Тот, внезапно оторванный от своих мыслей, вздрогнул.
– Герой легенды потеряет весь свой ореол, если представит публике свой портрет или подаст визитную карточку, – ответил тот с грустной улыбкой.
– Я вижу, что ты очень дорожишь своим престижем «пугала»; но мы знаем, как и Вагнер знал, но по наитию, что Блуждающий голландец – очень красивый молодой человек, опасный только для женских сердец.
На следующий день, вечером, все трое решили ехать в театр. Давали какую-то оперу, и они хотели познакомиться с новым направлением итальянской музыки.
Занавес только что поднялся, и зрительный зал был погружен в полумрак, когда Нара и ее спутники вошли в ложу и заняли места. Они внимательно стали слушать музыку, более шумную, чем мелодичную, и с интересом смотрели представление, которое по своей реальности переходило далеко за границы дозволенного на сцене.
Во время первого антракта они стали осматривать залу, ища среди публики прежних знакомых. Но трудно было узнать в почтенных старичках и седых старушках с согбенным станом некогда красивых молодых женщин и изящных кавалеров, так настойчиво ухаживавших за Нарой. Некоторые из находившихся в театре этих почтенных остатков прошлого с понятным удивлением смотрели на Супрамати и Нару. Они помнили их, но сочли теперь за незнакомых и удивлялись феноменальному сходству с их бывшими друзьями.
Очень многие упорно смотрели на ложу Супрамати, но тот не обращал на них никакого внимания. Вдруг он вздрогнул и, наклонясь вперед, навел бинокль на противоположную ложу. Там сидела белокурая молодая женщина, очень красивая и нарядная, оживленно разговаривавшая с молодым человеком, очевидно, влюбленным в нее.
– Нара! Видишь ли ты эту женщину в белом платье с изумрудной диадемой на голове? Это Лилиана – жертва Нарайяны, историю которой я тебе рассказывал, – прошептал Супрамати на ухо жене.
Нара быстро навела бинокль на указанную ложу, но в эту минуту сидевшая в ней дама тоже заметила их. Она сильно вздрогнула, так что веер выпал из ее рук, и, смертельно побледнев, откинулась на спинку кресла. Ее смущенный и пораженный взгляд точно прирос к Супрамати.
– Несчастная! Она снова принялась за свое отвратительное ремесло. Благодаря действию эликсира, она сохранила свою молодость и красоту, но в глазах ее что-то не светится счастье, – так же тихо ответила Нара.
Затем, минуту спустя, она прибавила:
– Ты должен повидаться с ней, Супрамати. Может быть, она потеряла или растратила свое состояние, и это снова толкнуло ее на путь разврата.
– Но если я пойду к такой особе, то это будет не особенно выгодно для моей репутации женатого человека, – заметил, смеясь, Супрамати.
– О! Я не буду ревновать такого примерного мужа, как ты, несмотря на пылкие чувства, какие ты внушил Лилиане, – лукаво возразила Нара. – Ступай смело, со спокойной совестью! Может быть, мы окажемся полезными этому несчастному созданию! Не забывай, что она – жертва Нарайяны, а это налагает на нас обязанности по отношению к ней.
– Ты права. Завтра же я навещу Лилиану. А теперь я пойду и узнаю ее адрес и какое имя носит она в настоящую минуту.
Через десять минут Супрамати узнал, что Лилиана превратилась в Андриен Леванти, что она появилась в свете всего три или четыре года тому назад и состоит любовницей маркиза Палестры, очень богатого тосканца.
Собрав эти сведения, Супрамати написал следующую записку.
«Завтра, в 11 часов утра, будьте одна. Я приду навестить вас. С».
Эту записку он послал в ложу куртизанки, где она так ловко была передана привратницей, сдобренной золотой монетой, что куривший в фойе маркиз ничего не заметил.
Лилиана была страшно взволнована, узнав в Супрамати своего благодетеля, спасшего ее от ужасного состояния, в какое погрузил ее Нарайяна. Она не забывала красивого и великодушного молодого человека, который удостоил ее своей любовью, и хотя тот никогда не давал ни малейшего известия о себе, он остался недосягаемым идеалом ее сердца. Когда Лилиана неожиданно увидела его все таким же молодым и обольстительным, каким знала раньше, и к тому же в обществе очаровательной женщины, в ее душе поднялась настоящая буря. Горе, страсть и ревность душили ее. Записка Супрамати немного ее успокоила. Он узнал ее и хотел видеть – это было утешением! Только Лилиана чувствовала, что не в состоянии остаться в театре и поэтому, как только вернулся маркиз, она сослалась на внезапное нездоровье, что подтверждали ее бледность и расстроенный вид, и уехала домой.
Она провела бессонную ночь. В долгие часы одинокого раздумья в ночной тиши она снова пережила все прошлое, всю странную и необъяснимую эпопею своей жизни. Но еще дольше тянулись утренние часы, предшествовавшие приезду Супрамати. Стоя на балконе, Лилиана с нетерпением всматривалась в проезжих. Сердце ее усиленно забилось и дыхание захватило, когда у ее подъезда остановилась гондола, и из нее вышел Супрамати.
Лилиана приняла его в будуаре. Она так волновалась, что не могла произнести ни слова и, молча подав ему руку, указала на кресло.
– Я счастлив, что случай снова свел нас, и что я нахожу вас такой молодой и прекрасной, – сказал он, дружески пожимая ей руку. – А между тем, мисс Лилиана, я не могу скрыть, что мне очень грустно встретить вас снова на тернистом и унизительном пути, который, я наделся, вы навсегда покинули.
Темный румянец залил ее лицо.
– Вы касаетесь больного места; новам, моему благодетелю, я обязана сделать полную исповедь и дать отчет в том состоянии, которое вы так великодушно…
– Нет, мисс Лилиана, вы не должны ни давать мне отчета, ни исповедоваться, – перебил ее Супрамати. – Но если вы хотите поверить как другу то, что произошло в течение долгих лет нашей разлуки, я буду вам глубоко признателен. Поверьте, я принимаю искреннее участие в вашей судьбе. Разве вы не жертва преступного легкомыслия моего брата Нарайяны?
– О! Я с радостью доверю вам все! Но затем и вы, в свою очередь, ответите мне на один вопрос и объясните тайны, происходящие в моем теле. Я передам вам просто неслыханные факты.
– Я догадываюсь, о чем вы хотите спросить меня, и отвечу вам по мере возможности.
– После вашего отъезда я старалась честно сдержать свое обещание и начала новую жизнь. Я училась, читала и совершенствовалась в пении и музыке. Кроме того, под руководством m-me Розали я занималась делами благотворительности и посещала церковь. Должна признаться вам, что все эти непривычные для меня занятия, которым я отдавалась как бы по обязанности, а не по собственному побуждению, не наполняли мою жизнь, оставляя сердце пустым. Мимолетное счастье, которое я испытывала, облегчая нищету какого-нибудь бедняка или видя свои успехи в игре на рояле, меня не удовлетворяли. Единственный человек, которому я хотела бы показать свои таланты и похвалы которого я жаждала, был далеко и не давал мне о себе ни малейшего известия.
– Если бы вы искали одобрения Господа, а не человека, такого же несовершенного, как и вы, ваше сердце было бы удовлетворено, – ответил Супрамати, полусмущенный и полувзволнованный.
– Я вовсе не стараюсь оправдать мои недостатки или мою слабость; я только признаюсь в них, чтобы лучше мотивировать ошибки, из них проистекающие, – с тяжелым вздохом ответила Лилиана. – Но продолжаю мой рассказ. В течение трех лет я вела уединенную и трудовую жизнь, не видя никого из знакомых, как вдруг неожиданно встретилась с виконтом Лормейлем, которого не видала со времени катастрофы, случившейся между мной и Нарайяной. Виконт ничего не знал. Увидя меня, он обрадовался и объявил, что не отпустит, так как нам необходимо о многом поговорить. Мы зашли в сад одного кафе, который был почти пуст в такой ранний час, и там он рассказал мне, что Нарайяна умер, а ему наследовал его брат. Он рассыпался в похвалах вам. В заключение он рассказал, что вы женились в Венеции, а затем уехали в Индию…
Лилиана нерешительно остановилась, видимо, сильно взволнованная и смущенная.
– Ну, что же, мисс Лилиана? Продолжайте! Я догадываюсь, что вам неприятно было известие о моем тайном браке, – с улыбкой заметил Супрамати.
– Вы правы, – откровенно призналась она. – Я была взбешена и настолько глупа, что смотрела на ваш брак с очаровательной женщиной, по-видимому, вполне достойной вас, почти как на личную обиду. В своем бешенстве я считала себя как бы свободной от моего обязательства вести честную жизнь, не понимая в своем ослеплении, что добродетель, главным образом, полезна тому, кто ее придерживается.
Несмотря на просьбы и убеждения Розали, я, очертя голову, окунулась во все светские беспутства, но сердце мое продолжало оставаться пустым, а в часы одиночества меня терзали угрызения совести, что я пренебрегла советами моего благодетеля. Чтобы наполнить эту пустоту и заглушить мучительное сознание, я бросалась во все крайности. Я искала сильных ощущений; играла на бирже и в рулетку, а кончила тем, что растратила все свое состояние на одной рискованной спекуляции. Я потеряла все, что имела, но это не особенно огорчило меня. Моя красота, на которую, казалось, ни время, ни излишества не имели никакого влияния, давала мне неистощимый источник богатства. Я никак не могла понять, отчего моя красота не увядает. Хотя мне стукнуло уже пятьдесят лет, а зеркало все отражало лицо двадцатипятилетней женщины. Мне часто приходило на ум, что я – вторая Нинон де Ленкло.
Однажды, этому будет уже лет семь, я почувствовала сильное нездоровье. Это удивило и испугало меня, так как уже более тридцати лет я не была больна. Я ощущала страшную слабость, свинцовую тяжесть в членах и невыразимое отвращение к жизни. Приглашенный мною доктор не мог найти органической болезни и пришел к заключению, что, очевидно, моя расстроенная нервная система вызывает эти болезненные симптомы. Предполагая, что я приближаюсь к сорокалетнему возрасту, он прибавил, что года имеют свои требования, и предписал мне полный отдых в течение нескольких месяцев в каком-нибудь уединенном месте, куда бы не достигал шум светских развлечений. Я должна была жить преимущественно на чистом воздухе, проводить как можно больше времени в лесу, пить молоко, придерживаться вегетарианского
режима, ничего не делать и никого не видеть, чтобы дать своему организму полный покой.
Я последовала этому совету и поселилась на одной уединенной ферме в южной Германии. Хозяева мои были бедные, простые, благочестивые и честные. Их маленькое имение было окружено лесом, что, как вам известно, большая редкость в наше время; но соседний старик-помещик, человек тоже отсталый, ни за что не соглашался продать лес. Я поселилась в этой глуши.
Первые дни я чувствовала себя лучше, но вскоре тревожные симптомы со страшною силой появились снова: тяжесть конечностей сделалась невыносимой, зрение портилось, слух притуплялся, волосы на голове седели, стан сгорбился, а кожу, до того времени атласную и свежую, избороздили морщины. Одним словом, в течение двух или трех недель – не могу точно определить время, так как была тогда как сумасшедшая, – я превратилась в отвратительную старуху. Мое состояние было ужасно. Я так привыкла всегда быть молодой и красивой, что забыла про свои настоящие годы. Тщетно я убеждала себя, что неожиданно наступившая старость вполне естественна, и что только какой-то непонятный случай так долго отсрочивал ее; все равно я никак не могла с ней свыкнуться.
Последняя фаза этого ужасного состояния была страшно тяжела. Все мое тело, казалось, высохло, волосы вылезали прядями и все зубы выпали. В каких-нибудь три дня рот мой опустел, череп обнажился, а слабость достигла такой степени, что я не могла вставать и думала, что настал мой последний час. Мое состояние страшно беспокоило хозяев, и они хотели послать за доктором, но я энергично воспротивилась этому. Жить такой, какой я стала, – это было в тысячу раз хуже смерти. Я сделала только некоторые распоряжения относительно своих похорон и вручила им сумму, достаточную на погребение. Они не должны были никого извещать о моей смерти. Я хотела исчезнуть бесследно…
Это было вечером. Я лежала одна в своей маленькой комнатке, погруженная в тяжелое оцепенение, на которое, в минуты прояснения сознания, я смотрела как на предсмертную агонию. Но вдруг я почувствовала, как будто в том месте, где была рана, некогда нанесенная мне Нарайяной, вспыхнул огонь. Оттуда, казалось, брызнули огненные стрелы, которые пронизали мое тело по всем направлениям, производя всюду внутренние взрывы: то в руке, то в ноге, то в глазу, то в желудке. Я испытывала страшную боль, которая с поразительной быстротой переносилась с места на место. Наконец, голова моя точно разлетелась на части, и я потеряла сознание. Хозяйка рассказывала мне потом, что когда она пришла проведать меня, ей показалось, что я крепко сплю. Спала я так сорок восемь часов. Когда я проснулась, я чувствовала себя хорошо и только была очень голодна. Служанка принесшая мне завтрак, объявила, что у меня очень хороший вид и что я помолодела на тридцать лет.
Короче сказать, еще скорей, чем я состарилась, ко мне вернулись мои молодость и красота. Мало-помалу у меня прорезались и выросли зубы, – и я сделалась такой, какой вы меня видите. Моя добрая хозяйка сначала смотрела на меня с каким-то суеверным страхом, а потом успокоилась и призналась мне, что считает мою необыкновенную болезнь колдовством, наведенным на меня кем-то, роковое действие которого было уничтожено святой реликвией, которую она, незаметно от меня, поставила в головах моей кровати. Я не возражала, так как сама не могла понять, что такое происходило со мной.
Когда я совершенно поправилась, я должна была снова взяться за свое скверное ремесло, чтобы жить, как я привыкла. Только я не хотела появляться под своим старым именем и особенно там, где я прежде жила. Поэтому я приняла имя Андриенн Леванти и уехала в Америку. Оттуда меня привез в Венецию один друг – итальянец. Остальное не представляет никакого интереса.
Теперь объясните мне неслыханный факт, который я передала вам. Вы, над которым время не имеет никакой власти, вы должны знать ключ к этой тайне и можете сказать мне, когда кончится эта неестественная молодость и ненавистная жизнь, которая давит меня, как невыносимое бремя… Мне все надоело, у меня нет цели в жизни, и я даже ни на что не гожусь. Хоть из жалости скажите мне: когда и каким образом придет моя смерть?…
Взволнованный Супрамати с удивлением слушал этот длинный рассказ. Только теперь он понял слова Эбрамара, который сказал, что эссенция жизни, будучи введена в организм Лилианы
тем способом, которым ввел ее Нарайяна, действует совсем иначе и намного увеличивает продолжительность жизни, не делая ее, однако, вполне вечной. Но каким образом? Эбрамар объяснений не дал, и Супрамати положительно не знал, что ждет Лилиану в будущем. Способ, каким обновился организм Лилианы, был новостью для него и указывал только, как разнообразно действие чудесного и ужасного вещества.
– Вы спрашиваете у меня более, чем я могу сказать вам, мисс Лилиана, – ответил Супрамати после минутного молчания, – правда, есть неведомое вещество, удлиняющее жизнь на более или менее продолжительное время и поддерживающее силы и юность; но преступно пользоваться таким опасным средством легкомысленно, и я считаю Нарайяну преступником по отношению к вам, так как не спросив вашего согласия и не обсудив, способны ли вы на такое испытание, он осудил вас на жизнь, конца которой я не знаю, но которая, по моим предположениям, будет очень продолжительна. И все это Нарайяна сделал ради удовлетворения своих животных страстей!
– Видя, что Лилиана смертельно побледнела и с ужасом смотрит на него, Супрамати прибавил:
– Успокойтесь и смело смотрите в будущее! Все, что зависит от меня, я сделаю для облегчения вашей участи.
Прежде всего я снова дам вам состояние, которое избавит вас от необходимости торговать своей особой. Капитал я помещу таким образом, чтобы случайные спекуляции не могли его отнять у вас. Во-вторых, я могу только повторить мой совет, который уже раз дал вам, а именно: жить ради какой-нибудь благородной и полезной цели, а не для мелочного тщеславия. Нам необходимо победить разнузданные чувства, которые кипят в нашей душе, а не пользоваться ими, как законным предлогом для совершения всевозможных глупостей.
Я не могу поверить, чтобы такая унизительная жизнь, какую вы ведете, удовлетворяла бы вас. Вы сами заявили, что все вам опротивело. Да иначе и не может быть! Вложенная в нас божественная искра толкает нас вперед – от мрака к свету. В этом и состоит назначение души, это и есть тот путь, по которому мы должны подниматься, чтобы соединиться с нашим Небесным Отцом.
Посвятите себя труду и самосовершенствованию, и эта жизнь, которая так пугает вас, покажется вам не столь долгой, а вы менее будете чувствовать пустоту этого скоротечного мира, где смерть косит все вокруг, оставляя в живых только одну вас.
– Все, что вы говорите, – правда; а между тем, когда я думаю об ужасе такого будущего, мне кажется, что я теряю рассудок, – пробормотала Лилиана, закрыв лицо руками.
Затем, быстро выпрямившись, она прибавила:
– Вы говорите, чтобы я трудилась и совершенствовалась. Но как? Каким путем? Уединение и благотворительность не удовлетворяют меня и не вносят никакого интереса в мою жизнь.
– Я позабочусь дать вам более существенные занятия, – с улыбкой заметил Супрамати. – А пока прежде всего я устрою ваши имущественные дела. До свидания! Скоро вы получите от меня известие.
Вернувшись домой, Супрамати рассказал Наре о результате своего визита и стал обсуждать с ней, что можно сделать для облегчения участи несчастной жертвы Нарайяны, осужденной, очевидно, на долгую жизнь.
После зрелого размышления Нара посоветовала попробовать заинтересовать Лилиану оккультными науками. Может быть, эти занятия завлекут ее и даже приготовят в будущем из нее им помощницу. Нара хотела сама поговорить с молодой женщиной и объяснить ей, в чем дело.
Согласно с этим решением, она пригласила Лилиану приехать к ней.
Лилиана приехала, движимая столько же ревностью, сколько и любопытством, но все эти чувства быстро исчезли в горьком сознании своего подавляющего ничтожества перед этой выдающейся женщиной.
Тут впервые она вполне поняла, почему Супрамати, будучи мужем Нары, не мог полюбить ее. Но в то же время она чувствовала себя побежденной его нежной добротой, и в ней проснулось желание трудом и нравственным очищением приблизиться к этой избранной чете.
Лилиана с благодарностью приняла предложение отдаться изучению оккультных наук, а несколько феноменов, показанных Нарой, в высшей степени заинтересовали ее.
При помощи Дахира, имевшего на континенте различные знакомства, снеслись с одним стариком немцем, жившим близ Нюрнберга в небольшом уединенном замке и занимавшимся эзотерическими науками. И он, и жена его согласились принять в свой дом Лилиану в качестве ученицы, а один из высших адептов, живший в Лондоне, обещал наблюдать за неофиткой и руководить ею.
Когда все приготовления были окончены, Лилиана уехала в Нюрнберг, снабженная новым состоянием и воодушевленная наилучшими намерениями учиться и совершенствоваться. Сердце ее было покойнее, а признательность внушала ей желание оправдать заботы и заслужить уважение своих благодетелей.
Глава шестая
– Герой легенды потеряет весь свой ореол, если представит публике свой портрет или подаст визитную карточку, – ответил тот с грустной улыбкой.
– Я вижу, что ты очень дорожишь своим престижем «пугала»; но мы знаем, как и Вагнер знал, но по наитию, что Блуждающий голландец – очень красивый молодой человек, опасный только для женских сердец.
На следующий день, вечером, все трое решили ехать в театр. Давали какую-то оперу, и они хотели познакомиться с новым направлением итальянской музыки.
Занавес только что поднялся, и зрительный зал был погружен в полумрак, когда Нара и ее спутники вошли в ложу и заняли места. Они внимательно стали слушать музыку, более шумную, чем мелодичную, и с интересом смотрели представление, которое по своей реальности переходило далеко за границы дозволенного на сцене.
Во время первого антракта они стали осматривать залу, ища среди публики прежних знакомых. Но трудно было узнать в почтенных старичках и седых старушках с согбенным станом некогда красивых молодых женщин и изящных кавалеров, так настойчиво ухаживавших за Нарой. Некоторые из находившихся в театре этих почтенных остатков прошлого с понятным удивлением смотрели на Супрамати и Нару. Они помнили их, но сочли теперь за незнакомых и удивлялись феноменальному сходству с их бывшими друзьями.
Очень многие упорно смотрели на ложу Супрамати, но тот не обращал на них никакого внимания. Вдруг он вздрогнул и, наклонясь вперед, навел бинокль на противоположную ложу. Там сидела белокурая молодая женщина, очень красивая и нарядная, оживленно разговаривавшая с молодым человеком, очевидно, влюбленным в нее.
– Нара! Видишь ли ты эту женщину в белом платье с изумрудной диадемой на голове? Это Лилиана – жертва Нарайяны, историю которой я тебе рассказывал, – прошептал Супрамати на ухо жене.
Нара быстро навела бинокль на указанную ложу, но в эту минуту сидевшая в ней дама тоже заметила их. Она сильно вздрогнула, так что веер выпал из ее рук, и, смертельно побледнев, откинулась на спинку кресла. Ее смущенный и пораженный взгляд точно прирос к Супрамати.
– Несчастная! Она снова принялась за свое отвратительное ремесло. Благодаря действию эликсира, она сохранила свою молодость и красоту, но в глазах ее что-то не светится счастье, – так же тихо ответила Нара.
Затем, минуту спустя, она прибавила:
– Ты должен повидаться с ней, Супрамати. Может быть, она потеряла или растратила свое состояние, и это снова толкнуло ее на путь разврата.
– Но если я пойду к такой особе, то это будет не особенно выгодно для моей репутации женатого человека, – заметил, смеясь, Супрамати.
– О! Я не буду ревновать такого примерного мужа, как ты, несмотря на пылкие чувства, какие ты внушил Лилиане, – лукаво возразила Нара. – Ступай смело, со спокойной совестью! Может быть, мы окажемся полезными этому несчастному созданию! Не забывай, что она – жертва Нарайяны, а это налагает на нас обязанности по отношению к ней.
– Ты права. Завтра же я навещу Лилиану. А теперь я пойду и узнаю ее адрес и какое имя носит она в настоящую минуту.
Через десять минут Супрамати узнал, что Лилиана превратилась в Андриен Леванти, что она появилась в свете всего три или четыре года тому назад и состоит любовницей маркиза Палестры, очень богатого тосканца.
Собрав эти сведения, Супрамати написал следующую записку.
«Завтра, в 11 часов утра, будьте одна. Я приду навестить вас. С».
Эту записку он послал в ложу куртизанки, где она так ловко была передана привратницей, сдобренной золотой монетой, что куривший в фойе маркиз ничего не заметил.
Лилиана была страшно взволнована, узнав в Супрамати своего благодетеля, спасшего ее от ужасного состояния, в какое погрузил ее Нарайяна. Она не забывала красивого и великодушного молодого человека, который удостоил ее своей любовью, и хотя тот никогда не давал ни малейшего известия о себе, он остался недосягаемым идеалом ее сердца. Когда Лилиана неожиданно увидела его все таким же молодым и обольстительным, каким знала раньше, и к тому же в обществе очаровательной женщины, в ее душе поднялась настоящая буря. Горе, страсть и ревность душили ее. Записка Супрамати немного ее успокоила. Он узнал ее и хотел видеть – это было утешением! Только Лилиана чувствовала, что не в состоянии остаться в театре и поэтому, как только вернулся маркиз, она сослалась на внезапное нездоровье, что подтверждали ее бледность и расстроенный вид, и уехала домой.
Она провела бессонную ночь. В долгие часы одинокого раздумья в ночной тиши она снова пережила все прошлое, всю странную и необъяснимую эпопею своей жизни. Но еще дольше тянулись утренние часы, предшествовавшие приезду Супрамати. Стоя на балконе, Лилиана с нетерпением всматривалась в проезжих. Сердце ее усиленно забилось и дыхание захватило, когда у ее подъезда остановилась гондола, и из нее вышел Супрамати.
Лилиана приняла его в будуаре. Она так волновалась, что не могла произнести ни слова и, молча подав ему руку, указала на кресло.
– Я счастлив, что случай снова свел нас, и что я нахожу вас такой молодой и прекрасной, – сказал он, дружески пожимая ей руку. – А между тем, мисс Лилиана, я не могу скрыть, что мне очень грустно встретить вас снова на тернистом и унизительном пути, который, я наделся, вы навсегда покинули.
Темный румянец залил ее лицо.
– Вы касаетесь больного места; новам, моему благодетелю, я обязана сделать полную исповедь и дать отчет в том состоянии, которое вы так великодушно…
– Нет, мисс Лилиана, вы не должны ни давать мне отчета, ни исповедоваться, – перебил ее Супрамати. – Но если вы хотите поверить как другу то, что произошло в течение долгих лет нашей разлуки, я буду вам глубоко признателен. Поверьте, я принимаю искреннее участие в вашей судьбе. Разве вы не жертва преступного легкомыслия моего брата Нарайяны?
– О! Я с радостью доверю вам все! Но затем и вы, в свою очередь, ответите мне на один вопрос и объясните тайны, происходящие в моем теле. Я передам вам просто неслыханные факты.
– Я догадываюсь, о чем вы хотите спросить меня, и отвечу вам по мере возможности.
– После вашего отъезда я старалась честно сдержать свое обещание и начала новую жизнь. Я училась, читала и совершенствовалась в пении и музыке. Кроме того, под руководством m-me Розали я занималась делами благотворительности и посещала церковь. Должна признаться вам, что все эти непривычные для меня занятия, которым я отдавалась как бы по обязанности, а не по собственному побуждению, не наполняли мою жизнь, оставляя сердце пустым. Мимолетное счастье, которое я испытывала, облегчая нищету какого-нибудь бедняка или видя свои успехи в игре на рояле, меня не удовлетворяли. Единственный человек, которому я хотела бы показать свои таланты и похвалы которого я жаждала, был далеко и не давал мне о себе ни малейшего известия.
– Если бы вы искали одобрения Господа, а не человека, такого же несовершенного, как и вы, ваше сердце было бы удовлетворено, – ответил Супрамати, полусмущенный и полувзволнованный.
– Я вовсе не стараюсь оправдать мои недостатки или мою слабость; я только признаюсь в них, чтобы лучше мотивировать ошибки, из них проистекающие, – с тяжелым вздохом ответила Лилиана. – Но продолжаю мой рассказ. В течение трех лет я вела уединенную и трудовую жизнь, не видя никого из знакомых, как вдруг неожиданно встретилась с виконтом Лормейлем, которого не видала со времени катастрофы, случившейся между мной и Нарайяной. Виконт ничего не знал. Увидя меня, он обрадовался и объявил, что не отпустит, так как нам необходимо о многом поговорить. Мы зашли в сад одного кафе, который был почти пуст в такой ранний час, и там он рассказал мне, что Нарайяна умер, а ему наследовал его брат. Он рассыпался в похвалах вам. В заключение он рассказал, что вы женились в Венеции, а затем уехали в Индию…
Лилиана нерешительно остановилась, видимо, сильно взволнованная и смущенная.
– Ну, что же, мисс Лилиана? Продолжайте! Я догадываюсь, что вам неприятно было известие о моем тайном браке, – с улыбкой заметил Супрамати.
– Вы правы, – откровенно призналась она. – Я была взбешена и настолько глупа, что смотрела на ваш брак с очаровательной женщиной, по-видимому, вполне достойной вас, почти как на личную обиду. В своем бешенстве я считала себя как бы свободной от моего обязательства вести честную жизнь, не понимая в своем ослеплении, что добродетель, главным образом, полезна тому, кто ее придерживается.
Несмотря на просьбы и убеждения Розали, я, очертя голову, окунулась во все светские беспутства, но сердце мое продолжало оставаться пустым, а в часы одиночества меня терзали угрызения совести, что я пренебрегла советами моего благодетеля. Чтобы наполнить эту пустоту и заглушить мучительное сознание, я бросалась во все крайности. Я искала сильных ощущений; играла на бирже и в рулетку, а кончила тем, что растратила все свое состояние на одной рискованной спекуляции. Я потеряла все, что имела, но это не особенно огорчило меня. Моя красота, на которую, казалось, ни время, ни излишества не имели никакого влияния, давала мне неистощимый источник богатства. Я никак не могла понять, отчего моя красота не увядает. Хотя мне стукнуло уже пятьдесят лет, а зеркало все отражало лицо двадцатипятилетней женщины. Мне часто приходило на ум, что я – вторая Нинон де Ленкло.
Однажды, этому будет уже лет семь, я почувствовала сильное нездоровье. Это удивило и испугало меня, так как уже более тридцати лет я не была больна. Я ощущала страшную слабость, свинцовую тяжесть в членах и невыразимое отвращение к жизни. Приглашенный мною доктор не мог найти органической болезни и пришел к заключению, что, очевидно, моя расстроенная нервная система вызывает эти болезненные симптомы. Предполагая, что я приближаюсь к сорокалетнему возрасту, он прибавил, что года имеют свои требования, и предписал мне полный отдых в течение нескольких месяцев в каком-нибудь уединенном месте, куда бы не достигал шум светских развлечений. Я должна была жить преимущественно на чистом воздухе, проводить как можно больше времени в лесу, пить молоко, придерживаться вегетарианского
режима, ничего не делать и никого не видеть, чтобы дать своему организму полный покой.
Я последовала этому совету и поселилась на одной уединенной ферме в южной Германии. Хозяева мои были бедные, простые, благочестивые и честные. Их маленькое имение было окружено лесом, что, как вам известно, большая редкость в наше время; но соседний старик-помещик, человек тоже отсталый, ни за что не соглашался продать лес. Я поселилась в этой глуши.
Первые дни я чувствовала себя лучше, но вскоре тревожные симптомы со страшною силой появились снова: тяжесть конечностей сделалась невыносимой, зрение портилось, слух притуплялся, волосы на голове седели, стан сгорбился, а кожу, до того времени атласную и свежую, избороздили морщины. Одним словом, в течение двух или трех недель – не могу точно определить время, так как была тогда как сумасшедшая, – я превратилась в отвратительную старуху. Мое состояние было ужасно. Я так привыкла всегда быть молодой и красивой, что забыла про свои настоящие годы. Тщетно я убеждала себя, что неожиданно наступившая старость вполне естественна, и что только какой-то непонятный случай так долго отсрочивал ее; все равно я никак не могла с ней свыкнуться.
Последняя фаза этого ужасного состояния была страшно тяжела. Все мое тело, казалось, высохло, волосы вылезали прядями и все зубы выпали. В каких-нибудь три дня рот мой опустел, череп обнажился, а слабость достигла такой степени, что я не могла вставать и думала, что настал мой последний час. Мое состояние страшно беспокоило хозяев, и они хотели послать за доктором, но я энергично воспротивилась этому. Жить такой, какой я стала, – это было в тысячу раз хуже смерти. Я сделала только некоторые распоряжения относительно своих похорон и вручила им сумму, достаточную на погребение. Они не должны были никого извещать о моей смерти. Я хотела исчезнуть бесследно…
Это было вечером. Я лежала одна в своей маленькой комнатке, погруженная в тяжелое оцепенение, на которое, в минуты прояснения сознания, я смотрела как на предсмертную агонию. Но вдруг я почувствовала, как будто в том месте, где была рана, некогда нанесенная мне Нарайяной, вспыхнул огонь. Оттуда, казалось, брызнули огненные стрелы, которые пронизали мое тело по всем направлениям, производя всюду внутренние взрывы: то в руке, то в ноге, то в глазу, то в желудке. Я испытывала страшную боль, которая с поразительной быстротой переносилась с места на место. Наконец, голова моя точно разлетелась на части, и я потеряла сознание. Хозяйка рассказывала мне потом, что когда она пришла проведать меня, ей показалось, что я крепко сплю. Спала я так сорок восемь часов. Когда я проснулась, я чувствовала себя хорошо и только была очень голодна. Служанка принесшая мне завтрак, объявила, что у меня очень хороший вид и что я помолодела на тридцать лет.
Короче сказать, еще скорей, чем я состарилась, ко мне вернулись мои молодость и красота. Мало-помалу у меня прорезались и выросли зубы, – и я сделалась такой, какой вы меня видите. Моя добрая хозяйка сначала смотрела на меня с каким-то суеверным страхом, а потом успокоилась и призналась мне, что считает мою необыкновенную болезнь колдовством, наведенным на меня кем-то, роковое действие которого было уничтожено святой реликвией, которую она, незаметно от меня, поставила в головах моей кровати. Я не возражала, так как сама не могла понять, что такое происходило со мной.
Когда я совершенно поправилась, я должна была снова взяться за свое скверное ремесло, чтобы жить, как я привыкла. Только я не хотела появляться под своим старым именем и особенно там, где я прежде жила. Поэтому я приняла имя Андриенн Леванти и уехала в Америку. Оттуда меня привез в Венецию один друг – итальянец. Остальное не представляет никакого интереса.
Теперь объясните мне неслыханный факт, который я передала вам. Вы, над которым время не имеет никакой власти, вы должны знать ключ к этой тайне и можете сказать мне, когда кончится эта неестественная молодость и ненавистная жизнь, которая давит меня, как невыносимое бремя… Мне все надоело, у меня нет цели в жизни, и я даже ни на что не гожусь. Хоть из жалости скажите мне: когда и каким образом придет моя смерть?…
Взволнованный Супрамати с удивлением слушал этот длинный рассказ. Только теперь он понял слова Эбрамара, который сказал, что эссенция жизни, будучи введена в организм Лилианы
тем способом, которым ввел ее Нарайяна, действует совсем иначе и намного увеличивает продолжительность жизни, не делая ее, однако, вполне вечной. Но каким образом? Эбрамар объяснений не дал, и Супрамати положительно не знал, что ждет Лилиану в будущем. Способ, каким обновился организм Лилианы, был новостью для него и указывал только, как разнообразно действие чудесного и ужасного вещества.
– Вы спрашиваете у меня более, чем я могу сказать вам, мисс Лилиана, – ответил Супрамати после минутного молчания, – правда, есть неведомое вещество, удлиняющее жизнь на более или менее продолжительное время и поддерживающее силы и юность; но преступно пользоваться таким опасным средством легкомысленно, и я считаю Нарайяну преступником по отношению к вам, так как не спросив вашего согласия и не обсудив, способны ли вы на такое испытание, он осудил вас на жизнь, конца которой я не знаю, но которая, по моим предположениям, будет очень продолжительна. И все это Нарайяна сделал ради удовлетворения своих животных страстей!
– Видя, что Лилиана смертельно побледнела и с ужасом смотрит на него, Супрамати прибавил:
– Успокойтесь и смело смотрите в будущее! Все, что зависит от меня, я сделаю для облегчения вашей участи.
Прежде всего я снова дам вам состояние, которое избавит вас от необходимости торговать своей особой. Капитал я помещу таким образом, чтобы случайные спекуляции не могли его отнять у вас. Во-вторых, я могу только повторить мой совет, который уже раз дал вам, а именно: жить ради какой-нибудь благородной и полезной цели, а не для мелочного тщеславия. Нам необходимо победить разнузданные чувства, которые кипят в нашей душе, а не пользоваться ими, как законным предлогом для совершения всевозможных глупостей.
Я не могу поверить, чтобы такая унизительная жизнь, какую вы ведете, удовлетворяла бы вас. Вы сами заявили, что все вам опротивело. Да иначе и не может быть! Вложенная в нас божественная искра толкает нас вперед – от мрака к свету. В этом и состоит назначение души, это и есть тот путь, по которому мы должны подниматься, чтобы соединиться с нашим Небесным Отцом.
Посвятите себя труду и самосовершенствованию, и эта жизнь, которая так пугает вас, покажется вам не столь долгой, а вы менее будете чувствовать пустоту этого скоротечного мира, где смерть косит все вокруг, оставляя в живых только одну вас.
– Все, что вы говорите, – правда; а между тем, когда я думаю об ужасе такого будущего, мне кажется, что я теряю рассудок, – пробормотала Лилиана, закрыв лицо руками.
Затем, быстро выпрямившись, она прибавила:
– Вы говорите, чтобы я трудилась и совершенствовалась. Но как? Каким путем? Уединение и благотворительность не удовлетворяют меня и не вносят никакого интереса в мою жизнь.
– Я позабочусь дать вам более существенные занятия, – с улыбкой заметил Супрамати. – А пока прежде всего я устрою ваши имущественные дела. До свидания! Скоро вы получите от меня известие.
Вернувшись домой, Супрамати рассказал Наре о результате своего визита и стал обсуждать с ней, что можно сделать для облегчения участи несчастной жертвы Нарайяны, осужденной, очевидно, на долгую жизнь.
После зрелого размышления Нара посоветовала попробовать заинтересовать Лилиану оккультными науками. Может быть, эти занятия завлекут ее и даже приготовят в будущем из нее им помощницу. Нара хотела сама поговорить с молодой женщиной и объяснить ей, в чем дело.
Согласно с этим решением, она пригласила Лилиану приехать к ней.
Лилиана приехала, движимая столько же ревностью, сколько и любопытством, но все эти чувства быстро исчезли в горьком сознании своего подавляющего ничтожества перед этой выдающейся женщиной.
Тут впервые она вполне поняла, почему Супрамати, будучи мужем Нары, не мог полюбить ее. Но в то же время она чувствовала себя побежденной его нежной добротой, и в ней проснулось желание трудом и нравственным очищением приблизиться к этой избранной чете.
Лилиана с благодарностью приняла предложение отдаться изучению оккультных наук, а несколько феноменов, показанных Нарой, в высшей степени заинтересовали ее.
При помощи Дахира, имевшего на континенте различные знакомства, снеслись с одним стариком немцем, жившим близ Нюрнберга в небольшом уединенном замке и занимавшимся эзотерическими науками. И он, и жена его согласились принять в свой дом Лилиану в качестве ученицы, а один из высших адептов, живший в Лондоне, обещал наблюдать за неофиткой и руководить ею.
Когда все приготовления были окончены, Лилиана уехала в Нюрнберг, снабженная новым состоянием и воодушевленная наилучшими намерениями учиться и совершенствоваться. Сердце ее было покойнее, а признательность внушала ей желание оправдать заботы и заслужить уважение своих благодетелей.
Глава шестая
Однажды вечером, после отъезда Лилианы, Супрамати сидел один в своем кабинете. Дахир куда-то ушел, а Нара работала в своей комнате, приводя в порядок свои заметки, просматривая дневник, который она аккуратно вела в течение нескольких веков и который, конечно, представлял самые интересные мемуары, какие когда-либо были написаны человеком.
Лежа на диване, Супрамати перелистывал новые романы. Ему хотелось познакомиться с новой итальянской литературой, но ему скоро надоело это глупое и пустое чтение. Он бросил книги на стол и задумался.
Пребывание в этом уединенном кабинете всегда приводило его в какое-то особенное настроение духа. Здесь его толпой осаждали воспоминания о его первом прибытии в этот дворец и тех разнообразных ощущениях, тогда когда бедный и скромный Ральф Морган был неожиданно перенесен в сказочную обстановку «Тысячи и одной ночи».
Сорок пять лет прошло с тех пор; но иногда ему казалось, что прошло столько же веков, до такой степени он изменился. Какие горизонты открылись его уму, в какие тайны он проник и какое могущество приобрел! Его воля не была уже колеблющимся тростником; мысль не была уже мерцающим пламенем, которое мог загасить порыв ветра. Теперь его мышление стало гибким огненным током, который, подобно стреле, вылетал из дисциплинированного ума и достигал намеченной цели.
Лукавая улыбка скользнула по губам Супрамати. Подобно школьнику, с уверенностью повторяющему хорошо затверженный урок, он на минуту сконцентрировал свою волю, смотря сверкающим взглядом на свечу, стоявшую на бюро. Тотчас же в воздухе пронеслась искра, и свеча вспыхнула. Минуту спустя один из томов, лежавших на диване, поднялся в воздух и как бы несомый какой-то невидимой силой, лег ему в руки.
Бесчисленное количество раз с успехом проделывал он подобные же опыты, но только в тиши своей лаборатории. С тех пор, как он снова вступил в свет и ежедневно сталкивался с легкомысленной и невежественной толпой, ему иногда казалось, что все его знание осталось там, в шотландском замке, где как во сне протекло для него полвека, и где работа так поглощала время.
Но нет! Он ничего не забыл и ничего не потерял. Его воля была гибка, послушна и могущественна, а оккультные силы покорно повиновались ему. Нет, он не сделался снова тем,чем был!
Невольно мысль Супрамати перешла к тому, кому он обязан был своей странной и чудесной судьбой. В этой комнате все еще напоминало Нарайяну. Эту мебель он сам выбирал, в этой шифоньерке находятся еще положенные им же вещи, а там над бюро висели портреты его и Нары.
Вздох участия и сожаления вырвался из груди Супрамати. От всей души жалел он своего предшественника, которого увлечения и страсти толкнули на преступные деяния и привели к такому печальному концу. Что делает он теперь? Находится ли он все в том же отвратительном состоянии, в котором он видел его здесь, в этом самом дворце? Теперь он не испугается его; теперь он уже более не трус, падающий в обморок при виде загробного существа! Он победил все ужасы, которыми дракон ограждает вход в невидимый мир, и располагает оружием, покоряющим низших опасных духов, населяющих бездны загадочного потустороннего мира.
В эту минуту, продолжая смотреть на портрет Нарайяны, Супрамати заметил маленький, сапфирового цвета шар, который, казалось, бегал по холсту, а потом превратился в небольшое облако и приблизился к нему, вращаясь и фосфоресцируя. В ту же минуту он почувствовал, точно паутина скользнула по его лицу и ощутил запах крови.
Оккультные труды обострили чувства Супрамати; поэтому он услышал неуловимое для всякого другого легкое потрескивание, производимое, вероятно, присутствием духа Нарайяны. Не хочет ли тот что-нибудь сказать ему? Не хочет ли он о чем-нибудь спросить? Не нуждается ли он в помощи? Как бы то ни было, Супрамати счел своим долгом ответить на обращенный к нему призыв, и поэтому мысленно спросил:
– Ты хочешь, чтобы я вызвал и материализовал тебя, Нарайяна?
Голос прошептал ему на ухо:
– Прошу тебя…
Супрамати тотчас же встал и принес из спальни шкатулку, наполненную различными порошками и флаконами. Шкатулку эту он поставил на бюро и достал серебряный треножник, большой поднос из такого же металла, подсвечник о семи рожках и широкий хрустальный сосуд.
Выдвинув стол на середину комнаты, он поставил на него поднос, шандал и треножник, на который наложил угли. Хрустальный сосуд он наполнил свежей водой и поставил рядом с ним кубок, вылив в него из флакона красную эссенцию, распространявшую приятный и живительный аромат.
Окончив эти приготовления, он погасил электрический свет и достал из-под одежды магический жезл. Поклонившись на север, юг, восток и запад, он стал нараспев читать магические формулы, сопровождая их таинственными знаками, которые чертил в воздухе над столом.
Едва исчезли фосфоресцирующие контуры иероглифов, как воздух с треском прорезало пламя и зажгло семь свечей и угли с порошком, который Супрамати раньше насыпал на них. Порошок вспыхнул пламенем белым и ярким, как огонь магния, осветив самые отдаленные уголки кабинета. Потом пламя это стало переливать всеми цветами радуги, и наконец все погасло с легким взрывом.
Только что произведенное явление стоило некогда ему труда и усилий, но Дахир требовал от ученика владения этим искусством, необходимого всякому, кто хочет сделаться господином в области оккультного знания, так как магические предметы нельзя зажигать обыкновенным огнем, а необходимо вызвать огонь пространства. По этой причине заурядные колдуны, не обладающие силой вызвать такой огонь, стараются что-нибудь зажечь от молнии, и тщательно поддерживают этот огонь для пользования им при занятиях магией.
Опустив жезл, но продолжая размеренное пение, Супрамати отступил от стола, около которого появилось большое сероватое пятно, прозрачное, как паутина. Порывы холодного ветра сотрясали это облако.
По мере того как уменьшалось и угасало белое пламя, серое пятно сгущалось и вытянулось, приняв форму человеческой фигуры. Это существо, с неясными контурами и двумя фосфоресцирующими точками вместо глаз, пошатываясь и колеблясь во все стороны, придвинулось к столу. Воздушная рука отделилась от этой облачной массы и схватила кубок, который странное существо залпом осушило. Почти тотчас же человеческая фигура уплотнилась, и появилась покрытая черными волосами голова, которая несколько раз окунулась в хрустальный сосуд; затем это существо омочило в этом же сосуде и обе руки.
Лежа на диване, Супрамати перелистывал новые романы. Ему хотелось познакомиться с новой итальянской литературой, но ему скоро надоело это глупое и пустое чтение. Он бросил книги на стол и задумался.
Пребывание в этом уединенном кабинете всегда приводило его в какое-то особенное настроение духа. Здесь его толпой осаждали воспоминания о его первом прибытии в этот дворец и тех разнообразных ощущениях, тогда когда бедный и скромный Ральф Морган был неожиданно перенесен в сказочную обстановку «Тысячи и одной ночи».
Сорок пять лет прошло с тех пор; но иногда ему казалось, что прошло столько же веков, до такой степени он изменился. Какие горизонты открылись его уму, в какие тайны он проник и какое могущество приобрел! Его воля не была уже колеблющимся тростником; мысль не была уже мерцающим пламенем, которое мог загасить порыв ветра. Теперь его мышление стало гибким огненным током, который, подобно стреле, вылетал из дисциплинированного ума и достигал намеченной цели.
Лукавая улыбка скользнула по губам Супрамати. Подобно школьнику, с уверенностью повторяющему хорошо затверженный урок, он на минуту сконцентрировал свою волю, смотря сверкающим взглядом на свечу, стоявшую на бюро. Тотчас же в воздухе пронеслась искра, и свеча вспыхнула. Минуту спустя один из томов, лежавших на диване, поднялся в воздух и как бы несомый какой-то невидимой силой, лег ему в руки.
Бесчисленное количество раз с успехом проделывал он подобные же опыты, но только в тиши своей лаборатории. С тех пор, как он снова вступил в свет и ежедневно сталкивался с легкомысленной и невежественной толпой, ему иногда казалось, что все его знание осталось там, в шотландском замке, где как во сне протекло для него полвека, и где работа так поглощала время.
Но нет! Он ничего не забыл и ничего не потерял. Его воля была гибка, послушна и могущественна, а оккультные силы покорно повиновались ему. Нет, он не сделался снова тем,чем был!
Невольно мысль Супрамати перешла к тому, кому он обязан был своей странной и чудесной судьбой. В этой комнате все еще напоминало Нарайяну. Эту мебель он сам выбирал, в этой шифоньерке находятся еще положенные им же вещи, а там над бюро висели портреты его и Нары.
Вздох участия и сожаления вырвался из груди Супрамати. От всей души жалел он своего предшественника, которого увлечения и страсти толкнули на преступные деяния и привели к такому печальному концу. Что делает он теперь? Находится ли он все в том же отвратительном состоянии, в котором он видел его здесь, в этом самом дворце? Теперь он не испугается его; теперь он уже более не трус, падающий в обморок при виде загробного существа! Он победил все ужасы, которыми дракон ограждает вход в невидимый мир, и располагает оружием, покоряющим низших опасных духов, населяющих бездны загадочного потустороннего мира.
В эту минуту, продолжая смотреть на портрет Нарайяны, Супрамати заметил маленький, сапфирового цвета шар, который, казалось, бегал по холсту, а потом превратился в небольшое облако и приблизился к нему, вращаясь и фосфоресцируя. В ту же минуту он почувствовал, точно паутина скользнула по его лицу и ощутил запах крови.
Оккультные труды обострили чувства Супрамати; поэтому он услышал неуловимое для всякого другого легкое потрескивание, производимое, вероятно, присутствием духа Нарайяны. Не хочет ли тот что-нибудь сказать ему? Не хочет ли он о чем-нибудь спросить? Не нуждается ли он в помощи? Как бы то ни было, Супрамати счел своим долгом ответить на обращенный к нему призыв, и поэтому мысленно спросил:
– Ты хочешь, чтобы я вызвал и материализовал тебя, Нарайяна?
Голос прошептал ему на ухо:
– Прошу тебя…
Супрамати тотчас же встал и принес из спальни шкатулку, наполненную различными порошками и флаконами. Шкатулку эту он поставил на бюро и достал серебряный треножник, большой поднос из такого же металла, подсвечник о семи рожках и широкий хрустальный сосуд.
Выдвинув стол на середину комнаты, он поставил на него поднос, шандал и треножник, на который наложил угли. Хрустальный сосуд он наполнил свежей водой и поставил рядом с ним кубок, вылив в него из флакона красную эссенцию, распространявшую приятный и живительный аромат.
Окончив эти приготовления, он погасил электрический свет и достал из-под одежды магический жезл. Поклонившись на север, юг, восток и запад, он стал нараспев читать магические формулы, сопровождая их таинственными знаками, которые чертил в воздухе над столом.
Едва исчезли фосфоресцирующие контуры иероглифов, как воздух с треском прорезало пламя и зажгло семь свечей и угли с порошком, который Супрамати раньше насыпал на них. Порошок вспыхнул пламенем белым и ярким, как огонь магния, осветив самые отдаленные уголки кабинета. Потом пламя это стало переливать всеми цветами радуги, и наконец все погасло с легким взрывом.
Только что произведенное явление стоило некогда ему труда и усилий, но Дахир требовал от ученика владения этим искусством, необходимого всякому, кто хочет сделаться господином в области оккультного знания, так как магические предметы нельзя зажигать обыкновенным огнем, а необходимо вызвать огонь пространства. По этой причине заурядные колдуны, не обладающие силой вызвать такой огонь, стараются что-нибудь зажечь от молнии, и тщательно поддерживают этот огонь для пользования им при занятиях магией.
Опустив жезл, но продолжая размеренное пение, Супрамати отступил от стола, около которого появилось большое сероватое пятно, прозрачное, как паутина. Порывы холодного ветра сотрясали это облако.
По мере того как уменьшалось и угасало белое пламя, серое пятно сгущалось и вытянулось, приняв форму человеческой фигуры. Это существо, с неясными контурами и двумя фосфоресцирующими точками вместо глаз, пошатываясь и колеблясь во все стороны, придвинулось к столу. Воздушная рука отделилась от этой облачной массы и схватила кубок, который странное существо залпом осушило. Почти тотчас же человеческая фигура уплотнилась, и появилась покрытая черными волосами голова, которая несколько раз окунулась в хрустальный сосуд; затем это существо омочило в этом же сосуде и обе руки.