Страница:
— Андрей Петрович, миленький, хотела попросить об одолжении, — запела Слободская медовым голосом — Мне тут рассказали замечательную историю, я бы с удовольствием сделала из нее очерк. Но без вас не обойтись.
На изложение таинственной истории покойного профессора Покровского и рассказ о мытарствах его вдовы, у Дуси ушло семь минут. Андрей Петрович обещал посмотреть, что можно сделать.
— Если материалы без грифа секретно — все тебе будет, дорогая, — заверил он.
— А если с грифом? — поинтересовалась дорогая.
— Тоже будет. Но мы с тобой тогда не знакомы, — ответил Андрей Петрович.
Все же он действительно был славный человек.
Глава 29
Глава 30
Глава 31
На изложение таинственной истории покойного профессора Покровского и рассказ о мытарствах его вдовы, у Дуси ушло семь минут. Андрей Петрович обещал посмотреть, что можно сделать.
— Если материалы без грифа секретно — все тебе будет, дорогая, — заверил он.
— А если с грифом? — поинтересовалась дорогая.
— Тоже будет. Но мы с тобой тогда не знакомы, — ответил Андрей Петрович.
Все же он действительно был славный человек.
Глава 29
Соня Богданова не могла встать с постели. Да что там, она головы поднять не могла. При попытке встать все перед глазами плыло, ноги подкашивались, и Соня падала обратно на подушки, вся в холодном поту. К середине дня она кое-как, ползком, добралась до туалета. Это, видимо, стоило ей последних сил, потому что очнулась Соня посреди коридора. Лежала, уткнувшись лицом в коврик возле двери. Сколько времени ушло на то, чтобы снова добраться до дивана? Час? Два? Весь вечер? Соня не знала. Она теряла сознание, снова выныривала на поверхность, плакала от бессилия… Обратно к дивану было очень нужно. Там лежал телефон. По телефону можно будет вызвать скорую.
Лежа в коридоре, Соня сквозь уплывающее сознание слышала далекие телефонные звонки. С работы звонить, наверное, не могли — сегодня она не дежурит. Хотя, кто знает. Может, выходные уже прошли, и надо на дежурство, а потом — к Вольскому, ставить капельницу.
Про Вольского думать было нельзя. Думать надо было о том, что если она умрет одна в пустой квартире, и мама, вернувшись из Америки, найдет ее скрюченной в коридоре, у мамы определенно случится инфаркт.
Телефон все звонил и звонил. Но сколько Соня ни пыталась, дотянуться до него не получалось…
Она пришла в себя в кровати, под одеялом. На столике дымилась кружка с чаем, в прихожей кто-то разговаривал.
— Не волнуйтесь, — доносилось оттуда — Скорее всего грипп, он сейчас ходит самый разнообразный. Уколы я сделала, давление уже в норме, просто присматривайте за ней. Давление меряйте каждые два часа, если снова начнет падать — дайте таблеточку.
Хлопнула дверь, послышались шаги, и над головой у Сони, словно в небесах плывущее, появилось лицо пламенной Слободской.
— Ну что, радость моя? — сказала Дуся гулким, как из бочки, голосом — Получше тебе? Попить сможешь?
Соню подхватило под голову и подняло (голова немедленно закружилась), к лицу приблизилось облако пара, сухих губ коснулся край чашки, и Богданова, сделав глоток обжигающего чая, тут же без сил откинулась на подушку.
Дуся названивала ей весь вчерашний день, потом — весь вечер, и полночи, потом — еще день. Мобильный был выключен. На работу Богданова не вышла. Тут Дуся забеспокоилась всерьез, и потащилась на Теплый стан.
Приехав, она обнаружила, что дверь не заперта, а Соня лежит на ковре у дивана. Рядом валялась телефонная трубка.
Через полчаса в квартире уже топала бригада скорой, и врач искал вену на белой, как мел, Сониной руке.
У нее резко упало давление. Врач сказал, гитпотонический криз. Стимулирующий укол, полный покой, таблетки три раза в день, районный врач с утра — и к концу недели Богданова будет, как новенькая. Ничего страшного.
Но Дусе было очень страшно. Особенно, когда она увидела Соню, скорчившуюся на полу. О том, чтобы спокойно ехать домой, снова бросив медсестру Богданову одну в квартире, не могло быть и речи.
После визита скорой Соне стало чуть лучше. Уколы подействовали, она порозовела и могла уже почти самостоятельно добраться до туалета.
— Когда твоя мать приезжает? — спросила Дуся.
— Не знаю, — ответила Соня слабым голосом.
— Ну не завтра?
Нет, мать не приезжала ни завтра, ни через неделю. Самое раннее — после нового года.
— Хорошо, — кивнула Слободская — Тогда будешь болеть у нас.
Она уже перетряхивала шкаф, складывала в сумку Сонины пижамы, теплые носки и еще какую-то ерунду.
Через полтора часа они прибыли на Чистопрудный.
Если это был грипп — то очень странный. Температура у Сони не поднималась выше тридцати шести, давление оставалось удручающе низким, и Соня видела все вокруг, будто в тумане.
Районный доктор, правда, уверял, что причин для беспокойства нет. Он прописал какой-то хитрый укрепляющий чай, на всякий случай взял анализ крови, и велел соблюдать полный покой.
Не удовлетворившись этим, Дуся решила позвонить доктору Кравченко, личному врачу Вольского, с которым она познакомилась в Заложном.
Борис Николаевич звонку Слободской обрадовался. Ничего удивительного. Сердцеед и ловелас, он еще в Заложном начал с Дусей кокетничать. Дуся пощебетала в трубу пятнадцать минут, рассказала, что ее подруге Соне плохо, и непонятно, чем она больна. Борис Николаевич ведь помнит Соню?
Кравченко сказал, что Соню, конечно же, помнит, поспрашивал, что назначил районный врач, назначения одобрил, и обещал заехать.
Лежа в коридоре, Соня сквозь уплывающее сознание слышала далекие телефонные звонки. С работы звонить, наверное, не могли — сегодня она не дежурит. Хотя, кто знает. Может, выходные уже прошли, и надо на дежурство, а потом — к Вольскому, ставить капельницу.
Про Вольского думать было нельзя. Думать надо было о том, что если она умрет одна в пустой квартире, и мама, вернувшись из Америки, найдет ее скрюченной в коридоре, у мамы определенно случится инфаркт.
Телефон все звонил и звонил. Но сколько Соня ни пыталась, дотянуться до него не получалось…
Она пришла в себя в кровати, под одеялом. На столике дымилась кружка с чаем, в прихожей кто-то разговаривал.
— Не волнуйтесь, — доносилось оттуда — Скорее всего грипп, он сейчас ходит самый разнообразный. Уколы я сделала, давление уже в норме, просто присматривайте за ней. Давление меряйте каждые два часа, если снова начнет падать — дайте таблеточку.
Хлопнула дверь, послышались шаги, и над головой у Сони, словно в небесах плывущее, появилось лицо пламенной Слободской.
— Ну что, радость моя? — сказала Дуся гулким, как из бочки, голосом — Получше тебе? Попить сможешь?
Соню подхватило под голову и подняло (голова немедленно закружилась), к лицу приблизилось облако пара, сухих губ коснулся край чашки, и Богданова, сделав глоток обжигающего чая, тут же без сил откинулась на подушку.
Дуся названивала ей весь вчерашний день, потом — весь вечер, и полночи, потом — еще день. Мобильный был выключен. На работу Богданова не вышла. Тут Дуся забеспокоилась всерьез, и потащилась на Теплый стан.
Приехав, она обнаружила, что дверь не заперта, а Соня лежит на ковре у дивана. Рядом валялась телефонная трубка.
Через полчаса в квартире уже топала бригада скорой, и врач искал вену на белой, как мел, Сониной руке.
У нее резко упало давление. Врач сказал, гитпотонический криз. Стимулирующий укол, полный покой, таблетки три раза в день, районный врач с утра — и к концу недели Богданова будет, как новенькая. Ничего страшного.
Но Дусе было очень страшно. Особенно, когда она увидела Соню, скорчившуюся на полу. О том, чтобы спокойно ехать домой, снова бросив медсестру Богданову одну в квартире, не могло быть и речи.
После визита скорой Соне стало чуть лучше. Уколы подействовали, она порозовела и могла уже почти самостоятельно добраться до туалета.
— Когда твоя мать приезжает? — спросила Дуся.
— Не знаю, — ответила Соня слабым голосом.
— Ну не завтра?
Нет, мать не приезжала ни завтра, ни через неделю. Самое раннее — после нового года.
— Хорошо, — кивнула Слободская — Тогда будешь болеть у нас.
Она уже перетряхивала шкаф, складывала в сумку Сонины пижамы, теплые носки и еще какую-то ерунду.
Через полтора часа они прибыли на Чистопрудный.
Если это был грипп — то очень странный. Температура у Сони не поднималась выше тридцати шести, давление оставалось удручающе низким, и Соня видела все вокруг, будто в тумане.
Районный доктор, правда, уверял, что причин для беспокойства нет. Он прописал какой-то хитрый укрепляющий чай, на всякий случай взял анализ крови, и велел соблюдать полный покой.
Не удовлетворившись этим, Дуся решила позвонить доктору Кравченко, личному врачу Вольского, с которым она познакомилась в Заложном.
Борис Николаевич звонку Слободской обрадовался. Ничего удивительного. Сердцеед и ловелас, он еще в Заложном начал с Дусей кокетничать. Дуся пощебетала в трубу пятнадцать минут, рассказала, что ее подруге Соне плохо, и непонятно, чем она больна. Борис Николаевич ведь помнит Соню?
Кравченко сказал, что Соню, конечно же, помнит, поспрашивал, что назначил районный врач, назначения одобрил, и обещал заехать.
Глава 30
Третьего дня Вольский совершенно неожиданно нагрянул в офис и устроил всем страшенный разнос на пустом месте. С тех пор он орал, не переставая: на сотрудников, на заместителей, и даже на водителя Федора Ивановича, чего раньше никогда не случалось. Федор молча бычился, на крики Вольского не отвечал, сотрудникам комментариев по поводу внезапного помешательства шефа не давал. Признаться, он и сам пребывал в некотором недоумении: как правило, Вольский орал исключительно по делу, а тут словно взбесился. Правда, когда Аркадий попросил Федора Ивановича прикрыть его от девушки Лены, с которой встречался последние полгода, водитель заподозрил, что умопомрачение Вольского как-то связано с амурными делами. Но проницательный Федор и представить себе не мог, что творилось у Вольского в душе на самом деле. Он натурально сходил с ума.
Три дня назад Соня сбежала. Сбежала прямо из постели, сбежала, ничего не сказав.
Ночью все было прекрасно, он знал это, чувствовал. Она отвечала на его поцелуи, была горячая, страстная, шептала слова, от которых кровь закипала в жилах, и хотелось то ли петь, толи сигануть с обрыва вниз головой. А когда Вольский проснулся, ее уже не было.
Он хотел знать, что произошло. Он не мог вот так, молча, расстаться. Пусть, пусть не любит. Но пусть скажет.
Сони нигде не было. Ни дома, ни на работе, нигде. Вольский дошел до полного безумия: на третий день он послал Федора домой, а сам вызвал такси поехал к Соне на Теплый стан (адрес дали в больнице). Но дверь оказалась заперта. Вольский принялся трезвонить в соседние квартиры. Никто ничего не знал про Соню Богданову, кроме того, что она здесь живет.
Впору было удавиться. Он совсем перестал спать, и прибывший с регулярным визитом доктор Кравченко заметил, что уважаемый Аркадий Сергеевич выглядит неважно.
Измеряя Аркадию Сергеевичу давление, Кравченко болтал о том — о сем. Вольский слушал вполуха, что по Москве ходит грипп, и что после Заложного все теперь болеют, видимо, там с экологией непорядок… Вот Анна Афанасьевна, журналистка, доставившая Вольского в Калужскую больницу, едва вылечилась от аллергии, а ее подруга-медсестра, Софья Игоревна, такая славная барышня, лежит с каким-то необычайным гриппом. Грипп настолько нетипичный, что Борис Николаевич побоялся оставлять Софью Игоревну дома, направил в клинику на обследование…
Вольский подскочил в кресле:
— Кого? Соню? В какую клинику?
— Да в нашу, — ответил, пожимая плечами, Борис Николаевич.
Он был просто не в курсе, что Вольский без Сони чуть не удавился.
Три дня назад Соня сбежала. Сбежала прямо из постели, сбежала, ничего не сказав.
Ночью все было прекрасно, он знал это, чувствовал. Она отвечала на его поцелуи, была горячая, страстная, шептала слова, от которых кровь закипала в жилах, и хотелось то ли петь, толи сигануть с обрыва вниз головой. А когда Вольский проснулся, ее уже не было.
Он хотел знать, что произошло. Он не мог вот так, молча, расстаться. Пусть, пусть не любит. Но пусть скажет.
Сони нигде не было. Ни дома, ни на работе, нигде. Вольский дошел до полного безумия: на третий день он послал Федора домой, а сам вызвал такси поехал к Соне на Теплый стан (адрес дали в больнице). Но дверь оказалась заперта. Вольский принялся трезвонить в соседние квартиры. Никто ничего не знал про Соню Богданову, кроме того, что она здесь живет.
Впору было удавиться. Он совсем перестал спать, и прибывший с регулярным визитом доктор Кравченко заметил, что уважаемый Аркадий Сергеевич выглядит неважно.
Измеряя Аркадию Сергеевичу давление, Кравченко болтал о том — о сем. Вольский слушал вполуха, что по Москве ходит грипп, и что после Заложного все теперь болеют, видимо, там с экологией непорядок… Вот Анна Афанасьевна, журналистка, доставившая Вольского в Калужскую больницу, едва вылечилась от аллергии, а ее подруга-медсестра, Софья Игоревна, такая славная барышня, лежит с каким-то необычайным гриппом. Грипп настолько нетипичный, что Борис Николаевич побоялся оставлять Софью Игоревну дома, направил в клинику на обследование…
Вольский подскочил в кресле:
— Кого? Соню? В какую клинику?
— Да в нашу, — ответил, пожимая плечами, Борис Николаевич.
Он был просто не в курсе, что Вольский без Сони чуть не удавился.
Глава 31
Накануне этой судьбоносной беседы Борис Николаевич Кравченко приехал на Чистопрудный часов в семь вечера, расцеловал Дусе ручки, сделал Соне укол, попил чаю, и заверил, что беспокоиться не о чем. Однако когда через полчаса он померил ей давление и посчитал пульс, то нахмурился.
— Нет, ничего страшного, — затараторил доктор, после того, как Дуся вопросительно подняла брови — Но, думаю, небольшое обследование в стационаре не повредит. Гриппозные осложнения иногда протекают очень своеобразно, и если не отнестись внимательно, могут быть довольно опасны.
— Насколько опасны?
— Ну… Если небрежно отнестись — довольно опасны. Впрочем, беспокоиться не о чем.
Борис Николаевич тут же принялся названивать кому-то по телефону:
— Дорогой, я с личной просьбой: надо девушку обследовать. Не могу стабилизировать давление… Ввожу препараты — через полчаса эффект сходит на нет. Да, да, спасибо, дорогой.
Положив трубку, лучезарный Борис Николаевич заулыбался шире прежнего, и присев возле Сони на диван, сообщил:
— Собирайтесь, Софья Игоревна.
— Сейчас? — растерялась Соня.
— А что же нам зря время терять? Раньше ляжем, раньше выйдем.
На вопросы Слободской, к чему такая спешка, Борис Николаевич не отвечал, твердил только, что беспокоиться не о чем. И чем настойчивее он пытался убедить Дусю, что причин для волнения нет, тем тревожнее ей становилось.
Она помогла Борису Николаевичу усадить Соню в машину, вернулась домой, и засела за работу. Но сосредоточиться никак не могла. Все вспоминала, как доктор Кравченко хмурился, щупая Соне пульс… Почему он хмурился, если беспокоиться не о чем… Не о чем беспокоиться… В голове эхом отдавались его слова: «Гипотонический криз на фоне переутомления… Много работает… Обследование… Не удается стабилизировать давление…» Где-то Слободская это уже слышала.
Дуся села в кресло, закурила, и уставилась в пространство. Она положила ноги на стол, на стопку бумаг. Стопка была высокая, бумаги поехали, шлепнулись на пол.
Выругавшись, Дуся полезла собирать свое добро, потому что кот Веня, неведомо откуда взявшийся, уже хищно скреб ногой, явно намереваясь написать на зеленую папку покойного профессора Покровского. Слободская шуганула кота, и вдруг все поняла.
Господи, ну как же можно быть такой дурой! Как она могла забыть! Несчастный профессор умер в больнице, куда его положили по ничтожнейшему поводу. Не было причин для беспокойства. Просто гипотонический криз на фоне переутомления. А потом жизнь утекла из него по капле, просто покинула крепкое профессорское тело. И Покровского не стало.
Что там говорила его вдова? История с заложновским покойником и смерть моего мужа напрямую связаны…
Что там у Зеленина было начет мертвецов, которые бродят и вредят живым? Может, они и вправду бродят вокруг Заложного? Может, встреча с ожившим мертвецом стала причиной смерти Покровского? Может, и Соня где-то с таким встретилась?
Дуся перелистала Зеленинскую распечатку.
«При насильственной смерти душа человека непременно поступает в ведение чертей, и они целой ватагой прилетают за нею; поэтому обыкновенно все насильственные смерти сопровождаются бурей; то же бывает и при смерти ведьмы». Не то…
«Народу присуще воззрение, что человек не сам лишает себя жизни, а доводит его до самоубийства черт. Меланхолическое настроение перед самоубийством, душевное расстройство считаются дьявольским наваждением; когда же больной самовольно прекращает свое существование, народ выражается пословицей: „Черту баран!“.
Эта поговорка о самоубийцах: «черту баран», иногда с прибавкою: «готов ободран» распространена едва ли не во всех великорусских губерниях. Малорусы повесившихся, признают «детьми дьявола», также, как и детей, умерших до крещения. "
Не то, на кой нам дети, умершие до крещения… Дальше, дальше…
Вот. Заложных покойников земля не принимает. Среди народа бытует убеждение, что "проклятые родителями, опившиеся, утопленники, колдуны и прочие после своей смерти, одинаково выходят из могил и бродят по свету "… Колдун перед смертью страшно мучится, ибо «его не принимает земля». Ну, может и не зря среди народа такое убеждение бытует. Может, они и правда ходят.
Так… Хождения после смерти… Умершие насильственно, самоубийцы, колдуны… Покойный колдун может принести людям гораздо больше вреда, чем обыкновенный заложный покойник: он привык вредить людям, и весьма опытен в насылании различных болезней. «Колдуны и после своей смерти много делают зла людям: они по ночам встают из могилы, доят коров, бьют скотину, приносят болезни своим домашним, пугают, обирают и убивают на дорогах. Чтобы остановить таковые похождения, мертвеца перекладывают в другую могилу или же, вырыв, подрезывают пятки и натискивают туда мелко нарезанной щетины, а иногда просто вбивают в могилу осиновый кол» …
«Колдун передает свое знание в глубокой старости и перед смертью… Если колдун умрет, не передав никому своих тайн, в таком разе он ходит оборотнем, непременно свиньею, и делает разные пакости людям…» Нет, не то. Про свиней ни Соня, ни вдова профессора Покровского не говорили… Колдуны не годятся.
Дальше.
В Черниговской губерний жители "верят в восстание мертвых, которых за грехи не принимает земля и которые, по ночам шатаясь по земле, делают вред; для того чтобы заставить их успокоиться, признают необходимым пробивать этих выходцев осиновым колом в живот; после этой операции они не осмеливаются являться».
Увы. Дуся не знала, кого именно надо протыкать осиновым колом, чтобы он не осмеливался являться.
Дальше. Рассказ из Архангельской губернии. Промышленники зарыли в землю на острове Калгуеве труп колдуна Калги, убитого неизвестным старцем; но когда они в следующую весну случайно пристали к этому острову, то увидели, что «труп Калги вышел из глубины могилы и очутился на поверхности земли». Дальше… Тела заклятых (проклятых матерью) детей не принимает земля, пока мать не возьмет назад своего проклятия… Жуткая легенда про то, как мать прокляла сына, и он умер на месте. «Женщина связала руки сына косой, которую он у ней только что оторвал в драке. Спустя несколько десятков лет на кладбище строили церковь и разрыли в могиле труп, нисколько не подвергшийся тлению: руки его были связаны женскою косою. Мать проклятого была еще жива; она рассказала, за что на ее сыне лежит проклятие и почему, значит, и земля не принимает его. Когда мать, помолившись, перекрестила труп сына и сняла с него косу, он мгновенно превратился в землю».
Дальше, дальше…
Ага, вот! Глава семь. Где живут заложные покойники после своей смерти. Нет, не то… Что Дуся надеялась прочесть? Что они живут в общежитие на улице Карла Маркса в городе Заложное Калужской области? Если она на это рассчитывала, то ошиблась. У Зеленина на сей счет не было никаких четких указаний. «Народ верит, — писал он — Что местожительством заложных покойников служат омуты, озера, пруды, а также болота, трясины, овраги, густой темный лес, трущобы и все вообще „нечистые места“. Нередко заложный покойник обретается возле того места, где его настигла смерть.
Поэтому в народе «убиенные места», т. е. места, где кто-либо был убит, помнят многие годы: ночью бывают там привидения, а потому стараются не ходить около таких мест.
… Заложные покойники отличны по своей природе от прочих умерших: они доживают земную жизнь, и нуждаются во всем земном. Если усопшие предки питаются «паром» пищи, то заложным нужна обычная земная пища. Обычным покойникам хватает той одежды, которую им кладут в гроб. Заложные, очевидно, скоро изнашивают свою одежду: им нужна еще и новая. Вот почему заложных желательно пораньше и подальше спровадить от местожительства живых».
Снова не то. Понятно, что надо спровадить. Вот только кого и куда…
Далее шли многочисленные рассказы о хождениях.
В Ямбургском уезде удавившуюся девушку деревни Мануйлова Парасковью схоронили за деревней в лесу, где обыкновенно хоронили некрещеных и самоубийц; с тех пор каждую весну слышны ее стоны и плач: стонет «задавляшшая Пашка»; ходит она также по лесу и часто заходит к ключу у дороги — вся в белом, с опущенной головой…
В Симбирске в Соловьевой враге (овраге) хоронили прежде самоубийц; «а от тех самоубивцев, рассказывали сторожа в караулке острожных огородов (караулка эта была около оврага), много бывает по ночам страсти: ино место лезут прямо в окошки».
На могиле давным-давно похороненного утопленника проезжавший в ночь псарь Ермил увидел барашка; Ермил взял его на руки, а лошадь от него таращится, храпит, головой трясет; баран странно и необычно глядит Ермилу в глаза, а потом вдруг, оскалив зубы, начинает дразнить его, повторяя Ермиловы слова: «бяша, бяша». Конечно, это был «черту баран».
Особенно Дусе понравилась история про то, что некрещеных детей на святки черти распускают из ада на каникулы. Один корчмарь не пустил их в это время к себе в корчму, начертав кресты при всяком входе. Тогда они отомстили корчмарю таким образом: как только он поедет за водкой, въедет с полной бочкой на «крестовые дороги» (перекресток, где иногда погребают детей, умерших без крещения, и потом ставят кресты) — обручи на бочке все сразу лопнут и водка выльется.
История была отличная, но к Сониной болезни и странным происшествиям в Заложном никакого отношения не имела. Дуся принялась читать дальше.
… В Сосницком уезде есть большое болото Гале, замечательное тем, что скот не ест на нем траву, тогда как на других соседних болотах всю траву выедает. Около этого болота есть возвышенность, похожая на могилу, которая называется Батуркой. Предание гласит, что тут погребен повесившийся.
Да, знаем такое место. Чертово кладбище. Там скот траву ел, и от этого весь передох. Теперь ест траву в другом месте…
«Заложные разным образом тревожат близких им лиц, являясь им наяву и во сне…. Особенно часто являются во сне умершие насильственною смертию. Убитые, являясь почти ежедневно во сне убийцам, мучат их своим появлением и нередко доводят до раскаяния. Сны эти, по народным рассказам, отличаются необычайною рельефностью, убитые являются как живые, и самый сон иногда бывает трудно отличить от действительности".
Про такие реальные сны, когда не поймешь, на самом деле было, или привиделось, тоже знаем, проходили. Читаем дальше.
В Петровском уезде Саратовской губернии в лесу удавился молодой крестьянин Григорий. Кучер соседнего помещика возвращался ночью, под хмельком, через этот лесок и встретил там давнишнего своего знакомого, самоубийцу Григория, который пригласил кучера в гости. Тот согласился. Оба отправились в дом Удалова, где пошло угощение. Пир был на славу. Но пробило полночь, петух запел, и Григорий исчез. А кучер оказался сидящим по колена в реке Узе, протекающей недалеко от села. Если бы петух не закричал, утонул бы он в Узе.
В Саратовской же губернии проклятые родителями «ночью выходят на дорогу и предлагают прохожему проехать на их лошадях; но тот, кто к ним сядет, останется у них навсегда».
Заложные, в частности «удавленники и утопленники, поступают во власть чертей», а черти на них ездят, очевидно, пользуясь способностью их быстро бегать. Зеленин приводил несколько рассказов о том, как на удавленниках ездят черти, причем в одном случае черт едет со скоростью 300 верст в минуту.
Имелся также рассказ, как кузнецу случилось попадью подковать. «Раз стучат ему ночью в окошко, подъехали на конях люди богатые, одетые хорошо: „Подкуй кобылу, кузнец“. Пошел в кузню, подковал кобылу; только успел повернуться, глядь, уж человек на нее вскочил, а она уж не кобыла, а попадья (незадолго перед тем удавившаяся), рот до ушей удилами разорван. Недели через две после того помер этот кузнец".
Ну ладно, ездят на мертвяках — и ездят. Хорошо, что тот, кто пытался угробить их по дороге в Калугу, когда они везли в больницу умирающего Вольского, не догадался ехать на какой-нибудь удавившейся попадье со скоростью 300 верст в минуту. Иначе не сидела бы сейчас Дуся в диване, не читала всех этих замечательных историй…
Так… Что эти заложные покойники еще умеют, кроме как быстро бегать? Ага, вот. Иногда им приписывается способность насылать на людей болезни.
Олонецкий колдун, желая испортить человека, просит в своем заговоре «умерших, убитых, с дерева падших, заблудящих, некрещеных, безъименных встать» и повредить данному человеку.
Хотинские малорусы верят, что если самоубийца встретится с человеком, то сможет подрезать его жизнь, после чего человек вскоре умрет.
Подольские малорусы то же самое свойство приписывают и «потырчатам», т. е. некрещеным младенцам. Когда мать выйдет на плач такого младенца, то черт такую неопытную «подрежет», она после этого заболевает и нередко умирает.
Значит, достаточно встретиться с бродячим покойником, чтобы «вскоре умереть»… Значит, достаточно… Черт, черт, черт! Неужели это может быть на самом деле?
Ответа на этот вопрос Дуся не знала. Ну не написал Зеленин, может или нет. Он писал только то, что рассказывали ему жители разнообразных губерний и волостей. Слушал, записывал все аккуратно в блокнот, а потом издал в Петербурге незадолго до пролетарской революции. Дусе оставалось только в двадцатый раз перечитывать его книгу, и искать ответы на свои вопросы…
«…В Вятской губернии отмечен обычай, когда больные дают обещание помянуть, в случае своего выздоровления, заложных». То есть можно договориться? Черт его знает, но надо запомнить…
«…Чуму и другие эпидемические болезни, также засуху, неурожаи… приписывают упырям и упырицам".
«…В симбирских поверьях выяснилось новое занятие заложных, а именно: быть „приставниками“ при кладах, т. е. стеречь клады в земле, не допуская до них людей». Вот как, интересно… Может, у кирпичного завода в Заложном живой труп стерег что-нибудь ценное?… «В тюремнихином саду, у забора, клад выходит коровой… А приставников у той поклажи трое: опившийся человек, проклятой младенец да умерший солдат Безпалов» — прочла Дуся жуткую припевочку… Мда… «Не знаю я, кто такой этот солдат Безпалов, — подумала она — Но встретиться с ним в Тюремнихином саду точно не хотела бы».
Потому что после встречи с заложным покойником человек вскоре умирает… Умирает, умирает, вот черт! Давай, Слободская, читай дальше, может, там написано, как этой самой скорой смерти можно избежать.
«По народной вере разные лешие, водяные и русалки-шутовки есть не кто иные, как обыкновенные „бывалошные“ (т. е. древние) люди, на которых якобы тяготеет родительское проклятие. Вся разница между ними и смертными заключается якобы в том, что они лишены свободного общения с обыкновенными людьми. Все они являются врагами обыкновенных смертных и всячески стараются завлечь неосторожных в свой полупреисподний мир — болота, чащи, трясины и омуты». Ну, что стараются завлечь — это понятно. Живые плодятся и размножаются, мертвые — тоже этого хотят. Дальше…
… «Чертовка, или лешачиха по народному поверью, чаще всего — утопленница; она может быть красивой или некрасивой, доброй или злой, часто же безразличной. Иногда чертовка имеет сожительство с охотниками в лесу и беременеет от них, но ребенка, прижитого ею от человека, она разрывает при самом рождении его. Тот, с кем чертовка живет долго, обычно сходит с ума». Этот рассказ про чертовку показался Дусе смутно знакомым, но она никак не могла вспомнить, где его слышала. Так и не вспомнив, Слободская перешла к главе о русалках.
«К русалкам, — читала Дуся — Относят женщин, наложивших на себя руки. Получив в свое владение подобную женскую душу, главный начальник злых духов дает повеление варить ее в котле, с разными снадобьями и зельями, отчего женщина делается необыкновенною красавицею и вечно юною. Ни один мужчина не может устоять против ослепительной их красоты и при первом взгляде влюбляется. Лет 80 тому назад один крестьянин был очарован прелестями русалки. Страсть его продолжалась более десяти лет. Ни один знахарь не мог исцелить его. Однажды, когда топилась печь, парень увидел в огне предмет своей любви. Вообразив, что его возлюбленная горит, и желая ее спасти, он бросился в топившуюся печь и погиб».
Была здесь еще история про девушку, которую обманул жених и которая «с тоски себя уходила». Похоронили ее на перекрестке. И вот, как сообщила Зеленину рассказчица, «шел как-то мужнин брат двоюродный в город. Дело к ночи было, месяц уже вставать стал. Подходит он к перекрестку, глядь: девушка сидит на меже и волосы чешет, а сама плачет. Девушка сказала, что она сбилась с дороги. Пошли они вместе. А она уж веселая такая стала, песни играет, да так шибко идет: ему за нею не поспеть. И не чудно ему, что она песни играет, прельщать уж она его стала. Только никак ее не поймать. Подошли к ржаному стожку, она как захохочет, за стожок сигнула и пропала. Он ее искать. Слышится ему то за этой, то за той копной ее голос — опять уж она плачет. Так до зари и проискал… Очнулся за тридцать верст, по шею в болоте. Насилу жив остался".
…В Калужской губернии верят, что русалки «отрезывают встретившемуся голову». «На Украине приписывают русалкам еще следующее восклицание: „Дайте мени волосинку заризати дитинку“». Безобразные старые русалки «не терпят особливо малых детей и подростков, которые вырвались из дому без ведома родителей»: напав на таких детей, они тотчас их убивают. По некоторым сообщениям у русалок имеются на этот случай ножи, серпы и косы.
Тоже что-то знакомое… Косы, косы… Старые русалки, непослушные дети… Нет, никак не вспомнить…Черт с ним, поехали дальше…
«… Лембой (так называют в Заонежье чертей) — это те же люди, только потаенные, из заклятых детей».
— Нет, ничего страшного, — затараторил доктор, после того, как Дуся вопросительно подняла брови — Но, думаю, небольшое обследование в стационаре не повредит. Гриппозные осложнения иногда протекают очень своеобразно, и если не отнестись внимательно, могут быть довольно опасны.
— Насколько опасны?
— Ну… Если небрежно отнестись — довольно опасны. Впрочем, беспокоиться не о чем.
Борис Николаевич тут же принялся названивать кому-то по телефону:
— Дорогой, я с личной просьбой: надо девушку обследовать. Не могу стабилизировать давление… Ввожу препараты — через полчаса эффект сходит на нет. Да, да, спасибо, дорогой.
Положив трубку, лучезарный Борис Николаевич заулыбался шире прежнего, и присев возле Сони на диван, сообщил:
— Собирайтесь, Софья Игоревна.
— Сейчас? — растерялась Соня.
— А что же нам зря время терять? Раньше ляжем, раньше выйдем.
На вопросы Слободской, к чему такая спешка, Борис Николаевич не отвечал, твердил только, что беспокоиться не о чем. И чем настойчивее он пытался убедить Дусю, что причин для волнения нет, тем тревожнее ей становилось.
Она помогла Борису Николаевичу усадить Соню в машину, вернулась домой, и засела за работу. Но сосредоточиться никак не могла. Все вспоминала, как доктор Кравченко хмурился, щупая Соне пульс… Почему он хмурился, если беспокоиться не о чем… Не о чем беспокоиться… В голове эхом отдавались его слова: «Гипотонический криз на фоне переутомления… Много работает… Обследование… Не удается стабилизировать давление…» Где-то Слободская это уже слышала.
Дуся села в кресло, закурила, и уставилась в пространство. Она положила ноги на стол, на стопку бумаг. Стопка была высокая, бумаги поехали, шлепнулись на пол.
Выругавшись, Дуся полезла собирать свое добро, потому что кот Веня, неведомо откуда взявшийся, уже хищно скреб ногой, явно намереваясь написать на зеленую папку покойного профессора Покровского. Слободская шуганула кота, и вдруг все поняла.
Господи, ну как же можно быть такой дурой! Как она могла забыть! Несчастный профессор умер в больнице, куда его положили по ничтожнейшему поводу. Не было причин для беспокойства. Просто гипотонический криз на фоне переутомления. А потом жизнь утекла из него по капле, просто покинула крепкое профессорское тело. И Покровского не стало.
Что там говорила его вдова? История с заложновским покойником и смерть моего мужа напрямую связаны…
Что там у Зеленина было начет мертвецов, которые бродят и вредят живым? Может, они и вправду бродят вокруг Заложного? Может, встреча с ожившим мертвецом стала причиной смерти Покровского? Может, и Соня где-то с таким встретилась?
Дуся перелистала Зеленинскую распечатку.
«При насильственной смерти душа человека непременно поступает в ведение чертей, и они целой ватагой прилетают за нею; поэтому обыкновенно все насильственные смерти сопровождаются бурей; то же бывает и при смерти ведьмы». Не то…
«Народу присуще воззрение, что человек не сам лишает себя жизни, а доводит его до самоубийства черт. Меланхолическое настроение перед самоубийством, душевное расстройство считаются дьявольским наваждением; когда же больной самовольно прекращает свое существование, народ выражается пословицей: „Черту баран!“.
Эта поговорка о самоубийцах: «черту баран», иногда с прибавкою: «готов ободран» распространена едва ли не во всех великорусских губерниях. Малорусы повесившихся, признают «детьми дьявола», также, как и детей, умерших до крещения. "
Не то, на кой нам дети, умершие до крещения… Дальше, дальше…
Вот. Заложных покойников земля не принимает. Среди народа бытует убеждение, что "проклятые родителями, опившиеся, утопленники, колдуны и прочие после своей смерти, одинаково выходят из могил и бродят по свету "… Колдун перед смертью страшно мучится, ибо «его не принимает земля». Ну, может и не зря среди народа такое убеждение бытует. Может, они и правда ходят.
Так… Хождения после смерти… Умершие насильственно, самоубийцы, колдуны… Покойный колдун может принести людям гораздо больше вреда, чем обыкновенный заложный покойник: он привык вредить людям, и весьма опытен в насылании различных болезней. «Колдуны и после своей смерти много делают зла людям: они по ночам встают из могилы, доят коров, бьют скотину, приносят болезни своим домашним, пугают, обирают и убивают на дорогах. Чтобы остановить таковые похождения, мертвеца перекладывают в другую могилу или же, вырыв, подрезывают пятки и натискивают туда мелко нарезанной щетины, а иногда просто вбивают в могилу осиновый кол» …
«Колдун передает свое знание в глубокой старости и перед смертью… Если колдун умрет, не передав никому своих тайн, в таком разе он ходит оборотнем, непременно свиньею, и делает разные пакости людям…» Нет, не то. Про свиней ни Соня, ни вдова профессора Покровского не говорили… Колдуны не годятся.
Дальше.
В Черниговской губерний жители "верят в восстание мертвых, которых за грехи не принимает земля и которые, по ночам шатаясь по земле, делают вред; для того чтобы заставить их успокоиться, признают необходимым пробивать этих выходцев осиновым колом в живот; после этой операции они не осмеливаются являться».
Увы. Дуся не знала, кого именно надо протыкать осиновым колом, чтобы он не осмеливался являться.
Дальше. Рассказ из Архангельской губернии. Промышленники зарыли в землю на острове Калгуеве труп колдуна Калги, убитого неизвестным старцем; но когда они в следующую весну случайно пристали к этому острову, то увидели, что «труп Калги вышел из глубины могилы и очутился на поверхности земли». Дальше… Тела заклятых (проклятых матерью) детей не принимает земля, пока мать не возьмет назад своего проклятия… Жуткая легенда про то, как мать прокляла сына, и он умер на месте. «Женщина связала руки сына косой, которую он у ней только что оторвал в драке. Спустя несколько десятков лет на кладбище строили церковь и разрыли в могиле труп, нисколько не подвергшийся тлению: руки его были связаны женскою косою. Мать проклятого была еще жива; она рассказала, за что на ее сыне лежит проклятие и почему, значит, и земля не принимает его. Когда мать, помолившись, перекрестила труп сына и сняла с него косу, он мгновенно превратился в землю».
Дальше, дальше…
Ага, вот! Глава семь. Где живут заложные покойники после своей смерти. Нет, не то… Что Дуся надеялась прочесть? Что они живут в общежитие на улице Карла Маркса в городе Заложное Калужской области? Если она на это рассчитывала, то ошиблась. У Зеленина на сей счет не было никаких четких указаний. «Народ верит, — писал он — Что местожительством заложных покойников служат омуты, озера, пруды, а также болота, трясины, овраги, густой темный лес, трущобы и все вообще „нечистые места“. Нередко заложный покойник обретается возле того места, где его настигла смерть.
Поэтому в народе «убиенные места», т. е. места, где кто-либо был убит, помнят многие годы: ночью бывают там привидения, а потому стараются не ходить около таких мест.
… Заложные покойники отличны по своей природе от прочих умерших: они доживают земную жизнь, и нуждаются во всем земном. Если усопшие предки питаются «паром» пищи, то заложным нужна обычная земная пища. Обычным покойникам хватает той одежды, которую им кладут в гроб. Заложные, очевидно, скоро изнашивают свою одежду: им нужна еще и новая. Вот почему заложных желательно пораньше и подальше спровадить от местожительства живых».
Снова не то. Понятно, что надо спровадить. Вот только кого и куда…
Далее шли многочисленные рассказы о хождениях.
В Ямбургском уезде удавившуюся девушку деревни Мануйлова Парасковью схоронили за деревней в лесу, где обыкновенно хоронили некрещеных и самоубийц; с тех пор каждую весну слышны ее стоны и плач: стонет «задавляшшая Пашка»; ходит она также по лесу и часто заходит к ключу у дороги — вся в белом, с опущенной головой…
В Симбирске в Соловьевой враге (овраге) хоронили прежде самоубийц; «а от тех самоубивцев, рассказывали сторожа в караулке острожных огородов (караулка эта была около оврага), много бывает по ночам страсти: ино место лезут прямо в окошки».
На могиле давным-давно похороненного утопленника проезжавший в ночь псарь Ермил увидел барашка; Ермил взял его на руки, а лошадь от него таращится, храпит, головой трясет; баран странно и необычно глядит Ермилу в глаза, а потом вдруг, оскалив зубы, начинает дразнить его, повторяя Ермиловы слова: «бяша, бяша». Конечно, это был «черту баран».
Особенно Дусе понравилась история про то, что некрещеных детей на святки черти распускают из ада на каникулы. Один корчмарь не пустил их в это время к себе в корчму, начертав кресты при всяком входе. Тогда они отомстили корчмарю таким образом: как только он поедет за водкой, въедет с полной бочкой на «крестовые дороги» (перекресток, где иногда погребают детей, умерших без крещения, и потом ставят кресты) — обручи на бочке все сразу лопнут и водка выльется.
История была отличная, но к Сониной болезни и странным происшествиям в Заложном никакого отношения не имела. Дуся принялась читать дальше.
… В Сосницком уезде есть большое болото Гале, замечательное тем, что скот не ест на нем траву, тогда как на других соседних болотах всю траву выедает. Около этого болота есть возвышенность, похожая на могилу, которая называется Батуркой. Предание гласит, что тут погребен повесившийся.
Да, знаем такое место. Чертово кладбище. Там скот траву ел, и от этого весь передох. Теперь ест траву в другом месте…
«Заложные разным образом тревожат близких им лиц, являясь им наяву и во сне…. Особенно часто являются во сне умершие насильственною смертию. Убитые, являясь почти ежедневно во сне убийцам, мучат их своим появлением и нередко доводят до раскаяния. Сны эти, по народным рассказам, отличаются необычайною рельефностью, убитые являются как живые, и самый сон иногда бывает трудно отличить от действительности".
Про такие реальные сны, когда не поймешь, на самом деле было, или привиделось, тоже знаем, проходили. Читаем дальше.
В Петровском уезде Саратовской губернии в лесу удавился молодой крестьянин Григорий. Кучер соседнего помещика возвращался ночью, под хмельком, через этот лесок и встретил там давнишнего своего знакомого, самоубийцу Григория, который пригласил кучера в гости. Тот согласился. Оба отправились в дом Удалова, где пошло угощение. Пир был на славу. Но пробило полночь, петух запел, и Григорий исчез. А кучер оказался сидящим по колена в реке Узе, протекающей недалеко от села. Если бы петух не закричал, утонул бы он в Узе.
В Саратовской же губернии проклятые родителями «ночью выходят на дорогу и предлагают прохожему проехать на их лошадях; но тот, кто к ним сядет, останется у них навсегда».
Заложные, в частности «удавленники и утопленники, поступают во власть чертей», а черти на них ездят, очевидно, пользуясь способностью их быстро бегать. Зеленин приводил несколько рассказов о том, как на удавленниках ездят черти, причем в одном случае черт едет со скоростью 300 верст в минуту.
Имелся также рассказ, как кузнецу случилось попадью подковать. «Раз стучат ему ночью в окошко, подъехали на конях люди богатые, одетые хорошо: „Подкуй кобылу, кузнец“. Пошел в кузню, подковал кобылу; только успел повернуться, глядь, уж человек на нее вскочил, а она уж не кобыла, а попадья (незадолго перед тем удавившаяся), рот до ушей удилами разорван. Недели через две после того помер этот кузнец".
Ну ладно, ездят на мертвяках — и ездят. Хорошо, что тот, кто пытался угробить их по дороге в Калугу, когда они везли в больницу умирающего Вольского, не догадался ехать на какой-нибудь удавившейся попадье со скоростью 300 верст в минуту. Иначе не сидела бы сейчас Дуся в диване, не читала всех этих замечательных историй…
Так… Что эти заложные покойники еще умеют, кроме как быстро бегать? Ага, вот. Иногда им приписывается способность насылать на людей болезни.
Олонецкий колдун, желая испортить человека, просит в своем заговоре «умерших, убитых, с дерева падших, заблудящих, некрещеных, безъименных встать» и повредить данному человеку.
Хотинские малорусы верят, что если самоубийца встретится с человеком, то сможет подрезать его жизнь, после чего человек вскоре умрет.
Подольские малорусы то же самое свойство приписывают и «потырчатам», т. е. некрещеным младенцам. Когда мать выйдет на плач такого младенца, то черт такую неопытную «подрежет», она после этого заболевает и нередко умирает.
Значит, достаточно встретиться с бродячим покойником, чтобы «вскоре умереть»… Значит, достаточно… Черт, черт, черт! Неужели это может быть на самом деле?
Ответа на этот вопрос Дуся не знала. Ну не написал Зеленин, может или нет. Он писал только то, что рассказывали ему жители разнообразных губерний и волостей. Слушал, записывал все аккуратно в блокнот, а потом издал в Петербурге незадолго до пролетарской революции. Дусе оставалось только в двадцатый раз перечитывать его книгу, и искать ответы на свои вопросы…
«…В Вятской губернии отмечен обычай, когда больные дают обещание помянуть, в случае своего выздоровления, заложных». То есть можно договориться? Черт его знает, но надо запомнить…
«…Чуму и другие эпидемические болезни, также засуху, неурожаи… приписывают упырям и упырицам".
«…В симбирских поверьях выяснилось новое занятие заложных, а именно: быть „приставниками“ при кладах, т. е. стеречь клады в земле, не допуская до них людей». Вот как, интересно… Может, у кирпичного завода в Заложном живой труп стерег что-нибудь ценное?… «В тюремнихином саду, у забора, клад выходит коровой… А приставников у той поклажи трое: опившийся человек, проклятой младенец да умерший солдат Безпалов» — прочла Дуся жуткую припевочку… Мда… «Не знаю я, кто такой этот солдат Безпалов, — подумала она — Но встретиться с ним в Тюремнихином саду точно не хотела бы».
Потому что после встречи с заложным покойником человек вскоре умирает… Умирает, умирает, вот черт! Давай, Слободская, читай дальше, может, там написано, как этой самой скорой смерти можно избежать.
«По народной вере разные лешие, водяные и русалки-шутовки есть не кто иные, как обыкновенные „бывалошные“ (т. е. древние) люди, на которых якобы тяготеет родительское проклятие. Вся разница между ними и смертными заключается якобы в том, что они лишены свободного общения с обыкновенными людьми. Все они являются врагами обыкновенных смертных и всячески стараются завлечь неосторожных в свой полупреисподний мир — болота, чащи, трясины и омуты». Ну, что стараются завлечь — это понятно. Живые плодятся и размножаются, мертвые — тоже этого хотят. Дальше…
… «Чертовка, или лешачиха по народному поверью, чаще всего — утопленница; она может быть красивой или некрасивой, доброй или злой, часто же безразличной. Иногда чертовка имеет сожительство с охотниками в лесу и беременеет от них, но ребенка, прижитого ею от человека, она разрывает при самом рождении его. Тот, с кем чертовка живет долго, обычно сходит с ума». Этот рассказ про чертовку показался Дусе смутно знакомым, но она никак не могла вспомнить, где его слышала. Так и не вспомнив, Слободская перешла к главе о русалках.
«К русалкам, — читала Дуся — Относят женщин, наложивших на себя руки. Получив в свое владение подобную женскую душу, главный начальник злых духов дает повеление варить ее в котле, с разными снадобьями и зельями, отчего женщина делается необыкновенною красавицею и вечно юною. Ни один мужчина не может устоять против ослепительной их красоты и при первом взгляде влюбляется. Лет 80 тому назад один крестьянин был очарован прелестями русалки. Страсть его продолжалась более десяти лет. Ни один знахарь не мог исцелить его. Однажды, когда топилась печь, парень увидел в огне предмет своей любви. Вообразив, что его возлюбленная горит, и желая ее спасти, он бросился в топившуюся печь и погиб».
Была здесь еще история про девушку, которую обманул жених и которая «с тоски себя уходила». Похоронили ее на перекрестке. И вот, как сообщила Зеленину рассказчица, «шел как-то мужнин брат двоюродный в город. Дело к ночи было, месяц уже вставать стал. Подходит он к перекрестку, глядь: девушка сидит на меже и волосы чешет, а сама плачет. Девушка сказала, что она сбилась с дороги. Пошли они вместе. А она уж веселая такая стала, песни играет, да так шибко идет: ему за нею не поспеть. И не чудно ему, что она песни играет, прельщать уж она его стала. Только никак ее не поймать. Подошли к ржаному стожку, она как захохочет, за стожок сигнула и пропала. Он ее искать. Слышится ему то за этой, то за той копной ее голос — опять уж она плачет. Так до зари и проискал… Очнулся за тридцать верст, по шею в болоте. Насилу жив остался".
…В Калужской губернии верят, что русалки «отрезывают встретившемуся голову». «На Украине приписывают русалкам еще следующее восклицание: „Дайте мени волосинку заризати дитинку“». Безобразные старые русалки «не терпят особливо малых детей и подростков, которые вырвались из дому без ведома родителей»: напав на таких детей, они тотчас их убивают. По некоторым сообщениям у русалок имеются на этот случай ножи, серпы и косы.
Тоже что-то знакомое… Косы, косы… Старые русалки, непослушные дети… Нет, никак не вспомнить…Черт с ним, поехали дальше…
«… Лембой (так называют в Заонежье чертей) — это те же люди, только потаенные, из заклятых детей».