Костейн Томас. Гунны

   — Естественно.
   — Ты в это веришь?
   — Почему нет? Разве собаки не разговаривают друг с другом. Или не понимают слова хозяина?
   — Но тут ситуация другая. Ты полагаешь, она рассказывала им о великом черном жеребце, на котором она выиграла столько скачек? Мой партнер показал ей своих лучших трехлеток. Она сразу указала на того, кто победит в заезде. Как ты можешь это объяснить?
   — Она узнала об этом от однолеток. Лошади всегда в курсе того, как закончится тот или иной заезд.
   — Когда ее привезут сюда и она станет женой Аттилы, я обрету свободу, — Микка чуть шевельнулся и застонал от боли. С того момента, как меня заковали, я не могу лечь. Уже целый месяц. Сколько еще я выдержу?
 
   Отойдя от фургона с Миккой, Николан столкнулся с Гизо. Слуга императора остановил его, махнул рукой в сторону черно-белого шатра.
   — Ты его видел?
   — Лишь несколько минут. Он позовет меня позже, для долгого разговора.
   — Он изменился, — Гизо печально покачал головой. — Раньше я знал, что происходит в его голове, но теперь то и дело спрашиваю себя: «Аттила ли это»? Я задаю себе много вопросов о нем, на которые не нахожу ответов. Мой друг Тогалатий, он стал транжирой. Ты обратил внимание на его дорогую тунику? У него есть еще две ничуть не хуже. Он велел сшить ему вторую пару сапог. Требует от Черного Сайлеса новых блюд. Свежих фруктов. Морской рыбы. Думаю, он готовится к тому дню, когда станет властелином мира, — Гизо помолчал. — Слушай сюда. Это секрет и ты никому не должен об этом говорить. Здоровье его пошатнулось. Он засыпает днем. Дремлет в седле. Случалось, что он засыпал прямо на военном совете. Доктора говорят, что он не должен напрягаться, если не хочет почувствовать на своих плечах крылья смерти. Они называют много причин, вызвавших его болезнь, но дело в другом, — Гизо нахмурился, понизил голос до шепота. — У него слишком много жен!
   — Тогда зачем ему новые? — спросил Николан. — Почему он по всему свету ищет жену с золотыми волосами?
   — Он три дня не подпускал меня к себе, — Гизо тяжело вздохнул. — Знаешь, почему? Потому что я прямо сказал, что ему надо избавиться от большинства жен. Сказал, что эта девушка с золотыми волосами, которую он ищет, должна стать женой Эллака, а не его. Он побагровел. Изо рта пошла пена. Он схватил меня за горло. Прорычал: «Мой сын когда-нибудь получит мой трон, но не жену, которую я так долго искал»! Он отдал приказ обезглавить меня и отослать Эллака домой. Потом передумал, но все равно хмурится всякий раз, когда смотрит на мальчика.
   — Мне стало жалко твоего господина, — признался Николан.
   — Тогалатий, мне давно его жалко. Битва при Шалоне раздавила его гордость. Он часами сидит, глядя в никуда, с полными тоской глазами. Эта жена стала для него заветной целью. Он уже готовит ее въезд в Рим. Она будет ехать на колеснице из золота и слоновой кости, запряженной великим черным жеребцом. В голубом с золотом и пурпуром наряде, это его любимые цвета. Тысяча захваченных в бою пленных в цепях пойдут следом за колесницей. А уж за ними, на своей лошади, последует он. Такую вот он готовит торжественную церемонию, — закончил Гизо.
 
 

КНИГА ТРЕТЬЯ

1

   Тем днем госпожа Евгения осталась более чем довольна. По срочному вызову она прибыла в императорский дворец. Ее сразу же препроводили в Консисториум, зал торжественных приемов, где императрица Пулькерия и ее престарелый муж Марциан восседали под золотым куполом. Вдову Тергесте они встретили улыбкой и благосклонными кивками. Вдова подумала, что Ильдико сглупила, отказавшись идти с ней. Императрица особо интересовалась «девушкой, что ездит на черном жеребце», и ее отсутствие явно огорчило царственную особу.
   А увенчала день беседа с молодым человеком в белоснежных одеждах с красным тюрбаном на голове. Она знала, кто он, поскольку во время аудиенции он стоял рядом с императорским троном. То был король Даведы, государства на краю пустыни. В Константинополь он привез несколько чистокровных арабских лошадей.
   Глаза его сверкали, как два огромных драгоценных камня.
   — Госпожа моя, — на латинском он говорил без малейшего акцента, — я знаю, что ты живешь неподалеку. Может, ты дозволишь мне шагать рядом с твоим палантином? Мне есть о чем с тобой поговорить.
   Восторг, который вдова обычно испытывала при близком общении с сильными мира всего, угас. Он собирается говорить о лошадях, поняла она, о его арабах и Хартагере. Возможно, он предложит проверить их в деле. В таких вопросах она чувствовала себя как рыба в воде.
   — Для меня это будет большая честь, ваше величество.
   Как оказалось, Юсуфа Даведского сопровождало два десятка охранников. Все высокие, в белом, бородатые, темнолицые. Они выстроились двумя рядами по обе стороны палантина.
   — Тебя, о король, всегда сопровождает столько людей? — спросила вдова.
   Молодой правитель кивнул.
   — Таковы наши обычаи. Они все видят и слышат, но ничего не говорят. И оберегают меня от наемных убийц.
   — Но разве не бывает случаев, когда они тебе не нужны? Допустим, у тебя свидание с дамой, которое ты хочешь сохранить в тайне? Можете вы улизнуть от них?
   — Нем, моя госпожа. Не буду и пытаться. Если я встречаюсь с женщиной, то не делаю из этого секрета. И потом, женщины меня не привлекают. Все мои интересы связаны с лошадьми. Даже государственные дела я оставляю на моих министров.
   Путь к дворцу, где остановилась вдова, занял лишь несколько минут. Охранники проследовали через ворота и остановились у дверей. Двое из них, с более длинными бородами и морщинистыми лицами прошли вместе с королем в вестибюль с высокими колоннами и далее в большой зал с окнами на восток. Король сразу перешел к наиболее интересующему его предмету.
   — Я привез со мной несколько хороших лошадей. И своего любимца, Сулеймана. Ты слышала о нем?
   — Разумеется. Все слышали о Сулеймане.
   В голосе человека с Востока появились осторожные нотки.
   — Он… он довольно-таки быстр. И меня удивляет, что две банды, состоящие из какого-то отребья, не позволяют мне держать моих лошадей на Ипподроме. Они называют себя Зелеными и Синими. Тебе известно о них?
   — Да, ваше величество.
   — Они считают, что Ипподром принадлежит им, и позволяют устраивать на нем лишь гонки колесниц. В моей стране знают, как вести себя с крикливой чернью. Но местные правители их боятся. Мои лошади находятся на ферме далеко за городом. Для меня это большое неудобство. Ты, наверное, испытываешь те же чувства, ибо мне сказали, что у тебя тоже есть лошадь. Черный жеребец.
   Евгения кивнула.
   — Его зовут Хартагер.
   — После твоего приезда скачки прошли здесь дважды, и оба раза победил Хартагер.
   — Поверишь ли, в первый раз на скачки пришли многие Синие и Зеленые. Они смеялись и свистели. Но второй раз их пришло гораздо больше. По меньшей мере в два раза.
   Восточный король кивнул.
   — Здесь все какие-то сонные. Чего бы это ни касалось. Государственных дел, поддержания боеготовности армии, лошадей.
   — Я бы с удовольствием увидела твоих арабских лошадей в деле.
   — Они такие изящные и все понимают. Я от них без ума. У них сильное сердце и они очень быстры. Я высоко ценю Сулеймана. Очень высоко.
   — Быть может, ты полагаешь, что неплохо свести Сулеймана и Хартагера в одном забеге.
   Король нахмурился. Слуги принесли вино и фрукты, он поднял золотой кубок, пригубил ледяной напиток.
   — Такая мысль приходила мне в голову. Но я не люблю заездов, в которых участвуют только две лошади. Я бы предпочел, чтобы их было больше. Зрелище получается более захватывающее.
   Вдова Тергесте задумалась.
   — Может, ты и прав, — с неохотой признала она. — Особых возражений у меня нет, — она помолчала, вглядываясь в смуглое лицо короля. — У вас в стране принято делать ставки на лошадей?
   Король безразлично махнул рукой.
   — Для меня главное скачки. Борьба моих лошадей с равными или более быстрыми соперниками. Финишный спурт. Вот что бередит кровь. Но, если кто-то желает делать ставки, я готов принять это условие.
   — У меня нет сомнений в том, что твой Сулейман достаточно быстр, чтобы Хартагер увидел лишь его копыта, но я все-таки поставлю на черного жеребца. Какую ты мне дашь фору?
   Король опустил кубок и воззарился на вдову.
   — Фору? У тебя великолепный черный жеребец, который не проиграл ни одного заезда. О нем говорит весь Константинополь, а ты просишь у меня форы. Госпожа моя, требование это не просто невыполнимое, но абсурдное!
   Вдова помолчала.
   — Ладно, к этому мы еще вернемся. Я думаю, ты сам придешь к выводу, что мне надо дать поблажку. Могу я спросить, сколько ты готов поставить на Сулеймана?
   Вновь король отмахнулся.
   — Это я оставляю на тебя. Какую бы цифру ты ни назвала, с моей стороны возражений не будет.
   Выигрыши Хартагера составили целое состояние. Евгения подсчитала их в уме и назвала общую сумму. Значительную даже для абсолютного монарха богатой восточной страны. Пристально наблюдая за своим гостем, вдова заметила, что смуглое лицо его слегка побледнело, а рука задрожала: не от страха, от возбуждения. Она поняла, что ее решение пришлось ему по душе.
   — Крупная ставка, госпожа моя, — воскликнул молодой король. — Вижу, ты высоко ценишь своего черного жеребца. Может, мне следует дать задний ход и попросить о форе для себя.
   — Хартагер быстр. И принадлежит семье моей маленькой Ильдико. По мне лучше проиграть, чем подмочить его репутацию нищенской ставкой.
   — Я видел твоего жеребца… издалека. Не могу поверить, что ты позволишь этому хрупкому ребенку, имя которого ты упомянула, скакать на нем в столь важном заезде.
   — Естественно, позволю. Хартагера вырастил ее отец. Они прекрасно ладят. Он не потерпит другого наездника.
   — Признаюсь, я хотел бы увидеть это дитя, что ездит на таком большом и сильном жеребце.
   Вдова хлопнула в ладоши и приказала мгновенно появившемуся слуге пригласить девушку. Король сидел в кресле, а вдова стояла рядом, когда несколько минут спустя в комнату вошла Ильдико, в светло-зеленой тунике и заплетенными в косы волосами. Он не поднялся, но глаза его широко раскрылись и уже не покидали лица девушки.
   — Мой господин, позволь представить тебе мою подопечную. Ильдико, дочь Мацио Роймарка. Ильдико, ты удостоена чести стоять в присутствии короля Даведы.
   Девушка поклонилась, потупив взор. На какие-то мгновения в комнате воцарилась тишина. По лицу короля чувствовалось, что впервые ему довелось столкнуться с такой красавицей. Только что он хвалился тем, что не интересуется женщинами, но теперь, в этом сомнений не было, не мог думать ни о чем другом, как об этой девушке в светло-зеленой тунике, которая стояла перед ним.
   — Его августейшее величество, — вдова начала вводить Ильдико в курс дела, — предложил свести в одном заезде великого Сулеймана и Хартагера, но он сомневается, стоит ли тебе участвовать в нем.
   Юсуф не слушал. Лошади и скачки вылетели у него из головы. Взгляд его по-прежнему не отрывался от Ильдико, и когда он заговорил, стало ясно, что девушка поразила его как удар молнии.
   — Каждую весну в моей стране наступает короткий момент, когда пустыня покрывается прекрасными синими цветами. За одну ночь доселе безжизненные пески преображаются. Несколько дней мы живем среди красоты, а затем под жаркими лучами солнце цветы увядают и засыхают. Весь год мы живем воспоминаниями и ожиданием следующей весны… Твои глаза, мое прекрасное дитя, напомнили мне о цветущей пустыне. Как гармонируют они с твоими золотыми волосами! — с трудом он заставил себя повернуться к вдове. — Госпожа моя, ты понимаешь, почему я возражаю против ее участия в скачках. Черный жеребец огромен и могуч! Я буду считать себя виноватым, если с этим очаровательным созданием что-то случится.
   — Хартагер и я — друзья, — ответила Ильдико. — Со времени своего появления на свет он принадлежит мне. Жеребенком он повсюду следовал за мной. Постоянно подходил и терся ухом о мое плечо. Он понимает все, что я от него хочу. И теперь, став большим и сильным, он чувствует любое мое желание и готов во всем мне повиноваться.
   — Ты зародила в моей душе первые сомнения в исходе заезда.
   — Господин мой, без участия моей подопечной никакого заезда не будет. Повторюсь, Хартагер не потерпит другого наездника.
   Король неохотно кивнул.
   — Тогда мы должны принять это условие. Но прелесть скачек для меня померкнет. Я буду больше думать о благополучии Ильдико, а не о перипетиях борьбы.
 
   Вдове Тергесте не нравился ее дом в Константинополе. Стоял в тени Колонны Клавдия в ряду лучших домов города, из окон открывался вид на Мраморное море, но она находила комнаты маленькими, а фрески и мозаики тусклыми. Госпожа Евгения отдавала предпочтение более ярким тонам.
   — У нас нет пурпурной ванны, — жаловалась она Ильдико, отбрасывая со лба прядь вьющихся волос. — Иметь такую может только королева или императрица. Допустим, этот богатый молодой король пустыни узнает, что ее у нас нет? Он сразу поймет, что ты не царской крови и ему не суждено жениться на тебе.
   — Почему ты думаешь, что он хочет жениться на мне? — спросила Ильдико. Она стояла у окна, наслаждаясь легким ветерком с моря и думала о Хартагере. Хорошо ли ему на пастбище? Или он скучает по ней?
   — Почему? — госпожа Евгения пренебрежительно фыркнула. — Он каждый день посылает тебе подарки и настаивает на том, чтобы ты принимала их, поскольку он король. Ты получила кольцо с рубином, золотое ожерелье, шкатулку, украшенную драгоценными камнями, прекрасные восточные благовония. Разве он не пишет: «Сегодня я посылаю тебе…»? Это значит, то посылать подарки вошло у него в привычку, каждодневную привычку, — ее глаза загорелись. — Интересно, что он пришлет сегодня? Уже пора.
   И действительно, подарок принесли, едва вдова Тергесте успела произнести эти слова. Ильдико, открыла кожаный ларец. И с криком ужаса выронила его из рук. А потом продолжала смотреть на него, словно ожидая, что из ларца выползет змея.
   — Что случилось? — спросила вдова.
   Девушка отшатнулась от ларца.
   — Что он хотел этим сказать? Это угроза?
   Евгения приказала слуге принести ей ларец, с опаской заглянула в него. Брови ее взлетели вверх.
   — Нет, это не угроза. Полагаю, это знак благоволения. Тут лежит записка. Прочитать ее тебе?
   — Я к ней не притронусь, — по телу Ильдико пробежала дрожь.
   — Он пишет, что это уши великого короля пустыни, который пошел войной на его отца и в результате лишился ушей и носа. Они всегда приносили ему удачу, и он надеется, что точно так же послужат и тебе.
   Ильдико отошла к дальней стене. Ей, несомненно, хотелось держаться как можно дальше от этого жуткого подарка. День выдался теплым, поэтому сандалии она держала в руке, чтобы плиты пола холодили ступни.
   — Я попрошу Юсуфа забрать их назад. Я не должна лишать его символа удачи.
   — Может, они ему и не нужны, — заметила вдова. — Нос-то он оставил себе.
   А вскоре во дворец прибыл молодой король, пославший Ильдико высушенные свидетельства победы его отца. Ильдико едва успела надеть сандалии, прежде чем Юсуф вошел в комнату.
   — Мое почтение, госпожа, — он поклонился вдове Тергесте. — И тебе, наша очаровательная гостья со священной Горы богов. Ты получила мой подарок?
   — Да, о король. Но я не считаю возможным лишать тебя столь могущественного талисмана. И прошу забрать его у меня.
   Молодой король всмотрелся в Ильдико.
   — Возможно, я поступил неразумно. Выказал самоуверенность. Мне действительно потребуется удача, так что не след гневить богов, — он повернулся к вдове. — Госпожа моя, ты не позволишь мне провести несколько минут наедине с твоей подопечной.
   Когда вдова удалилась, не в силах скрыть торжествующую улыбку, молодой монарх шагнул к девушке.
   — Очаровательная Ильдико! — золото ее волос пьянило его. Запахом они превосходили все восточные благовония. — Случилось неладное. Сначала я испугался, потому что дело касается тебя. Потом понял, что должен радоваться. Теперь я знаю, что тебе не удастся долго тянуть с ответом. Только выйдя за меня замуж, ты можешь избежать нависшей над тобой угрозы, — он помолчал. К комнате с каждой минутой становилось все жарче. Солнечные лучи, казалось, пробивали мраморные стены. — Этим утром к императору прибыли посланцы Аттилы. Ему стало известно, что ты в Константинополе, и он требует, чтобы император нашел тебя и передал его людям. Я не совсем понимаю, что все это значит? Он выбрал тебя в жены?
   — Не знаю, — Ильдико заметно побледнела. — Должно быть, он прослышал обо мне… и Хартагере. Я думаю, причина в моих волосах. Он питает слабость к белокурым женщинам.
   Король пустыни кивнул и сложил руки на груди.
   — Как удачно все вышло, — он уже собрался объяснить, полагает для себя удачей нависшую над Ильдико опасность, но передумал и коротко рассмеялся. — Что тут говорить, дитя мое, я выразил свою волю. Разве этого недостаточно? Тебе остается лишь склонить голову в согласии, — последовала пауза. — Впрочем, у тебя есть еще один выход. Ты можешь отказать мне.
   — К сожалению, я не могу поступить иначе.
   Брови короля взлетели вверх.
   — Это же невозможно. Я король! Мне должны повиноваться. Никто еще не говорил мне «нет». Даже мой отец. Слушай меня, прекрасное дитя. У меня дворец в горах, где всегда царит прохлада. И хватает льда или снега, чтобы охладить вино. Сотни слуг готовы удовлетворить любое желание. Я достаточно богат, чтобы осыпать тебя драгоценными камнями. Мне… мне трудно в это поверить, но я полюбил тебя. Разве тебе мало, что я, которому и нужно-то лишь хлопнуть в ладоши, произношу столь длинную речь, объясняя свои резоны, словно заштатный придворный.
   — Но… я дочь вождя гордого народа. Мой отец — старик и уже не так деятелен, как бывало, но слуги бегут к нему по хлопку его ладоней.
   — Тогда я изложу тебе свой план. Ты выйдешь за меня замуж. Немедленно. В течение часа. И император скажет посланцам Аттилы: «Да, госпожа Ильдико здесь, но она жена Юсуфа Даведского». Иначе нам тебя не спасти. Или ты думаешь, что император откажет им? Он не посмеет. Он старый, многое повидавший солдат и не станет ссориться с ужасным гунном из-за одной девушки. Нет, он проявит благоразумие и выдаст тебя.
   Ильдико задумалась. Она понимала, что слова Юсуфа недалеки от истины. Ее присутствие в городе ни для кого не тайна. Восточная империя уже многие годы пляшет под гуннскую дудку. Ее безусловно выдадут посланцам Аттилы. И уж конечно лучше выйти замуж за симпатичного восточного правителя, чем идти в рабство к Аттиле. И все-таки она не могла заставить себя согласиться. Что-то ее пугало. Дилемма казалась неразрешимой.
   — Это мужчина? — резко спросил Юсуф. — Ты в кого-то влюблена?
   — Я… я не уверена.
   — А я вижу, что уверена. Если это мужчина, я должен о нем знать.
   — Я думаю о мальчике, который рос вместе со мной и моим братом, — ответила Ильдико. — С тех пор я видела его лишь однажды. И есть причины для того, чтобы я его навсегда забыла.
   Король заходил по комнате, не отрывая глаз от выложенного плитами пола, обдумывая вновь открывшиеся обстоятельства. Резко остановился, сдернул с пальца кольцо с бриллиантом, подставил его под солнечные лучи, чтобы оно засверкало, а затем внезапно отбросил в сторону, даже не посмотрев, куда оно упало.
   — Я намеревался предложить это кольцо тебе. Но хватит подарков. Мое последнее предложение тебе, упрямая дочь солнца. Мы сделаем ставки.
   У Ильдико округлились глаза. Какие ставки?
   — Ставки на заезд, в котором примут участие прекрасные, легкие как ветер лошади пустыни и огромный черный жеребец. Заезд проведем немедленно. Без всякой огласки. Завтра, если сумеем подготовить трассу за воротами. В крайнем случае, днем позже. Если одна из моих лошадей выиграет, а я, признаюсь, не ожидаю иного результата, ты выйдешь за меня замуж. Если выиграет черный жеребец, я устрою тебе побег из города. Я готов положить на это жизни моих охранников, всех двадцати. На это ты согласна?
   — Почему ты думаешь, что сумеешь организовать мой побег?
   — У меня есть план. Хороший план. Опасность будет грозить тем, кто останется в Константинополе, но не тебе, — король пристально посмотрел на Ильдико. — Ты спрашиваешь себя: «Если этот план так хорош, почему не реализовать его тотчас же»? Если ты думаешь об этом, признаюсь, что я не столь великодушен. Я очень тебя люблю. И не хочу упускать шанс заполучить тебя.
   Отчаяние, охватившее было Ильдико, уступило место надежде на спасение. Она, как и король, тоже не сомневалась в исходе заезда. Хартагера этим легким лошадям из пустыни не победить! Она знала, что он будет первым.
   — Так что? — нетерпеливо спросил король. — Никак не можешь принять решение?
   — Я согласна, — выдохнула Ильдико.
 
   К вечеру погода переменилась и с Мраморного моря задул ветер, достаточно сильный, чтобы раскачивать висящую на цепи под потолком серебряную масляную лампу.
   — Я получила два сообщения, — вдова смотрела на лежащую на ее тарелке рыбу, залитую ароматным соусом. — Одну от короля, который жаждет стать твоим мужем. Он извещает, что трасса требует дополнительной подготовки и на это уйдет два дня.
   Ильдико ела безо всякого аппетита.
   — Это хорошо. Я смогу хоть раз проскакать по ней на Хартагере. Трасса непростая.
   — Как у него настроение?
   — У кого? Хартагера? Моя дорогая тетушка, ты опять смеешься надо мной. Ты вот мне не веришь, а я понимаю все, что творится в его прекрасной голове. Так вот, он уверен в своей победе не меньше нашего. Ему не нравятся арабские лошади. Они стоят кучкой и шепчутся о нем. Настроены враждебно. Сулейман трясет гривой. Дорогая тетя, он решил скакать очень быстро, чтобы выиграть с большим запасом.
   — Я надеюсь, ты сказала ему, во что мне станет его поражение.
   — Нет, насчет денег он ничего не понимает.
   Евгения сочувственно глянула на свою подопечную.
   — Допустим, что-то пойдет не так и он проиграет?
   Ильдико погрустнела.
   — Если он проиграет, тогда… тогда я проведу остаток жизни в жаркой пустыне, став одной из жен гордого и вспыльчивого восточного короля. Я уверена, у него есть другие жены.
   Евгения наклонилась вперед и похлопала Ильдико по руке.
   — Две. Я узнавала. Но он не обращает на них внимания. Ты станешь его любимицей, в этом сомнений у меня нет.
   — Пока он не женится снова. Боюсь, мне придется носить чадру.
   Вдова кивнула.
   — Если я правильно оценила этого молодого человека, он не потерпит никаких изменений в обычаях. Я наблюдала за ним и заметила, что он рассердился из-за того, что двое стариков, пришедших с ним, увидели твое лицо. Меня не удивит, если по прибытии домой он прикажет отрубить им головы.
   Ильдико помолчала.
   — Хартагер должен выиграть, — несколько мгновений спустя твердо заявила она. — Должен.
   — Он выиграет, дитя мое. Только шепни ему на ухо, сколь важен для тебя этот заезд.
   — Это я уже сделала.
   Вдова принялась за рыбу.
   — Теперь о другом сообщении. Кажется, теперь я… действительно стала вдовой.
   Ильдико вскинула голову.
   — Что ты хочешь этим сказать?
   — Что раньше вдовой я не была. Мой третий муж, глупый и злобный старик, исчез, а потом пошли слухи, что он умер. К тому времени я уже поняла, что вдовой быть не так уж и плохо и склонялась к тому, чтобы в них поверить. Но полной уверенности у меня конечно же не было. Я подозревала, что он где-то затаился с тем, чтобы объявиться после того, как я, не выдержав одиночества, вновь выйду замуж. В этом случае он мог загрести всю собственность, которую оставил мне. И я решила оставаться вдовой, выбросив из головы все мысли о новом замужестве.
   — А теперь ты уверена, что он умер?
   Новоиспеченная вдова кивнула.
   — Он мертв как великий Цезарь. В письме указаны все подробности. Он тайком поселился в Антиохии с полудюжиной рабов и молодой толстушкой-любовницей. Я полагаю, любовница терпела его, сколько могла, а потом сыпанула яду ему в суп. Какое счастье ощущать себя абсолютно свободной. Теперь я могу делать все, что пожелаю. Полагаю, я снова выйду замуж.
   — Надеюсь, на этот раз ты не выйдешь за богатого старика, — предположила Ильдико.
   — Мужчина, который станет моим мужем, должен быть не старше меня, симпатичным, патрицием, и иметь какие-то деньги. Не слишком большие. Богач будет помыкать мной и смотреть на меня сверху вниз. С другой стороны, нищий мне не нужен, потому что со временем я начну презирать его.
   — Ты предпочтешь римлянина?
   Быстрый ответ вдовы показал, что она, как и прочие граждане империи, ставили Рим превыше всего.
   — Естественно. Но он не должен заниматься политикой. Я хочу, чтобы этот остался со мной подольше. Четыре мужа — это много, даже если один из них стал жертвой обстоятельств. Пятый муж — это уже кошмар. Я стану объектом насмешек. Люди будут указывать на мужчину и говорить: «Хоть этот-то никогда не женился на той женщине из Тергесте», — вдова вздохнула. — Не знаю, почему я вышла за этого костлявого старикашку с реденькой рыжей бороденкой. Разумеется, он был очень богат.