Коуль Дж. Атланты, Воин

   С неделю после приезда двор обустраивался, затем все становилось на свои места. Чиновники занимали канцелярии, бессмертные - казармы близ дворца, жены и наложницы - отведенные им покои на женской половине. И жизнь вступала в обычное русло. Выработанный за многие годы распорядок не менялся ни на йоту. Проснувшись, царь делал утренний туалет, обильно завтракал. Затем наступал черед хазарапата, который докладывал повелителю о случившихся за последние дни событиях. После Ксеркс беседовал с сыновьями, женою, матерью или развлекался, наблюдая за скачками и состязаниями лучников. Следовал час обеда, по истечении которого царь предавался отдыху. После краткого сна он вновь принимал хазарапата, который приносил на подпись государственные бумаги. То было занятие, особенно нелюбимое Ксерксом. На смену хазарапату являлся старший евнух, докладывавший, как обстоят дела в гареме. Ксеркс называл ему имя женщины, какая должна была прийти к нему предстоящей ночью. Затем подходило время долгого и обильного ужина, когда за длинным столом усаживались многочисленные родственники, эвергеты и иноземные гости. Устав от еды, возлияний и славословий царь отправлялся в опочивальню, где засыпал в объятиях очередной наложницы. Он спал без снов. А утром вновь звенел звонок, возвещая о том, что повелитель Парсы проснулся. И так изо дня в день, почти без каких-либо изменений.
   Менялись лишь люди, окружавшие царя. Но и это происходило крайне редко. Уже много лет Ксеркс видел перед собой одни и те же лица Гаубаруву, сменившего Артабана на посту хазарапата, начальника первой тысячи Дитрава, начальника бессмертных Гидарна, любимого брата Гистаспа, сыновей Дария и Артаксеркса, сильно постаревшего Кобоса, ревнивую и коварную Аместриду. Казалось, время застыло и все это будет тянуться нескончаемо...
   Царь открыл глаза, и тут же тоненько тренькнул колокольчик. Вбежали слуги. Один из них поставил на низенький столик серебряный таз, другой налил в него чуть подогретой родниковой воды, третий встал рядом, держа на вытянутых перед собой руках шерстяной рушник. Бормоча вполголоса молитву Ахурамазде, Митре и Ардвисуре [Ардвисура - богиня вод и плодородия у зороастрийцев], Ксеркс омыл лицо, жирные плечи и покрытую блеклыми старческими пятнами грудь. При этом он строго следил, чтобы вода, стекающая с его тела, попадала точно в таз. Досуха вытерев кожу, царь велел слугам убираться. Те поспешно ушли. Тогда из-под покрывала, комком лежащего на ложе, несмело выглянула молоденькая девушка, наложница-финикиянка. Она пряталась все то время, пока повелитель совершал свой утренний туалет. Девушка не была стыдливой, просто обычаи требовали, чтобы посторонние не видели лица царской жены или наложницы. Несколько мгновений живые черные глазки рассматривали обрюзгшую фигуру Ксеркса и убранство опочивальни, затем вновь исчезли за шелковой бахромой. И вовремя. Вошли слуги, облачавшие повелителя. Должность Облачателя была весьма доходной и почетной. Все ношеные царские одежды, если они не предназначались на подарки приближенным, становились собственностью этих слуг, которые их с немалой выгодой продавали. Чтобы войти в число двенадцати Облачателей, требовалось иметь влиятельных покровителей.
   Работали Облачатели быстро и умело. Вскоре Ксеркс был одет и причесан, на лицо наложили легкий грим, который должен был скрыть серый цвет кожи и глубокие морщины, прорезавшие жирные щеки и лоб. После этого царь неторопливо проследовал в пиршественную залу, где уже был накрыт стол. Завтракал владыка Парсы в одиночестве, если не считать Вкусителя яств, человека, пробовавшего пищу перед тем, как ее клали на блюдо повелителя. Когда-то эту работу исполняли собаки Ахурамазды, но в последнее время развелось немало умников, пользующихся диковинными индийскими ядами. Собака, проглотив такую отраву, оставалась совершенно здоровой, человек моментально умирал. Потому-то Ксеркс и вынужден был заменить собаку на человека.
   Внимательно следя за реакцией Вкусителя, с удовольствием пожирающего изысканную пищу, царь поел, выпил чашу ионийского вина и, сыто рыгнув, покинул стол. Ему следовало поблагодарить Ахурамазду, пославшего хлеб и воду, но Ксеркс, как правило, пренебрегал этой молитвой. Времена изменились. С тех пор как не стало Заратустры, маги потеряли былую силу.
   Тяжело выдыхая воздух, Царь последовал в приемную, где ждал Гаубарува. Когда таинственно исчез Артабан, Ксеркс недолго думал над тем, кого назначить новым хазарапатом. Этой должности добивались многие, но царь остановил свой выбор на неприметном и преданном Гаубаруве. И не ошибся. Гаубарува послушно исполнял все повеления владыки и ни разу не попытался навязать ему свою волю. Впервые с того дня, как занял трон, Ксеркс почувствовал себя полновластным правителем Парсы. Все решения теперь принимал он, а хазарапат лишь покорно доводил до сведения подданных повеления владыки.
   Не обращая внимания на низкий, до самого пола поклон, царь уселся в золоченое кресло и буркнул:
   - Ну, что там у тебя?
   Гаубарува льстиво улыбнулся, высунул руки из широких рукавов кандия, развернул скатанный в трубку папирус и начал читать.
   - Из Вавилона докладывают, что урожай фиников в этом году будет отменный. Я полагаю, стоит увеличить размер царской подати.
   - Распорядись, - велел Ксеркс. - Дальше.
   - В Кемте, наоборот, из-за дурного разлива Нила ожидается недород. Может быть, стоит снизить количество царского зерна?
   - А чем я буду кормить воинов? Финиками? Не нужно! Пусть выкручиваются сами. Дальше!
   - Сатрап Бактрии доносит, что отправил в дар великому царю три табуна лучших лошадей.
   - Изъяви ему мою благодарность и отошли три золотых кубка.
   Гаубарува воздел руки вверх, славя щедрость своего повелителя.
   - Слушаюсь. Финикийские купцы жалуются на новые бесчинства эллинов...
   Ксеркс яростно засопел. В последние годы не все гладко было в Парсийской державе. Поражения при Саламине, Платеях и Микале [Микале местность в западной части Малой Азии, место сражения между эллинами и персами (479 г. до н.э.); высадившийся с эллинских кораблей десант во главе со спартанским царем Леотихидом захватил укрепленный персидский лагерь и уничтожил вытащенные на берег корабли] потрясли военную мощь империи. Парсы более не могли тягаться с обретшими силу эллинами, чьи флот и войско вели планомерное наступление на прибрежные владения государства. За полтора десятилетия При помощи лицемерных афинян скинули власть царя Самом, Хиос, Лесбос, Фасос, Родос и прочие острова Эгейского моря, а также ионические города побережья во главе с Милетом, Эфесом, Фокидой и Галикарнассом. Они освободились от парсийской дани лишь ради того, чтобы тут же отдать свое золото афинянам. За это они отныне именовались союзниками великих Афин, но, право, уже многие ионийцы с затаенной тоской вспоминали славные времена владычества Парсы, чьи сатрапы и сборщики налогов были куда более милостивы, чем афинские стратеги и казначеи. Получив в свое распоряжение громадные денежные ресурсы, союзный флот и войско, афиняне принялись захватывать прочие приморские владения империи. Были потеряны фракийские города. Сеет и Византий. Эллины овладели проливами и угрожали походом на Сарды.
   Ксеркс не бездействовал. Он изо всех сил пытался остановить безудержную экспансию афинян и вернуть себе господство на море и суше. Напрягая ресурсы державы, парсам удалось собрать огромное войско и сильный флот. Однако афиняне под командованием Кимона наголову разгромили мидийскую армаду, уничтожив сначала флот, запертый в устье Эвримедонта, затем сухопутную армию, а в довершение и шедшую на помощь финикийскую эскадру. Это случилось всего три луны назад. После такой ужасной катастрофы от империи отпали последние ионийские города, до того сохранявшие верность.
   Чувствуя ослабление центральной власти, подняла голову провинциальная знать. Происходили волнения в Арахозии и Согдиане, неспокойно было в Кемте, где мутили воду жрецы, недовольные введенными Парсой экстренными налогами. Бактрийцы и массагеты до сих пор не могли простить царю коварное убийство Масиста.
   Империя трещала, содрогаясь от восстаний, войн и природных катаклизмов. Каждый день приходили безрадостные вести, а Ксеркс был не в силах предпринять что-либо для предотвращения надвигающейся катастрофы. Владыка огромной державы был обречен бессильно следить за тем, как обстоятельства и злая воля богов губят его царство. От него требовали чуда, но он не мог творить чудес. Чего можно ожидать от старого, неуклюжего, бесхарактерного человека, когда бессильны маги и самые лучшие полководцы. Оставалось лишь грозно хмурить брови и сопеть, узнавая о новых кознях врагов.
   - Что опять натворили эти богомерзкие язычники? - прорычал Ксеркс.
   - Они стоят у Крита и грабят проходящие мимо суда.
   - Так пусть финикияне сами накажут их! Или они не в силах справиться с десятком морских разбойников?
   Гаубарува состроил неопределенное выражение, означавшее нечто вроде ну не знаю. Затем он куснул ноготь и вымолвил:
   - Но повелитель знает, что их эскадры пущены на дно. А кроме того, если они нападут на этих эллинов, к Криту заявится весь афинский флот.
   Ксеркс понуро кивнул. Это ему было известно. И все это было ужасно унизительно. Вот то ли дело раньше, когда под его левой рукой был громадный флот, а правая руководила гигантской, из сорока шести народностей собранной армией. И когда рядом были Артабан, Мардоний, Гиперанф, злоязыкий Заратустра, водивший дружбу с демонами. То были неспокойные, но великие времена. Теперь пришла позорная старость.
   Сложив руки на объемистом животе, царь исподлобья взглянул на Гаубаруву. Тот уловил настроение повелителя и настороженно замолк. Ксеркс вздохнул.
   - Ну что же ты? Читай дальше.
   Прочие известия были еще безрадостней. В Гедросии приключился мор. Следовало ожидать, что зараза того и гляди доползет до Парсы. Милетяне вновь предприняли дерзкую вылазку в лидийские земли, сожгли несколько селений и захватили добычу. В Армению вторглись кочевники-скифы, для борьбы с которыми требовалось послать по крайней мере десятитысячный корпус, какого у Ксеркса не было. Зачитав все, что было написано на папирусе, хазарапат добавил еще одно известие на словах.
   - Мои соглядатаи доносят, что при дворе великого царя поселилась измена.
   - Что?! - Ксеркс даже привстал от неожиданности. - Заговор?!
   - Ну, пока еще до этого дело не дошло, но многие близкие повелителю люди высказывают недовольство тем, как он управляет государством, и шепчутся о необходимости перемен.
   Царь в волнении рванул висевшую на шее золотую цепь. От ярости шейные мускулы набухли, цепь врезалась в них, словно пытаясь удавить Ксеркса.
   - Кто это?!
   - Я не осмеливаюсь.
   - Говори!
   - Подобные слова слышали от начальника бессмертных.
   - Гидарн?
   - Точно так, великий царь.
   - Кто еще?
   - О том же говорят Артафрен и Мегабиз, а также... - Гаубарува изобразил легкое замешательство и, словно решившись, быстро проговорил:
   - Сиятельная Аместрида.
   Ксеркс зашипел, с усилием выталкивая из груди застрявший там воздух.
   - Свинья! Грязная свинья! Я отрежу им языки!
   - Будь осторожней, повелитель. Если ты обрушишь на них свой гнев, не предоставив доказательств вины, знать будет очень недовольна.
   - А плевал я... - Ксеркс не договорил и умолк. - Ну ладно. Так дай мне эти доказательства.
   - Я постараюсь.
   - И побыстрее! А теперь призови ко мне моих сыновей и Гистаспа. А затем повели прийти Гидарну, Артафрену и Мегабизу. И еще пошли за этой жирной свиньей. Я хочу поговорить с ней перед тем, как увижу своих сыновей. Ступай!
   Поклонившись до земли, Гаубарува вышел. Едва за ним прикрылась дверь, царь огляделся и принялся массировать левую грудь, успокаивая заколовшее сердце. В последнее время он нередко делал это, тщательно скрывая свою болезнь от посторонних глаз. Вот и сейчас Ксеркс полагал, что его никто не видит. Однако он ошибался. Сквозь тонкую щель в стене за повелителем Парсы наблюдали два человека. Они внимательно вглядывались в раскрасневшееся лицо царя, прислушивались к его сиплому дыханию. Диагноз был единодушен.
   - Он не жилец, - сказал вельможа, чью шею украшала массивная золотая цепь с изумрудами, точная копия той, что была на Ксерксе.
   - Но он нам еще пригодится, - ответил второй, кладя трехпалую руку на серебряный эфес меча.
   - Да, он нам пригодится...
   Ксеркс рассматривал свою жену и поражался. Как же он много лет назад мог влюбиться в эту женщину - толстую, с отвратительно-явственными усиками под угрястым носом и тяжелым запахом изо рта. Правда, в те времена Аместрида была стройной, лицо ее было свежо, словно весенняя трава, а талию можно было обхватить пальцами. Но минули годы, и теперь жена вызывала у царя лишь отвращение.
   Вздохнув, Ксеркс принял грозный вид и сказал:
   - Я призвал тебя к нам, чтобы выразить наше недовольство.
   Аместрида округлила глаза.
   - Чем я прогневила великого царя и любимого мужа?
   Царь сурово взглянул на супругу.
   - До нас дошли слухи, что ты высказываешь недовольство нашим правлением.
   - Бессовестная клевета, великий царь! Всюду враги и завистники, готовые пойти на все, лишь бы погубить меня! - Изо рта Аместриды летели брызги, жирные груди колыхали легкую ткань. - Всюду враги, повелитель! Но я предана тебе! Я верна тебе! Верь мне!
   Нет ничего хуже визжащей женщины. Зажав уши ладонями, Ксеркс тщетно пытался спасти себя от сверлящих мозг звуков.
   - Замолчи!
   Аместрида испуганно затихла. Ксеркс одарил супругу косым взглядом. Ее коварство было известно всем. В этом она была точной копией Артозостры, матери Ксеркса, некогда не погнушавшейся никакими средствами, чтобы возвести на престол своего сына, а теперь доживавшей свой век под присмотром людей хазарапата. Аместрида наверняка лгала. Был лишь один способ заставить ее признаться. Палачи-арии развязывали языки даже мертвым. Но истязать собственную жену! Царь не мог позволить себе подобного.
   Потому Ксеркс решил сделать вид, что удовлетворен объяснениями Аместриды. А что, скажите, еще ему осталось делать?
   - Я верю тебе, благочестивая наша супруга. Возвращайся к себе и вознеси пять очистительных молитв Ахурамазде.
   Прикрыв лицо так, что осталась лишь узкая щелочка для глаз, Аместрида оставила царскую приемную. Однако царь пребывал в одиночестве недолго. Вскоре двери вновь отворились и вошли царевичи, а также царский брат Гистасп. Этот Гистасп был самым близким Ксерксу человеком. Царь любил его куда больше, чем сыновей - сильного и прямодушного Дария и хитрого, вечно ластящегося к отцу Артаксеркса. Даже подарки, которые он делал брату, были дороже подарков, предназначенных сыновьям или жене. Ксеркс заводил себе роскошного белого жеребца, точно такого же ставили в конюшню Гистаспа. В царский гарем поступали новые девушки, одна или две тут же препровождались в покои царского брата. Дворцовый ювелир, получая заказ, делал украшение в двух экземплярах, зная, что одно будет носить царь, а другое будет подарено Гистаспу.
   - Здравствуй, дорогой брат, - промолвил царь, ласково взирая на Гистаспа. Тот склонил голову. - Здравствуйте, Дарий и Артаксеркс. Сыновья отвесили земной поклон. - Садитесь.
   Ксеркс указал холеной, унизанной перстнями рукой на три стоящих слева от трона кресла. Сыновья повиновались, Гистасп остался на ногах.
   - Что-то случилось, повелитель? - с тревогой в голосе осведомился он.
   - Пока нет. Мы желаем, чтобы вы были свидетелями нашего разговора с Гидарном и его подпевалами.
   - А чем они провинились? - спросил Артаксеркс, юноша возрастом и недалеким умом.
   Сурово взглянув на сына, царь не удостоил его ответа. Вместо этого он вновь обратился к Гистаспу.
   - Садись, дорогой Гистасп. - Вельможа на этот раз послушался. - Как твое здоровье?
   - Благодарю великого царя. Хвала Ахурамазде, я здоров, словно бык.
   - Это радует нас.
   - А как здоровье великого царя?
   - Лучше я не чувствовал себя никогда.
   Гистасп улыбнулся, выражая радость.
   Раздался стук в дверь, одна из ее створок приотворилась и вошел Кобос. Как и царь, старший евнух здорово сдал за эти годы, однако по-прежнему заведовал гаремом, пользуясь доверием повелителя.
   Ксеркс вопросительно взглянул на евнуха, тот отвесил поклон и провозгласил:
   - Сиятельные Гидарн, Артафрен и Мегабиз ждут повеления великого царя.
   - Прикажи им войти.
   - Слушаюсь.
   За долгие годы дворцовой службы Кобос великолепно научился разбираться в интонациях своего повелителя, потому опальные вельможи вошли в приемную залу не одни, а в сопровождении четырех евнухов, в чьих руках грозно блестели мечи. Довольный проницательностью Кобоса, царь усмехнулся.
   - Оставьте нас и ждите по ту сторону двери, - велел он стражникам.
   Поклонившись, евнухи один за другим выскользнули из залы. Вельможи быстро переглянулись, затем шагнули вперед и распростерлись ниц. Они лежали на холодном полу, ожидая повеления подняться. Ксеркс не спешил. Он вдоволь насладился унижением честолюбцев, и лишь затем промолвил:
   - Встаньте.
   Вельможи с трудом, не прибегая к помощи рук, поднялись. Руки они держали спрятанными в широких рукавах кандия, что должно было выражать покорность. Ксеркс полюбовался на грязные разводы, испятнавшие драгоценные одежды сановников, оправил рукой рыжую бороду.
   - Говорите! - повелел он.
   Вельможи вновь обменялись быстрыми взглядами.
   - О чем, государь? - спросил Гидарн, самый дерзкий из троих, уже давно не скрывавший своего недовольства происходящим в Парсе.
   - Вам лучше знать.
   - Но, царь, мы право ничего не знаем! - протянул Мегабиз, переминаясь с ноги на ногу.
   - Хорошо, мы подскажем вам. Нам донесли, что вы выражаете недовольство нашими повелениями и составляете заговор против нас.
   - Заговор?! - в один голос воскликнули Артафрен и Мегабиз.
   - Нет, великий государь! - добавляя, закричал Артафрен.
   - Нас оклеветали! - вторил Мегабиз.
   - Докажите.
   Артафрен и Мегабиз замялись. Лишь Гидарн был спокоен.
   - Если великий царь позволит...
   - Великий царь желает этого!
   Гидарн поклонился.
   - Повелителю известно, что у каждого вельможи есть враги и злопыхатели. Особенно, если этот вельможа занимает видный пост. А значит, их много и у нас. Главное орудие недоброжелателя - клевета. Как расчистить путь к заветной должности? Оболгать, извратить услышанное, переиначить смысл поступка, слова, жеста.
   - Все это так, - перебил Гидарна царь. - Я не хуже тебя разбираюсь в дворцовых интригах. Но не будешь же ты утверждать, что Гаубарува, который сообщил мне о ваших речах, метит на твой пост!
   - О, конечно, нет! Гаубарува очень почтенный и уважаемый мною вельможа. Но ведь он не слышал этих, якобы имевших место, разговоров лично, а передает их со слов других. А кто мешает поручиться, что эти другие не лелеют мечты занять пост начальника гвардии или, скажем, посольской канцелярии? - Ксеркс задумался и немного погодя кивнул головой, соглашаясь с подобным предположением. Гидарн с воодушевлением продолжил: Я, как и эти достойные вельможи, верный слуга великого царя, готовый пожертвовать ради него собственной жизнью. Царь может не верить словам, но пусть прислушается к доводам, доступным пониманию его великого ума. Чем же может не устраивать бедных вельмож владыка Парсы, денно и нощно пекущийся о ее благополучии? Как мы можем говорить дурное об отце, заботящемся о своих несмышленых детях! Кого мы можем прочить на царский престол? Твоих великих сыновей? Они достойны его, но им недостает пока опыта, который они усердно черпают из общения со своим мудрым родителем. Быть может, владыка считает нас безумцами, решившими овладеть царским троном? Только не мы, государь! Нам памятны ужасные времена Гауматы [Гаумата (иначе Смердис) маг, захвативший персидский престол после смерти царя Камбиза; в результате заговора был убит семью вельможами, в числе которых был будущий царь Дарий I], рассказы о которых мы слышали от наших отцов и дедов. Или, быть может, кто-то считает, что мы желаем предать державу в руки подлых эллинов?! Скажи кто, царь, и я сам вырву у него глотку! Что может быть ужасней подобной клеветы! Мы хотим предаться эллинам! Я, Гидарн, на чьем теле пять шрамов от эллинского оружия, Артафрен, чей отец едва не сложил голову под Афинами, или доблестный Мегабиз, много раз водивший своих воинов в атаку на врагов! Да разве мы не делали все возможное, чтобы умереть во славу царя и великой Парсы! И нет в том нашей вины, что судьба не пожелала принять этой жертвы. Мы верны тебе, великий царь. Клянусь, мои уста не исторгли ни единого бранного слова... - Гидарн бросил взгляд на стоящего рядом Мегабиза, тот поспешно подхватил:
   - И я клянусь тоже!
   - Я верен тебе, царь! - закричал Артафрен, и одинокая мужественная слеза картинно скользнула по дрогнувшей щеке вельможи.
   - Мы преданы тебе, великий Ксеркс. И я клянусь в этом памятью наших отцов. И пусть божья кара обрушится на головы клеветников, возжелавших нашей крови. И пусть Ахурамазда рассудит мои слова и покарает меня самой лютой смертью, если найдет в них хоть каплю лжи.
   Гидарн завершил свою пылкую речь и низко поклонился. Ксеркс задумчиво дергал пальцами бороду. Слова начальника гвардии поколебали его уверенность, и царь уже начинал раскаиваться, что затеял это разбирательство. И впрямь, какое он имел право подозревать своих самых преданных слуг, не единожды рисковавших ради него жизнями!
   - Нам понравились твои слова, Гидарн. - Ища поддержки, царь посмотрел на брата. Тот кивнул.
   - Да! Да...
   - Я был не прав, поторопившись поверить наветам клеветников. Теперь я вижу, что вы, как и прежде, верны мне.
   Встав с трона, Ксеркс направился к вельможам. Те хотели было пасть на колени, но царь не допустил этого. Он протянул руку, трое по очереди прикоснулись к ней губами. Затем Ксеркс не без труда стащил с пухлых пальцев три кольца и одарил каждого из сановников.
   - Это тебе, мой верный Гидарн.
   Гидарн поклонился, принимая перстень с огромным рубином.
   - Это тебе.
   Артафрену досталось кольцо с бирюзой.
   - А это сыну великого Зопира.
   Мегабиз получил огромную, величиной с голубиное яйцо, шпинель.
   - А теперь ступайте, друзья мои. Будьте и впредь столь же верны своему повелителю и наши милости не оставят вас.
   Царь проводил вельмож почти до самой двери, вернулся, уселся на трон, вытер рукой выступившие слезы и обратился к сыновьям:
   - Дай бог, дети мои, и вам столь преданных слуг!
   - И ты веришь тому, что они тебе наговорили?! - резко выкрикнул Дарий.
   - Конечно. Разве можно лгать, глядя в глаза своему повелителю!
   - Еще как можно! - Наследник был вне себя от ярости. Глаза его сверкали, на щеках играли желваки, Ксеркс невольно залюбовался сыном. Что и говорить, из него выйдет великий правитель. Дарий еще молод, но уже все отмечают его ум и властность. Он не чета своему младшему братцу, который думает лишь о лакомствах и чувственных наслаждениях. Дарий воин, великий воин. Недаром Ксеркс назвал его именем отца. Но как же он жаждет власти...
   - Ты ошибаешься, сын.
   - Нет, отец! Как ты можешь верить этим людям, которые только и ждут удобного момента, чтобы насыпать яду в твой бокал. Их глаза полны предательства и коварства. Они ненавидят тебя, считая, что тебе изменила удача. Они прочат на престол другого. Ничего, придет время и их головы будут посажены на колья перед входом во дворец!
   "Но как же он жаждет власти!" - подумал Ксеркс и резко спросил:
   - А кого они прочат на престол? Уж не тебя ли?
   Ошеломленный подобным вопросом, Дарий не сразу нашелся, что ответить. С укоризной глядя на отца, царевич воскликнул:
   - Как ты мог подумать такое?
   Ксеркс улыбнулся, обнажая гнилые зубы.
   - А я и не подумал, я лишь спросил.
   Дарий беспомощно всплеснул руками и повернулся к дяде.
   - Гистасп, ну скажи хоть ты!
   Вельможа, все это время чистивший крохотным золотым кинжалом ногти, неторопливо поднял голову. Его холеное лицо выражало скуку.
   - В твоих словах есть доля истины, Дарий. Но не в отношении этих людей. Они преданные слуги твоего отца. Измену следует искать в другом месте.
   - Но где?
   - Всему свое время. Евнухи и бессмертные надежно стерегут великого царя. Убийцам, если они и есть, будет трудно к нему подобраться. Так что я не вижу повода для беспокойства.
   - Я тоже, - подхватил Ксеркс. - И вообще, за всеми этими разговорами я не заметил, как пришло время нашей обеденной трапезы. Прошу вас, мои родственники, присутствовать за нашим столом.
   Сыновья и брат поклонились. Гистасп, как обычно, лениво, разгоряченный размолвкой Дарий отрывисто, в пояс, Артаксеркс до самой земли. Ксеркс изобразил улыбку и проводил их глазами до двери. И взгляд его, тяжелый и подозрительный, был устремлен в спину Дария.
   Стол был накрыт на двенадцать персон. Кроме Ксеркса на трапезе присутствовали царевичи, Гистасп, Гаубарува, прибывший из Кемта Ахемен, а также шесть эвергетов. Бесшумно двигались слуги, вносившие новые перемены блюд и забиравшие опустевшие подносы. У входа в залу неподвижными статуями стояли восемь бессмертных, вооруженных луками и сагарисами.
   Ксеркс ел жадно, отвлекаясь лишь на то, чтобы выслушать здравицу в свой адрес или сказать милостивое слово кому-нибудь из сотрапезников. Пища исчезала в его глотке с непостижимой быстротой. Сидевший сбоку от царя Вкуситель едва успевал опробовать блюда.
   Подали первое, жирное и пахучее, затем жаркое из сайгака, фаршированную телячью печень, бараньи мозги с чесноком, жареную озерную и морскую рыбу. Царь ел с большим удовольствием и даже соизволил похвалить поваров. Наконец внесли сладости и фрукты. Виночерпий принялся разливать терпкое вино. Сыто сощурив глаза, Ксеркс следил за тем, как вишневого цвета струя, журча, заполняет золотой царский кубок.