Страница:
Она всего на секунду отвела глаза, и тогда Питер, прорычав что-то нечленораздельное, опустился рядом с ней на колени. Габриэлла обмякла, и он с ужасом для себя обнаружил, что, оказывается, невероятно трудно просунуть руки под безвольно лежащее тело. В конце концов, ему это удалось, и он поднял ее, но… только для того, чтобы сразу же отпустить. Ее грудь, плечи были едва прикрыты, и Питер не смог совладать с охватившем его желанием. Боже, что за пытка!
— Проклятье! — чертыхнулся он и попробовал зайти с другой стороны. Получилось еще хуже, так как теперь его лицо находилось вровень с лицом Габриэллы.
— Лицемер! — выдохнула она. — Сам не выносишь даже мысли о подчинении, а для меня сочинил целый свод правил.
— Ты моя жена, а значит, обязана подчиняться — заявил он, уязвленный ее обвинением. — На людях ты должна вести себя так, как я велю.
— Здесь нет людей, Питер. Мы одни, — тихо сказала Габриэлла.
Кровь бросилась ему в виски, настолько интимно прозвучали эти простые слова.
— Ты и в обществе поведешь себя так же, — укорил он. — А я не позволю, слышишь? Замужние дамы соблюдают правила этикета всегда и везде. Они не заворачиваются в ковры и не являются в гостиничные номера посреди ночи! Они не исполняют салунные песенки на благотворительных вечерах, не облизывают бокалы и не чистят виноград зубами! — Питер осекся, вдруг осознав, что только что выдал себя с головой.
— А разве я могу считать себя замужней дамой? — мягко проговорила она. Слишком мягко, чтобы не почуять подвоха в ее словах. — И вообще кто это определяет, что можно делать женщине, а чего нельзя. Кто сказал, что нельзя чистить виноград зубами, снимать туфли под столом и ничего не носить под платьем? — она прищурилась и села. — Думаю, пора взглянуть на эту книгу правил, которую ты мне постоянно цитируешь. Где она? Ты так скор со своими предписаниями, что, должно быть, всегда носишь ее с собой, — Габриэлла протянула руку ладонью вверх. — Дай мне ее.
Питер отшатнулся от нее, как от умалишенной, и спрятал руки за спиной.
— Габриэлла, не говори ты чепухи, какая еще книга?
Ее улыбка должна была бы его предостеречь, но… не предостерегла.
— Ага, так значит она здесь. И где же ты ее прячешь?
Габриэлла наклонилась к нему и, пробежавшись рукой по груди, забралась в наружный карман пиджака, тщательно обследовав его, девушка притворно вздохнула и констатировала:
— Здесь книги нет. Значит, она внутри. Не успел Питер опомниться, как ее пальцы расстегнули единственную пуговицу и заскользили вверх-вниз по подкладке, ощупывая внутренние карманы.
— Что ты делаешь? — он схватил ее за запястья. — Ради Бога, что на тебя нашло?
— Я хочу найти книгу правил, Питер Сент-Джеймс, — волнующе низким голосом проговорила она. — Предупреждаю, ты не выйдешь отсюда, пока я ее не разыщу!
Она была так близко, что он мог вдыхать аромат ее духов. Розы. Опять розы! Питер немного ослабил хватку, но не выпустил ее рук. Впрочем, Габриэлле это и не было нужно, соединенными ладонями она провела по планке жилета, и тот распахнулся будто бы сам собой. Исследовав маленький карманчик в поисках гипотетической книги, Габриэлла легонько пощекотала мужа и ощутила, как напряглись все его мускулы.
— М-м, а ты не глуп, Питер Сэндборн, — проворковала она. — Хорошо спрятал свое сокровище. Отдашь добровольно или мне продолжать искать?
Тело его молило: ищи, ищи!
Зачем тебе книга правил? — хрипло выдавил он, борясь с возбуждением.
— Я хочу ее сжечь, — она легко освободила руки и скользнула вниз к бедрам, делая вид, что не прекращает поиски. — Я хочу, чтобы между нами не существовало никаких правил, кроме тех, которые мы придумаем вместе. Больше никаких правил! Питер был готов подписаться под этим воззванием. Габриэлла ловко развязала его галстук, расстегнула рубашку и прижалась грудью к его груди. Она ждала большего и жаждала почувствовать тяжесть его тела на своем.
— Ты ведь хочешь меня, Питер, да? Столь откровенное приглашение к блаженству невозможно было отвергнуть.
— Да, Габриэлла, да!
Их губы слились в поцелуе, и все обиды и беды отошли на второй план, а потом и вовсе перестали существовать. Он исследовал ее рот, наслаждаясь мягким сопротивлением, от которого покалывало язык. Он гладил ее кожу, боготворя малейшие изгибы ее восхитительной фигуры, и упивался теплом и податливостью тела.
— Сними… свой наряд, — шепотом попросил он и быстро скинул с себя рубашку.
— Она, словно загипнотизированная властностью его голоса, молча повиновалась. Габриэлла ждала его, пылая от страсти и готовая взорваться от малейшего прикосновения.
Она, обнаженная, лежала у его ног, и все же что-то было не так. Внезапно Питер осознал, что его смущает. Парик! Он стянул его и освободил волосы Габриэллы, туго стянутые на затылке. Они рассыпались вокруг головы, будто солнечные лучи.
Несколько бесконечно долгих мгновений он любовался своей женой, затем подхватил ее на руки и понес в спальню. Уложив Габриэллу на кровать, Питер вдруг рассмеялся.
— А где, скажи на милость, ты взяла такую дурацкую одежду?
— У… подруги, — пробормотала она, притягивая его к себе. — Ты ведь понял, какую роль я сегодня играю?
— Даже не догадываюсь, — признался он.
— Сегодня я Клеопатра, королева Нила, — она застыла и прошептала: — А ты Юлий Цезарь.
— Цезарь и Клеопатра, — усмехнулся он. — Так вот откуда эта безумная идея завернуться в ковер.
— Ты сама придумала, или кто-то подсказал? Впрочем, сможешь не отвечать: я и так знаю, чьи это штучки. Он захватил ртом ее сосок, и она застонала, обмирая от нахлынувшего вожделения.
— О-о, сделай так еще раз… да, да, вот так.
Габриэлла изогнулась и вскрикнула от удовольствия.
Когда первая волна жара схлынула, она вспомнила последние слова Питера и не на шутку перепугалась, значит, он все-таки подозревает заговор! Надо немедля рассеять его сомнения. Вот только как объяснить эту сумасбродную выходку?
— Ты, кстати, не прав, думая, что мне кто-то подсказал вырядиться Клеопатрой, — после недолгого размышления сказала она. — Просто я однажды видела такой сон.
— Сон? Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе снился я?
— Ты снишься мне каждую ночь.
— Надеюсь, это грешные сны? — он провел рукой по ее бедру, и тело Габриэллы тут же откликнулось на эту ласку.
— Это были восхитительные сны.
— Расскажи мне о них, — промурлыкал он, протянувшись на спину, потянул ее на себя.
Габриэлла ахнула, шокированная своим положением, и попыталась прикрыть грудь руками, но Питер не позволил ей этого сделать.
— Так что же мы делали во сне, а, Клеопатра?
— Ты разворачивал ковер и присоединялся ко мне, — почти простонала она, изнемогая под его взглядом.
— А потом?
— Потом мы занимались безумной, страстной любовью.
— Как? — шепнул он, языком прокладывая влажную дорожку к ложбинке между ее грудей.
— О, Питер, лучше я тебе это покажу.
Она припомнила все уроки Розалинды и продемонстрировала ему весьма смелый и еще более откровенный поцелуй.
— Дальше, — глаза его стали словно горящие угли.
— Потом ты раздел меня и стал ласкать… здесь и вот здесь, — с придыханием прошептала она, направляя его руки и моля Бога, чтобы он не останавливался.
— А что было еще? — потребовал Питер. Габриэлла едва могла говорить, ее переполняло желание.
— Я… я не помню.
— Попробую освежить твою память, — шепнул он, целуя ее шею. — Потом ты легла на спину, — Питер легко перевернул ее и раздвинул коленом ноги девушки. — И я заставил тебя извиваться, трепетать и задыхаться от наслаждения.
Он прижался к ее пылающей сердцевине, Габриэлла выгнулась ему навстречу и они слились воедино. Теснее, тверже, быстрее… Они двигались в одном властном ритме, сгорая от возбуждения.
— Я люблю тебя.
— Я люблю тебя.
Они соприкасались свободно и полно, любя друг друга без ограничений. Они исследовали богатство любви, пока страсть, достигнув апогея, не прорвалась восхитительным освобождением.
— Интересные сны вам снятся, леди Сэндборн, — поддразнил Питер, ложась рядом. Впервые он видел Габриэллу такой бесстыдно обнаженной, такой первобытно женственной и такой чертовски соблазнительной. Он не отрывал от нее глаз. В их таинственной глубине светилось чувство удовлетворения, завершенности и любви.
— То, что происходит наяву, намного интереснее, лорд Сэндборн, — с лукавой улыбкой отозвалась она. — Все самое скандальное и волнующее неизменно связано с вами, безнравственный вы человек. Что же я скажу теперь своему мужу? Он грозился убить меня за измену.
— Скажи ему правду, — усмехнулся он ее шутке.
— Правду?
— Ну, конечно. Скажи, что мы работали над книгой.
— Какой книгой, любимый? — не поняла Габриэлла.
— Правил.
Когда смысл дошел до нее, она от души расхохоталась, а он добавил:
— И не забудь упомянуть о том, что между делом мы занимались любовью всю ночь напролет.
Проснувшись на следующее утро, Габриэлла никак не могла понять, где находится. Сидя на смятой постели и моргая, она пыталась сориентироваться в окружающей обстановке. Лишь когда взгляд ее упал на вдавленную подушку рядом, Габриэлла все вспомнила и томно потянулась.
Ночь вожделения и любви. Боже, как она счастлива! Свою одежду она обнаружила на полу и, кое-как натянув экзотический наряд, прошлепала босиком в соседнюю комнату.
Питер сидел за столом и просматривал какие-то бумаги.
— Доброе утро, — проворковала Габриэлла. Он поднялся и окинул ее быстрым взглядом, избегая смотреть в глаза.
— Уже оделась? Прекрасно, это сэкономит время. Питер снял с вешалки свой плащ и накинул его жене на плечи.
— Едем.
— Как? Почему? Мы же еще не завтракали, может быть, выпьем хотя бы по чашечке кофе?
— Позавтракаешь дома, — отрезал он и подтолкнул ее к дверям. Что происходит? Почему Питер ведет себя так, будто предыдущей ночи вовсе не существовало? С непроницаемым лицом он спустился по лестнице, буквально выволок ее на улицу и усадил в карету. Габриэлла пришла в отчаяние. Неужели они расстанутся, не сказав друг другу ни единого слова?
— Питер, пожалуйста, — взмолилась она и схватила его за руку. По его телу пробежала нервная дрожь, и Габриэлла знала, что ее вызвало.
Страх? Он боится оставаться с ней, боится самого себя…
Питер резко отстранился, захлопнул дверцу кареты и махнул Джеку. Экипаж тронулся и медленно покатил по улице, увозя Габриэллу от мужа, от счастья, от любви…
В особняке на Парк-Лейн с нетерпением ждали ее возвращения, надеясь, что вернется она не одна. Но надеждам Розалинды и Беатрис не суждено было сбыться.
— Мне нет нужды спрашивать, как все прошло: твое лицо говорит само за себя, — заметила Розалинда, пристально разглядывая дочь. — Он показал тебе радугу на небе, или вы всю ночь считали сияющие звезды? Расскажи мне, я хочу знать подробности.
— Как вы вульгарны, Розалинда, — поморщилась леди Беатрис. Разве недостаточно того, что они были вместе?
— Мне нет! Они увлекли Габриэллу в гостиную и приступили к расспросам.
— Ну, дорогая, что произошло? Почему я не вижу триумфа в твоих глазах?
— Ох, мама, я уже ничего не понимаю, — несчастно ответила Габриэлла. Это была дивная ночь, и Питер был таким нежным и ласковым… А утром, не сказав мне и двух слов, он вытолкал меня за дверь! — в голосе девушки звучала обида. Розалинда задумалась, а потом уверенно заявила:
— Утренние нервы, не обращай внимания. Просто Сэндборн слишком долго был холостяком и сейчас испытывает запоздалое сожаление, — она похлопала дочь по руке. — Уж поверь моему опыту, волноваться совершенно не о чем. Ты стала его возлюбленной и ничто и никто не сможет этого изменить.
Габриэлла уныло кивнула и отправилась в свои апартаменты. Она с удовольствием приняла душистую ванну, немного отдохнула, потом встряхнулась и присела к окну. Ей хотелось разобраться в себе и в том, что произошло.
А что же все-таки произошло? Несомненно одно — романтическая выходка принесла ей желанную победу. Питер стал ее любовником, но отчужденность полностью не исчезла, и его утренняя холодность — яркое тому подтверждение. Но почему? Почему? Может быть, дело в том, что она заставила его покориться? А этот странный страх… Неужели он боится… любить ее?
Боится любить.
Эта мысль ошеломила Габриэллу. Он боится любви, ибо уверен, что, полюбив, потеряет власть над своей жизнью, лишится свободы. Но ведь это не так! Как же убедить его в том, что она не посягает на его душу? Как снова стать его другом?
Как?
Глава 21
— Проклятье! — чертыхнулся он и попробовал зайти с другой стороны. Получилось еще хуже, так как теперь его лицо находилось вровень с лицом Габриэллы.
— Лицемер! — выдохнула она. — Сам не выносишь даже мысли о подчинении, а для меня сочинил целый свод правил.
— Ты моя жена, а значит, обязана подчиняться — заявил он, уязвленный ее обвинением. — На людях ты должна вести себя так, как я велю.
— Здесь нет людей, Питер. Мы одни, — тихо сказала Габриэлла.
Кровь бросилась ему в виски, настолько интимно прозвучали эти простые слова.
— Ты и в обществе поведешь себя так же, — укорил он. — А я не позволю, слышишь? Замужние дамы соблюдают правила этикета всегда и везде. Они не заворачиваются в ковры и не являются в гостиничные номера посреди ночи! Они не исполняют салунные песенки на благотворительных вечерах, не облизывают бокалы и не чистят виноград зубами! — Питер осекся, вдруг осознав, что только что выдал себя с головой.
— А разве я могу считать себя замужней дамой? — мягко проговорила она. Слишком мягко, чтобы не почуять подвоха в ее словах. — И вообще кто это определяет, что можно делать женщине, а чего нельзя. Кто сказал, что нельзя чистить виноград зубами, снимать туфли под столом и ничего не носить под платьем? — она прищурилась и села. — Думаю, пора взглянуть на эту книгу правил, которую ты мне постоянно цитируешь. Где она? Ты так скор со своими предписаниями, что, должно быть, всегда носишь ее с собой, — Габриэлла протянула руку ладонью вверх. — Дай мне ее.
Питер отшатнулся от нее, как от умалишенной, и спрятал руки за спиной.
— Габриэлла, не говори ты чепухи, какая еще книга?
Ее улыбка должна была бы его предостеречь, но… не предостерегла.
— Ага, так значит она здесь. И где же ты ее прячешь?
Габриэлла наклонилась к нему и, пробежавшись рукой по груди, забралась в наружный карман пиджака, тщательно обследовав его, девушка притворно вздохнула и констатировала:
— Здесь книги нет. Значит, она внутри. Не успел Питер опомниться, как ее пальцы расстегнули единственную пуговицу и заскользили вверх-вниз по подкладке, ощупывая внутренние карманы.
— Что ты делаешь? — он схватил ее за запястья. — Ради Бога, что на тебя нашло?
— Я хочу найти книгу правил, Питер Сент-Джеймс, — волнующе низким голосом проговорила она. — Предупреждаю, ты не выйдешь отсюда, пока я ее не разыщу!
Она была так близко, что он мог вдыхать аромат ее духов. Розы. Опять розы! Питер немного ослабил хватку, но не выпустил ее рук. Впрочем, Габриэлле это и не было нужно, соединенными ладонями она провела по планке жилета, и тот распахнулся будто бы сам собой. Исследовав маленький карманчик в поисках гипотетической книги, Габриэлла легонько пощекотала мужа и ощутила, как напряглись все его мускулы.
— М-м, а ты не глуп, Питер Сэндборн, — проворковала она. — Хорошо спрятал свое сокровище. Отдашь добровольно или мне продолжать искать?
Тело его молило: ищи, ищи!
Зачем тебе книга правил? — хрипло выдавил он, борясь с возбуждением.
— Я хочу ее сжечь, — она легко освободила руки и скользнула вниз к бедрам, делая вид, что не прекращает поиски. — Я хочу, чтобы между нами не существовало никаких правил, кроме тех, которые мы придумаем вместе. Больше никаких правил! Питер был готов подписаться под этим воззванием. Габриэлла ловко развязала его галстук, расстегнула рубашку и прижалась грудью к его груди. Она ждала большего и жаждала почувствовать тяжесть его тела на своем.
— Ты ведь хочешь меня, Питер, да? Столь откровенное приглашение к блаженству невозможно было отвергнуть.
— Да, Габриэлла, да!
Их губы слились в поцелуе, и все обиды и беды отошли на второй план, а потом и вовсе перестали существовать. Он исследовал ее рот, наслаждаясь мягким сопротивлением, от которого покалывало язык. Он гладил ее кожу, боготворя малейшие изгибы ее восхитительной фигуры, и упивался теплом и податливостью тела.
— Сними… свой наряд, — шепотом попросил он и быстро скинул с себя рубашку.
— Она, словно загипнотизированная властностью его голоса, молча повиновалась. Габриэлла ждала его, пылая от страсти и готовая взорваться от малейшего прикосновения.
Она, обнаженная, лежала у его ног, и все же что-то было не так. Внезапно Питер осознал, что его смущает. Парик! Он стянул его и освободил волосы Габриэллы, туго стянутые на затылке. Они рассыпались вокруг головы, будто солнечные лучи.
Несколько бесконечно долгих мгновений он любовался своей женой, затем подхватил ее на руки и понес в спальню. Уложив Габриэллу на кровать, Питер вдруг рассмеялся.
— А где, скажи на милость, ты взяла такую дурацкую одежду?
— У… подруги, — пробормотала она, притягивая его к себе. — Ты ведь понял, какую роль я сегодня играю?
— Даже не догадываюсь, — признался он.
— Сегодня я Клеопатра, королева Нила, — она застыла и прошептала: — А ты Юлий Цезарь.
— Цезарь и Клеопатра, — усмехнулся он. — Так вот откуда эта безумная идея завернуться в ковер.
— Ты сама придумала, или кто-то подсказал? Впрочем, сможешь не отвечать: я и так знаю, чьи это штучки. Он захватил ртом ее сосок, и она застонала, обмирая от нахлынувшего вожделения.
— О-о, сделай так еще раз… да, да, вот так.
Габриэлла изогнулась и вскрикнула от удовольствия.
Когда первая волна жара схлынула, она вспомнила последние слова Питера и не на шутку перепугалась, значит, он все-таки подозревает заговор! Надо немедля рассеять его сомнения. Вот только как объяснить эту сумасбродную выходку?
— Ты, кстати, не прав, думая, что мне кто-то подсказал вырядиться Клеопатрой, — после недолгого размышления сказала она. — Просто я однажды видела такой сон.
— Сон? Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе снился я?
— Ты снишься мне каждую ночь.
— Надеюсь, это грешные сны? — он провел рукой по ее бедру, и тело Габриэллы тут же откликнулось на эту ласку.
— Это были восхитительные сны.
— Расскажи мне о них, — промурлыкал он, протянувшись на спину, потянул ее на себя.
Габриэлла ахнула, шокированная своим положением, и попыталась прикрыть грудь руками, но Питер не позволил ей этого сделать.
— Так что же мы делали во сне, а, Клеопатра?
— Ты разворачивал ковер и присоединялся ко мне, — почти простонала она, изнемогая под его взглядом.
— А потом?
— Потом мы занимались безумной, страстной любовью.
— Как? — шепнул он, языком прокладывая влажную дорожку к ложбинке между ее грудей.
— О, Питер, лучше я тебе это покажу.
Она припомнила все уроки Розалинды и продемонстрировала ему весьма смелый и еще более откровенный поцелуй.
— Дальше, — глаза его стали словно горящие угли.
— Потом ты раздел меня и стал ласкать… здесь и вот здесь, — с придыханием прошептала она, направляя его руки и моля Бога, чтобы он не останавливался.
— А что было еще? — потребовал Питер. Габриэлла едва могла говорить, ее переполняло желание.
— Я… я не помню.
— Попробую освежить твою память, — шепнул он, целуя ее шею. — Потом ты легла на спину, — Питер легко перевернул ее и раздвинул коленом ноги девушки. — И я заставил тебя извиваться, трепетать и задыхаться от наслаждения.
Он прижался к ее пылающей сердцевине, Габриэлла выгнулась ему навстречу и они слились воедино. Теснее, тверже, быстрее… Они двигались в одном властном ритме, сгорая от возбуждения.
— Я люблю тебя.
— Я люблю тебя.
Они соприкасались свободно и полно, любя друг друга без ограничений. Они исследовали богатство любви, пока страсть, достигнув апогея, не прорвалась восхитительным освобождением.
— Интересные сны вам снятся, леди Сэндборн, — поддразнил Питер, ложась рядом. Впервые он видел Габриэллу такой бесстыдно обнаженной, такой первобытно женственной и такой чертовски соблазнительной. Он не отрывал от нее глаз. В их таинственной глубине светилось чувство удовлетворения, завершенности и любви.
— То, что происходит наяву, намного интереснее, лорд Сэндборн, — с лукавой улыбкой отозвалась она. — Все самое скандальное и волнующее неизменно связано с вами, безнравственный вы человек. Что же я скажу теперь своему мужу? Он грозился убить меня за измену.
— Скажи ему правду, — усмехнулся он ее шутке.
— Правду?
— Ну, конечно. Скажи, что мы работали над книгой.
— Какой книгой, любимый? — не поняла Габриэлла.
— Правил.
Когда смысл дошел до нее, она от души расхохоталась, а он добавил:
— И не забудь упомянуть о том, что между делом мы занимались любовью всю ночь напролет.
Проснувшись на следующее утро, Габриэлла никак не могла понять, где находится. Сидя на смятой постели и моргая, она пыталась сориентироваться в окружающей обстановке. Лишь когда взгляд ее упал на вдавленную подушку рядом, Габриэлла все вспомнила и томно потянулась.
Ночь вожделения и любви. Боже, как она счастлива! Свою одежду она обнаружила на полу и, кое-как натянув экзотический наряд, прошлепала босиком в соседнюю комнату.
Питер сидел за столом и просматривал какие-то бумаги.
— Доброе утро, — проворковала Габриэлла. Он поднялся и окинул ее быстрым взглядом, избегая смотреть в глаза.
— Уже оделась? Прекрасно, это сэкономит время. Питер снял с вешалки свой плащ и накинул его жене на плечи.
— Едем.
— Как? Почему? Мы же еще не завтракали, может быть, выпьем хотя бы по чашечке кофе?
— Позавтракаешь дома, — отрезал он и подтолкнул ее к дверям. Что происходит? Почему Питер ведет себя так, будто предыдущей ночи вовсе не существовало? С непроницаемым лицом он спустился по лестнице, буквально выволок ее на улицу и усадил в карету. Габриэлла пришла в отчаяние. Неужели они расстанутся, не сказав друг другу ни единого слова?
— Питер, пожалуйста, — взмолилась она и схватила его за руку. По его телу пробежала нервная дрожь, и Габриэлла знала, что ее вызвало.
Страх? Он боится оставаться с ней, боится самого себя…
Питер резко отстранился, захлопнул дверцу кареты и махнул Джеку. Экипаж тронулся и медленно покатил по улице, увозя Габриэллу от мужа, от счастья, от любви…
В особняке на Парк-Лейн с нетерпением ждали ее возвращения, надеясь, что вернется она не одна. Но надеждам Розалинды и Беатрис не суждено было сбыться.
— Мне нет нужды спрашивать, как все прошло: твое лицо говорит само за себя, — заметила Розалинда, пристально разглядывая дочь. — Он показал тебе радугу на небе, или вы всю ночь считали сияющие звезды? Расскажи мне, я хочу знать подробности.
— Как вы вульгарны, Розалинда, — поморщилась леди Беатрис. Разве недостаточно того, что они были вместе?
— Мне нет! Они увлекли Габриэллу в гостиную и приступили к расспросам.
— Ну, дорогая, что произошло? Почему я не вижу триумфа в твоих глазах?
— Ох, мама, я уже ничего не понимаю, — несчастно ответила Габриэлла. Это была дивная ночь, и Питер был таким нежным и ласковым… А утром, не сказав мне и двух слов, он вытолкал меня за дверь! — в голосе девушки звучала обида. Розалинда задумалась, а потом уверенно заявила:
— Утренние нервы, не обращай внимания. Просто Сэндборн слишком долго был холостяком и сейчас испытывает запоздалое сожаление, — она похлопала дочь по руке. — Уж поверь моему опыту, волноваться совершенно не о чем. Ты стала его возлюбленной и ничто и никто не сможет этого изменить.
Габриэлла уныло кивнула и отправилась в свои апартаменты. Она с удовольствием приняла душистую ванну, немного отдохнула, потом встряхнулась и присела к окну. Ей хотелось разобраться в себе и в том, что произошло.
А что же все-таки произошло? Несомненно одно — романтическая выходка принесла ей желанную победу. Питер стал ее любовником, но отчужденность полностью не исчезла, и его утренняя холодность — яркое тому подтверждение. Но почему? Почему? Может быть, дело в том, что она заставила его покориться? А этот странный страх… Неужели он боится… любить ее?
Боится любить.
Эта мысль ошеломила Габриэллу. Он боится любви, ибо уверен, что, полюбив, потеряет власть над своей жизнью, лишится свободы. Но ведь это не так! Как же убедить его в том, что она не посягает на его душу? Как снова стать его другом?
Как?
Глава 21
Питер стоял и холле клуба и уныло смотрел на улицу через стеклянную дверь. Мелкий дождь заволок все сплошною пеленой, и его капли отчетливо барабанили по козырьку над крыльцом. Коротко чертыхнувшись, Питер вернулся в бар, надеясь, что ливень скоро закончится.
Полдня он провел на заседании палаты лордов, мечтая только об одном, чтобы все пэры Англии провалились сквозь землю: до такой степени надоела ему их пустая болтовня. Вечер Питер решил провести у «Брукса», справедливо полагая, что хоть там его никто не потревожит, но ошибся, как ошибался в своих предположениях уже много раз за последние несколько дней. Злой рок прямо у входа столкнул его нос к носу с Эрандейлом и Шивли. Гарри дурашливо приподнял шляпу и заметил, что Питеру невероятно повезло с номером в «Кларендоне», которым «так хорошо снабжается». А Эрандейл не преминул добавить, что слышал, будто леди Сэндборн-младшая заново отделывает его особняк в каком-то необычном, кажется, египетском стиле. Питер чуть не набросился на них с кулаками, и только присутствие лакея удержало его от этого. Впрочем, следовало ожидать, что После вчерашней ночи по Лондону поползут слухи и сплетни. Если до сих пор Питер питал слабую надежду на то, что Кэттон не узнал Габриэллу, то теперь она развеялась, как дым. К скандальному браку добавилась шокирующая выходка жены, и все это вкупе выставляло графа Сэндборна в самом невыгодном свете в глазах общества.
По правде говоря, Питер боялся не позора, а того, что о нем подумает кучка аристократов. Большую тревогу вызывал тот факт, что его вообще заботит мнение таких типов, как Эрандейл и Шивли. Никогда Питер не преклонял колени перед блюстителями приличий, а свою репутацию распутника и повесы носил с тайной гордостью. Что же изменилось? Почему он скрывается от друзей, обвиняя во всем Габриэллу, в то время как сам ведет себя ничуть не лучше? Размышляя об этом, Питер вошел в бар и огляделся. Почти все столики были заняты шумными компаниями, и лишь за угловым маячила чья-то одинокая фигура. Питер заказал бренди и направился туда, надеясь, что с этим джентльменом он незнаком и разговор поддерживать не придется, подойдя ближе, Питер чуть не выронил бокал из рук. И как он мог забыть, что Карлайлз принадлежит к этому же клубу!
— Вы? — раздраженно бросил герцог и указал на кресло по другую сторону стола.
Зная, что несколько десятков глаз сейчас пристально наблюдают за их встречей, Питер кивнул и сел напротив.
Внешность холеного и обычно аккуратного до педантичности Карлайлза привела его в некоторое замешательство. Галстук герцога сбился набок, воротничок выглядел потрепанным, а под глазами залегли темные тени. Карлайлз поднял бокал и, осушив его в два глотка, угрюмо пробормотал:
— Проклятые бабы, им никогда не угодишь. Я отдал ей все! Все, что она, черт побери, хотела: деньги, драгоценности, пожизненная рента… — он наклонился вперед и продолжил яростным шепотом: — Я даже был верен ей! Так какого беса она еще хочет?
Он подал бармену знак повторить заказ и тупо уставился в пустой бокал, несколько минут он сидел так, пребывая в самом мрачном расположении духа, а потом вдруг выпалил:
— Уважения! Она требует уважения! — герцог вперил в Питера возмущенный взгляд. — Знаешь, что она мне написала? Что никогда не каталась верхом, не курила сигару и не носила розовых платьев, каково? По-моему, она сошла с ума, вот что я думаю. Окончательно свихнулась.
Излив душу, Карлайлз одернул жилет и сухо поинтересовался:
— Как поживает моя дочь? Габриэлла — ведь МОЯ дочь, — уточнил он, словно ожидал возражений. — Что бы там ни говорила ее мать, я никогда этому не верил. Розалинда любит приврать.
— Спасибо, хорошо, — отозвался Питер. Что же еще он мог ему сказать?
Послушайте моего совета, Сэндборн, — герцог постучал пальцем по столу, подчеркивая важность своих слов. — Если Габби начнет болтать об уважении и сигарах, прижмите ее к ногтю не мешкая. Никаких разговоров, никакой чепухи и никаких розовых платьев! Уж поверьте, как только вы позволите ей чуть больше положенного, она тут же обзовет вас лицемером и поменяет замки в дверях.
Питер допил бренди и откланялся настолько быстро, насколько позволяли приличия. Привратник нашел для него зонт, и Питер вышел на улицу. Вдохнув полной грудью сырой воздух, он нахмурился и воинственно выдвинул челюсть.
Предостережение герцога запоздало примерно на месяц.
Розалинда была так довольна успехом романтической авантюры, что не выдержала и вновь созвала подруг, чтобы похвастаться. Всем очень хотелось услышать подробности, но Габриэлла ограничилась лишь кратким отчетом. А что касается утренней холодности Питера, то все единодушно сошлись на мнении, что «это просто нервы».
— Мужчины упорно держатся за свою независимость и ни за что не хотят признать, что, нуждаются в женщинах, — успокоила девушку Женевьева.
— А особенно упрямыми они делаются наутро после ночи пылкой любви, — подтвердила Клементина и, подмигнув товаркам, спросила: — Так что же все-таки произошло после того, как он тебя поцеловал?
Габриэлла покраснела, как рак, но тут, к счастью, послышался стук в дверь и вошел Парнелл. — Леди Беатрис просит вас присоединиться к ней в гостиную. Пришел герцог Карлайлз. Розалинда картинно заломила руки и простонала:
— Отстанет ли от меня хоть когда-нибудь этот .человек? Еще одного разговора с ним я не выдержу. Мы должны спуститься в гостиную все вместе, так мне будет легче.
Герцог стоял перед холодным камином, руками сжимая лацканы сюртука.
— Увидев Розалинду, он сразу же набросился на нее.
— Какого черта ты торчишь здесь, вместо того, чтобы жить дома? Насколько мне известно, замки уже успели поменять.
— У моей дочери неприятности, и я должна быть рядом с ней, — ответила Розалинда, ничуть не тушуясь.
— Ну, разумеется! Мне следовало бы догадаться, что без тебя в этом деле не обошлось.
— Каком деле? В чем ты обвиняешь меня на этот раз? В растлении правительства? Совращении англиканской церкви?
Карлайлз покраснел, вены на шее вздулись.
— Я хочу поговорить с Габриэллой наедине, — раздраженно заявил он.
— Ваша светлость, вы можете говорить совершенно свободно. У меня нет секретов ни от матери, ни от свекрови, — сказала Габриэлла, покосившись на подруг Розалинды, которые так и стояли в дверях.
— Тогда пусть хоть эти уйдут, — буркнул герцог. Ариадна, Женевьева и Клементина нехотя повиновались. Когда женщины ушли, Карлайлз расправил плечи, выпятил грудь и гневно спросил:
— Знаете ли вы, юная леди, что в это самое время вашего мужа поливают грязью по всему Лондону?
— Что? Габриэлла ухватилась за спинку стула. Ноги стали как ватные.
— А то, что Сэндборн стал объектом сплетен и пошлых шуток, выдумки о его похождениях растут, как грибы после дождя. Не далее как вчера я слышал, что якобы какая-то шлюха, завернутая в ковер, была доставлена прямо к нему в номер.
— Это… это ошибка! — выдохнула Габриэлла и метнула на мать обеспокоенный взгляд. — Всем известно, что Питер Сент-Джеймс — честный, порядочный и благородный человек.
— Нет, девочка моя, высший свет думает совсем иначе, вы забываете, что Сэндборн — теперь женатый мужчина, а, стало быть, обязан держать в узде как свои низменные инстинкты, так и своих домочадцев. Если граф не может завести порядок в собственном доме, то на доверие общества нечего и рассчитывать.
Габриэлла похолодела. Их жизнь стала достоянием всего Лондона, и злые языки не преминули этим воспользоваться. Репутация Питера погублена, и виновата в этом она.
До сих пор Габриэлла считала, что только женщина расплачивается за чувственную страсть. Ей и в голову не приходило, что мужчины тоже несут наказание, подчас даже большее, чем их возлюбленные. И ненаписанная книга правил все-таки существует.
— Если у вас с мужем есть какие-то разногласия, девочка, то советую разрешить их. И чем скорее, тем лучше, — заявил герцог.
Габриэлла перевела взгляд с Розалинды на леди Беатрис, и сердце ее защемило от жалости. Мать Питера выглядела такой расстроенной, что девушке захотелось немедленно что-то сделать, как-то поправить создавшееся положение. Она резко развернулась и бросилась вверх по лестнице.
— Габриэлла!
Беатрис нагнала ее только в галерее. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом Беатрис устало спросила:
— Куда ты бежишь?
— Я во всем виновата и хочу помочь своему мужу, — отчеканила девушка. — Я должна ему помочь.
— Как ты собираешься это сделать?
— Пока не знаю, — призналась Габриэлла и опустилась на деревянную скамью у стены.
Леди Беатрис подсела к ней и задумалась.
— Лучший способ борьбы со сплетнями — это не обращать на них внимания и держать голову повыше, — после недолгих размышлений сказала она. — А еще лучше совершить какой-нибудь благородный поступок, так чтобы о нем заговорили и запомнили. Тогда злые языки сразу умолкнут.
Мозг Габриэллы лихорадочно заработал. Вот он ее шанс доказать Питеру, что она ему не только жена и любовница, но и друг.
Значит, мне нужно совершить некий поступок, который докажет всему миру, что Питер — добрый и великодушный человек? Я вас правильно поняла?
Беатрис кивнула.
— О, тогда я знаю, что нужно делать! — ликующе воскликнула Габриэлла.
Оставшись одни, герцог и Розалинда некоторое время хранили молчание. Глядя на бывшего любовника, Розалинда не могла не заметить, что лицо его осунулось, а под глазами залегли темные тени. Почувствовав предательскую жалость, она встряхнулась, припомнила все обиды, нанесенные ей Карлайлзом, и язвительно заметила:
— По-моему, нашу дочь уже поздно воспитывать, а? Как ты считаешь?
— Лучше поздно, чем никогда, — он натужно вздохнул. — Прошлого не вернуть, но я должен хотя бы попытаться изменить настоящее.
Розалинда силилась не смотреть на него, но серые глаза Августа притягивали ее как магнит, сколько раз она видела в них нежность и страсть! Внезапно ее охватило желание, и, боясь выдать себя, Розалинда деловито спросила:
— Ты можешь помочь им?
— Я могу поговорить кое с кем в правительстве, дать понять, что Сэндборн пользуется моей поддержкой. Могу пошуметь у «Брукса», могу заявить, что все слухи и сплетни не более чем клевета, — он провел рукой по щеке. — Не знаю, поможет ли это графу, но думаю, будет лучше, если нас повсюду будут видеть вместе.
Это была огромная уступка со стороны герцога, и Розалинда прекрасно понимала, почему он ее делает.
— Спасибо, Август, — прошептала она, глаза ее увлажнились. — Я ценю то, что ты пытаешься помочь Габриэлле.
Они стояли друг напротив друга с раскрасневшимися лицами и тяжело дыша. То притяжение, которое Розалинда культивировала в течение многих лет, никуда не исчезло. Оно все еще было здесь и выдавало себя неуловимыми для посторонних глаз деталями. Но Розалинда-то отлично знала, как выглядит прелюдия к наслаждению.
— Собирай вещи, — хриплым голосом сказал герцог. — Я немедленно забираю тебя домой.
Приказной тон охладил вспыхнувшие было чувства Розалинды. Она насторожилась и подозрительно переспросила:
— Что?
— Я сказал, собирай вещи. Ты доказала, что достойна уважения, и я буду тебя уважать, черт побери! А теперь бери шляпку и едем обратно в особняк Леко. Ты что, оглохла?
Розалинда не оглохла, а скорее онемела. Он так ничего и не понял и по-прежнему обращается с ней, как с игрушкой.
— Я никуда не поеду.
— Не упрямься, Розалинда. Я дам тебе все, что ты захочешь. Можешь курить, кататься верхом и носить розовое хоть каждый божий день. Давай прекратим этот фарс. Возвращайся домой.
И ни одного слова любви… Розалинда ошеломленно уставилась на него.
— Не могу поверить, что прожила с тобой двадцать лет, — убито прошептала она. — Не могу поверить в то, что любила тебя, спала с тобой и, как выяснилось, совершенно не знала тебя. Что ты за человек, Август?
— Проклятье, Розалинда, ты опять говоришь загадками! — вспылил герцог. — Я обычный человек, и ты знаешь меня ровно настолько, насколько женщина вообще может знать мужчину.
Она ахнула.
— Что ж, ты дал исчерпывающий ответ на мой вопрос.
Розалинда пошла к дверям, но он поймал ее за локоть.
— Куда ты?
— Отпусти меня! — она вырвалась и бросила на него испепеляющий взгляд. — Ты самый напыщенный, эгоистичный, самовлюбленный болван, Август. Тебе нужна не я, дорогой. Тебе нужна кухарка, нянька, экономка и шлюха в придачу. Ну, так найми их, а меня оставь в покое!
Пока он возмущенно брызгал слюной, она развернулась и зашагала к лестнице центрального холла. Розалинда шла, высоко подняв голову и чуть покачивая бедрами. Она была похожа на лесную нимфу, и Карлайлз сгорал от желания схватить ее и унести туда, где их никто не найдет.
Полдня он провел на заседании палаты лордов, мечтая только об одном, чтобы все пэры Англии провалились сквозь землю: до такой степени надоела ему их пустая болтовня. Вечер Питер решил провести у «Брукса», справедливо полагая, что хоть там его никто не потревожит, но ошибся, как ошибался в своих предположениях уже много раз за последние несколько дней. Злой рок прямо у входа столкнул его нос к носу с Эрандейлом и Шивли. Гарри дурашливо приподнял шляпу и заметил, что Питеру невероятно повезло с номером в «Кларендоне», которым «так хорошо снабжается». А Эрандейл не преминул добавить, что слышал, будто леди Сэндборн-младшая заново отделывает его особняк в каком-то необычном, кажется, египетском стиле. Питер чуть не набросился на них с кулаками, и только присутствие лакея удержало его от этого. Впрочем, следовало ожидать, что После вчерашней ночи по Лондону поползут слухи и сплетни. Если до сих пор Питер питал слабую надежду на то, что Кэттон не узнал Габриэллу, то теперь она развеялась, как дым. К скандальному браку добавилась шокирующая выходка жены, и все это вкупе выставляло графа Сэндборна в самом невыгодном свете в глазах общества.
По правде говоря, Питер боялся не позора, а того, что о нем подумает кучка аристократов. Большую тревогу вызывал тот факт, что его вообще заботит мнение таких типов, как Эрандейл и Шивли. Никогда Питер не преклонял колени перед блюстителями приличий, а свою репутацию распутника и повесы носил с тайной гордостью. Что же изменилось? Почему он скрывается от друзей, обвиняя во всем Габриэллу, в то время как сам ведет себя ничуть не лучше? Размышляя об этом, Питер вошел в бар и огляделся. Почти все столики были заняты шумными компаниями, и лишь за угловым маячила чья-то одинокая фигура. Питер заказал бренди и направился туда, надеясь, что с этим джентльменом он незнаком и разговор поддерживать не придется, подойдя ближе, Питер чуть не выронил бокал из рук. И как он мог забыть, что Карлайлз принадлежит к этому же клубу!
— Вы? — раздраженно бросил герцог и указал на кресло по другую сторону стола.
Зная, что несколько десятков глаз сейчас пристально наблюдают за их встречей, Питер кивнул и сел напротив.
Внешность холеного и обычно аккуратного до педантичности Карлайлза привела его в некоторое замешательство. Галстук герцога сбился набок, воротничок выглядел потрепанным, а под глазами залегли темные тени. Карлайлз поднял бокал и, осушив его в два глотка, угрюмо пробормотал:
— Проклятые бабы, им никогда не угодишь. Я отдал ей все! Все, что она, черт побери, хотела: деньги, драгоценности, пожизненная рента… — он наклонился вперед и продолжил яростным шепотом: — Я даже был верен ей! Так какого беса она еще хочет?
Он подал бармену знак повторить заказ и тупо уставился в пустой бокал, несколько минут он сидел так, пребывая в самом мрачном расположении духа, а потом вдруг выпалил:
— Уважения! Она требует уважения! — герцог вперил в Питера возмущенный взгляд. — Знаешь, что она мне написала? Что никогда не каталась верхом, не курила сигару и не носила розовых платьев, каково? По-моему, она сошла с ума, вот что я думаю. Окончательно свихнулась.
Излив душу, Карлайлз одернул жилет и сухо поинтересовался:
— Как поживает моя дочь? Габриэлла — ведь МОЯ дочь, — уточнил он, словно ожидал возражений. — Что бы там ни говорила ее мать, я никогда этому не верил. Розалинда любит приврать.
— Спасибо, хорошо, — отозвался Питер. Что же еще он мог ему сказать?
Послушайте моего совета, Сэндборн, — герцог постучал пальцем по столу, подчеркивая важность своих слов. — Если Габби начнет болтать об уважении и сигарах, прижмите ее к ногтю не мешкая. Никаких разговоров, никакой чепухи и никаких розовых платьев! Уж поверьте, как только вы позволите ей чуть больше положенного, она тут же обзовет вас лицемером и поменяет замки в дверях.
Питер допил бренди и откланялся настолько быстро, насколько позволяли приличия. Привратник нашел для него зонт, и Питер вышел на улицу. Вдохнув полной грудью сырой воздух, он нахмурился и воинственно выдвинул челюсть.
Предостережение герцога запоздало примерно на месяц.
Розалинда была так довольна успехом романтической авантюры, что не выдержала и вновь созвала подруг, чтобы похвастаться. Всем очень хотелось услышать подробности, но Габриэлла ограничилась лишь кратким отчетом. А что касается утренней холодности Питера, то все единодушно сошлись на мнении, что «это просто нервы».
— Мужчины упорно держатся за свою независимость и ни за что не хотят признать, что, нуждаются в женщинах, — успокоила девушку Женевьева.
— А особенно упрямыми они делаются наутро после ночи пылкой любви, — подтвердила Клементина и, подмигнув товаркам, спросила: — Так что же все-таки произошло после того, как он тебя поцеловал?
Габриэлла покраснела, как рак, но тут, к счастью, послышался стук в дверь и вошел Парнелл. — Леди Беатрис просит вас присоединиться к ней в гостиную. Пришел герцог Карлайлз. Розалинда картинно заломила руки и простонала:
— Отстанет ли от меня хоть когда-нибудь этот .человек? Еще одного разговора с ним я не выдержу. Мы должны спуститься в гостиную все вместе, так мне будет легче.
Герцог стоял перед холодным камином, руками сжимая лацканы сюртука.
— Увидев Розалинду, он сразу же набросился на нее.
— Какого черта ты торчишь здесь, вместо того, чтобы жить дома? Насколько мне известно, замки уже успели поменять.
— У моей дочери неприятности, и я должна быть рядом с ней, — ответила Розалинда, ничуть не тушуясь.
— Ну, разумеется! Мне следовало бы догадаться, что без тебя в этом деле не обошлось.
— Каком деле? В чем ты обвиняешь меня на этот раз? В растлении правительства? Совращении англиканской церкви?
Карлайлз покраснел, вены на шее вздулись.
— Я хочу поговорить с Габриэллой наедине, — раздраженно заявил он.
— Ваша светлость, вы можете говорить совершенно свободно. У меня нет секретов ни от матери, ни от свекрови, — сказала Габриэлла, покосившись на подруг Розалинды, которые так и стояли в дверях.
— Тогда пусть хоть эти уйдут, — буркнул герцог. Ариадна, Женевьева и Клементина нехотя повиновались. Когда женщины ушли, Карлайлз расправил плечи, выпятил грудь и гневно спросил:
— Знаете ли вы, юная леди, что в это самое время вашего мужа поливают грязью по всему Лондону?
— Что? Габриэлла ухватилась за спинку стула. Ноги стали как ватные.
— А то, что Сэндборн стал объектом сплетен и пошлых шуток, выдумки о его похождениях растут, как грибы после дождя. Не далее как вчера я слышал, что якобы какая-то шлюха, завернутая в ковер, была доставлена прямо к нему в номер.
— Это… это ошибка! — выдохнула Габриэлла и метнула на мать обеспокоенный взгляд. — Всем известно, что Питер Сент-Джеймс — честный, порядочный и благородный человек.
— Нет, девочка моя, высший свет думает совсем иначе, вы забываете, что Сэндборн — теперь женатый мужчина, а, стало быть, обязан держать в узде как свои низменные инстинкты, так и своих домочадцев. Если граф не может завести порядок в собственном доме, то на доверие общества нечего и рассчитывать.
Габриэлла похолодела. Их жизнь стала достоянием всего Лондона, и злые языки не преминули этим воспользоваться. Репутация Питера погублена, и виновата в этом она.
До сих пор Габриэлла считала, что только женщина расплачивается за чувственную страсть. Ей и в голову не приходило, что мужчины тоже несут наказание, подчас даже большее, чем их возлюбленные. И ненаписанная книга правил все-таки существует.
— Если у вас с мужем есть какие-то разногласия, девочка, то советую разрешить их. И чем скорее, тем лучше, — заявил герцог.
Габриэлла перевела взгляд с Розалинды на леди Беатрис, и сердце ее защемило от жалости. Мать Питера выглядела такой расстроенной, что девушке захотелось немедленно что-то сделать, как-то поправить создавшееся положение. Она резко развернулась и бросилась вверх по лестнице.
— Габриэлла!
Беатрис нагнала ее только в галерее. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом Беатрис устало спросила:
— Куда ты бежишь?
— Я во всем виновата и хочу помочь своему мужу, — отчеканила девушка. — Я должна ему помочь.
— Как ты собираешься это сделать?
— Пока не знаю, — призналась Габриэлла и опустилась на деревянную скамью у стены.
Леди Беатрис подсела к ней и задумалась.
— Лучший способ борьбы со сплетнями — это не обращать на них внимания и держать голову повыше, — после недолгих размышлений сказала она. — А еще лучше совершить какой-нибудь благородный поступок, так чтобы о нем заговорили и запомнили. Тогда злые языки сразу умолкнут.
Мозг Габриэллы лихорадочно заработал. Вот он ее шанс доказать Питеру, что она ему не только жена и любовница, но и друг.
Значит, мне нужно совершить некий поступок, который докажет всему миру, что Питер — добрый и великодушный человек? Я вас правильно поняла?
Беатрис кивнула.
— О, тогда я знаю, что нужно делать! — ликующе воскликнула Габриэлла.
Оставшись одни, герцог и Розалинда некоторое время хранили молчание. Глядя на бывшего любовника, Розалинда не могла не заметить, что лицо его осунулось, а под глазами залегли темные тени. Почувствовав предательскую жалость, она встряхнулась, припомнила все обиды, нанесенные ей Карлайлзом, и язвительно заметила:
— По-моему, нашу дочь уже поздно воспитывать, а? Как ты считаешь?
— Лучше поздно, чем никогда, — он натужно вздохнул. — Прошлого не вернуть, но я должен хотя бы попытаться изменить настоящее.
Розалинда силилась не смотреть на него, но серые глаза Августа притягивали ее как магнит, сколько раз она видела в них нежность и страсть! Внезапно ее охватило желание, и, боясь выдать себя, Розалинда деловито спросила:
— Ты можешь помочь им?
— Я могу поговорить кое с кем в правительстве, дать понять, что Сэндборн пользуется моей поддержкой. Могу пошуметь у «Брукса», могу заявить, что все слухи и сплетни не более чем клевета, — он провел рукой по щеке. — Не знаю, поможет ли это графу, но думаю, будет лучше, если нас повсюду будут видеть вместе.
Это была огромная уступка со стороны герцога, и Розалинда прекрасно понимала, почему он ее делает.
— Спасибо, Август, — прошептала она, глаза ее увлажнились. — Я ценю то, что ты пытаешься помочь Габриэлле.
Они стояли друг напротив друга с раскрасневшимися лицами и тяжело дыша. То притяжение, которое Розалинда культивировала в течение многих лет, никуда не исчезло. Оно все еще было здесь и выдавало себя неуловимыми для посторонних глаз деталями. Но Розалинда-то отлично знала, как выглядит прелюдия к наслаждению.
— Собирай вещи, — хриплым голосом сказал герцог. — Я немедленно забираю тебя домой.
Приказной тон охладил вспыхнувшие было чувства Розалинды. Она насторожилась и подозрительно переспросила:
— Что?
— Я сказал, собирай вещи. Ты доказала, что достойна уважения, и я буду тебя уважать, черт побери! А теперь бери шляпку и едем обратно в особняк Леко. Ты что, оглохла?
Розалинда не оглохла, а скорее онемела. Он так ничего и не понял и по-прежнему обращается с ней, как с игрушкой.
— Я никуда не поеду.
— Не упрямься, Розалинда. Я дам тебе все, что ты захочешь. Можешь курить, кататься верхом и носить розовое хоть каждый божий день. Давай прекратим этот фарс. Возвращайся домой.
И ни одного слова любви… Розалинда ошеломленно уставилась на него.
— Не могу поверить, что прожила с тобой двадцать лет, — убито прошептала она. — Не могу поверить в то, что любила тебя, спала с тобой и, как выяснилось, совершенно не знала тебя. Что ты за человек, Август?
— Проклятье, Розалинда, ты опять говоришь загадками! — вспылил герцог. — Я обычный человек, и ты знаешь меня ровно настолько, насколько женщина вообще может знать мужчину.
Она ахнула.
— Что ж, ты дал исчерпывающий ответ на мой вопрос.
Розалинда пошла к дверям, но он поймал ее за локоть.
— Куда ты?
— Отпусти меня! — она вырвалась и бросила на него испепеляющий взгляд. — Ты самый напыщенный, эгоистичный, самовлюбленный болван, Август. Тебе нужна не я, дорогой. Тебе нужна кухарка, нянька, экономка и шлюха в придачу. Ну, так найми их, а меня оставь в покое!
Пока он возмущенно брызгал слюной, она развернулась и зашагала к лестнице центрального холла. Розалинда шла, высоко подняв голову и чуть покачивая бедрами. Она была похожа на лесную нимфу, и Карлайлз сгорал от желания схватить ее и унести туда, где их никто не найдет.