– Ясно, что наш умный вожатый ведет нас к Нарайяне. Если его жилище по красоте равняется с ведущей к нему дорогой, то неисправимый повеса еще раз докажет свой несравненный вкус, – заметил Супрамати.
В эту минуту раздался громкий и насмешливый смех, который эхо разнесло под сводами – но притом прозвучавший так близко от них, что оба невольно обернулись и стали искать глазами Нарайяну, но тот оставался невидим. Только павлин распустил свой разноцветный хвост и пронзительно крикнул; этот крик прозвучал тоже хохотом.
В эту минуту свод понизился, а канал сузился и сделал крутой поворот. Теперь лодка скользила в низком и тесном проходе; лампа погасла и оба путника очутились почти в полной темноте. Вдруг сильное течение подхватило лодку и она стрелой понеслась по черному и прямому, как канал пушки, проходу и неожиданно вышла на большое озеро, на серебристых водах которого радостно играли лучи восходящего солнца.
Перемена эта произошла так быстро, что молодые люди, ослепленные потоками света, на минуту закрыли глаза, но почти тотчас же у них вырвался единодушный крик восхищения и удивления.
Вода, на которой покачивалась их лодка, была так прозрачна, что можно было разглядеть всякую неровность и каждый камушек на дне. Рыба сверкала на солнце серебряной, золотой или ярко окрашенной чешуей.
Берега озера были высоки, скалисты, покрыты лесом и опоясаны высокими горами. Прямо перед ними, на острове или полуострове – пока этого различить еще нельзя было – окутанные роскошной изумрудной растительностью, виднелись стены и крыша дворца.
Подхваченная сильным гребцом, маленькая лодка стрелой полетела по гладкой поверхности озера и через несколько минут очутилась у мраморной лестницы, украшенной внизу двумя бронзовыми сфинксами. Наверху виднелся широкий портал с колоннами.
Встречать лодку на лестницу явились четверо красивых юношей. На них были белые туники с золотыми поясами и ожерелья на шее. Они притянули и привязали лодку. В ту же минуту павлин испустил три пронзительных крика, распустил свой хвост и исчез.
Дахир и Супрамати выпрыгнули на ступеньки лестницы. Но прежде чем они успели дойти до верхней площадки, появился сам Нарайяна, радостный, улыбающийся и более красивый, чем когда-нибудь.
На нем была надета длинная, стянутая шелковым шарфом одежда, вырисовывавшая его стройный стан; легкий тюрбан покрывал его голову.
– Добро пожаловать, дорогие друзья, в мою скромную хижину! – сказал он, сердечно обнимая прибывших.
– Шутник! – со смехом ответил Супрамати. – Волшебный дворец он называет скромной хижиной!
– Если он нравится вам, то отдыхайте в нем сколько вам будет угодно или, верней, сколько позволит вам ваш строгий учитель, Эбрамар, – ответил Нарайяна, вводя во дворец своих друзей.
Они прошли целый ряд залов чудной архитектуры, убранных с царской роскошью. Было очевидно, что Нарайяна во все времена любил это убежище, так как наряду с роскошными произведениями восточного происхождения встречались европейские современные скульптурные работы и картины мастеров, вид которых в этом индийском дворце производил странное впечатление.
Нарайяна остановился в большой зале, убранной по-восточному низенькими диванами.
– Будьте здесь, друзья мои, как у себя дома. Рядом – ванная, и советую вам освежиться. Затем мы позавтракаем, отдохнем, а когда жара спадет, я покажу вам свое отшельническое жилище.
Сделав приветственный знак рукой, Нарайяна исчез. Супрамати и его сотоварищ прошли в смежную комнату, которая оказалась громадной залой с бассейном посредине. Бассейн этот был настолько обширен, что в нем могли свободно плавать два человека. Тут ждали два служителя, которые раздели их, а после ванны облачили в широкие и легкие белые туники, а затем провели их в комнату, выходившую в сад. Там у роскошно сервированного стола ждал их Нарайяна.
– Садитесь, друзья. Так как вы еще настоящие люди, то подкрепитесь, – сказал странный хозяин, садясь за стол и указывая гостям на стулья.
Меню состояло из великолепно приготовленных овощей, различного печенья, всевозможных фруктов, вина, молока и меда.
Дахир и Супрамати были голодны и отдали должную честь завтраку. Что же касается Нарайяны, то он ограничился маленьким стаканом молока и небольшим хлебцем величиною с яйцо.
Наблюдавший за ним Супрамати спросил с улыбкой:
– Что, ты сделался вегетарианцем или особые условия твоего существования налагают на тебя такой строгий режим?
– Да, время хороших обедов и сытных ужинов прошло для меня с тех пор, как я добровольно лишил себя материальной жизни, – с гримасой ответил Нарайяна. – Впрочем, я не могу жаловаться: я не голоден и поглощаю только вещества, необходимые для обновления жизненного флюида, который циркулирует в моих жилах. Эликсир жизни – субстанция материальная, а не духовная, а потому для своего равновесия она требует своего рода топлива в организме.
– Я все больше и больше понимаю, какое обширное поле для работы представляет изучение первоначальной материи. Один уже ты, Нарайяна, в своем настоящем состоянии, представляешь трудно разрешимую загадку. Если бы мы рассказали кому-нибудь из наших современников твою или нашу историю, нас сочли бы трижды сумасшедшими, – заметил Супрамати. Нарайяна весело рассмеялся.
– Еще бы! Эти жалкие насекомые блуждают на земле каких-нибудь лет шестьдесят, а тщеславием запаслись вековым. Как только они наталкиваются на какой-нибудь неизвестный им и потому кажущийся новым закон или явление, они тотчас же кричат: «Это чудо!» «Это невозможно!», «Это несогласно с законами природы!», «Это против здравого смысла!». Луч света, неожиданно блеснувший, ослепляет ученого-автомата. Он боится этого нового явления, которое ниспровергает все его предвзятые идеи; он защищается, прячется за старые тексты, закрывает глаза перед очевидностью и предпочитает лучше изобретать самые невероятные предположения и гипотезы, чем допустить простую и понятную истину, но которая находится в противоречии с его узкими идеями. Нет! Не таким людям могли бы мы рассказать нашу подлинную историю! Даже великие открытия чуть не гибли подчас из-за слепоты толпы и тупого упрямства патентованных ученых.
– Ты прав! Как это ни странно, но все великие истины, как и великие открытия, всегда принимались враждебно. Может быть, это происходит потому, что ученые пирамид и пагод всегда скрывали высшее знание под покровом тайны, – заметил Дахир.
– Именно, и они поступали мудро. Что же касается жрецов современных религий, то они утеряли ключ от тайн и основывают свой авторитет на слепой вере. Они слепы сами и кричат о «дьяволе» и «ереси» всякий раз, когда наука и человечество делают шаг вперед, – насмешливо сказал Нарайяна.
Затем он продолжал, внезапно одушевившись:
– Но для того, кто бросил взгляд за покрывало Изиды, невозможногоне существует. Все, что только может предположить человеческий ум, – все это явления возможные и осуществимые для того, кто знает и умеет привести в действие законы, управляющие ими. Христос провозгласил великую истину, указав, что вераможет двигать горы.
Супрамати, задумчиво наблюдавший за подвижным и выразительным лицом своего странного собеседника, неожиданно спросил:
– Скажи, Нарайяна, каким образом ты, со твоим умом и знанием великих тайн, так мало заботился о своем нравственном совершенствовании и сам осудил теперь себя на неподвижное состояние?
Лицо Нарайяны сразу омрачилось; со звонким, пронзительным смехом вскричал он:
– Уверен ли ты, что двигаться вперед такое уж большое счастье? Сомневаюсь. Я, видишь ли, слишком долго жил и от скуки много изучал и не столько для нравственного усовершенствования, сколько для того, чтобы научиться практически применять воспринятые законы. У меня бывали мрачные часы, во время которых я готов был сделать визит в недоступную твердыню самого неба, чтобы узнать, наконец, найдет ли хоть там себе покой несчастный, измученный и истерзанный огонек, который мы называем душой,и который создала самодержавная воля, не спрашивая его, желает ли он жить? Что делается за той огненной стеной, где царит полная победа над порабощенной материей, где все исполнено всякого совершенства, где кипит неисповедимая творческая сила, которая скрывает Того, Кто должен быть нашим владыкой? Кого мы называем Богом и Кто управляет нашими судьбами и нашими страданиями…
Взгляд Нарайяны пылал, а кулаки его яростно сжимались, когда он продолжил после короткого молчания:
– Да! Не раз у меня, объятого полным отчаянием, сомнением и ужасом этого круговорота восхождений и нисхождений, появлялось жгучее желание броситься на эту сияющую твердыню, силой ворваться туда и посмотреть, что там делается. Ни малейшего шума не доносится оттуда, не проявляется никакой видимой деятельности, и семь гениев, стоящих на страже вокруг этого таинственного центра вселенной, – немы.
Ты удивляешься, Супрамати, что я хочу остановиться на одном месте? Не думаешь ли ты, что восхождение – такое уж великое блаженство? Правда, хаос и буря борьбы и страданий, в которых бьется вначале разумная искра, стихают; но чем выше ты поднимаешься, тем более ширится вокруг тебя ужас, навевающий молчание. Учителя перестают направлять тебя, и ты вынужден руководиться добытым знанием. Необходимость толкает тебя вперед, а неумолимый закон притяжения влечет к тому таинственному центру, откуда ты вышел и куда должен погрузиться. С какой целью, какая участь и будущее тебя ждут, – этого никто не знает. И таким образом, болтаясь между невежеством протоплазмы и молчанием архангела, совершаем мы это славное восхождение, которого ты так жаждешь и которое пугает меня…
Затем, впадая снова в свой шутливый тон, Нарайяна прибавил:
– Но так как время еще терпит, то я предпочитаю приостановиться и насладиться некоторым отдыхом на какой-нибудь приятной станции, вроде вот этого дворца, где я чувствую себя прекрасно и с которым не думаю так скоро расстаться.
Настало довольно продолжительное молчание. Видя, что гости сделались молчаливы и задумчивы, Нарайяна встал и предложил осмотреть дворец и сады, на что те согласились с видимым удовольствием.
Сначала осмотрели дом, представлявший из себя настоящий музей, а затем вышли в сад. Там искусство и природа соединились вместе и создали настоящий рай.
Что придавало особенную оригинальность этому маленькому парку, так это, во-первых, разнообразие растительности: рядом с группой пальм росли сосны и другие деревья северных лесов; в густой зелени были разбросаны небольшие павильоны, напоминавшие своим стилем и убранством различные эпохи прошлой жизни Нарайяны. Так, например, среди группы кипарисов и лавров виднелась крошечная греческая вилла; другое, отражавшееся в водах озера здание, напоминало собой венецианский дворец. Всюду царила утонченная роскошь, и везде с изысканным вкусом собраны были произведения искусства.
Наконец они остановились под группой пальм, акаций и разных деревьев, густая листва которых образовывала зеленый свод, непроницаемый для солнечных лучей. Серебряные струи бившего в мраморном бассейне фонтана обвевали приятной прохладой.
Все сели на мраморную скамейку, и разговор зашел о том, чем они только что любовались.
– Боже! Как все здесь прекрасно! Точно в волшебной сказке! – вскричал Дахир.
– Следовательно, это именно и есть самое подходящее для нас место, потому что и мы сами – сказочные принцы, существа легендарные и фантастические. Века протекают мимо нас, пресыщая мало-помалу наши души; мы теряем истинную радость жизни, а мучительное сомнение и бесконечное будущее тяжело ложатся на наши нервы. Поэтому вполне справедливо, чтобы нас окружала и скрашивала бы нашу удивительную и тяжелую судьбу красота природы, которая одна только не надоедает.
Эти слова Нарайяны вернули мысли присутствующих к вопросам, затронутым за завтраком, и они снова стали рассуждать о законах прогресса, о небесном правосудии, о добре и зле, и о других еще не решенных проблемах.
– Небесная справедливость – это применение непоколебимых законов, которые живут в душе и которые мстят за нарушение их, или вознаграждают за всякое усилие, – вскричал Супрамати.
– Справедливость!… Награда!… Кто не желал бы пользоваться благодеяниями одной и наслаждаться другой! Только трудновато поймать этих двух дочерей неба, столь же неуловимых и обманчивых, как и их сестрица – надежда!- насмешливо сказал Нарайяна. – Если желаете, друзья мои, я расскажу вам одну индусскую легенду, относящуюся как раз к занимающему нас вопросу.
Нарайяна на минуту сосредоточился, а затем шутливо-важно начал:
– Легенда повествует, что жил некогда болван, который до такой степени мечтал о небе, что не видел больше земли. Вера его в справедливость Брамы была непоколебима, и он со смирением переносил все несправедливости и обиды, причиняемые ему людьми богатыми, властными и счастливыми, которые всегда забавляются тем, что обдают своим презрением простые умы. Наконец этот чудак умер с голоду на ступенях пагоды, грозя своим гонителям правосудием Брамы, глубоко уверенный, что получит награду за свое смирение и терпение.
Легкий и сияющий, поднимался он в пространство. Астральное тело его дышало светом и теплом. Он с презрением взглянул на жалкие человеческие останки, которые покинул; чувствовал он себя счастливым, так как его окружали тишина и покой.
Он говорил себе: «Вот я нахожусь на пути к небу. Надо только узнать, где находится небесный чертог, где восседает Брама, творящий правосудие, наказуя преступных и вознаграждая праведных».
Блуждая и ища дорогу в рай, он встречал толпы существ, носившихся в атмосфере, но отвратительных, покрытых нравственными язвами. Все они богохульствовали и роптали. Никто из них не мог ответить на вопрос Вайдхивы, – так звали нашего героя.
Бедные страждущие и мучимые духи ничего не знали о правосудии Брамы и не ведали о месте его пребывания. Слышали они только, будто он царит в надзвездных высотах, и что лишь самые достойные и чистые могут появляться перед его ослепительным троном. Волны неведомых законов выносят праведных пред лицо Брамы, и те же самые волны отбрасывают преступных и недовольных в бездны искупления.
Счастливый и полный веры, Вайдхива славил Браму, его правосудие и могущество. Подхваченный волнами гармонии, он был перенесен в высшую, светлую сферу, где встретил таких же праведников, как и сам, лучезарных и мудрых, которые также прославляли Браму и его правосудие.
Вайдхива спросил своих спутников, куда они стремятся?
– Туда же, куда и ты, – ответили они. – К трону Брамы, чтобы принять награду за перенесенные несправедливости, за наши труды и нашу веру в него.
Работая неустанно, поднимался Вайдхива, и другие поднимались вместе с ним. Полные веры и усердия, они провозглашали славу, мудрость и милосердие Брамы. Но когда они спрашивали, где находится его небесное местопребывание, им отвечали:
– Продолжайте свой путь: это еще дальше! А Вайдхива все поднимался да поднимался. Теперь он представлял из себя лишь светозарное облако. Знание его было громадно и могущество почти безгранично; а он все еще ждал небесного правосудия и награды за труды свои.
Итак, переходя из сферы в сферу, он достиг наконец центра вселенной. Там высилась стена ослепительного света, состоявшая сплошь из ряда солнц; пределы ее казались бесконечными, или, по крайней мере, неизмеримыми. Только приобретенное уже совершенство позволяло Вайдхиве созерцать ее и перед ним, подобно облачному видению, отливавшему всеми цветами радуги, стоял один из гениев – стражей священной ограды.
– Вот мы и у входа в чертоги Брамы! – радостно сказал Вайдхива и сопровождавшая его фаланга праведников. – Дай нам войти, открой врата неба, гений сфер, страж священного входа! – говорили они. – Мы заслужили счастье явиться пред сияющий лик Брамы. Мы терпеливо переносили все несправедливости и обиды, мы без устали работали, чтобы проложить себе путь сюда, наша вера никогда не слабела в испытаниях и страданиях, и во время тягчайших трудов мы всегда воспевали славу и доброту Брамы, поддерживая слабых, ободряя невежд и убеждая недовольных. Мы победили сомнения, терзавшие нас и преграждавшие нам путь. Теперь, утомленные долгим восхождением, мы хотим пасть ниц перед троном Брамы, насладиться священным покоем и добиться справедливого наказания наших угнетателей.
Гений сфер молчал; светлая ограда оставалась закрытой, и тщетно они повторяли свою просьбу – ответа не было, так как на устах гения лежала печать тайн, которые он хранил.
Пораженные и обеспокоенные, праведники переглянулись, не понимая этого молчания; но вдруг из-за ограды раздался неведомый голос, могучий, как гром, и в то же время гармоничный, как звуки арфы:
– Ступайте и работайте еще, так как слова ваши доказывают, что вы не готовы явиться к трону Брамы. Вы только что требовали правосудия и награды, не понимая, что уже получили и то и другое. Взгляните на свое светлое одеяние, оцените свое безграничное терпение, приобретенное вами знание, побежденные инстинкты и заглушённые желания; все это вы получили по благости и милосердию Брамы, который поддерживал вас и награждал за каждое ваше усилие высшей степенью совершенства. Те, кто оскорблял, обижал и заставлял вас страдать, те следуют за вами, обвиняя в свою очередь других в несправедливости и жестокости, не понимая, как и вы, что от материи избавляются только страданием. Самый мир, в котором вы некогда жили, уже не существует, так как прошло более пятидесяти миллионов лет с того дня, как Вайдхива умер на ступенях пагоды,
Все вам было даровано могуществом и правосудием Брамы, а вы ищете покоя,не понимая, что его не существует, и что высшее блаженство заключается в беспрестанной деятельности. Вы не созрели, чтобы переступить за врата неба и созерцать сияющий лик Брамы. Идите, работайте и пойте славу Его!
Таинственный голос умолк. Часть праведников смиренно опустила голову и погрузилась в молитву. Но душа Вайдхивы преисполнилась безумной ярости. Сомнение, не оставлявшее его, несмотря на совершенство, до самого входа в рай, злобно, глумливо шептало ему:
– Ну, что? Кто был прав?
В бешенстве Вайдхива бросился на светлую стену, пытаясь взобраться на нее и крича, как сумасшедший:
– Изыди, обещанное правосудие! Суди моих угнетателей и награди меня по делам моим!
Глубокое молчание было ему ответом. Он вторично бросился вперед, изрыгая проклятия, и вдруг звезды, увенчивавшие его главу, распались с громоподобным шумом, извергая клубы черного дыма; вся атмосфера дрожала, а из-за таинственной ограды блеснула яркая молния и пронзила сердце Вайдхивы. Прозрачное тело его распалось на тысячи атомов, и разнузданные стихии первоначального хаоса захватили его и со свистом увлекли в огненный ураган, который сжег его светлые одежды, убил его память, отнял у него знания и могущество.
Как гонимый вихрем сухой листок, летел он в бездну, казавшуюся бесконечной, пока страшный толчок не остановил неожиданно его бешеный полет.
Разбитый, терзаемый страшной болью, Вайдхива с трудом осознал, что заключен в громадный камень. От его лучезарного света осталось одно только маленькое, красноватое пламя, мерцающее подобно блуждающему огоньку. Мысль его с трудом работала. От всего его знания и могущества сохранилось лишь воспоминание о том, чемон был, и сознание, что теперь он ни что иное, как просто камень.
Вдруг нестройное пение смутило дремоту, в которой прозябал павший гигант. Он увидел толпу голых и едва прикрытых звериными шкурами людей, которые приближались, неся ветви и плоды. Все это они сложили на камень и подожгли, а затем, упав на колени, – о ужас! – запели песнь, славословя справедливость Брамы.
Пение и слова его внезапно пробудили память Вайдхивы. Им овладело такое отчаяние, что камень треснул и из его сердцевины брызнул прозрачный, как бриллиант, источник.
– Слезы праведника будут ему наградой, – произнес чей-то голос, утешая смущенную душу Вайдхивы.
Невежественная и простодушная толпа обоготворила чудесный источник. Отовсюду стекались к нему больные, увечные и слепые, получая исцеление в его врачующих водах, так как вместе с неистощимыми слезами, вытекавшими из каменного сердца Вайдхивы, изливалась сама сущность его естества. В хрустальных каплях источника сосредоточилось все могущество, приобретенное магом,его умение управлять астральными течениями и благотворные излучения, исходившие из него, что не могло быть совершенно уничтожено.
Бедные, обездоленные, нищие духом поняли это и слезами праведника облегчали свои страдания.
На своих руках принесли они материал и построили пагоду, чтобы охранить источник. Каждый, кто погружается в его воды, поет славу Браме и восхваляет его мудрость.
Нарайяна умолк. Его собеседники тоже с минуту молчали, а потом Дахир спокойно заметил:
– Твоя легенда очень поэтична, но полна парадоксов. Пока мы находимся внизу лестницы совершенства, наш слабый разум не в силах объять нашу судьбу во всем ее гигантском объеме; особенно представляется нам непроницаемой тайной ее конечная цель. Тем не менее, мы твердо знаем одно, а именно, что неумолимый закон толкает нас вперед, и что на этом пути всякая остановка гибельна. Поэтому малодушно и бесполезно роптать, сомневаться и судить силу, настолько высокую, что противиться ей было бы таким же безумием, как если бы пловец вздумал противиться волнам океана во время бури.
– Кроме того, позволь мне прибавить,- вмешался Супрамати, – что Вайдхива, несмотря на все свое совершенство и на воспевание славы Брамы, был очень непоследователен. Каким образом, достигнув гармонии, мог он сохранить злопамятство? Почему, обладая почти безграничным могуществом, он не судил в таком случае сам своих недругов? Его же бешенство, когда он получил справедливый ответ, совершенно непонятно.
– Мораль моей легенды такова, что путешествие к совершенству – предприятие весьма рискованное, и что никогда нельзя быть уверенным, что достигнешь своей цели, так как человеческий инстинкт до такой степени внедрен в душу, что почти нет возможности констатировать, когда он окончательно исчезает.
Герой моей легенды совершенно, по-видимому, очистился во время своего долгого восхождения; существо его казалось одной волной гармонии. Вся его мысль обратилась в волю и повелевала космическими законами, которые он понял и которыми умел пользоваться, и только в глубине его существа осталась частица «человека», то есть атом сомнения и эгоизма. Эта-то частица возмутилась и сожгла все чудное здание.
– Для себя лично,- заключил Нарайяна с веселым смехом, – я вывожу из этой легенды – истинна она или ложна – следующую практическую мораль: так как нас никто не торопит и недостатка во времени у нас нет, то благоразумнее наслаждаться настоящим и, насколько возможно, отдалять ту опасную минуту, когда придется явиться перед таинственными небесными вратами и их молчащими стражами, гениями сфер.
– Ты говоришь глупости, Нарайяна! Ты слишком много узнал, чтобы не чувствовать всю тяжесть невежества, и близка минута, когда ты горько будешь оплакивать, что так неблагоразумно осудил себя на бездеятельность, – перебил его Супрамати.
– Не страшно! Чувствуя себя хорошо, я намерен оставаться здесь как можно дольше и буду любоваться издали, как вы будете исходить кровавым потом, карабкаясь по крутой и неблагодарной дороге совершенства, впряженные в колесницу невежества.
– Ты забываешь, что с каждым усилием, с каждым шагом вперед бремя невежества будет все таять, и подъем сделается легче, – с улыбкой заметил Дахир.
– Но не довольно ли? На этой почве мы никогда не сойдемся. Лучше я покажу вам иллюстрацию к легенде о Вайдхиве:
камень, в котором заключена душа мудреца, оплакивающего свое падение.
– Разве здесь есть такой легендарный камень? Разумеется, я хочу его видеть, – с любопытством вскричал Супрамати.
– Да, в конце моего сада. Пойдемте, я сейчас покажу его вам,
– весело ответил Нарайяна, вставая.
По длинной аллее, обрамленной ветвистыми деревьями, они прошли весь сад и вошли в небольшую рощу. После десятиминутной ходьбы они очутились на небольшой полянке, в центре которой стояла маленькая пагода.
Внутри пагоды, в приятном полумраке ясно вырисовывалась большая статуя Будды, стоявшая на высоком постаменте.
У подножия статуи виднелся большой серый камень, треснувший по всей высоте; изнутри, тихо журча, била струя хрустальной воды, падавшая в плоский водоем, который хотя и был переполнен, однако вода не выливалась из него. Куда она девалась – трудно было определить, так как нигде не было видно ни малейшего отверстия.
Вокруг водоема, на ковриках, сидели в разных позах семь человек, обнаженные, страшно худые. Восторженное выражение застыло на лицах, а позы указывали на каталептическое состояние.
– Это – факиры-созерцатели, добровольные стражи чудодейственного источника. Они годами не двигаются с этого места, да так и умрут здесь, а их заменят фанатики такого же сорта. Я взял на себя заботу об их содержании. Раз в сутки я приношу им по горсти риса, который они машинально проглатывают, пою их из источника и смачиваю водой их иссохшие тела. Этого достаточно для поддержания физической жизни; что же касается их душ, то они, под влиянием экстаза, витают в эфире, позабыв о своей телесной оболочке.
В эту минуту раздался громкий и насмешливый смех, который эхо разнесло под сводами – но притом прозвучавший так близко от них, что оба невольно обернулись и стали искать глазами Нарайяну, но тот оставался невидим. Только павлин распустил свой разноцветный хвост и пронзительно крикнул; этот крик прозвучал тоже хохотом.
В эту минуту свод понизился, а канал сузился и сделал крутой поворот. Теперь лодка скользила в низком и тесном проходе; лампа погасла и оба путника очутились почти в полной темноте. Вдруг сильное течение подхватило лодку и она стрелой понеслась по черному и прямому, как канал пушки, проходу и неожиданно вышла на большое озеро, на серебристых водах которого радостно играли лучи восходящего солнца.
Перемена эта произошла так быстро, что молодые люди, ослепленные потоками света, на минуту закрыли глаза, но почти тотчас же у них вырвался единодушный крик восхищения и удивления.
Вода, на которой покачивалась их лодка, была так прозрачна, что можно было разглядеть всякую неровность и каждый камушек на дне. Рыба сверкала на солнце серебряной, золотой или ярко окрашенной чешуей.
Берега озера были высоки, скалисты, покрыты лесом и опоясаны высокими горами. Прямо перед ними, на острове или полуострове – пока этого различить еще нельзя было – окутанные роскошной изумрудной растительностью, виднелись стены и крыша дворца.
Подхваченная сильным гребцом, маленькая лодка стрелой полетела по гладкой поверхности озера и через несколько минут очутилась у мраморной лестницы, украшенной внизу двумя бронзовыми сфинксами. Наверху виднелся широкий портал с колоннами.
Встречать лодку на лестницу явились четверо красивых юношей. На них были белые туники с золотыми поясами и ожерелья на шее. Они притянули и привязали лодку. В ту же минуту павлин испустил три пронзительных крика, распустил свой хвост и исчез.
Дахир и Супрамати выпрыгнули на ступеньки лестницы. Но прежде чем они успели дойти до верхней площадки, появился сам Нарайяна, радостный, улыбающийся и более красивый, чем когда-нибудь.
На нем была надета длинная, стянутая шелковым шарфом одежда, вырисовывавшая его стройный стан; легкий тюрбан покрывал его голову.
– Добро пожаловать, дорогие друзья, в мою скромную хижину! – сказал он, сердечно обнимая прибывших.
– Шутник! – со смехом ответил Супрамати. – Волшебный дворец он называет скромной хижиной!
– Если он нравится вам, то отдыхайте в нем сколько вам будет угодно или, верней, сколько позволит вам ваш строгий учитель, Эбрамар, – ответил Нарайяна, вводя во дворец своих друзей.
Они прошли целый ряд залов чудной архитектуры, убранных с царской роскошью. Было очевидно, что Нарайяна во все времена любил это убежище, так как наряду с роскошными произведениями восточного происхождения встречались европейские современные скульптурные работы и картины мастеров, вид которых в этом индийском дворце производил странное впечатление.
Нарайяна остановился в большой зале, убранной по-восточному низенькими диванами.
– Будьте здесь, друзья мои, как у себя дома. Рядом – ванная, и советую вам освежиться. Затем мы позавтракаем, отдохнем, а когда жара спадет, я покажу вам свое отшельническое жилище.
Сделав приветственный знак рукой, Нарайяна исчез. Супрамати и его сотоварищ прошли в смежную комнату, которая оказалась громадной залой с бассейном посредине. Бассейн этот был настолько обширен, что в нем могли свободно плавать два человека. Тут ждали два служителя, которые раздели их, а после ванны облачили в широкие и легкие белые туники, а затем провели их в комнату, выходившую в сад. Там у роскошно сервированного стола ждал их Нарайяна.
– Садитесь, друзья. Так как вы еще настоящие люди, то подкрепитесь, – сказал странный хозяин, садясь за стол и указывая гостям на стулья.
Меню состояло из великолепно приготовленных овощей, различного печенья, всевозможных фруктов, вина, молока и меда.
Дахир и Супрамати были голодны и отдали должную честь завтраку. Что же касается Нарайяны, то он ограничился маленьким стаканом молока и небольшим хлебцем величиною с яйцо.
Наблюдавший за ним Супрамати спросил с улыбкой:
– Что, ты сделался вегетарианцем или особые условия твоего существования налагают на тебя такой строгий режим?
– Да, время хороших обедов и сытных ужинов прошло для меня с тех пор, как я добровольно лишил себя материальной жизни, – с гримасой ответил Нарайяна. – Впрочем, я не могу жаловаться: я не голоден и поглощаю только вещества, необходимые для обновления жизненного флюида, который циркулирует в моих жилах. Эликсир жизни – субстанция материальная, а не духовная, а потому для своего равновесия она требует своего рода топлива в организме.
– Я все больше и больше понимаю, какое обширное поле для работы представляет изучение первоначальной материи. Один уже ты, Нарайяна, в своем настоящем состоянии, представляешь трудно разрешимую загадку. Если бы мы рассказали кому-нибудь из наших современников твою или нашу историю, нас сочли бы трижды сумасшедшими, – заметил Супрамати. Нарайяна весело рассмеялся.
– Еще бы! Эти жалкие насекомые блуждают на земле каких-нибудь лет шестьдесят, а тщеславием запаслись вековым. Как только они наталкиваются на какой-нибудь неизвестный им и потому кажущийся новым закон или явление, они тотчас же кричат: «Это чудо!» «Это невозможно!», «Это несогласно с законами природы!», «Это против здравого смысла!». Луч света, неожиданно блеснувший, ослепляет ученого-автомата. Он боится этого нового явления, которое ниспровергает все его предвзятые идеи; он защищается, прячется за старые тексты, закрывает глаза перед очевидностью и предпочитает лучше изобретать самые невероятные предположения и гипотезы, чем допустить простую и понятную истину, но которая находится в противоречии с его узкими идеями. Нет! Не таким людям могли бы мы рассказать нашу подлинную историю! Даже великие открытия чуть не гибли подчас из-за слепоты толпы и тупого упрямства патентованных ученых.
– Ты прав! Как это ни странно, но все великие истины, как и великие открытия, всегда принимались враждебно. Может быть, это происходит потому, что ученые пирамид и пагод всегда скрывали высшее знание под покровом тайны, – заметил Дахир.
– Именно, и они поступали мудро. Что же касается жрецов современных религий, то они утеряли ключ от тайн и основывают свой авторитет на слепой вере. Они слепы сами и кричат о «дьяволе» и «ереси» всякий раз, когда наука и человечество делают шаг вперед, – насмешливо сказал Нарайяна.
Затем он продолжал, внезапно одушевившись:
– Но для того, кто бросил взгляд за покрывало Изиды, невозможногоне существует. Все, что только может предположить человеческий ум, – все это явления возможные и осуществимые для того, кто знает и умеет привести в действие законы, управляющие ими. Христос провозгласил великую истину, указав, что вераможет двигать горы.
Супрамати, задумчиво наблюдавший за подвижным и выразительным лицом своего странного собеседника, неожиданно спросил:
– Скажи, Нарайяна, каким образом ты, со твоим умом и знанием великих тайн, так мало заботился о своем нравственном совершенствовании и сам осудил теперь себя на неподвижное состояние?
Лицо Нарайяны сразу омрачилось; со звонким, пронзительным смехом вскричал он:
– Уверен ли ты, что двигаться вперед такое уж большое счастье? Сомневаюсь. Я, видишь ли, слишком долго жил и от скуки много изучал и не столько для нравственного усовершенствования, сколько для того, чтобы научиться практически применять воспринятые законы. У меня бывали мрачные часы, во время которых я готов был сделать визит в недоступную твердыню самого неба, чтобы узнать, наконец, найдет ли хоть там себе покой несчастный, измученный и истерзанный огонек, который мы называем душой,и который создала самодержавная воля, не спрашивая его, желает ли он жить? Что делается за той огненной стеной, где царит полная победа над порабощенной материей, где все исполнено всякого совершенства, где кипит неисповедимая творческая сила, которая скрывает Того, Кто должен быть нашим владыкой? Кого мы называем Богом и Кто управляет нашими судьбами и нашими страданиями…
Взгляд Нарайяны пылал, а кулаки его яростно сжимались, когда он продолжил после короткого молчания:
– Да! Не раз у меня, объятого полным отчаянием, сомнением и ужасом этого круговорота восхождений и нисхождений, появлялось жгучее желание броситься на эту сияющую твердыню, силой ворваться туда и посмотреть, что там делается. Ни малейшего шума не доносится оттуда, не проявляется никакой видимой деятельности, и семь гениев, стоящих на страже вокруг этого таинственного центра вселенной, – немы.
Ты удивляешься, Супрамати, что я хочу остановиться на одном месте? Не думаешь ли ты, что восхождение – такое уж великое блаженство? Правда, хаос и буря борьбы и страданий, в которых бьется вначале разумная искра, стихают; но чем выше ты поднимаешься, тем более ширится вокруг тебя ужас, навевающий молчание. Учителя перестают направлять тебя, и ты вынужден руководиться добытым знанием. Необходимость толкает тебя вперед, а неумолимый закон притяжения влечет к тому таинственному центру, откуда ты вышел и куда должен погрузиться. С какой целью, какая участь и будущее тебя ждут, – этого никто не знает. И таким образом, болтаясь между невежеством протоплазмы и молчанием архангела, совершаем мы это славное восхождение, которого ты так жаждешь и которое пугает меня…
Затем, впадая снова в свой шутливый тон, Нарайяна прибавил:
– Но так как время еще терпит, то я предпочитаю приостановиться и насладиться некоторым отдыхом на какой-нибудь приятной станции, вроде вот этого дворца, где я чувствую себя прекрасно и с которым не думаю так скоро расстаться.
Настало довольно продолжительное молчание. Видя, что гости сделались молчаливы и задумчивы, Нарайяна встал и предложил осмотреть дворец и сады, на что те согласились с видимым удовольствием.
Сначала осмотрели дом, представлявший из себя настоящий музей, а затем вышли в сад. Там искусство и природа соединились вместе и создали настоящий рай.
Что придавало особенную оригинальность этому маленькому парку, так это, во-первых, разнообразие растительности: рядом с группой пальм росли сосны и другие деревья северных лесов; в густой зелени были разбросаны небольшие павильоны, напоминавшие своим стилем и убранством различные эпохи прошлой жизни Нарайяны. Так, например, среди группы кипарисов и лавров виднелась крошечная греческая вилла; другое, отражавшееся в водах озера здание, напоминало собой венецианский дворец. Всюду царила утонченная роскошь, и везде с изысканным вкусом собраны были произведения искусства.
Наконец они остановились под группой пальм, акаций и разных деревьев, густая листва которых образовывала зеленый свод, непроницаемый для солнечных лучей. Серебряные струи бившего в мраморном бассейне фонтана обвевали приятной прохладой.
Все сели на мраморную скамейку, и разговор зашел о том, чем они только что любовались.
– Боже! Как все здесь прекрасно! Точно в волшебной сказке! – вскричал Дахир.
– Следовательно, это именно и есть самое подходящее для нас место, потому что и мы сами – сказочные принцы, существа легендарные и фантастические. Века протекают мимо нас, пресыщая мало-помалу наши души; мы теряем истинную радость жизни, а мучительное сомнение и бесконечное будущее тяжело ложатся на наши нервы. Поэтому вполне справедливо, чтобы нас окружала и скрашивала бы нашу удивительную и тяжелую судьбу красота природы, которая одна только не надоедает.
Эти слова Нарайяны вернули мысли присутствующих к вопросам, затронутым за завтраком, и они снова стали рассуждать о законах прогресса, о небесном правосудии, о добре и зле, и о других еще не решенных проблемах.
– Небесная справедливость – это применение непоколебимых законов, которые живут в душе и которые мстят за нарушение их, или вознаграждают за всякое усилие, – вскричал Супрамати.
– Справедливость!… Награда!… Кто не желал бы пользоваться благодеяниями одной и наслаждаться другой! Только трудновато поймать этих двух дочерей неба, столь же неуловимых и обманчивых, как и их сестрица – надежда!- насмешливо сказал Нарайяна. – Если желаете, друзья мои, я расскажу вам одну индусскую легенду, относящуюся как раз к занимающему нас вопросу.
Нарайяна на минуту сосредоточился, а затем шутливо-важно начал:
– Легенда повествует, что жил некогда болван, который до такой степени мечтал о небе, что не видел больше земли. Вера его в справедливость Брамы была непоколебима, и он со смирением переносил все несправедливости и обиды, причиняемые ему людьми богатыми, властными и счастливыми, которые всегда забавляются тем, что обдают своим презрением простые умы. Наконец этот чудак умер с голоду на ступенях пагоды, грозя своим гонителям правосудием Брамы, глубоко уверенный, что получит награду за свое смирение и терпение.
Легкий и сияющий, поднимался он в пространство. Астральное тело его дышало светом и теплом. Он с презрением взглянул на жалкие человеческие останки, которые покинул; чувствовал он себя счастливым, так как его окружали тишина и покой.
Он говорил себе: «Вот я нахожусь на пути к небу. Надо только узнать, где находится небесный чертог, где восседает Брама, творящий правосудие, наказуя преступных и вознаграждая праведных».
Блуждая и ища дорогу в рай, он встречал толпы существ, носившихся в атмосфере, но отвратительных, покрытых нравственными язвами. Все они богохульствовали и роптали. Никто из них не мог ответить на вопрос Вайдхивы, – так звали нашего героя.
Бедные страждущие и мучимые духи ничего не знали о правосудии Брамы и не ведали о месте его пребывания. Слышали они только, будто он царит в надзвездных высотах, и что лишь самые достойные и чистые могут появляться перед его ослепительным троном. Волны неведомых законов выносят праведных пред лицо Брамы, и те же самые волны отбрасывают преступных и недовольных в бездны искупления.
Счастливый и полный веры, Вайдхива славил Браму, его правосудие и могущество. Подхваченный волнами гармонии, он был перенесен в высшую, светлую сферу, где встретил таких же праведников, как и сам, лучезарных и мудрых, которые также прославляли Браму и его правосудие.
Вайдхива спросил своих спутников, куда они стремятся?
– Туда же, куда и ты, – ответили они. – К трону Брамы, чтобы принять награду за перенесенные несправедливости, за наши труды и нашу веру в него.
Работая неустанно, поднимался Вайдхива, и другие поднимались вместе с ним. Полные веры и усердия, они провозглашали славу, мудрость и милосердие Брамы. Но когда они спрашивали, где находится его небесное местопребывание, им отвечали:
– Продолжайте свой путь: это еще дальше! А Вайдхива все поднимался да поднимался. Теперь он представлял из себя лишь светозарное облако. Знание его было громадно и могущество почти безгранично; а он все еще ждал небесного правосудия и награды за труды свои.
Итак, переходя из сферы в сферу, он достиг наконец центра вселенной. Там высилась стена ослепительного света, состоявшая сплошь из ряда солнц; пределы ее казались бесконечными, или, по крайней мере, неизмеримыми. Только приобретенное уже совершенство позволяло Вайдхиве созерцать ее и перед ним, подобно облачному видению, отливавшему всеми цветами радуги, стоял один из гениев – стражей священной ограды.
– Вот мы и у входа в чертоги Брамы! – радостно сказал Вайдхива и сопровождавшая его фаланга праведников. – Дай нам войти, открой врата неба, гений сфер, страж священного входа! – говорили они. – Мы заслужили счастье явиться пред сияющий лик Брамы. Мы терпеливо переносили все несправедливости и обиды, мы без устали работали, чтобы проложить себе путь сюда, наша вера никогда не слабела в испытаниях и страданиях, и во время тягчайших трудов мы всегда воспевали славу и доброту Брамы, поддерживая слабых, ободряя невежд и убеждая недовольных. Мы победили сомнения, терзавшие нас и преграждавшие нам путь. Теперь, утомленные долгим восхождением, мы хотим пасть ниц перед троном Брамы, насладиться священным покоем и добиться справедливого наказания наших угнетателей.
Гений сфер молчал; светлая ограда оставалась закрытой, и тщетно они повторяли свою просьбу – ответа не было, так как на устах гения лежала печать тайн, которые он хранил.
Пораженные и обеспокоенные, праведники переглянулись, не понимая этого молчания; но вдруг из-за ограды раздался неведомый голос, могучий, как гром, и в то же время гармоничный, как звуки арфы:
– Ступайте и работайте еще, так как слова ваши доказывают, что вы не готовы явиться к трону Брамы. Вы только что требовали правосудия и награды, не понимая, что уже получили и то и другое. Взгляните на свое светлое одеяние, оцените свое безграничное терпение, приобретенное вами знание, побежденные инстинкты и заглушённые желания; все это вы получили по благости и милосердию Брамы, который поддерживал вас и награждал за каждое ваше усилие высшей степенью совершенства. Те, кто оскорблял, обижал и заставлял вас страдать, те следуют за вами, обвиняя в свою очередь других в несправедливости и жестокости, не понимая, как и вы, что от материи избавляются только страданием. Самый мир, в котором вы некогда жили, уже не существует, так как прошло более пятидесяти миллионов лет с того дня, как Вайдхива умер на ступенях пагоды,
Все вам было даровано могуществом и правосудием Брамы, а вы ищете покоя,не понимая, что его не существует, и что высшее блаженство заключается в беспрестанной деятельности. Вы не созрели, чтобы переступить за врата неба и созерцать сияющий лик Брамы. Идите, работайте и пойте славу Его!
Таинственный голос умолк. Часть праведников смиренно опустила голову и погрузилась в молитву. Но душа Вайдхивы преисполнилась безумной ярости. Сомнение, не оставлявшее его, несмотря на совершенство, до самого входа в рай, злобно, глумливо шептало ему:
– Ну, что? Кто был прав?
В бешенстве Вайдхива бросился на светлую стену, пытаясь взобраться на нее и крича, как сумасшедший:
– Изыди, обещанное правосудие! Суди моих угнетателей и награди меня по делам моим!
Глубокое молчание было ему ответом. Он вторично бросился вперед, изрыгая проклятия, и вдруг звезды, увенчивавшие его главу, распались с громоподобным шумом, извергая клубы черного дыма; вся атмосфера дрожала, а из-за таинственной ограды блеснула яркая молния и пронзила сердце Вайдхивы. Прозрачное тело его распалось на тысячи атомов, и разнузданные стихии первоначального хаоса захватили его и со свистом увлекли в огненный ураган, который сжег его светлые одежды, убил его память, отнял у него знания и могущество.
Как гонимый вихрем сухой листок, летел он в бездну, казавшуюся бесконечной, пока страшный толчок не остановил неожиданно его бешеный полет.
Разбитый, терзаемый страшной болью, Вайдхива с трудом осознал, что заключен в громадный камень. От его лучезарного света осталось одно только маленькое, красноватое пламя, мерцающее подобно блуждающему огоньку. Мысль его с трудом работала. От всего его знания и могущества сохранилось лишь воспоминание о том, чемон был, и сознание, что теперь он ни что иное, как просто камень.
Вдруг нестройное пение смутило дремоту, в которой прозябал павший гигант. Он увидел толпу голых и едва прикрытых звериными шкурами людей, которые приближались, неся ветви и плоды. Все это они сложили на камень и подожгли, а затем, упав на колени, – о ужас! – запели песнь, славословя справедливость Брамы.
Пение и слова его внезапно пробудили память Вайдхивы. Им овладело такое отчаяние, что камень треснул и из его сердцевины брызнул прозрачный, как бриллиант, источник.
– Слезы праведника будут ему наградой, – произнес чей-то голос, утешая смущенную душу Вайдхивы.
Невежественная и простодушная толпа обоготворила чудесный источник. Отовсюду стекались к нему больные, увечные и слепые, получая исцеление в его врачующих водах, так как вместе с неистощимыми слезами, вытекавшими из каменного сердца Вайдхивы, изливалась сама сущность его естества. В хрустальных каплях источника сосредоточилось все могущество, приобретенное магом,его умение управлять астральными течениями и благотворные излучения, исходившие из него, что не могло быть совершенно уничтожено.
Бедные, обездоленные, нищие духом поняли это и слезами праведника облегчали свои страдания.
На своих руках принесли они материал и построили пагоду, чтобы охранить источник. Каждый, кто погружается в его воды, поет славу Браме и восхваляет его мудрость.
Нарайяна умолк. Его собеседники тоже с минуту молчали, а потом Дахир спокойно заметил:
– Твоя легенда очень поэтична, но полна парадоксов. Пока мы находимся внизу лестницы совершенства, наш слабый разум не в силах объять нашу судьбу во всем ее гигантском объеме; особенно представляется нам непроницаемой тайной ее конечная цель. Тем не менее, мы твердо знаем одно, а именно, что неумолимый закон толкает нас вперед, и что на этом пути всякая остановка гибельна. Поэтому малодушно и бесполезно роптать, сомневаться и судить силу, настолько высокую, что противиться ей было бы таким же безумием, как если бы пловец вздумал противиться волнам океана во время бури.
– Кроме того, позволь мне прибавить,- вмешался Супрамати, – что Вайдхива, несмотря на все свое совершенство и на воспевание славы Брамы, был очень непоследователен. Каким образом, достигнув гармонии, мог он сохранить злопамятство? Почему, обладая почти безграничным могуществом, он не судил в таком случае сам своих недругов? Его же бешенство, когда он получил справедливый ответ, совершенно непонятно.
– Мораль моей легенды такова, что путешествие к совершенству – предприятие весьма рискованное, и что никогда нельзя быть уверенным, что достигнешь своей цели, так как человеческий инстинкт до такой степени внедрен в душу, что почти нет возможности констатировать, когда он окончательно исчезает.
Герой моей легенды совершенно, по-видимому, очистился во время своего долгого восхождения; существо его казалось одной волной гармонии. Вся его мысль обратилась в волю и повелевала космическими законами, которые он понял и которыми умел пользоваться, и только в глубине его существа осталась частица «человека», то есть атом сомнения и эгоизма. Эта-то частица возмутилась и сожгла все чудное здание.
– Для себя лично,- заключил Нарайяна с веселым смехом, – я вывожу из этой легенды – истинна она или ложна – следующую практическую мораль: так как нас никто не торопит и недостатка во времени у нас нет, то благоразумнее наслаждаться настоящим и, насколько возможно, отдалять ту опасную минуту, когда придется явиться перед таинственными небесными вратами и их молчащими стражами, гениями сфер.
– Ты говоришь глупости, Нарайяна! Ты слишком много узнал, чтобы не чувствовать всю тяжесть невежества, и близка минута, когда ты горько будешь оплакивать, что так неблагоразумно осудил себя на бездеятельность, – перебил его Супрамати.
– Не страшно! Чувствуя себя хорошо, я намерен оставаться здесь как можно дольше и буду любоваться издали, как вы будете исходить кровавым потом, карабкаясь по крутой и неблагодарной дороге совершенства, впряженные в колесницу невежества.
– Ты забываешь, что с каждым усилием, с каждым шагом вперед бремя невежества будет все таять, и подъем сделается легче, – с улыбкой заметил Дахир.
– Но не довольно ли? На этой почве мы никогда не сойдемся. Лучше я покажу вам иллюстрацию к легенде о Вайдхиве:
камень, в котором заключена душа мудреца, оплакивающего свое падение.
– Разве здесь есть такой легендарный камень? Разумеется, я хочу его видеть, – с любопытством вскричал Супрамати.
– Да, в конце моего сада. Пойдемте, я сейчас покажу его вам,
– весело ответил Нарайяна, вставая.
По длинной аллее, обрамленной ветвистыми деревьями, они прошли весь сад и вошли в небольшую рощу. После десятиминутной ходьбы они очутились на небольшой полянке, в центре которой стояла маленькая пагода.
Внутри пагоды, в приятном полумраке ясно вырисовывалась большая статуя Будды, стоявшая на высоком постаменте.
У подножия статуи виднелся большой серый камень, треснувший по всей высоте; изнутри, тихо журча, била струя хрустальной воды, падавшая в плоский водоем, который хотя и был переполнен, однако вода не выливалась из него. Куда она девалась – трудно было определить, так как нигде не было видно ни малейшего отверстия.
Вокруг водоема, на ковриках, сидели в разных позах семь человек, обнаженные, страшно худые. Восторженное выражение застыло на лицах, а позы указывали на каталептическое состояние.
– Это – факиры-созерцатели, добровольные стражи чудодейственного источника. Они годами не двигаются с этого места, да так и умрут здесь, а их заменят фанатики такого же сорта. Я взял на себя заботу об их содержании. Раз в сутки я приношу им по горсти риса, который они машинально проглатывают, пою их из источника и смачиваю водой их иссохшие тела. Этого достаточно для поддержания физической жизни; что же касается их душ, то они, под влиянием экстаза, витают в эфире, позабыв о своей телесной оболочке.