Страница:
Питер был как в бреду. Он не слышал, о чем еще говорил Тоттенхэм, в голове звучали лишь его последние слова: «Вы теперь ничем не можете нам помочь»… Все кончено. Они списали его со счетов. Под сомнение поставлена не только его репутация, но и политическая карьера. И виноват во всем этом старый лицемер Гладстон, черт бы его побрал!
— — Итак, наш курс ясен, — подытожил полковник. — Нам известен извращенный вкус премьер-министра и его маниакальная страсть к проституткам, но слежку все же придется прекратить. Исходя из того, что случилось с Сэндборном, можно заключить, что его разведка работает гораздо эффективнее нашей, а значит, мы лишь попусту теряем время и ставим под удар наших людей. Нужно искать новый путь, который, приведет нас к победе.
— Вот-вот, — воодушевленно воскликнул Харрисон. — Нужно действовать более напористо, — он понизил голос. — А что если мы немного подтолкнем Глад стопа к его излюбленному занятию?
— Что вы имеете в виду? — секретарь Дизраэли был явно заинтригован. — Как это мы его «подтолкнем»?
— Можно устроить ему встречу с девицами легкого поведения, целью, которой будет нравоучительная беседа, а закончится она… разнузданной оргией. Уж об этом мы позаботимся, — хихикнул Харрисон. — А в разгар веселья к Гладстону явятся благонамеренные джентльмены с развитым чувством гражданского долга и застанут его на месте преступления. Представьте, господа, как глупо он будет при этом выглядеть.
Заговорщики обменялись взглядами. Улыбающиеся лица и сияющие глаза говорили о том, что предложение Харрисона всем пришлось по вкусу. Что и говорить, отличный план!
Питер не разделял общей радости, ему было как-то не по себе. План Харрисона показался ему подлым. Впрочем, муки совести мучили его недолго.
Вспомнив, как Гладстон сам интриговал против него, Сэндборн отбросил сомнения прочь и вместе со всеми стал обсуждать место и время коварной операции.
Рассказ Розалинды очень тронул отнюдь не каменное сердце Беатрис, но это вовсе не значит, что обе дамы стали закадычными подругами. Война продолжалась, изменилась только техника боя. Она стала более изысканной и утонченной.
Первой атаковала Беатрис. Зная, что Розалинда никогда не встает раньше двенадцати, она в один прекрасный день подняла всю прислугу с первыми лучами солнца якобы для ежегодной весенней уборки. Начали, разумеется, с комнаты Розалинды. Лакеи послушно ворвались в спальню бывшей куртизанки и принялись сворачивать ковры и снимать портьеры. Надо ли говорить, в каком настроении Розалинда спустилась к завтраку?
Ответный удар не заставил себя ждать. В отместку Розалинда взялась до обеда разгуливать в огненно-красном пеньюаре, отчего лицо Беатрис становилось примерно такого же цвета. Они во всем старались досадить друг другу. Розалинда неизменно добавляла бренди в кофе, и за это Беатрис стала приглашать на чай приходского священника, хотя раньше он бывал в Торндайке не чаще двух раз в год. Добряк пастор добросовестно объяснял непонятные места из библии, отчего Розалинда беззастенчиво зевала, а, чтобы еще больше разозлить Беатрис, принималась курить, пуская в потолок кольца едкого дыма.
Так было и в этот день. Увидев, что Розалинда вытащила свою сигару, леди Сэндборн побелела, как полотно, а священник начал лихорадочно прихлебывать свой чай. Габриэлла сидела как на иголках. В конце концов, она не выдержала и выбежала из столовой. Мать поспешила за ней следом. Ни слова не говоря, она потащила упирающуюся девушку в библиотеку и, плотно закрыв за собой дверь, прислушалась.
— Мама, ну как ты можешь так себя вести? — воскликнула Габриэлла. Ее душили боль и негодование.
— Глупышка, это всего лишь игра, — виновато оправдывалась Розалинда.
Габриэлла гневно посмотрела сначала на мать, потом на сигару, которую Розалинда неловко зажала между указательным и средним пальцами.
— Ну не сердись, пожалуйста, мне давно хотелось попробовать, но Август был категорически против того, чтобы я курила, — Розалинда поискала глазами, куда бы деть злополучную сигару, и, заметив на столе хрустальную пепельницу, сунула ее туда.
— Думаю, тебе пора возвращаться домой, — холодно сказала Габриэлла.
— Что? Вернуться домой и оставить тебя в лапах этой медузы Горгоны? Ни за что. Я предприняла этот утомительный переезд не для того, чтобы уехать через несколько дней, — она вскинула голову. — И потом ты нуждаешься в поддержке.
— Ох, мама, — девушка с укоризной посмотрела на нее. — Неужели ты не понимаешь, что только усугубляешь мое положение?
Розалинда вгляделась в лицо дочери и узнала тревожные признаки печали, которые в какой-то степени были результатом ее собственного поведения.
— Ты права, детка, кажется, я опять делаю глупости, а тебе предоставляю право отвечать за последствия, — Розалинда взяла Габриэллу за руку и усадила на кожаную софу. — Момент, ради которого она приехала и которого так страшилась, настал. — Я знаю, Габби, что не была тебе хорошей матерью, но поверь, если бы время можно было повернуть вспять, все пошло бы по-другому. Тогда ты не смогла бы меня ни в чем упрекнуть.
— Ты имеешь в виду связь с герцогом?
— Я имею в виду связь с тобой, — Розалинда вздохнула. — Пойми, я была очень молода и так любила Августа, что совсем потеряла голову. Трудно объяснить, что я испытывала, мне просто хотелось быть рядом с ним, — она погрузилась в воспоминания и сморщилась от боли, которую они причинили. — Я была счастлива, но не замечала ничего вокруг себя. Жизнь текла своим чередом… мимо меня. Это было какое-то наваждение.
Габриэлла смотрела на мать и чувствовала, что это признание далось ей нелегко. Впервые они говорили по душам, и впервые между ними возникло взаимопонимание. Да, да, девушка поняла, что Розалинда хотела ей сказать. В брачную ночь она испытала то же самое: наваждение, страсть, туман в голове и горькая расплата за призрачное удовольствие.
Габриэлла погладила мать по плечу и уткнулась носом ей в щеку. Недостающая частичка ее сердца встала на свое место. Презрение заменила любовь. Теперь они не просто мать и дочь, а две женщины, уважающие друг друга.
— Мне кажется, я поняла тебя, мама.
— Правда? О, Габби, я так надеялась на это, — Розалинда прижала дочь к себе.
— Знаешь, ты родилась чудо какой хорошенькой, и я сразу полюбила тебя, но он… ОН? Боже, как я боялась потерять его. Он был моей жизнью, смыслом моего существования, я буквально молилась на него. Когда ты подросла, я нашла самую лучшую школу. Мне хотелось дать тебе блестящее образование и как можно лучше подготовить к будущему. Я верила в тебя, и регулярные отчеты мадам Маршал радовали меня больше всего на свете. .Розалинда встала и зашагала по комнате, нервно ломая пальцы.
— Если бы ты знала, на какие жертвы мне приходилось идти, чтобы удержать Августа. Я ела только то, что любил он, носила те платья, которые нравились ему, читала выбранные им книги и изучала интересующие его предметы. Я играла в вист и Фараона, потому что ему была нужна компания, и .всегда поддавалась, потому что знала, как угнетает его проигрыш. Верховая езда нагоняла на него скупку, и я никогда не каталась верхом. Я была идеальной любовницей, но… всего лишь любовницей.
Боль, так долго скрываемая, наконец, выплеснулась наружу. Розалинда уже не могла остановиться, и она должна сказать дочери все и сейчас.
— Имели значение только его желания, его потребности, будь он проклят! Да, он заботился обо мне, окружил роскошью, дал мне все, кроме уважения. Фактически я жила в золотой клетке, которую мне не разрешалось покидать, чтобы я, не дай Бог, не запятнала его репутацию. Подлец? И он еще смел говорить о любви, когда на деле я была для него игрушкой..
Беатрис застыла в дверях библиотеки. Проводив пастора, она пришла сюда, чтобы немедленно выставить Розалинду из дома, и невольно подслушала часть ее признания. Судьба этой женщины сложилась иначе, чем ее собственная, и все же у них было так много общего, та же боль и та же потребность в понимании и любви.
— Заклинаю тебя, Габби, не позволяй мужчине взять над тобой верх, — Розалинда опустилась перед дочерью на колени. — Не позволяй Сэндборну посадить тебя в клетку. Ты жена, и тебе не нужно быть рабой его желаний. Ты проживешь жизнь легко и радостно, все будут тебя уважать… — она помолчала. — Ах, если бы я могла хоть как-то помочь тебе, но, к сожалению, я даже не представляю, с чего начать. Видит Бог, мне тяжело произносить эти слова, но почему бы тебе не поучиться у свекрови? Используй ее в качестве примера: уж она-то знает, что такое быть женой.
— Нет!
Они вздрогнули и обернулись. В комнату вошла Беатрис и еще раз повторила:
— Нет.
Габриэлла торопливо вытерла слезы, а Розалинда нахмурилась, гадая, много ли ее противнице удалось услышать. Следующие слова Беатрис ясно дали понять, что слышала она более чем достаточно.
— Ты не должна следовать моему примеру, милая Габби. Да, я жена и жила добродетельной жизнью, но была заперта в клетку точно так же, как и твоя мать, — она задумалась, подыскивая слова, чтобы выразить то, о чем не осмеливалась даже думать. — Мой муж женился на мне, мы провели вместе ночь, а потом… он бросил меня. Да, да, как видишь, история повторяется.
Габриэлла поднялась и смущенно взглянула на свекровь. Как же она раньше не замечала, что в глубине глаз леди Беатрис таится боль поражения. А глаза… Так вот от кого Питер унаследовал этот насыщенный карий цвет!
— Когда-то я была юной дебютанткой, и нет ничего удивительного в том, что красота и обаяние Ройса Сент-Джеймса ослепили меня. Мы поженились, но его сердце мне так и не удалось завоевать, после одной-единственной ночи он отдалился от меня.
Леди Беатрис судорожно вздохнула, подошла ближе и опустилась на софу рядом с Розалиндой.
— На второй день после свадьбы меня со всеми положенными жене графа почестями отправили в деревню, там я прожила почти год. Я старалась, как могла: вела размеренный образ жизни, была уступчива, поддерживала уют в доме. Словом, я была идеальной женой, но и только. У меня не было никаких прав на моего мужа. Граф Сэндборн считал достаточным то, что дал мне свое имя, а я мечтала о большем. Вскоре родился Питер, однако это ничего не изменило в наших отношениях. Я хотела второго ребенка, но… Ройс больше никогда не делил со мной постели, — Беатрис мельком взглянула на Розалинду и, прочитав понимание в ее глазах, вздохнула с видимым облегчением; — Так что, как видите, я тоже была заключена в клетку. Золотую, удушающую клетку, — заключила она.
Глаза Беатрис увлажнились. Она прижала руки к груди и, обращаясь к Габриэлле, умоляюще проговорила:
— Я люблю Питера всем сердцем, но он сын своего отца. Они так похожи, что мне иногда даже жутко становится. Прошу тебя, девочка, не позволяй ему отдаляться. Ради него и ради себя самой не позволяй Питеру сделать с тобой то, что сделал Ройс со мной.
Габриэлла словно приросла к полу. Она смотрела на мать и свекровь, таких разных и таких похожих в своем сожалении о прожитой жизни женщин и чувствовала, что ровным счетом ничего не понимает. Розалинда — идеальная любовница, Беатрис — идеальная жена… и обе они несчастны, как же так? Разве у девушки есть еще какой-то путь, по которому она может пойти, чтобы достигнуть уважения и благополучия?
— Я всегда считала, что женщина может быть либо любовницей, либо женой, — прошептала Габриэлла. — Герцог заявил, что не допустит, чтобы я стала любовницей, а Питер ясно дал понять, что не хочет видеть меня женой. Что же делать? Неужели я никогда не смогу выбирать сама? Неужели всегда кто-то будет решать мою судьбу за меня?
— А что бы ты выбрала, Габби, — тихо спросила Розалинда. — Чего ты хочешь?
Габриэлла отвернулась и уставилась на залитую солнцем лужайку. Ах, если бы этот свет и тепло могли растопить холод, поселившийся в ее сердце. Так чего же она хочет?
Еще месяц назад она с легкостью ответила бы на этот вопрос, когда она хотела выйти замуж и верила, что брак избавит ее от проблем. Она хотела навсегда оградить себя от той боли и разочарования, которые неизменно сопутствуют страсти. А что вышло? Брак с Питером лишил ее последней надежды и с головой окунул в те муки, которых она так тщательно старалась избежать. Исчезла безопасная гавань, и теперь она совершенно беззащитна перед радостями и горестями любви.
Габриэлла закрыла глаза и представила себе Питера. Она вспомнила его взгляд, улыбку, походку и мечтательно проговорила:
— Я хочу, чтобы у меня был муж и любовник в одном лице. Я хочу спать с ним в одной постели и обедать за одним столом. Я хочу, чтобы мы смеялись и печалились вместе, хочу играть с ним в шахматы и не бояться выигрывать, хочу, чтобы мы катались на лошадях, сажали розы и читали друг другу потешки. Хочу, чтобы это был Питер Сент-Джеймс, — она помолчала. — А еще я хочу, чтобы наверху в детской играли наши дети. Я хочу стареть вместе с ним и в шестьдесят лет радоваться тому, что он по-прежнему мой. Мой муж и мой лучший друг.
Беатрис с тоской слушала откровения Габриэллы. Она не верила, что ее искушенный, распущенный и циничный сын сможет стать хорошим мужем для этой девочки. Да что там мужем, Габриэлла ведь хочет видеть в нем еще и друга, а это, учитывая характер Питера, вряд ли возможно, хотя как знать… Малышку Габби Бог тоже характером не обидел.
— Питер — испорченный, упрямый и пресыщенный тип! — сердито заявила Беатрис после недолгой паузы. — Он не выносит ограничений и привык жить так, как ему заблагорассудится. У него нет ни капли совести! — она обреченно махнула рукой и спросила: — Ты уверена, что именно его хочешь видеть своим мужем? В словах свекрови Габриэлла уловила надежду и сразу же ухватилась за эту призрачную пока нить.
— Да, он нужен мне, — твердо ответила девушка. — Хочет Питер того или нет, но он мой муж и, надеюсь, останется им до тех пор, пока смерть не разлучит нас.
— Но хватит ли у тебя сил, чтобы отстоять его?
— Хватит?
— Тогда, умоляю, беги из этой деревни! Иначе он будет наведываться сюда лишь раз в год, доставать тебя из нафталина, проводить под носом у общества и прятать обратно.
— Терпеть не могу запах нафталина, — со смехом, в котором сквозила уверенность, заявила Габриэлла.
— К сожалению, к нему быстро привыкаешь, — заметила Беатрис и продолжила наставления: — Ты должна перейти в решительное наступление. Завтра же поезжай в Лондон и разыщи Питера. Правда, там он чувствует себя как рыба в воде, так что тебе будет нелегко.
— Быть «соломенной вдовой» тоже не легко. Жить вдали от мужчины, которого любишь, что может быть хуже?
Беатрис внимательно посмотрела на невестку. Слова Габриэллы заставили ее задуматься.
— Видишь ли, девочка, лондонские аристократы падки на сенсации, а мой сын не раз давал им пищу для сплетен. Тебе понадобится поддержка, и я помогу тебе. Помогу, потому что хочу, чтобы вы оба были счастливы, а ты, я верю, сделаешь Питера счастливым. Я помогу тебе, потому что уже очень давно хочу внуков. Я сделаю все, что в моих силах. Габриэлла непонимающе посмотрела на леди Беатрис. Не ослышалась ли она? Неужели мать Питера и в самом деле предлагает ей помощь?
— Я вас правильно поняла? — робко спросила девушка. — Вы хотите, чтобы наша жизнь с Питером наладилась?
Беатрис кивнула. Ох, как тяжело дались ей последующие слова, но она, отбросив ложный стыд, все же произнесла их.
— Я слишком крепко и слишком долго держала своего мальчика в ежовых рукавицах. И пусть он никогда не простит меня, я могу хотя бы попытаться вернуть его уважение. Попытаться дать ему ту семью, которой у него никогда не было, — она стиснула руку Габриэллы. — Будь ему хорошей женой, девочка, и ты получить то, чего заслуживает хорошая жена.
Габриэлла признательно улыбнулась ей и почувствовала, как на глаза наворачиваются предательские слезы.
— И я тоже помогу тебе, моя Габби, — разрушила их идиллию Розалинда. — О, ты еще не знаешь, на что способна твоя мать.
— Чем же вы сможете ей помочь? — снисходительно глядя на нее, спросила Беатрис, — Что вы знаете о лондонском высшем свете?
— К счастью, ничего! — колко парировала Розалинда. — Зато я многое знаю о мужчинах и способах их обольщения. Вы не можете не согласиться с тем, что обольщение — это именно то, что нужно Габриэлле, если уж она вбила себе в голову мысль вернуть вашего похотливого пройдоху сына, — с лукавой улыбкой она повернулась к дочери. — Нет способа быстрее преодолеть защитные барьеры, чем пробудить в мужчине желание. Ты должна постоянно мелькать у него перед глазами чувственная, страстная и влюбленная.
— Какой ужас! — воскликнула Беатрис.
— Ну, почему же ужас, — с улыбкой заметила Розалинда. — Это страсть, а страсть, насколько мне известно, является неотъемлемой частью жизни графа Сэндборна. Так что если хочешь жить с этим мужчиной, — вновь обратилась она к Габриэлле, — используй то, чем наградил тебя Господь. Заставь своего мужа позабыть обо всем на свете. Сделай так, чтобы кровь забурлила у него в жилах, и тогда очень скоро он приползет к тебе на коленях. Это говорю я, Розалинда Леко!
Габриэллу не нужно было долго убеждать: она знала, что это правда. Ведь в их первую и единственную ночь Питер, несмотря на свой гнев и недоверие, все-таки хотел ее.
Затем Габриэллу вдруг осенило: раз она хочет, чтобы Питер был ей не только мужем, но и любовником, значит ей необходимо овладеть искусством любви. Впервые за последние несколько недель она почувствовала под ногами твердую почву. Теперь она знает, какой путь следует выбрать! Боже, какой же она была наивной и глупенькой, когда думала, что существует лишь две дороги: замужество и разврат. Кто сказал, что порядочная женщина должна отказаться от страсти? Кто это выдумал, что наслаждение порочно?
Пришло время решать самой, и Габриэлла решалась! Она посмотрела на своих наставниц, одна из которых — столп общества, а другая — вершина полусвета, и поняла, что их ошибки рождают для нее новые возможности. О, при такой поддержке у Питера не останется ни единого шанса!
Глава 18
— — Итак, наш курс ясен, — подытожил полковник. — Нам известен извращенный вкус премьер-министра и его маниакальная страсть к проституткам, но слежку все же придется прекратить. Исходя из того, что случилось с Сэндборном, можно заключить, что его разведка работает гораздо эффективнее нашей, а значит, мы лишь попусту теряем время и ставим под удар наших людей. Нужно искать новый путь, который, приведет нас к победе.
— Вот-вот, — воодушевленно воскликнул Харрисон. — Нужно действовать более напористо, — он понизил голос. — А что если мы немного подтолкнем Глад стопа к его излюбленному занятию?
— Что вы имеете в виду? — секретарь Дизраэли был явно заинтригован. — Как это мы его «подтолкнем»?
— Можно устроить ему встречу с девицами легкого поведения, целью, которой будет нравоучительная беседа, а закончится она… разнузданной оргией. Уж об этом мы позаботимся, — хихикнул Харрисон. — А в разгар веселья к Гладстону явятся благонамеренные джентльмены с развитым чувством гражданского долга и застанут его на месте преступления. Представьте, господа, как глупо он будет при этом выглядеть.
Заговорщики обменялись взглядами. Улыбающиеся лица и сияющие глаза говорили о том, что предложение Харрисона всем пришлось по вкусу. Что и говорить, отличный план!
Питер не разделял общей радости, ему было как-то не по себе. План Харрисона показался ему подлым. Впрочем, муки совести мучили его недолго.
Вспомнив, как Гладстон сам интриговал против него, Сэндборн отбросил сомнения прочь и вместе со всеми стал обсуждать место и время коварной операции.
Рассказ Розалинды очень тронул отнюдь не каменное сердце Беатрис, но это вовсе не значит, что обе дамы стали закадычными подругами. Война продолжалась, изменилась только техника боя. Она стала более изысканной и утонченной.
Первой атаковала Беатрис. Зная, что Розалинда никогда не встает раньше двенадцати, она в один прекрасный день подняла всю прислугу с первыми лучами солнца якобы для ежегодной весенней уборки. Начали, разумеется, с комнаты Розалинды. Лакеи послушно ворвались в спальню бывшей куртизанки и принялись сворачивать ковры и снимать портьеры. Надо ли говорить, в каком настроении Розалинда спустилась к завтраку?
Ответный удар не заставил себя ждать. В отместку Розалинда взялась до обеда разгуливать в огненно-красном пеньюаре, отчего лицо Беатрис становилось примерно такого же цвета. Они во всем старались досадить друг другу. Розалинда неизменно добавляла бренди в кофе, и за это Беатрис стала приглашать на чай приходского священника, хотя раньше он бывал в Торндайке не чаще двух раз в год. Добряк пастор добросовестно объяснял непонятные места из библии, отчего Розалинда беззастенчиво зевала, а, чтобы еще больше разозлить Беатрис, принималась курить, пуская в потолок кольца едкого дыма.
Так было и в этот день. Увидев, что Розалинда вытащила свою сигару, леди Сэндборн побелела, как полотно, а священник начал лихорадочно прихлебывать свой чай. Габриэлла сидела как на иголках. В конце концов, она не выдержала и выбежала из столовой. Мать поспешила за ней следом. Ни слова не говоря, она потащила упирающуюся девушку в библиотеку и, плотно закрыв за собой дверь, прислушалась.
— Мама, ну как ты можешь так себя вести? — воскликнула Габриэлла. Ее душили боль и негодование.
— Глупышка, это всего лишь игра, — виновато оправдывалась Розалинда.
Габриэлла гневно посмотрела сначала на мать, потом на сигару, которую Розалинда неловко зажала между указательным и средним пальцами.
— Ну не сердись, пожалуйста, мне давно хотелось попробовать, но Август был категорически против того, чтобы я курила, — Розалинда поискала глазами, куда бы деть злополучную сигару, и, заметив на столе хрустальную пепельницу, сунула ее туда.
— Думаю, тебе пора возвращаться домой, — холодно сказала Габриэлла.
— Что? Вернуться домой и оставить тебя в лапах этой медузы Горгоны? Ни за что. Я предприняла этот утомительный переезд не для того, чтобы уехать через несколько дней, — она вскинула голову. — И потом ты нуждаешься в поддержке.
— Ох, мама, — девушка с укоризной посмотрела на нее. — Неужели ты не понимаешь, что только усугубляешь мое положение?
Розалинда вгляделась в лицо дочери и узнала тревожные признаки печали, которые в какой-то степени были результатом ее собственного поведения.
— Ты права, детка, кажется, я опять делаю глупости, а тебе предоставляю право отвечать за последствия, — Розалинда взяла Габриэллу за руку и усадила на кожаную софу. — Момент, ради которого она приехала и которого так страшилась, настал. — Я знаю, Габби, что не была тебе хорошей матерью, но поверь, если бы время можно было повернуть вспять, все пошло бы по-другому. Тогда ты не смогла бы меня ни в чем упрекнуть.
— Ты имеешь в виду связь с герцогом?
— Я имею в виду связь с тобой, — Розалинда вздохнула. — Пойми, я была очень молода и так любила Августа, что совсем потеряла голову. Трудно объяснить, что я испытывала, мне просто хотелось быть рядом с ним, — она погрузилась в воспоминания и сморщилась от боли, которую они причинили. — Я была счастлива, но не замечала ничего вокруг себя. Жизнь текла своим чередом… мимо меня. Это было какое-то наваждение.
Габриэлла смотрела на мать и чувствовала, что это признание далось ей нелегко. Впервые они говорили по душам, и впервые между ними возникло взаимопонимание. Да, да, девушка поняла, что Розалинда хотела ей сказать. В брачную ночь она испытала то же самое: наваждение, страсть, туман в голове и горькая расплата за призрачное удовольствие.
Габриэлла погладила мать по плечу и уткнулась носом ей в щеку. Недостающая частичка ее сердца встала на свое место. Презрение заменила любовь. Теперь они не просто мать и дочь, а две женщины, уважающие друг друга.
— Мне кажется, я поняла тебя, мама.
— Правда? О, Габби, я так надеялась на это, — Розалинда прижала дочь к себе.
— Знаешь, ты родилась чудо какой хорошенькой, и я сразу полюбила тебя, но он… ОН? Боже, как я боялась потерять его. Он был моей жизнью, смыслом моего существования, я буквально молилась на него. Когда ты подросла, я нашла самую лучшую школу. Мне хотелось дать тебе блестящее образование и как можно лучше подготовить к будущему. Я верила в тебя, и регулярные отчеты мадам Маршал радовали меня больше всего на свете. .Розалинда встала и зашагала по комнате, нервно ломая пальцы.
— Если бы ты знала, на какие жертвы мне приходилось идти, чтобы удержать Августа. Я ела только то, что любил он, носила те платья, которые нравились ему, читала выбранные им книги и изучала интересующие его предметы. Я играла в вист и Фараона, потому что ему была нужна компания, и .всегда поддавалась, потому что знала, как угнетает его проигрыш. Верховая езда нагоняла на него скупку, и я никогда не каталась верхом. Я была идеальной любовницей, но… всего лишь любовницей.
Боль, так долго скрываемая, наконец, выплеснулась наружу. Розалинда уже не могла остановиться, и она должна сказать дочери все и сейчас.
— Имели значение только его желания, его потребности, будь он проклят! Да, он заботился обо мне, окружил роскошью, дал мне все, кроме уважения. Фактически я жила в золотой клетке, которую мне не разрешалось покидать, чтобы я, не дай Бог, не запятнала его репутацию. Подлец? И он еще смел говорить о любви, когда на деле я была для него игрушкой..
Беатрис застыла в дверях библиотеки. Проводив пастора, она пришла сюда, чтобы немедленно выставить Розалинду из дома, и невольно подслушала часть ее признания. Судьба этой женщины сложилась иначе, чем ее собственная, и все же у них было так много общего, та же боль и та же потребность в понимании и любви.
— Заклинаю тебя, Габби, не позволяй мужчине взять над тобой верх, — Розалинда опустилась перед дочерью на колени. — Не позволяй Сэндборну посадить тебя в клетку. Ты жена, и тебе не нужно быть рабой его желаний. Ты проживешь жизнь легко и радостно, все будут тебя уважать… — она помолчала. — Ах, если бы я могла хоть как-то помочь тебе, но, к сожалению, я даже не представляю, с чего начать. Видит Бог, мне тяжело произносить эти слова, но почему бы тебе не поучиться у свекрови? Используй ее в качестве примера: уж она-то знает, что такое быть женой.
— Нет!
Они вздрогнули и обернулись. В комнату вошла Беатрис и еще раз повторила:
— Нет.
Габриэлла торопливо вытерла слезы, а Розалинда нахмурилась, гадая, много ли ее противнице удалось услышать. Следующие слова Беатрис ясно дали понять, что слышала она более чем достаточно.
— Ты не должна следовать моему примеру, милая Габби. Да, я жена и жила добродетельной жизнью, но была заперта в клетку точно так же, как и твоя мать, — она задумалась, подыскивая слова, чтобы выразить то, о чем не осмеливалась даже думать. — Мой муж женился на мне, мы провели вместе ночь, а потом… он бросил меня. Да, да, как видишь, история повторяется.
Габриэлла поднялась и смущенно взглянула на свекровь. Как же она раньше не замечала, что в глубине глаз леди Беатрис таится боль поражения. А глаза… Так вот от кого Питер унаследовал этот насыщенный карий цвет!
— Когда-то я была юной дебютанткой, и нет ничего удивительного в том, что красота и обаяние Ройса Сент-Джеймса ослепили меня. Мы поженились, но его сердце мне так и не удалось завоевать, после одной-единственной ночи он отдалился от меня.
Леди Беатрис судорожно вздохнула, подошла ближе и опустилась на софу рядом с Розалиндой.
— На второй день после свадьбы меня со всеми положенными жене графа почестями отправили в деревню, там я прожила почти год. Я старалась, как могла: вела размеренный образ жизни, была уступчива, поддерживала уют в доме. Словом, я была идеальной женой, но и только. У меня не было никаких прав на моего мужа. Граф Сэндборн считал достаточным то, что дал мне свое имя, а я мечтала о большем. Вскоре родился Питер, однако это ничего не изменило в наших отношениях. Я хотела второго ребенка, но… Ройс больше никогда не делил со мной постели, — Беатрис мельком взглянула на Розалинду и, прочитав понимание в ее глазах, вздохнула с видимым облегчением; — Так что, как видите, я тоже была заключена в клетку. Золотую, удушающую клетку, — заключила она.
Глаза Беатрис увлажнились. Она прижала руки к груди и, обращаясь к Габриэлле, умоляюще проговорила:
— Я люблю Питера всем сердцем, но он сын своего отца. Они так похожи, что мне иногда даже жутко становится. Прошу тебя, девочка, не позволяй ему отдаляться. Ради него и ради себя самой не позволяй Питеру сделать с тобой то, что сделал Ройс со мной.
Габриэлла словно приросла к полу. Она смотрела на мать и свекровь, таких разных и таких похожих в своем сожалении о прожитой жизни женщин и чувствовала, что ровным счетом ничего не понимает. Розалинда — идеальная любовница, Беатрис — идеальная жена… и обе они несчастны, как же так? Разве у девушки есть еще какой-то путь, по которому она может пойти, чтобы достигнуть уважения и благополучия?
— Я всегда считала, что женщина может быть либо любовницей, либо женой, — прошептала Габриэлла. — Герцог заявил, что не допустит, чтобы я стала любовницей, а Питер ясно дал понять, что не хочет видеть меня женой. Что же делать? Неужели я никогда не смогу выбирать сама? Неужели всегда кто-то будет решать мою судьбу за меня?
— А что бы ты выбрала, Габби, — тихо спросила Розалинда. — Чего ты хочешь?
Габриэлла отвернулась и уставилась на залитую солнцем лужайку. Ах, если бы этот свет и тепло могли растопить холод, поселившийся в ее сердце. Так чего же она хочет?
Еще месяц назад она с легкостью ответила бы на этот вопрос, когда она хотела выйти замуж и верила, что брак избавит ее от проблем. Она хотела навсегда оградить себя от той боли и разочарования, которые неизменно сопутствуют страсти. А что вышло? Брак с Питером лишил ее последней надежды и с головой окунул в те муки, которых она так тщательно старалась избежать. Исчезла безопасная гавань, и теперь она совершенно беззащитна перед радостями и горестями любви.
Габриэлла закрыла глаза и представила себе Питера. Она вспомнила его взгляд, улыбку, походку и мечтательно проговорила:
— Я хочу, чтобы у меня был муж и любовник в одном лице. Я хочу спать с ним в одной постели и обедать за одним столом. Я хочу, чтобы мы смеялись и печалились вместе, хочу играть с ним в шахматы и не бояться выигрывать, хочу, чтобы мы катались на лошадях, сажали розы и читали друг другу потешки. Хочу, чтобы это был Питер Сент-Джеймс, — она помолчала. — А еще я хочу, чтобы наверху в детской играли наши дети. Я хочу стареть вместе с ним и в шестьдесят лет радоваться тому, что он по-прежнему мой. Мой муж и мой лучший друг.
Беатрис с тоской слушала откровения Габриэллы. Она не верила, что ее искушенный, распущенный и циничный сын сможет стать хорошим мужем для этой девочки. Да что там мужем, Габриэлла ведь хочет видеть в нем еще и друга, а это, учитывая характер Питера, вряд ли возможно, хотя как знать… Малышку Габби Бог тоже характером не обидел.
— Питер — испорченный, упрямый и пресыщенный тип! — сердито заявила Беатрис после недолгой паузы. — Он не выносит ограничений и привык жить так, как ему заблагорассудится. У него нет ни капли совести! — она обреченно махнула рукой и спросила: — Ты уверена, что именно его хочешь видеть своим мужем? В словах свекрови Габриэлла уловила надежду и сразу же ухватилась за эту призрачную пока нить.
— Да, он нужен мне, — твердо ответила девушка. — Хочет Питер того или нет, но он мой муж и, надеюсь, останется им до тех пор, пока смерть не разлучит нас.
— Но хватит ли у тебя сил, чтобы отстоять его?
— Хватит?
— Тогда, умоляю, беги из этой деревни! Иначе он будет наведываться сюда лишь раз в год, доставать тебя из нафталина, проводить под носом у общества и прятать обратно.
— Терпеть не могу запах нафталина, — со смехом, в котором сквозила уверенность, заявила Габриэлла.
— К сожалению, к нему быстро привыкаешь, — заметила Беатрис и продолжила наставления: — Ты должна перейти в решительное наступление. Завтра же поезжай в Лондон и разыщи Питера. Правда, там он чувствует себя как рыба в воде, так что тебе будет нелегко.
— Быть «соломенной вдовой» тоже не легко. Жить вдали от мужчины, которого любишь, что может быть хуже?
Беатрис внимательно посмотрела на невестку. Слова Габриэллы заставили ее задуматься.
— Видишь ли, девочка, лондонские аристократы падки на сенсации, а мой сын не раз давал им пищу для сплетен. Тебе понадобится поддержка, и я помогу тебе. Помогу, потому что хочу, чтобы вы оба были счастливы, а ты, я верю, сделаешь Питера счастливым. Я помогу тебе, потому что уже очень давно хочу внуков. Я сделаю все, что в моих силах. Габриэлла непонимающе посмотрела на леди Беатрис. Не ослышалась ли она? Неужели мать Питера и в самом деле предлагает ей помощь?
— Я вас правильно поняла? — робко спросила девушка. — Вы хотите, чтобы наша жизнь с Питером наладилась?
Беатрис кивнула. Ох, как тяжело дались ей последующие слова, но она, отбросив ложный стыд, все же произнесла их.
— Я слишком крепко и слишком долго держала своего мальчика в ежовых рукавицах. И пусть он никогда не простит меня, я могу хотя бы попытаться вернуть его уважение. Попытаться дать ему ту семью, которой у него никогда не было, — она стиснула руку Габриэллы. — Будь ему хорошей женой, девочка, и ты получить то, чего заслуживает хорошая жена.
Габриэлла признательно улыбнулась ей и почувствовала, как на глаза наворачиваются предательские слезы.
— И я тоже помогу тебе, моя Габби, — разрушила их идиллию Розалинда. — О, ты еще не знаешь, на что способна твоя мать.
— Чем же вы сможете ей помочь? — снисходительно глядя на нее, спросила Беатрис, — Что вы знаете о лондонском высшем свете?
— К счастью, ничего! — колко парировала Розалинда. — Зато я многое знаю о мужчинах и способах их обольщения. Вы не можете не согласиться с тем, что обольщение — это именно то, что нужно Габриэлле, если уж она вбила себе в голову мысль вернуть вашего похотливого пройдоху сына, — с лукавой улыбкой она повернулась к дочери. — Нет способа быстрее преодолеть защитные барьеры, чем пробудить в мужчине желание. Ты должна постоянно мелькать у него перед глазами чувственная, страстная и влюбленная.
— Какой ужас! — воскликнула Беатрис.
— Ну, почему же ужас, — с улыбкой заметила Розалинда. — Это страсть, а страсть, насколько мне известно, является неотъемлемой частью жизни графа Сэндборна. Так что если хочешь жить с этим мужчиной, — вновь обратилась она к Габриэлле, — используй то, чем наградил тебя Господь. Заставь своего мужа позабыть обо всем на свете. Сделай так, чтобы кровь забурлила у него в жилах, и тогда очень скоро он приползет к тебе на коленях. Это говорю я, Розалинда Леко!
Габриэллу не нужно было долго убеждать: она знала, что это правда. Ведь в их первую и единственную ночь Питер, несмотря на свой гнев и недоверие, все-таки хотел ее.
Затем Габриэллу вдруг осенило: раз она хочет, чтобы Питер был ей не только мужем, но и любовником, значит ей необходимо овладеть искусством любви. Впервые за последние несколько недель она почувствовала под ногами твердую почву. Теперь она знает, какой путь следует выбрать! Боже, какой же она была наивной и глупенькой, когда думала, что существует лишь две дороги: замужество и разврат. Кто сказал, что порядочная женщина должна отказаться от страсти? Кто это выдумал, что наслаждение порочно?
Пришло время решать самой, и Габриэлла решалась! Она посмотрела на своих наставниц, одна из которых — столп общества, а другая — вершина полусвета, и поняла, что их ошибки рождают для нее новые возможности. О, при такой поддержке у Питера не останется ни единого шанса!
Глава 18
Сгущались сумерки. Питер, злой, как цепной пес, брел по улицам Лондона. Весь день он сегодня провел на заседании консервативной партии в клубе «Карлтон». Слушая, как холеричные лорды и толстобокие землевладельцы на все лады честят Гладстона, он сначала зевал, но потом апатия переросла в раздражение. Ну, сколько можно говорить одно И то же? Совсем некстати Питеру вспомнились слова Габриэллы о том, что аристократы имеют обыкновение судить по внешнему виду. При чем здесь это?
Как ни старался Питер выбросить Габриэллу из головы, мысли о жене не покидали его. Ее облик странным образом переплелся с обликом Гладстона. А может быть, она права, и все нападки па премьер-министра и яйца выеденного не стоят? В конце концов, меры, которые предлагают консерваторы, не слишком-то отличаются от политики либералов.
Подойдя к своему особняку на Парк-лейн, Питер почувствовал, что смертельно устал. Распри, возникшие в «Карлтоне», вымотали его до предела, а тут еще эти дурацкие воспоминания… Все к черту! Сейчас ему нужна горячая ванна, потом бокал бренди и хорошая сигара. Питер ускорил шаг и минуты через три уже входил в холл. Не успел он закрыть за собой дверь, как перед ним возник Парнелл.
— Что это значит? — недовольно спросил Питер, указывая на гору багажа возле пианино.
— Я пытался связаться с вами, ваша светлость, но никто не знал, где находитесь, — зачастил дворецкий. — Они приехали днем, без предупреждения. Клянусь, я ничего не знал.
— Они?
Питер бросил взгляд на саквояжи и чемоданы, которые показались ему смутно знакомыми.
— Вернулась ваша мать, сэр, и молодая леди Сэндборн. С ними приехала еще та, другая женщина, по-моему, мать вашей жены. Они настаивали, чтобы я отнес вещи новой хозяйки в вашу комнату, но, не зная вашего желания, милорд, я пока оставил их здесь.
Питер тихо застонал. Ну, чем же он так прогневил Бога? Почему Беатрис никак не хочет оставить его в покое? Внезапно он осознал, что Парнелл говорил о какой-то молодой хозяйке, и «той, другой женщине». Неужели Габриэлла здесь?
— Ты говоришь, вместе с моей матерью приехала и молодая леди Сэндборн? Габриэлла?
Дворецкий молча кивнул в сторону гостиной, На ватных ногах Питер пошел туда. Габриэлла. Здесь.
Беатрис сидела в кресле с неизменным вязанием в руках, а напротив нее на низеньком диванчике расположилась Розалинда Леко. Его педантичная мать и скандально известная теща мирно сидят в гостиной! На мгновение Питер лишился дара речи.
— Боже милостивый! — наконец выдавил он.
Розалинда отвлеклась от романа, который читала, Беатрис бросила считать петли, и обе женщины уставились на него. Первой подала голос леди Сэндборн-старшая:
— Полюбуйся, милая Розалинда, мой сын в своем репертуаре, — сказала она, царственно поднимаясь и подходя к Питеру. — Что же ты не приветствуешь свою семью, Питер Сент-Джеймс?
— Семью? — в замешательстве переспросил он, переводя взгляд с Розалинды на мать.
— Ну, разумеется, семью, дорогой граф. Я оставила герцога и сейчас просто физически не могу оставаться в своем доме, — пояснила Розалинда. — Ваша мать и жена были так любезны, что предложили мне пожить у них, пока я не решу, что делать дальше.
Питер оторопел. Сказанные Розалиндой слова казались ему глупейшей шуткой. Неужели она и вправду рассталась с Карлайлзом? Но даже если это и так, то почему мать и жена пригласили ее?
Мать и жена. Беатрис стояла прямо перед ним, а где же Габриэлла? Питер окинул взглядом комнату и увидел ее на кушетке возле окна. Девушка была одета в платье с облегающим лифом из барвинково-голубого муара. Простота покроя лишь подчеркивала соблазнительные изгибы ее фигуры, а цвет усиливал голубизну глаз. Волосы, собранные в свободный узел на затылке, оставляли шею открытой, и от этого Габриэлла выглядела еще моложе. Она была так красива и так желанна, словно вышла из его лихорадочных снов.
— Почему ты не в Торндайке? — раздраженно спросил Питер. Габриэлла взглянула на своих союзниц и промямлила:
— Я… мы… хотели сделать в Лондоне кое-какие покупки.
— Покупки, говоришь?
Питер чуть не поперхнулся этим словом. Ну, конечно, извечная женская уловка? Да только он на нее больше не попадется, хватит! Уж что-что, а заговор ему не составит труда распознать, тем более, когда в нем участвуют дилетанты.
Женщины молчали, Питер тоже не произносил ни слова. Он смотрел то на мать, то на жену, то на тещу и все яснее понимал, что они сговорились. Они захватили его дом и теперь намерены заманить в ловушку. Они хотят распоряжаться его жизнью, хотят превратить его в бессловесного раба, подкаблучника… Не бывать этому! Необходимо показать им, кто хозяин положения, иначе он обречен. Питер повернулся, распахнул двери и гаркнул:
— Парнелл!
— Да, ваша светлость.
Судя по скорости, с какой дворецкий явился на зов хозяина, он крутился где-то неподалеку.
— Скажи Джеку, чтобы немедленно подавал карету, — приказал Питер и взглянул на Габриэллу. — Видимо, в первый раз я недостаточно ясно выразился, поэтому повторяю: отныне твоим домом будет Торндайк, — отчетливо выговаривая каждое слово, сказал он. — Возьми накидку и перчатки, ты сегодня же возвращаешься в поместье.
Габриэлла отрицательно качнула головой, тогда Питер подскочил к ней и схватил за запястье.
— Значит, подчиняться по-хорошему ты не хочешь? — прошипел он.
— Я никуда не поеду, — твердо ответила Габриэлла, на всякий случай, вонзая каблуки в густой ворс ковра.
— Ты поедешь!
— Ни за что!
Они сверлили друг друга глазами, и каждый из них был решительно настроен стоять на своем. Матери безмолвно наблюдали эту сцену, не решаясь даже переглянуться. После продолжительной паузы Габриэлла, уже мягче, предложила:
— Я поеду в Торндайк только вместе с тобой.
— Прекрасно, — не замедлил откликнуться Питер. — Одевайся, я сейчас же отвезу тебя. Он потянул ее за руку, но она не сдвинулась с места, благодаря вовремя принятым мерам предосторожности.
— Проклятье, Габриэлла, ты ведь знаешь, что если понадобится, я понесу тебя на руках?
— Неси.
Она опустилась на колени и, кокетливо подогнув турнюр, легла на пол.
— Ты, кажется, собирался нести меня на руках, так что же ты медлишь? Неси, я полностью в твоей власти.
— И понесу! — рявкнул Питер, присел и попытался обхватить ее за талию.
Габриэлла удивленно вскрикнула. Она явно не ожидала, что он выполнит свою угрозу. В конце концов, ему удалось ее приподнять, и Габриэлла тут же этим воспользовалась. Она нежно обняла Питера за шею и прижалась к нему всем телом. Пошатываясь и тяжело дыша, он вдыхал ее запах. Розы… Какого дьявола она всегда пахнет розами?
Затаив дыхание, Питер зашагал к парадной двери и, только дойдя до нее, понял, что, подхватив жену на руки, совершил большую тактическую ошибку.
Ведь теперь ему придется ждать, пока вернется Парнелл и выпустит его наружу, и еще неизвестно, сколько он прождет Джека с каретой.
Габриэлла была предательски легкой, и он чувствовал, как напрягаются его мышцы, когда она теснее прижимается к нему. Тело вдруг стало горячим, а на лбу выступили бисеринки пота. Не в силах больше сдерживаться, он вдохнул полной грудью, и его немедленно окутал аромат ее духов. Питер понял, что еще несколько минут, и они никуда не поедут. Он беспомощно огляделся по сторонам и пробормотал:
Как ни старался Питер выбросить Габриэллу из головы, мысли о жене не покидали его. Ее облик странным образом переплелся с обликом Гладстона. А может быть, она права, и все нападки па премьер-министра и яйца выеденного не стоят? В конце концов, меры, которые предлагают консерваторы, не слишком-то отличаются от политики либералов.
Подойдя к своему особняку на Парк-лейн, Питер почувствовал, что смертельно устал. Распри, возникшие в «Карлтоне», вымотали его до предела, а тут еще эти дурацкие воспоминания… Все к черту! Сейчас ему нужна горячая ванна, потом бокал бренди и хорошая сигара. Питер ускорил шаг и минуты через три уже входил в холл. Не успел он закрыть за собой дверь, как перед ним возник Парнелл.
— Что это значит? — недовольно спросил Питер, указывая на гору багажа возле пианино.
— Я пытался связаться с вами, ваша светлость, но никто не знал, где находитесь, — зачастил дворецкий. — Они приехали днем, без предупреждения. Клянусь, я ничего не знал.
— Они?
Питер бросил взгляд на саквояжи и чемоданы, которые показались ему смутно знакомыми.
— Вернулась ваша мать, сэр, и молодая леди Сэндборн. С ними приехала еще та, другая женщина, по-моему, мать вашей жены. Они настаивали, чтобы я отнес вещи новой хозяйки в вашу комнату, но, не зная вашего желания, милорд, я пока оставил их здесь.
Питер тихо застонал. Ну, чем же он так прогневил Бога? Почему Беатрис никак не хочет оставить его в покое? Внезапно он осознал, что Парнелл говорил о какой-то молодой хозяйке, и «той, другой женщине». Неужели Габриэлла здесь?
— Ты говоришь, вместе с моей матерью приехала и молодая леди Сэндборн? Габриэлла?
Дворецкий молча кивнул в сторону гостиной, На ватных ногах Питер пошел туда. Габриэлла. Здесь.
Беатрис сидела в кресле с неизменным вязанием в руках, а напротив нее на низеньком диванчике расположилась Розалинда Леко. Его педантичная мать и скандально известная теща мирно сидят в гостиной! На мгновение Питер лишился дара речи.
— Боже милостивый! — наконец выдавил он.
Розалинда отвлеклась от романа, который читала, Беатрис бросила считать петли, и обе женщины уставились на него. Первой подала голос леди Сэндборн-старшая:
— Полюбуйся, милая Розалинда, мой сын в своем репертуаре, — сказала она, царственно поднимаясь и подходя к Питеру. — Что же ты не приветствуешь свою семью, Питер Сент-Джеймс?
— Семью? — в замешательстве переспросил он, переводя взгляд с Розалинды на мать.
— Ну, разумеется, семью, дорогой граф. Я оставила герцога и сейчас просто физически не могу оставаться в своем доме, — пояснила Розалинда. — Ваша мать и жена были так любезны, что предложили мне пожить у них, пока я не решу, что делать дальше.
Питер оторопел. Сказанные Розалиндой слова казались ему глупейшей шуткой. Неужели она и вправду рассталась с Карлайлзом? Но даже если это и так, то почему мать и жена пригласили ее?
Мать и жена. Беатрис стояла прямо перед ним, а где же Габриэлла? Питер окинул взглядом комнату и увидел ее на кушетке возле окна. Девушка была одета в платье с облегающим лифом из барвинково-голубого муара. Простота покроя лишь подчеркивала соблазнительные изгибы ее фигуры, а цвет усиливал голубизну глаз. Волосы, собранные в свободный узел на затылке, оставляли шею открытой, и от этого Габриэлла выглядела еще моложе. Она была так красива и так желанна, словно вышла из его лихорадочных снов.
— Почему ты не в Торндайке? — раздраженно спросил Питер. Габриэлла взглянула на своих союзниц и промямлила:
— Я… мы… хотели сделать в Лондоне кое-какие покупки.
— Покупки, говоришь?
Питер чуть не поперхнулся этим словом. Ну, конечно, извечная женская уловка? Да только он на нее больше не попадется, хватит! Уж что-что, а заговор ему не составит труда распознать, тем более, когда в нем участвуют дилетанты.
Женщины молчали, Питер тоже не произносил ни слова. Он смотрел то на мать, то на жену, то на тещу и все яснее понимал, что они сговорились. Они захватили его дом и теперь намерены заманить в ловушку. Они хотят распоряжаться его жизнью, хотят превратить его в бессловесного раба, подкаблучника… Не бывать этому! Необходимо показать им, кто хозяин положения, иначе он обречен. Питер повернулся, распахнул двери и гаркнул:
— Парнелл!
— Да, ваша светлость.
Судя по скорости, с какой дворецкий явился на зов хозяина, он крутился где-то неподалеку.
— Скажи Джеку, чтобы немедленно подавал карету, — приказал Питер и взглянул на Габриэллу. — Видимо, в первый раз я недостаточно ясно выразился, поэтому повторяю: отныне твоим домом будет Торндайк, — отчетливо выговаривая каждое слово, сказал он. — Возьми накидку и перчатки, ты сегодня же возвращаешься в поместье.
Габриэлла отрицательно качнула головой, тогда Питер подскочил к ней и схватил за запястье.
— Значит, подчиняться по-хорошему ты не хочешь? — прошипел он.
— Я никуда не поеду, — твердо ответила Габриэлла, на всякий случай, вонзая каблуки в густой ворс ковра.
— Ты поедешь!
— Ни за что!
Они сверлили друг друга глазами, и каждый из них был решительно настроен стоять на своем. Матери безмолвно наблюдали эту сцену, не решаясь даже переглянуться. После продолжительной паузы Габриэлла, уже мягче, предложила:
— Я поеду в Торндайк только вместе с тобой.
— Прекрасно, — не замедлил откликнуться Питер. — Одевайся, я сейчас же отвезу тебя. Он потянул ее за руку, но она не сдвинулась с места, благодаря вовремя принятым мерам предосторожности.
— Проклятье, Габриэлла, ты ведь знаешь, что если понадобится, я понесу тебя на руках?
— Неси.
Она опустилась на колени и, кокетливо подогнув турнюр, легла на пол.
— Ты, кажется, собирался нести меня на руках, так что же ты медлишь? Неси, я полностью в твоей власти.
— И понесу! — рявкнул Питер, присел и попытался обхватить ее за талию.
Габриэлла удивленно вскрикнула. Она явно не ожидала, что он выполнит свою угрозу. В конце концов, ему удалось ее приподнять, и Габриэлла тут же этим воспользовалась. Она нежно обняла Питера за шею и прижалась к нему всем телом. Пошатываясь и тяжело дыша, он вдыхал ее запах. Розы… Какого дьявола она всегда пахнет розами?
Затаив дыхание, Питер зашагал к парадной двери и, только дойдя до нее, понял, что, подхватив жену на руки, совершил большую тактическую ошибку.
Ведь теперь ему придется ждать, пока вернется Парнелл и выпустит его наружу, и еще неизвестно, сколько он прождет Джека с каретой.
Габриэлла была предательски легкой, и он чувствовал, как напрягаются его мышцы, когда она теснее прижимается к нему. Тело вдруг стало горячим, а на лбу выступили бисеринки пота. Не в силах больше сдерживаться, он вдохнул полной грудью, и его немедленно окутал аромат ее духов. Питер понял, что еще несколько минут, и они никуда не поедут. Он беспомощно огляделся по сторонам и пробормотал: