Страница:
Боб прижался к креслу, весь бледный и какой-то не сытый. Очевидно, американец никогда раньше не катался на русских горках. Надо бы в ближайшие выходные сводить янкеля на аттракционы. И мне приятно, и Бобу тренировка.
— Командор! Визуальный контакт с нарушителем установлен. Плетусь сзади и на глаза не показываюсь. — Милашка, поработав искусственным интеллектом, сообразила, для того, чтобы не оказаться на свалке, надо выглядеть внешне тупой и послушной. Умные долго не живут.
— Силы правопорядка на горизонте имеются?
— Два милицейских танка двигаются вплотную к Объекту. Ой, уже не движутся.
— Сам вижу, — в боковом окне промелькнули уткнувшиеся друг в друга два милицейских танка. Сейчас из них вылезут два взвода ребят в камуфляже и начнут выяснять, чей водитель неправильно совершил маневр. А зря. Водители здесь ни при чем. Просто, каждый должен заниматься своим делом. За преступниками гоняться, это не киоски цветочные охранять.
— Командор! Директор Службы пообщаться желает. Ответите, или мы уже вышли из зоны связи?
Разглядывать достаточно унылый пейзаж пригорода столицы надоело. Кругом одно и тоже. Вдоль проспектов низкие десятиэтажки дачных поселков, утопающих в цветущей картошке и зарослях банановых деревьев. Кое-где мелькают отстроенные на славу двадцати этажные дачи членов правительства и крупной интеллигенции. Спрашивается, для чего отдельной российской семье такие хоромы? Не говоря уже, на какие брюлики все это построено.
Вот у меня, например, дача, весьма скромное строение. Досталась по случаю на распродаже. Бывшая историческая ценность, которая мешала застройкам в центре столицы. Я две недели по кирпичику перевозил развалину. Правда для скульптурной группы из трех чугунных лошадок пришлось привлекать Милашку. Тяжелые лошадки достались. Две бригады знакомых ремонтников их на крышу поднимали.
— Командор! Директор! — Милашка, терпеливо дождалась, пока я передумаю думы, и напомнила о вызове начальства по срочной линии.
— Соединяй, — дачный пейзаж закончился, уступив место промышленным районам. Заводы, фабрики, ряды ларьков, продающих оптом и в розницу всякую мелочь. Серость, одним словом.
— Сергеев, это Директор. Доложи обстановку. Только учти, у меня в кабинете сидит все высшее руководство.
А мне по японскому барабану, кто там у него сидит. Но, хоть и по барабану, придется докладывать как положено. Руководство может и обидеться.
— Я, майор Сергеев, командир спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать нахожусь на Северном проспекте в районе завода мышеловок, — загнусавил я, пытаясь заглянуть внутрь пакета, который в это время достал из сейфа Боб. — Преследую преступника, ориентировочно находящегося в предположительно угнанном раритете. За время преследования никаких происшествий во вверенной мне команде не произошло. Имеются отдельные жертвы и разрушения со стороны милиции.
— Ясно, Сергеев. У нас к вашему подразделению просьба. В кратчайшие сроки завершить операцию и остановить преступника.
— Да мы и так… — попробовал я возмутиться.
— Знаем, Сергеев. Знаем. Но дело в том, что через сто километров проспект переходит колонна детей дошкольного возраста, переезжающих с одного детского сада в другой. Вы представляете, что случится, если этот безумец не будет остановлен? Сотни потерянных бантиков, тысячи раздавленных сандаликов. Миллионы не подлежащих стирке носовых платков. Это не приказ, Сергеев. Мы знаем, что вы и так на пределе. Это просьба.
Директор Службы и все его гости отключились. В эфире осталась только невеселая мелодия из радиопомех.
Боб, повинуясь моему суровому взгляду, выплюнул не пережеванное содержимое рта обратно в пакет и, не найдя ничего лучшего, спросил:
— Герасима будить, командир?
И я сорвался. Злость и одновременно отчаяние охватило меня. Злость от Боба. Отчаяние от всего остального.
— Что, значит, будить, не будить?! — заорал я, пытаясь добраться до американца руками. Янкель испуганно вжимался в кресло и прислушивался в треск рвущихся ремней безопасности. — Может быть вы, второй номер предложите, как остановить преступника? Нет? Тогда сидите, жуйте свои плюшки…
— Пончики, — пролепетал Боб, впервые в жизни видя меня в столь необузданном командирском гневе.
— Да? — немного остыл я. — Дайте-ка взглянуть. Ого! Да они посыпаны пудрой?! Неплохо. Знаете что, второй номер. Разбудите-ка Герасима. Нет, пончики оставьте здесь. Это приказ.
Боб, чуть не плача, расстался с пакетом и поспешил в спальный отек. А я почесал нос, стер пыль с мониторов, пожурил Милашку за отсутствие чистых подголовников, почитал газеты, поглазел в окошко. Много чего сделал. Так что к возвращению второго номера пакет с пончиками был пуст.
— Истек срок годности, — сообщил я американцу, который полез под кресло в надежде отыскать потерявшиеся продукты. — Выкинул я их. Милашка, подтверди.
— Эу-у, — неопределенно промычала спецмашина, не желающая чисто механически, не разобравшись, становиться на чью-либо сторону.
Боб, странно так посматривая на меня, вытащил из кармана платок, обтер вспотевшую от перенапряжения шею и завязал на мокрой тряпочке здоровый такой узел.
— На сыром зря, — прокомментировал я упражнения второго номера в вязании. — Потом захочешь, не развяжешь.
Боб ничего ответить не успел, хотя и пытался, так как в это время в кабине появился заспанный Герасим.
Специалист в неведомо каком поколение, Герасим одним взглядом окинул все сорок протертых мною мониторов, пролистал присланные копии переговоров с Директором и аккуратно отложил в сторону голубиную почту от заведующей детсадом. Он понял все. В его постоянно думающих мозгах нарисовалась картинка, где сотни и сотни ребятишек кидаются в смятении под защиту одинокой и напуганной заведующей детским садом. Как стоит она, простая русская заведующая, раскинув руки, пытаясь защитить от дорожного фанатика своих воспитанников. Визг шин, последний крик и…
— Мм, — тряхнул головой третий номер, прогоняя видение.
— Не сможем, Гера, — прошептал я тоскливо. — Не поможет ни ракета, ни снаряд, ни даже вызванный по тревоге стройбат. Не успеют они дорогу перекопать.
Герасим задумался еще на восемь секунд. Он, кстати, больше восьми секунд никогда не думает. Мозг у него такой запрограммированный, что ли?
— Мм, — третий номер стал рвать на себе волосы и выщипывать бороду, которой очень дорожил.
— Неужели ничего нельзя сделать? — закричал я, тряся Герасима за грудки. Голова третьего номера бессильно тряслась, а сам он даже не пытался мне воспротивиться. — Неужели даже твой аналитический ум и русский характер не придумает, как остановить злодея?
— Мм, — жестко ответил Герасим, и я понял, вот теперь действительно все. Даже мой третий номер, выручавший подразделение не раз и не два, из, казалось, совершенно тупиковых ситуаций, не в силах придумать ничего хорошего. Ровно, как и плохого.
— Эх… Гера, Гера, — только и смог простонать я, отпуская напарника. — Как же ты жить будешь после этого?
Герасим жутко покраснел и отвернулся к боковому окну, где только что промелькнул дорожный столб, сообщающий, что до точки встречи Объекта с детишками не более десяти километров.
— Командор! — подала голос обнаглевшая от ума Милашка. — Позвольте…
— Если это Директор, то пошли его в одно место. У них там, на углу, подвал есть. Пусть бежит за бутылкой. Вместе погоны пропивать будем.
— Я не про Директора, — в динамиках заметно посуровело. — У меня предложение. Может быть вам, командор, оно покажется глупым, но это хоть что-то…
— Ну-ка! — я вручную увеличил громкость, что бы вся команда слышала, как тупая машина предложит тупой вариант выхода.
— Командор. — Милашка слегка засмущалась от собственной наглости и нахальства. — Вы, наверно, забыли. У меня в багажном отделение компактный вертолет…
Что там дальше предлагала самая умная на свете спецмашина, я уже не слушал. Несся в багажное отделение, на ходу застегивая на все пуговицы летную куртку, залепляя летный связь-шлем на все липучки и закидывая за плечи парашют, спасательный плот, сигнальный пистолет, аварийный буй и установку для изготовления жареной кукурузы.
Установку с кукурузой я, конечно, выкинул. Не влезет она в вертолет.
Компактный вертолет, как и все находящееся на бесчисленных стеллажах спецмашины подразделения 000, изготовлено опять таки российскими учеными. Их батонами с изюмом не корми, а дай что-нибудь эдакое изобрести. Конструктивный вид, принцип действия, и способ сборки я опишу в процессе работы.
Небольшой оцинкованный ящик без выступов, щелей, ручек. Одна лишь кожаная бирка с инвентарным номером. На верхней грани небольшое, помеченное красной краской, углубление.
С разбегу заскакиваю на верхнюю крышку и добиваюсь полного совмещения красного пятна с пятой точкой опоры человеческого скелета.
Над головой распахивается люк, внизу что-то взрывается и я, совместно с оцинкованным ящиком стремительно подбрасываюсь высоко в воздух. Успеваю только заметить проносящийся под ногами силуэт Милашки. И испугаться тоже успеваю. Высота не менее ста метров над уровнем проспекта.
В оцинкованном ящике завывают невидимые глазу механизмы. Меня обхватывают железные объятия. Вокруг стремительно плетется паутина из металла, пластиковых трубок, проводов. Между стиснутых ног протискивается рычаг с резиновой ручкой, а в связь-шлеме загорается масштабная сетка. Над головой, набирая обороты, вытягиваются лопасти.
— Добро пожаловать на борт, командор Сергеев! — радостным писком сообщает вертолет, подсовывая под пятую точку опоры поролоновую подушку. — Желаете совершить ознакомительный полет над историческими местами столицы?
— Заткнись, железяка, — некогда мне с нежностями к подотчетной технике. — На полных оборотах по самой прямой траектории вон к той раритетной машине. Силенок-то хватит?
— Обижаешь, командор Сергеев, — пискнул вертолет, задирая хвостовое оперение вверх и набирая скорость. — Доставим в лучшем виде. Может пару мертвых петель сделать?
Милашка совсем технику запустила. Вернусь и заставлю ее вслух зачитать всему грузовому отсеку правила общения с командиром подразделения 000.
— Отставить петли. Только вперед. И только по прямой. Где тут у тебя штекер для связи со спецмашиной? Але! Але! Говорит Сергеев. Если вы меня слышите, выпустите пару ракет. Сигнальных ракет, а не боевых, дурни. Вижу, вижу. Чувствую себя нормально. Две минуты, полет так себе. Укачивает сильно. И дует. Иду на сближение с угонщиком. Намерен произвести захват с воздуха. Как слышите меня, але?
Еще две ракеты, на сей раз сигнальные, подтвердили прием сообщения. В случае чего ребята окажут поддержку.
Раритетный Объект с каждой секундой становилась все ближе и ближе. Скорость неимоверная, только пластиковая пыль из-под здоровых колес. Уже можно различить странную, свернутую из газеты треуголку преступника. Уже видны кончики его ушей. Еще немного, и я разглядел небольшой прыщик на облупившемся мясистом носе.
— Ниже, — приказал я вертолету. — Как можно ниже.
Послушная машина поднатужилась, сравняла скорость со скоростью нарушителя и практически прижалась к задней части бешено несущегося Объекта.
— Я могу, конечно, и сесть, — не совсем уверенно пропищал вертолет. — Но боюсь, что посадка будет не слишком удачная. Лучше вы, командор Сергеев, сами как-нибудь. Да тут и не высоко.
Встречный ветер чуть не сорвал с головы связь-шлем.
Место для высадки вертолет выбрал не слишком удачное. Гораздо эффективнее было бы появиться прямо перед лицом нарушителя и спокойным голосом сообщить ему, что он арестован спасателем подразделения 000. Но заходить на второй круг нельзя. Цепкий взгляд спасателя уже разглядел впереди плотную колонну ребятишек безмятежно переходивших через проспект.
До столкновения оставались считанные секунды.
— Высаживаюсь здесь.
Решение принято. Теперь, главное, выполнить то, что принято. Без отсрочек, без оглядывания на прожитую жизнь. Интересно, вооружен ли преступник? У меня ведь нет никакого оружия.
— Оружейный ящик с правой стороны, — услужливо подсказал вертолет, открывая зеленую крышку.
Из всего представленного набора вооружений я выбрал только скорострельный пистолет. Три пули в стволе, две в обойме. Без глушителя. Достаточно, чтобы разоружить небольшую банду. Вспомнить бы еще, как им пользоваться.
Все произошло быстро и даже неинтересно.
Как только я, рискуя каждую секунду сорваться на пластик проспекта, прыгнул вниз, вертолет свечкой взмыл в небо, оставляя меня один на один с оголтелым преступником. Не теряя ни мгновения из отпущенного времени, уже видя медленно поворачивающуюся к летящему навстречу Объекту заведующую, я оттолкнулся от багажника, что было сил, и прыгнул на преступника.
Слишком поздно он сообразил, что хитроумно задуманный план угона терпит полный крах. Испуганное лицо рецидивиста оставалось неподвижным даже меньше мгновения. Я обхватил угонщика за шею, выдернул с сиденья и прошептал на ухо: — «Операцию по вашему захвату производит подразделение 000. Телефон для справки такой-то, такой-то. Жалобы на грубое обращение не принимаются. Вы имеете право помолчать или вызвать хорошего адвоката. Но где в наше тяжелое время найти хорошего адвоката?».
После чего саданул ручкой скорострельного пистолета точно в центр газетной треуголки. Тело нарушителя обмякло. Дело «кровавого телефона» практически было завершено.
Мне оставалось только заскочить на место водителя, сообразить к чему здесь столько ненужных рычагов и педалей, и со всей силой надавить на наиболее подходящую для тормозов педаль.
Все остальное снято Милашкой на пленку творческого концерна «Свема».
Машина летит прямо на испуганных детишек. Заведующая бросается наперерез. Растопыривает руки, словно они способны погасить бешеную скорость угнанного раритета.
Быстро мелькают кадры крупного плана. Мое перекошенное лицо. Не менее перекошенное лицо заведующей. Восторженные мордашки ребятишек, узнавшие во мне спасателя подразделения 000.
Слышится визг тормозов, и машина, прокрутившись два десятка раз вокруг себя, замирает перед самыми ногами заведующей. Из ее рук выпадает красный флажок.
Из перевернутой машины, поцарапанный, но без единого перелома, вылезаю я, ползком добираюсь до ног заведующей, поднимаю флажок и отдаю тряпку хозяйке.
Заведующая хватает меня на руки и крупными скачками бежит к Милашке, только что остановившейся у обочины. За спиной заведующей взрывается раритет. Ребятишки дружно и весело тушат горящую технику. Половина детишек клянутся моей памятью, что станут, когда вырастут, спасателями.
Подъезжает лимузин. Из него выскакивает Директор и, рыдая, припадает к моей не расколотой груди. Позади него стоит Боб с Герасимом. Герасим сурово поглядывает, как нарушителя заталкивают в лимузин. Боб, теребит Директора и задает очередной дурацкий вопрос:
— А эта машина, за которой мы гнались… Почему у нее такие странные колеса.
Директор отрывается от моей груди, тщательно осматривает колеса и отвечает:
— Это каток. Им раньше дороги укатывали, чтоб не трясло на кочках.
Идут титры, где указаны фамилии и звания всех, кто участвовал в погоне и задержании преступного элемента. Фамилий спасателей спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать не видно. Нам, спасателям, слава ни к чему. Мы за правду работаем. И за звания, если получится.
Больше ничего интересного про этот вызов я сказать не могу. Потому, что не в силах вспоминать дикую гонку. До сих пор трясет.
А вертолет на базу не вернулся. Говорят, что видели его в компании голубей. На памятнике сидел.
Эпизод 6.
— Командор! Визуальный контакт с нарушителем установлен. Плетусь сзади и на глаза не показываюсь. — Милашка, поработав искусственным интеллектом, сообразила, для того, чтобы не оказаться на свалке, надо выглядеть внешне тупой и послушной. Умные долго не живут.
— Силы правопорядка на горизонте имеются?
— Два милицейских танка двигаются вплотную к Объекту. Ой, уже не движутся.
— Сам вижу, — в боковом окне промелькнули уткнувшиеся друг в друга два милицейских танка. Сейчас из них вылезут два взвода ребят в камуфляже и начнут выяснять, чей водитель неправильно совершил маневр. А зря. Водители здесь ни при чем. Просто, каждый должен заниматься своим делом. За преступниками гоняться, это не киоски цветочные охранять.
— Командор! Директор Службы пообщаться желает. Ответите, или мы уже вышли из зоны связи?
Разглядывать достаточно унылый пейзаж пригорода столицы надоело. Кругом одно и тоже. Вдоль проспектов низкие десятиэтажки дачных поселков, утопающих в цветущей картошке и зарослях банановых деревьев. Кое-где мелькают отстроенные на славу двадцати этажные дачи членов правительства и крупной интеллигенции. Спрашивается, для чего отдельной российской семье такие хоромы? Не говоря уже, на какие брюлики все это построено.
Вот у меня, например, дача, весьма скромное строение. Досталась по случаю на распродаже. Бывшая историческая ценность, которая мешала застройкам в центре столицы. Я две недели по кирпичику перевозил развалину. Правда для скульптурной группы из трех чугунных лошадок пришлось привлекать Милашку. Тяжелые лошадки достались. Две бригады знакомых ремонтников их на крышу поднимали.
— Командор! Директор! — Милашка, терпеливо дождалась, пока я передумаю думы, и напомнила о вызове начальства по срочной линии.
— Соединяй, — дачный пейзаж закончился, уступив место промышленным районам. Заводы, фабрики, ряды ларьков, продающих оптом и в розницу всякую мелочь. Серость, одним словом.
— Сергеев, это Директор. Доложи обстановку. Только учти, у меня в кабинете сидит все высшее руководство.
А мне по японскому барабану, кто там у него сидит. Но, хоть и по барабану, придется докладывать как положено. Руководство может и обидеться.
— Я, майор Сергеев, командир спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать нахожусь на Северном проспекте в районе завода мышеловок, — загнусавил я, пытаясь заглянуть внутрь пакета, который в это время достал из сейфа Боб. — Преследую преступника, ориентировочно находящегося в предположительно угнанном раритете. За время преследования никаких происшествий во вверенной мне команде не произошло. Имеются отдельные жертвы и разрушения со стороны милиции.
— Ясно, Сергеев. У нас к вашему подразделению просьба. В кратчайшие сроки завершить операцию и остановить преступника.
— Да мы и так… — попробовал я возмутиться.
— Знаем, Сергеев. Знаем. Но дело в том, что через сто километров проспект переходит колонна детей дошкольного возраста, переезжающих с одного детского сада в другой. Вы представляете, что случится, если этот безумец не будет остановлен? Сотни потерянных бантиков, тысячи раздавленных сандаликов. Миллионы не подлежащих стирке носовых платков. Это не приказ, Сергеев. Мы знаем, что вы и так на пределе. Это просьба.
Директор Службы и все его гости отключились. В эфире осталась только невеселая мелодия из радиопомех.
Боб, повинуясь моему суровому взгляду, выплюнул не пережеванное содержимое рта обратно в пакет и, не найдя ничего лучшего, спросил:
— Герасима будить, командир?
И я сорвался. Злость и одновременно отчаяние охватило меня. Злость от Боба. Отчаяние от всего остального.
— Что, значит, будить, не будить?! — заорал я, пытаясь добраться до американца руками. Янкель испуганно вжимался в кресло и прислушивался в треск рвущихся ремней безопасности. — Может быть вы, второй номер предложите, как остановить преступника? Нет? Тогда сидите, жуйте свои плюшки…
— Пончики, — пролепетал Боб, впервые в жизни видя меня в столь необузданном командирском гневе.
— Да? — немного остыл я. — Дайте-ка взглянуть. Ого! Да они посыпаны пудрой?! Неплохо. Знаете что, второй номер. Разбудите-ка Герасима. Нет, пончики оставьте здесь. Это приказ.
Боб, чуть не плача, расстался с пакетом и поспешил в спальный отек. А я почесал нос, стер пыль с мониторов, пожурил Милашку за отсутствие чистых подголовников, почитал газеты, поглазел в окошко. Много чего сделал. Так что к возвращению второго номера пакет с пончиками был пуст.
— Истек срок годности, — сообщил я американцу, который полез под кресло в надежде отыскать потерявшиеся продукты. — Выкинул я их. Милашка, подтверди.
— Эу-у, — неопределенно промычала спецмашина, не желающая чисто механически, не разобравшись, становиться на чью-либо сторону.
Боб, странно так посматривая на меня, вытащил из кармана платок, обтер вспотевшую от перенапряжения шею и завязал на мокрой тряпочке здоровый такой узел.
— На сыром зря, — прокомментировал я упражнения второго номера в вязании. — Потом захочешь, не развяжешь.
Боб ничего ответить не успел, хотя и пытался, так как в это время в кабине появился заспанный Герасим.
Специалист в неведомо каком поколение, Герасим одним взглядом окинул все сорок протертых мною мониторов, пролистал присланные копии переговоров с Директором и аккуратно отложил в сторону голубиную почту от заведующей детсадом. Он понял все. В его постоянно думающих мозгах нарисовалась картинка, где сотни и сотни ребятишек кидаются в смятении под защиту одинокой и напуганной заведующей детским садом. Как стоит она, простая русская заведующая, раскинув руки, пытаясь защитить от дорожного фанатика своих воспитанников. Визг шин, последний крик и…
— Мм, — тряхнул головой третий номер, прогоняя видение.
— Не сможем, Гера, — прошептал я тоскливо. — Не поможет ни ракета, ни снаряд, ни даже вызванный по тревоге стройбат. Не успеют они дорогу перекопать.
Герасим задумался еще на восемь секунд. Он, кстати, больше восьми секунд никогда не думает. Мозг у него такой запрограммированный, что ли?
— Мм, — третий номер стал рвать на себе волосы и выщипывать бороду, которой очень дорожил.
— Неужели ничего нельзя сделать? — закричал я, тряся Герасима за грудки. Голова третьего номера бессильно тряслась, а сам он даже не пытался мне воспротивиться. — Неужели даже твой аналитический ум и русский характер не придумает, как остановить злодея?
— Мм, — жестко ответил Герасим, и я понял, вот теперь действительно все. Даже мой третий номер, выручавший подразделение не раз и не два, из, казалось, совершенно тупиковых ситуаций, не в силах придумать ничего хорошего. Ровно, как и плохого.
— Эх… Гера, Гера, — только и смог простонать я, отпуская напарника. — Как же ты жить будешь после этого?
Герасим жутко покраснел и отвернулся к боковому окну, где только что промелькнул дорожный столб, сообщающий, что до точки встречи Объекта с детишками не более десяти километров.
— Командор! — подала голос обнаглевшая от ума Милашка. — Позвольте…
— Если это Директор, то пошли его в одно место. У них там, на углу, подвал есть. Пусть бежит за бутылкой. Вместе погоны пропивать будем.
— Я не про Директора, — в динамиках заметно посуровело. — У меня предложение. Может быть вам, командор, оно покажется глупым, но это хоть что-то…
— Ну-ка! — я вручную увеличил громкость, что бы вся команда слышала, как тупая машина предложит тупой вариант выхода.
— Командор. — Милашка слегка засмущалась от собственной наглости и нахальства. — Вы, наверно, забыли. У меня в багажном отделение компактный вертолет…
Что там дальше предлагала самая умная на свете спецмашина, я уже не слушал. Несся в багажное отделение, на ходу застегивая на все пуговицы летную куртку, залепляя летный связь-шлем на все липучки и закидывая за плечи парашют, спасательный плот, сигнальный пистолет, аварийный буй и установку для изготовления жареной кукурузы.
Установку с кукурузой я, конечно, выкинул. Не влезет она в вертолет.
Компактный вертолет, как и все находящееся на бесчисленных стеллажах спецмашины подразделения 000, изготовлено опять таки российскими учеными. Их батонами с изюмом не корми, а дай что-нибудь эдакое изобрести. Конструктивный вид, принцип действия, и способ сборки я опишу в процессе работы.
Небольшой оцинкованный ящик без выступов, щелей, ручек. Одна лишь кожаная бирка с инвентарным номером. На верхней грани небольшое, помеченное красной краской, углубление.
С разбегу заскакиваю на верхнюю крышку и добиваюсь полного совмещения красного пятна с пятой точкой опоры человеческого скелета.
Над головой распахивается люк, внизу что-то взрывается и я, совместно с оцинкованным ящиком стремительно подбрасываюсь высоко в воздух. Успеваю только заметить проносящийся под ногами силуэт Милашки. И испугаться тоже успеваю. Высота не менее ста метров над уровнем проспекта.
В оцинкованном ящике завывают невидимые глазу механизмы. Меня обхватывают железные объятия. Вокруг стремительно плетется паутина из металла, пластиковых трубок, проводов. Между стиснутых ног протискивается рычаг с резиновой ручкой, а в связь-шлеме загорается масштабная сетка. Над головой, набирая обороты, вытягиваются лопасти.
— Добро пожаловать на борт, командор Сергеев! — радостным писком сообщает вертолет, подсовывая под пятую точку опоры поролоновую подушку. — Желаете совершить ознакомительный полет над историческими местами столицы?
— Заткнись, железяка, — некогда мне с нежностями к подотчетной технике. — На полных оборотах по самой прямой траектории вон к той раритетной машине. Силенок-то хватит?
— Обижаешь, командор Сергеев, — пискнул вертолет, задирая хвостовое оперение вверх и набирая скорость. — Доставим в лучшем виде. Может пару мертвых петель сделать?
Милашка совсем технику запустила. Вернусь и заставлю ее вслух зачитать всему грузовому отсеку правила общения с командиром подразделения 000.
— Отставить петли. Только вперед. И только по прямой. Где тут у тебя штекер для связи со спецмашиной? Але! Але! Говорит Сергеев. Если вы меня слышите, выпустите пару ракет. Сигнальных ракет, а не боевых, дурни. Вижу, вижу. Чувствую себя нормально. Две минуты, полет так себе. Укачивает сильно. И дует. Иду на сближение с угонщиком. Намерен произвести захват с воздуха. Как слышите меня, але?
Еще две ракеты, на сей раз сигнальные, подтвердили прием сообщения. В случае чего ребята окажут поддержку.
Раритетный Объект с каждой секундой становилась все ближе и ближе. Скорость неимоверная, только пластиковая пыль из-под здоровых колес. Уже можно различить странную, свернутую из газеты треуголку преступника. Уже видны кончики его ушей. Еще немного, и я разглядел небольшой прыщик на облупившемся мясистом носе.
— Ниже, — приказал я вертолету. — Как можно ниже.
Послушная машина поднатужилась, сравняла скорость со скоростью нарушителя и практически прижалась к задней части бешено несущегося Объекта.
— Я могу, конечно, и сесть, — не совсем уверенно пропищал вертолет. — Но боюсь, что посадка будет не слишком удачная. Лучше вы, командор Сергеев, сами как-нибудь. Да тут и не высоко.
Встречный ветер чуть не сорвал с головы связь-шлем.
Место для высадки вертолет выбрал не слишком удачное. Гораздо эффективнее было бы появиться прямо перед лицом нарушителя и спокойным голосом сообщить ему, что он арестован спасателем подразделения 000. Но заходить на второй круг нельзя. Цепкий взгляд спасателя уже разглядел впереди плотную колонну ребятишек безмятежно переходивших через проспект.
До столкновения оставались считанные секунды.
— Высаживаюсь здесь.
Решение принято. Теперь, главное, выполнить то, что принято. Без отсрочек, без оглядывания на прожитую жизнь. Интересно, вооружен ли преступник? У меня ведь нет никакого оружия.
— Оружейный ящик с правой стороны, — услужливо подсказал вертолет, открывая зеленую крышку.
Из всего представленного набора вооружений я выбрал только скорострельный пистолет. Три пули в стволе, две в обойме. Без глушителя. Достаточно, чтобы разоружить небольшую банду. Вспомнить бы еще, как им пользоваться.
Все произошло быстро и даже неинтересно.
Как только я, рискуя каждую секунду сорваться на пластик проспекта, прыгнул вниз, вертолет свечкой взмыл в небо, оставляя меня один на один с оголтелым преступником. Не теряя ни мгновения из отпущенного времени, уже видя медленно поворачивающуюся к летящему навстречу Объекту заведующую, я оттолкнулся от багажника, что было сил, и прыгнул на преступника.
Слишком поздно он сообразил, что хитроумно задуманный план угона терпит полный крах. Испуганное лицо рецидивиста оставалось неподвижным даже меньше мгновения. Я обхватил угонщика за шею, выдернул с сиденья и прошептал на ухо: — «Операцию по вашему захвату производит подразделение 000. Телефон для справки такой-то, такой-то. Жалобы на грубое обращение не принимаются. Вы имеете право помолчать или вызвать хорошего адвоката. Но где в наше тяжелое время найти хорошего адвоката?».
После чего саданул ручкой скорострельного пистолета точно в центр газетной треуголки. Тело нарушителя обмякло. Дело «кровавого телефона» практически было завершено.
Мне оставалось только заскочить на место водителя, сообразить к чему здесь столько ненужных рычагов и педалей, и со всей силой надавить на наиболее подходящую для тормозов педаль.
Все остальное снято Милашкой на пленку творческого концерна «Свема».
Машина летит прямо на испуганных детишек. Заведующая бросается наперерез. Растопыривает руки, словно они способны погасить бешеную скорость угнанного раритета.
Быстро мелькают кадры крупного плана. Мое перекошенное лицо. Не менее перекошенное лицо заведующей. Восторженные мордашки ребятишек, узнавшие во мне спасателя подразделения 000.
Слышится визг тормозов, и машина, прокрутившись два десятка раз вокруг себя, замирает перед самыми ногами заведующей. Из ее рук выпадает красный флажок.
Из перевернутой машины, поцарапанный, но без единого перелома, вылезаю я, ползком добираюсь до ног заведующей, поднимаю флажок и отдаю тряпку хозяйке.
Заведующая хватает меня на руки и крупными скачками бежит к Милашке, только что остановившейся у обочины. За спиной заведующей взрывается раритет. Ребятишки дружно и весело тушат горящую технику. Половина детишек клянутся моей памятью, что станут, когда вырастут, спасателями.
Подъезжает лимузин. Из него выскакивает Директор и, рыдая, припадает к моей не расколотой груди. Позади него стоит Боб с Герасимом. Герасим сурово поглядывает, как нарушителя заталкивают в лимузин. Боб, теребит Директора и задает очередной дурацкий вопрос:
— А эта машина, за которой мы гнались… Почему у нее такие странные колеса.
Директор отрывается от моей груди, тщательно осматривает колеса и отвечает:
— Это каток. Им раньше дороги укатывали, чтоб не трясло на кочках.
Идут титры, где указаны фамилии и звания всех, кто участвовал в погоне и задержании преступного элемента. Фамилий спасателей спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать не видно. Нам, спасателям, слава ни к чему. Мы за правду работаем. И за звания, если получится.
Больше ничего интересного про этот вызов я сказать не могу. Потому, что не в силах вспоминать дикую гонку. До сих пор трясет.
А вертолет на базу не вернулся. Говорят, что видели его в компании голубей. На памятнике сидел.
Эпизод 6.
Снегоуборочная машина. Инвентарный номер такой-то. Шестой стеллаж, третья полка…
Коробка с нарисованными на боках снежинками и рюмками как раз поместилась между рыболовными принадлежностями и ящиком для песка.
Что дальше? ПДС. Только что со склада завезли. Вместо списанного, а точнее сказать, утопленного ранее. Пакет еще в масле и заводской обертке. Сбоку записка от Директора с пожеланиями бережней относиться к имуществу Службы.
Запихнем пакет с плотом под нижний стеллаж. Там у Милашки всякая дрянь смазанная храниться.
Эвакуатор харизматический. Это что за дрянь? У Милашки спрашивать неудобно. Она и сама ничего не знает. Запихнем неизвестное приспособление на стеллаж с ядерными брикетами.
Собственно, я занимаюсь не своим делом. Заботы по наведении порядка в грузовом отсеке лежат исключительно на плечах Милашки. Но сегодня у спецмашины отгул. За две недели предупредила. Так что приходиться мне ящики ворочать.
Нет, Герасима отвлекать от сна нельзя. Третий номер слишком ценный член экипажа, чтобы задействовать его на погрузо-разгрузочных работах. Не дай бог на голову железка какая-нибудь свалится. Кто думать будет?
А Боб в магазине. Как с утра убежал, так до сих пор и нет. Моя вина. Надо американца приучать к порядку. Негоже сотруднику подразделения 000 так долго отсутствовать на рабочем месте. Час, или два, это я еще могу понять. Но уже четвертый час, как второй номер, выпросив самосвал, укатил закупать что-нибудь вкусненькое. А вдруг вызов срочный? А вдруг где беда?
— Командор! Диспетчерская желает пообщаться с кем-нибудь из членов экипажа. Напомню, командор, что в кабине никого нет, а я в отгулах.
Мысли, как воронье карканье. Не было печали. Придется оборудованием завтра заняться.
Добравшись до кабины, я удобно разместился в левом кресле водителя и, закинув ноги на панель управления энергетическими потоками в двигателе Милашки, включил связь.
— Тринадцатую машину вызывает диспетчерская. Предупреждение! Если не ответите через минуту, вызываем к вам спасательную команду.
— Вызовете лучше интенданта, — вклинился я в угрозы диспетчерской. — Вся команда ищет запасную лампочку наружного освещения. Ночью кто-то с Милашки, то есть, со спецмашины, свинтил. Все еще майор Сергеев на связи. Опять у населения проблемы?
Диспетчер ничего о проблемах не слышал.
— Соединяю вас с Директором по служебному каналу. Линия не прослушивается.
В динамиках послышался характерный треск перехода на служебный канал. Значит, в это время к наружному штекеру связи на правом борту Милашки подбежал связист и установил проводную линию. Неблагодарная у них, у связистов, работа. Бегать по столице с мотком провода на спине.
— Сергеев? — треск помех сменился скрипом Директора.
— Так точно, — не по уставу ответил я. Если Директор совсем с ума не вышел, то поймет, что не вовремя он мою команду потревожил.
— Извини, Сергеев, может быть я не вовремя? — нет! дураков Директорами не назначают.
— Чего уж там, — вздохнул я. — Все равно всех дел не переделаешь.
— Это точно, — согласился наш замечательный Директор Службы. — А раз ты там со своими шалопаями бездельничаешь, то получи срочное задание. Записывай, если на память не надеешься.
Перечить Директору способны только лишь герои, или команда, находящаяся в полном составе при исполнении. А так как поблизости не наблюдалось ни тех, ни других, пришлось молча сносить завуалированные оскорбления шефа.
— Запомню, — почему рядом никогда нет ручки?
— Вызов поступил с севера. Координаты места отправлены. Ты там пни свою машину, чтоб все приняла, как положено.
Я добросовестно пнул Милашкину панель. Отгулы отгулами, а сообщения из диспетчерской принимать надо независимо от режима работы. Спецмашина подразделения 000, недовольно заурчав, втянула поток зашифрованных координат и отослала обратно, в центр, подтверждение.
— Может, когда захочет, — захихикал Директор, сам проработавший на спецмашинах подразделения не один десяток лет. — У меня, Сергеев, для подобных случаев всегда рядом кувалда находилась.
Что б я? Милашку? Кувалдой?! Хотя… надо попробовать.
— Далековато что-то, — координаты вызова находились чуть ли не на берегу Ледовитого океана. — Товарищ Директор, я что-то не вижу названия населенного пункта.
— А там и нет никакого населенного пункта. Ни малого, ни большого. В чистой тундре трехэтажный чум. Коренное население просит о помощи.
— Олени что ли разбежались по пастбищам? — вот американец обрадуется! Какая возможность познакомится поближе с русским коренным населением, и сравнить с американским, которое сейчас всех белых колонистов в резервации согнало.
— Не разбежались, — огорчил Директор. Гоняться за оленями мое самое любимое занятие. — Все гораздо хуже, майор Сергеев. И смех ваш здесь неуместен. Аппендицит.
А я и не смеюсь. Я просто радуюсь, что олени на месте.
— Что? — последнее слово Директор произнес невнятно, поэтому до меня плохо дошло.
— Я же просил записывать, — проворчал Директор. — Повторяю для глухих и прачек. У одного из представителей местного населения, проживающего в трехэтажном чуме посреди тундры, болит живот. Местный шаман, которому регулярно сбрасывают с самолетов медицинские журналы, определил все симптомы аппендицита. Будете вырезать аппендицит, майор Сергеев.
— Это как это так? — растерялся я. — Что значит вырезать? Я ж не умею.
— Брось, Сергеев, — вконец обозлился Директор Службы. — Передо мной лежит твой аттестат об окончании академии спасателей. И я своими старческими, но зоркими глазами, читаю. Так… Рисование, физкультура, вождение, вождение в экстремальных условиях, ядерная физика, фигурное катание… Зачем им фигурное катание? А! Вот! Нашел! Читаю заново. Оказание первой медицинской помощи — отлично! Невропатология — отлично! Ухогорлоносология — отлично! Хирургия — Отлично! Акушерство — отлично условно. А почему условно?
— Потому, что только теория. На практике сознание потерял. Кричат они сильно.
Называется, влип. У меня с детства к медицине отвращение. Ухо от горла еще отличить могу, а вот почки от гланд, уже вряд ли. А что оценки? Или все такие честные? Я ж не хирургом работать устраивался, а спасателем. Огонь, вода и ржавые трубы, в которых изредка кто-нибудь да застревает.
— Вот и замечательно, — обрадовался Директор. — Хватай в охапку команду, пинай по второму разу спецмашину и двигай к указанной точке оказывать срочную хирургическую помощь коренным народам. И без шуточек. Конец связи.
Ровно три минуты я сидел молча, разглядывая ногти. Ровно три минуты я ни о чем не думал. И ровно через три минуты я медленно поднялся с водительского кресла, крякнул, выгибая спину, и со всей силы пнул борт Милашки:
— Всем общий сбор! Отгулы, отпуска, выходные и праздничные отменяются! Команду в кабину! Пасти никому не разевать! Особенно подотчетной технике!
Милашка только ничтожную долю секунды хотела возмущаться. Но потом, когда до нее дошло, что психованный командир хуже плавильной печи, спецмашина за считанные секунды вышла в аварийном режиме без перезагрузки в рабочее состояние. В ее отсеках уже надрывался тревожный колокольчик, который притащил Герасим со свалки. У колокольчика, правда, был отколот небольшой кусок, но третий номер примотал его изолентой и пообещал что на веки.
От этого колокольчика Герасим и проснулся. Влетел в кабину, путаясь в штанинах. Не говоря ни слова, что было весьма странно с его стороны, свалился в кресло связиста, засунул в уши связь-бируши и, согнувшись в три погибели над масштабным столом, стал внимательно изучать карту местности.
Видать его Милашка предупредила. Мол, к командору лучше не приставать, ногами пихается.
— Где второй номер?! — гремел в унисон перезвону колокольчика мой голос. — Найти, разыскать и доставить в кабину немедленно!
Милашка торопливо связалась со спутником Службы, с его помощью прочесала весь микрорайон, обращая особо пристальное внимание на торговые точки. Через минуту спецмашина выдвинула перископ и нацелила его на искомый второй номер.
Не переставая метать громы и молнии, я резким движением откинул рукоятки перископа и сунул голову в обзорную камеру.
Вот он, голубчик! Бежит, спотыкается. Полные руки сумок, пакетов, и даже в зубах связка сосисок. Следом плетется самосвал до верху набитый продуктовыми заказами…
Американец, вытаращив глаза, мчался к месту сбора. Жители окрестных домов, прохожие, водители проезжающего мимо транспорта, заткнув уши, умоляли американца прибавить ход. Его постоянно дергали за комбинезон и, указывая на нашу спецмашину, орали, стараясь перекричать трель Герасимова колокольчика: — «Туда! Туда! Тебя там ждут! Быстрей беги американец!» Некоторые, особо сердобольные граждане, подталкивали Боба. Иногда и руками.
Янкель, обливаясь потом, все прибавлял и прибавлял скорость, теряя на ходу пакеты и свертки. Я так думаю, что у человека на дальние путешествия нюх. Запасся продовольствием не на одну неделю. И правильно сделал. Кто знает, что нас ждет в тайге? Может быть, там сейчас неурожай на оленину. В другое время я, пожалуй, даже объявил бы второму номеру благодарность. Но только не сегодня. Настроение ужасное.
— Второй номер по вызову прибыл, — глотая воздух, выпалил Боб, предварительно закатив самосвал с продуктами в Милашку через задние ворота.
— На свое место! — взревел я. — Живо!
Боб, продолжая прижимать оставшиеся свертки к разгоряченному бегом телу, плюхнулся в правое кресло, непонимающе вертя глазами по сторонам. Заметив склонившегося над масштабной картой Герасима, янкель округлил глаза еще больше. Третий номер за черной работой, не часто такое можно увидеть.
Коробка с нарисованными на боках снежинками и рюмками как раз поместилась между рыболовными принадлежностями и ящиком для песка.
Что дальше? ПДС. Только что со склада завезли. Вместо списанного, а точнее сказать, утопленного ранее. Пакет еще в масле и заводской обертке. Сбоку записка от Директора с пожеланиями бережней относиться к имуществу Службы.
Запихнем пакет с плотом под нижний стеллаж. Там у Милашки всякая дрянь смазанная храниться.
Эвакуатор харизматический. Это что за дрянь? У Милашки спрашивать неудобно. Она и сама ничего не знает. Запихнем неизвестное приспособление на стеллаж с ядерными брикетами.
Собственно, я занимаюсь не своим делом. Заботы по наведении порядка в грузовом отсеке лежат исключительно на плечах Милашки. Но сегодня у спецмашины отгул. За две недели предупредила. Так что приходиться мне ящики ворочать.
Нет, Герасима отвлекать от сна нельзя. Третий номер слишком ценный член экипажа, чтобы задействовать его на погрузо-разгрузочных работах. Не дай бог на голову железка какая-нибудь свалится. Кто думать будет?
А Боб в магазине. Как с утра убежал, так до сих пор и нет. Моя вина. Надо американца приучать к порядку. Негоже сотруднику подразделения 000 так долго отсутствовать на рабочем месте. Час, или два, это я еще могу понять. Но уже четвертый час, как второй номер, выпросив самосвал, укатил закупать что-нибудь вкусненькое. А вдруг вызов срочный? А вдруг где беда?
— Командор! Диспетчерская желает пообщаться с кем-нибудь из членов экипажа. Напомню, командор, что в кабине никого нет, а я в отгулах.
Мысли, как воронье карканье. Не было печали. Придется оборудованием завтра заняться.
Добравшись до кабины, я удобно разместился в левом кресле водителя и, закинув ноги на панель управления энергетическими потоками в двигателе Милашки, включил связь.
— Тринадцатую машину вызывает диспетчерская. Предупреждение! Если не ответите через минуту, вызываем к вам спасательную команду.
— Вызовете лучше интенданта, — вклинился я в угрозы диспетчерской. — Вся команда ищет запасную лампочку наружного освещения. Ночью кто-то с Милашки, то есть, со спецмашины, свинтил. Все еще майор Сергеев на связи. Опять у населения проблемы?
Диспетчер ничего о проблемах не слышал.
— Соединяю вас с Директором по служебному каналу. Линия не прослушивается.
В динамиках послышался характерный треск перехода на служебный канал. Значит, в это время к наружному штекеру связи на правом борту Милашки подбежал связист и установил проводную линию. Неблагодарная у них, у связистов, работа. Бегать по столице с мотком провода на спине.
— Сергеев? — треск помех сменился скрипом Директора.
— Так точно, — не по уставу ответил я. Если Директор совсем с ума не вышел, то поймет, что не вовремя он мою команду потревожил.
— Извини, Сергеев, может быть я не вовремя? — нет! дураков Директорами не назначают.
— Чего уж там, — вздохнул я. — Все равно всех дел не переделаешь.
— Это точно, — согласился наш замечательный Директор Службы. — А раз ты там со своими шалопаями бездельничаешь, то получи срочное задание. Записывай, если на память не надеешься.
Перечить Директору способны только лишь герои, или команда, находящаяся в полном составе при исполнении. А так как поблизости не наблюдалось ни тех, ни других, пришлось молча сносить завуалированные оскорбления шефа.
— Запомню, — почему рядом никогда нет ручки?
— Вызов поступил с севера. Координаты места отправлены. Ты там пни свою машину, чтоб все приняла, как положено.
Я добросовестно пнул Милашкину панель. Отгулы отгулами, а сообщения из диспетчерской принимать надо независимо от режима работы. Спецмашина подразделения 000, недовольно заурчав, втянула поток зашифрованных координат и отослала обратно, в центр, подтверждение.
— Может, когда захочет, — захихикал Директор, сам проработавший на спецмашинах подразделения не один десяток лет. — У меня, Сергеев, для подобных случаев всегда рядом кувалда находилась.
Что б я? Милашку? Кувалдой?! Хотя… надо попробовать.
— Далековато что-то, — координаты вызова находились чуть ли не на берегу Ледовитого океана. — Товарищ Директор, я что-то не вижу названия населенного пункта.
— А там и нет никакого населенного пункта. Ни малого, ни большого. В чистой тундре трехэтажный чум. Коренное население просит о помощи.
— Олени что ли разбежались по пастбищам? — вот американец обрадуется! Какая возможность познакомится поближе с русским коренным населением, и сравнить с американским, которое сейчас всех белых колонистов в резервации согнало.
— Не разбежались, — огорчил Директор. Гоняться за оленями мое самое любимое занятие. — Все гораздо хуже, майор Сергеев. И смех ваш здесь неуместен. Аппендицит.
А я и не смеюсь. Я просто радуюсь, что олени на месте.
— Что? — последнее слово Директор произнес невнятно, поэтому до меня плохо дошло.
— Я же просил записывать, — проворчал Директор. — Повторяю для глухих и прачек. У одного из представителей местного населения, проживающего в трехэтажном чуме посреди тундры, болит живот. Местный шаман, которому регулярно сбрасывают с самолетов медицинские журналы, определил все симптомы аппендицита. Будете вырезать аппендицит, майор Сергеев.
— Это как это так? — растерялся я. — Что значит вырезать? Я ж не умею.
— Брось, Сергеев, — вконец обозлился Директор Службы. — Передо мной лежит твой аттестат об окончании академии спасателей. И я своими старческими, но зоркими глазами, читаю. Так… Рисование, физкультура, вождение, вождение в экстремальных условиях, ядерная физика, фигурное катание… Зачем им фигурное катание? А! Вот! Нашел! Читаю заново. Оказание первой медицинской помощи — отлично! Невропатология — отлично! Ухогорлоносология — отлично! Хирургия — Отлично! Акушерство — отлично условно. А почему условно?
— Потому, что только теория. На практике сознание потерял. Кричат они сильно.
Называется, влип. У меня с детства к медицине отвращение. Ухо от горла еще отличить могу, а вот почки от гланд, уже вряд ли. А что оценки? Или все такие честные? Я ж не хирургом работать устраивался, а спасателем. Огонь, вода и ржавые трубы, в которых изредка кто-нибудь да застревает.
— Вот и замечательно, — обрадовался Директор. — Хватай в охапку команду, пинай по второму разу спецмашину и двигай к указанной точке оказывать срочную хирургическую помощь коренным народам. И без шуточек. Конец связи.
Ровно три минуты я сидел молча, разглядывая ногти. Ровно три минуты я ни о чем не думал. И ровно через три минуты я медленно поднялся с водительского кресла, крякнул, выгибая спину, и со всей силы пнул борт Милашки:
— Всем общий сбор! Отгулы, отпуска, выходные и праздничные отменяются! Команду в кабину! Пасти никому не разевать! Особенно подотчетной технике!
Милашка только ничтожную долю секунды хотела возмущаться. Но потом, когда до нее дошло, что психованный командир хуже плавильной печи, спецмашина за считанные секунды вышла в аварийном режиме без перезагрузки в рабочее состояние. В ее отсеках уже надрывался тревожный колокольчик, который притащил Герасим со свалки. У колокольчика, правда, был отколот небольшой кусок, но третий номер примотал его изолентой и пообещал что на веки.
От этого колокольчика Герасим и проснулся. Влетел в кабину, путаясь в штанинах. Не говоря ни слова, что было весьма странно с его стороны, свалился в кресло связиста, засунул в уши связь-бируши и, согнувшись в три погибели над масштабным столом, стал внимательно изучать карту местности.
Видать его Милашка предупредила. Мол, к командору лучше не приставать, ногами пихается.
— Где второй номер?! — гремел в унисон перезвону колокольчика мой голос. — Найти, разыскать и доставить в кабину немедленно!
Милашка торопливо связалась со спутником Службы, с его помощью прочесала весь микрорайон, обращая особо пристальное внимание на торговые точки. Через минуту спецмашина выдвинула перископ и нацелила его на искомый второй номер.
Не переставая метать громы и молнии, я резким движением откинул рукоятки перископа и сунул голову в обзорную камеру.
Вот он, голубчик! Бежит, спотыкается. Полные руки сумок, пакетов, и даже в зубах связка сосисок. Следом плетется самосвал до верху набитый продуктовыми заказами…
Американец, вытаращив глаза, мчался к месту сбора. Жители окрестных домов, прохожие, водители проезжающего мимо транспорта, заткнув уши, умоляли американца прибавить ход. Его постоянно дергали за комбинезон и, указывая на нашу спецмашину, орали, стараясь перекричать трель Герасимова колокольчика: — «Туда! Туда! Тебя там ждут! Быстрей беги американец!» Некоторые, особо сердобольные граждане, подталкивали Боба. Иногда и руками.
Янкель, обливаясь потом, все прибавлял и прибавлял скорость, теряя на ходу пакеты и свертки. Я так думаю, что у человека на дальние путешествия нюх. Запасся продовольствием не на одну неделю. И правильно сделал. Кто знает, что нас ждет в тайге? Может быть, там сейчас неурожай на оленину. В другое время я, пожалуй, даже объявил бы второму номеру благодарность. Но только не сегодня. Настроение ужасное.
— Второй номер по вызову прибыл, — глотая воздух, выпалил Боб, предварительно закатив самосвал с продуктами в Милашку через задние ворота.
— На свое место! — взревел я. — Живо!
Боб, продолжая прижимать оставшиеся свертки к разгоряченному бегом телу, плюхнулся в правое кресло, непонимающе вертя глазами по сторонам. Заметив склонившегося над масштабной картой Герасима, янкель округлил глаза еще больше. Третий номер за черной работой, не часто такое можно увидеть.