость, если бы остался дома.
Передай, пожалуйста, отцу, что я бесконечно благодарен ему за его
предложение помочь освободиться от армии, но я это выбрал сам, сознательно.
Меня здесь прозвали Джокондой. Смешно. Но мне даже нравится..."
"...Что еще за Андрей с подготовительных курсов? Ты что, в натуре
решила опозорить меня, пока я тут кровью харкаю? Перебьешься без института,
поступишь, когда я вернусь. Ты теперь замужем..."
"...Мамочка, что с твоим здоровьем? Твое прошлое письмо меня очень
напугало. Если ты заболеешь, кто будет следить за Машкой? Ведь ей в этом
году в первый класс идти. Ее рисунок я храню в своем нагрудном кармане. Он,
а значит, и вы, всегда со мной..."
Лютый рисовал на листке бессмысленные каракули, изображая, что пишет
письмо. В такие минуты он остро чувствовал свою ущербность. Ему некому было
писать письма.
Первое отделение проклинало прапорщика Дыгало, наблюдая, как по
серпантину медленно ползут черные фигурки груженых, как верблюды,
"втораков". Они уже второй час прели на самом солнцепеке на вершине
Ебун-горы, поджидая тех, кто снова будет их штурмовать. Такая забава им уже
наскучила, но здесь все-таки лучше, чем заниматься "физикой" в
спорт-городке.
Наконец, второе, выдержав пятикилометровый марш с полной выкладкой,
остановилось на исходной. Их уже высветленные и заштопанные-перештопанные
хэбэшки контрастировали с темно-зелеными брониками и касками. Стираться и
штопаться второму отделению приходилось ежедневно.
-- Фляги снять! -- скомандовал Дыгало.
Парни сдернули с поясов фляжки, потрясенные гуманностью прапора --
раньше он никогда не давал им пить перед атакой.
-- Снять крышки. Воду вылить.
Ребята изумленно смотрели на командира, не веря в такую жестокость.
-- Хули вылупились, клоуны? -- вызверился прапорщик. -- Воду на землю,
или я тихо сказал?
Когда теплая вода с хлюпаньем полилась на пыльную каменистую землю,
парни только судорожно двигали пересохшими кадыками, а у Чугуна чуть не
случилась истерика.
-- Убрать фляги. Кругом!
Отделение развернулось лицом к горе, а прапор пошел сзади вдоль строя,
впечатывая ударом свой кулак в десантные ранцы, набитые гравием и камнями.
Внезапно после одного из ударов, встряхивавших бойцов, раздался не знакомый
каменный сухой хруст, а тупой и глухой шлепок.
Дыгало, растянув губы в злой усмешке, остановился позади побледневшего,
как смерть, Чугуна. Он развязал его ранец, вытряхнул оттуда пару горстей
щебня и вытащил свернутый в скатку брезент, создававший видимость набитого
рюкзака.
-- Это залет, солдат, -- ватным, бесцветным голосом сообщил Дыгало. --
Каждый такой залет я фиксирую в личном деле, и он будет учитываться при
распределении по боевым частям. После отбоя зайдешь ко мне в каптерку. А
сейчас рядовой Чугайнов отдыхает внизу, поскольку ему не рекомендованы
физические нагрузки, а остальные... В атаку! Вперед!!!
-- Кто такой советский десантник?!
Дыгало вышагивал вдоль строя тощих задниц в синих сатиновых трусах.
Обладатели задниц согнувшись стирали в раковинах умывальника измочаленное за
день хэбэ, а прапор время от времени распрямлял фигуры, от души врезав по
чьей-то заднице намотанным на руку армейским ремнем с латунной бляхой.
-- Советский десантник есть краса и гордость вооруженных сил Советского
Союза! -- хором отрапортовали бойцы, не отрываясь от занятия стиркой.
Горный учебный центр. День 20-й
С некоторых пор ребята из второго отделения уверовали в способности
предвидения старшего прапорщика Дыгало. Все, о чем он говорил, сбывалось. А
если не сбывалось само, то Дыгало лично организовывал, чтобы его слова
оказались правдой.
Сразу после принятия присяги замполит батальона по одному вызвал в
канцелярию каждого бойца и мягким, но не терпящим возражений тоном попросил
написать рапорт о том, что имярек добровольно просит направить его по
окончании боевой учебы в братскую Демократическую республику Афганистан,
чтобы помочь народу страны в отражении империалистической агрессии. Почему в
братской стране сохранились империалисты после почти восьми лет пребывания
на ее земле ограниченного контингента советских войск, майор-замполит не
уточнял. Как и предсказывала Кассандра в форме прапора-десантника,
отказавшихся написать рапорт ни в отделении, ни во взводе не нашлось. Лишь в
роте оказался один таджик, невесть как попавший в ВДВ, который твердо стоял
на своем, не соглашаясь воевать с единоверцами. Выяснилось, что его отец --
мулла, да еще в серьезном чине, и после небольшого и быстро замятого
скандала строптивца перевели служить в какие-то другие войска.
Следующее предсказание о том, что неприятности еще не кончились, тоже
очень быстро и самым жестоким образом отразилось на ходе службы второго
отделения. На следующий после присяги день Дыгало показался в роте сияющий,
как начищенный самовар.
-- Ну, клоуны, -- потер он руки, построив бойцов. -- Вот теперь
начнется настоящая учеба. Комполка согласился увеличить интенсивность
обучения. Так что, родные, завтра с утра мы отправляемся в Уч-Курган.
-- В какой еще Уч-Кудук? -- подал голос неугомонный Ряба. -- Это про
который в песне поется?
-- Уч-Хуюк! -- передразнил Дыгало, на радостях даже не став орать на
наглеца. -- В Уч-Кургане находится Горный учебный центр нашего полка. Там мы
будем с вами проходить курс интенсивной терапии по лепке из говна людей.
Утро в горном учебном центре, куда их под вечер привезли на крытых
"Уралах", сразу показало, что обучение по методу Дыгало парням легко не
дастся. Вместо утреннего кросса налегке прапор приказал собраться по полной
программе -- в бронежилетах, касках и с десантными ранцами РД-54 за спиной.
Сначала, пока солнце висело еще низко, было просто тяжело. Лагерь
располагался почти на границе с Киргизией, на высоте около двух с небольшим
тысяч метров. Не сказать, что высокогорье, но равнинным мальчишкам и на
такой высоте кислорода не хватало при физических нагрузках. Зато воздух
свежий и даже прохладный. Но по мере того как солнце вставало, становилось
все хуже. В глазах темнело и шли багровые круги, пот лил по лицу, словно на
голову опрокинули ведро соленой воды. Оседавшая на лице пыль прочерчивала
струйки пота. Хриплое дыхание раздирало легкие.
Дыгало бежал рядом в кроссовках, тельнике-безрукавке и неизменном
берете на голове. Внушительный левый бицепс украшала затейливая наколка, где
стилизованными под арабскую вязь буквами стояла надпись, говорившая что-то
про Афганистан и 345-й ОПДП. Парни уже знали, что это означает триста сорок
пятый отдельный парашютно-десантный полк -- тот полк, куда, судя по всему,
им и предстояло попасть по окончании учебы. Дыхание прапорщика оставалось
ровным, казалось, что он даже получает удовольствие от быстрого бега по
горам.
-- Стоять! -- скомандовал он.
Измотанные солдаты повалились на пыльную каменистую землю, лихорадочно
шаря по ремням, отыскивая фляжки.
-- Я сказал стоять, а не лежать! -- бешено взвизгнул Дыгало, срываясь
на фальцет, странный для его могучей фигуры. -- Отставить фляги! Пить только
по команде!
Солдаты хмуро поднимались, с ненавистью глядя на своего мучителя.
-- Да хоть дыры на мне протрите, -- зло рассмеялся прапорщик. -- Снять
РД. Насыпаем камни под завязку.
Отделение ошарашенно уставилось на него, не веря, что он может так
поступить.
-- Плохо слышно? Я уши вам прочищу! Жить хотите -- потейте здесь.
-- Есть, товарищ прапорщик, -- хмыкнув, ответил Лютый и первым принялся
набивать свой ранец камнями.
За ним последовали и остальные.
-- Не шлангуем, набиваем под завязку, -- контролировал процесс Дыгало.
-- Помогаем одеть ранец товарищу. Сейчас будем отрабатывать штурм Ебун-горы.
Стоявшие в строю измотанные бойцы непонимающе смотрели на него.
-- Вот -- Ебун-гора! -- Дыгало вытянул руку вперед, указывая на
каменистый склон, усеянный мелким, острым щебнем.
Уклон был градусов шестьдесят, а то и семьдесят, карабкаться можно,
только цепляясь пальцами за землю. А на парнях -- пятнадцатикилограммовые
бронежилеты и набитые булыжниками ранцы за спиной. Наверху склона
издевательски ржали, показывая на них пальцами, свежие бойцы из первого
отделения.
-- Первое налегке бежало, -- пожаловался Стас.
-- Налегке побежишь, когда тебе духи просраться дадут! -- одернул
прапор. -- А здесь, чем больше боезапаса ты с собой на верхотуру упрешь, тем
больше шансов живым вернуться. Понял? Слушай боевую задачу. Атаковать
противника, выбить его с захваченной высоты, закрепиться. Доложить о
готовности.
Ребята еще до конца не верили, что им придется это сделать, а Лютый, в
бесшабашном веселье сверкая глазами, уже доложил:
-- Второе отделение к выполнению боевой задачи готово!
-- Тогда вперед! -- рявкнул Дыгало.
Никто не понял почему, но невыполнимое задание вспенило кровь в жилах
изнуренных солдат. Когда Лютый с воплем "Ура!" кинулся на осыпь, остальные
подхватили его клич и ринулись следом. Они штурмовали Ебун-гору так, будто
на ее вершине сидело само воплощение вселенского зла по имени старший
прапорщик Дыгало, и они хотели ее взять, тем самым уничтожив зло.
Они карабкались изо всех сил, сдирая ногти, оставляя кожу пальцев на
пыльном щебне. Тяжеленные, набитые камнями ранцы, тянули их вниз, каски
сползали на глаза, грязные потеки пота превратили лица в жутковатые маски.
Их запал иссяк когда, они не проползли еще и трети пути.
Лютый греб щебень всеми конечностями, раздирая рот в бешеном крике, и
упорно полз вверх. Следом за ним карабкались Пиночет и Ряба, пытаясь не
отстать. Чугун хрипел, закатывая глаза и скрипя зубами от ненависти. Следом,
с приличным отрывом, спокойно забирался Джоконда. Казалось, что спокойно. Он
не орал, не закатывал истерик, просто перебирал конечностями с застывшим на
лице оскалом. Только расширенные до пределов зрачки могли выдать, что он
находился в полуобморочном состоянии. Но кто мог в такой момент заглянуть в
его глаза?
Стас и Воробей карабкались последними. Серега Стасенко намеренно
экономил силы и не хотел терять из виду самого слабого. А Воробей, скребя
камень содранными в кровь пальцами, плакал от бессилия, потому что НЕ МОГ
добраться до вершины. Он судорожно заползал на метр, придавленный груженым
РД, а потом сползал вниз на два. Слезы катились по его щекам, смешиваясь с
потом, поэтому никто их не видел. Наконец он ткнулся носом в землю и
заскулил от отчаяния.
-- Стасенко! Петровский! -- раздался над ухом ненавистный сиплый рев
Дыгало. -- Стоять! Вниз! Помочь товарищу! Десант своих не бросает. --
Оказалось, что прапор лезет на кручу рядом с ними, только он почти не
запыхался, разве что рубцы на шраме налились краснотой.
Стас с Джокондой съехали обратно, и, подталкивая Воробья и подтягивая
его, снова начали свое восхождение на Голгофу.
Они смогли. Обессиленные и выжатые, как половые тряпки, они все-таки
доползли до вершины, где их ждали веселые, издевательски хохочущие, свежие
парни из первого отделения. Бежавшие кросс без выкладки, они забирались на
Ебун-гору налегке и уже минут пятнадцать перекуривали в ожидании странных,
навьюченных по макушку, взмыленных муравьев, ползущих по склону к ним. Они
не отбивали нападения. Они просто спихивали своих сослуживцев пинком обратно
вниз.
Лютый грохнулся на спину, едва не сломав позвоночник о набитый
булыжниками РД, и сползал по осыпи вниз головой, молча, не сводя с
победителей все запоминающего взгляда. Ряба летел вниз кувырком, проклиная
соперников такой черной матерщиной, что тем становилось жутковато. Что орал
на своем языке Пиночет, пропахивая лицом острый щебень, не знал никто.
Чугун, получивший от кого-то ботинком в лицо, свалился на камни, и, полежав,
сам спустился вниз. К тому времени и Воробья со Стасом вышвырнули с вершины,
один Джоконда умудрился по-змеиному извернуться и дернуть за ногу того, кто
сбрасывал его под откос. Только противник прокатился метра три, а Джоконда
очнулся лишь у подножия.
Не хватило сил, слов, не хватало воздуха. Сквозь обугленное горло
продирался лишь тяжелый хрип. Кто-то сидел, кто-то лежал, кто-то тупо
разглядывал изодранные до мяса пальцы, кто-то безуспешно пытался приладить
на место клок, вырванный из плотной хэбэшки. Никто не обращал внимания на
ликующих на вершине победителей, их просто никто не видел.
Хруст щебня под подошвами ботинок прапорщика Дыгало тоже привлек мало
внимания. Тот постоял над распростертыми телами, наливаясь злобой. Несмотря
на жару, лицо его медленно бледнело, а губы стянулись в ниточку и стали
почти синими.
-- Боевая задача не выполнена, -- холодным и бесцветным голосом
произнес он. -- Вы знаете, что это означает, товарищи солдаты? Это значит,
что ты -- труп! -- прошипел он, подняв за шкирку, как котенка, навьюченного
полуцентнером груза и без того не маленького Пиночета. -- Твоя мамка в
горном ауле не дождется тебя домой. И твоя сестренка пойдет в школу без
тебя! -- выкрикнул он, пнув ногой Сергея Стасенко. -- Вы все -- мертвяки! И
ты! -- сбил он с ног ударом начавшего подниматься Чугуна, заводясь все
сильнее и сильнее. -- И ты! И ты! Вы все -- жратва для червей! Вы -- "груз
двести" для "черного тюльпана"! Полусгнившее говно в цинковой обертке! Ваши
гробы не дадут открыть для прощания, чтобы вонь весь город не пропитала! Вы
не смогли взять высоту. И колонна, что пойдет здесь через час, нарвется на
засаду! Ты понимаешь, сука, что значит всего один пулемет на такой высотке?!
-- прапор завизжал, срывая голос в истерике, схватив Лютого за грудки и
рывком подтянув к своему лицу. -- Ты знаешь, что такое, когда колонна
попадает в засаду? Когда лупят отовсюду, и ты не видишь откуда! Когда ни
вперед ни назад и зарыться не во что! Когда всех твоих друзей, по одному, на
твоих глазах! А ты только ждешь, когда будет твоя пуля, и молишься, чтобы в
лоб, а не в живот, потому что твой друг уже десять минут визжит, как свинья,
потому что пуля разворотила ему кишки, а никто не может подползти, чтобы ему
помочь! Это произойдет из-за тебя! -- ударил он ногой в живот Воробья. --
Потому что ты дохляк, и чтобы тебя вытащить, двое твоих товарищей вернулись
под пули на склон. И из-за тебя! -- Он снова встряхнул Лютого, -- потому что
ты бросил командование и полез вперед, забыв про остальных. Из-за вас всех!
Потому что вы не десантники, а просто мясо! ВСТАТЬ!!! Надеть каски!
Мертвецам не нужен отдых! Бегом в расположение! Камни из рюкзаков ссыпать
перед воротами КПП.
Парни из второго отделения сидели в курилке, но никто из них не курил.
Легкие, измученные за день, не принимали дыма, выворачиваясь в кашле после
первой же затяжки.
-- Я, наверное, вообще брошу, -- выговорил Воробей, задохнувшись после
очередной попытки затянуться.
-- Давай, -- не упустил возможности Чугун. -- Сдохнешь здоровеньким. А
вот те, кто полезет тебя из-под пуль вытаскивать, сдохнут тоже. Оленька
такого подвига ведь не оценит, а, пернатый?
-- Пошел ты... -- не поднимая глаз, едва удерживая дрожь в руках,
ответил Воробей. Он и безо всяких подколок себе места не находил. Слова
Дыгало странным образом ударили его прямо в сердце. Прийти домой в тельнике
и берете -- фигня. Вернуться, не запачкавшись кровью товарищей, -- задача
посерьезнее.
-- Чего-о?! -- обалдев, протянул Чугун. -- Ты с кем говоришь, птица?
-- Закрой пасть, Чугун, -- так же устало бросил Лютый. -- Ты что, себя
сегодня подвигом украсил? Такой же мешок с дерьмом, как и все остальные,
только покрупнее.
-- В крупном мешке и дерьма побольше, -- хихикнул Ряба.
-- Я не понял! -- приподнялся с места Чугун.
-- Нечего и понимать, -- отрезал Лютый. -- Хули цепляться к пацану,
если сам по уши. И вообще, не нуди, и так тошно.
Лютый никому бы никогда не признался, но и в нем сегодняшняя истерика
прапорщика что-то изменила. В какой-то неуловимый миг что-то сломалось, и он
понял, что война не просто слово. И "пулемет на высотке" -- то, чем для
кого-то меряется жизнь. Он еще не понял всего по-настоящему, не мог понять,
потому что не видел сам, но перестал относиться к этому как к кинофильму.
Начавшую разгораться ссору потушили те, кто стал косвенной причиной ее
возникновения. Несколько ребят из первого отделения, так "героически"
сегодня отстоявших свою высоту, подошли к курилке, и один из них насмешливо
заметил:
-- Устали, ползуны. Не желаете еще в "Царь-горы" сыграть? Нам
понравилось.
-- Только в следующий раз камни возле КПП не выбрасывайте, заносите в
часть, мы из них еще казармочку построим.
Никто из второго не стал отвечать, нарываться на ссору. Только Пиночет
прикоснулся к рассеченной щеке, наскоро залепленной медиком пластырем,
Джоконда внимательно стал рассматривать изодранные в мясо ладони, да Ряба
спокойно, без малейшей угрозы в голосе, сообщил:
-- В одной казарме спим, мужики.
-- Вы чего? -- опешил один из приколистов. -- Вы, это, не дурите!
-- Да ну их! -- потянул его за руку второй. -- Психи, как и их кусок.
Сон-тренаж Дыгало провел без энтузиазма. Через пятнадцать минут он
оставил солдат в кроватях, а сам удалился в свою каптерку. Оттуда доносились
звуки музыки -- прапор на японском двухкассетнике крутил какую-то новомодную
мутоту -- "Мираж", кажется. Время от времени раздавались глухие мощные удары
-- Дыгало, разряжаясь, молотил набитую вместо песка мелким щебнем грушу.
Второе отделение не спало. Казалось бы, после такой нагрузки должны
отрубиться, едва ухо коснется подушки, ан нет, сон не шел.
-- Он же идиот! -- простонал Стас, когда из каптерки раздалась
очередная серия ударов по груше. Причем, судя по рыку Дыгало, он пытался эту
грушу самым натуральным образом убить. -- Натуральный дебил! Мы не выйдем
живыми из такой учебки!
-- Да нормально все, -- буркнул Лютый, с трудом переворачиваясь на
другой бок и стараясь не задевать ничего огромным синяком на полспины. --
Выживем как-нибудь. Одного понять не могу. Если нас всех в Афган готовят, то
почему остальные все делают в нормальном режиме. Один же взвод, а первое
отделение бегает налегке, всегда впереди нас, да еще час курят, пока мы
доберемся. Конечно, им как не хер делать нас скинуть оттуда. Ладно бы еще
менялись -- раз они, раз мы. Так нет, уже три дня мы эту Ебун-гору берем. И
завтра будем.
-- Потому что в тех отделениях сержанты нормальные, а у нас прапор
Дыгало, -- мрачно вставил Чугун. -- Выслуживается, сука. Хочет самым старшим
прапорщиком стать.
-- Контуженный он, -- вдруг вставил молчавший Ряба. -- На всю башку
контуженный. Они в колонне в засаду попали. Он в тот раз не на броне был, а
внутри, поэтому не сбросило, а контузило, да еще гореть стал. Как-то
выбрался. А за это время весь его взвод на склоне положили духи, когда
какой-то московский офицер, мудак, ехавший с колонной, решил в войнушку
поиграть и повел солдат вверх по голой круче в атаку на пулеметы. Все
погибли, до единого, вместе с тем офицером. Дыгало в госпиталь попал, там
хотели комиссовать под чистую, но он как-то упросил. В итоге перевели в
Ферганскую учебку. А он до сих пор рапорта строчит то комполка, то министру
обороны, чтобы обратно в Афган перевели. Только кому он там, на хер, нужен,
с больной башкой? Вот и бесится, на нас срывает. Короче, пока рапорт не
удовлетворят, будет звереть. А его никогда не удовлетворят. Так что попали
мы, мужики, по самое не балуйся.
Все молча переваривали услышанное.
-- Откуда знаешь? -- спросил Пиночет.
-- В Фергане еще с одним прапором поболтал. Он тогда еще
посочувствовал. Сказал, что если Дыгало не убьет, то Афган легкой прогулкой
покажется.
-- Вперед! Не дохнем, клоуны! -- Дыгало бежал сбоку в кроссовках.
Второе отделение, хрипло дыша, возглавляло колонну. Первое и третье
умирали чуть позади. По плану старшего прапорщика, сегодня назначался выход
в горы.
Разумеется, с полной выкладкой. Благо, хоть рюкзаки камнями набивать не
заставил.
-- Учимся! Все запоминаем! -- наставлял прапор. -- Если это не атака,
то дуром в гору переть не нужно. Идем зигзагом, траверсом. Иногда, чтобы
разгрузить работающие мышцы, можно даже боком, а то и спиной вперед. По
гребню нужно идти чуть в стороне, на метр-другой в любую сторону, чтобы над
гребнем торчала только голова, иначе вас видно будет даже из Пакистана. Но
голова должна хоть чуточку, но возвышаться над гребнем. Иначе все звуки с
той стороны будут склоном отражаться вверх, и вы не услышите даже того, что
происходит в пяти метрах от вас. В горах кто выше -- тот и победил. Вы
должны уметь забираться на любую верхотуру быстрее горных козлов. Хотя с
местными вы все равно не сравнитесь, но нужно стараться. Если вы остались
ниже -- вы трупы. Шагом!
Уставшие солдаты перешли на шаг и тут же потянулись к флягам.
-- Отставить! -- взревел Дыгало. -- Кто давал команду пить? Пить только
по моей команде! Смотрите на этих уродов!
Парни повернулись к присосавшимся к фляжкам ребятам из первого и
третьего отделений.
-- Вы думаете, им сейчас хорошо? Вы думаете, Дыгало -- сука? Думаете!
-- отмахнулся он, увидев, как "втораки" мотают головами. -- А мне по херу,
что вы думаете! В горах вода дороже золота! Каждая капля! Лучше кровь
отдать, чем воду. Где вы ее наберете? Думаете, вертушкой подбросят? Хрен
сосите, мечтатели!
-- В речке можно взять, -- мрачно ответил Бекбулатов. -- В горах вода
чистая.
-- Чистая?! -- взвился прапор. -- А дизентерию, желтуху, тиф не хочешь?
Это у вас на Кавказе любой ишак минералкой ссытся, а в Афгане -- глоток
чужой воды -- смерть. Любой афганец в луже с дохлой кошкой может напоить
ишака, помыть ноги, а потом сам напиться -- и ему ни хера не будет. А вы,
изнеженные цивилизацией, сдохнете через полчаса после такого водопоя. Зачем
вам вода? Думаете, обезвоживание уже наступило? Херня. Просто у вас в
глотках пересохло. Таскайте с собой косточку от урюка. А если нет --
возьмите голышок.
Дыгало подобрал со склона небольшой гладкий камушек и засунул его за
щеку.
-- Ходите и сосите. Сушняк в горле от недостатка слюны. Сосание камушка
вызывает слюноотделение. Будет легче. Отдохнули? Теперь бегом!
Первое и третье, насосавшись теплой вонючей воды из фляжек, топотали
позади и напоминали собой толпу живых мертвецов.
-- Смотрите на этих уродов, клоуны! -- веселился Дыгало. -- Вы так
хотите?
Вернулись в горный лагерь ближе к вечеру. Командиры отделений с ужасом
взирали на своих подопечных. Вода у них кончилась часов за пять до
возвращения в лагерь. Пацаны из второго отделения даже делились с ними своей
водой, сами довольствуясь смачиванием губ.
-- Может, на Ебун-гору, товарищ старший прапорщик? -- ухмыльнулся
Лютый, глядя на измотанных соперников.
-- Перетопчешься, -- отказал Дыгало. -- Слишком легкая добыча.
"Здравствуй, милая моя, любимая Оля! Ты не представляешь, как я по тебе
скучаю. Каждый день перед сном передо мной возникают твои печальные глаза. Я
засыпаю, думая о тебе, и просыпаюсь с этой же мыслью. Прошел всего месяц, а
такое ощущение, что я не видел тебя уже целую вечность. Служба у меня
проходит нормально, ребята подобрались отличные. В нашем отделении почти все
земляки, только один чеченец Тимур Бекбулатов. Тоже хороший парень. Я уже
прыгнул один раз с парашютом. Это просто здорово. Жаль только, что, как
сказал наш командир, больше мы этого не увидим. У нас сокращенная программа.
А потом отправка за границу. А там горы, и прыжки с парашютом не нужны. Наш
командир, прапорщик Дыгало, тоже замечательный человек, настоящий герой.
Прошел Афганистан, ранен, имеет боевые награды. Только он очень
требовательный. Но это для нашего же блага. Извини, время кончается, если
сейчас не отдам письмо почтальону, то придется ждать еще три дня. Так что
лучше я тебе еще напишу. Пока, любимая моя. Твой Володя Воробьев".
Воробей запечатал конверт, огляделся по сторонам. "Отличные ребята",
которые, как казалось Воробью, дружно его презирают, дописывали свои письма.
Где-то еще бродит "замечательный человек" Дыгало, которого дружно ненавидел
уже целый взвод после последнего выхода в горы.
"Отец! Здесь тоже горы, но не такие как у нас, совсем другие. И здесь
очень жарко. Но меня это не пугает. В нашем роду не было пугливых. Скажи
маме, что у меня все хорошо. Брату Малику передай, чтобы готовился к армии
лучше. Я думал, что хорошо готов, но оказалось, что нагрузки здесь больше,
чем даже я ожидал. Меня это не сломило, но Малику нужно готовиться лучше..."
"Миха! Я тут уже обустроился, и хотя нас мотает то в горный лагерь, то
в учебный полк, но адрес уже постоянный есть. Вот только я пока под колпаком
у нашего прапора, так что мы с дружбаном, Олегом Лютаевым, добазарились, что
посылку нужно отправлять не на меня, а на его имя. Он у куска в уважении,
хотя реально классный пацан, бывший детдомовец. Не парень, а просто ураган.
Но так вышло, что прапор его уважает, и посылку на него будет проверять не
так тщательно. Так что скажи Натахе, чтобы слала, как договаривались. Привет
братве. Ваш Ряба".
"Привет, Ника! Я обещал писать, но, честно говоря, пока не знаю, о чем.
Мы не очень хорошо расстались, ты была обижена, говорила, что я упрямец и не
ценю тебя. Но мне действительно нужны были новые, совершенно другие
впечатления. Я застоялся на месте, мне нужен новый толчок для того, чтобы
реализовать себя. Надеюсь, ты это со временем поймешь и простишь. Люди здесь
совсем другие, не похожие на тех, что на гражданке. Они становятся другими
уже здесь. И я становлюсь другим. И еще здесь просто потрясающая природа. Не
знаю, как бы я смог увидеть ее неповторимость, если бы остался дома.
Передай, пожалуйста, отцу, что я бесконечно благодарен ему за его
предложение помочь освободиться от армии, но я это выбрал сам, сознательно.
Меня здесь прозвали Джокондой. Смешно. Но мне даже нравится..."
"...Что еще за Андрей с подготовительных курсов? Ты что, в натуре
решила опозорить меня, пока я тут кровью харкаю? Перебьешься без института,
поступишь, когда я вернусь. Ты теперь замужем..."
"...Мамочка, что с твоим здоровьем? Твое прошлое письмо меня очень
напугало. Если ты заболеешь, кто будет следить за Машкой? Ведь ей в этом
году в первый класс идти. Ее рисунок я храню в своем нагрудном кармане. Он,
а значит, и вы, всегда со мной..."
Лютый рисовал на листке бессмысленные каракули, изображая, что пишет
письмо. В такие минуты он остро чувствовал свою ущербность. Ему некому было
писать письма.
Первое отделение проклинало прапорщика Дыгало, наблюдая, как по
серпантину медленно ползут черные фигурки груженых, как верблюды,
"втораков". Они уже второй час прели на самом солнцепеке на вершине
Ебун-горы, поджидая тех, кто снова будет их штурмовать. Такая забава им уже
наскучила, но здесь все-таки лучше, чем заниматься "физикой" в
спорт-городке.
Наконец, второе, выдержав пятикилометровый марш с полной выкладкой,
остановилось на исходной. Их уже высветленные и заштопанные-перештопанные
хэбэшки контрастировали с темно-зелеными брониками и касками. Стираться и
штопаться второму отделению приходилось ежедневно.
-- Фляги снять! -- скомандовал Дыгало.
Парни сдернули с поясов фляжки, потрясенные гуманностью прапора --
раньше он никогда не давал им пить перед атакой.
-- Снять крышки. Воду вылить.
Ребята изумленно смотрели на командира, не веря в такую жестокость.
-- Хули вылупились, клоуны? -- вызверился прапорщик. -- Воду на землю,
или я тихо сказал?
Когда теплая вода с хлюпаньем полилась на пыльную каменистую землю,
парни только судорожно двигали пересохшими кадыками, а у Чугуна чуть не
случилась истерика.
-- Убрать фляги. Кругом!
Отделение развернулось лицом к горе, а прапор пошел сзади вдоль строя,
впечатывая ударом свой кулак в десантные ранцы, набитые гравием и камнями.
Внезапно после одного из ударов, встряхивавших бойцов, раздался не знакомый
каменный сухой хруст, а тупой и глухой шлепок.
Дыгало, растянув губы в злой усмешке, остановился позади побледневшего,
как смерть, Чугуна. Он развязал его ранец, вытряхнул оттуда пару горстей
щебня и вытащил свернутый в скатку брезент, создававший видимость набитого
рюкзака.
-- Это залет, солдат, -- ватным, бесцветным голосом сообщил Дыгало. --
Каждый такой залет я фиксирую в личном деле, и он будет учитываться при
распределении по боевым частям. После отбоя зайдешь ко мне в каптерку. А
сейчас рядовой Чугайнов отдыхает внизу, поскольку ему не рекомендованы
физические нагрузки, а остальные... В атаку! Вперед!!!
-- Кто такой советский десантник?!
Дыгало вышагивал вдоль строя тощих задниц в синих сатиновых трусах.
Обладатели задниц согнувшись стирали в раковинах умывальника измочаленное за
день хэбэ, а прапор время от времени распрямлял фигуры, от души врезав по
чьей-то заднице намотанным на руку армейским ремнем с латунной бляхой.
-- Советский десантник есть краса и гордость вооруженных сил Советского
Союза! -- хором отрапортовали бойцы, не отрываясь от занятия стиркой.