Намеки были прозрачными, а в конфиденциальной обстановке все называлось своими именами. Во время уже августовских встреч Далеруса с Герингом немцам предлагали конференцию в Швеции на условиях, что «Германия получит от Польши все, что хочет»…
   Еще ранее, во время второго, июльского, визита Вольтата в Лондон, ему была предложена концепция совместного сотрудничества в трех районах мира — Британской империи, Китае и… России.
   Да, России….
   Хороша была на крючке наживка!
   Но ведь — наживка!
   И это — при ведущихся в Москве переговорах Стрэнга, готовившего почву для уже военных англо-франко-советских переговоров.
   Даже личный секретарь Риббентропа, начальник бюро министра Эрих Кордт говорил своему английскому коллеге, помощнику заместителя министра иностранных дел Сардженту:
   — Все усилия английского правительства достичь соглашения с Германией при помощи речей или используя другие каналы не будут иметь ни малейшей надежды на успех, пока не будут так или иначе закончены англо-франко-советские переговоры.
   К слову… Знакомцы фон Тротта, братья Эрих и Теодор Кордты, были бы вполне удовлетворены, если бы эти тройственные переговоры увенчались успехом, и приходили в ужас от мысли о возникновении германо-советской договоренности…
   И эти «патриоты»-космополиты не просто ужасались про себя, но действовали. «Лондонец» Теодор, получая информацию от «берлинца» Эриха, конфиденциально извещал своих английских друзей о том, что Гитлер намеревается обойти их в Москве.
   Братьям ответили, что английское правительство никогда не даст шанса Гитлеру опередить себя. При этом англичане все твердили о необходимости договориться двум «ведущим белым расам»…
   Казалось бы, чего больше? Британия готова отказаться от гарантий Польше и дать Германии в Польше все, чего она хочет. Франции в этом случае оставалось бы лишь последовать примеру Англии, сославшись на прецедент. Гитлер без войны получает Данциг и прочее, свободу рук, доступ в колонии, сырье, заем…
   Английский посол в Берлине Гендерсон только глаза не закатывал, повторяя раз за разом:
   — Мечтаю хоть однажды увидеть, как фюрер Германии и Герман Геринг едут в Букингемский дворец нанести визит королю…
   Впрочем, Гендерсон говорил это, похоже, искренне.
   Пока же Герингу предлагали нанести визит секретный — к Чемберлену. Самолет фельдмаршала и наци № 2 должен был приземлиться на уединенном аэродроме в Хартфордшире, откуда гостя перевезли бы в Чекерс, загородную резиденцию премьер-министра.
   Хороша была наживка!
   Но порой и срывалось… 11 августа Гитлер в присутствии гауляйтера Данцига Альбрехта Форстера принимал Карла Буркхардта. Швейцарец устраивал накануне прием в честь отъезжающего Тадеуша Перковского — заместителя главы польской дипломатической миссии в «республике Данциг». Со стороны швейцарца, комиссара Лиги Наций, это уже была вполне определенная и провокационная демонстрация.
   Гитлер пригласил Буркхардта в Берхтесгаден. А может, Буркхардт напросился на визит и сам — история тут темная…
   Позднее швейцарец ход встречи переврал, но фактом является то, что после беседы с фюрером он двинулся из Германии не в «горячий» Данциг, а в тихий Базель, и 13 августа к нему приехали эмиссары: из Форин Офис — Мэйкйнс, и с Кэ д'Орсэ — Арналь.
   Комиссар Буркхардт информировал, эмиссары записывали, и тут Арналю сообщили — «Пари Суар» дала сообщение о том, что фюрер через Буркхардта направил Чемберлену личное послание с предложением совместного крестового похода против России…
   Вечерняя «Пари Суар» была еще «та» газета, и если читатель помнит оценку парижанином Альфаном французской прессы, то она полностью была применима к сему печатному органу.
   Суть фальшивки просматривалась яснее ясного — дело шло к германо-советскому сближению, и надо было этому помешать.
   Но вряд ли кто-то разумный поверил типичной «утке»… Напротив, наш полпред в Париже Яков Суриц телеграфировал в Москву: «Сейчас в центре внимания миссия Буркхардта, поскольку все знающие его исключают возможность, чтобы свою поездку он мог предпринять без ведома и согласия Лондона и Парижа».
   ДА, МНОГОЕ, многое переплеталось в эти две недели перед 23 августа… За неделю до этого «германо-советского» числа — 16 августа к руководителю внешнеполитической службы НСДАП Альфреду Розенбергу «заглянул» его давний знакомый, барон де Ропп из британского Министерства авиации.
   Барон де Ропп только что вернулся из Южной Франции, был на Корсике и особенно не скрывал, что его визит — не дань давнишнему знакомству, а зондаж…
   — В генеральном штабе британских военно-воздушных сил и в Министерстве авиации считают бессмыслицей, чтобы Англия и Германия оказались ввергнуты в борьбу не на жизнь, а на смерть из-за Польши… — сразу же сообщил де Ропп.
   — Не спорю, барон — согласился Розенберг.
   — Я и мои друзья детально изучали Германию и национал-социалистическое движение, и мы не верим, чтобы вы помышляли разгромить Англию или Францию. Напротив, мы знаем, что фюрер и ваше движение уважают Британскую империю как целое…
   — Опять не спорю, барон…
   — Однако, —де Ропп вздохнул, — если война начнется, выступление Англии и Франции последует автоматически.
   — О?
   — Да! Но важно не дать превратиться конфликту во взаимное уничтожение… Если Германия быстро покончит с Польшей, то войну можно ликвидировать. Ведь из-за государства, которое уже перестало бы существовать в своем первоначальном виде, ни Британская империя, ни Германия не поставили бы на карту собственное существование.
   — Я только что из отпуска, барон, и не имею полной информации, но сказанное вами принимаю к сведению.
   — Если Англия надавит на поляков, они станут благоразумнее?
   — Поляки сознательно провоцируют рейх, да и вас… Как я понимаю, они своими провокациями хотят вынудить нас на какой-то шаг и получить вашу автоматическую поддержку в силу гарантий.
   — Но если на них надавить?
   — Ах, тут надо знать их характер… Порой они просто теряют сдержанность и способность трезво рассуждать…
   — Что здесь можно предпринять? Не могли бы вы дать мне подборку документов о жестоком обращении с немцами в Польше?
   — Дам указание подготовить к завтрашнему утру…
   — Спасибо! Я пробуду в Германии еще 8—10 дней…
   Запись беседы Розенберг тут же передал Гитлеру. Что ж, де Ропп явно относился к национально мыслящей части английской элиты, но положение вещей определял не он, а черчилли и идены… Что там барон де Ропп! На неудачу были обречены и более серьезные контакты…
   ШВЕДСКИЙ промышленник Биргер Далерус был производителем подшипников и поставщиком военных материалов. В военных кругах рейха он имел давние и хорошие знакомства, особенно в люфтваффе, которые во многом зависели от его поставок.
   7 августа к вилле в имении жены Далеруса «Зенке Ниссен Хог» в Шлезвиг-Гольштейне вблизи датской границы мчался из не очень-то близкого Гамбурга вместительный лимузин под шведским флагом.
   К Далерусу ехали гости на встречу с еще одним гостем «Зенке Ниссен Хог»…
   Пассажиры автомобиля приехали в Гамбург порознь, но знали друг друга неплохо в силу деловых связей.
   Директор компании «Джон Браун энд К°» и фирмы «Ассошиэйтед электрикал индастриз» Чарльз Спенсер.
   Директор компании «Джон Браун энд К°» Стенли У. Роусон.
   Директор компании «Кревенс рейлуэй карридж» Холден.
   Директор страховой компании «Дженерал Бэннер оф игл Этер» Брайан Маунтен.
   Управляющий и заместитель председателя фирмы «Каунти оф Лондон электрик санлай» Роберт Ренвик.
   Председатель и управляющий компании «Эллайд бейкериз» и «Вестон бисквит» Гарольд Вестон.
   Плюс седьмой необозначенный член общества, надо полагать — переводчик.
   Люди это были не из самых верхних слоев английского бизнеса, но, возможно, как раз поэтому они — люди вполне солидные — представляли действительно деловой мир Англии, а не «в Англии».
   Спенсер вместе с Холденом и Роусоном возглавлял также данцигскую фирму «Интернешенел шипбилдинг инжиниринг», а в данном случае — и всю компанию английских промышленников. И эти представители деловых кругов считали, что Германия путем войны может получить меньше, чем путем переговоров.
   Добравшись до виллы в 10 утра, гости с Острова размяли ноги и прошли в дом, где хозяин, встретив их, пригласил уже ждущего девятого участника:
   — Прошу, фельдмаршал!
   И в гостиную прошел в обычном сером костюме Герман Геринг…
   Встреча была вроде бы частная. Но…
   Но президент англо-шведского общества Вернер свел Далеруса, ее инициатора, с лордом Галифаксом.
   И шеф Форин Офис идею нового контакта благословил, потребовав лишь, чтобы корреспонденция шла через Вернера.
   Впрочем, может быть, это Галифакс (или Чемберлен) вышли через Вернера на Далеруса… Как-никак, а Далерус — это был прямой и неофициальный выход минимум на Геринга, а там…
   Это ведь дело такое — на бумаге не фиксируемое…
   Так или иначе, но девять человек расположились в креслах для спокойного разговора, который с перерывом на «шведский стол» (где хотя и ели, но тоже не молчали) затянулся до половины седьмого вечера.
   Герингу сразу же задали вопрос:
   — Что привело к изменению взглядов фюрера после Мюнхена? Почему он был так резок по отношению к Англии и ее премьеру в своей речи 9 октября 38-го года в Саарбрюккене?
   — Фюрер не нападал там на господина Чемберлена, — возразил Геринг. — Он нападал только на тех, кто выступал против него. Выступления господина Уинстона Черчилля, господина Идена и господина Дафф-Купера говорят о том, что они предпочитают войну урегулированию. Мы видим, что положение господина Чемберлена неустойчиво.
   Слушающие его заерзали в креслах, хотя мягкие шедевры мебельного искусства были само удобство, а Геринг пояснил:
   — Кабинет, имеющий в своем составе Черчилля, Идена и Дафф-Купера, вероятно, возьмет верх, а курс этого кабинета был бы направлен на войну…
   Геринг повел взглядом по присутствующим и сказал:
   — Господа! Я сделал исторический обзор по текущим проблемам и предлагаю обменяться мнениями по всему комплексу отношений между Великобританией и Германией без ограничений… Нынешняя обстановка чревата постоянной угрозой возникновения войны, и мысль о том, что может начаться кровопролитие, для меня ужасна. Идеи фюрера в «Майн кампф» ориентированы на взаимопонимание с Великобританией как на один из основных принципов внешней политики Германии… Однако есть ли добрая воля у Великобритании? Хотелось бы заметить, что мы пытаемся решить свои проблемы за столом переговоров пером, но ведь не пером, а мечом создана была Британская империя!
   В креслах заерзали вновь, но Геринг с линии не сбился:
   — Мюнхен был успехом, но после него Великобритания избегала обсуждать с нами колониальную проблему, проблемы Чехословакии и наши собственные. И после Мюнхена чехи вели странную политику, блокировали словаков, и все это привело к нашему вступлению в Прагу… Что касается Польши, то после Мюнхена она извлекла для себя выгоды в Чехословакии благодаря нам и получила Тешин. Однако следующим логичным шагом было бы решение данцигской проблемы. И это было бы реальным, но вмешательство Великобритании сделало поляков жесткими.
   — Поляки и сами… — попытался возразить Спенсер, однако Геринг перебил его:
   — Мы в Германии были удивлены тем фактом, что Великобритания вначале считала возможным говорить о легкомыслии поляков, а через несколько месяцев заговорила о них как о «гордом и мужественном народе»…
   Геринг сделал паузу и сказал предупреждающе:
   — Мы тоже будем отныне жестче в своих требованиях…
   — Но Германия может оказаться в изоляции, —осторожно возразил Спенсер.
   — Что вы имеете в виду?
   — В Москве ведутся тройственные переговоры, и они, господин фельдмаршал, могут дать результаты.
   — О! — откровенно рассмеялся Геринг. — В Москве с британскими участниками переговоров обошлись не лучшим образом. Но ведь среди них нет ни одного действительно авторитетного военного деятеля. Нет, конкретных результатов там не будет… И потом…
   — Что «потом»?..
   — Потом, — Геринг чуть поджал губы, — потом, двери для переговоров с Россией все еще открыты и для самой Германии. Рапалльский договор все еще в силе, и следует помнить, что и у Германии до сих пор в России много друзей…
   Обстановка если и не накалялась, то становилась деликатной, и Далерус незаметно мигнул бровью и сказал:
   — Господа! Не пора ли нам подкрепиться? После легкого завтрака Далерус предложил:
   — Возможно, имеет смысл рассмотреть возможности общего характера для достижения взаимопонимания между Великобританией и Германией.
   — Пожалуй, пора, — согласился Геринг. — И я сразу хочу указать на следующее… Если Великобритания в будущем станет проводить чисто британскую политику, то соглашение с Германией возможно — если, конечно, оно будет выгодно обеим сторонам.
   Наша насущная проблема в том, что сегодня население рейха насчитывает 82 миллиона немцев и 7 миллионов чехов. В урожайные годы нам продовольствия хватает, в неурожайные же мы можем получить недостающее или из колоний, или путем импорта, для чего нам нужна расширенная экспортная торговля.
   Тут все англичане и сам Далерус дружно и понимающе кивнули…
   — Колониальные же притязания Германии — это необходимость территории, на которой можно выращивать масличные культуры для наших нужд.
   — Возможно, это затронет сферы британского влияния, — задумчиво заметил Спенсер…
   — Скорее всего, но… — ответил Геринг.
   — Ну, это вполне естественно, — примирительно бросил Далерус…
   И остальные тоже согласно кивнули…
   — Однако важнее текущие проблемы, — напомнил немец, — и я подчеркиваю: важно, чтобы Германия вернула себе Данциг… Я клянусь честью офицера и джентльмена, что это — последняя территориальная претензия Германии в Европе.
   Вряд ли можно было признать тут фельдмаршала искренним — если учитывать то, что Гитлер настраивал себя и окружающих на долгую войну в видах как минимум «Серединной Европы». Но вряд ли надо оценивать клятвы Геринга и как заведомо лживые. Он ведь очень хорошо подметил, что мир возможен, если Великобритания станет проводить чисто британскую политику.
   А такая политика без войны отдавала бы приоритет политического и экономического лидерства в Европе Германии. Ведь даже без колоний она стала второй промышленной державой мира!
   В такой Европе поляки и помыслить не смели бы о «знаковой» кастрации немца, потому что их быстро «кастрировали» бы самих на те же Познань и Силезию — как минимум.
   Однако была ли тогда способна реальная Британия на действия в интересах Британии?
   Геринг задал три прямых вопроса, начав так:
   — Если господин Чемберлен предложил сегодня Германии переговоры, не привел бы этот шаг к его падению?
   — Увы, ситуация такова, что пресса может представить общественности все в таком свете, что после этого кабинет падет, — вздохнул Спенсер.
   — А если с таким предложением к нему обратимся мы, он примет его?
   — Вероятно, да…
   — А если будет созвана конференция для выяснения наших двусторонних проблем с учетом интересов Италии и Франции, согласится ли господин Чемберлен участвовать в ней без Польши?
   Спенсер, переглянувшись с коллегами, признался:
   — На этот вопрос мы ответить не можем…
   Что же получалось? Протягивая руку мирного партнерства Германии по своей инициативе, Чемберлен получал пробоины от рифов прессы и шел ко дну.
   Принимая руку Германии, он… Ах, да ясно же, что он тонул на тех же рифах. Элитная Британия была уже не способна проводить чисто британскую политику…
   ОТЧЕТ Спенсера о «частной» беседе был тут же положен на стол даже не Галифаксу, а самому Чемберлену. Так что фактический уровень этого контакта был по сути высшим. И импульс шел из Великобритании…
   А теперь, уважаемый мой читатель, подумаем…
   Казалось бы, инициатор всего этого процесса — Лондон, а не Берлин. Значит, дело лишь за согласием Берлина?
   Но почему же фюрер не отвечает согласием? Он что — глупец, «маньяк»? Позднее ходил бродячий анекдот, пущенный Яльмаром Шахтом, что после возвращения из Мюнхена фюрер в гневе якобы заявил по адресу Чемберлена: «Этот тип сорвал мое победоносное вступление в Прагу»… Но вряд ли в этом анекдоте правды было больше, чем в любом другом.
   Вот и Леопольд Эмери вложил в уста фюрера такую эмоциональную оценку, относящуюся к 22 августа 39-го года: «Даладье и Чемберлен — жалкие черви, я распознал их в Мюнхене. Они слишком трусливы, чтобы напасть на нас. Самое большее, на что они могут решиться, — это блокада». Однако имеется и более сдержанный вариант этого пассажа: «Наши противники — мелкие черви. Я видел их в Мюнхене».
   И уж совсем иначе изложена эта же мысль генералом Гальдером после совещания генералитета 14 августа, где тоже обсуждалась текущая ситуация. Гальдер записал в своем дневнике: «Мюнхенские главари не возьмут на себя риск развязывания войны. Всемирный риск!»
   Впрочем, суть мысли от этого не менялась — если есть сила, то с «демократической» публикой особо считаться не стоит. Мысль, к слову, очень неглупая. Но сам же фюрер перед генералитетом не раз подчеркивал, что риск велик и для Германии, но рисковать стоит.
   Гитлер был трезвым и реалистичным политиком и вполне видел рациональность партнерских отношений с Англией, но на принципе признания последней очевидного: лидером Европы в перспективе может быть лишь Германия. Она это право за-ра-бо-та-ла в прямом смысле этого слова — трудом своего народа.
   И если бы все шаги английской стороны летом 39-го года были искренними, то вряд ли и шаги Гитлера были бы теми, какими они были. Но как раз искренности-то и не было, ибо у германо-английского диалога было хотя и тщательно скрытое, но несомненное «двойное» дно — называйте его как хотите: элитарно-космополитическое, масонское, наднациональное, глобалистское…
   Как мог Лондон убедить Берлин в своих действительно bona fide (добрых намерениях)?
   Только полностью лишив Польшу своей политической поддержки и публично признав права Германии на Данциг и прочее… Хорас Вильсон говорил в Лондоне Теодору Кордту: «Было бы величайшей глупостью, если бы две ведущие белые расы истребили друг друга в войне, от этого выиграл бы только большевизм». Оставим на совести сэра Хораса (если она у него была) утверждение насчет большевизма. Но то, что от войны не выиграли бы ни немецкий народ, ни английский, было вне сомнений…
   Однако все это говорилось кулуарно… А публично англичане спокойно относились к тому, что поляки начинали предпринимать против Данцига экономические меры, сыпали угрозами. Немецкому меньшинству в Польше приходилось и хуже — много шума (в польской прессе) наделал случай с кастрацией поляками молодого немца!
   Но более того — 4 августа поляки предъявили Германии ультиматум!
   Ультиматум!
   В ответ Германия ввела 6 августа в Данциг войска, а польским таможенникам на границе Данцига с Восточной Пруссией было предложено прекратить исполнение обязанностей.
   Кризис углублялся. Гауляйтер Данцига Ферстер отправился к фюреру в Берхтесгаден за инструкциями.
   Англия же играла в публичный «нейтралитет», провоцируя и поляков, и немцев, и русских.
   Конечно, в Англии были трезвые англичане, желающие, чтобы британская политика была британской. Например, та же «семерка Спенсера». Но они среди активной (что важно!) части элиты были в меньшинстве. И уж совсем не на их стороне была пресса…
   Что же до космополитической части элиты, то схема ее действий была проста и подла. Переговорами в Москве наднациональная часть английской элиты хотела оторвать Россию от возможного союза с Германией, а переговорами в Лондоне — оторвать от возможного союза с Россией Германию…
   Москва и Берлин тогда уже вели активный диалог, но в СССР еще хватало тех, кто вольно или невольно ему не способствовал… Так, имея в виду еще политические — не военные — переговоры Стрэнга в Москве, наш полпред в Париже Суриц писал 25 июля в НКИД:
   «Правильность нашей позиции в переговорах стала для всех особенно явственной в свете переговоров Хадсон-Вольтат и капитулянтского англо-японского соглашения… Всякий честный сторонник соглашения с нами спрашивает себя, какое доверие Москва может иметь к переговорщикам, когда в момент переговоров наводится мост к соглашению с Германией, а во время военного конфликта между СССР и Японией делаются позорные авансы Японии».
   Показательно, что об этом же по сути говорил 6 июля в Лондоне Сардженту и Эрих Кордт. И вообще-то Сурицу можно было бы заметить, что могли ли быть во Франции в то время честные сторонники соглашения с нами (а не просто сторонники), если соглашение с Францией не соответствовало нашим интересам.
   Если англофранцузы не хотели войны, им надо было не искать у СССР поддержки против Германии (вновь, как и тридцать лет назад. стравливая русских и немцев), а снять свои гарантии Польше и принять германский план урегулирования.
   Не делая этого, руководство «демократий» вело к войне свои страны, а при этом своекорыстно намеревалось «вплести» в эту свару и нас…
   Где же здесь честность?
   Но Суриц был литвиновским кадром, и уже осуждая конкретную линию лукавых западных переговорщиков, он все еще был склонен с ними договориться на «честной» основе…
   Н-да…
   А ведь тут был и еще один аспект — с учетом сложных августовских боевых действий в Монголии и общей обстановки на Дальнем Востоке — тоже немаловажный… О нем предупреждал Молотова 12 августа временный поверенный в делах СССР Астахов:
   «Перспектива приобщения Японии к итало-германскому пакту остается в резерве Берлина на случай нашего соглашения с Англией и Францией».
   То есть сохранение враждебности с Германией, пока не соглашавшейся входить в антисоветский союз с Токио, автоматически обостряло бы нам еще одну проблему.
   Однако Москва уже почти избавилась от этого путаного литвиновского наследия. И у Молотова, как мы помним, все чаще бывал московский посол рейха, граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург.
   Сталин был согласен обеспечить России и Германии мир… Англичане типа Спенсера предлагали Германии вроде бы то же самое — мир вместо войны.
   Но если в случае Советского Союза Гитлер знал, что предлагаемое русскими при его согласии будет гласно, честно и прочно закреплено на высшем государственном уровне, то англичане «кривуляли», ограничиваясь детективными контактами вроде встречи на вилле Далеруса…
   И как тут должен был решать и поступать фюрер? Вновь пытаться договориться с Польшей? Но ведь и на минимальную долговременную лояльность Польши (ведомой Вашингтоном еще более жестко, чем Англия) фюрер рассчитывать не мог.
   Англия предлагала Германии очень аппетитный кусок сыра. Он не был бесплатным, но он все же лежал в мышеловке. Лежал даже в том случае, когда его предлагали вроде бы искренне — как круги, группирующиеся вокруг Спенсера.
   Гитлер же был как-никак волком и псевдоним партийный имел соответствующий. А матерый волк в капканы не идет…
   Да, двойное «дно» в английской политике, увы, было…
   И его наличие программировало войну. Но политика Сталина сумела изменить ту часть программы, которая ориентировала Гитлера на вражду с СССР и перепрограммировала ситуацию «с точностью до наоборот»…
   ЭТО БЫЛО важно еще и потому, что у нас на Дальнем Востоке в любой момент могла тогда начаться уже серьезная, большая война! Начавшись в монгольских степях, она могла продолжиться в «диких» степях Забайкалья, «где золото моют в горах», в воспетом Арсеньевым Приморье, у «высоких берегов Амура»…
   Как бы ни проигрывала японская армия Красной даже образца 1939 года, широкие военные действия на Дальнем Востоке, воздушные бомбардировки Хабаровска и морские обстрелы с моря Владивостока были — при неудачном для нас развитии событий на Халхин-Голе — весьма вероятными…
   Военный союз с «демократиями» провоцировал новую вражду СССР с рейхом, но он же раздражал бы и Японию… Уже одна смутная перспектива посылки на помощь советскому Дальнему Востоку каких-то англо-французских военно-морских сил могла подтолкнуть Токио к наращиванию масштаба конфликта и расширения его географических границ…
   С другой стороны, как точно уловил Астахов, в случае нашего соглашения с Англией и Францией Берлин мог согласиться с подключением Японии к итало-германскому «Стальному пакту» на японских условиях, то есть с приданием «Стальному пакту» того антисоветского характера, который для Берлина был до этого нежелателен.
   Напротив, пакт с немцами отрезвлял японцев и в перспективе создавал резерв возможностей улучшения отношений и с Японией — как за счет собственно наших усилий, так и при помощи немцев и… И — итальянцев…
   Сталин через Зорге знал, что японцы начнут свое наступление у Халхин-Гола 20 августа, и это было одной из причин того, что посол Шуленбург 19 августа вначале имел с Молотовым «безрезультатную» беседу до 15 часов, а уже через полчаса, только-только успев вернуться в посольство, он был вновь приглашен в Кремль на 16.30.
   И вскоре вновь возвратился в посольство, но уже не удрученный, а радостно ошеломленный… Молотов наконец получил сталинское «добро». Для Сталина все окончательно связалось в один узел — готовность Берлина, японская активность, англо-французский саботаж и объективная польза от партнерства России и Германии…