Страница:
Путешествие было не из приятных. Обросший, дикого вида, едва прикрытый тряпьем, с рубцами от кандалов на ногах киммериец вызывал подозрение. Потому он старался как можно реже попадаться на глаза людям, особенно старательно избегая мидийских воинов, которые встречались ему все чаще и чаще. Питался Дагут ворованной пшеницей, виноградом, яблоками и оливками. Лишь однажды он решился зайти в шалаш раба, пасшего овец. Пастух, родом с Кипра, гостеприимно принял товарища по несчастью. Он не только досыта накормил его мясом, хлебом и свежим сыром, но и снабдил провизией в дорогу. С помощью гостеприимного киприота Дагут избавился от бороды и подстриг гриву черных волос. На прощание пастух подарил беглецу свой старый хитон. Теперь Дагут обрел более-менее приличный вид и уже не столь опасался быть пойманным. Пастух посоветовал беглецу выдавать себя за карийца, спасшегося с затонувшего корабля и теперь пытающегося догнать мидийское войско.
Дагут осмелел, а вскоре и обнаглел. За что едва не поплатился. Из безрассудного нахальства он зашел в один из городков, что встретились на его пути. Однако на беду киммерийца здесь оказались бывалые моряки, повидавшие немало стран, в том числе и Карию. Они раскусили самозванца и Дагуту пришлось поспешно улепетывать. Хорошо, что у Дагута от страха прибавилось резвости в ногах.
К вечеру второго дня пути он достиг равнины, на которой был разбит огромный лагерь. Насколько хватало глаз, до самого горизонта, тянулись бесконечные ряды шатров и бивуаки, заполненные пестро одетыми воинами. Дагут осторожно обошел мидийский стан стороной, но все же едва не столкнулся с большим отрядом воинов, отправляющимся в сторону гор. Переждав, пока враги не скроются в сумерках, беглец продолжил свой путь. Вскоре он вошел в ущелье, заваленное множеством трупов. Здесь его и схватили закованные в солнечно-красную броню воины. Дагут попытался объяснить им, что он раб, бежавший от парсов. Поняли его или нет, киммериец не знал; от волнения и усталости он потерял сознание.
Очнулся Дагут ночью у костра. Вокруг сидели бородатые воины. Один из них, отличающийся от прочих - он был безбород, крепкоскул и светловолос, от его могучей фигуры веяло нечеловеческой силой и царственным величием, заметив, что пленник очнулся, засмеялся и сказал:
- Ну, здравствуй, варвар из Киммерии.
- Здравствуй, - ответил Дагут и внезапно понял, что слова, которыми он обменялся с незнакомцем, были произнесены на языке его отцов и дедов.
Их было двое. Их судьбы пересеклись дважды. Но они даже не знали имени друг друга...
Мечты формы исполнились полностью, возможно даже с избытком. "Борей" не только должен был принять участие в предстоящем сражении с флотом варваров, но даже возвестить о его начале. Вместе с еще двумя триерами трезенской и эгинской - корабль формы должен был наблюдать за морем и в случае появления вражеских судов предупредить об этом Ксантиппа, возглавлявшего сторожевую эскадру, которая стояла на якорях в Фермском заливе.
Молодой триерарх был горд собой и очень деятелен. Он находил множество совершенно неотложных дел и раздавал массу абсолютно ненужных распоряжений. Его можно было видеть то на носу, то на корме, то на мачте, где он до боли в глазах всматривался в морскую даль, надеясь увидеть паруса вражеских кораблей. Матросы втихомолку подшучивали над "ретивым петушком", как они прозвали форму, но, разговаривая с ним, были предельно почтительны. Капитан нравился им, а, кроме того, команда побаивалась грозного нрава Крабитула, следовавшего по пятам формы словно Кастор за Поллуксом.
Нетерпение триерарха передалось и его судну. В то время как остальные триеры преспокойно стояли на якорях, грея спины на ласковом солнышке, "Борей" то и дело срывался с места и мчался по зеленоватой глади. Он устремлялся вперед, проходя порой до пятисот стадий, затем делал разворот и стремительно возвращался. Совершив подобную вылазку, форма чувствовал себя героем, а феты ворчали, впрочем больше для порядка - по правде говоря, они были не прочь размять затекшие без работы мышцы.
Варвары объявились во время очередного подобного маневра. "Борей" настолько увлекся борьбой со встречным ветром и волнами, что едва не влетел в колонну вражеских судов, появившихся из-за ближайшего мыса. Мидийских кораблей было не менее десятка, не стоило даже думать о том, чтобы отважиться на бой со столь многочисленным неприятелем. Крабитул отреагировал с быстротой молнии. Бросившись на рулевое весло всем телом, он развернул триеру прямо перед носом шедшего первым вражеского судна. Гребцы налегли на весла, матросы кинулись ставить парус. Нужно было во что бы то ни стало оторваться от варваров, радостно вопящих в предвкушении добычи.
Началась гонка, проигрыш в которой означал для афинян смерть или позорное рабство. Форме не требовалось подбадривать команду. Гребцы понимали, в каком положении оказались, и работали веслами так быстро, как только могли. Их голые потные спины влажно блестели на солнце, из глоток вырывалось хриплое дыхание, руки натужно рвали рукояти весел.
Какое-то время, до тех пор, пока "Борей" не набрал полную скорость, корабли варваров двигались быстрее его. Двум из них, на чьих парусах был изображен белый тигр, почти удалось поравняться с афинской триерой. Из невысоких бортов вражеских судов высовывался всего один ряд весел, но двигались они столь же быстро, что и триера, имевшая втрое больше гребцов. При приближении врагов гоплиты, сгрудившиеся по корме и левому борту, пустили в ход луки. Мидяне отвечали, причем не без успеха. Один из воинов-эпибатов рухнул мертвый, несколько гребцов были ранены. Неизвестно, чем бы закончилась эта дуэль, но "Борею" наконец удалось разогнаться. Теперь он летел словно птица, вспенивая морскую гладь крыльями весел. Враги стали отставать. Это случилось как раз в тот миг, когда вдалеке показались две мачты эллинских судов. Их командам следовало б заволноваться, но они привыкли к чудачествам афинян и продолжали пребывать в блаженном покое. Лишь когда на горизонте показались яркие паруса варварских кораблей, эллины наконец всполошились. Но не так-то легко заставить триеру начать свой бег. Пока застигнутые врасплох моряки выбирали якоря и садились за весла, "Борей" поравнялся с ними. Отдав приказ прекратить гребло, Форма закричал, обращаясь к Асониду, триерарху эгинского судна, назначенному Ксантиппом старшим:
- Мы примем бой!
Асонид скрестил над головой руки, что означало - нет. Эгинский прорет начал бить плетью о палубу, задавая темп. Форма немного растерялся. То, что происходило сейчас, не отвечало его понятию о героизме эллинов. Юноша обернулся и застыл в оцепенении, наблюдая за стремительно приближающимися мидийскими судами. В этот миг на его плечо легла рука Крабитула.
- Нам надо спешить, капитан! Иначе мы попадем в лапы варваров!
Форма вздрогнул и взглянул на своего помощника. В его глазах читалась обида и вопрос: как же так, почему мы бежим?
Старый моряк слегка похлопал юношу по плечу.
- Так надо, Форма. Необходимо предупредить Ксантиппа, а сразиться с врагами мы еще успеем.
- Да-да, - поспешно согласился юный триерарх. - Давай команду, Крабитул!
Крабитул кивнул и, напрягая глотку, заорал:
- Весла на воду! Раз! Два! Раз-два! Раз-два-три!
Кедровые лопасти с всплеском погрузились в воду, и корабль устремился вслед за убежавшими вперед эгинской и трезенской триерами. Варвары, распаленные охотничьим азартом, преследования не прекращали.
Смертельное состязание продолжалось довольно долго. "Борей" плыл гораздо быстрее двух прочих эллинских триер и вскоре обошел их. Ускорили свой ход и мидийские корабли. Им помогал внезапно усилившийся ветер. Пока он был слаб, триеры, влекомые вперед двумя сотнями гребцов, опережали легкие суда варваров, число весел на которых не превышало восьми десятков. Но как только ветер подул сильнее, мидяне получили преимущество. Их узкие, словно лезвие ножа, корабли, оснащенные огромными парусами, стремительно разрезали воду, постепенно сокращая расстояние, отделявшее их от эллинов. Вскоре враги настигли трезенца, самого медленного из трех. Действия мидян были слаженными, что свидетельствовало о их опытности. Два варварских судна прошлись вдоль бортов триеры, разом сломав все ее весла. Трезенское судно потеряло ход и тут же было взято на абордаж. Экипаж сдался без боя. Форма отвернулся, не в силах глядеть на то, как торжествующие варвары вяжут эллинам руки, и сглотнул застрявший в горле комок. Он не видел того, как парсы вывели на нос захваченного судна самого красивого пленника и обезглавили его, принеся кровавую жертву богам. Зато это видели эгинцы и когда настал их черед, они оказали отчаянное сопротивление, несмотря на то, что были атакованы сразу четырьмя вражескими судами. Однако варвары истребили всех, кто взялся за оружие, стрелами и ударами копий, а прочих, угрожая смертью, пленили. Лишь один из эгинцев по имени Пифей отказался бросить меч. Он дрался подобно льву и сразил пятерых вражеских воинов, прежде чем был иссечен мечами. Восхищенные подобной отвагой, мидяне сделали все возможное, чтобы сохранить храбрецу жизнь.
Афиняне не видели всего этого. "Борей" продолжал свой стремительный бег на юг. Крабитул кричал, хватая воспаленными губами воздух:
- Нам надо дойти до Скиафа [Скиаф - один из Спорадских островов]. Там есть маяк, на нем наши сторожа. Они увидят нас и дадут сигнал Ксантиппу.
- А что после?
Крабитул пожал плечами.
"Борей" успел достичь Скиафа, прежде, чем варвары настигли его. Не обращая внимания на посвистывающие стрелы, Крабитул высунулся за борт и указал на виднеющуюся на прибрежной скале башню маяка.
- Они видят нас. Теперь...
Стрела, вонзившаяся в грудь, не дала закончить фразу. Старый моряк охнул и упал в бурлящую воду. Форма не успел помочь ему, потому что в этот миг одно из вражеских судов бросилось наперерез "Борею", рассчитывая пронзить его борт тараном. Навалившись на рулевое весло, Форма увел свою триеру от столкновения, а потом сделал лихой поворот, в результате которого таран "Борея" разорвал борт мидийского корабля. Враг начал медленно погружаться в воду, но к месту схватки спешили два его собрата, те самые, что едва не настигли афинское судно у мыса. Понимая, что "Борею" не выиграть этот неравный бой, Форма переложил руль налево. Триера вздрогнула и устремилась к берегу. Варвары, полагавшие, что эллин будет продолжать бегство к Скиафу, не ожидали подобного маневра. Их веретенообразные, выкрашенные черной краской суда, по инерции скользнули мимо вильнувшего в сторону "Борея". Капитан одного из них, лицом напоминавший хищную птицу, что-то кричал, указывая рукой на афинского триерарха. Корабли варваров начали разворот, но пока они наверстывали упущенное время, "Борей" успел подойти к берегу. К счастью, в этом месте тянулась пологая коса и не было камней. Форма направил судно прямо на пенящуюся полосу прибоя. Послушный его руке "Борей" с размаху вылетел на косу и погрузился в песок, вдребезги разбив днище.
Когда мидийские корабли причалили к берегу и спрыгнувшие с них воины устремились к потерпевшему крушение судну, эллины были уже далеко. Идя вдоль берега, они достигли залива Магнесия. Находившийся здесь пелопоннеский корабль переправил моряков на Эвбею, а отсюда они вернулись в Аттику.
Через пятнадцать дней возмужавший и посуровевший лицом Форма стоял на палубе адмиральской триеры Ксантиппа, согласившегося взять юношу эпибатом. Эллинская эскадра держала курс к Артемиссию.
Их было двое. Их судьбы пересеклись дважды. Но они даже не знали имени друг друга...
Киликийцы получили похвалу самого Ариабигна, первого наварха великого флота. Это было приятно, хотя Сиеннесий так и не смог понять за что. Разве за то, что он со своими эпактридами в составе сторожевой эскадры настиг и захватил три эллинских судна, стороживших видийский флот у Магнесии. Но в этом деле ему не пришлось приложить особых усилий. Все решили ветер, да численное большинство. И лишь в самой малой степени - кривые мечи пиратов. Белый Тигр не считал это большой победой. Вот сейчас им предстояло действительно серьезное дело - генеральное сражение с эллинским флотом.
Несколькими днями раньше эллины приняли первый бой и провели его с немалым искусством. Их было втрое меньше и парсийские навархи рассчитывали быстро разделаться с врагом. Ахемен громко кричал, что его финикияне в одиночку разгромят неразумных афинян, однако Ариабигн был осторожен и решил, что участвовать в битве будут все.
- Мы должны не просто потрепать их, но полностью уничтожить! внушительно заявил сын Дария. - В этом случае уже ничто не помешает парсам захватить Эгину, Аттику и Пелопоннес.
На совете было решено тайно отправить часть кораблей вокруг Эвбеи, чтобы отрезать эллинов от берегов Аттики, а остальными силами атаковать вражеский флот и разгромить его. Под прикрытием островов эскадра Мегабиза миновала флот эллинов и на всех парусах устремилась вдоль Эвбеи. Прочие парсийские навархи, как и было условлено, стали ждать известий от Мегабиза. Чтобы эллины не заподозрили ловушки, парсийские эскадры навязывали им мелкие стычки, пробуя крепость эллинских триер. Сиеннесий и его киликийцы участвовали в одной из подобных схваток и понесли ощутимые потери. Воспользовавшись безветренной погодой, аттические триеры настигли и потопили несколько пиратских эпактрид.
К этим мелким неприятностям вскоре прибавилась и более крепкая. Флот Мегабиза попал в ужасную бурю у Эритреи [Эритрея - город на юго-западном побережье Эвбеи] и был наполовину уничтожен. Казалось, сами боги отвернулись от парсов и помогают эллинам, пытаясь уравнять силы противников.
Узнав о происшедшем, эллины ободрились, а в стане парсов, напротив, воцарилось уныние. От царя непрерывно прибывали гонцы, требовавшие разгромить эллинский флот, войти в Малийский залив и помочь войску, которое никак не могло овладеть неприступными Фермопилами. Боясь гнева царя, а еще более - хазарапата, Ариабигн на третий день решился дать сражение.
Великий флот выстроился в гигантскую вогнутую дугу, которая начала медленно надвигаться на эскадры эллинов, стоявшие у Артемиссия. В центре дуги шли наиболее умелые в бою финикияне, на крыльях - египтяне, карийцы, ионийцы и геллеспонтийцы. Вся эта грозная сила надвигалась на эллинские корабли, грозя раздавить их в бронзово-таранных объятиях.
Сыны Эллады бесстрашно вышли навстречу неприятелю. Как и накануне они действовали особым способом, позаимствованным у пиратских триерархов. Собравшись в мощный клин, эллины намеревались разорвать середину вражеского строя, а затем, развернувшись, атаковать фланги. Белый Тигр накануне предупредил Ариабигна, что эллины скорей всего попытаются следовать подобной тактике. Парсийский адмирал прислушался к совету пирата и принял надлежащие меры. Сразу за финикийскими кораблями шла эскадра Сиеннесия, готовая вступить в бой, если эллинам удастся пробить центр дуги. За киликийцами двигались триеры карийцев.
Битва началась по сигналу трубы, прозвучавшей с триеры Ариабигна. Финикияне первыми устремились на врага. Эллины поспешили им навстречу, на ходу выстраиваясь в клин. Небольшие отряды эллинских кораблей, встав кормой друг к другу, защищали ударную эскадру от фланговых атак кемтян и ионийцев.
Ревели трубы, свистели дудки келевстов, весла с шипением пенили воду. Две неровные линии кораблей столкнулись и началось взаимное истребление. До слуха Сиеннесия долетали треск разбиваемого дерева и яростные крики сражающихся. Киликийский наварх, как и было приказано, не пытался помочь дрогнувшим финикиянам, а терпеливо ждал дальнейшего развития событий. Оно было неблагоприятным и не заставило себя ждать. Как ни старались финикийские корабли сопротивляться натиску аттических триер, им все же не удалось сохранить строй. Потопив около полутора десятков кораблей, эллины разорвали дугу и вырвались на морское раздолье. Клин начал распадаться на две части, охватывая обломки дуги с тыла. Так действовал бы Сиеннесий, так в битве при Ладе [Лада - остров близ Милета, где в 496 году произошло сражение между ионическим и персидским флотом] действовали хиоссцы, так собирались действовать и эллинские навархи. Но киликийская эскадра воспрепятствовала этому маневру. Дождавшись, когда афинские триеры начнут разворачиваться и подставлять борта, пираты словно стая голодных акул бросились на неприятелей. Те вынуждены были приостановить свой маневр и вступить в бой с новым врагом. Легкие киликийские эпактриды, используя попутный ветер стремительно ворвались в неровный строй эллинских триер. Бронзовые тараны с лязгом вонзились в борта, лучники осыпали палубы вражеских судов стрелами. Кое-где уже вступили в дело эпибаты, сноровисто действовавшие длинными узкими мечами. Сиеннесий, памятуя о том, что экипажи эллинских судов имеют перевес над его командой, до поры до времени не рисковал вступать в абордажный бой. Он ловко лавировал между вражескими триерами, пробивая тараном борта и ломая весла. Засевшие на мачте пираты швыряли во вражеских воинов дротики. От киликийцев требовалось не победить, а внести сумятицу в действия противника, сломать его боевой порядок. Пираты полностью выполнили свою задачу. Эллинские триеры сбились в беспорядочную кучу, а пришедшие в себя финикияне уже перестроились и начинали сжимать врага клещами сотен таранов. Осознав, что малейшее промедление равносильно полному разгрому эллинские навархи отдали сигнал к отходу. Триеры поспешно разворачивались и устремлялись к Артемиссию. Именно в этот миг Сиеннесий заметил богато украшенное судно с женской фигурой на носу. Решив, что здесь находится один из предводителей неприятельского флота, Белый Тигр решил взять врага на абордаж. Прозвучала короткая команда, гребцы что есть сил налегли на весла. Эпактрида рванулась вперед и через миг поравнялась с триерой. Полетели абордажные кошки, с хрустом вцепившиеся в борт вражеского судна. Пираты сноровисто подтянули свой корабль к неприятелю, переломав при этом почти все его весла по правому борту.
- На абордаж! - заорал Сиеннесий. И показывая пример, первым ринулся на палубу вражеского судна. В обеих руках пирата было зажато по короткому легкому мечу, чрезвычайно удобному в рукопашной схватке на качающейся палубе. Едва Сиеннесий перемахнул через борт, как на него бросились два эпибата. Белый Тигр вонзил меч в живот одному из них и ускользнул от копья другого, которого сразил подоспевший на помощь своему наварху пират. Со всех сторон бежали новые эпибаты, размахивавшие копьями и мечами. Засевшие на носу и мачте лучники осыпали киликийцев стрелами. Пираты не оставались в долгу, уповая, правда, более на дротики, какими пользовались мастерски.
Всего на палубе встретились человек десять киликийцев и примерно вдвое больше эллинов. Гоплиты были защищены броней и тяжелыми щитами; сражайся враги на берегу - и участь киликийцев была б решена в мгновение ока. Однако особенность этого боя и состояла в том, что он проходил не на твердой земле, а на шаткой палубе судна. Ловкие подвижные киликийцы, не обремененные ни доспехами, ни тяжелым оружием в этих условиях получали значительное преимущество. Они поражали эллинов дротиками, а сами без особого труда ускользали от их неуклюжих ударов. Дождавшись, когда гоплит потеряет равновесие от неловкого движения или толчка внезапно ударившей в борт волны, пират в мгновение ока подскакивал к нему и вонзал в шею или плечо тонкий, острый, словно бритва клинок. Вскоре палуба стала липкой от крови. Оставшиеся на эпактриде пираты подбадривали своих товарищей, предрекая им скорую победу. Уже вступил в бой и эллинский наварх дородный муж с бородою, посеребренной сединой. Он сумел уложить одного из киликийцев, но был ранен в бедро другим. На помощь наварху поспешил юноша, с чьего меча капала кровь. Белый Тигр встал на его пути.
И в этот миг они узнали друг друга. Сиеннесий вспомнил этого молодого эллина, чей корабль он захватил недавно напротив Скиафа. Он вспомнил, как кричал в азарте: "Схватить сопляка!". Форма также узнал горбоносого, обезображенного рваными шрамами варвара, едва не пленившего его несколько дней назад. Яростно закричал афинянин, бросился на пирата. Сиеннесий стремительно отпрыгнул в сторону, но блестящий клинок все же рассек кожу на его лбу. Глаза киликийца залило горячей кровью, на какое-то крохотное мгновение он ослеп. Когда солнечный мир вернулся, Белый Тигр увидел в футе от своей груди летящий вперед меч. Но, верно, Молох был в этот день милостив к нему. Инстинктивным движением левой руки, защищенной кольчужной броней, пират отразил удар. Последовал выпад, и эллин рухнул, пораженный в шейные артерии. Но этот удар оказался последним. Экипажу триеры удалось перерубить веревки, привязанные к кошкам и расцепить корабли. Чтобы не попасть в плен или не быть истребленными, пиратам пришлось искать спасения в воде. Пока товарищи поднимали их на борт, эпактриды эллинская триера подняла парус и ушла...
Этот бой не принес решающего успеха ни одной из сторон. Эллины понесли значительные потери, но сохранили флот. Мидяне также лишились множества кораблей, но зато сумели войти в Малийский залив.
Впереди был Саламин.
Его мать позднее прокляла тот день, когда он оставил ее чрево. Амфиктионы [представители эллинских племен, объединявшихся вокруг определенного храма; в данном случае речь идет о храме Деметры, расположенном неподалеку от Фермопил] назначили за его голову громадную награду. А история запомнила его имя как синоним коварного предательства, подобно тому, как безвестный Герострат стал символом безумного самодовольства.
Он был родом из небольшого городка Антикиры, что в Малиде. Отец, купец Евридем, нарек его при рождении Эпиальтом - красивое, чистое имя. Стремительно пролетели годы, Эпиальт вырос и стал достойным помощником отца, а после его смерти и хозяином кузни. Он ковал щиты и плуги, серпы и мечи. Он делал это не лучше, но и не хуже других. Он женился и завел детей. Обычная жизнь, каких неисчислимое множество. Жизнь, наполненная работой и нехитрыми развлечениями. Конечно, как и многим другим, Эпиальту хотелось стать богачом. Но он не отваживался записаться в наемники-гоплиты к сикелийским тиранам, как это делали одни, и не рисковал вложить сбережения в опасное торговое предприятие, как поступали другие. Да все это и не сулило немедленной выгоды. Хотелось разбогатеть сразу, не ломая голову над тем, откуда возьмется богатство. Ну скажем, как Алкмеон [сын Мегакла, родоначальник знатного афинского рода Алкмеонидов; будучи в Лидии получил разрешение царя Креза унести из царской сокровищницы золота столько, сколько сможет; находчивый Алкмеон набил золотым песком даже волосы и рот]. Или просто заснуть, а утром проснуться во дворце с мешками, наполненными серебром, у ложа.
Однажды Эпиальт проснулся и узнал, что гигантская мидийская рать, бесконечной звенящей лентой три дня следовавшая через его родную Антикиру, застряла у Фермопил. Мрачное место. Эпиальту приходилось не раз бывать там, когда он отправлялся сбывать свои изделия локрам. Нагрузив мула товаром, он следовал через ущелье как раз по той дороге, какую сейчас занимали эллины, а обратно, будучи налегке, возвращался напрямик через горы по крохотной тропинке, известной немногим. Известной немногим...
Это было похоже на озарение. Эпиальт вдруг понял, что с этого мгновения эта тропинка выстлана для него золотом. Наскоро позавтракав, он направился прямиком в стан варваров и потребовал от часовых, чтобы его допустили пред очи великого царя. Воины, смеясь поначалу, гнали неразумного эллина, невесть знает что возомнившего о себе, но потом один из них, македонянин, видя такую настойчивость Эпиальта, все-таки решился узнать про дело, какое привело кузнеца в мидийский стан. Эпиальт без утайки рассказал обо всем. Часовой поспешил доложить о словах антикирца своему командиру. Тот направился к царю Александру. Последний немедленно известил Артабана. Хазарапат велел представить Эпиальта пред свои очи.
Дагут осмелел, а вскоре и обнаглел. За что едва не поплатился. Из безрассудного нахальства он зашел в один из городков, что встретились на его пути. Однако на беду киммерийца здесь оказались бывалые моряки, повидавшие немало стран, в том числе и Карию. Они раскусили самозванца и Дагуту пришлось поспешно улепетывать. Хорошо, что у Дагута от страха прибавилось резвости в ногах.
К вечеру второго дня пути он достиг равнины, на которой был разбит огромный лагерь. Насколько хватало глаз, до самого горизонта, тянулись бесконечные ряды шатров и бивуаки, заполненные пестро одетыми воинами. Дагут осторожно обошел мидийский стан стороной, но все же едва не столкнулся с большим отрядом воинов, отправляющимся в сторону гор. Переждав, пока враги не скроются в сумерках, беглец продолжил свой путь. Вскоре он вошел в ущелье, заваленное множеством трупов. Здесь его и схватили закованные в солнечно-красную броню воины. Дагут попытался объяснить им, что он раб, бежавший от парсов. Поняли его или нет, киммериец не знал; от волнения и усталости он потерял сознание.
Очнулся Дагут ночью у костра. Вокруг сидели бородатые воины. Один из них, отличающийся от прочих - он был безбород, крепкоскул и светловолос, от его могучей фигуры веяло нечеловеческой силой и царственным величием, заметив, что пленник очнулся, засмеялся и сказал:
- Ну, здравствуй, варвар из Киммерии.
- Здравствуй, - ответил Дагут и внезапно понял, что слова, которыми он обменялся с незнакомцем, были произнесены на языке его отцов и дедов.
Их было двое. Их судьбы пересеклись дважды. Но они даже не знали имени друг друга...
Мечты формы исполнились полностью, возможно даже с избытком. "Борей" не только должен был принять участие в предстоящем сражении с флотом варваров, но даже возвестить о его начале. Вместе с еще двумя триерами трезенской и эгинской - корабль формы должен был наблюдать за морем и в случае появления вражеских судов предупредить об этом Ксантиппа, возглавлявшего сторожевую эскадру, которая стояла на якорях в Фермском заливе.
Молодой триерарх был горд собой и очень деятелен. Он находил множество совершенно неотложных дел и раздавал массу абсолютно ненужных распоряжений. Его можно было видеть то на носу, то на корме, то на мачте, где он до боли в глазах всматривался в морскую даль, надеясь увидеть паруса вражеских кораблей. Матросы втихомолку подшучивали над "ретивым петушком", как они прозвали форму, но, разговаривая с ним, были предельно почтительны. Капитан нравился им, а, кроме того, команда побаивалась грозного нрава Крабитула, следовавшего по пятам формы словно Кастор за Поллуксом.
Нетерпение триерарха передалось и его судну. В то время как остальные триеры преспокойно стояли на якорях, грея спины на ласковом солнышке, "Борей" то и дело срывался с места и мчался по зеленоватой глади. Он устремлялся вперед, проходя порой до пятисот стадий, затем делал разворот и стремительно возвращался. Совершив подобную вылазку, форма чувствовал себя героем, а феты ворчали, впрочем больше для порядка - по правде говоря, они были не прочь размять затекшие без работы мышцы.
Варвары объявились во время очередного подобного маневра. "Борей" настолько увлекся борьбой со встречным ветром и волнами, что едва не влетел в колонну вражеских судов, появившихся из-за ближайшего мыса. Мидийских кораблей было не менее десятка, не стоило даже думать о том, чтобы отважиться на бой со столь многочисленным неприятелем. Крабитул отреагировал с быстротой молнии. Бросившись на рулевое весло всем телом, он развернул триеру прямо перед носом шедшего первым вражеского судна. Гребцы налегли на весла, матросы кинулись ставить парус. Нужно было во что бы то ни стало оторваться от варваров, радостно вопящих в предвкушении добычи.
Началась гонка, проигрыш в которой означал для афинян смерть или позорное рабство. Форме не требовалось подбадривать команду. Гребцы понимали, в каком положении оказались, и работали веслами так быстро, как только могли. Их голые потные спины влажно блестели на солнце, из глоток вырывалось хриплое дыхание, руки натужно рвали рукояти весел.
Какое-то время, до тех пор, пока "Борей" не набрал полную скорость, корабли варваров двигались быстрее его. Двум из них, на чьих парусах был изображен белый тигр, почти удалось поравняться с афинской триерой. Из невысоких бортов вражеских судов высовывался всего один ряд весел, но двигались они столь же быстро, что и триера, имевшая втрое больше гребцов. При приближении врагов гоплиты, сгрудившиеся по корме и левому борту, пустили в ход луки. Мидяне отвечали, причем не без успеха. Один из воинов-эпибатов рухнул мертвый, несколько гребцов были ранены. Неизвестно, чем бы закончилась эта дуэль, но "Борею" наконец удалось разогнаться. Теперь он летел словно птица, вспенивая морскую гладь крыльями весел. Враги стали отставать. Это случилось как раз в тот миг, когда вдалеке показались две мачты эллинских судов. Их командам следовало б заволноваться, но они привыкли к чудачествам афинян и продолжали пребывать в блаженном покое. Лишь когда на горизонте показались яркие паруса варварских кораблей, эллины наконец всполошились. Но не так-то легко заставить триеру начать свой бег. Пока застигнутые врасплох моряки выбирали якоря и садились за весла, "Борей" поравнялся с ними. Отдав приказ прекратить гребло, Форма закричал, обращаясь к Асониду, триерарху эгинского судна, назначенному Ксантиппом старшим:
- Мы примем бой!
Асонид скрестил над головой руки, что означало - нет. Эгинский прорет начал бить плетью о палубу, задавая темп. Форма немного растерялся. То, что происходило сейчас, не отвечало его понятию о героизме эллинов. Юноша обернулся и застыл в оцепенении, наблюдая за стремительно приближающимися мидийскими судами. В этот миг на его плечо легла рука Крабитула.
- Нам надо спешить, капитан! Иначе мы попадем в лапы варваров!
Форма вздрогнул и взглянул на своего помощника. В его глазах читалась обида и вопрос: как же так, почему мы бежим?
Старый моряк слегка похлопал юношу по плечу.
- Так надо, Форма. Необходимо предупредить Ксантиппа, а сразиться с врагами мы еще успеем.
- Да-да, - поспешно согласился юный триерарх. - Давай команду, Крабитул!
Крабитул кивнул и, напрягая глотку, заорал:
- Весла на воду! Раз! Два! Раз-два! Раз-два-три!
Кедровые лопасти с всплеском погрузились в воду, и корабль устремился вслед за убежавшими вперед эгинской и трезенской триерами. Варвары, распаленные охотничьим азартом, преследования не прекращали.
Смертельное состязание продолжалось довольно долго. "Борей" плыл гораздо быстрее двух прочих эллинских триер и вскоре обошел их. Ускорили свой ход и мидийские корабли. Им помогал внезапно усилившийся ветер. Пока он был слаб, триеры, влекомые вперед двумя сотнями гребцов, опережали легкие суда варваров, число весел на которых не превышало восьми десятков. Но как только ветер подул сильнее, мидяне получили преимущество. Их узкие, словно лезвие ножа, корабли, оснащенные огромными парусами, стремительно разрезали воду, постепенно сокращая расстояние, отделявшее их от эллинов. Вскоре враги настигли трезенца, самого медленного из трех. Действия мидян были слаженными, что свидетельствовало о их опытности. Два варварских судна прошлись вдоль бортов триеры, разом сломав все ее весла. Трезенское судно потеряло ход и тут же было взято на абордаж. Экипаж сдался без боя. Форма отвернулся, не в силах глядеть на то, как торжествующие варвары вяжут эллинам руки, и сглотнул застрявший в горле комок. Он не видел того, как парсы вывели на нос захваченного судна самого красивого пленника и обезглавили его, принеся кровавую жертву богам. Зато это видели эгинцы и когда настал их черед, они оказали отчаянное сопротивление, несмотря на то, что были атакованы сразу четырьмя вражескими судами. Однако варвары истребили всех, кто взялся за оружие, стрелами и ударами копий, а прочих, угрожая смертью, пленили. Лишь один из эгинцев по имени Пифей отказался бросить меч. Он дрался подобно льву и сразил пятерых вражеских воинов, прежде чем был иссечен мечами. Восхищенные подобной отвагой, мидяне сделали все возможное, чтобы сохранить храбрецу жизнь.
Афиняне не видели всего этого. "Борей" продолжал свой стремительный бег на юг. Крабитул кричал, хватая воспаленными губами воздух:
- Нам надо дойти до Скиафа [Скиаф - один из Спорадских островов]. Там есть маяк, на нем наши сторожа. Они увидят нас и дадут сигнал Ксантиппу.
- А что после?
Крабитул пожал плечами.
"Борей" успел достичь Скиафа, прежде, чем варвары настигли его. Не обращая внимания на посвистывающие стрелы, Крабитул высунулся за борт и указал на виднеющуюся на прибрежной скале башню маяка.
- Они видят нас. Теперь...
Стрела, вонзившаяся в грудь, не дала закончить фразу. Старый моряк охнул и упал в бурлящую воду. Форма не успел помочь ему, потому что в этот миг одно из вражеских судов бросилось наперерез "Борею", рассчитывая пронзить его борт тараном. Навалившись на рулевое весло, Форма увел свою триеру от столкновения, а потом сделал лихой поворот, в результате которого таран "Борея" разорвал борт мидийского корабля. Враг начал медленно погружаться в воду, но к месту схватки спешили два его собрата, те самые, что едва не настигли афинское судно у мыса. Понимая, что "Борею" не выиграть этот неравный бой, Форма переложил руль налево. Триера вздрогнула и устремилась к берегу. Варвары, полагавшие, что эллин будет продолжать бегство к Скиафу, не ожидали подобного маневра. Их веретенообразные, выкрашенные черной краской суда, по инерции скользнули мимо вильнувшего в сторону "Борея". Капитан одного из них, лицом напоминавший хищную птицу, что-то кричал, указывая рукой на афинского триерарха. Корабли варваров начали разворот, но пока они наверстывали упущенное время, "Борей" успел подойти к берегу. К счастью, в этом месте тянулась пологая коса и не было камней. Форма направил судно прямо на пенящуюся полосу прибоя. Послушный его руке "Борей" с размаху вылетел на косу и погрузился в песок, вдребезги разбив днище.
Когда мидийские корабли причалили к берегу и спрыгнувшие с них воины устремились к потерпевшему крушение судну, эллины были уже далеко. Идя вдоль берега, они достигли залива Магнесия. Находившийся здесь пелопоннеский корабль переправил моряков на Эвбею, а отсюда они вернулись в Аттику.
Через пятнадцать дней возмужавший и посуровевший лицом Форма стоял на палубе адмиральской триеры Ксантиппа, согласившегося взять юношу эпибатом. Эллинская эскадра держала курс к Артемиссию.
Их было двое. Их судьбы пересеклись дважды. Но они даже не знали имени друг друга...
Киликийцы получили похвалу самого Ариабигна, первого наварха великого флота. Это было приятно, хотя Сиеннесий так и не смог понять за что. Разве за то, что он со своими эпактридами в составе сторожевой эскадры настиг и захватил три эллинских судна, стороживших видийский флот у Магнесии. Но в этом деле ему не пришлось приложить особых усилий. Все решили ветер, да численное большинство. И лишь в самой малой степени - кривые мечи пиратов. Белый Тигр не считал это большой победой. Вот сейчас им предстояло действительно серьезное дело - генеральное сражение с эллинским флотом.
Несколькими днями раньше эллины приняли первый бой и провели его с немалым искусством. Их было втрое меньше и парсийские навархи рассчитывали быстро разделаться с врагом. Ахемен громко кричал, что его финикияне в одиночку разгромят неразумных афинян, однако Ариабигн был осторожен и решил, что участвовать в битве будут все.
- Мы должны не просто потрепать их, но полностью уничтожить! внушительно заявил сын Дария. - В этом случае уже ничто не помешает парсам захватить Эгину, Аттику и Пелопоннес.
На совете было решено тайно отправить часть кораблей вокруг Эвбеи, чтобы отрезать эллинов от берегов Аттики, а остальными силами атаковать вражеский флот и разгромить его. Под прикрытием островов эскадра Мегабиза миновала флот эллинов и на всех парусах устремилась вдоль Эвбеи. Прочие парсийские навархи, как и было условлено, стали ждать известий от Мегабиза. Чтобы эллины не заподозрили ловушки, парсийские эскадры навязывали им мелкие стычки, пробуя крепость эллинских триер. Сиеннесий и его киликийцы участвовали в одной из подобных схваток и понесли ощутимые потери. Воспользовавшись безветренной погодой, аттические триеры настигли и потопили несколько пиратских эпактрид.
К этим мелким неприятностям вскоре прибавилась и более крепкая. Флот Мегабиза попал в ужасную бурю у Эритреи [Эритрея - город на юго-западном побережье Эвбеи] и был наполовину уничтожен. Казалось, сами боги отвернулись от парсов и помогают эллинам, пытаясь уравнять силы противников.
Узнав о происшедшем, эллины ободрились, а в стане парсов, напротив, воцарилось уныние. От царя непрерывно прибывали гонцы, требовавшие разгромить эллинский флот, войти в Малийский залив и помочь войску, которое никак не могло овладеть неприступными Фермопилами. Боясь гнева царя, а еще более - хазарапата, Ариабигн на третий день решился дать сражение.
Великий флот выстроился в гигантскую вогнутую дугу, которая начала медленно надвигаться на эскадры эллинов, стоявшие у Артемиссия. В центре дуги шли наиболее умелые в бою финикияне, на крыльях - египтяне, карийцы, ионийцы и геллеспонтийцы. Вся эта грозная сила надвигалась на эллинские корабли, грозя раздавить их в бронзово-таранных объятиях.
Сыны Эллады бесстрашно вышли навстречу неприятелю. Как и накануне они действовали особым способом, позаимствованным у пиратских триерархов. Собравшись в мощный клин, эллины намеревались разорвать середину вражеского строя, а затем, развернувшись, атаковать фланги. Белый Тигр накануне предупредил Ариабигна, что эллины скорей всего попытаются следовать подобной тактике. Парсийский адмирал прислушался к совету пирата и принял надлежащие меры. Сразу за финикийскими кораблями шла эскадра Сиеннесия, готовая вступить в бой, если эллинам удастся пробить центр дуги. За киликийцами двигались триеры карийцев.
Битва началась по сигналу трубы, прозвучавшей с триеры Ариабигна. Финикияне первыми устремились на врага. Эллины поспешили им навстречу, на ходу выстраиваясь в клин. Небольшие отряды эллинских кораблей, встав кормой друг к другу, защищали ударную эскадру от фланговых атак кемтян и ионийцев.
Ревели трубы, свистели дудки келевстов, весла с шипением пенили воду. Две неровные линии кораблей столкнулись и началось взаимное истребление. До слуха Сиеннесия долетали треск разбиваемого дерева и яростные крики сражающихся. Киликийский наварх, как и было приказано, не пытался помочь дрогнувшим финикиянам, а терпеливо ждал дальнейшего развития событий. Оно было неблагоприятным и не заставило себя ждать. Как ни старались финикийские корабли сопротивляться натиску аттических триер, им все же не удалось сохранить строй. Потопив около полутора десятков кораблей, эллины разорвали дугу и вырвались на морское раздолье. Клин начал распадаться на две части, охватывая обломки дуги с тыла. Так действовал бы Сиеннесий, так в битве при Ладе [Лада - остров близ Милета, где в 496 году произошло сражение между ионическим и персидским флотом] действовали хиоссцы, так собирались действовать и эллинские навархи. Но киликийская эскадра воспрепятствовала этому маневру. Дождавшись, когда афинские триеры начнут разворачиваться и подставлять борта, пираты словно стая голодных акул бросились на неприятелей. Те вынуждены были приостановить свой маневр и вступить в бой с новым врагом. Легкие киликийские эпактриды, используя попутный ветер стремительно ворвались в неровный строй эллинских триер. Бронзовые тараны с лязгом вонзились в борта, лучники осыпали палубы вражеских судов стрелами. Кое-где уже вступили в дело эпибаты, сноровисто действовавшие длинными узкими мечами. Сиеннесий, памятуя о том, что экипажи эллинских судов имеют перевес над его командой, до поры до времени не рисковал вступать в абордажный бой. Он ловко лавировал между вражескими триерами, пробивая тараном борта и ломая весла. Засевшие на мачте пираты швыряли во вражеских воинов дротики. От киликийцев требовалось не победить, а внести сумятицу в действия противника, сломать его боевой порядок. Пираты полностью выполнили свою задачу. Эллинские триеры сбились в беспорядочную кучу, а пришедшие в себя финикияне уже перестроились и начинали сжимать врага клещами сотен таранов. Осознав, что малейшее промедление равносильно полному разгрому эллинские навархи отдали сигнал к отходу. Триеры поспешно разворачивались и устремлялись к Артемиссию. Именно в этот миг Сиеннесий заметил богато украшенное судно с женской фигурой на носу. Решив, что здесь находится один из предводителей неприятельского флота, Белый Тигр решил взять врага на абордаж. Прозвучала короткая команда, гребцы что есть сил налегли на весла. Эпактрида рванулась вперед и через миг поравнялась с триерой. Полетели абордажные кошки, с хрустом вцепившиеся в борт вражеского судна. Пираты сноровисто подтянули свой корабль к неприятелю, переломав при этом почти все его весла по правому борту.
- На абордаж! - заорал Сиеннесий. И показывая пример, первым ринулся на палубу вражеского судна. В обеих руках пирата было зажато по короткому легкому мечу, чрезвычайно удобному в рукопашной схватке на качающейся палубе. Едва Сиеннесий перемахнул через борт, как на него бросились два эпибата. Белый Тигр вонзил меч в живот одному из них и ускользнул от копья другого, которого сразил подоспевший на помощь своему наварху пират. Со всех сторон бежали новые эпибаты, размахивавшие копьями и мечами. Засевшие на носу и мачте лучники осыпали киликийцев стрелами. Пираты не оставались в долгу, уповая, правда, более на дротики, какими пользовались мастерски.
Всего на палубе встретились человек десять киликийцев и примерно вдвое больше эллинов. Гоплиты были защищены броней и тяжелыми щитами; сражайся враги на берегу - и участь киликийцев была б решена в мгновение ока. Однако особенность этого боя и состояла в том, что он проходил не на твердой земле, а на шаткой палубе судна. Ловкие подвижные киликийцы, не обремененные ни доспехами, ни тяжелым оружием в этих условиях получали значительное преимущество. Они поражали эллинов дротиками, а сами без особого труда ускользали от их неуклюжих ударов. Дождавшись, когда гоплит потеряет равновесие от неловкого движения или толчка внезапно ударившей в борт волны, пират в мгновение ока подскакивал к нему и вонзал в шею или плечо тонкий, острый, словно бритва клинок. Вскоре палуба стала липкой от крови. Оставшиеся на эпактриде пираты подбадривали своих товарищей, предрекая им скорую победу. Уже вступил в бой и эллинский наварх дородный муж с бородою, посеребренной сединой. Он сумел уложить одного из киликийцев, но был ранен в бедро другим. На помощь наварху поспешил юноша, с чьего меча капала кровь. Белый Тигр встал на его пути.
И в этот миг они узнали друг друга. Сиеннесий вспомнил этого молодого эллина, чей корабль он захватил недавно напротив Скиафа. Он вспомнил, как кричал в азарте: "Схватить сопляка!". Форма также узнал горбоносого, обезображенного рваными шрамами варвара, едва не пленившего его несколько дней назад. Яростно закричал афинянин, бросился на пирата. Сиеннесий стремительно отпрыгнул в сторону, но блестящий клинок все же рассек кожу на его лбу. Глаза киликийца залило горячей кровью, на какое-то крохотное мгновение он ослеп. Когда солнечный мир вернулся, Белый Тигр увидел в футе от своей груди летящий вперед меч. Но, верно, Молох был в этот день милостив к нему. Инстинктивным движением левой руки, защищенной кольчужной броней, пират отразил удар. Последовал выпад, и эллин рухнул, пораженный в шейные артерии. Но этот удар оказался последним. Экипажу триеры удалось перерубить веревки, привязанные к кошкам и расцепить корабли. Чтобы не попасть в плен или не быть истребленными, пиратам пришлось искать спасения в воде. Пока товарищи поднимали их на борт, эпактриды эллинская триера подняла парус и ушла...
Этот бой не принес решающего успеха ни одной из сторон. Эллины понесли значительные потери, но сохранили флот. Мидяне также лишились множества кораблей, но зато сумели войти в Малийский залив.
Впереди был Саламин.
Его мать позднее прокляла тот день, когда он оставил ее чрево. Амфиктионы [представители эллинских племен, объединявшихся вокруг определенного храма; в данном случае речь идет о храме Деметры, расположенном неподалеку от Фермопил] назначили за его голову громадную награду. А история запомнила его имя как синоним коварного предательства, подобно тому, как безвестный Герострат стал символом безумного самодовольства.
Он был родом из небольшого городка Антикиры, что в Малиде. Отец, купец Евридем, нарек его при рождении Эпиальтом - красивое, чистое имя. Стремительно пролетели годы, Эпиальт вырос и стал достойным помощником отца, а после его смерти и хозяином кузни. Он ковал щиты и плуги, серпы и мечи. Он делал это не лучше, но и не хуже других. Он женился и завел детей. Обычная жизнь, каких неисчислимое множество. Жизнь, наполненная работой и нехитрыми развлечениями. Конечно, как и многим другим, Эпиальту хотелось стать богачом. Но он не отваживался записаться в наемники-гоплиты к сикелийским тиранам, как это делали одни, и не рисковал вложить сбережения в опасное торговое предприятие, как поступали другие. Да все это и не сулило немедленной выгоды. Хотелось разбогатеть сразу, не ломая голову над тем, откуда возьмется богатство. Ну скажем, как Алкмеон [сын Мегакла, родоначальник знатного афинского рода Алкмеонидов; будучи в Лидии получил разрешение царя Креза унести из царской сокровищницы золота столько, сколько сможет; находчивый Алкмеон набил золотым песком даже волосы и рот]. Или просто заснуть, а утром проснуться во дворце с мешками, наполненными серебром, у ложа.
Однажды Эпиальт проснулся и узнал, что гигантская мидийская рать, бесконечной звенящей лентой три дня следовавшая через его родную Антикиру, застряла у Фермопил. Мрачное место. Эпиальту приходилось не раз бывать там, когда он отправлялся сбывать свои изделия локрам. Нагрузив мула товаром, он следовал через ущелье как раз по той дороге, какую сейчас занимали эллины, а обратно, будучи налегке, возвращался напрямик через горы по крохотной тропинке, известной немногим. Известной немногим...
Это было похоже на озарение. Эпиальт вдруг понял, что с этого мгновения эта тропинка выстлана для него золотом. Наскоро позавтракав, он направился прямиком в стан варваров и потребовал от часовых, чтобы его допустили пред очи великого царя. Воины, смеясь поначалу, гнали неразумного эллина, невесть знает что возомнившего о себе, но потом один из них, македонянин, видя такую настойчивость Эпиальта, все-таки решился узнать про дело, какое привело кузнеца в мидийский стан. Эпиальт без утайки рассказал обо всем. Часовой поспешил доложить о словах антикирца своему командиру. Тот направился к царю Александру. Последний немедленно известил Артабана. Хазарапат велел представить Эпиальта пред свои очи.