Капитан был рад гостям, как всякий нормальный
   Робинзон рад Пятнице. У приезжих наверняка была
   с собой выпивка. О них капитану сообщил высокий
   армейский чин с Материка и попросил встретить
   охотников и организовать им вертолет в тундру.
   Когда здешний начальник увидел команду подполковника, он смекнул, что охотиться ребята собрались как минимум на мамонтов: зверь поменьше едва ли стоил того калибра, который они имели при себе.
   Баня была готова, и охотники прямо с дороги отправились париться. Капитану не терпелось узнать, на кого же собрались в тундру такие крепкие ребята: на волка, на оленя или на медведя? Он несколько раз начинал об этом разговор со старшим – надо сказать, начальник моментально «вычислил» подполковника, – но тот отмалчивался.
   Их разместили в армейском вагончике. Бармин как опытный полярник моментально занял место на верхних нарах. Наверху, конечно, душновато, но зато гораздо теплей, чем внизу.
   – Теперь ужинаем. Потом спать. Утром вертолет. Так, капитан? – спросил подполковник местного начальника.
   – Ребята сказали, что прилетят, если… пойло будет!
   – Будет пойло ребятам! – ответил подполковник.
   – Тогда порядок. Правда, они далеко от побережья уклоняться не могут. Сами понимаете, горючка! А вы далеко собрались-то?
   – Верст триста!
   – Ого! – присвистнул капитан. – А что так далеко? Медведи и здесь водятся!
   – А там они крупнее! – улыбнулся подполковник и стал доставать из мешка консервы.
   Кто-то выложил зелень, хлеб, колбасу, лимоны. Следом на столе появились коньячные бутылки. Капитан умильно улыбался и глотал слюни. В вагончик рвались еще старший лейтенант с перевязанной щекой и щербатый прапорщик, словно это был последний вагон, который отправлялся с грешной земли в рай.
   Начальник злобно наорал на них и не пустил дальше порога, напоследок даже ткнув прапорщика в скулу, после чего тот пообещал капитану пулю. Капитан ухмыльнулся: во-первых, прапорщик был грозен только с похмелья, а похмелья в ближайшие недели не предвиделось. Во-вторых, он знал, что такое лишние рты!
   Закончив приготовления, все расселись вокруг стола. Подполковник сурово посмотрел на Бармина и вдруг весело ему подмигнул. Бармин взял стакан с коньяком.
   Команда молча сдвинула кружки и стаканы.
   – За успех нашего безнадежного дела! – Борис Алексеевич крупными глотками опорожнил свой стакан.
   Через час все было выпито. Оставался спирт в канистре, но подполковник не подпустил к нему капитана. Половина канистры полагалась вертолетчикам, вторая половина была расписана на трое суток вперед. Борис Алексеевич не собирался тратить на «безнадежное дело» больше трех суток…
   Рыжий капитан спал, сидя за столом. Положив голову со слипшимися волосами на руки, он счастливо улыбался во сне, обнажив желтые зубы. Ему удалось выпить больше бутылки благородного напитка, закусив это великолепие тремя дольками лимона.
   Народ стал укладываться, а подполковник разложил на столе карту.
   – Бармин, еще раз покажите мне, где этот самый Объект. Ага… А где вход под землю? Так. Сколько ж тут под землей идти? Примерно пять километров…
   – Не пять, – возразил Бармин, – семь. От выхода туннеля на поверхность до самого Объекта около семи километров. Просто под землей соединяются сразу две шахты: Уклон Манского рудника и первая шахта Объекта.
   – А ваш Блюм об этом знает?
   – Не думаю. Если бы знал, я бы сейчас не был здесь с вами.
   На площадке, укрытой от ветра металлическими ангарами и сопкой, военный вертолет раскручивал винт. Начиналась вьюга, и вертолетчики нервничали, покрикивая на команду подполковника, неторопливо грузящую в геликоптер свою поклажу. Если бы не десять литров чистейшего медицинского, они бы послали этих долбаных охотников куда подальше и убрались бы с «Ромашки» домой. Но спирт уговорил их.
   – Может, переждете вьюгу? – предлагал капитан подполковнику, хитро улыбаясь. – Через пару суток погода наладится, и тогда рванете на свою охоту.
   – Пара суток – большие деньги! – усмехнулся Борис Алексеевич. – А их у нас нет…
   Бармин уже сидел у иллюминатора и тер глаза: все же темп, который задал подполковник, был стремителен, как последний сон перед пробуждением. И потом этот ветер… Что они смогут увидеть? Как найдут Уклон? Бармин мучительно вспоминал ландшафт в окрестностях шахты. Вспоминал и чувствовал, что вряд ли узнает вход в нее под белым саваном снега. И что тогда?! Тогда придется идти к Объекту, рискуя нарваться на патрульную машину или вертолет… Объект приближался, и потому все, о чем рассказывал Бармин, не казалось подполковнику таким уж невероятным. Более всего Бориса Алексеевича интересовало, где хранятся выплавляемые слитки.
   – Наверняка где-то под рукой у Блюма, – говорил Бармин. – Если слитки действительно столько стоят, он их хранит у себя под подушкой.
   – А если серьезно?
   – Если серьезно, то, думаю, у него имеется что-то вроде сейфа, огромного, как в банках.
   Подполковник задумался.
   Вертолет бросало из стороны в сторону. Его оболочка дрожала: казалось, еще порыв, и он рассыпется в воздухе.
   Внезапно на пороге пилотской кабины появился механик.
   – Кажись, падаем! – крикнул он и идиотски улыбнулся.
   Бармин почувствовал, как скамья под ним ухнула вниз. Подполковник больно сжал его запястье и вытаращил глаза.
   Они действительно падали…
   – Ого! – весело кричал рыжий капитан, прижимая к уху телефонную трубку. – Кто на проводе? Это «Ромашка». Какая «Ромашка»? Красивая! Соедините меня с Ильей Борисовичем. Да, срочно! Поторопись, приятель! – В трубке некоторое время был слышен скрип и шипение на фоне то удаляющихся, то приближающихся шагов.
   – Это ты, Петруша? – услышал капитан голос Блюма. – Что случилось?
   – Вы там одни? – спросил Петруша, приставив ладонь к трубке. – Вот и чудно. Есть интересная новость: к вам едут гости. Гос-ти! Не знаю. Говорят, что охотиться. Правда, пушки и амуниция у них – будь здоров!
   – Из Москвы команда? – вкрадчиво вопрошал Илья Борисович сквозь легкое шипение наушника.
   – Из Сибири… Нет, точно к вам! Я сам слышал, как называли ваше имя и еще говорили об Объекте. Сколько их? Десять. Причем один местный. Как невозможно? Я точно говорю: местный. Он им и на карте все показывал, рисовал какие-то пути… Да, самое главное: они хотят найти какой-то Уклон. Что за Уклон, я так и не понял. Это важно? Я так и думал. Как добираться будут? Вертолетом!
   – Можно что-нибудь сделать? – после минутного сопения услышал капитан в телефонной трубке. – Мне бы не хотелось заниматься ими всерьез…
   – Сложное дело! – загундосил капитан, давно ждавший от Блюма этого вопроса. – Очень сложное. Народ-то уж больно боевой… а мы тут отощали совсем: на перловке с консервами сидим. Эта каша скоро из ушей полезет! И выпить нечего, ни капли! Так что очень трудно… Что? А когда прилетит? Через неделю? Нет, – вздохнул капитан, – слишком долго. Да я понимаю, понимаю… Послезавтра? Это другой разговор! Так, значит, шесть ящиков водяры и три туши? Ах, Илья Борисович, да эти ребята стоят втрое дороже, если не впятеро! Я же говорю: невозможно. И потом вертак… Десять ящиков? – Капитан с торжествующей ухмылкой переложил трубку в другую руку. – Нормалек! Выходит, по ящику на рыло! Да нет, это я арифметикой занимаюсь. Что? Сделаем, сделаем… Только, надеюсь, без обмана?
   Бармин открыл глаза. Над ним нависло сосредоточенное лицо подполковника: Борис Алексеевич бил его по щекам меховой рукавицей. Они лежали на полу завалившегося на бок вертолета. За дверью, в кабине пилотов, что-то с треском искрило: в воздухе пахло резиной и обгоревшей оплеткой.
   Кажется, начинался пожар.
   Рядом с Барминым и подполковником шевелились их товарищи, постепенно отходя от шока.
   – Надо убираться отсюда, – прошептал Бармин. – Горим!
   – Все целы? – спросил Борис Алексеевич.
   – Летчики и механик убрались. Царство небесное… Из наших, похоже, – Захар. У Лехи голова пробита, он без сознания, но дышит ровно. У остальных, думаю, ушибы.
   – Надеюсь, не переломы, – подполковник встал и, переступая через товарищей, стал пробираться к кабине пилотов. Ему долго не удавалось открыть дверь, и как только она распахнулась, в отсек полетели искры и повалил дым. – Носом гробанулись, – сказал Борис Алексеевич, глядя на смятые и окровавленные трупы летчиков. – Живые – на выход! Берем самое необходимое и оружие!
   Бармин выбрался из горящей машины. Волоча по снегу ранец с оружием и вещами, он отползал от вертолета. Порывы ветра швыряли в лицо колкую, как песок, снежную крупу.
   Пламя поднималось все выше: чувствовалось, еще секунда – и рванет топливо в баках. Из вертолета в подтаявший от жара снег вываливались люди.
   Последними из пламени выскочили подполковник и высокий парень – тот самый, который помог Бармину прыгнуть с самолета. В руках у парня, помимо ранца и оружия, была канистра со спиртом.
   – Может, отбой, Алексеич? – крикнул парень, бегущий от вертолета рядом с подполковником.
   Подполковник не ответил и вдруг сильно толкнул парня в спину. Оба полетели в снег. В этот момент вертолет взорвался. Огненные куски машины просвистели над головами вжавшихся в землю людей.
   – Что значит отбой, Серж? – перевернувшись на спину, спросил парня подполковник. – По-твоему, надо идти к «Ромашке»? Прикинь, сколько летели. Нет у нас пути назад. По моим подсчетам, нам километров сто осталось, а то и меньше…
   – Что делать с Лехой? Он не ходит! И у других серьезные травмы. Куда их денем? – спросил Серж.
   – Берем с собой. На Объекте медицина имеется. Давай сюда канистру!
   Склон сопки закрывал их от ветра.
   Подполковник налил каждому по сто грамм спирта. Тем, у кого были повреждены ноги, по сто пятьдесят.
   Борис Алексеевич, похоже, ни при каких обстоятельствах не терял присутствия духа.
   Минут пятнадцать они двигались вдоль извилистого ручья. Впереди шагал подполковник с компасом. Через каждые полчаса он сверял курс и, озирая окрестный ландшафт, пытался угадать, где они находятся. За ним шли Серж, Бармин и крепкий седовласый мужчина.
   Эти трое отделались легкими ушибами при падении вертолета. Каждый из них попеременно набрасывал на грудь лямку и тянул за собой лежащего на куске рваного металла Леху, который не приходил в себя. Бармин тянул меньше: все же он был гораздо слабей Сержа и седовласого.
   Остальные члены команды молча хромали сзади, помогая друг другу преодолевать подъемы и страхуя на спусках. Бывалые люди, они не ныли и не просили помощи. Они шли вперед, не снижая темпа, шли как заведенные. Они работали.
   – И как нас не расплющило, Силыч! – нарушил молчание Серж, принимая лямку от седовласого. – С такой высоты рухнули!
   – Авторотация спасла, – сказал Бармин, с радостью прерывая тягостное для себя молчание. Седовласый обернулся. – Когда мы стали падать, – объяснял Бармин, – летчик поставил лопасти пропеллера под углом к восходящему потоку воздуха, который и раскрутил винт. Еще бы сто метров, и мы приземлились бы как на парашюте!
   – Похоже на то, – прогудел Силыч. – Перед самой землей я вроде почувствовал опору под ногами. – А ты, парень, летчик? – спросил он Бармина.
   – Водила. Правда, полжизни живу за Полярным кругом.
   – Понятно… Ты Мелеха завалил? – вдруг спросил Силыч, не оборачиваясь.
   – Васильев. Я был за рулем, – тихо ответил Бармин.
   – Все равно молодчик! – сказал Силыч.
   Стемнело, метель усилилась, а команда подполковника словно и не замечала усталости.
   – Надо искать ночлег! – крикнул Бармин Борису Алексеевичу, боясь, что тот не услышит его.
   – Я что-то не вижу поблизости трехзвездочной гостиницы! – ответил подполковник.
   – Стойте. Собьемся с курса – тогда всем крышка!
   – Не собьемся, молодой человек. Компас – не человек, он ошибок не делает. Нам нельзя останавливаться, иначе замерзнем! – жестко сказал подполковник.
   В русле реки, по которому они шли, дул такой силы ветер, словно они находились в аэродинамической трубе. Разгоняясь меж сопок, он набирал убийственную силу, каждым своим порывом пытаясь опрокинуть людей навзничь.
   Закрыв лицо от ветра, подполковник остановился. Сквозь мглу, разрываемую на части зарядами пурги, с трудом различались фигурки бредущих людей. Серж подтащил к подполковнику раненого, представлявшего собой белый кокон.
   – Что прикажете теперь? Разбивать палатки? – Борис Алексеевич повернулся к Бармину.
   – Видите этот ледник? – Бармин указал рукой на склон сопки.
   – Ну и что?
   – Между его языком и землей есть зазор. Это ведь только сегодня метет, а неделю назад здесь все таяло. Наверняка язык подтаял снизу. Давайте туда! У кого есть ножи – ройте!
   Все посмотрели на подполковника. Борис Алексеевич вытащил нож и направился к склону.
   Минут через сорок команда подполковника была укрыта от непогоды ледяным козырьком. Правда, здесь можно было только лежать или сидеть согнувшись. Но все равно люди отдыхали от изматывающего ветра.
   Бармин вытащил таблетки сухого топлива и, разведя маленький костер, поднес к нему кружку со снегом.
   – Спирт – хорошо, а чифирь – лучше! – сказал он, растягивая в улыбке беззубый рот.
   – А еще лучше чифирь со спиртом! – сказал подполковник, ставя перед собой канистру.
   После чая со спиртом Борис Алексеевич растопил руками немного снега, смочил им лицо, вытащил из кармана безопасную бритву и начал бриться…
   Бармину долго не удавалось заснуть: то застывали ноги, то мерзли плечи. Люди подполковника спали, уткнувшись носами в ранцы. Только раненый протяжно стонал и бредил.
   Бармину казалось, что он не спит…
   Они все же решили разбиться на две группы. Бармин, подполковник и Силыч отправились вперед. Остальных возглавил Серж.
   Первым шел Борис Алексеевич, за ним Силыч, за широкую спину которого прятался Бармин…
   Они миновали скалистый уступ, и Бармин остановился. Ему показалось, что он видит что-то вроде покатой ступеньки.
   – Я щас! – крикнул он.
   Через несколько минут Бармин позвал товарищей, возбужденно размахивая руками.
   Это была землянка. Сложенная из сухого, обкатанного на мелководье плавника, она имела с чайное блюдце окошко и косую дверь, приваленную пышным сугробом.
   – Ничего не видно! – Бармин прилип к окошку лицом. – Надо открыть дверь!
   – Мы опаздываем! – сказал Борис Алексеевич. – В другой раз!
   – Нет уж! – заупрямился Бармин. – Мало ли что ждет нас впереди! Это вам не Материк! Тут любая крыша на вес золота!
   – Алексеич, пусть он откроет! – сказал Силыч, кладя ладонь на плечо подполковника.
   Они раскопали дверь. Она оказалась заколоченной. Минут десять вынимали гвозди и ломали доски. Потом Силыч с трудом распахнул ее, держась за железную петлю для замка, и все трое замерли на пороге. На полу землянки лежали мертвецы, уложенные аккуратным штабелем. Мертвецы были в пальто и шубах. У заиндевелой печи в горе тряпья валялись раскрытые чемоданы и выпотрошенные рюкзаки.
   Бармин выскочил из землянки первым. Следом вышли подполковник с Силычем.
   – Эти люди куда-то ехали, – сказал задумчиво Борис Алексеевич.
   – Они с Объекта! – заволновался Бармин. – Судя по вещам, собрались на Материк!
   – Кто же их? – Силыч вопросительно посмотрел на Бармина.
   – Не знаю. Кто-то из своих… Чужих на тыщу верст не наблюдается.
   – Но зачем? Что у них искали? Деньги? – Теперь подполковник вопросительно смотрел на Бармина. – Такое впечатление, что их сначала отпустили, а потом передумали отпускать…
   Они шли без остановки уже двенадцать часов.
   Вновь сгустилась мгла, и если бы не снег, отражавший тот незначительный свет, который цедило серое небо, им бы пришлось идти на ощупь. Сопки высились справа и слева. По их снежным вершинам гулял ветер, срывая с обледенелых шапок снег, закручивая и швыряя его вниз по склону. Несколько раз подполковник раскрывал перед Барминым планшет и показывал на карте то место, где они, по его мнению, находились. Уклон был где-то рядом… Однако нужно было искать место для ночлега.
   – В темноте не найдем, – сказал Бармин Борису Алексеевичу. – Нет смысла идти дальше.
   Подполковник спрятал карту и упрямо пошел вперед. Силыч догнал его и остановил, показывая куда-то влево. Все трое увидели огонек в распадке, метрах в трехстах от них.
   – Сбегаешь? – Подполковник вопросительно посмотрел на Бармина. Тот утвердительно кивнул. – Только не нарывайся, если что.
   Бармин тут же решительно захрустел снегом. Через минуту его схватили за плечо.
   – Стой, парень! Я пойду, а ты иди назад! – сказал запыхавшийся Силыч.
   – Почему?
   – Иди-иди, некогда объясняться. Прешь, понимаешь, как танк! А если там… В общем, марш назад!
   … Снег накрыл их сантиметровым слоем, а Силыч все не возвращался. Подполковник нервничал, играя желваками, а Бармин усиленно дышал на пальцы рук. Разгоряченные тела их остыли, и мороз пробирался под рукава и воротники.
   – Теперь наша очередь, Бармин, – наконец сказал подполковник.
   – Подождем немного. Думаю, вот-вот придет!
   – Он должен был вернуться полчаса назад. Что-то случилось. А это значит, что мы у цели! – Подполковник глядел на Бармина холодными глазами.
   Они решили взобраться на ближайшую сопку и оглядеться. Однако на вершине было сплошное молоко от кружащегося и бьющего в глаза снега. Подполковник показал Бармину рукой куда-то вниз и лег на спину.
   Бармин последовал его примеру. Они стали сползать в распадок. Снег плотно облепил их, так что они были незаметны на склоне. Между порывами ветра им удавалось посмотреть вниз, и тогда они видели светящуюся точку и рядом что-то вроде человеческого силуэта.
   Борис Алексеевич чуть притормозил и подождал Бармина.
   – Приготовь оружие. Может случиться драчка. Надеюсь, жилет на тебе?
   – Под курткой, – прошептал Бармин. – А почему драчка?
   – Там лежит Силыч. Сам он упасть не мог. Значит, ему помогли. Только не лезь вперед. И еще: смотри по сторонам. Они где-то здесь притаились. Фонарь на снегу – приманка. О-па! Вот один!
   Подполковник указал рукой на подножие сопки, где тлел маленький красный огонек. Кто-то курил, лежа на земле. Подполковник стал забирать вправо, чтобы оказаться над курящим. Их с Барминым все еще не заметили.
   Когда до засевшего в снегу оставалось не больше десяти метров, Борис Алексеевич встал и, держа перед собой оружие, нацеленное на огонек сигареты, побежал. Куривший заметил подполковника, когда тот уже летел на него сверху, вытянув вперед руки с десантным автоматом.
   Удар приклада пришелся сидевшему в засаде в ухо. Он охнул и уткнулся в снег. Бармин съехал к подножию и тут понял, что находится рядом с выходом Уклона на поверхность. Он хотел сообщить об этом подполковнику, но тут все поплыло у него перед глазами, и земля, встав перед ним отвесно, ударила его обледенелым сланцем в лоб.
 
31
   – Никуда я с тобой не поеду, – сказала Вероника Николаевна, зябко передернув плечами.
   Она сидела в кресле, кутаясь в пуховый платок. Илья Борисович прогуливался перед ней, заложив руки за спину.
   – Значит, ты не хочешь увидеть настоящее море? Ты представить себе не можешь, какое это блаженство – сидеть в горячем песке, а потом бросаться в волну! Ну, хочешь, я куплю тебе остров, где ты будешь королевой. Ты будешь срывать с пальмы бананы, а черные мальчишки, как обезьянки, будут доставать для тебя кокосы. Ты не веришь мне?!
   – Как обезьянки… – Вероника Николаевна усмехнулась. – Не надо, Илья. Я все равно никуда не поеду отсюда!
   – Но почему?!
   – Потому что не хочу оставлять обезьянок, которые доставали для тебя кокосы! Не делай удивленные глаза, не надо! Я знаю, ты решил избавиться от них! Ты хочешь начать новую жизнь – жизнь политика с чистыми руками и безукоризненной биографией! Геолог-первооткрыватель, честно наживший в тундре… миллиарды. С этой сказочкой ты объявишься в столице этакой скромной серой лошадкой. Потом выиграешь основной забег. Непременно выиграешь! Ты умеешь охмурять массы… А потом… потом устроишь на одной шестой части суши Объект, где счет обезьянкам пойдет на миллионы, десятки миллионов!
   – Что же в этом плохого, дорогая?!
   – Люди с Объекта могут тебе помешать. Они знают, откуда взялось твое богатство и, главное, какой ценой. Сколько за эти слитки полегло обезьянок? Что ты задумал: уморить всех голодом или заморозить? Правда, тебе удобней сжечь их… Что ж, я сгорю одна из первых!
   – У тебя жар! – сверкнул глазами Илья Борисович. – Какой там голод! Закрома от консервов ломятся. Топлива в цистернах на пять лет вперед. Все, что я здесь делаю, – для них, для людей!
   – Ты не на трибуне. Не кричи! Какие там люди?! Они для тебя материал. Человеческий материал. Разве это не твои слова? Сначала ты убил моего отца. Убил, убил! Мама рассказала мне об этом перед смертью. И все из-за этого открытия, из-за руды этой проклятой. Кстати, и жил ты с мамой после этого только для того, чтобы тайна смерти отца не стала всеобщим достоянием. Жил, жил… да и отравил!
   – Замолчи! – Голос Ильи Борисовича задрожал. – Гадкая девчонка! – Блюм опустился в кресло, держась за сердце.
   – Отравил, – продолжала Вероника Николаевна. – Ведь она грозилась все рассказать. Она была виновата перед отцом и очень этим мучилась. Кажется, тогда же приехал на Манское и этот твой фармацевт с уголовными наклонностями. Он подсказал тебе, как незаметно убрать человека.
   – Вероника, – твердым голосом начал Илья Борисович, – тебе надо уменьшить дозу и почаще бывать на воздухе. Дурь так и прет из тебя!
   – А потом ты принялся за меня, – не обращая внимания на слова Блюма, продолжала она. – Нет-нет, ты не боялся, что я могу что-то рассказать о тебе. Просто ты вдруг заметил меня и… захотел иметь девочку. Я помню, с каким удовольствием ты растлевал меня.
   – По-моему, ты была не против! – усмехнулся Блюм. – Или я ошибаюсь?
   – Я тогда ничего не понимала, да и ты никого не подпускал ко мне. Сознайся, ты ведь хотел убить Донского тогда, двадцать лет назад? Работяги избили его тогда по твоему приказу. Хорошо еще, что там не было твоего Березы. Этот пес не отпустил бы Глеба.
   – Нехорошо так о покойнике, Вероничка! – Блюм с издевкой смотрел на нее.
   – Я возненавидела тебя. Мне не повезло: ты успел вынуть меня из петли. Второй раз на это было трудно решиться… Но ведь были таблетки! Можно было принять целый пузырек и уже никогда не проснуться. Вот тогда тебе опять понадобился Аптекарь. Он посадил меня на иглу. Ты прав, когда кричишь, что я несчастная наркоманка и потому никому не нужна…
   – Даже ему, слышишь, твоему Донскому! – взвился побледневший Илья Борисович.
   – Даже ему, Донскому… – Вероника Николаевна горько усмехнулась. – Я уже давно – человеческий материал… и никуда отсюда не уеду. Отныне я не выйду из этих четырех стен. Не надо мне никакого моря!
 
32
   Уже неделю на Объект падал мокрый снег. Мохнатые хлопья бесшумно ложились на гнилые крыши домов и ангаров, придавая угрюмым строениям сказочный вид. Дважды в сутки жилые кварталы объезжали автобусы, собирая сменных рабочих ТЭЦ и комбината, чтобы везти на работу. Дважды в сутки они проезжали мимо лежащего на обочине трупа, покрывавшегося за ночь толстым снежным одеялом, обдавая его серым месивом из-под колес. Лежащий на обочине был никому не интересен.
   Патрульные УАЗы утюжили грязные улочки Промзоны, загоняя в норы бомжей и вдруг объявившихся здесь лаек. Как только косые исчезли из Промзоны, собачки покинули подземные убежища.
   Однако не бомжи и не собаки интересовали патрульных. Они получили приказ отловить и вернуть в казарму своего товарища: беглый вбил себе в голову, что он – полярный волк. Сверкая безумными глазами, он в сумерках бродил по Промзоне в поисках одинокого прохожего…
   Шахты Промзоны замерли, перестав выдавать на-гора руду. Комбинат встал: плавильные печи не отплевывались раскаленным металлом. Объятые густым паром, они вполнакала тлели в опустевших цехах. Всюду царило запустение. Бригады литейщиков под началом сменных мастеров поддерживали на комбинате режим, позволявший печам не замерзнуть в ожидании сырья.
   Рудное тело под Объектом было выбрано целиком, а новое только разведывалось: буровые установки за пределами Промзоны ни на минуту не прекращали бурение. Блюм сообщал металлургам, что как может воздействует на геологов, и те честно не жалеют себя. Но плод должен созреть: сначала необходимо определить границы рудного тела и подсчитать в нем запасы руды.
   А пока целый город простаивал, медленно, но неуклонно сползая в бездну пьянства и безделья. Можно было сколько угодно кричать на людей и строго наказывать их, но ничего в принципе не менялось: дисциплина падала, как высота на приборах подбитого бомбардировщика. Город погружался во мрак безвременья и смуты…
   После отъезда косых строительные работы прекратились, башенные краны безжизненно свешивали стропы, раскачиваемые ветром. Смолкла отрывистая речь азиатов, куда-то пропали КПП на дорогах, и не слышно стало матерщины охранников, ведущих рабов в столовую или баню…
   Среди стынущего железа и вопиющего к небу бетона жили в своих полумертвых квартирах прорабы, бригадиры, мастера, нормировщики… и, конечно, бомжи – черные от угольной пыли и неуловимые, как насекомые. Когда-то списанные администрацией в расход, но ускользнувшие от патрулей, они зацепились за жизнь гнилыми зубами и чудом удержались на самом ее краю…